Текст книги "Большая нефть"

Автор книги: Елена Толстая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Точно! – ахнула Вера. – Родня! Это ведь Глеб, это он, ирод, рассказал!.. Это он Витальке все рассказал про меня!

– Глеб? Твой брат? – удивилась Маша. – Зачем это ему?

– Глеб – тиран, – сказала Вера. – Он нас с Варькой любит, защищает, но он тиран. Ему надо, чтобы все по-евонному выходило. А если что не так – все силы приложит, но наши планы разрушит. Мы ему под рукой нужны. Точно, он все подстроил.

– Ты его благодарить должна за то, что Казанец себя еще до свадьбы проявил, – твердо произнесла Маша. – И все, довольно о них. У нас с тобой своя жизнь. И, кстати, своя работа. Так что, Веруня, за дело!

* * *

Казанец действительно считался соперником Векавищева в том, что касалось производственного процесса. Меньше всего Казанца беспокоило, пойдет нефть или нет. Пойдет – хорошо. Не пойдет – свой план по бурению он выполняет. А если что-то не совсем сходится, то всегда можно приписать какую-нибудь цифру побольше. Бумага и не такое стерпит.

Виталий Казанец был моложе Векавищева на десять лет, следовательно, он был и перспективнее. И кроме того, Виталий многие вещи хватал на лету и понимал намеки.

Именно по этой причине Михеев и сделал ставку на Казанца. Когда Виталий приехал в управление, Михеев подождал, пока тот выйдет от Бурова, и помахал ему рукой.

– Казанец, идите сюда.

Виталий, ни о чем не спрашивая, скользнул в кабинет. Дорошина не было на месте – наверное, опять где-то на объекте. Поднимает боевой дух речами о партийной дисциплине.

– Я слушаю вас, Василий Игнатович, – сказал Казанец, усаживаясь без приглашения.

– Вы знаете о методах, которыми пользуется Векавищев? – без предисловий начал Михеев.

– Это вы про коробок-то? – усмехнулся Казанец. – Про этот коробок все уже слыхали… Будто бы есть у Векавищева заветный коробочек спичек. И он его подбрасывает, а потом смотрит, как ляжет. Если ляжет на ребро – значит, нефть есть… Анекдот.

– Вы верите? – спросил Михеев.

– Во что? – поднял брови Казанец. – В коробок? Это же, простите, чушь, непозволительная сознательному советскому человеку, коммунисту… Векавищев какую-то там теоретическую базу под это подводит. Мол, ни разу еще не обмануло. Мол, в нашем деле одной науки мало, и даже везения мало, а необходимо еще что-то вроде чуда. И приметы, мол, – дело великое.

– Значит, считаете ерундой?

– Да. Считаю. – Казанец посмотрел Михееву в глаза. – А что? К чему этот разговор? Пятиминутка борьбы с суевериями?

– Вроде того… Я тут слышал, – Михеев подался вперед, впился в Казанца взглядом, – случайно, как Буров говорил Дорошину: мол, у Векавищева-то коробок на ребро встал – скоро нефть пойдет.

– Ясно, – кивнул Казанец.

Михеев никак не отреагировал на двусмысленный тон собеседника. Извиняться за то, что подслушивал, он не собирался. В конце концов, общее дело делают.

– Я уже, конечно, сообщил наверх, – Михеев поднял палец к потолку, – о состоянии дел на буровой. В обкоме уже знают. В докладной записке я излагаю мою точку зрения на происходящие события. А это особенно важно в связи с предстоящим визитом Косыгина.

– Кого? – переспросил Казанец.

– Косыгина Алексея Николаевича, – веско подтвердил Михеев. – Председателя Совета Министров СССР. Как это вы не знаете? Мне казалось, все уже в курсе.

– Это вы, небожители, в курсе, – ответил Казанец. – А мы простые смертные.

– Ну вот что, «простой смертный»… Давайте-ка поговорим начистоту. Как у вас идет бурение?

– К первой тысяче подбираемся.

– Помощь нужна?

– Не откажусь.

