Текст книги "Войди в каждый дом (книга 2)"
Автор книги: Елизар Мальцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Да! Да! – недовольно отозвались из глубины квартиры.
В крохотной прихожей их никто не встретил, и опять вышла неприятная заминка. А сердитый мужской голос выговаривал:
– Деньги еще сама не научилась зарабатывать, а счету им не знаешь!.. Это ж надо – последний рубль на такси прокатывать!
Егор дал знать о себе ненатуральным кашлем, и тогда, раздвинув рукой занавеси, в дверях показался тучный рыжеволосый мужчина в шлепанцах на босу ногу. В его пухлые, по-женски округлые плечи врезались темные подтяжки, на нем были форменные брюки – широкие, черные, отороченные синим кантом.
Вглядевшись, они с трудом узнали в этом огрузневшем человеке того шустрого и конопатого мальчишку, что носился с ними в детские годы по Черемшанке.
– Неужели ж это ты, Егор, и ты, Корнюша? Да вы чего там стоите? Раздевайтесь и проходите!..
– Выходит, мы, Сема,– усмехаясь, ответил Дымша-ков.– Удивляешься, что поизносились?
– Ах ты боже мой! Нюся! Люба! – Он кинулся обратно в комнату.– Смотрите, кто к нам нагрянул! Наши, че-ремшанские!
Егор и Корней вступили в просторную комнату с высоким белым потолком, золотистым абажуром над круглым столом, лаково поблескивающей мебелью, мягким диваном с разноцветными вышитыми подушечками, покосились на свои сапоги.
– Будьте как дома! – Хозяин кивнул в сторону дочери, стоявшей у окна, спиной к гостям.– Вот мое чадо! Кончила десятилетку, в институт не прошла, шатается где попало, да еще претензии предъявляет – одень ее с ног до головы по-модному! Будто отец кует деньги-то!..
– Папа, перестань! – не оборачиваясь, сказала дочь.– Постыдился бы при посторонних...
– Какие же они посторонние? Мы вместе собак гоняли по деревне! – с вызывающей гордостью ответил отец.
«Тут и без нашего гостеванья своих забот по горло!» – тоскливо подумал Корней и присел на краешек дивана. А Егор уже по-свойски расхаживал по комнате, разглядывал картинки на стенах, без спроса взял книгу с этажерки и стал листать ее. Из второй комнаты выплыла хозяйка – полная женщина в пестром халате, румянощекая, с густо накрашенными губами. «Не иначе как чепурилась, красоту наводила,– отметил про себя Корней.– Немолодая, а туда же!»
– Земляки Семена? Будем знакомы! – Женщина энергично пожала мужикам руки.– Очень приятно! Сейчас организуем чаек! Люба, перестань дуться. Сбегай-ка в магазин. А ты, отец, помоги накрыть на стол...
Тут и Егор положил на место книгу и начал раздвигать во всю длину стол, сходил с хозяйкой на кухню, принес никелированный чайник, зеркально отразился в нем – строгий, услужливый, готовый исполнить любую просьбу властной женщины.
«Быстро прижился,– удивляясь расторопности зятя, думал Корней.– С таким не пропадешь. Ему лишь зацепиться, а там не отдерешь!» Сам же он все время чувствовал себя неловко, связанно, на хозяйку поглядывал с неодобрением – не любил баб, которые командуют в доме. Но, судя по всему, хозяин не замечал простиравшейся над ним власти и охотно во всем подчинялся жене. Перекинув через плечо полотенце, он доставал из буфета чашки и блюдца, любовно перетирал их и расставлял на белой скатерти.
Не прошло и получаса, как они сидели вокруг заставленного снедью стола, выпили по рюмке красного вина, и брат Черкашиной уже наседал с расспросами: ну, как там сестра, как колхоз, много ли получили на трудодень? Егор отвечал неспешно, степенно и вдумчиво, не торопился разом выложить все деревенские новости и пока почему-то помалкивал о том, зачем они прикатили в столицу, словно ждал, когда его спросят об этом. И дождался.
– А какие дела у вас в Москве? – не вытерпела хозяйка.
