Текст книги "Большая нефть"

Автор книги: Елена Толстая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Елисеева Болото знал не то чтобы близко – но работали все же вместе. Приблизительно догадывался и чего ожидать от нового мастера. Так что никаких новостей для Василия тут не было. Елисеева нужно поддержать, и Болото выжидал подходящего момента. А еще любопытно было Василию, как выкрутится молодой специалист теперь, когда за спиной не маячат такие зубры, как Векавищев с Авдеевым. Вроде бы пока не смущался. Ну что ж, молодец. Давай жги дальше.

Один из бурильщиков приподнялся:

– Да мы ж не против работы, товарищ начальник! – Он прижал руки к сердцу. – Только вот жить и питаться как скоты не хотим.

Другой прибавил:

– Мы уже про себя решили: человеческих условий не будет – уедем домой.

– Проблемы решу, – проговорил Елисеев, переводя настороженный взгляд с одного лица на другое. – Это я обещаю.

Ахметов невесело рассмеялся:

– Да ты не обещай, просто реши. А то много раз нам тут сказочки рассказывали.

Так, пора. Болото встал, вытер ладони о штаны.

– Ладно, все понятно, – подытожил он. – Пошли работать.

Елисеев проводил его глазами. Если Болото не будет на его стороне – бригаду он потеряет.

Болото между тем не спешил. Продолжал наблюдать, делать выводы. Одно дело – когда они вместе ходили под началом у Векавищева, другое – когда Елисеев сам заделался начальником. Поглядим, поглядим, какой из него начальник. «Проблемы решу» – какой скорый!..

Новое столкновение произошло вечером, во время ужина. Елисеев зашел в столовую, быстро осмотрелся по сторонам. Люди уже сидели за столами, накрытыми клеенкой. Клеенка старая, потертая, но чистая, без свинства. Вообще выглядит столовая прилично, решил Елисеев и заглянул в окошечко раздачи. И повар ему понравился: похож на персонажа из мультфильма. Полный, румяный, в чистом белом фартуке и колпаке. Поздоровался с мастером приветливо, самолично «насыпал» борща в тарелку, плюхнул сметанки, присыпал высушенной зеленью и подал с улыбкой:

– Будьте любезны.

Елисеев не знал, но повара так и называли здесь – «Будьте любезны». Не знал он и того, что такое приветствие слышит от повара далеко не всякий…

Поглощенный сегодняшними впечатлениями и раздумьями о тяжелом наследстве, которое осталось ему от прежнего мастера, Елисеев машинально принялся хлебать борщ. Да, вкусно. «Нажористо», как говорят мужики. И мяса кусочек нашелся, да и сметаны «Будьте любезны» не пожалел.

Елисеев так глубоко зашел в свои мысли, что не обратил внимания на соседа по столу. А сосед – Василий Болото – пристально буравил мастера недобрыми глазами. Наконец заговорил:

– Вкусно?

Елисеев вздрогнул, будто пробудился ото сна. Удивленно глянул на Болото. Странный вопрос. Это что – вместо «приятного аппетита», что ли?

– Вкусно, – ответил Елисеев.

И только теперь насторожился. Ох не просто так заговорил с ним молчун Болото! Что-то нехорошее у буровика на уме.

– А мне невкусно, – отрезал Болото. – Может, тарелками поменяемся?

Елисеев поднял бровь.

– Ты что… хочешь сказать, что руководящему составу здесь положено лучшее меню?

– Ага, – развязно ответствовал Болото. – Именно. А вы что, не заметили, Георгий Алексеевич? Разве повар при раздаче не сказал вам «Будьте любезны»? Он такое не всякому говорит, а только избранным членам общества. Как в английском клубе с джентльменами.