Казанец пристально посмотрел на Михеева. У того явно что-то было на уме. Что ж, Виталий Казанец не станет торопить начальство, задавать нервирующие вопросы. Подойдет время – начальство само выложит, чего добивается. А уж дело Казанца – не разочаровать.

– Значит, так, – кивнул Михеев, – ты набросай мне списочек, что тебе нужно в первую очередь… Я поспособствую. Если ты, Виталий, первым в управлении добуришься до нефти, то обещаю выбить тебе квартиру в новом доме. Так сказать, подарок к свадьбе для передовика производства.

– А, – протянул Виталий, – к свадьбе…

– А что? – Михеев улыбнулся. – Вера – девушка видная. Когда вы с ней в выходные прогуливаетесь, от вашей пары просто глаз не оторвать.

«Тебе от Верки, от паскуды, глаз не оторвать, – мгновенно перевел Казанец сладкую речь Михеева на язык суровой обыденности. – На нее облизываешься… Ничего, скоро она тебе достанется».

– Ну так что? – продолжал Михеев бодрым тоном. – Готов ты положить Векавищева на обе лопатки? За мной не заржавеет. Впрочем, с ответом не тороплю…

– А что торопить или не торопить, – ответил Казанец спокойно, – я всегда готов. Как юный пионер. Вот прямо сейчас и говорю.

– Молодец, – обрадовался Михеев. – Такой боевой настрой – по мне!

Казанец лениво поднялся и, не прощаясь, вышел. Ему нравилось, как складывались события. Заручиться поддержкой партийной власти, положить на лопатки задаваку-Векавищева, буровского дружка… Заманчивая перспектива. А квартиру в новом доме он в любом случае получит, так или иначе. Понадобится – женится на какой-нибудь другой девушке. В городе для красавца-бригадира невеста найдется. Стоит только позвать – любая прибежит. Тем более если обещают квартиру в новом доме.

* * *

Галина, жена Григория Александровича Бурова, была не такой уж «сложной» натурой, какой считал ее Векавищев. Наоборот, с точки зрения обыденной логики все обстояло достаточно просто и сводилось к одному-единственному: Галина устала от кочевой жизни и мечтала обзавестись наконец тем, что называлось «нормальной семьей». Это можно было бы назвать разочарованием, можно – взрослением… Можно, наверное, и предательством, если быть таким жестким ригористом, как Векавищев.

Галина родилась в Москве. Закончила школу с отличием. Носила длинную косу, которую остригла в день поступления в институт. Косу было жаль, но больно уж много с ней хлопот, а современной студентке, которой хотелось и в учебе не отставать, и на выставках бывать, и на концертах, поэтических вечерах, и в кино, некогда тратить время на такие глупости, как прическа. «Галочка, ты бы лучше следила за собой», – вздыхала мама. Но вздыхала она напрасно. Галине с ее сияющей молодостью вовсе не требовалось как-то особо «следить за собой». Провела расческой по пышным волосам, надела простую белую блузку к простой темной юбке – и хоть в кино ее, в самом деле, снимай, до того хороша.

Щипцы для завивки, хитроумные приспособления для окраски волос, даже такую распространенную вещь, как папильотки, Галина презирала всем пылом своей юной души. «Количество мозговых клеток, мама, весьма ограничено, и я не имею права расходовать их на такую чушь!» – заявляла она весело. Мама только вздыхала и махала рукой.

Галина училась в педагогическом институте, собиралась преподавать детям русский язык и литературу. Эту специальность она считала одной из главнейших, наряду с медициной. «От нас зависит, какими вырастет будущее поколение! – с жаром объясняла она родителям свой выбор. – Представьте себе только, какая на нас лежит ответственность! Больше, чем на врачах. Если врачебная ошибка заметна сразу, то ошибка педагога может сказаться спустя десяток лет… и уже непонятно, как исправлять ее. Нет, мы, педагоги, должны очень тщательно подходить к нашему делу…» Родители вздыхали. Их обоих немного пугал идеализм дочери.

