Текст книги "Большая нефть"

Автор книги: Елена Толстая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Буров пытался было поздравить товарища майора с успешно завершенной операцией, но тот только покачал головой:

– Не стоит. Праздника не будет – убит один из наших товарищей.

Буров вздохнул.

– Такая у нас работа, – заключил товарищ Касатонов.

Наверное, у любого другого эта обычная фраза прозвучала бы высокопарно, но Касатонов произнес ее совсем просто, как выдохнул.

Такая работа.

Вот такая работа, думал Буров… День за днем, день за днем – в мороз и в дождь, в жару и в зной, выходить на работу и впиваться буром в землю, заставляя ее отдавать человеку свои сокровища…

* * *

Ольга Дорошина быстро шла на поправку. Ей повезло – она стояла дальше от огня, когда вспыхнул бензин. Да и молодой здоровый организм хорошо справлялся. Повязки с ран уже сняли, разрешили прогулки. Врач оставлял ее в больнице под наблюдением, поскольку самым опасным было признано отравление угарным газом.

Макар Степанович проводил в больнице каждый день не менее часа. Потом его Ольга выгоняла – нужно было возвращаться домой и заниматься детьми. Только теперь Макар Степанович в полной мере оценил тот титанический труд домоводства, который лежал на его супруге. У Ольги Валерьевны как у опытного агронома все было подчинено плану и науке. Она ничего не пускала на самотек – ни выращивание лука на подоконнике, ни делание детьми уроков, ни мытье посуды. Для всего существовали особое расписание и норма расхода. Например, не больше одного куска хозяйственного мыла в неделю, не больше четырех тетрадок в две недели – и так далее.

– Макар, я должна серьезно поговорить с тобой, – объявила Ольга Валерьевна, когда муж в очередной раз пришел навестить ее. – Тетя Маша никак не поправляется. Вроде ей получше, но окончательного выздоровления не происходит. Доктор говорит, в Сибири нет хорошего ожогового центра. Необходимо отправить ее в Москву.

– Сделаю, что смогу, – ответил Макар.

Ольга сразу «встопорщила перья»:

– Такой ответ меня не устраивает. Жизнь тети Маши в опасности. Она пострадала на рабочем месте. Можно сказать – на боевом посту. А ты меня кормишь сказками про «сделаю, что смогу»! Нет, дорогой мой Макар Степанович, ты обязан сделать для нее невозможное…

– Честное слово, Оля, мы поможем. – Дорошин приложил руку к сердцу. – Я Бурова подключу. Первым же самолетом переправим. А Буров позвонит кому надо, в Москве ее сразу устроят в больницу.

– Ладно, – смилостивилась Ольга Валерьевна и вынула список дел, написанных четким косым почерком на тетрадном листе. – Здесь то, что ты должен сделать по дому. Пожалуйста, не пропускай ни одного пункта. Все одинаково важно.

Макар покачал головой. Такие списки она составляла для него каждый день.

Ольга Валерьевна тем временем вынула из кармана еще один листок.

– А это – то, что ты обязан знать о воспитании детей. Не позволяй им читать с фонарем под одеялом. Особенно Ане. Она любительница. Пусть не едят, когда они не за обеденным столом. А то Валя любит запустить пальцы в кастрюлю. Объясни ей, что так делают только самые невоспитанные буржуи. Я тебе записала для памяти. Потом. Им нужно прочесть к школе «Каштанку» и «Детство Темы». Пожалуйста, проконтролируй. И учти, когда я вернусь, я все проверю.

– Боже, Оля, неужели ты и для себя такие списки пишешь? – не выдержал Макар Степанович.

Агроном Ольга Валерьевна улыбнулась:

– Конечно нет! Я все держу в голове. Я пишу для тебя. И учти, это акт гуманизма с моей стороны. Я пишу их для тебя, чтобы разгрузить твою голову. Можешь просто бездумно читать очередной пункт и выполнять его. Как в армии. Раз, два.