Ее интерес можно было истолковать и так – мол, долго ли земляки намереваются прожить у них, но Егор, прежде чем ответить ей, напустил на себя невесть какую таинственность, ровно сомневался, говорить ли хозяевам все начистоту. Это было так непохоже на зятя, привыкшего обычно идти напрямки, рубить наотмашь, что Корней растерялся: чего он хитрит, чего выгадывает?
– Дело у нас не простое, и, может, вы присоветуете, с какого боку его расчинять.– Егор задержал свой взгляд на хозяйке, будто возлагал на нее все надежды.– Хотим пробиться к большому начальству...
Хозяйка вся подобралась, посуровела, хозяин отставил полное блюдце чаю, сложил на груди руки. Выслушав рассказ Егора, он оттянул подтяжки, щелкнул ими по пухлым плечам и, бросив насупленный взгляд на дочь, сказал:
– А вот мы ничего не ценим! Кусок хлеба, если надкусим, в ведро бросаем!.. Привыкли – в булочную пойдешь, чего хочешь выбирай, в «Гастроном» – тоже. Нам и кажется – раз у нас хорошо, то и везде люди так живут! Возьмите, к примеру, наше депо...
– Может, Виктора Борисовича позвать из сороковой? – рассуждала вслух хозяйка.– Он работает в газете и все знает... Извините, я сейчас!
Через несколько минут она вернулась с молодым худощавым человеком в роговых очках. Егор не только повторил ему то, что рассказывал до этого, но и выложил на стол письмо черемшанцев. Журналист слушал неспокойно, часто вскакивал, скреб пятерней черную курчавую шевелюру, внимательно вприщур разглядывал письмо, словно хотел разобрать каждую подпись-закорючку.
– Вот так, дорогой товарищ,– как бы ставя точку, сказал он.– Думаю, что лучше всего вам податься в министерство, а потом, если уж не поможет,– туда! – Он поднял указательный палец кверху, извинился, что его еще ждет недописанная статья, и вежливо распрощался.
– А что, если пригласить Конькова из тридцать восьмой? – опять гадала женщина.– Он где-то на контроле стоит, чуть ли не в самом ЦК – мимо него разный народ идет!
Корней простил женщине и накрашенные губы, и даже ее чрезмерную властность – значит, имеет право, раз верховодит в доме. Она пришла в сопровождении военного человека в аккуратных хромовых сапогах, в новом кителе. Выглядел он молодцевато, но держался смущенно, даже робко, было ясно, что явился он сюда, лишь уступив настойчивой просьбе, слушал Егора рассеянно и как бы с неохотой.
– Конечно, мимо меня проходят большие люди, но я уже сказал Анастасии Петровне, что не имею права обращаться к ним с личными просьбами.– Он нерешительно потирал розовые ладони.– Я поговорю с одним товарищем из бюро пропусков, он наведет справки и посоветует, к кому можно попроситься на прием.
До поздней ночи Анастастия Петровна приводила к себе самых разных людей, живших по соседству,—все они с интересом выслушивали рассказы Егора, хотя он заметно выдохся и говорил обо всем уже без прежнего злого воодушевления.
На новом месте Егор и Корней спали плохо, проснулись по деревенской привычке рано, когда в квартире никто еще не вставал, и, чтобы зря не докучать хозяевам, тихонько выбрались на улицу. Над Москвой синело небо, вспыхивали лужи на политом асфальте, слепяще посверкивали хромированные части на машинах, с влажным шелестом проносившихся мимо, широкая улица, казалось, вздрагивала и гудела.
Они добрели до ближнего сквера, сели на скамейку, порылись в заплечных мешках, достали по куску хлеба, по картошке, пожевали.
– Может, нам лучше в гостиницу определиться? – сказал Корней.– Неизвестно, сколь тут еще придется околачиваться, а людям докука...
Егор посмотрел на него насмешливо.
– Это с каких капиталов ты на гостиницу заришься? Нам на нее, что ль, деньги насобирали? Умный мужик, а порешь черт знает что... Гляди, тебя еще в театры разные котянет или в рестораны! У нас с тобой не Деньги, а слезы!..