До четвертого курса Галина не заводила серьезных отношений с мальчиками. Сначала родители одобряли это. Действительно, следует сперва закончить вуз, а уже потом думать об обзаведении семейством. Разумеется, не стоит заводить много детей. Дети всегда были проблемой. Просто раньше об этом не принято было говорить, а сейчас – можно. Одного ребенка на ноги поставить – уже задача не из легких. Но, конечно, необходимо получить высшее образование, поступить на работу и найти хорошего, положительного мужа.

Когда Гале исполнилось двадцать, мама забеспокоилась. Девушка по-прежнему произносила на кухне речи о педагогике и с жаром пересказывала очередную лекцию популярного среди студентов профессора. А мальчиков в ее окружении как не было, так и не появлялось.

Мама приняла меры. Как бы невзначай пригласила в гости старого друга семьи – профессора Осина. С ним пришел его сын Михаил. Миша был очень милым, воспитанным, начитанным юношей. Хорошо разбирался в современной литературе, обо всем имел собственное, глубоко обоснованное мнение. Гале было с ним интересно.

Спустя некоторое время Миша пришел опять, на сей раз без отца. Родителей Галины тоже не было дома. Галина поила гостя чаем и провела с ним два чрезвычайно интересных часа, во время которых они говорили исключительно о помпейских настенных росписях и надписях. Рассказывая вечером родителям об этом визите, Галина смеялась, пересказывая разные хулиганские лозунги, которыми помпеянцы «украшали» стены своих жилищ. Мама втайне улыбалась: дело пошло…

И действительно, Миша был уже готов сделать Галине предложение. Никто не сомневался в том, что Галина приняла бы его… Очень вовремя. Скоро она заканчивала институт, приступала к трудовой деятельности. Небольшой перерыв – на рождение ребенка – и можно спокойно погружаться в педагогическую работу со школьниками. Внук будет подрастать, дети – взрослеть, их родители – потихоньку стареть…

Все бы так и покатилось по заранее отлаженной колее, но тут в жизнь Галины ворвался Григорий Буров. И она сразу почувствовала разницу между Буровым и Осиным.

Интеллигентный Миша Осин был человеком увлеченным. Грубый, неотесанный Буров – человеком одержимым.

Он был подобен вихрю, и Галина не устояла. Это была даже не любовь, как считала она позднее, это было какое-то умопомешательство.

Буров познакомился с Галей на трамвайной остановке. Сначала спросил дорогу, потом, пока они долго ожидали трамвая, заговорил с ней о ее учебе – заметил сумку с книгами и тетрадями. Галина высказала свое мнение о высочайшей роли педагога, рассказала об Ушинском и о том, как «оболгали» его институтки. «А еще он писал сказки для детей… Вы читали про Плутишку-Кота?» Буров сознался, что про Плутишку не читал. «Этот ваш Ушинский мне смутно видится в форме плоского портрета где-то в кабинете завуча», – сознался он. «Никогда не поздно изменить свое мнение! – отрезала Галина. – Ушинский был выдающимся педагогом. Он чрезвычайно много сделал для женского образования». Она находилась под впечатлением от последней лекции…

– Мне нравятся люди, преданные своей профессии, – сказал Буров.

– А вы своей профессии преданы? – заинтересовалась Галина.

…И после этого они до рассвета бродили по Москве. Буров говорил и говорил. Он рассказывал о нефти, о том, как образуется нефтяной пласт, как он залегает под землей, как люди, бурившие землю в поисках питьевой воды, выпускали на волю темные маслянистые фонтаны…

– Вы знаете, например, Галина, что нефть, можно сказать, отчасти живая? Не верите? Между тем многие ученые полагают, что нефть имеет органическое происхождение, – говорил молодой специалист своей завороженной спутнице. – Близкий родственник нефти – уголь – сильно смахивает на окаменевшее дерево. Логично предположить, что и нефть, другой мощнейший накопитель энергии, тоже должен был бы иметь сходное биологическое происхождение. Правда, нефть в отличие от угля побывала, ни много ни мало, в преисподней, в морских и подземных глубинах. Процесс ее формирования продолжался миллионы лет. Предполагают, что в древних мировых океанах имелось колоссальное количество планктона. Кстати, это универсальное питательное средство, находящееся в самом низу пищевой цепочки… Перегной из планктона и водорослей подвергся долгой термической обработке и высокому давлению. Вот представьте себе, как эти останки лежат на морском дне и постепенно оказываются под другими осадками… Вы печете пироги, Галина?

