Текст книги "Большая нефть"
Автор книги: Елена Толстая
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Векавищев сдержал слово, которое дал Марте Авдеевой. С большой земли прилетел самолет, нагруженный ящиками с детским питанием. Все это делалось по знакомству и по дружбе. Векавищев полностью отдавал себе отчет в том, что такие решения – жалкая полумера. Сегодня друзья-летчики доставили баночки с протертыми овощами и молочными смесями, а завтра… Невозможно все время зависеть от большой земли, нужно здесь, в Сибири, обустраивать собственную «большую землю». Однако до тех пор, пока этого не произошло, приходится как-то изворачиваться.
– Андрей Иванович! – крикнул один из летчиков, аккуратно сгружая картонную коробку. – Ты, часом, не женился? А то нам как сказали – для Векавищева детское питание…
Летчики прыснули, потом первый из них продолжил:
– Сразу две рабочие версии возникли. Первая – что тебе выбили все зубы и ты впал в старческий маразм. И вторая – что ты женился и обзавелся дитенком. Ну, какая версия правильная?
– Да ну вас, дураки, – беззлобно отмахнулся Векавищев. – Это для Ильича. Третьего родил.
– Шутишь! – воскликнул летчик. – Во дает!
– Хорошие люди должны размножаться, – ответил Векавищев.
– К себе эту истину приложи, – сказал второй летчик.
– Я плохой, – ответил Векавищев. – Очень злой и плохой. Сколько ящиков привезли?
– Десять.
– На первое время хватит… Но я бы хотел, чтобы вы каждым рейсом такие коробки доставляли. Сможете?
– Я Дорошину уже написал докладную, – ответил командир. – Это безобразие, в сущности. У меня же самолет, а не летающий продовольственный склад.
– Я тоже написал докладную, – невозмутимо ответил Векавищев, – Бурову. Нас скоро в план поставят. А пока, коль скоро руководство кормить своей грудью малышей не может, – вы уж, ребята, постарайтесь…
– Умеешь ты, Андрей, за живое задеть, – хмыкнул командир. – Ладно. Мы постараемся, но и вы постарайтесь.
Векавищев привез коробки к Авдеевым и сразу же, едва только сгрузил их в прихожей нового, недавно сданного в эксплуатацию дома, отправился к Макару Степановичу. У Дорошина полным ходом шли «сельскохозяйственные работы»: Ольга Дорошина, женщина красивая и высокообразованная, купила по случаю ящик с волгоградскими помидорами и теперь закатывала их в банки.
Векавищев вошел, поздоровался и уселся на край табурета. На другом табурете сидел Дорошин. Оба безмолвно наблюдали, как Ольга и обе дочки Дорошиных занимаются таинственным женским священнодейством. Все три были в фартуках, оживленные и веселые.
– Пап, ты любишь соленые помидоры? – весело спросила старшая, Аня. – Валя говорит, ты не любишь.
– Папа, не верь, – быстро перебила Валя. И повернулась к Векавищеву: – А вы, Андрей Иванович, любите?
– Я все ем, – немного невпопад ответил Векавищев. – Холостяку выбирать не приходится.
Девочки опять забыли про зрителей, увлеченные стерилизацией банок и перебиранием помидоров. Дорошин спросил Векавищева:
– Чем занимался сегодня?
– Привезли детское питание из Москвы для Авдеевых, – ответил Векавищев. – Но это, конечно, полумера. Авдеевых мы обеспечили, а сколько у нас еще молодых пар? Ну, я хочу сказать: таких, которые готовы размножиться… Ну то есть завести детей…
– Я все слышу! – закричала Валя. – Вы говорите про детей!
– А папа говорит: дети не плесень, чтобы они «заводились», – прибавила Аня, как все дети, не страдавшая избытком тактичности.
Ольга Дорошина так и покатилась со смеху, однако затем приняла серьезный вид и произнесла очень строго:
– Девочки, что за выражения! Разве можно при всех повторять то, что говорится в кругу семьи!
– А Андрей Иванович – наша семья, – возразила Аня. – Папа сам так говорит, и ты, мама, тоже.