– Равняйсь, смирно, – вздохнул Макар и осторожно обнял жену. – Умница ты моя. Скорей поправляйся и возвращайся домой, а то я же без тебя как без головы…

* * *

Высоко в небе летел самолет и с каждым часом, с каждой минутой стремительно приближался к Междуреченску. Галина Бурова смотрела в иллюминатор. Облака затягивали землю, не позволяли разглядеть то, что проносилось внизу… Но она закрывала глаза и как будто воочию видела бескрайние хмурые таежные просторы, огни на буровых вышках – как будто сигналы, посылаемые неизвестно кому… И где-то там, очень далеко, ходит человек, который, как поняла Галина, был ее жизнью: Григорий.

Мама отговаривала. Дважды приходил бывший ухажер студенческих времен. Защитил две диссертации, один раз женился, один раз развелся, детей нет. Благополучный, унылый московский «жених». Невест почему-то нет, кстати (с чего бы?). Приносил в подарок конфеты и духи «Красная Москва». Рассказывал о своих успехах на научном поприще. Рассказывал скучно. Когда Буров говорит о нефти – аж кровь вскипает: тут и страсть, и ненависть, и ревность… что угодно. Потому что он о нефти говорит. А не о своих достижениях, уже отмеченных начальством и коллегами. И как только мама не замечает этого тихого, вялого эгоизма?

Слабая улыбка показалась на губах Галины. Ни один человек, если поставить его рядом с Григорием, не выдерживает такого сравнения…

– Зачем ты поедешь в Сибирь? – спрашивала мама уже напоследок, когда Галина собрала вещи и готовилась выйти из дома и сесть в такси. – Цивилизованные же люди! Ты вполне могла бы написать ему или позвонить по телефону. Развод – самое обычное дело. Многие женятся и разводятся по три-четыре раза. Человек не должен на всю жизнь обрекать себя…

– Мама, – оборвала Галина, – я не могу говорить такие вещи по телефону. Только глаза в глаза.

– Но ты ему все выскажешь? – настаивала мама.

– Конечно, – сказала Галина.

Она взяла чемодан и вышла за дверь. Мать вздохнула. Она понимала, что дочь в Москву не вернется. Она возвращалась туда – к своему Григорию. Что-то, видать, было между ней и Буровым такое, что не поддавалось ни словесному описанию, ни контролю разума. Любовь, должно быть. Странно. Потому что Галина совершенно не подходила своему мужу. Они абсолютно разные. Абсолютно.

* * *

Этот рабочий день выдался у Григория Александровича тяжелым. Из Москвы вернулся с партийных курсов главный инженер – товарищ Федотов. Исполняющий обязанности главного инженера – Векавищев – был со своей должности, соответственно, смещен, о чем Андрея Ивановича и оповестил товарищ Буров лично. Векавищев ничего не сказал – а что тут скажешь? – и отправился «отдыхать» в ожидании следующих распоряжений.

Буров сказал ему, чтобы поболтался пару часов «без дела». Сначала предстояло обсудить текущие вопросы с Федотовым.

Сейчас на буровых начиналось внедрение новой технологии. Автоматический ключ буровой, разработанный советскими инженерами, был предназначен для механизации процессов свинчивания и развинчивания бурильных и обсадных труб при спуско-подъемных операциях. АКБ позволял существенно сократить расход сжатого воздуха на буровых установках и повысить производительность за счет сокращения расходов на ремонт и обогрев пневматических устройств в зимний период. Однако сама технология была еще не опробована на производстве – сейчас ее только-только внедряли.

Федотов имел четкие указания от руководства отраслью на сей счет: разрешать внедрение только на тех скважинах, где работают наиболее опытные мастера. И Буров, в общем, был согласен. Это разумно. Пока первый образец не пройдет испытание, внедрять его повсеместно – рискованно.

В принципе, Буров хотел бы обсудить с Федотовым именно этот аспект, но Федотову не терпелось рассказать о самом интересном – о партийных курсах.

– Я считаю, что курсы очень много дали – и мне лично, и, конечно же, в первую очередь нашему управлению, – говорил Федотов.

Буров просматривал бумаги и кивал, иногда впопад, иногда совершенно невпопад. Увлеченный своим повествованием, Федотов едва ли обращал на это внимание.

– Прошло много полезных лекций. Мы изучали материалы съезда, основные доклады, связанные с идеологическим наполнением пятилетнего плана… Приезжали и передовики для обмена опытом. И главное! – многозначительно поднял палец Федотов. – Я заручился поддержкой очень нужных людей.

