Текст книги "Большая нефть"

Автор книги: Елена Толстая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Может, не надо? – спросил Ушакова его спутник.

– Надо… не надо… – проворчал тот. – Все уже сделано, пути назад нету. Или они нас – или мы их. У них ружье есть.

– Идут!

Ухтомский знал, что их уже услышали и скрываться смысла не имеет. Шел открыто, держа ружье наготове. Крикнул:

– Выходите!

В ответ раздался выстрел.

Ухтомский нырнул, пригибаясь, а Степан выбежал вперед с ножом в руке.

– Сдавайтесь! – крикнул Степан срывающимся голосом.

Второй выстрел швырнул Степана на землю. Плечо ему обожгло, потом стало сыро, а перед глазами все поплыло. Степан подполз к стене избушки, прижался к ней и мутным взором наблюдал за происходящим.

Из избушки выскочили двое, один с пистолетом, другой – с мешком за плечами. Денег, имущества, конечно, жаль, но гораздо важнее другое: преступники не должны чувствовать себя безнаказанными, вяло думал Степан. Вот что важно. И мы, люди коммунистического завтра, их настигнем… и накажем… чтоб неповадно было… и для перевоспитания…

Он не верил в перевоспитание. Он только сейчас с ужасом осознал это.

Тот, с мешком, с размаху ударил Лялина по голове. Ухтомский выстрелил, но промахнулся. Пистолет опять прыгнул в руке Ушакова. Степан поморщился: так громко стреляют! Лялин, лежа на земле, подсек под колени Ушакова, и тот тоже грохнулся. В тот же миг Ухтомский ударил лежащего прикладом и повернулся ко второму, пытавшемуся удрать.

– Стой! Пристрелю!

Человек с вещевым мешком бросил вещи и поднял руки. Ухтомский подбежал к нему и уперся дулом ему в затылок.

– На землю! Ложись на землю!

Лялин со стоном приподнялся. Голова у него болела.

– Давай, Егор, свяжем их.

– Степку подранили, – пробормотал Лялин. – В больницу бы.

– Меня потом в больницу, – громко произнес Степан. – Сначала… этих.

Правду говорят, что классика не устаревает: совершенно по старинке стянули обоим пленникам запястья и связали их друг с другом. И погнали в город: впереди всадник, сзади всадник. Как на картинке из учебника по истории родного края. Последним ехал Степан. Предплечье ему перевязали, и в седле он держался, но пошатывался и вообще чувствовал себя раненым героем.

Он, собственно, и был раненым героем. И это обстоятельство, не без восторга думал Степан, сильно возвысит его в глазах красавицы Варвары Царевой.

* * *

Варвара Царева, разумеется, не осталась равнодушной к случившемуся. Ну еще бы! Такой парень за ней ухаживает! Из Москвы приехал. Столько всяких книг прочел. Даже писателем быть собирался. А теперь вот еще бандитов задержать помог. Конечно, он станет знаменитым геологом. Он об этом постоянно твердит.

Одно только омрачало Варин юношеский роман: старший брат, Глеб, решительно был против этих отношений. Варька, в отличие от Веры, Глеба не очень-то боялась. Она все-таки в семье меньшая, ее все баловали. И если Веру Глеб и вздуть при случае мог, то на крошечную Варьку у бугая-Глеба рука не поднималась. Во всяком случае, до сих пор Варвара не знала, что такое «насилие над личностью». Летала и пела вольной пташечкой, как и положено донельзя хорошенькой девице в шестнадцать лет.

С тех пор, как Вера начала работать в библиотеке, Варварин кругозор расширился ненамного. У Вари не было времени для «лишних» книг, она и так еле-еле успевала учиться в школе. «В жизни и без книг полно интересного», – рассуждала Варвара.

– Напрасно ты думаешь, что от книг одна только пустая трата времени, – сказала ей однажды Вера. – Вот была бы ты образованная, как наша Машка, ты бы про многое из книг знала. И личный опыт расходовать бы не пришлось на всякие глупости. Мне Маша одну книгу давала читать, про любовь… Я многое оттуда поняла. Против семьи идти – тяжело, смертельно опасно. Ты у Машки спроси, она тебе тоже даст.