– Что? – Она как будто очнулась от сказки. – Какие пироги?

– Видели, как делают торт с кремом? «Наполеон»? Ну вот, слой крема, слой теста… Так и происходит с отложениями в земле. Нефть – это слой крема под слоем теста… Впрочем, тогда еще не нефть, а те самые осадки. Нужно еще посадить наш торт в духовку. Под влиянием очень высоких температур и давления происходил так называемый диагенез, органика постепенно переплавлялась в темное воскообразное вещество – кероген. Затем кероген начинал испаряться, переходил в газообразное состояние. При некоторых условиях часть этого газообразного вещества конденсировалась в нефть, а часть становилась природным газом… Понимаете?

– Да, – сказала Галина.

Она видела, как блестят глаза ее спутника. Он был хорош собой, безумно увлечен… От него как будто исходил жар. Словно все эти процессы – высокие температуры, давление – происходили внутри самого Бурова.

– Кстати, Менделеев сначала верил в биологический корень нефти, а потом разуверился. Он предполагал, что нефть возникла в результате проникновения воды в земные глубины, где, испаряясь, она взаимодействовала с углеродистыми металлами… Кстати, вот другое мнение. Ванадий и никель – два самых любимых нефтью металла – часто встречаются в органическом составе растений и животных. Впрочем, это само по себе ничего не доказывает, но – интересно. В нефти также можно иногда обнаружить небольшие количества сохранившихся микроскопических кусочков скелетов, древесины, спор… Но это, в общем, свидетельствует в основном о долгих путешествиях нефти в земных недрах, где она и перемешивалась со следами жизни, застрявшими в осадочных породах. Следите за мыслью?

– Да, – кивнула Галина. – Я так понимаю, единой теории происхождения нефти не существует.

– Да! – сказал Буров. – Впрочем, в данном случае это не имеет большого значения. Для меня, – пояснил он. – Мне любопытно, но в целом безразлично, откуда она взялась. Для меня гораздо важнее – как ее извлечь. Смотрите. – Он начал чертить на земле схему, отмечая точками, черточками и кружочками разные пласты («крем», «тесто» воображаемого «наполеона»). – Вызрев под землей, нефть стремится вырваться на поверхность. Когда ей это удается – ее постепенно поедают бактерии, участвующие в обороте углерода в природе. Однако другая – важнейшая для нас – часть нефти застревает. Она попадает в особую ловушку. Дело геологов – эти самые ловушки находить. Сейчас работа поставлена на научную основу. Занимаются аэрофотосъемкой, прощупывают подземную кору сейсмографами. Знаете, как они работают? Устраивают небольшие взрывчики, а чувствительные приборы, сейсмографы, фиксируют, как проходят через различные участки упругие волны. Существует еще магнитная разведка – не буду углубляться… И только потом начинают бурить. Если попасть прямо в месторождение, то нефть может выплеснуться фонтаном. Как кровь из артерии. Но чаще нефть приходится выкачивать из-под земли насосами. Между прочим, то, что выплескивается из скважины само, – это еще не нефть. Эта жидкость обычно содержит еще газ и воду. Такая смесь нуждается в дополнительной обработке, все три компонента отделяют друг от друга…

Расставаясь с Галиной возле ее дома, Григорий сказал:

– Я скоро уезжаю на нефтеразработки. Это совершенно новое дело, там кипит жизнь, там такие люди, Галя, такие люди! Они верят в будущее, они это будущее создают собственными руками. Вы вот говорили о том, как важно воспитать подрастающее поколение настоящими людьми. Чтобы они читали хорошие книги и в жизни поступали так, как герои этих хороших книг. Я предлагаю вам поехать со мной. Работы всем хватит. Подумайте над этим! В Москве дело сделается и без вас, а вот там, где «не ступала нога человека»…

Галина пришла домой на рассвете. Родители не спали, беспокоились.