– Чего ты кипятишься? – Корней нахмурился.– Уж и сказать нельзя!.. Может, хозяева на совесть нашу надеются, а мы будем сидеть у них на шее!
– Потерпят!.. Давай-ка не терять время и ладить путь в министерство.
Они еле втиснулись в переполненный автобус, но сегодня в человеческой толчее чувствовали себя увереннее. Видно, немало хороших людей жило в этом городе, даже если судить только по одной квартире на Таганке. Худенькая кондукторша с кожаной сумкой через плечо и рулоном розовых билетов бодро выкрикивала названия остановок; в проеме несходящихся дверей с хохотом и визгом висели парни и девчата •– должно быть, торопились на занятия или на работу; щеголеватый черноглазый суворовец в аккуратной шинельке и брюках с алыми лампасами вскочил и уступил место Корнею. За окнами автобуса разворачивалась одна улица за другой, возникли шумные площади, забитые автомашинами и пешеходами, за каждым поворотом таилась неожиданность, и Егор с Корнеем, заглядевшись, чуть не прозевали нужную остановку.
У многоэтажного здания министерства они долго осматривались, прежде чем вошли в просторный вестибюль. Мимо, обгоняя их, спешили люди – кто с портфелями, кто с пустыми руками, одни бежали вверх по широкой лестнице, другие прыгали в открытые, без дверей, кабины лифта, похожие на порожние ковши землечерпалки. Ковши эти безостановочно двигались вверх и вниз, цепочка очереди, тянувшаяся к лифту, уменьшалась, но подходили все новые и новые люди и все постепенно исчезали в ненасытном лифте.
– Хитро придумано! – восхитился Корней.– Сколько же тут народу заседает? Не одна, видать, тысяча... И каким же они делом занимаются?
– Чудак человек! – Егор усмехнулся.– Раз Министерство сельского хозяйства, то, значит, хлопочут о нашем колхозе, о нас с тобой...
Корней покосился на зятя, но промолчал. Егор и тут знай твердит свое, прокаливает тебя до самого нутра...
Потом они ходили с этажа на этаж и всюду не поспевали – то начальника вызвали на срочное совещание, то он уехал в ЦК, то у него только что началось заседание, и неизвестно, когда оно кончится. Время незаметно подоспело к обеду, и в министерстве снова наступили суета и оживление, многие толпились у буфета, некоторым еду доставляли прямо в кабинет – проворные женщины в белых наколках несли ее на подносах, прикрытых белоснеж-
ными салфетками. Егор и Корней тоже пробились в буфет, постояли в очереди, взяли по порции сосисок, выпили по стакану сладкого чаю и снова двинулись в путь, как на работу...
– Интересно, сколь тут будет верст, если все коридоры пройти? – прикидывал Корней.– Дома я в день могу свободно сорок прошагать, а тут полдня ходим, а ноги уже отнимаются...
Егор не отвечал, в диковатых глазах его загорались лихорадочные, пугавшие Корнея огоньки. К счастью, им попался добросердечный сотрудник и, посочувствовав, сказал, что он на их месте пошел бы прямо к министру или к одному из его заместителей. Они приняли совет и, прочтя на обитой кожей двери табличку с фамилией неизвестного им заместителя, постучали и вошли в его приемную. Секретарша сидела за высокой конторкой, окруженная несколькими телефонами, и не расставалась с трубкой.
Женщина выслушала их внимательно и вежливо. Она сразу расположила их к себе, была уже в годах и одета просто.
– Заместитель министра сейчас занят и, вероятно, до конца дня не освободится,– не обнадеживая, ответила она.– А по какому вы вопросу?
– Да вопрос у нас серьезный,– уклончиво проговорил Егор.– Хотелось бы, значит, по душам потолковать...
– По личным делам он принимает по пятницам,– с тем же обезоруживающим радушием ответила секретарша.– Если желаете, я запишу вас на очередь...
– Эх! Да дело наше ведь не терпит! – Егор заволновался, затерзал в руках кепку.– Не по своей воле мы тут...