Нужных людей Илья Ильич Авдеев именовал «нужниками», но Федотов об этой расхожей шутке не знал. Буров же позволил себе едва заметно улыбнуться.

– К чему вы все это мне рассказываете, Яков Петрович? – не выдержал наконец Буров.

– К сведению, – ответил Федотов.

– Принято, – сказал Буров.

В этот самый миг, после короткой возни, дверь в кабинет распахнулась, и на пороге показался Елисеев. Буровой мастер выглядел как обычно: чисто одет, комсомольский значок на пиджаке, аккуратно причесанные волосы. Только лицо бледное. Сколько ни торчал Георгий на морозе, на ветру или на солнце – не загорал. Оставался «бледной немочью». Дора Семеновна уж подкармливала его яблочками, заставляла есть брусничное варенье – ничего не помогало.

Остановившись на пороге, Елисеев мрачно уставился на Бурова.

– В чем дело, товарищ Елисеев? – осведомился Федотов.

Елисеев даже не посмотрел в его сторону.

– Я прошу… Нет, Григорий Александрович, я требую, – повысил голос Елисеев, – чтобы на мою буровую привезли АКБ!

Буров крякнул.

– Вы, прошу прощения, что, товарищ Елисеев? Вы требуете?

Елисеев кивнул.

Буров сложил руки на бумагах, которые только что просматривал.

– Мы не имеем права торопиться, товарищ Елисеев. Вот когда опытный образец пройдет испытание…

Елисеев перебил:

– Я только что был на буровой у Авдеева. Он мне все показал. Там на данный момент проходят эти самые испытания. Производительность труда возросла в несколько раз. Да они за три часа делают норму целой смены!

– Впечатлительная натура, – вполголоса заметил Федотов. Он с неудовольствием рассматривал молодого мастера.

– Товарищ Елисеев, мой ответ: нет, – сказал Буров решительно. – Поспешность часто приводила к катастрофам.

– Да вы понимаете, что вы стоите на пути технического прогресса? – срывающимся голосом выкрикнул Елисеев. Судя по всему, это было самое страшное обвинение, какое он только мог выдвинуть в адрес хорошего человека.

И Буров понял.

– Товарищ Елисеев! – взревел он, поднимаясь из-за стола. – Да вы понимаете, что говорите? Кто? Кто это стоит на пути технического прогресса? Буров стоит на пути технического прогресса?!

Елисеев не дрогнул. Только побледнел еще больше и упрямо сжал губы.

Буров повернулся к Федотову:

– Яков Петрович, что у нас творится с внедрением АКБ? Одни от него категорически отказываются, другие, напротив, требуют! Да еще в таком тоне!..

– В министерстве считают, – сухо произнес Федотов, – что доверять технические испытания можно только самым опытным… Товарищ Елисеев явно не входит в их число.

– Что будем делать? – Буров снова уселся за стол. Он уже остыл, ему хотелось поскорее решить вопрос. Кроме того, ему почему-то казалось, что Елисеев, несмотря на всю его неопытность, справится.

– Мы будем выполнять инструкцию министерства, – ответил Федотов.

Буров прикинул в уме – нет ли другой формулировки. Приемлемой для отчетности. И предложил:

– А если мы, скажем, пойдем навстречу инициативной молодежи?

Но Федотов не зря закончил партийные курсы. Всей этой казуистикой он владел гораздо лучше, чем Буров.

В ответ на предложение начальника управления Федотов только покачал головой:

– Сейчас мы нарушим инструкцию министерства, а завтра наплюем на решение партии и правительства? Скользкую дорожку вы предлагаете, товарищ Буров…

Буров кивнул Елисееву:

– Георгий, выйди из кабинета.

Елисеев настороженно кивнул и скрылся за дверью. Как только Буров остался с главным инженером наедине, он заговорил тихо, сердито:

– Где вы этого барства нахватались, Яков Петрович? На партийных курсах? Сейчас мы Елисееву по рукам дадим, а завтра он уедет внедрять этот метод в Башкирию или Татарию… Только мы его и видели. А ведь он перспективный работник, очень добросовестный и ответственный… Поднял объект буквально с нуля, вывел в передовые… И потом, Яков Петрович, зачем вы его так унизили?