– Мама, папа, меня провожал молодой человек, – объяснила она. – Мы разговаривали. Ничего страшного не случилось. И вообще, я ведь уже взрослая. Могу за себя постоять.

– Галочка, для нас ты навсегда останешься нашей девочкой, – заметила мать.

А отец нахмурился:

– Какой молодой человек? Галина, объясни. Миша?

– Нет, при чем тут Миша… Это нефтяник. Мы говорили о нефти. Я объясню позднее – я ужасно хочу спать…

И она объяснила – к ужасу родителей.

– Я выхожу замуж за Григория и уезжаю с ним на нефтеразработки.

– Галочка, но как же Миша?! Он так любит тебя – и он такой надежный. А этот твой Буров… Ты едва его знаешь!

– Если моя жизнь не сложится – то это не царское время, – сказала Галина. – Всегда можно развестись и вернуться.

– Миша ждать не будет, – горько кивнула мать. – Такой чудесный молодой человек легко найдет тебе замену.

– Если он легко найдет мне замену, – засмеялась Галина, – значит, не так уж он меня и любит. Не печальтесь, не грустите. Я не на Марс уезжаю и не на край света.

…Но оказалось – на край света. «Очнулась» Галина от своего безумного увлечения Григорием и его нефтью в Башкирии, в семейном общежитии с «удобствами» во дворе. Ни о каком ребенке и помышлять было нельзя: ни места для стирки, ни свежих овощей и фруктов, ни даже молока. Ни-че-го. Нефтяная вышка и валящийся с ног от усталости муж – и так день за днем.

Сначала Галине это даже нравилось. Она ощущала себя истинной женой первопроходца, персонажем увлекательной книги. Всегда ждет мужа, всегда готова накормить его – и сколько бы он ни привел с собой друзей, для каждого найдется тарелка горячего домашнего супа.

Потом Бурова перебрасывали с объекта на объект. Галина ездила за ним. Она простудилась, у нее начались женские болезни, от которых ее кое-как лечили в районных центрах местные врачи – из тех, которые и роды принимают, и зубы рвут. Самое ужасное для Галины заключалось в том, что она, по ее мнению, начала дурнеть. На лице застыло кислое, недовольное выражение, в глазах засела безнадежность. Горькие складки залегли в углах рта.

А Буров ничего не замечал. По-прежнему горел на работе и воображал, будто жена разделяет все его помыслы и устремления. Он попросту ее не видел. Смотрел и не видел. Жил в мире собственных иллюзий. Рано или поздно мужчине придется поплатиться за то, что он пренебрегает женщиной.

И это случилось в годовщину их свадьбы.

Буров, разумеется, и понятия не имел о том, что Галина решила дать ему «последний шанс». Она тщательно готовилась к этому дню. Вспоминала о муже только хорошее. Перебирала в памяти тот вечер и ту ночь, когда они, едва оперившиеся выпускники вузов, гуляли по столице и говорили о будущем, о нефти, об экономике, о школах, о воспитании подрастающего поколения, о небывалом экономическом и культурном подъеме, который ожидает их родную страну… И позднее, их поспешную свадьбу без пышной фаты, без больших торжеств, без подарков, обреченных пылиться в семейном буфете… Свадьбу, после которой они почти сразу же поехали в аэропорт.

Что он говорил ей в самолете? Что это самый важный день в его жизни?

Галина приготовила праздничный обед, отмыла дочиста выделенную им небольшую квартиру. Расставила зимние букеты в вазах.

А Буров не пришел. Поехал на буровую, к своему другу Векавищеву, и заночевал там. Нашлось, стало быть, у Григория дело поважнее, чем вечер с женой. Опять. И опять.

Галина расплакалась. Годы уходят. Она так и не проявила себя в педагогике. И виноват в этом Буров. Это он убил в ней специалиста, превратил в какой-то… говорящий атрибут, который таскается за ним по стране. Зачем, с какой целью? Для чего ему вообще понадобилась жена? Они не видятся по неделям. А когда он приходит домой, то почти не разговаривает с ней. Если и открывает рот, то лишь для того, чтобы сообщить какую-нибудь производственную новость.