Он начал было рассказывать, что за нужда заставила их приехать в Москву, но секретарша, не дослушав, мягко и застенчиво улыбнулась.
– Товарищ, я ничего не могу для вас сделать, кроме как записать вас на пятницу. Поймите, я не распоряжаюсь временем заместителя министра.
– Та-а,– протянул Егор, и лицо его погасло.– Неделю нам тут прожить – больно накладно будет...
Он переглянулся с Корнеем и все же попросил секретаршу записать их. И опять они вышли в длинный коридор.
– Вот и будем так крутиться вокруг собственного хвоста! – в сердцах проговорил Егор.
– А что, если дождаться его у этих дверей и, как выйдет, прямо к нему: так, мол, и так?..
– У него на лбу не написано, кто он такой, а потом гляди, сколько тут дверей, может, он и не из этой выйдет!
– Все может быть,– согласился Корней и, наклонясь к плечу зятя, вдруг зашептал жаркой скороговоркой: – Кабы знатьё, можно б и в щелку пролезть – сунуть кому в руку, так живо наладят к любому начальнику!..
– Да ты ошалел, мужик! – Егор отпрянул от шурина, посмотрел на него с тяжелым укором.– Тебя на какое дело сюда послали? Добиться правды хочешь, справедливости и для этого советуешь подкупить кого-то!.. Да и не нуждается тут никто в твоей взятке!
– Да я как лучше.– Корней прятал глаза.– Не ведаешь, с какой стороны и подступиться... Не грех и в обход попробовать...
– Чего же нам тут, у себя дома, хитрить?
Они вышли на улицу и побрели по Москве, останавливаясь у ярких витрин, глазели на выставленные там вещи, заходили в магазины, там было суетно и шумно, перекусили в кафе-автомате. Корней обычно радовался, как ребенок, разным новшествам, но тут остался равнодушным и к удобствам и к быстроте, с которой его обслужили машины.. Поздно вечером, почти валясь от усталости, они добрались до Таганки, их встретила обеспокоенная хозяйка, собравшаяся уже идти на розыски.
– Пустые наши вышли хлопоты! – удрученно сказал Егор.– Посмотрим, что завтра будет.
Но новый день не принес им радости. Они уже совсем отчаялись и поговаривали, не ехать ли на вокзал за билетами, но на третий день им повезло. Утром, снова очутившись в вестибюле министерства, они увидели несколько человек, одетых, как и они, по-деревенски, и Егор быстро прилепился к ним, узнал, что это механизаторы с Кубани, вызванные на сегодняшнюю коллегию. Он оживился, подмигнул Корнею и, когда механизаторы пошли в конференц-зал, двинулся вместе с ними. «Не отставай, шурин! – шепнул он Корнею.– Кажись, нам пофартило!» Так они без пропуска прошли мимо строгого вахтера, протиснулись в зал заседаний и, чтобы не бросаться никому в глаза, присели у стены, за чужими спинами. Посреди полукруглого зала торчала несуразная колонна, она мешала видеть стол президиума, за которым вскоре появились руководители министерства во главе с энергичным, коренастым и бритоголовым человеком.
– Это кто такой будет? – шепотом спросил Егор у соседа.
– Как кто? – в свою очередь удивился тот.– Министр...
Егор опять подмигнул Корнею, но тот вобрал голову в плечи и старался быть незаметным, потеряться среди множества незнакомых людей. А вдруг ненароком подойдет кто и спросит, по какому, дескать, праву вы тут сидите? Стыда не оберешься! А Егору хоть бы что, он мигом освоился, шептался о чем-то с соседями, чутко ловил каждое слово, посмеивался, когда всем было смешно. На трибуне перед столом президиума выступал бригадир тракторной бригады, белозубый, загорелый до черноты, будто прискакал из обожженной солнцем степи. Держался он с завидным достоинством, бойко отвечал на вопросы министра, жаловался на нехватку запасных частей, критиковал работников министерства, которые слишком редко наезжают к ним, затем с мужицкой запасливостью и дотошностью перечислил все, чего недостает его бригаде, чтобы работа шла как часы. Он так и сказал – «как часы», и все одобрительно засмеялись. Министр пообещал выполнить все его просьбы, и бригадир, довольный и улыбающийся, покинул трибуну.