– Ну, он тоже хорош гусь, – буркнул Федотов.

– Он – по молодости, по горячности, – возразил Буров, – а вы с полным осознанием дела…

Дверь распахнулась опять, стукнула о стену. Буров вздрогнул. Это был не Елисеев, а Клевицкий. Прямо в рабочей одежде, в каске.

– Григорий Александрович, в чем дело? – вопросил он. Клевицкий никогда не кричал, говорил всегда быстро и отчетливо, как человек, который бережет свое и чужое время. – У меня забрали две автомашины.

– Кто забрал? – спросил Буров.

– Да ты и забрал! – ответил Клевицкий. И только сейчас заметил надувшегося в углу Федотова. – Здравствуйте, – кивнул Дмитрий Дмитриевич. И снова повернулся к Бурову: – Ты знаешь, чем это грозит? То людей у меня тягают, то машины… Если я не сдам в срок первый Дворец нефтяников в Западной Сибири, то кто будет виноват?.. Мы же обсуждали, кажется, насколько это важно…

– Я тебе верну машины после обеда, – сказал Буров.

Клевицкий молча кивнул, показывая, что вопрос улажен, и направился к выходу.

– Кстати, – уже в спину ему сказал Буров, – там, за дверью, Елисеев стоит, скажи ему, чтобы ехал к себе, на буровую. Я подумаю над его предложением.

В тот же миг, сметая с пути Клевицкого, в кабинете опять возник Георгий Елисеев.

– Я без АКБ отсюда не уеду, – мрачно заявил он.

– Хорошо, – сказал Буров. – Идем. Сейчас что-нибудь придумаем.

Они вышли вместе, провожаемые недовольным взглядом главного инженера.

* * *

Строительство Дворца культуры «Нефтяник» шло полным ходом. Клевицкий постоянно находился на объекте. Создавалось впечатление, что он не ест, не спит и вообще убил в себе остатки человечности. Но здание росло, и Клевицкий, вопреки всему, расцветал прямо на глазах. Он даже как будто немного пополнел.

Стройка внесла в жизнь поселка временный хаос, всегда сопутствующий бурному созиданию. Повсюду возникли какие-то стихийные колдобины, ямы и котлованы; то тут, то там дыбилась проволока, лежали грудами материалы. Приходилось внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться. Пейзаж менялся ежечасно.

Маша шла в библиотеку. Сегодня ей хотелось открыть пораньше, чтобы еще раз просмотреть формуляры должников. Часть из них работала на дальних скважинах, куда, вероятно, скоро придется ехать. Сердечные дела здорово осложняют работу, думала Маша. Сначала Вера отказывается иметь дело с бригадой Казанца (вполне объяснимое нежелание!), а теперь вот самой Маше тягостна будет встреча с Василием Болото… Лучше уж и в самом деле никого не любить. Свободное сердце, холодная голова, ясный ум… чистые руки… Маша невесело улыбнулась своим мыслям. Еще немного – и впору будет вешать в библиотеке портрет Феликса Эдмундовича.

В следующее мгновение Маша уже видела покосившуюся стену возводящегося Дворца культуры, провалы недостроенных окон, как-то странно скособоченные, а затем все это исчезло, и рядом с Машей оказалась выгнутая проволока, торчащая из бетона.

«Упала! – подумала Маша с досадой. – Вот ведь дура! Зазевалась и упала!» Она потрогала проволоку.

Хорошо еще, что щеку не проткнула или глаз. А то вот цирк в Междуреченске – кривая библиотекарша! Впору бы испугаться, но Маша едва не рассмеялась.

Она села, попробовала встать, но нога не слушалась. Вот тут Маша испугалась. Неужели перелом? Да нет, ничего же страшного – переломы лечатся… Однако сам факт этого позорного бессилия – вот что ужасно!

Теперь Маше было не до смеху. Она перевернулась так, чтобы встать на колени. Получилось. Если что и сломано, то лодыжка. Колени слушаются.

– Что с вами? – раздался голос.

Маша подняла голову, и сердце тихо задрожало у нее в груди: Андрей Иванович Векавищев. Глядит сочувственно, как на девочку, которая играла-играла да ушиблась.