Галине казалось, что она исчезает. Перестает существовать как отдельный, имеющий собственное значение человек.

Она плакала и плакала, а потом к ней заглянула ее приятельница, Марта Авдеева.

В отличие от Галины Марта не боялась заводить детей. Сейчас она ожидала третьего. Ее муж тоже торчал на буровой и тоже, наверное, постоянно говорил дома о работе. Но Марту это не путало и не отвращало. Уверенной рукой управляла она семейным кораблем. Никогда не сомневалась ни в себе, ни в своем муже, ни в их отношениях. Оба Авдеевы, и Марта, и Илья, нахлебались в свое время горюшка и теперь как будто наверстывали упущенные счастливые годы.

С Галиной Марта дружила скорее по необходимости – соседки, соратницы, жены нефтяников. Они были очень не похожи. «Лед и пламень». Впрочем, сердечность Марты искупала все.

– Ой! – испугалась Марта, увидев покрасневшее, мокрое от слез лицо Галины. – Ой, Галя, что это с тобой?

– Ничего… Заходи, Марта. Я тебе сделаю чаю. У меня сегодня и пирог испечен, давай его съедим.

– Не пропадать же добру! – подхватила Марта, пристраиваясь к столу. – А ты чего зареванная?

– Да так, – отмахнулась Галина и сердито обтерла лицо платком. – Просто сегодня годовщина свадьбы. Годовщина. А он… забыл. Я для него. Марта, вообще не человек. Я какой-то аграрно-сырьевой придаток, понимаешь? Так он на меня смотрит.

– Ну что ты такое говоришь, Галка! – возмутилась Марта. – Мужики все такие. Упертые в свою работу. Взять моего Илью. Он ведь на фронте батальоном командовал. Вообще к возражениям не привык. И потом как-то на зоне ведь выжил. Тоже – характер. Железный человек. А дочки из него веревки вьют.

– У тебя хоть дочки есть, – вздохнула Галина.

– А тебе кто мешает? – удивилась Марта.

Галина налила ей чаю, нарезала пирог, подала на блюдце. Марта охотно принялась за пирог.

– Хорошо печешь, Галина, – похвалила она.

– Кто мне мешает? – вернулась к предыдущей теме Галина. – Да я сама себе и мешаю… Не уверена я. Марта, что хочу с Григорием до конца жизни жить.

– Как это? – Марта едва не подавилась пирогом. – Да что ты такое говоришь!

– То и говорю… Я давно уже об этом думаю.

– Жалеешь, что замуж за него вышла?

– Может, и жалею… Не знаю я, Марта. Иной раз надо бы мне и смолчать, иной раз – потерпеть и подождать, вникнуть в его дела. Но я устала. Я хочу жить и для себя тоже, не только для него. Понимаешь?

– Не нравится мне, куда ты клонишь, – нахмурилась Марта. – Эдак и до развода недалеко.

– Эта мысль перестала меня пугать, – сказала Галина. – Не осуждай меня, Марта. Посиди со мной, выпей чаю. Расскажи о детях. Какие книжки они сейчас читают? «Два капитана» ты им уже давала?

Григорий Александрович действительно забыл о годовщине свадьбы. Он вообще плохо помнил даты. Пробовал записывать в календаре, но какое там! В календарь он не заглядывал – некогда было. Дни летели один за другим, как осенние листья под ветром. Только успевай примечать, как мелькают!

Впрочем, в тот день, когда Галина ждала его к праздничному ужину, он действительно ехал домой. Торопился, хотел выспаться. И…

От Междуреченска, с той стороны, где располагался балочный поселок нефтяников, приметил серый, грязный дым. Выругался, развернул «газик».

– Пожар! Опять! Когда это кончится!..

Больше всего Буров боялся, что будут человеческие жертвы. Он понимал: раз за разом их по счастливой случайности проносит мимо большой беды. Но в какой-то момент может и не пронести. Нельзя постоянно надеяться на «авось».