Варя подумала-подумала и решила: ладно. Почитает. В самом деле, что она теряет-то? Прочтет за пару дней и приобретет личный опыт. Может быть.

Да и со Степаном будет о чем поговорить. Упомянет так, между делом, – мол, читала в одной книге… Пусть знает, что и в Междуреченске люди не лаптем щи хлебают.

С такими благими намерениями Варя и явилась в библиотеку. Вошла тихохонько – по радио передавали хорошую песню про черного кота. Песня эта была смешная и зажигательная, под нее и танцевалось весело, и работа спорилась.

Маша, думая, что в библиотеке она одна… танцевала.

Варя в изумлении замерла у входа. Серьезную, сдержанную Машу она такой никогда не видела. Маша всегда выглядела старше своих лет. Красивой – это несомненно, но уже не очень молодой. Лет двадцати пяти, может быть. (В представлении Вари после двадцати уже наступает глубокая старость.)

А тут Маша раскраснелась, глаза ее заблестели, и отплясывала она… ой-ой-ой!.. Просто как артистка, одно слово. Да еще и подпевала.

Наконец Варя не выдержала:

– Ой, Маша!.. Ты почему на танцы не ходишь? Тебе же там проходу не дадут!

Ничего более лестного ей не пришло в голову. Варя гордилась своей красотой и популярностью. Она не слишком преувеличивала, когда расписывала Степану длинную вереницу своих поклонников. Но Маша… Маша, пожалуй, могла бы ее затмить.

Щедрая душа, Варвара готова была с нею делиться. Парней на всех хватит. В Междуреченске их втрое больше, чем девок, выбор есть. И все равно мужское внимание радует. И нервы щекочет, и волнует, и веселит. Как будто пузырики в крови вскипают, точно в лимонаде.

Маша грустно улыбнулась Вариному восторгу и прикрутила звук у радио.

– Варя, мы с твоей сестрой для танцулек староваты, – ответила Маша, снова становясь прежней.

– Предрассудки! – бойко заявила Варя и огляделась по сторонам. – А где, кстати, Верка?

– Пораньше ушла.

Несмотря на отсутствие сестры, Варя все-таки понизила голос:

– Как там у нее – ну, в душе-то? Мне ж она ничего не рассказывает… Кризис у ней закончился?

– Все будет в порядке, – вздохнула Маша. – Она у тебя сильная. И красивая.

Варя просияла. Потому что Царевы все красивые. Даже Глеб.

– Маша, – заторопилась Варя, решив наконец приступить к делу, – я чего к тебе зашла-то… У тебя книга есть про Ромео и Джулию?

Она глядела на Машу взволнованно, как будто жизнь ее зависела от ответа. Многое, очень многое сказал Маше этот безмолвный вопрошающий взгляд. С чего бы Варе, которая ничем, кроме танцулек и мальчиков, не интересуется, вдруг обратиться к чтению? Да еще к таком серьезному – к классике, к Шекспиру? Неспроста все это… Как бы еще одной драмой не закончилось.

Но с другой стороны, Маша твердо верила в классику. Дурного с человеком от чтения Шекспира или Пушкина никогда не случится. Напротив. Может быть, еще и от зла уберегут.

– Ты, наверное, хотела сказать – про Ромео и Джульетту? – мягко поправила Маша.

На простодушном лице Варьки отразилось недоумение, а затем она засияла, точно солнышко.

– Точно!

«Точно!» А сама даже не знает, кто автор. Прикидывается книголюбкой. Ох, Варька!.. Смешная такая. Маша вдруг ощутила наплыв теплых, почти материнских чувств к этой девочке.

– Есть у меня такая книжка. Я тебе дам. Прочитай… Только не слишком расстраивайся.

– Там что, конец плохой? – насторожилась Варвара.

– Не слишком хороший… Но ведь это было давно. В Средние века. Сейчас, я надеюсь, времена радикальным образом переменились, и люди стали по-другому смотреть на разные вещи.

«По-другому». Как же. Маша все еще была под впечатлением того, что случилось с Верой. В Междуреченске и не такое может быть. И запросто заведутся свои Монтекки и Капулетти. Собственно, они уже завелись. Драки между местными и пришлыми, между междуреченскими и нефтяниками, становились все страшнее и злее.