Ольга закатила глаза, демонстрируя свое полное бессилие перед чрезмерной развитостью молодого поколения. Дорошин добродушно засмеялся. Андрей Иванович спросил:
– Ольга, ты ведь по образованию агроном, верно?
– Верно. – Ольга перестала улыбаться, заговорила серьезно: – Агроном. Только здесь от моей агрономии никакого толку – волей судьбы превращена в домохозяйку.
– Скажи, здесь можно выращивать огурцы, помидоры? Здесь, в Междуреченске?
Ольга задумалась. Раньше, когда люди жили в бараках и беспокоились только о работе да о том, как отопить помещение, ни о каких помидорах-огурцах собственного производства и речи не шло. Но теперь, когда уже построены первые дома… Почему бы и нет?
– Придется строить теплицы, – ответила Ольга. – С землей, с удобрениями помудрить. Сорта особые выписать из Москвы. Несложно, но очень хлопотно.
– А ты взялась бы? – спросил Макар Степанович.
Ольга просияла. Она давно мечтала взяться за работу по специальности – за работу, которую неистово любила. Ей до безумия нравилось смотреть, как земля отдает человеку плоды. Как проклевывается росток, как тянется он к свету, становится сильным, потом начинает цвести… Ей нравилось думать о том, что человек своей волей подчинил себе природу, заставил ее давать те плоды, которые необходимы человеку, здесь и сейчас. Она увлеченно читала труды Мичурина…
– Оля, у тебя сейчас банка в кастрюле взорвется, – предупредил Макар.
Ольга метнулась к плите, вынула банку и начала укладывать новую порцию помидоров.
– Андрей Иванович, организуй нам субботник, – сказала она наконец. – Всем миром мы теплицы быстро построим. И пусть этот ваш новый… Клевицкий… пусть он достанет материалы как можно скорее. А я вечером перечитаю кое-что из книг и пойму, какие семена и какую рассаду заказывать. Идея очень хорошая.
Векавищев скромно улыбнулся.
* * *
Все яснее становилось междуреченцам, что банда Койва и местная милиция действуют заодно. В отделение забирали всех, кто неугоден был бандитам, и там, несмотря на протесты и вполне справедливые возражения, людей сажали на пятнадцать суток, а наиболее строптивых еще и избивали. Старший лейтенант Харитонов постепенно утрачивал связь с реальностью, воображая себя маленьким царьком в отдельно взятом городке. Никто не смел возражать ему, и никакого начальства над ним не было. Несогласных он очень быстро «убеждал» прекратить любые возражения.
Койва ждал, пока привезут зарплату нефтяникам. Зарплату плюс квартальные премии. Премии полагались сразу нескольким бригадам, сумма, соответственно, должна быть большая.
Мысль о деньгах, которые будут доставлены в Междуреченск, посещала и Бурова. Он понимал: если бандиты начнут действовать, без потерь не обойтись. С Харитоновым говорить бесполезно, бросать дружинников против объединенных сил продажной милиции и бандитов – самоубийство.
Буров решил наведаться к Харитонову в последний раз, чтобы окончательно оценить обстановку. Его величество старший лейтенант принял посетителя в отделении. Кивнул на табурет. Буров – огромный, широкоплечий, с круглой головой боксера – уселся и уставился на старшего лейтенанта. Харитонов улыбнулся чуть снисходительно.
– Чем обязан такому визиту? – осведомился он, поскольку Буров молчал.
– Вчера, насколько мне известно, ваши люди задержали нескольких нефтяников, – сказал Буров.
Харитонов поморщился.
– Что за выражение – «ваши люди»! Как будто у меня тут какая-то личная гвардия, в самом деле… Мы же с вами не бандиты, Григорий Александрович, мы – советские руководители. И уж кому, как не вам, понимать, что такое ответственность. А я отвечаю за порядок в Междуреченске! Отвечаю, понимаете? Перед комсомолом, перед партией и правительством! Какой же из меня будет защитник правопорядка, если я позволю себе кумовство? Если у меня будет один закон для местных жителей и другой – для нефтяников? Нет, закон един. И если нефтяники нарушали правопорядок, если они гуляли пьяные и приставали к девушкам, если они устраивали драки – к ним будут применены самые решительные меры пресечения.
