Текст книги "Войди в каждый дом (книга 2)"
Автор книги: Елизар Мальцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
– Да кто же вам запрещает ездить? – горячо возразил Константин.– Для этого совсем не обязательно бросать родной дом! Сами в Москве побывали, хлопотали за всех и вот на тебе – плюете на все и бежите куда-то!.. Не верите, что жизнь тут наладится – так, что ли?
– Наладится-то наладится, а мне уж ни к чему.– Корней присел на сундук, нашарил кисет в кармане, стал сворачивать цигарку.– Устал я...
– Мы вам путевку выхлопочем в санаторий! – пообещал Константин, загораясь робкой надеждой, что ему удастся убедить старика в своей правоте.– Подлечитесь, отдохнете, а там мы и о пенсии подумаем...
Константин не заметил, как покинули горенку и сыновья, и жена, и дед Иван и он остался наедине с Корнеем, словно все надеялись, что без них он сумеет уговорить главу семьи.
– Вроде что-то отболело во мне и отвалилось, как короста,– вздохнув, проговорил Корней, и над головой его поплыл, расползаясь, ленивый дым.– Сам не знаю, что со мной сделалось... То, что вчера было главней главного, сегодня совсем стало не нужно!.. Что вы будете тут с Дым-шаком плантовать – мне все едино... Извиняй, конечно, говорю, как оно есть...
– Но разве вам безразлично, как будут жить здесь ваши дети? – уже злясь на себя, что он так беспомощен и жалок, допытывался Константин.
– Пускай остаются – я им не судья! Я им сопли по-вытирал, поводил на помочах – хватит! – Корней не докурил цигарку и дрожащей рукой вдавил ее в землю цветочного горшка.– Они молодые, могут сто раз споткнуться и опять идти. А мне уж ничего не надо – будем вон с матерью внучку нянчить, и вся недолга. Пенсию себе исхлопочу, и заживем, как в песне поется,– молодым, дес-
кать, завсегда дорога, а старикам, выходит, почет. Имею я право?
– Имеете, конечно, по зачем вы тащите за собой дочь?.. Ее здесь уважают, любят!.. Она вон в какой драке устояла и победила!
– Да я, может, из-за нее-то и еду отсюда! Кому я тут нужен, старый пень? И без меня жизнь встанет в свою колею... А ей как здесь жить? Вот посуди – осталась одна, как столб при дороге: хоть и всем видать его, а никому до него дела нет, все мимо едут... Еще скажешь, что на собрании ей в ладоши хлопают? Да что с тех ладошек, когда домой явится и опять одна?.. Все знают, от кого у нее ребятенок, кому она нужна с таким довеском?
– Да как вы можете так говорить? – почти в отчаянии крикнул Константин.– Да если хотите знать, то я...
– И про то догадываюсь! – сурово перебил его Корней и поднялся.– Да надо бы раньше про то думать, а сейчас, коли ветка от дерева отломилась, ее веревкой не притянешь, не приживется она... Может, на стороне она скорей корешки пустит и дело себе найдет, и человека, на которого можно будет опереться.
На пороге горенки показалась Ксения с белым свертком на руках, и Корней осекся, замолчал. Константин замер, боясь сделать лишнее движение навстречу Ксении, не спуская глаз с ее смуглого, омытого светом лица.
– Здравствуйте! – сказала она, придыхая и глядя на него с непонятной нежностью.– Боже мой! Вы сейчас совсем похожи на того Мажарова, с которым я когда-то танцевала в Доме культуры, помните?
Он кивнул и сделал робкий шаг к ней, наклонился над ребенком. В раструбе одеяла виднелось пухлощекое розовое лицо в кружевном чепчике, покрытый белыми крапинками нос, восково прозрачные веки с белыми, словно в муке, ресницами. Девочка сосала во сне пустышку.
– Сегодня утром, не поверите, она совершенно сознательно улыбнулась! – восторженно рассказывала Ксения.– Смотрела, смотрела и улыбнулась!.. Прямо чудо какое-то, правда?