* * *

Беспечная Варвара, однако, не придавала этому большого значения. Ее защищал огромный, авторитетный, крепкий человек – брат Глеб. Местные и пальцем ее не тронут. А нефтяники… Варя знала, что они просто так, сами первыми, не нападают. Их спровоцировать надо.

Да и вообще, думать о разной ерунде! Варя шла в больницу – навестить своего героя. После ранения Степана сразу же отвезли к докторам. Точнее, он сам себя отвез: Лялин и Ухтомский не решились оставить задержанных без присмотра. Пока оформляли двух грабителей и изымали пистолет, Степана лечили: вынимали пулю из руки, перевязывали. Доктор спросил, пил ли Степан алкоголь.

– Если пил для обезболивающего эффекта, то укол я тебе ставить не буду. Ты, конечно, еще молодой, и все же реакция может быть нехорошая… Вот когда шла оборона Севастополя… Когда была оборона Севастополя – знаешь?

– Когда были адмирал Нахимов и Лев Толстой, – сказал Степан.

Доктор на миг приостановил работу.

– Точно. Образованный ты у нас, значит… Раненым давали алкоголь. И тогда же начиналась российская анестезиология…

Анестезиология была коньком доктора. Он писал диссертацию на эту тему. Проговаривал отдельные положения своей работы, занимаясь с пациентами. Большинство не понимало ни слова, но спокойный, ровный, «академический» голос врача их успокаивал, убаюкивал. Это оказывало хорошее воздействие.

Степан, похоже, кое-что понимал. Даже пытался поддерживать разговор. Наконец врач закончил перевязку.

– Теперь лежи и отдыхай.

– Я есть хочу, – сообщил Степан. – Скажете сестре? Пусть бы принесла… Или я в столовую схожу.

– Лежи, – улыбнулся доктор. – Есть хочешь – это хорошо. Наличие аппетита свидетельствует о том, что пациент идет на поправку.

– А я и не шел… не на поправку, – объявил Степан.

Варвара возникла перед ним как мимолетное виденье, как гений чистой красоты на второй день после инцидента.

– Привет, герой! – сказала Варя, возникая на пороге пустой палаты.

Другие койки стояли незаправленными – Степан был единственным пациентом.

На Вариных плечах болтался бесформенный белый халат, но все равно она была ужасно красивая. А краше всего ее ясная, счастливая улыбка.

– Весь Междуреченск гудит. Говорят про то, как геологи бандитов арестовали, – прибавила Варя. – Интересно – жуть!

– Да это все Владимир Архипович, – отмахнулся скромный герой Самарин. – Мы с Лялиным только помогали.

– Да уж, – хмыкнула Варя. – Тебя же сразу подстрелили… А это больно?

– Очень! – честно сказал Степан.

Варя присела к нему на койку.

– А как больно? Ну, по чувствам если?

– Если по чувствам – то как будто кипятком тебя ошпарили. Тебя когда-нибудь шпарили кипятком?

– Я сама себя шпарила! – сказала Варя. – Когда однажды чай заваривала, а у чайника ручка взяла и отвалилась. Больно было, да… Бедный Степушка.

Она погладила его по плечу.

– Я тебе, кстати, пирожки принесла. Сама испекла. С капустой, с морковкой, а треугольные – с грибами.

– Ну, тогда я их есть не стану, – улыбнулся Степан.

Варя испугалась.

– Почему еще?

– До конца дней хранить буду, как в музее! – объяснил Степан, улыбаясь от уха до уха.

Варя с облегчением растрепала его волосы.

– Вот дурачок!

Степан поймал ее руку, поцеловал.

– Меня скоро выписывают, – заметил он.

– Правда?

– Точно.

– Хорошо.

Степан помолчал и вдруг стал серьезным.

– Я бы хотел встретиться с твоими родными. Ты с кем живешь? С братом? А мама есть?

– Ни мамки, ни папки, только брат – Глеб. Ну и Верка, но она не в счет. От нее мало что зависит, – сказала Варя. – А что ты хотел?

Почему-то в ее голове сложились две темы: денег занять и жилье снять.

Но Степан ее ошеломил.

– Я жениться на тебе хочу…

– Ой, Степка!.. – выдохнула Варя.

Потом они стали целоваться и занимались этим увлекательным делом, наверное, полчаса, пока не пришла медсестра ставить уколы и не изгнала Варвару от пациента.