– Вы хоть слышите себя? – спросил Буров. – Что за демагогию вы несете? Кто ходил пьяный и приставал к девушкам? Да это ваши архаровцы чуть не убили мальчика-геолога, и если бы не буровой мастер Векавищев, мы бы уже похоронили мальчишку! Он почти ребенок! А били его из-за девушки. И били именно местные жители.
– Вы говорите о деле Самарина? – поморщился Харитонов. – Самарин отказался возбуждать дело.
– А знаете почему? – наседал Буров.
– Потому что Самарин осознавал, что неправ, – ответил Харитонов невозмутимо. – Потому что Самарин прекрасно понимает: если начнутся разбирательства, то всплывут самые нелицеприятные для него факты. Вот почему он предпочел молчать. И другие ваши люди, – Харитонов подчеркнул слово «ваши», как бы показывая, что это не его термин, что ему навязали разделение на «ваших» и «наших», – они тоже не возбуждали дела. Никто, заметьте! Ни один. Почему? Ответ тот же самый: у них рыльце-то в пушку…
– Мне кажется, – проговорил Буров после паузы, – вы возомнили себя хозяином тайги. Пытаетесь подменить своей персоной советскую власть?
Харитонов подался вперед. Глаза его блеснули, как у волка:
– Я и есть советская власть!
– Ясно. – Буров встал. – Больше вопросов не имею.
– И куда ты пойдешь? – крикнул Харитонов ему в спину. – Кому пойдешь жаловаться? В ЦК партии? Ты и сам замешан… Тобой ох как недовольны наверху! Сиди лучше и помалкивай.
Буров с трудом сдерживал ярость. Ему пришлось пройтись вдоль реки, чтобы успокоиться. Он представлял себе, как вернется сейчас в пустой дом, где нет Галины… Не с кем даже поговорить. Никто не успокоит, не отвлечет от тяжелых мыслей. Читать не хочется – к концу дня глаза болят. Только будильник тикает в комнате.
Галина, Галина… Не захотела быть декабристкой. К родителям, в теплую и сытную Москву, подалась. Макар говорит – она Марте Авдеевой написала письмо. О чем – тайна. Марта ни за что не расскажет. Надежный человек. Да, повезло Ильичу. Не всем так везет с женами.
Утро вечера мудренее. За ночь ярость улеглась, превратилась в холодное взвешенное решение. Буров снял трубку телефона и связался с московским уголовным розыском.
Он попал удачно – майор МУРа Касатонов занимался этим делом уже давно.
– Рассказывайте, – бросил он.
Буров рассказал все: и о Харитонове, и о том, что Койва терроризирует город, и о том, что ожидается привоз большой суммы денег.
– Опишите Койва, – попросил Касатонов. После словесного портрета, полученного от Бурова, он задумался. – Койва, говорите? – переспросил он. – Александр? Сдается мне, Григорий Александрович, орудует у вас известный уголовник Анатолий Колотовкин, он же Толя Владимирский… Койва – это был один водитель из Эстонии, которого Толя убил, когда в последний раз бежал с зоны. Толя действительно хорошо водит машину, поэтому и предпочитает всегда раздобыть этот вид транспорта. Вашу милицию он, очевидно, быстро подмял под себя. Ну, с этим фактом мы будем разбираться позднее, а пока что ждите оперативную группу. Вылетаем завтра.
* * *
Идея строительства теплицы была воспринята с энтузиазмом. Клевицкий обладал поразительной способностью создавать строительные материалы из ничего: там сокращал, здесь выкраивал, тут обнаруживал какой-то неиспользованный резерв… Буров начинал понимать, что «головная боль» от Клевицкого будет не только у него, начальника управления, – свою мигрень Клевицкий возит в мятом, потрепанном портфеле по всем приемным в московских министерствах…
С каждым днем Дмитрий Дмитриевич все лучше вписывался в коллектив. Сейчас, глядя, как он помогает неунывающему комсомольцу Ване Листову из бывшей векавищевской бригады растягивать транспарант «Все на коммунистический субботник!», Буров уже не мог представить себе, что Клевицкого недавно здесь не было. Долговязый, молчаливый, он, казалось, интересовался в жизни только одним: строительством. Каждый клочок земли прощупывал цепким взглядом, прикидывая: что полезного для человечества можно здесь возвести. Так же «утилитарно» взирал он и на природу. Однажды, например, Клевицкий простодушно признался в том, что совершенно не понимает всенародной любви к «белой березке».