«Вот и нам надо так»,– подумал Егор и, когда объявили перерыв, потянул Корней за руку. И как тот пи упирался, но минуты через три они стояли у самого стола президиума, в трех шагах от министра, занятого разговором с каким-то механизатором. Егор подвигался все ближе, и министр уже один раз посмотрел на него внимательно, и Корнея бросило в пот. Ну что за мужик! По самой опасной кромке идет!.. А ну как выпроводят взашей, когда обнаружат, что они воровски пробрались туда, куда их не звали?
– Вы ко мне, товарищи? – услышал он вдруг вопрос, обращенный к Егору, и похолодел от страха.
Но Егор вел себя отчаянно. Он протянул руку министру, назвал себя, подтолкнул к нему Корнея.
– Два дня обиваем ваши пороги, товарищ министр! Может, вы нам чем поможете?
«И чего лезет на рожон? – заныл душой Корней.– Зачем сразу злить человека, поминать про какие-то пороги? Язва, а не мужик! Никакого подхода не знает!»
А Егор уж совал министру потрепанное за дни скитаний письмо. Министр читал письмо, нахмурясь, и Корней с ужасом вдруг осознал, что вот сейчас, в эту минуту, и решается судьба Черемшанки.
– Прошу вас после коллегии зайти ко мне,– отдавая письмо, сказал министр.
Со лба Корнея уже капал пот, но, услышав слова министра, он качнулся к нему и хрипло выдохнул:
– Премного вам благодарны...
Но Егор и тут не удержался, сдерзил:
– А секретарша ваша пропустит нас?
Министр улыбнулся, и эта улыбка обнаружила его молодость и даже некоторую застенчивость, хотя глаза по-прежнему были строгими – точно он выверял что-то в двух мужиках, стоявших перед ним.
– Ну, с секретаршей я как-нибудь договорюсь,– сказал он.
Мужики вышли в коридор, оба потные и распаренные, как после бани. Лицо Егора победно сияло, рот не сходился от необоримой улыбки.
– Везучий ты, черт! – восхищенно басил Корней.– Скажи в деревне, где мы оказались, ей-богу, не поверят!..
Часа через полтора они сидели в просторном кабинете министра. Буфетчица принесла по стакану чаю с ломтиками лимона, плетеную хлебницу с печеньем, но мужики, как ни угощал их министр, не притронулись к еде. Не чаи распивать они сюда явились, каждая минута дорога, не забыть бы чего, не упустить, а то потом вспомнишь, да поздно будет...
Вначале говорил Егор – все как на духу, ничего не утаивая, и Корней слушал его завороженно, будто и не ведал ни о чем. Министр иногда прерывал его, выспрашивал подробно, записывая что-то в раскрытый на столе блокнот, а то вдруг без всякой причины вставал и начинал ходить по кабинету мимо золотившихся у стен снопиков пшеницы. Неужто пронял его Дымшаков своим рассказом? Когда Егор умолк, министр обернулся к Корнею – не хочет ли и он чего-нибудь добавить?
На какое-то мгновение Корней растерялся, потому что совсем не собирался говорить, ведь Егор и так растолковал о всех деревенских бедах, но вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать о том, как он прошлой осенью перебрался в Черемшанку. Поехал, правда, туда с неохотой, но куда же было деться, если вся семья стояла за возвращение в родную деревню? Тогда только он один противился, а сейчас все в семье твердят о том, чтобы вернуться обратно. Разве на такие мытарства меняли они городскую жизнь? И не в заработке и удобствах дело, а в самой жизни, в самих порядках, на которые тошно смотреть,..
– Может, что не так сказал, то простите,– прикладывая руку к груди, горячась и сбиваясь, говорил он.– Выложил все как есть!.. Мыслимо ли, чтобы мы в деревне одним днем жили, как будто завтра не лучшая жизнь настанет, а конец света? Все как у нерадивого хозяина, которому сроду терять нечего. У нас про таких говорят – если нет хлеба, то играй свадьбу, может, куски останутся!..