Елисеев был настолько поражен услышанным, что пропустил мимо ушей удивительное в устах драчуна и работяги Василия Болото упоминание об «английском клубе с джентльменами». Да тут… крепостное право какое-то! Ярость медленно вскипела в душе Георгия. Но он не был бы верен себе, если бы позволил этой ярости выплеснуться через край. Несколько секунд он прислушивался к тому, как гнев и неистовое желание срочно набить повару морду утихают, остывают, превращаются в ледяную уверенность в собственной правоте. Георгий отодвинул от себя тарелку, не спеша направился к окошку раздачи. Он уже видел улыбающееся приятное лицо повара.

Болото с ехидным любопытством наблюдал за происходящим.

Елисеев вошел на кухню и уставился на повара. Теперь тот слегка смутился.

– Что-то не так, Георгий Алексеевич? Борщ нежирный?

– Какое право вы имели, – слегка задыхаясь от сдерживаемого гнева, заговорил Елисеев, – делить бурильщиков на касты?

– Что, простите, будьте любезны? – пискнул повар.

Происходило что-то странное. Начальник недоволен. Однако повар не испугался. Нужно просто выяснить, что именно не устраивает нового начальника, и поправить дело.

– Разные меню, – пояснил Елисеев и скрипнул зубами.

Повар с облегчением вздохнул.

– Бывший буровой мастер был не против, – объяснил он. – Ситуация ведь какая: хороших продуктов в любом случае на всю бригаду не хватит, поэтому приходится чем-то жертвовать…

– Вот тобой и пожертвуем, – совершенно успокоившись, произнес Елисеев. – Прямо сейчас.

Он схватил повара за ухо, морщась от отвращения, и выволок из пищеблока. Василий Болото с нескрываемым наслаждением наблюдал за этой сценой. Следует отдать Василию должное – особенного злорадства он не испытывал. К физической боли Болото относился равнодушно, потому что – в этом он Маше не соврал – он действительно занимался боксом. Есть много вещей, гораздо более значительных, нежели физическая боль. Например, вот такие забавные сценки. Они и сами по себе занятные, а если еще учесть, что речь идет о некоем возмездии, о восстановлении справедливости… Настоящий праздник для ценителя изящных искусств.

Елисеев вышвырнул повара «Будьте любезны» за дверь. Буровики еще слышали, как он говорит, обращаясь к Вахиду:

– Завтра первым же рейсом отправь этого лизоблюда к чертовой матери с буровой. Есть поблизости деревня? Надо бы нам нанять нормальную повариху…

Рыдающий голос повара:

– Начальник, я же хотел как лучше!..

И наконец яростный крик Елисеева:

– Молчать! Будьте любезны!..

«Да, этот, пожалуй, подходит», – решил Болото и флегматично доел сперва свою порцию, а потом и остывшую елисеевскую.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Кадровый вопрос продолжал донимать Бурова, и с каждым днем все острее. Люди не выдерживали тяжелых условий работы и уезжали на большую землю. Вот так пришлось распрощаться с Банниковым, который несколько лет более-менее успешно занимался бытовыми вопросами нефтяников. Ничего не поделаешь. Банников уже не юноша, лучшие годы своей жизни отдал освоению новых земель… А теперь подступили проблемы со здоровьем. Возраст, знаете ли. И ночевки на сырой земле, и падения с крыш – когда-то все это казалось ерундой, подумаешь, упал, встал да отряхнулся и десять лет об этом не вспоминал… Но прошли десять лет – и вспомнился каждый синяк.

Вопрос даже не обсуждался. По заключению медицинской комиссии, ехать в более теплый и подходящий климат необходимо как можно скорее. «Через год товарищ Банников вообще не годен будет ни для какой работы, так что не вижу смысла ему задерживаться. Он вам, Григорий Александрович, больше не опора», – отрезал правду-матку врач.

И Банников собрал чемоданы. Он понимал, что врач прав. В глубине души немного радовался отъезду. Усталость накопилась, появилось желание просто посидеть на солнышке, ничего не делая, с книгой на коленях… Сдался старый волк. От Бурова, конечно, свои настроения он скрывал. Улыбался на прощание и смущенно разводил руками:

– Сам понимаешь, Григорий Александрович, если бы не здоровье… Эх, подвел я тебя.