«Абсолютно бесполезное дерево, как, впрочем, и все лиственные… В строительстве бесполезное», – сказал он. Возразить на это было нечего…
Для теплицы Клевицкий достал хороший материал: просушенную древесину, стекла. Ольга Дорошина выписала спецификации на почвы и удобрения, необходимые для выращивания в тепличных условиях помидоров и других культур. Буров знал, что эти бумаги уже лежат у него на столе. Предстояло добавить к ним еще кое-какие, составить приказ и отправить в Москву.
На субботник вышли все руководители управления, в полном составе: необходимо показывать пример. Даже товарищ Михеев снизошел и распилил пару досок. Впрочем, в основном Михеев занимался тем, что высматривал среди работающих Веру Цареву. Но Вера после исчезновения Вари не желала ни с кем из посторонних разговаривать. Только Дмитрий Дмитриевич возбуждал ее любопытство. Он настолько не был похож ни на кого из всех, с кем зналась прежде Вера, что она даже не понимала, в сущности, как к нему относится.
– Какой-то он… не от мира сего, как ты говоришь, Маша, – признавалась Вера подруге, бросая в сторону Клевицкого потаенные взгляды. – Вот спроси меня: влюблена ты в него, Верка? Я тебе что отвечу?
– Что? – мягко улыбнулась Маша.
– Да понятия не имею! – в сердцах воскликнула Вера. – С Виталькой Казанцом, тьфу на него, все не так было… Как, бывало, увижу его, ирода, так сердце тает… До чего он красивый, Виталька! Я все глядела и налюбоваться не могла, правда. Прямо всей душой понимала, какой он красивый.
– Но ведь он грязный, Вера, – поморщилась Маша. – Как ты могла этого не замечать? У него красота – с чревоточинкой. Это он порченый, а не ты и не я! Глаза – они же зеркало души, Верочка, это не просто так говорится, это чистая правда. А ты в глаза ему глядела? Что ты там видела?
– Наверное, только мою любовь и видела, – вздохнула Вера. – Ну как это так устроено, Маша?! Почему мы в красивых влюбляемся? Как так выходит?
– Это, наверное, биология, – подумав, отозвалась Маша. – Вот у птиц, например… Павлин, скажем. Видела, как он раскрывает свой хвост? И все для того, чтобы привлечь самку своего вида. Но здесь вот какая загвоздка, – продолжала рассуждать Маша, – ведь от павлина пава не ждет никакого подвоха. И не может быть подвоха! Даже от самого красивого. Он не морочит ей голову, он ее по-настоящему любит, хочет с ней вывести птенцов. И показывает так, как умеет… Его завлекательный хвост – это дань уважения подруге. А у людей все как-то перепутано. Показывает тебе какой-нибудь Казанец свой древнеримский профиль, а в душе у него сплошные пауки с тараканами.
Вера восхищенно глядела на подругу.
– Как у тебя все складно выходит, Маша! Ты столько книг прочитала – наверное, от этого стала такая умная…
Маша вдруг рассмеялась.
– Ну какая же я умная!.. А Дмитрий Дмитриевич просто действительно не от мира сего. Для него на самом первом месте – не собственное благополучие, а благо других людей и украшение земли. Поэтому у него все получается.
Михеев наконец улучил момент, когда Маша отошла от Веры, и подобрался к девушке.
– Здравствуйте, Верочка, – проговорил он вкрадчиво. – Я тут в библиотеку заходил, а вас не было…
– Ну я же не привязанная там сидеть безвылазно в вашем ожидании, – ответила Вера, сразу замкнувшись. Улыбка, которая только что порхала по ее губам, исчезла. – Зайдите в другой раз, может, повезет больше.
– Да мне ведь уже повезло, раз я вас тут вижу, – неловко проговорил Михеев.