– Вы мне его, девушка, совершенно измотаете, а ему еще силы нужны – для лечения.

– Да у меня от нее знаете сколько сил сразу прибавилось! – пытался возражать Степан.

– Знаю я, как они прибавляются, – строго ответила медсестра. – Это у женщины они от поцелуев прибавляются. А мужчины – слабеют. Научно доказано. В газете «Труд» была интересная статья. Так что выйдите, дорогая. Я сейчас ему задницу буду заголять.

Она вынула шприц и угрожающе подняла его в воздух. Степан испустил стон, а Варя, хихикнув, выскочила из палаты.

Глеб ожидал ее возле больницы. Это оказалось для Варьки полной неожиданностью. Она не подозревала, что Глеб за ней следит.

А Глеб, в общем, и не следил – ему друзья сообщили. Твоя, мол, Варька к заезжему геологу таскается с пирожками. Такие пирожки добром не кончаются. И Глеб пошел выяснять, что да как обстоит у младшей сестренки. Слухи-то про геолога доходили, но раньше Глеб этому значения не придавал. У Варвары каждую неделю новый поклонник. Оно и лучше – большая экономия на кино и конфетах выходит.

Но к геологу она таскается уже не первую неделю. Похоже, тут дела обстоят серьезнее, чем обычно при Варькиных увлечениях.

– Варя! – окликнул ее Глеб.

Девушка остановилась. Она не боялась брата, он по-своему очень любил ее.

– Ты куда ходила?

– В больницу – разве не видишь? – бойко ответила сестра.

– Зачем?

– А что?

– Ответь!

– Ну, больного навещала… Зачем еще в больницу ходят, если сами не болеют?

– Мне тут ребята намекнули, что ты за одним геологом бегаешь, – сказал Глеб. Он нарочно выразился обидно для Вари, чтобы она сразу начала оправдываться и выдала себя.

Но Варя была крепким орешком.

– А если и бегаю – что с того? Он сам за мной бегает.

Глеб надвинулся на сестру.

– Мало что Веру опозорили на весь город? Ревет ведь каждую ночь… Так теперь еще и ты!..

– А ты на меня не ори! – спокойно произнесла Варя.

– Да я орать не буду – случись что, просто убью, – пообещал Глеб.

Варя отскочила на безопасное расстояние и принялась отплясывать, дразня брата.

– Сначала догони!

– Догоню!

– Ты чего от меня хочешь? – крикнула Варя. – Ну вот скажи, Глеб, чего ты хочешь?

– Я счастья тебе хочу, дура! – взревел Глеб.

– И какого счастья? С кем-то из твоей шпаны встречаться? В гробу я их видала! Всю жизнь с алкоголиком жить? Надо мне это!

– Умная не по годам! – сказал Глеб. – Но я тебя воспитаю, учти. А ну, домой, живо!

– Не пойду! – крикнула Варя. – Не пойду!

– Я вот тебя за косы-то оттягаю, – пригрозил он.

– Догони сначала! – весело закричала Варя и бросилась бежать.

Глеб пустился сперва в погоню, но быстро отстал. Куда ему за шустрой девчонкой по буеракам скакать! Эта часть Междуреченска вся была изрыта старыми и новыми помойками, разрушенными и недостроенными домами, какими-то канавами… Варя-то как коза скакала, a Глеб тяжелый.

Ничего. Забудет она своего геолога. Сколько ни бегай, сколько ни скачи, а вернуться домой придется. И уж тогда Глеб Царев сумеет поставить строптивую сестренку на место.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Наступила зима – как и ожидалось, снежная, вьюжная. Странно было думать Степану о том, что в Москве еще осень, с дождями и последними листопадами, мама ходит по улицам в пальто и ботиках, следит за тем, чтобы не забывать дома зонт…

Изо рта вырываются клубы пара. Ужас как холодно – даже дышать больно!

Зимой трудно крутить романы. Дора Семеновна говорит, что зимние романы чаще заканчиваются свадьбой, чем летние. «Летом-то молодым ребятам есть где баловаться. Как в песне поется: и под каждым им кустом был готов и стол, и дом… А зимой-то приходится искать место. Так повсюду же люди, вот поневоле и приходят к мысли сперва пожениться и уж потом получить законное право… Всё лучше, чем как зверята по углам тыкаться…» – рассуждала она.