– Ничего, – Буров хлопнул его по плечу. – Выздоравливай. Желаю удачи на новой работе.

– Кабы я уехал, если бы не доктора… – сказал Банников, усаживаясь в машину, чтобы ехать на аэродром.

– Ну все, пора, пора! – Буров помахал ему рукой, а когда машина отъехала, повернулся к Дорошину: – Жаль, хороший был работник. Что теперь делать – ума не приложу. Из Москвы сообщали, что пришлют мне нового зама. Когда пришлют, кого? Каким еще окажется – да и сработаемся ли… Или новая версия Михеева приедет следить за каждым моим шагом да доносить по телефону высшему руководству…

– Ты в преждевременный пессимизм не впадай, Григорий Александрович, – сказал парторг. – Многие с нами работали, многие от нас уехали, многие приехали.

– Ты мне описываешь ситуацию текучки кадров, – поморщился Буров. – Я это все знаю. Как с ней бороться – вот что ты мне скажи.

– Пока человеческих условий не будет, таких, чтобы людям привлекательно было бы жить в Междуреченске, – никак. – Парторг не питал иллюзий. Буров, впрочем, тоже. – Сюда приезжают на заработки. Наемники, одно слово! А нам нужно, чтобы сюда приезжали жить. Понимаешь, Саныч? Жить и трудиться на благо этого края. Поэтому, ты уж меня прости, конечно, но Банников уже не справлялся. Нужны свежий взгляд и новые силы.

– Когда-нибудь и нас с тобой так же спишут, – мрачно предрек Буров.

– Это еще когда будет… – Дорошин махнул рукой. – Кстати, ты в курсе, что и Федотов скоро нас покинет?

– Вот эту новость я плохой не назову, – ответил Буров. – Он хоть и толковый главный инженер, но до чего мужик неприятный… И тоже, знаешь ли, дятел – постучать любит начальству.

Дорошин неопределенно пожал плечами. Он старался, по мере сил, избегать такой неприятной темы, как доносительство. Сам никогда не «стучал», на доносы, особенно анонимные, не «реагировал», но остановить стукачей тоже не останавливал. Не в силах был.

– Макар, – прицепился Буров, – вот ты объясни мне, как партийные курсы могут помочь в работе главному инженеру? Зачем Федотов туда едет? Чему его там будут учить?.. – После паузы, во время которой парторг отводил глаза и всячески демонстрировал свое нежелание обсуждать вопрос. Буров вздохнул: – Ладно. Может, он там навсегда останется…

– Кого намечаешь на место Федотова?

– Есть кандидатура, – ответил Буров. Теперь он выглядел как будто смущенным. Вообще-то смущенным товарищ Буров никогда не бывал, но Дорошин слишком хорошо знал его. Достаточно хорошо, чтобы понять: тема деликатная. И мгновенно угадал имя.

– Векавищев?

– Да.

– Сам с ним поговоришь? – настаивал парторг.

– Сам и поговорю, – взъелся Буров. – Что он, красна девица? Обихаживать его еще… Я бы его вообще в аптеку сдал на опыты. Говорят, змеиный яд сейчас начали широко применять в лекарствах. Вот пусть с клыков у Векавищева и капает… в пробирку… Тьфу ты. – Он вздохнул. – Еще одно. Уже не в первый раз слышу. Стычки между нашими и местными. Появился какой-то эстонец с автобазы, сколотил чуть ли не банду, причем ходят они с красными повязками дружинников. Вроде как наводят порядок. В общем, Макар, это тоже проблема. Точнее, я не хочу, чтобы это стало большой проблемой – давить надо в зародыше. Местная милиция их шайку покрывает. Поэтому придется нам самим.

– Какой еще эстонец с автобазы? – переспросил Дорошин.

Буров сморщился, как от зубной боли.