Он остановил «газик» и бросился к горящим домам. Горело сразу четыре дома, точнее – три полыхало и четвертый угрожающе дымился. В наступающих сумерках метались люди, из рук в руки передавали ведра с водой. Рядом с Буровым приплясывал молодой человек в незавязанных ботинках на босу ногу. Спал, наверное, и выскочил как пришлось. Буров передал ему ведро с водой.

Неожиданно рядом с Буровым объявилась Дора Семеновна – в ночной рубашке и толстом платке из козьей шерсти.

– Ой, сгорят, сгорят вещи! Сгорят! – повторяла она. – Григорий Саныч, видишь, что творится? Горим! Как спички, горим! Ой! – вскрикнула она вдруг тонким, пронзительным голосом. – Ой, человек в окне, вон там! Григорий Саныч, человек!..

Буров и сам видел, как в окне, на фоне пылающего пожара, мечется темная человеческая фигура. Затем из окна вывалился, дымя, чемодан, вслед за ним – корзина. Буров кинулся к горящему дому… Балки затрещали и обвалились.

– Ой! – опять вскрикнула Дора Семеновна, а какая-то женщина громко заплакала и закричала:

– Саша!

Взметнулся столб огня – упала крыша. Но Буров успел раньше. Обнимая за плечи по-медвежьи, волок на себе кашляющего человека. На том горел толстый ватник. Буров сбил его с ног, так чтобы он упал на спину и придавил пламя.

– Цел! Цел! – кашлял человек.

– Саша! – вопила в толпе женщина.

С чудовищным треском обрушились дома, погребая под собой все, что не успели вынести.

С визгом затормозила еще одна машина, и оттуда вышел Михеев. Его чистое, не покрытое копотью лицо казалось каким-то чужим, точно принадлежало инопланетянину.

Михеев отчужденно посмотрел на пожар. Буров сунул руки в ведро с водой, которое уже не пригодилось при тушении, плеснул на себя, чтобы хоть немного смыть грязь.

«Принесла нелегкая, – покосился он на Михеева. – Как всегда, к шапочному разбору руководить приехал».

– Григорий Александрович, – отчетливо произнес Михеев, глядя на растрепанного, мокрого Бурова как на напроказившего школьника, – вы отдаете себе отчет в том, что это уже второй пожар за неделю?

Буров молчал.

– Необходимо доложить руководству и принять экстренные меры, поскольку дальше так продолжаться не может, – заключил Михеев.

– Какого лешего ты здесь делаешь? – неожиданно заорал на него Буров. – Что, в теплом управлении не сидится? Начальника изображать прибыл?

– Григорий Александрович, если неотлагательные меры не будут приняты, то я вынужден буду написать докладную записку…

– А людей мне на улицу выгнать жить или как, пока они там будут решать, что делать? – осведомился Буров.

Теперь настал черед Михеева угрюмо отмалчиваться.

– Ну что, нет решения? – наседал Буров. – Лично у тебя – нет? А если нет, то и не лезь ко мне с советами, что и как делать и кому чего докладывать. Я понятно выразился?

– Григорий Александрович, – сказал после паузы Михеев, – в Москве там что-то переиграли. В общем, Косыгин приезжает через три дня. Уже через три.

Буров тихо выругался и бросил:

– Я в управление.

– Вытри лицо, – всполошилась Дора Семеновна. – Ты как черт со сковородки, Григорий Саныч, на тебя глядеть страшно.

– Ничего, в управлении переоденусь, – на ходу бросил Буров. Он спешил к машине.

* * *

В управлении его уже ждали. Ждали, надо отметить, терпеливо, пока он умывался и менял замызганную штормовку на костюм умеренной элегантности. Когда Буров вошел в кабинет, от его волос едко пахло дымом.

Он остановился, быстро обвел глазами собравшихся. Дорошин выглядел виноватым – хотя почему бы? Михеев тайно торжествовал. Банников явно уже имел какой-то заранее заготовленный план действий. Жаль только, что невыполнимый. Главный инженер Федотов… Вот кто Бурова терпеть не может. Как говорится, не сработались на сто процентов – сразу и без вариантов.

Буров решил начать первым. А потом пусть высказываются.

– Я только что с пожара.