Будучи комендантом, Дора Семеновна сильно страдала от того, что, в сущности, вынуждена смотреть сквозь пальцы на вопиющее нарушение законодательства. Она не имела права селить в одну комнату официально не расписанных. А таковые случаи стали в поселке не редкостью. И даже если комендант требовала, чтобы «мальчики» жили в одном помещении, а «девочки» в другом, она не могла не знать: предприимчивые молодожены попросту менялись комнатами, жены перебирались к мужьям, мужья – к женам… Ревизий Дора Семеновна не устраивала, в комнаты с криком «А ну покажьте штамп в паспорте» не врывалась. Понимала: все живые люди, молодые, только начинают жить…

Однако решать проблему было необходимо, и Дора Семеновна прибегла к радикальному средству: напала на Дорошина, указала ему на недопустимость морального разложения в поселке и потребовала, чтобы за работником ЗАГСа был отправлен специальный вертолет.

Да, только Дора Семеновна способна была на подобные подвиги!.. Никто другой не сломил бы сопротивление парторга. Однако авторитет почтенного коменданта был настолько силен, что Дорошин даже возражать особо не решился. По большому счету, Дора Семеновна права: люди молодые, семьи уже сформировались, осталось зарегистрировать свершившийся факт.

И привез! Привез из районного центра сотрудника с пачкой бланков для свеженьких свидетельств о браке и с регистрационной книгой! Сотрудник, точнее сотрудница – пышная дама, увенчанная пышной прической, – была недовольна экстремальным заданием, слегка помята в дороге, но справилась отлично. Квалификация – никуда не денешься. Сразу пять молодых советских семей получили доброе напутствие и официальный документ от государства. И Дора Семеновна с легкой душой прописала их в семейном общежитии – теперь на самых законных основаниях.

Поэтому и Степан Самарин рассчитывал на поддержку всемогущей Доры Семеновны. Увидит, как мыкаются юные Ромео и Джульетта, – и придет на помощь.

Варя прочитала взятую в библиотеке драму Шекспира и взахлеб обсуждала ее со своим избранником.

– Степка, это жуткая история, но такая жизненная! – делилась она. – Родные, в общем, были против, но они все равно встречались… Ужас, одно слово. У нас, в Междуреченске, такое тоже может запросто случиться.

– Не случится, – уверенно отвечал Степан. – Мы в Советской стране живем. Кругом – наши люди. Не будет здесь таких глупостей, как при капитализме, когда только за бедность или там незнатное происхождение препятствия чинили…

Варе рассуждения Степана очень нравились. Она убегала к нему на свидания каждую свободную минуту. Глеб уж и запирать сестренку пытался – так она в окошко вылезала. И следил за ней – но она ускользала. Пару раз пытался вздуть, да какое там! И Верка вступалась, и сама Варвара глаза выцарапать норовила…

И все равно не бывать этой свадьбе. Глеб не верил приезжим. Верку ославили – теперь за Варьку взялись. Одни неприятности от них. Раньше-то Глеб и его друзья в Междуреченске были как цари и боги. И на зверя ходили, и кое-чем приторговывали, и связишки держали. Многие от них зависели. Если кто из зоны возвращался – тоже поддержка, причем в обе стороны. Темные, тайные нити тянулись по всей Сибири…

Пришлые многое грозили разрушить. С их появлением все хуже стало.

Глеб надеялся, что зима помешает Вариным свиданкам, да какое там! Разве остановят тридцатиградусные морозы юное, пылкое создание? Замотается платком, рукавички натянет, валеночки – и бежать!

Степан, растение куда более тепличное, московское, на сибирскую почву пересаженное недавно, от холода страдал. Не привыкает человек к холоду. Научно доказано разными экспедициями на Северный и особенно на Южный полюс. К любой жаре, к влажности привыкнуть может. В пустыне живет. А холод не переносит и привыкание не развивается.

Поэтому ребята недолго гуляли по улице – только до котельной. Там было натоплено, сыро.

– Уй, как тепло, хорошо!.. – запела Варя, снимая рукавички.

Степан залюбовался ее румяным личиком.

– Какая ты, Варя, все-таки у меня красивая!