– Зовут Александр Койва. Родом из Тарту, что ли. Появился в Междуреченске, можно сказать, ниоткуда. Вот его не было – и вот он уже здесь, работает на автобазе и пользуется авторитетом в определенных кругах местной шпаны. Ходит с красной повязкой в окружении своих клевретов и творит, что ему вздумается. По слухам, он из уголовников.

– Слухи, слухи, – вздохнул Дорошин. – Что делать будем?

– Это ты мне ответь – когда у нас будет ДНД? – вопросом на вопрос ответил Буров.

– Сегодня, – сказал Дорошин.

Обещание нереальное, и оба понимали это.

– Сам с повязкой пойдешь, – решил Буров. – И я тоже. Буду вместе с тобой дежурить… Что ты смеешься, Макар? Не сумели мы с тобой людей организовать – значит, придется самим поработать.

* * *

А хулиганье в Междуреченске действительно начало забирать силу. Для начала Койва стакнулся с местными, безошибочно выбрав нескольких наиболее авторитетных парней и прилюдно обломав им рога. После этого совершил визит в местное отделение милиции. Спросил главного, представился.

Старшему лейтенанту Харитонову Койва понравился. Деловит, собран, неприятные вещи выражает намеками, но крайне отчетливо. Ну и репутация у него уже устоявшаяся, несмотря на короткий срок проживания в Междуреченске. Харитонову об этом доложил его сынок, один из тех, что лупцевал дурака-геолога.

«Крепкий мужик, папа, – сообщил сынок отцу, – и взгляд у него – мурашки бегают. Ты, говорит, у шпаны главный, и я это, говорит, уважаю, но не дай тебе бог встать мне поперек пути… Я ему: да кто ты такой, чтоб я тебя боялся? – Ну, перед пацанами неловко-то хвост поджимать – а он спокойно так: я тебе, мол, посоветовал, а ты не дурак, чтобы не прислушаться…»

Харитонов был невысокого мнения об умственных способностях своего отпрыска, однако в наблюдательности ему отказать не мог. И потому к разговору с Койва приготовился заранее. Знал: если Койва действительно таков, как описывают, то не преминет явиться к органам правопорядка. Первым придет. Уважение покажет. Заодно и почву прощупает. В маленьких, отдаленных от центра городках редко бывает так, чтобы милиция оказалась бесстрашной и неподкупной.

Оба с интересом разглядывали друг друга при тусклом свете железной, выкрашенной в черное лампы. Наконец Харитонов нарушил молчание:

– Ну что, Койва, наслышан я о тебе. Молодец. И пацаны твои молодцы. Дело делаете хорошее. За порядком в Междуреченске следите. До драк не доводите. Безобразных избиений и шатаний в пьяном виде не допускаете. Словом, настоящие дружинники, народные мстители.

Койва, несомненно, вышел из тюрьмы совсем недавно. Харитонов видел это по нездоровому цвету его лица, угадывал в каждом движении, в повадке. И это у него была не первая ходка. Уверенный в себе, хитрый, злой человек. Очень хорошо, лучше не придумаешь.

Харитонов наклонился, выдвинул ящик. Койва не пошевелился, но напрягся. В таком ящике у начальства что угодно может быть: бутылка спирта, оружие, документы. И точно, Харитонов вынул револьвер. Аккуратно положил его на стол. Койва проводил револьвер жадным взглядом изголодавшегося. Но по-прежнему не двигался – ждал, что дальше будет.

А дальше на свет явилась пачка красных нарукавных повязок с надписью «ДНД». Харитонов выпрямился, посмотрел Койва прямо в глаза.

– Тут буровики решили организовать отряды добровольных дружинников, чтоб за порядком наблюдать. А я им знаешь что сказал? Что не надо, потому что уже есть.

И решительно придвинул пачку красных повязок в сторону собеседника. Тот покосился, но не притронулся к подношению. Ждал, что будет дальше.

А… ничего. Харитонов продолжал спокойно, уверенно:

– Руководству твоему я позвоню. Премию не обещаю, а грамота будет.