Вместо Маши ответила сердобольная бабка, бодро скакавшая мимо – из магазина с авоськой, в которой отрубленной головой покачивался кочан капусты:

– Да вишь, стройку развели, а мусора-то накидали! Куда такое годится! Люди вон падают и калечатся! За порядком бы лучше следили!..

Высказав вердикт, бабка с чувством исполненного долга удалилась, а Векавищев подал Маше руку:

– Попробуйте встать.

Маша оперлась на предложенную руку, но нога у нее опять предательски подогнулась, и Маша упала – прямо в объятия Андрея Ивановича.

– Ой, простите, Андрей Иванович! – сказала она. – Кажется, что-то я все же с моей ногой сделала…

– Вас в больницу надо, – убежденно произнес Векавищев.

Человек простой, он привык доверять врачам. Не тем, конечно, которые приходят на дом и прописывают микстуру, а тем, которые на «поле боя» вправляют вывихи, зашивают раны, оставленные ножовкой, вытаскивают гвозди, загнанные пациентом себе прямо в ладонь, а в качестве обезболивающего (оно же и обеззараживающее, оно же и проясняющее мозг хирурга) предпочитают спирт. Приблизительно такой доктор, только более нежный, конечно, должен был помочь и Маше.

Но девушка качнула головой:

– Мне кажется, ничего страшного не случилось. Максимум – вывих. Мне нужно добраться до библиотеки, – она кивнула на здание, видное неподалеку, – и отлежаться. А там уж видно будет.

– Ладно, – сдался Векавищев. – Давайте попробуем.

Маша сделала несколько ныряющих шагов, но продвигались они очень медленно. Векавищеву надоело играть роль сестрицы милосердия с раненым бойцом, поэтому он попросту взял Машу на руки и широким шагом понес к библиотеке.

Обнимая его за крепкую шею и вдыхая слабый запах одеколона, крепкого табака и едва уловимый, но неистребимый запах пота, Маша вдруг ощутила подступающие к горлу слезы. Когда она была еще девочкой, отец вот так же нес ее домой из леса. Они долго ходили за грибами, заблудились, было уже темно, Маша устала… И отец, без долгих разговоров, взял ее на руки. Она была уже довольно большая девочка, лет десяти, и все-таки он поднял ее без труда, как маленькую.

Странно, конечно, что запоминаются вот такие, казалось бы, незначительные случаи. Маша, книжный червячок, однажды дала себе слово: запоминать на всю жизнь разные выдающиеся эпизоды. День окончания школы, например. Или тот день, когда она примет решение о выборе профессии. Все-все, до мелочи: погоду, место, где это произошло, свое настроение, прическу, одежду, туфли… И – ничего. Все эти важные события почти совершенно выветрились из памяти, а тот вечер, когда, в общем, ничего не случилось, – он-то и жил в Машином сердце.

Она прижалась головой к груди Векавищева и услышала, как стучит его сердце. Сильное сердце сильного человека. «Сейчас сознание потеряю, – подумала Маша, – от нежности…»

– Дверь-то закрыта, – сказал Векавищев над ее ухом растерянно.

Маша очнулась от своих грез.

– Ключ у меня в кармане плаща, Андрей Иванович. Одной рукой справитесь? Или лучше поставьте меня на ноги.

– Вы ж упадете, Маша.

– Ну, посадите на ступеньки. Я все-таки… не маленькая, – улыбнулась она собственным словам.

Векавищев немного смущенно усадил ее на ступени. Маша подала ему ключ. Вместе они проникли в помещение библиотеки. Андрей Иванович устроил Машу на диванчике, включил свет, принес ей воду в графине.

– Может, вам еще книжку какую-нибудь дать? – заботливо спросил он.

– Да, вон ту – Толстого… «Кавказского пленника» перечитываю, – сказала Маша.

Векавищев не мог понять, как человек по доброй воле решится читать классиков, не то что их перечитывать, однако Машино желание уважил.

– Ну, поправляйтесь, – напутствовал он ее напоследок и вышел из библиотеки.

Векавищев, слетевший со своего поста исполняющего обязанности главного инженера, маялся без дела. Понятно, что не сегодня завтра Григорий Александрович опять отправит его на буровую. Но пока Векавищев Андрей Иванович – временно безработный. Смешно, право слово. Ладно. Бездельничать он не привык. И потому отправился туда, где нужны были рабочие руки, – на стройку к Клевицкому. Тот любой помощи будет рад.