– Ладно тебе… сейчас покраснею…

Самарин рассмеялся:

– Ты и так вся красная, как яблочко.

Щеки у Вари пылали: с мороза да в теплынь! Не поймешь от чего. Одно Степан знал точно: смутить Варвару до крайности сложно.

– Давай щеки разотру, а то отморожение начнется, – предложил Степан.

– Что, белые пятна появились? – обеспокоилась Варя.

– Надо посмотреть… – Степан коснулся ее щеки, привлек к себе и поцеловал. Варя охнула, прижалась к нему, обхватила его за шею, запрокинув голову.

– Я люблю тебя, – сказал Степан, отрываясь от сладких Вариных губ. – Жениться на тебе хочу, правда. Поговоришь с братом?

– Степка… – выдохнула Варя.

И тут дверь в котельную распахнулась и вошел тот, о ком они только что вспоминали, – Глеб. В расстегнутом, несмотря на мороз, ватнике, стуча заледеневшими валенками по деревянному полу котельной, он приближался к влюбленным. А за ним, окутанные клубами пара, валили его приятели, шесть или семь человек.

– Так, – сказал Глеб, хватая Варю и оттаскивая ее от Степана. – Иди домой.

– Не пойду! – заверещала Варя. – Пусти!

Она рванулась, да какое там! Силач Глеб крепко держал ее за локоть.

– Не ори! Домой ступай!

– Степ-ка! – закричала Варя, приседая, чтобы вывернуться из хватки брата.

Глеб дернул ее, поставил на ноги.

– Хватит! Домой!

Он зажал девушке рот ладонью, а другой рукой сгреб ее за ворот – и потащил к выходу из котельной.

Степан дернулся было бежать за Варькой, но ему преградили дорогу приятели Глеба. Один из них, сплюнув, гадко ухмыльнулся:

– Тебя предупреждали, чтобы не таскался за ней? А? Предупреждали? Ну так теперь не обижайся!..

Степан, не отвечая, попытался оттолкнуть его, но городского мальчика уже сбили с ног и начали бить – сосредоточенно, молча. Они пыхтели, нанося упавшему и уже потерявшему сознание Степану, удар за ударом.

– Степка! – отчаянно закричала Варя, едва лишь Глеб убрал руку от ее рта. – Помогите! Помогите, убивают! Степка!

Глеб намотал на руку ее косы, зашептал ей в ухо:

– Он городской, Варька, он же бросит тебя! Не нужен он тебе, Варя! Идем, идем домой!

– Убива-ают!.. – голосила Варя, как безумная. – Помоги-и-ите!..

Она не знала, слышит ли кто-нибудь ее вопли. Глеб волок ее домой семимильными шагами. Если чужака там, в котельной, сейчас забьют до смерти – Варьке этого видеть не надо. Потом узнает, поплачет-поплачет – и успокоится. Бабьи слезы – водица.

Прольются, а там и снова выглянет ясное солнышко. Тем более что у Глеба жених для младшенькой сестры уже имелся на примете. Солидный мужчина, тридцатилетний. С жизненным опытом. Работает водителем в Омске. Познакомились с полгода назад, сейчас сговорились – вроде он не против Варьку за себя взять. «При любом раскладе», – подчеркнул Глеб. Потому как не знал, утратила Варвара невинность со своим геологом или же сохранила. Водитель из Омска подтвердил, что никаких претензий, «если чего», у него к Глебу не будет. «Девку проучу, но несильно, – обещал он. – Калечить не стану. Я от нее нормальных детей хочу».

Варины призывы о помощи не остались неуслышанными: Векавищев возвращался с вахты, когда до его слуха донеслись пронзительные крики, похожие на зов чайки. Он остановился, пытаясь сообразить, откуда кричат, а потом что есть силы побежал в сторону котельной. Дверь стояла нараспашку, оттуда валил пар, а из помещения слышались глухие выкрики. На бегу Векавищев подхватил доску, лежавшую посреди дороги, и ворвался в котельную. Не разбирая и не удерживая руки, со всей силы начал бить доской по спинам, по головам. Людской клубок распался, один за другим люди в ватниках выбегали на улицу и скрывались. Векавищев еще несколько раз огрел наиболее ретивых и наконец увидел на полу окровавленного, бесчувственного парня.