Койва некоторое время соображал, выискивал скрытый подвох. Ясное дело, когда Харитонов говорил о «руководстве», речь не шла об автобазе. О каком-то другом руководстве, о людях, которые будут отныне покровительствовать Койва, давать ему премии, писать на него положительные характеристики. Интересно. Ему обещают не просто власть над городком, а кое-что понадежнее.

Койва решил окончательно прояснить ситуацию:

– А кто у меня руководство-то?

– Руководство у тебя – комсомол, – многозначительно произнес Харитонов. – Тебе двадцати восьми нет еще? Значит, комсомол. Однозначно.

Койва закатил глаза. Большей глупости он уже давно не слышал. Но, как говорил один до крайности авторитетный человек, чем гнуснее ложь, тем охотнее в нее верят. Пусть будет комсомол.

– Ну, чем еще могу помочь молодым комсомольцам-дружинникам? – окончательно расслабился Харитонов.

– Оружие не дадите? – полуутвердительно спросил Койва.

– Не дам, – с сожалением покачал головой Харитонов. – Не положено.

– А вот зря, – назидательно, чуть свысока отозвался Койва. – Каждая шпана здесь ходит с обрезом. Буровики монтировки под пиджаками носят. Я считаю, что правда – она же должна быть с кулаками, – выдавил он фразу, увиденную когда-то в газете.

Харитонов нахмурился. Кажется, Койва начал наглеть. Права какие-то качает, гляди ты. Револьвер ему.

– Ну, у тебя и твоих пацанов с кулаками-то все в порядке, – резко обрубил он. – И помни: единственное твое начальство – это я. Другого нет.

– Ясно, гражданин начальник, – пропел Койва и смахнул пачку нарукавных повязок к себе в шапку.

* * *

Работы у дружинников – и настоящих, и мнимых – действительно было по горло. В городке катастрофически не хватало женщин. На каждую невесту приходилось до пяти женихов. Замужние женщины в счет не шли, но даже если сосчитать всех, вплоть до тети Кати, то все равно выходило неутешительное соотношение «одна к трем». С приездом нефтяников демографическая ситуация резко ухудшилась. Мужики дурели, глушили себя работой и водкой.

Тем не менее с наступлением более-менее теплой погоды возобновились танцы. На деревянной площадке отплясывали без устали и местные, и приезжие. Танцы устраивали в пятницу, субботу и воскресенье.

Вера все-таки вытащила Машу на танцульки.

– Ты ведь в городе привыкла к разным развлечениям, – убежденно говорила Вера. – Скажешь потом, что Междуреченск – дыра, даже повеселиться толком не умеют. А у нас тоже… И музыка самая современная.

 
Жил да был черный кот за углом… —
 

разливалось в темноте с пятачка, ярко освещенного тремя прожекторами.

Маша рассеянно улыбалась. Она думала о Векавищеве, который пробуждал в ней желание прижаться к надежной мужской груди и забыть о том, каким опасным, каким неуютным может быть мир… Думала и о Василии Болото, чья близость сердила и волновала ее. На кого она сердилась – на него или на саму себя?.. Музыка мешала ей сосредоточиться на мыслях, и Маша в конце концов выбросила все из головы.

Вера тоже была сегодня необыкновенно тихая. Пока Маша бродила в темноте и мечтала, сама не зная о чем, Вера присела на скамейку. Ей даже не хотелось танцевать, пожалуй. Хотелось побыть одной, послушать музыку. Странно все так складывается…

Но уединение ее было нарушено, и очень скоро. Вера с неудовольствием увидела рядом с собой четверых молодых людей из компании молодого Харитонова. С ними был еще пятый, его она тоже знала – работает на автобазе. Сейчас, говорят, сильно сдружился с тем пришлым, с Койва. Неприятный мужик, кстати, и уже не первой свежести.

Дохнув на Веру запахом подкисшего соленого огурца, «неприятный мужик» сказал:

– Верунь, потанцуем?