Он сам не понимал, откуда эта неловкость. Вера нравилась ему. Он готов был, в общем, жениться на ней. Скандал с Казанцом остался в прошлом. Михеев даже рад был, что так случилось. Теперь и Вера будет более сговорчивой. А будущее светило партийной организации, коим Михеев себя мнил, – неплохая партия для такой девушки.
Вера сказала:
– Вам разве не надо работать? Мы хотим большую часть теплицы уже сегодня закончить. Когда привезут грунт, останется только высадить помидоры. Ольга Валерьевна говорит, даже выращенные при искусственных условиях овощи лучше, чем витамины в таблетках.
– А вы о детках подумываете, Верочка? – вдруг спросил Михеев.
– В Междуреченске полно детей, о которых стоит подумать, – отрезала Вера.
– Да нет, я о своих… о своих детках, – сказал Михеев.
– Выйду замуж – будут и детки, – сказала Вера. – Конечно, я об этом думаю.
В этот момент вернулась Маша, и Михеев, поклонившись ей, словно был каким-то гоголевским персонажем, отплыл в неизвестном направлении. Маша проводила его глазами:
– Что ему тут нужно?
– Не знаю, – равнодушно сказала Вера. – По-моему, он пытается ко мне подбиваться.
– Вера, только не делай глупостей! – испугалась Маша.
– Каких глупостей? – в упор спросила Вера.
– Не давай ему надежды, – объяснила Маша. – Конечно, сейчас такие времена – партийная шишка не может сильно навредить женщине, которая ему отказала… Но неприятностей от такого мужика жди. Они ведь липкие. Будешь спотыкаться об него на каждом шагу, как о дурное полено.
– Это как у тебя с Васькой Болото? – хитро прищурилась Вера.
Маша вспыхнула.
– Даже не равняй! Михеев с Василием рядом не стоял! Болото – не… В общем, ни об кого я не спотыкаюсь, – оборвала Маша. Она поджала губы и несколько минут не смотрела на подругу, так рассердилась. И с чего, спрашивается, она так рассердилась? Ничего ведь не происходит. Они с Василием даже не видятся.
* * *
Оперативная группа под руководством майора Касатонова прибыла в Междуреченск на следующий день после субботника, то есть в воскресенье. Аресты были произведены быстро и без шума: старший лейтенант Харитонов, его жена и сын были задержаны у них дома, «взяты тепленькими в постели»; Александра Койва – точнее, Анатолия Колотовкина – взяли по дороге на автобазу, куда он, по его словам, направлялся, чтобы «кое-что поковырять в моторе»; еще двоих подождали возле магазина, куда те явились аккурат к открытию в целях приобретения спиртных напитков. Продавщица, которая «сдала» их, была тут же, очень бледная и явно рассерженная угрозами захваченных бандитов «посчитаться с курвой».
– Будто бы без меня никто не догадался, где вы все дни торчите, алкоголики! – в сердцах бросила она.
В отделении милиции, где был устроен штаб, Харитонов пытался объясняться с Койва. Лицо старшего лейтенанта приняло землистый оттенок, оттопыренные губы шлепали с противным, чмокающим звуком: он боялся мести со стороны уголовников. Койва брезгливо отворачивался, не слушал жалких оправданий. Впрочем, Койва уже поставил на себе крест: его настоящее имя было известно; стало быть, известно и то, что на нем висят по меньшей мере четыре трупа. Милиция всех его дел, конечно, не знает, но это уже не имеет значения. Койва понимал, что он – покойник. И вел себя соответственно: в разговоры не вступал, на диалог с властями не шел, только поглядывал вокруг с обманчивым спокойствием.
Это спокойствие дало небольшую трещину только один раз, когда до слуха Койва донеслось:
– Двое ушли.
Тогда уголовник Толя Колотовкин позволил себе маленькую кривенькую улыбочку.
Те двое, что ушли, были его ближайшими подручными. Если останутся на воле – поквитаются с ментами за дружков. Жаль, сам Толя этого не увидит, но ему и одного только знания об этом будет довольно.