Клевицкий и вправду встретил Векавищева радостной улыбкой – впрочем, без всякого удивления: с точки зрения Клевицкого, работа на стройке – высший вид удовольствия, доступный человеку разумному и прямоходящему.

– Митя, разнорабочие нужны? – осведомился Векавищев, обменявшись с Дмитрием Дмитриевичем коротким рукопожатием.

– Еще как нужны! – ответил Клевицкий. – Маляром можешь?

– Я лучший маляр на свете, – сказал Векавищев.

– А кирпич класть можешь?

– Спрашиваешь…

– Чего такой смурной? – осведомился Клевицкий, впервые соизволив увидеть выражение лица своего собеседника.

Векавищев не стал пускаться в объяснения насчет смущения, которое производила в его душе томная библиотекарша Маша. Ответил коротко и по существу:

– Федотов вернулся. Слыхал?

– Я думал, он в Москве местечко себе найдет, – признался Клевицкий.

Векавищев с досадой махнул рукой:

– Да кому он там нужен, в Москве?.. Давай мне спецовку, пойду приносить пользу обществу.

– Эх, – вздохнул Клевицкий, – были б все такими работниками, как ты, – мы бы сразу коммунизм построили.

– Кстати, о коммунизме, – сказал Векавищев. – Вы тут таких ям нарыли, строители, – люди ходят и ноги себе ломают.

– Кто это ломает? – насторожился Клевицкий.

– Маша Голубева, например. Библиотекарша.

– А, – протянул Клевицкий. – Что, серьезно пострадала?

– Да нет, ушиб, я думаю.

– Ну ладно, пойдем, Андрей, строить коммунизм в отдельно взятом месте, – сказал Клевицкий. Образ не сильно пострадавшей Маши мгновенно вылетел у него из головы.

* * *

Когда Галина Бурова добралась до поселка нефтяников, было уже темно. Она медленно шла по улице. Поселок сильно изменился. Появилось несколько новых домов. Раньше огоньки в окнах жались к земле – все строения были одноэтажными. Теперь ярко и весело, как дворцы, пылали многоэтажки.

Галине – как многим одиноким сердцам – поневоле чудилось, будто за каждым из этих окон счастливая семья. Муж вернулся с работы, жена кормит его поздним обедом. Он, конечно, поел на работе, но домашние щи – это ведь совершенно особенное!.. Дети уже поели, возятся в комнате: делают уроки, играют, рисуют. Тихо-тихо в комнате. Супруги обмениваются ничего не значащими фразами, за которыми, однако, стоит глубокая, верная привязанность. Доверие. Мир.

Неожиданно Галина поняла, что знает такую семью. Она написала Марте Авдеевой пару писем из Москвы. Марта ответила одной открыткой. И прежде чем идти домой – к Григорию, Галина решительно зашагала к Марте. Единственный человек, наверное, который мог бы считаться ее, Галины, другом. Все понимающая, все пережившая, неколебимая, как сама верность, Марта. Галине необходимо было ощутить ее поддержку, прикоснуться к ее надежному плечу. Ей вдруг показалось, что только Марта даст ей силы для предстоящего объяснения с Григорием… и для принятия последнего, единственно правильного решения. Как жить? С кем жить? Где жить?..

Галина вдруг поняла, что улыбается в темноте. Как легко переложить свои проблемы на другого человека!

Вот и их дом. Галина знала адрес, Марта указала на открытке. Авдеевы, как многодетные, в числе первых нефтяников переехали в многоквартирный дом со всеми удобствами.

Галина поставила чемоданчик, позвонила.

Марта, толстая, круглолицая, в теплой шали на пышных плечах, отворила дверь. Не без удивления окинула взглядом Галину.

– Здравствуйте, Галина Родионовна. Надолго ли в наши края?

Голос прозвучал отчужденно, и сердце Галины сразу дрогнуло. Она мягко упрекнула:

– Зачем ты так, Марта?

– Как? – еще больше удивилась Марта. И, не дождавшись ответа, закрыла дверь перед носом Галины: – Вы уж простите, Галина Родионовна, мне некогда.