Вера прикинула – как бы ловчее отшить его. А он осклабился так развязно, что ей стало совсем мерзко на душе, и она ответила прямо:

– Не хочу. Староват ты для меня.

Мужик неприятно рассмеялся:

– Надо же!.. Морду воротит. А мне вот рассказывали, что ты более сговорчивая.

Он улыбался уверенно, нагло. Про таких, как она, подобные мужики говорят «объедок». Еще молодая, еще свежая, но уже «объедок».

«Нет, – яростно подумала Вера, – ничего подобного. Я – царевна. Так мне Маша говорила. Царевна. Я не порченная вам…»

– Что ты сказал, поганец? – прищурилась она.

Однако мужик нимало не смутился. Тем более что за его спиной приплясывали от холода дружки-приятели. Он схватил Веру за руку, потащил за собой.

– Да ладно тебе ерепениться, пошли танцевать. Строишь тут из себя Белоснежку…

– Пусти! – Вера попыталась ударить его, но он, посмеиваясь сквозь зубы, уже выволок ее на танцплощадку и начал выворачивать ей руки, вертя в танце.

– Ты что делаешь? – закричала Маша, бросаясь на помощь подруге.

Харитонов резко оттолкнул девушку, и Маша упала. За нее вступился нефтяник (которому она, сама того не желая, отдавила ногу). Харитонов повалился, держась за челюсть. Для того чтобы закипела драка, потребовалось всего несколько секунд.

– Люди, что вы делаете?.. – прошептала Вера, наблюдая побоище. Маша встала, подошла к ней, девушки обнялись…

В кино драки выглядят по-другому. В кино у людей нет ни запаха, ни цвета. Они плоские и черно-белые. И дерутся очень красиво и изящно, как будто исполняют балет. Это потому, что с артистами поработал постановщик трюков.

В жизни же все обстояло гораздо менее эффектно. Воняло, как в зверинце, люди лупили как попало, падали, раскорячившись, утробно рычали… Неожиданно что-то надломилось в Машиной душе. Она с легкостью могла представить себе одним из этих дерущихся Василия Болото и, что еще более ужасно, – Андрея Ивановича. При каких-то обстоятельствах любой из них превратится в злобное, размахивающее кулаками существо, которого менее всего заботит, как оно выглядит и как от него пахнет.

Наконец появились милиционеры. Маша бросилась к ним, чтобы попросить о помощи, но они отмахнулись от девушки. Младший лейтенант, возглавлявший наряд, громко прокричал:

– Так! Что здесь происходит?

К нему мгновенно подбежал один из людей Койва. Глаз у «дружинника» был подбит, но держался он как человек, уверенный в своей правоте:

– Да вот, – он показал рукой на одного из нефтяников, – они хулиганили, а мы пытались унять.

Вера не выдержала такой несправедливости и вмешалась.

– Это не так было! – закричала она, прижимая руку к груди.

Несправедливость происходящего жгла ее как огнем, слезы заблестели на глазах. Но увы, никто даже и не подумал слушать Веру. Милиционеры переглянулись с людьми Койва. Те решили укрепить позиции:

– Товарищ лейтенант, да вы посмотрите на ихние лица, они же пьяные, от них водкой несет!

Абсолютно трезвый молодой человек из числа нефтяников даже задохнулся.

– Кто пьяный? Кто здесь пьяный? – закричал он, готовясь снова вступить в драку.

– Сержант, – приказным тоном молвил младший лейтенант, – оформляйте нарушителей.

Сержант уже «оформлял» – крутил нефтянику руки за спиной.

Вера набросилась на харитоновского приятеля:

– Ну ты гад! Ты меня грязными руками своими лапал, а теперь хочешь в герои заделаться?

Тот лишь усмехался да отворачивался. Верка еще получит свое. Много воли забрала. Ничего, Глеб ее укоротит.

Маша со свойственным ей идеализмом еще не утратила веры в органы правопорядка. Поправила платочек на голове, решительно и спокойно заговорила:

– Товарищ лейтенант, это все ложь. – Она показала на Харитонова с компанией. – Они к нам пристали, а ребята-нефтяники помогли.