– Кстати, у нас на объекте работает журналист из Москвы, – вставил Дорошин. – Не то чтобы я сильно беспокоился, как мы выглядим в глазах корреспондента, нас не это должно беспокоить, – но хотелось бы побольше положительных впечатлений.

– Да, журналист там был, – хмыкнул Буров. – В тапочках на босу ногу. Героически таскал ведра. Вникал в суть наших бытовых условий на полную, так сказать, катушку! Но я теперь меньше всего беспокоюсь о журналисте. И о Косыгине, кстати, тоже. Меня волнуют в первую очередь люди. Наши люди. Необходимо навести порядок в балочном поселке. В самое ближайшее время. Какие будут предложения? Высказывайтесь, товарищи.

К удивлению Бурова, первым слово взял не Банников, а главный инженер Федотов.

– Григорий Александрович, лично я считаю, что необходимо немедленно вылетать в Москву и просить о дополнительных лимитах на строительство домов для нефтяников. Пока будут балки – будем гореть.

– Что нам ответит Москва, полагаю, вы знаете? – сказал Буров, сердясь на Федотова за то, что тот прав. Пока будут балки – будут и пожары.

– Я догадываюсь, – с нажимом произнес Федотов. Обтер платком лысину. Видно было, что тема его сильно беспокоит. – Вы напрасно сдаетесь, не начав борьбы, товарищ Буров. Надо обивать пороги. Просить, настаивать. Снова и снова! Без этого – никак.

– Можно подумать, мы имеем дело с каким-то врагом, – резко произнес Буров. Ему было неприятно признаваться себе в том, что Федотов опять прав. – Нам выделили определенные лимиты. Нет возможности отнимать средства, стройматериалы и людей у других объектов. Мы не можем… не можем требовать, чтобы отобрали у кого-то и передали нам. Нам придется пользоваться тем, что мы уже имеем. В общем, так. Я, конечно, могу поселиться в приемной у министра, но толку с этого не будет. Точка.

– Согласен, – поднялся Дорошин. Федотов глянул на парторга с легким презрением: Дорошин всегда соглашается с Буровым. Друг за друга горой. Иногда – в ущерб принципам. – Я согласен с Григорием Александровичем, – с нажимом повторил Дорошин. Он явно догадывался о том, какие мысли посещают сейчас главного инженера. – Ситуация не из простых. Но справляться с ней предстоит собственными силами.

– Может, поставим пожарную каланчу? – предложил Михеев. Непонятно было, всерьез он советует или насмехается.

– Это вариант, Василий Игнатич! – подхватил Дорошин. – А вы, Анатолий Викторович, – повернулся он к Банникову, – проведите среди жителей дополнительные беседы по технике безопасности.

– Да говорили уже, толку нет, – отмахнулся Банников. Не верил он в пользу душеспасительных бесед.

– Что же, замкнутый круг у нас получается? – всплеснул руками Дорошин.

– Необходимо настрого запретить пользоваться приборами с открытой спиралью, – резко сказал Буров. – Проверить проводку. Плохую – заменить. Мер должно быть несколько, но все радикальные и решительные. Тогда порвется и замкнутый круг. Хотя все это, конечно, до поры до времени. Необходимо переходить к капитальному строительству.

– Где мне взять свободных электриков? – всполошился Федотов. – Вам легко распоряжаться – заменить плохую проводку, а как я это на практике буду осуществлять? Да что электрики! Кабель где взять? Это не целевое расходование.

– Готовьте приказ, я подпишу, – сказал Буров. – Все, товарищи. Совещание окончено. Отдыхайте. Надо иногда и отдыхать…

* * *

Буров пришел домой ближе к полуночи. Галина уже перестала его ждать. Марта давно ушла. Галина читала взятую в библиотеке книгу. Когда хлопнула входная дверь, она даже не подняла головы.

Донесся запах дыма, табака, пота. Она криво улыбнулась. Вот и вернулся. Кормилец, муж. Она отложила книгу, направилась к плите – разогревать давно остывший обед.

Буров долго, с остервенением умывался. Вышел в свежей рубашке, с сырыми волосами.

– Галя, меня могут снять с работы, – сказал он вместо приветствия.