* * *
Ольга Дорошина со своей ближайшей помощницей, тетей Машей, стояла посреди только что построенной теплицы. Внутри стеклянных стен был создан особенный мир. Все здесь было не таким, как снаружи: и свет, и влажность, и температура воздуха. В углу лежали мешки с грунтом. Предстояло наполнить ящики, аккуратно расставленные на невысоких столах из неоструганных досок. Натянув рабочие рукавицы, Ольга оглядывала свое царство. Она была по-настоящему счастлива. Ольга Дорошина любила свое дело. В Ленинграде она посещала Музей почвоведения. Чем для мечтательных девушек с филологического факультета были сонеты великих поэтов, тем для Ольги Валерьевны были пробирки с разными образцами почв. Ее восхищала способность земли давать урожай. Уехав с Макаром Степановичем в Сибирь, где земля, казалось, способна была рождать только нефть, Ольга не жаловалась: знала, на что шла. Она была верной подругой своему мужу, жила его жизнью. Но когда настало время и Ольге выпала возможность вернуться к любимому делу – только тогда она почувствовала себя по-настоящему счастливой.
Тетя Маша воспринимала происходящее не так глубоко и эпохально, но тоже, в общем, была рада «покопаться в земличке».
С объекта уже ушли все добровольные помощники (в воскресенье кое-кто вышел продолжить субботник). Остался только водитель Вадим Макеев, которому предстояло увезти женщин домой, когда они закончат работу. Он, не скрываясь, широко зевал – рано встал, возился все утро…
– Ольга Валерьевна, я пока в машине посплю, – попросил он. – Или помощь моя еще требуется?
– Нет, справимся теперь сами, – улыбнулась Дорошина. – Иди отдохни, Вадим. Тебе еще баранку крутить.
Он забрался в кабину, не закрывая дверцы, и почти сразу закемарил. Минут через двадцать его разбудил громкий, уверенный голос:
– Слышь, мужик, а че у тебя колесо спустило?
Водитель вздрогнул, высунулся из кабины:
– Где?
В этот миг его обожгло, а потом, после нескольких секунд недоумения, боли и, наконец, страха, мир для Вадима погас.
Двое подручных Койва действовали молча, слаженно, как хорошо отрегулированный механизм. Один ударил водителя ножом, сразу в сердце – насмерть, другой помог вытащить его на землю. В кабине обнаружилась канистра с бензином. Это было кстати: бандиты подхватили канистру и тело убитого ими человека и подбежали к теплице.
Ольга Дорошина и тетя Маша увлеченно сыпали грунт в ящики и обсуждали новый сорт помидоров: плоды маленькие, но очень красные. «Чем красней, тем больше витаминов», – высказывала предположение тетя Маша. Ольга смеялась, но не возражала – у нее было слишком хорошее настроение.
Зазвенело стекло, что-то тяжелое влетело в теплицу и упало посреди «грядок». Затем, почти без перерыва, в разбитый проем бросили второй предмет, и мгновенно, взревев, поднялась стена огня.
Женщины закричали, бросились к двери, однако бандиты подперли дверь снаружи поленом. Лопались над головой стекла. Ольга пыталась выбить окно теплицы, но стекло было слишком толстым. А Ольга ослабела почти сразу, она глотнула дыма, и руки у нее тряслись. Тетя Маша без сознания лежала на полу. Пламя кружилось над темным предметом, в котором Ольга вдруг узнала водителя – Вадим был мертв, и огонь пожирал на нем ватник, плясал на его лице…
Ольга лишилась чувств.
Пламя, пробив себе путь сквозь потолок теплицы, вырвалось столбом к небу…
* * *
Двое на угнанной машине добрались до города Медынска – ближайшего, после Каменногорска, где имелся аэродром. Касатонов просчитал эту вероятность: на всех маленьких аэродромах поблизости от Междуреченска были устроены засады. Буров, в пятнах копоти, страшный, сидел у себя за столом в управлении и молча смотрел в стол.
Он вернулся с пожара пару часов назад и с тех пор удосужился только обтереть лицо носовым платком. Копоть не стер – только размазал грязь.