От волнения Маша слегка задыхалась, но держалась уверенно. Ей нечего бояться – она разговаривает с представителем советской власти. И она права.

– Да кто к тебе, селедка, приставал? – взъелся мужик, отшитый Верой. – Я вообще с Веркой пришел общаться…

Вера вспылила, сама полезла в драку – и засветила бы мерзавцу пощечину, если бы Маша не удержала ее за руку.

– Вера, мы не можем себе позволить выглядеть таким же быдлом, как эти… господа, – выговорила она брезгливо последнее слово.

– Мы будем жаловаться! – сказал арестованный нефтяник. Он больше не «искал правды» и не вырывался, но полон был решимости бороться.

– Жалуйтесь, – равнодушно произнес младший лейтенант. – Но сначала отсидите пятнадцать суток за появление в нетрезвом виде в общественном месте.

Вот так и появляются кляксы на биографии. Пятнадцать суток – тьфу, они быстро пройдут, но «появление в нетрезвом виде в общественном месте»? И ведь никто не будет проверять, трезвый он или не трезвый. Запишут – «пьяный», и все, ходи с клеймом пьяницы до конца дней. Впрочем, парень был из бригады Векавищева. Андрей разберется – поверит. Да и места здесь… Сибирь. Здесь хрустальная биография не требуется. Ладно.

Задержанный, милиция и «дружинники» давно уже ушли. Танцы, как ни странно, возобновились. Только Вера с Машей все еще стояли с краю. Теперь им точно ничего не хотелось, только поскорее вернуться домой. Вера с досадой показала Маше оторванный рукав плаща.

– Ты посмотри, что сделали, гады… Ну гады же!

В ее глазах заблестели слезы.

Маша тихонько обняла подругу.

– Пошли домой, Вера. Не надо было нам с тобой на эти танцы ходить.

* * *

Противопоставить банде Койва, которая «наводила порядок» в Междуреченске, можно было только одно: вторую добровольную народную дружину. Созданную Буровым и Дорошиным. И руководство у этой дружины будет не липовым, как у Койва, а самым что ни есть настоящим: обком партии. Вот так.

Бурову приходилось решать одновременно целое море вопросов. Для начала – помириться с Векавищевым. Пришлось ехать к «красной девице» еще раз и разговаривать лично. Разумеется, Бурову подвернулся крайне удачный предлог… Такой предлог, что лучше и не потребуется. Ну и встряхнуть Андрея Ивановича тоже не помешает. Чтобы не дулся.

Григория Александровича встретил Авдеев.

– Где? – шепотом спросил Буров.

Авдеев кивнул на вагончик.

– Как увидел твою машину – сразу туда забрался, как барсук в нору.

– Знатно… Он еще бы голову в песок прятал, – фыркнул Буров.

– Так копать много придется, – спокойно ответствовал Илья Ильич, человек практичный.

– Сильно злится? – продолжал спрашивать Буров.

Авдеев пожал плечами.

– Так даже имя твое упоминать запрещено.

– Во как! – Буров покрутил головой и повысил голос: – В таком случае, не были бы вы так любезны, Илья Ильич, передать Андрею Ивановичу, что я тут приехал по важному делу. Хочу вас от него забрать на другой участок.

– Так Саныч, – тихо проговорил Авдеев, – я же не поеду…

И тут из вагончика ураганом выскочил Векавищев. Он был красен, как свекла, глаза его сверкали. Буров даже испугался – не перегнул ли он палку. После некоторых «шуток» люди действительно годами не разговаривают, а Векавищев был ему дорог: и как незаменимый работник, и как старый друг.

– Ты! – заорал Векавищев, начисто забыв о своем бойкоте. – Ты, Саныч, ты!.. совсем уже!.. Я тебе в глотку вцеплюсь, честное слово! Сперва Елисеева забрал, теперь Ильича тебе подавай?