– Как, как? – не понял министр.
Корней повторил, и министр совсем помрачнел, отошел к окну, поглядел на текущую внизу улицу.
– Страшноватая поговорочка,– наконец сказал он.
Он набрал номер на белом телефоне, стоявшем на отдельном столике, назвал себя, стал расказывать о только что прошедшей коллегии. По тому, как он отвечал на вопросы человека, слушавшего его на другом конце провода, можно было догадаться, что он разговаривает с кем-то из тех, кто занимал должность повыше.
– Сейчас у меня сидят два колхозника из области, которую последние месяцы расхваливают во всех газетах и ставят в пример всем, а между тем там творится безобразие... Нет, я не преувеличиваю. Я и раньше вам говорил о подобного рода сигналах, но вы считаете, что Пробатов вне всяких подозрений. Да никуда я не лезу, да еще впереди самого батьки!.. Страдают ведь от этой затеи люди...
Неизвестно, что отвечал другой человек, но, судя по всему, между ним и министром согласия не было. Министр как бы нехотя опустил трубку, помолчал, не глядя на мужиков, потом снова стал набирать номер. В лице его появилось что-то упрямое и даже злое, словно он отваживался на что-то.
– Извините, что вынужден обратиться к вам за поддержкой и советом... Заведующий отделом, с которым я только что говорил, отнесся, по-моему, несерьезно к тому, что грозит нам большими неприятностями...
Министр рассказывал обо всем, что услышал от Егора и Корнея, терпеливо, не упуская ни малейшей подробности, припоминал другие сигналы, которые приходили из этой же области, и, похоже, на сей раз его слушали не только внимательно и не перебивали, но и сочувствовали тому, о чем он тревожился.
– Если вы не возражаете, я подошлю одного из ходоков к вам... Он коммунист, но на бюро райкома его уже исключили из партии за то, что он возражал против всей этой неумной затеи. Копию письма я тоже вам пошлю. А по линии министерства, я считаю, нужно послать на ме-
сто авторитетную комиссию – пусть хорошенько во всем разберется. Мы не имеем никакого права не отвечать на такие коллективные просьбы!..
Он положил трубку, выпрямился, и лицо его словно обмякло, порозовело, осветилось застенчивой улыбкой – казалось, ему за что-то неудобно перед мужиками из Черем-шанки.
– Вас, товарищ Дымшаков, примут в ЦК. Будьте настойчивы и откровенны, как и тут, в министерстве. Как это говорят в народе – если мести избу, то мести чисто, нечего сор по углам заметать!.. Желаю вам успеха!.. Да, в ЦК подробно расскажите, за что вас исключили из партии. Предварительно позвоните вот по этому телефону.– Он взял листок бумаги, написал красным карандашом номер, и Егор, приняв от него этот листок, долго тряс ему руку и все норовил заглянуть благодарно в глаза. Министр проводил их до двери, и скоро они снова шагали по шумной московской улице.
– Понял, как все тут идет? – хватая шурина за полы пиджака, спрашивал Егор.– Министр нашу сторону тянет, и повыше, в ЦК, нашу нужду понимают и готовы помощь оказать!
– Говори спасибо, что на хорошего человека напали! – твердил свое Корней.
Через два дня, когда Егору удалось побывать в ЦК, а Корней достал билеты на обратный путь, они стали прощаться с Москвой – поблагодарили добрых людей, приютивших их, вскинули отощавшие мешки за плечи и вечером пошли пешком на вокзал, чтобы напоследок полюбоваться столицей.
По пути Егор заартачился и сказал, что он век себе не простит, если не побывает на Красной площади, когда-то еще ему доведется побывать здесь, и Корней не стал спорить, хотя для этого нужно было сделать немалый крюк. Они добрели до Красной площади и увидели живую очередь, текшую к Мавзолею через всю площадь.