Галина стояла неподвижно в темноте, ощущая, как холод проникает в ее жилы… Она так рассчитывала на понимание, на помощь Марты! А теперь вот – кушайте, Галина Родионовна, горькую истину, кушайте и не поперхнитесь: не ваши это друзья, а Григория, и все они, все, включая Марту, считают вас предательницей… Да, права была мама. Не стоило сюда возвращаться. Нужно было просто прислать Григорию письмо, в котором уведомить его о том, что брак их окончен. Нужно только подписать – здесь и здесь. И признать тем самым очевидное.

Но когда эта мысль окончательно сложилась в голове у Галины, дверь снова распахнулась. Перед Галиной стояла прежняя Марта – открытая, теплая.

– А как ты хочешь, Галя, чтобы я тебя встретила? – заговорила она сердито.

Галина улыбнулась. Сердись, милая, сердись, родная, – только поговори со мной как прежде!..

– Входи, – продолжала Марта, – только не шуми. Витька угомонился – спит. Старшие за уроками, не отвлекай. Ильич мой что-то на работе задерживается…

Галина подняла чемодан, бесшумно переступила порог. Марта сразу оттеснила ее могучим плечом на кухню, зажгла яркую лампу вместо маленькой, над столом.

– Ой, Галя, что-то ты бледная такая! – обеспокоилась Марта. Она поставила чайник. Галина сняла пальто, устроилась на табурете. Мебель в доме у Авдеевых новая. Прежде вообще никакой мебели не было, вспомнила Галина. В первый год вместо табуретов были перевернутые ящики… Как же давно это, оказывается, было!

– А что ты, Галя, думаешь – мы тут не обижались? – продолжала Марта, не способная долго держать на кого-то обиду. – Ты ведь не на пару дней уехала… И написала-то всего два письма! Григорий Александрович… Ну, о нем потом. Переживал очень. Другую не завел, не беспокойся.

– Я не беспокоюсь, – тихо проговорила Галина.

Марта окинула ее пронизывающим взглядом, словно спрашивая: «А ты-то в Москве новым мужем не обзавелась, часом?»

– Я тоже никого… не полюбила, – сказала Галина, без труда угадав мысли Марты.

Марта оттаяла окончательно. Поставила на стол две чашки, придвинула сахарницу с колотым сахаром. Налегла могучей грудью на стол.

– Знаешь, Галя, в чем твоя беда? Ты эгоистка. Да-да, самая настоящая эгоистка. Зачем ты из Бурова жилы тянешь? Если не любишь его – разводись. Любишь – всегда будь рядом. Как бы тяжело ни было… Ты-то что решила?

– Не знаю еще… – тихо выговорила Галина.

– Ну вот, не знаешь! – всплеснула руками Марта. – Говорю же – эгоистка… А скажи, Галя, ты в Москве на ВДНХ была?

– Нет…

– Господи, в Москве столько времени провести и на ВДНХ не побывать! Куда же ты ходила? В рестораны? – Марта так и впилась взглядом в лицо Галины.

Галина устало, невесело улыбнулась.

– Дома я была, Марта. Дома. Не мучай ты меня… С мамой и папой. Телевизор смотрела.

– Что, так все это время сиднем и просидела?

Марта изобразила лицом недоверие и даже презрение. Галина чуть сощурилась – готовила сюрприз:

– Вовсе и не сиднем… Я курсы закончила модельеров. Приобрела еще одну профессию.

Она с удовольствием заметила, какое впечатление произвели эти простые слова на Марту.

– Ой, правда? Что угодно можешь сшить?

– И сшить, и связать… – подтвердила Галина. – Только машинки у меня нету.

– Есть у меня машинка, швейная моя машинка, все мое достояние и приданое, – ответила Марта и ловким движением извлекла из-за батареи обернутый в газету журнал «Силуэт», издаваемый Таллинским домом моделей. – Гляди, я тут себе модельку какую приглядела… Ты ведь сможешь сшить? Я от мальчишек прячу, а то навырезают картинок, все испортят… И вот тут еще хорошая моделька, глянь…

Они склонились вместе над журналом. Потом Галина вдруг побелела, закатила глаза и обмякла, уронив голову на стол.