– Зверье! – заорал Векавищев напоследок и наклонился над лежащим.

Самарин не шевелился и, кажется, даже не дышал. За что, почему его били – Векавищев не понял, хотя «общая тенденция» была ясна: местные собрали кодлу в семь человек и напали на пришлого, на городского. Скорее всего из-за девушки. Здорово подгадил Казанец с этим разрывом помолвки, ничего не скажешь. Все верно говорил Буров… Говорил-то верно, а толку? И Казанец продолжает «ударно трудиться», и дело уже сделано – семена вражды посеяны и проросли… Теперь вот парень попал под раздачу. Помрет еще… Дышит ли?

Векавищев наклонился над самым лицом Степана и с трудом уловил слабое дыхание. Надо в больницу его тащить как можно скорее. Только бы по дороге не помер…

* * *

Морозы становились все крепче, к ночи температура опускалась теперь до сорока – сорока пяти градусов. Жутко было слушать, как завывает ветер. Так и представлялись широкие, бескрайние пустынные равнины, где на тысячи километров – ни одной живой души, ни единого огонька. Только снег, да деревья, да дикое зверье, спрятавшееся по норам…

Между человеком и лютой смертью от холода – тонкая преграда стен и ненадежная работа генератора. С генератором еще придется хлебнуть, если, не дай бог, выйдет из строя. Топить дровами – дров не напасешься, печки-то недаром буржуйками зовут – жрут древесину, как представители изничтоженного класса жрали по ресторанам ананасы и рябчиков.

Буров постоянно ждал беды. Подсознательно. С тех пор, как уехала Галина, он постоянно ожидал неприятностей. Раньше, наверное, на Галю отвлекался. Хотя бы по вечерам, на полчаса перед сном, успевал расслабиться. Живой человек рядом, можно поговорить, помолчать вместе. Он представлял себе, как она сидит в кресле, съежившись, подобрав ноги и закутавшись в теплый платок, поглядывает на него из полумрака, поблескивает глазами. Он что-то рассказывает, она не то слушает, не то дремлет.

Наверное, прав Макар Дорошин. В последнее время Буров мало внимания уделял Галине. Именно ей, Галине, а не жене начальника управления. Он-то по наивности мужской да по мужскому (читай – детскому) эгоцентризму искренне полагал, что для Галины главное – успехи и неудачи мужа, его достижения, его мысли, планы, то, что происходит на буровых. А оказалось, нет: имеется у Гали какая-то ее личная, потаенная жизнь. И об этой жизни он, Григорий Александрович Буров, супруг Галины, обязан был догадываться, заботиться о ней он был обязан! Что ж Дорошин, если он такой душевед, не подсказал?

Дорошин на упрек, высказанный ему другом, ответил спокойно: «Я тебе не душевед, чтобы в душу к тебе и Гале забираться, и не поп, чтобы ты мне свои горести изливал. Я парторг. С моральным обликом, с отношением к работе у вас обоих все в порядке. Ну а как друг я тебе, конечно, скажу просто: свинья ты, Гриша, потому что жену за человека не считал».

И сколько бы Буров ни твердил, что неправда это, что «считал» и «на Восьмое марта всегда цветы дарил», Дорошин только улыбался грустно и отводил глаза.

А теперь сиди, Буров, в пустой квартире, слушай завыванье бури, думай о плохом. Галина писем из Москвы никаких не писала. Наверное, встретилась там со своим прежним хахалем, он небось уже сто диссертаций защитил и возглавляет большой, чистый, хорошо отапливаемый и очень-очень научный институт. Воплощает собой все то, чего не смог Галочке дать ее непутевый муж Гришка. И родители Галочки, конечно же, на подхвате: напевают ей в оба ушка – бросай своего таежного медведя, гляди, какие женихи по Москве ходят-бродят… А Галина женщина красивая, видная. В общем, результат известен заранее.

Буров скрежетал зубами. Не пишет она ему писем. Очень хорошо. И пусть не пишет. Он ей тоже писать не собирается. Не дождется, чтобы в ногах у нее валялся и прощения просил за то, что она с боевого поста сбежала, позорно бросила мужа в трудный час. Пусть сама прощенья просит. А он подумает еще, прощать или как.