Прежде чем влиться в человеческий поток, они огляделись, подошли поближе к Мавзолею. Тут руки их сами собой потянулись, сдернули с голов кепки, и они долго стояли так, не замечая мелко моросившего дождя. Стыли у входа часовые, будто отлитые из металла; омытый дождем темно-красный камень источал каплю за каплей с живыми зернами отраженного света; на земле, на черных брусках, как в глубокой воде, плавали осыпавшиеся с голубоватых елей иголки, сочно блестела изумрудная, ко-
ротко подстриженная трава. Установленные высоко на крышах прожекторы рассеивали свет по мокрой брусчатке мостовой, за кремлевской стеной над белым куполом дворца жарко полыхал в их лучах флаг.
Медлительно и торжественно разлился над площадью бой кремлевских часов на Спасской башне, и мужики будто очнулись, поспешили стать в очередь, пошли в почти безмолвной толпе...
Чеканя шаг, промаршировал к Мавзолею караул, шаги его гулко отдавались по всей площади, и новые стражи ка-менно застыли у входа.
Егор вдруг потерял счет времени. Ровно забыл обо всем на свете – и то, что где-то в Черемшаике у него жена и ребятишки, и то, что пора уезжать домой,– как будто долго и мучительно добирался он до этого святого места, чтобы увидеться с Лениным и высказать ему все, что наболело. «Ты бы, конечно, за такие дела по головке никого не погладил, а, прослышав про нашу беду, первым делом позвал мужиков к себе, чтобы узнать, как оно было по правде... Да разве мы без понятия, разве держимся за эту самую корову кому-то назло? Да кто бы стал с нею возиться, если бы не наша нужда?..» Он не слышал, о чем вполголоса переговаривались шедшие рядом люди, не замечал, как озирался вокруг будто отделившийся и живший от него на особицу Корней, и мысленно уже делился с Ильичей всеми деревенскими невзгодами...
В эту ночь Коробин спал плохо, с вечера глушил себя снотворным, среди ночи поднялся, ощупью добрался до буфета, налил полстакана водки, выпил, снова лег, но сон не шел. Лишь перед рассветом он задремал, провалился в глубокую яму, но тут же очнулся, вспомнил, что вчера вывело его из себя. «Ах, какой негодяй! Какой негодяй! Ну кто бы мог подумать, что этот тихоня Вершинин, которого все в райкоме за глаза звали красной девицей, способен выкинуть такой номер?» Давило в виски, голова была угарно тяжелой. Размяв ладонями лицо, он прошел на кухню, умылся, фыркая, растирая до красноты и скрипа шею. Нет, скажи, какой неблагодарный и мелкий человек! А он-то этого зеленого деятеля, еще мальчишку, согласился оставить во вторых
секретарях, и вот на тебе – предал в самые трудные дни!..
Все началось с пустяка: Вершинин получил анонимное письмо о каких-то обсчетах покупателей в одном из сельмагов района. Вернее, это был не магазин, а обыкновенный ларек, бревенчатая избушка с узким оконцем, не отапливаемая зимой: полупустые полки, заставленные бутылками водки, коробки спичек в виде пирамидок, банки рыбных консервов, слипшаяся карамель в ящиках и на полу мешки отсыревшей соли. Вершинин решил расследовать все сам, поднял за два месяца документацию и неожиданно обнаружил то, на что и не рассчитывал. В копии отчета райпотребсоюзу заведующий ларьком сообщал, что им продано населению сто девяносто семь бараньих тушек. Эта цифра вызвала сомнение Вершинина. Он стал доискиваться, насколько она правдива, опросил многих покупателей, и заведующий наконец сознался, что продана была только одна тушка, остальные он по просьбе начальства приписал, чтобы валовой показатель в районе был повыше. Тогда Вершинин принялся самовольно проверять отчетность в других ларьках, и, когда Коробину доложили, он разоблачал уже восьмой по счету магазин. Коробин срочно вызвал Вершинина к себе, приказал прекратить всякие проверки, но тот заупрямился и заявил, что он доведет это дело до конца. Не помогли никакие намеки, что он может лишиться своего положения,– молодой секретарь стоял на своем. Он, видите ли, не намерен покрывать очковтирательство и жульничество, ему