Пожар увидели издалека, и Дорошин первым сообразил, что именно горит. О том, что творилось с Макаром, Буров боялся даже вспоминать. Парторг, всегда сдержанный, осторожный в высказываниях, всегда сердечный и не терявший самообладания ни при каких обстоятельствах, вдруг изменился до неузнаваемости: его лицо исказилось, покрылось старческими морщинками, сделалось влажным от слез и пота и странно задергалось. Дрожащими губами он мог произносить только одно:
– Оля!.. Оля!..
Буров встряхнул его, чтобы привести в чувство. Зубы Макара Степановича лязгнули, в глазах мелькнуло осмысленное выражение, но тут же исчезло, сменившись прежним ужасом.
– Оля!.. – пробормотал он.
– Уже едут, – сказал Буров сквозь зубы. – Туда уже едут. Вытащат. Спасут. Слышишь меня? Макар! Ты слышишь меня?
– А что я девочкам… скажу… – прошептал Макар.
– Ты парторг или нет? Ты коммунист, Макар! – заорал Буров. – Что ты раскис, как баба! Если жива – спасут! Слышишь? И гадов этих… их найдут! Расстреляют! Ясно?
Макар Степанович безвольно кивнул. Буров оставил его на месте и уехал к пожару на мотоцикле.
Он мчался по бездорожью, веером поднимая жидкую грязь. В голове стучало: если они погибли… тетя Маша… Оля Дорошина… Война давно кончилась, а люди погибают…
Авдеев был на войне. Авдеев знал это как никто другой.
Но Авдеева здесь нет. Буров был наедине с собой. Долгих двадцать минут.
А потом он прибыл к теплице. Там уже работали пожарные. Среди осколков стекла – прекрасного стекла, административный шедевр Клевицкого! – черного, покрытого радужной пленкой, – валялись разломанные ящики. Земля рассыпалась – драгоценный грунт. И в этом грунте было тело. Скорченная рука в обгоревшем рукаве ватника.
У Бурова перехватило дыхание. Он глянул на пожарного, стоявшего поблизости. «Кто?» – беззвучно спросил Григорий Александрович.
– Вадим Макеев – водитель, – сказал пожарный, поняв вопрос. – Сейчас рано что-то говорить, милиция разберется, но его, по-моему, сперва ножом пырнули, а потом сюда бросили, в теплицу.
– Он уже мертвый горел? – спросил Буров. Голос у него появился, но какой-то сиплый, срывающийся.
– Да, – сказал пожарный. В глазах его вдруг появилась боль. – Скажите мне, Григорий Александрович, для чего такое делать?
– Не знаю, – сказал Буров. – Не знаю… А где?..
– Ольга Валерьевна – там, на носилках. Ищем тетю Машу.
Он обвел руками пепелище. Буров покачал головой. Он отказывался верить увиденному. Как будто тысячу лет назад был вчерашний день, когда светило такое веселое солнышко и люди радостно вышли на субботник – строить теплицы, чтобы были в Междуреченске свои овощи и фрукты круглый год.
Буров прошел за развалины. Там действительно были расстелены на земле носилки, и на них, укрытая чьим-то ватником, лежала Оля Дорошина. Строгая красота Ольги Валерьевны производила особое впечатление среди разрушений и смерти. Лицо ее не пострадало, его даже обтерли от грязи. Она была бела и прекрасна, как статуя.
Когда Буров наклонился над ней, Ольга прошептала:
– Макар…
– Макар переживает, – кивнул Буров. – Но я обязательно скажу ему, что вы молодец, Ольга Валерьевна.
– И девочкам…
– Конечно, Оля. Лежите спокойно. Скоро уже приедут за вами. Вам надо в больницу.
– Тетя Маша…
– Ищут.
– Тетя Маша… – По щеке Дорошиной скатилась слезинка.
– Ее найдут, Ольга Валерьевна. И я сразу же передам вам все-все о ее состоянии. Не беспокойтесь.
Ольга чуть качнула головой и закрыла глаза.
– Тетя Маша…
– Нашли! – раздался громкий крик со стороны теплицы.
Буров вздрогнул, приподнялся, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Ольга с земли внимательно следила за ним.
Пожарные вытащили тетю Машу из-под упавших деревянных конструкций. Тетя Маша сильно пострадала – вся левая рука в ожогах. Но хуже всего было то, что она надышалась угарного газа.