В таких невеселых мыслях проходили дни…

* * *

Вахта заканчивалась, буровики готовились выехать в поселок с объекта. Водитель вахтовой машины, Левушкин – спокойный мужик лет тридцати с небольшим, – заглянул к бригадиру в вагончик.

Виталий Казанец проверял вахтовый журнал, прикидывал, будет ли в конце квартала премия. Точнее – в конце года. Очень, знаете ли, хотелось бы получить. Но требовалось произвести кое-какие расчеты.

Появление Левушкина сбило Казанца с мысли. Он поднял голову, глянул на вошедшего своими красивыми темными глазами.

– Что тебе?

– Виталий, машина сопровождения нужна.

– Еще чего, – проворчал Виталий. – А что ваш «Урал»?

– Движок заклинил, чинить – долго. Дай машину.

– Не дам, – ответил Виталий. – Даже не проси.

– Не положено на одной, – настаивал Левушкин. Вот зануда. Сейчас он скажет: «Правила по технике безопасности писаны кровью». Это все говорят, когда инструктаж проходят. Только соблюдают эти правила далеко не все. И кто по правилам ходит – далеко не уходит.

– Нет у меня машины, – сказал Казанец. – Даже не проси, не дам. Нет свободной техники.

Левушкин уперся:

– Я сообщу об этом руководству.

– Валяй! – осклабился Виталий. – Валяй, жалуйся. Посмотрим, что они потом запоют, если я план не сделаю.

– Виталий, машина нужна… Ребятам ехать надо.

– Поезжай на одной машине, ничего с вами не сделается. Зимник стал, укатали хорошо… Иди, не мешай. У меня еще работы полно, а спать хочу – в глаза будто песок насыпан.

Левушкин помялся еще немного, но Виталий его «дожал». Читал и шевелил губами над своими цифрами, а на Левушкина больше ноль внимания.

– Черт с тобой, – высказался Левушкин и хлопнул дверью вагончика. – На одной так на одной, – бормотал он. Задерживать народ на буровой, когда вахта закончилась, не с руки. Не ночевать же здесь.

Казанец слышал, как отъехала машина, но головы так и не поднял. И когда к нему зашел помбур с вопросом, почему ребята без машины сопровождения уехали. Казанец преспокойнейшим тоном ответил:

– Да хрен его разберет, этого Левушкина! Я убеждал его, да без толку: говорит, и на одной машине доедет. А всю ответственность, если чего, берет на себя.

* * *

Ближе к вечеру главный инженер Федотов вошел к Бурову в кабинет встревоженный. Буров не спешил уходить домой – там его ничего не ждало, кроме бессмысленного самокопания и пустоты. При виде Федотова он немного оживился.

– Что?

– Григорий Александрович, – с порога начал Федотов, – у нас, похоже, ЧП!

Буров слегка дернул уголком рта. У Федотова часто разные ЧП. Взять хотя бы ту глупейшую историю – якобы за самогонку Векавищев дает макеевским колхозникам трактора для обработки личных участков… Закончилось ничем, но шуму было много. Буров даже вызвал Федотова к себе и в коротком разговоре наедине попросил впредь проявлять инициативу более конструктивным и полезным образом.

– Поменьше бессмысленной беготни и суеты вокруг морального облика работников – с этим и Дора Семеновна прекрасно справляется, – побольше конкретных забот о конкретных нуждах, – заключил Буров. Федотов помрачнел, но вынужден был дать обещание.

– Докладывайте, – сказал Буров, когда Федотов заговорил с ним о ЧП.

– Вахтовая машина с буровой Казанца в назначенное время не пришла, – выпалил Федотов.

Буров помрачнел, глянул за окно. Поднималась метель, температура стремительно падала. Было уже темно.

– Высылайте вертолет! – приказал Буров.

Федотов скорбно покачал головой.

– Сильный боковой ветер, Григорий Александрович. Уже связывались – вертолетчики взлететь не смогут… Что будем делать?

Буров встал, начал расхаживать взад-вперед.

– Если у них сломалась машина – почему не уехали на второй? Что, обе сломались одновременно?

– Нельзя исключать такую возможность, – тихо отозвался Федотов. – И с буровой Казанца тоже никак связаться не можем – сплошные помехи… За последние два часа температура опустилась на пятнадцать градусов…