Она стала разматывать одеяло, устраивая девочку в скрипучую плетеную кроватку, а он глядел на нее не отрываясь, дивясь той перемене, которая произошла с нею. Она как будто жила уже какой-то другой жизнью, далекой
и от него, и от всего недавнего, и было в этой недосягаемости и отрешенности что-то такое, что вызывало и чувство зависти, и удивления, и не до конца осознанной ревности. Даже внешне она была в чем-то иной, точно материнство высветило ее всю изнутри, и озарение это проникло в глаза, в улыбку, в голос, придав ему неуловимую мягкость.
– Ну вот, часа два она будет спать! – Кеения наконец оторвалась от дочери.—Если пустышка выпадет, ты ей, тятя, дай, ладно? А мы немного пройдемся...
Корней качнул головой, угрюмо проводил их глазами. На кухне уже никого не было, одна мать возилась около печки и, отшатнувшись от шестка, улыбнулась Константину просящей и скорбной улыбкой.
Не сговариваясь, они пересекли улицу и зашагали напрямик к роще. Шуршали под ногами вороха ржавых листьев, за облетевшими деревьями, внизу под обрывом густо синела река в стружках мелкой ряби.
– Скажи, зачем ты едешь?
Он не заметил, как вырвалось у него это «ты», словно не было между ними долгих лет разлуки, просто он вчера послал ей записку: «Приходи в рощу, буду ждать тебя у серых камней»,– и она пришла на свидание.
– Мне тяжело тут сейчас– Она прислонилась к толстому стволу тополя.– Ведь это подумать только, что я здесь вытворяла!.. Какой-то бред!., Кто же мне все это простит?
– Но где же, как не в родной деревне, ты сможешь доказать, что ты... ну, совсем не такая? —опять начиная беспричинна тревожиться, проговорил Константин.– Все же понимают, не твоя это вина!..
– Думаешь, спишут мой грех, потому что была глухая и слепая? – Ксения горько усмехнулась.– Нет, нет, куда-нибудь подальше, где никто меня не знает, и чтоб все заново!..
Лицо ее точно гасло, и каждое слово отдавалось в нем острой болью. Над ее головой в серых сучьях висел тонкий круг паутины, в нем сверкали оттаявшие после ночного заморозка бисерные капельки. Ксения стояла, запрокинув бледное лицо, и в расширившихся глазах ее дрожали слезы.
– Прости меня, Ксюша,– опустив голову, глухо сказал Константин.
– Не надо, Костя!.. Не надо!
– Не уезжай! – с безотчетным отчаянием попросил он, боясь, что она не дослушает и уйдет, уйдет именно в эту минуту, когда от ее слова зависела вся его жизнь.– Я виноват перед тобой больше, чем все. Но ведь я был тогда совсем мальчишкой. У меня никогда никого не было, кроме тебя!..
– О чем ты? Замолчи! – плача, выкрикивала она и пятилась уже от него.– Я не могу!.. Пойми, не могу!.. Ты же знаешь, от кого моя дочь... Да и вообще не о чем говорить... Зачем обманывать друг друга!..
– При чем тут твоя дочь, если я люблю тебя? – сбивчиво и торопясь говорил он и все пытался поймать ее руки и удержать в своих.– Для меня просто нет дороже и ближе человека, чем ты!..
– После всего, что случилось, Костя, я не смогу быть с тобой! – Казалось, она справилась со своим смятением, заговорила тихо и сдержанно.– Я не хочу любви из жалости!.. Я не хочу никаких скидок ни для себя, ни для тебя!.. Что-то ушло вот отсюда! – Ксения прижала руки к груди.– Я сама не знаю и не понимаю, но лгать не умею – нету во мне того, что было еще недавно... Не осуждай меня и прости...
Она оттолкнулась от дерева и пошла, шурша желтыми листьями, неуверенно, точно ощупью, в потемках. Константин бросился за нею, схватил за руку, и теперь она шагала рядом, подчиняясь его воле и силе.