– Жива! – донесся голос.
Ольга заплакала сильнее.
Зашумел мотор – прибыла машина, чтобы везти обеих пострадавших женщин в больницу. Буров оседлал свой мотоцикл и вернулся в управление. Макар Степанович пил какие-то таблетки – от головной боли и от сердца. Дыша аптекой, он страдальчески уставился на Бурова.
– Оля в больнице, – быстро проговорил Буров. – Тетя Маша тоже. Убит водитель. Теплица сгорела к чертовой матери. Не знаю, что там можно спасти. Может, землю соскрести…
Макар сдавленно вскрикнул, как подстреленная птица, и побежал к выходу. Он бежал кособочась, приволакивая ногу. Касатонов проводил его взглядом.
– Надо же, как за жену переживает…
– Ольга моложе Макара. Очень красивая, умная, властная женщина. Мать двух детей, – объяснил Буров. – Макар в ней души не чает. И она заслуживает этого.
Он подумал о собственной семейной ситуации и поджал губы. Нет, о Галине сейчас лучше не вспоминать. Уехала – и уехала. Скатертью дорога. Ольга Дорошина – вот верная боевая подруга, настоящий товарищ. Такой должна быть советская женщина. Такой, а не… эгоисткой, которая вся погружена в собственные переживания.
И довольно о Гале. Довольно.
Он взял со стола таблетки «от сердца», которые бросил Дорошин, и проглотил сразу две штуки.
Касатонов покачал головой:
– Не привыкайте к таблеткам, товарищ Буров. Столько всего… от всего таблетку не найдешь.
– Не от всего, так хоть от чего-то, – сказал Буров. Он уселся за стол и посмотрел на Касатонова. – А от того, что я видел возле теплицы, только одна таблетка, товарищ Касатонов: возьмите этих гадов… и расстреляйте.
Касатонов безрадостно улыбнулся.
– Мы задержим их, товарищ Буров. В этом сомнений лично у меня нет. А что до приговора… Они же бандиты. Групповое преступление, убийства… Почти наверняка все пойдут под высшую меру социальной защиты. Александр Койва, он же Толя Владимирский, со своей бандой предстанут перед судом. На кровавом счету Анатолия Колотовкина несколько убийств и многочисленные грабежи. Мы давно за ним охотимся по всему Советскому Союзу…
– А что с Харитоновым?
– А что бывает с предателями? – вопросом на вопрос ответил Касатонов. – Харитонов покровительствовал банде, давал ей убежище у себя в городе. Вместо того, чтобы оберегать покой граждан, подвергал их опасности. Сталкивал местных и приезжих. С его попустительства происходили грабежи. А вы знаете, что похищена девушка? И это тоже – работа Койва. К сожалению, возбудить дело по факту похищения не удалось, поскольку участники располагают написанным пострадавшей документом, запиской, где она говорит о том, что уезжает со своим похитителем добровольно… Добровольно, как же! Мы с таким уже сталкивались. Ее попросту продали. Удивлены? Работорговля существовала всегда… Особенно торговля молодыми женщинами. Да мы тут всего ничего, а уже столько всего открылось! Думаю, Харитонову светит очень долгий срок.
– Ясно, – сказал Буров.
Он почти физически ощущал, как стареет от всех этих известий. И как только Касатонов держится? Неужели привык?
Наконец пришло известие из Медынска. Бандиты ворвались на аэродром. Понимая, что кольцо преследования вокруг них сжимается, они решились пойти на захват самолета. Именно к такому решению их и подталкивали оперативники. Возле самолета двух убийц ожидали. Едва они ворвались в салон, как их схватили. Не желая рисковать, муровцы создали численный перевес: пятеро против двоих. И еще трое поблизости, на тот случай, если кому-то из бандитов все же удастся вырваться. Тем, троим, осуществлявшим наблюдение снаружи, был дан приказ стрелять на поражение.
В результате в Москву увозили одного убитого милиционера, двух тяжело раненных преступников, главу банды, разоблаченного Харитонова, его сынка, который до сих пор не до конца осознал случившееся, и несколько сошек поменьше.
Касатонов попрощался с Буровым быстро, без сантиментов.