Марта ахнула, набросила на себя шаль. На бегу натянула полушубок, сунула ноги в валенки. Позвала детей:

– Бросайте ваши уроки, посидите с тетей Галей!

– Тетя Галя приехала?

– Приехала и заболела! – сказала Марта.

– А чего она заболела – оттого, что приехала?

– Она уже больная приехала, – ответила Марта.

– Она в Москве заболела? – не унимались дети. – Папа говорит, Москва хоть кого угробит.

– Все, хватит! – сердито оборвала Марта. – Я сказала, с тетей Галей посидите. Не шумите. Если она пошевелится, дайте ей воды. Все. И не пугайтесь, она не помирает.

– А тетя Галя… – снова завели дети.

Марта сказала:

– Если я тут с вами еще полчаса проболтаюсь, тетя Галя умрет.

Она выбежала из дома. До больницы было недалеко, но все-таки полчаса понадобилось. Машины не было, доктор – молодая женщина, дежурившая в ночную смену, – пошла с Мартой пешком. Когда женщины вернулись, Галина уже пришла в себя. Илья Ильич был дома. На столе и на полу обнаружилась лужа воды – очевидно, дети пытались напоить тетю Галю, выполняя приказание матери. Галина улыбалась виновато, как все больные, из-за которых внезапно поднимается суматоха.

– Немедленно лечь! – распорядилась врач. – Помогите ей добраться до постели.

Илья Ильич подхватил Галину под руки, довел до кровати. После этого доктор решительно изгнала всех из комнаты. Илья Ильич пошел звонить Бурову.

Григорий Александрович примчался почти мгновенно. Ему даже не позволили войти. Доктор вышла сама.

– Вы грязный, – строго произнесла она, – а Галина Родионовна уже спит.

– Спит?

– Да, я поставила ей укол… Завтра – немедленно в больницу.

– Что с ней?

– Думаю, язва желудка. Трудно сказать при поверхностном осмотре, чем спровоцирован приступ, но думаю, что на нервной почве. В больнице мы произведем более полное обследование, назначим лечение.

За спиной врача возникла Марта.

– Если это она из-за тебя, Григорий, в таком состоянии, – пригрозила она, – я ведь не погляжу, что ты начальник! Со свету сживу, так и знай.

Буров пропустил эти слова мимо ушей.

– Спасибо, Марта, – проговорил он, – спасибо, что была рядом.

– Теперь ты будь рядом, – сурово приказала Марта.

Илья Ильич маячил за ее плечом.

– Когда товарищ доктор уйдет, Саныч, заходи к нам ужинать. Успеешь еще в свою холостяцкую берлогу. И с Галкой посиди. Она все равно спит и не узнает, что ты прямо с работы, в грязном.

* * *

Нога у Маши поболела недолго. Скоро уже стало ясно, что это просто ушиб. Вера помогла – наложила холодный компресс, чтобы не было отека. Половину рабочего дня Маша лежала на диване с компрессом, «как барыня», а потом ее окончательно отпустило. Вера расставляла книги по полкам и обсуждала – больше сама с собой, чем с Машей, рассеянно блуждавшей глазами по строкам «Кавказского пленника», – животрепещущую тему замужества.

– Надо бы мне наконец определиться, – говорила Вера. – Вот Дмитрий Дмитриевич Клевицкий – до чего симпатичный мужчина! И я уже, кстати, выясняла, стороной, конечно, себя не афишируя: он разведенный. С женой врозь живет.

– Клевицкий для тебя старый, – сказала Маша.

– Ой-ой, кто бы говорил! – возмутилась Вера. – Сама-то по Векавищеву сохнешь! А он тебе вообще в отцы годится…

– Я не сохну, – сердито отмахнулась Маша. – Что за глупости. И замуж не собираюсь. И вообще, мы о тебе говорили, а не обо мне. И я тебе говорю, что Клевицкий старый.

– Он зрелый, умный, – поправила Вера. – Раз уже обжегся на неудачном браке, значит, женой будет дорожить… Да и потом, Машка, гуляли мы с молодыми, помним, чем это заканчивается! Нет, нам кого понадежнее подавай.

– Знаешь, Вера, что я о тебе на самом деле думаю? – задумчиво произнесла Маша и отложила книгу.