дорога честь района! Нужно было принимать какие-то меры. Коробин попросил заведующего райпотребсоюзом не допускать Вершинина для ревизии ни в один магазин. Неужели даже урок, преподанный Мажарову, ничему не научил его? Или, наоборот, он позавидовал скандальной известности черемшанского парторга? Тогда почему он промолчал на том бюро, где решалась судьба Мажарова, а полез на рожон теперь? Пример Мажарова оказался заразительным: стоило появиться в областной газете критической статье «Народник из Че-ремшанки», как об этом болтуне заговорили всюду – в каждом селе, в аппарате обкома, в любой захудалой конторе района, заговорили как о смелом и необычайно принципиальном товарище, а он, Коробин, получил в те дни полтора десятка анонимных писем, где его смешивали с грязью. Он пожаловался в областной комитет госбезопасности, но там, вежливо выслушав его, отказались разыскивать авторов анонимных писем. «У нас совсем иное на-
правление деятельности»,– сказал работник комитета. «А кто же будет оберегать авторитет партийных работников от оскорблений?» – спросил он. Работник комитета и тут нашелся: «Если кто теряет авторитет, то тут уж ничем не поможешь! Главное, работать надо так, чтобы такие письма в принципе были исключены!» Отчитал как мальчишку! Что же будет, думал он, если все пойдет так дальше? Даже при старике Бахолдине он мог с любого провинившегося, что называется, «снять стружку», заставить считаться с его указаниями, а нынче все будто взбесились, пробирают первого секретаря райкома на каждом собрании, и он ничего ни с кем не может сделать...
Засуха, изнурительная, отупляющая жара, каждодневные поездки по району, в пыли и духоте, бессонные ночи, люди, постоянно осаждавшие его разными просьбами,– все это измотало и издергало Коробина. Суховеи будто иссушили и его самого – он похудел, осунулся, стал раздра-жительным и злым, уже не слушал, что советовали ему другие работники, находя любые советы никчемными. Когда райкомовцы надоедали ему, он вызывал к себе председателей колхозов, но и тут срывался, упрекал их, что они неповоротливы и ленивы, не понимают, что им грозит, если в срок не выполнят обязательств. И, уже не веря их заверениям, садился в «газик», гонял машину из села в село. Хлопал, как парус, выгоревший брезент над головой, надсадно ревел мотор, пыль забивала машину, лезла в глотку, хрустела на зубах. Около правления колхоза выскакивал из «газика» серый, потный, отчужденно выслушивал, что ему докладывали, строго наказывал, чтобы колхоз не расходовал ни одного литра молока в свободную продажу, на выпойку телятам, запретил выдавать молоко на трудодни – все должно идти в план, и только в план! Люди слушали его молча, отводили глаза, и было непонятно, соглашаются они с ним или нет, выполнят его распо-ряжения или сделают все по-своему, едва осядет пыль за его машиной. Он не знал, кому из председателей можно верить, кому нет, возвращался домой усталый, разбитый, опасаясь, что за то время, пока его не было в райкоме, могло случиться что-то неприятное...
Вода освежила лицо, но голова оставалась по-прежнему тяжелой. Он насухо вытер волосы, нехотя пожевал бутерброд, стоя у стола, с отвращением хлебнул из стакана вчерашнего чаю и заторопился.
Дежурный в приемной спал, положив голову на стол. Разбудив его и узнав, что не было никаких звонков и теле-
грамм из области, Коробин прошел в кабинет и начал разбирать почту. Надо бы позвонить Анохину, подумал он, но тут же услышал знакомые шаги в пустом коридоре – на ловца и зверь бежит. Анохин появился в дверях, как всегда тщательно выбритый, в свежей рубашке. Его собранность и аккуратность рождали у Коробина чувство уверенности, прочности, какого-то постоянства. Пока такие люди рядом, можно надеяться и верить, что все обойдется...
– Очень рад, что ты пришел сам – я только собирался звонить тебе! – Коробин пожал руку Иннокентию и втиснулся в кожаное кресло.– Хочу обсудить с тобой ситуацию и посоветоваться...