– Я не верю, что мы должны вот так расстаться!.. Это бессмысленно и дико! – Он все крепче стискивал ее пальцы.– Может быть, тебе нужно побыть одной, даже на время уехать, прийти в себя – пусть будет так!.. Но я буду ждать тебя, сколько ты захочешь! Слышишь, Ксюша? Ждать и писать тебе!.. А ты только отвечай, что здорова, что все в порядке, хорошо?..
– Хорошо.– Она вынула из рукава тужурки скомканный платок, приложила к глазам.– Ты дальше не иди со мной... Не стоит! Я лучше одна...
– Когда ты едешь?
– Да, наверное, раньше вечера не соберемся...
– Тогда позволь мне проститься с тобой...
Он положил руки на ее плечи, бережно притянул к себе, увидел близко-близко ее огромные, испуганные, полные влажного блеска глаза, трепетные ресницы и. коснулся губами ее дрожащих губ. Они и не поцеловались, а лишь обожгли друг друга дыханием, и Ксения отпрянула, пошла, не оглядываясь, закрыв ладонями лицо...
А вечером вместе с Егором Дымшаковым и Васеной он провожал Яранцевых за деревню, шел, вслушиваясь в протяжный скрип колес, ловил рассеянно-улыбчивый взгляд Ксении, сидевшей с ребенком на узлах. Корней и Пелагея пристроились позади, насупленные и молчаливые. Не глядя ни на кого, скреб сапогами окаменевшую грязь Дымша-ков, суровый, непреклонный. Не спуская зареванных глаз с матери, вприпрыжку бежала за телегой Васена – она впервые надолго разлучалась с родителями... Вырастали вдоль большака телеграфные столбы, облитые заходящим солнцем, от них тянулись в степь длинные тени, с повисших проводов и черных крестовин с сухим шорохом сыпались воробьи, пропадали в бурой щетинистой стерне. За сжатым полем у самого перелеска нежпо голубели озимые, точно там разлилось чистое озеро...
На опушке Никодим натянул вожжи. Егор обнял Корней, Пелагею, пожал руку Ксении, помолчал, сурово сжав губы.
– Гляди, шурин, ежели подопрет, что свету невзвидишь, вертайся!.. Мы обиды помнить не будем – примем, так и быть!..
– И на том спасибо! – коротко ответил Корней.– Хоть смейся, хоть плачь, все одно больше одной жизни не проживешь!.. А нам уж немного осталось!.. Прощевай, не поминай лихом!.. Гляди нос не задирай, лучше поворачивайся к людям не брюхом, а ухом...
Словно опасаясь нового раздора и ссоры, Никодим по-нукнул лошадь, и телега рванулась, загрохотала по чугун-но затвердевшей колее, Васена кинулась к матери, заплакала в голос, побежала рядом с подводой, что-то выкрикивая напоследок.
– Эх, не удержали мужика! – устало и грустно сказал Константин.
– Кто же ему виноват? – тихо возразил Егор.– Сам захотел...
– Сам-то сам, а мы-то с тобой ни при чем тут, что ли?.. Нет, Егор Матвеевич, мы с тобой хоть с утра до ночи можем говорить разные слова, но если не поймем, чего люди хотят, к чему стремятся, так и не одного еще человека упустим...
– Да, это верно.– Дымшаков вздохнул, помолчал.– Мне тоже спервоначалу показалось, что не хитрое это дело – всякие там распоряжения давать... А вот придет иной с пустяковиной к тебе – лезет, надоедает, а на поверку эта пустяковина для него важней всего на свете...
Телега уже скрылась за бугром, а Константин стоял и глядел, как перелесок, насквозь пронизанный солнцем медленно ронял последние красные листья...
– Ну, куда сейчас? – спросил он.
– Пойдем на наряд, люди, наверное, уже собрались...
Они подождали Васену и торопливо пошли обратно к темнеющим на закате избам Черемшанки.