Буров отпрянул и делано засмеялся, всем своим видом показывая, что эта вспышка бурной ярости его отнюдь не испугала.

– Тут особый случай, Андрей. Совершенно особый. Я его на самый сложный участок перебрасываю.

– Здесь тоже, знаешь… не сладко! – отрезал Векавищев. Багровая краска постепенно сходила с его щек. Все-таки начали они с Буровым разговаривать. Хоть кричат друг на друга, но все же…

– Саныч, – повторил Авдеев, – ты же имей в виду, что я рапорт подам, но отсюда ни ногой.

– Поедешь за милую душу, – уверенно сказал Буров. – Не сомневаюсь ни секунды. Вот прямо сейчас со мной поедешь. В роддом! Сын у тебя родился, Илья! Сын!

Авдеев вскрикнул и, по-медвежьи раскинув руки, обнял обоих друзей…

Когда взрыв радости поутих, Векавищев все-таки добавил подрагивающим голосом:

– Значит, так, Григорий Александрович. На собрании по делу Казанца я свою позицию считаю правильной. Твою, соответственно – нет… И еще раз без моего ведома заберешь кого-то с буровой – возьму отпуск за свой счет и поеду жаловаться в министерство. Согласен с такой постановкой вопроса?

– Согласен, – сказал Буров. Он сейчас на все был согласен, даже на министерство. Ему еще предстояло объявить Векавищеву, что с буровой забирают его самого. Нужен главный инженер. Позарез нужен!

* * *

Через пару дней в Междуреченск прибыл, как ни удивительно, новый зам по быту и кадрам. Быстро нашелся. Буров сразу насторожился, но новичок «прощупался» быстро: не карьерист – энтузиаст. И во многом прямая противоположность уехавшему Банникову.

Клевицкий Дмитрий Дмитриевич, в прошлом военный строитель, теперь намерен был заниматься мирным строительством. Это был высокий, худой, сутулый человек лет сорока, с длинным носом и маленькими цепкими глазками. Казалось, нет такой вещи, которая способна обескуражить его, сбить с толку. Он был готов к любым, абсолютно любым неожиданностям. Имея перед глазами ясную, конкретную цель, Дмитрий Дмитриевич не беспокоился ни о личных бытовых удобствах, ни о том, как он будет выглядеть в глазах начальства или подчиненных. В своем роде это был фанатик, одержимый делом.

Пробыв на работе приблизительно половину дня, Клевицкий принес Бурову десять докладных записок. Все в устройстве быта нефтяников было неправильным: от поселка до отопления. Детский сад держится на энтузиазме работниц. В котельной назревает бедствие. Необходимо заняться электропроводкой. Ни в коем случае нельзя упускать из виду безобразную организацию досуга трудящихся. Мы живем не для того, чтобы работать, а работаем для того, чтобы жить. Человеку необходимо разнообразить свою жизнь. Если он не находит места, где можно культурно развлечься, он идет пить водку и драться с себе подобными на танцплощадке. Что несовместимо с обликом строителя коммунизма.

– Что вы предлагаете, Дмитрий Дмитриевич? – спросил Буров, ошеломленный этим напором.

– Дворец культуры нефтяников, разумеется, – ответил Клевицкий невозмутимо.

– По-вашему, это реально?

– Абсолютно. Я составлю смету, Москва поддержит, вот увидите.

– Я уже увидел… что заработал себе головную боль по собственному желанию, – вздохнул Буров. Клевицкий ему, несомненно, нравился.

Узнав об инициативе Дорошина и Бурова по созданию собственной ДНД, Клевицкий тотчас же изъявил желание присоединиться. Буров охотно взял его. Мужчина рослый, не первой молодости – в драку сдуру не полезет. Чем больше в дружине нефтяников – тем меньше вероятность столкновения с людьми Койва. Уголовники и мелкая шпана уважают силу.

Клевицкий, затягивая узел нарукавной повязки, заметил:

– У меня, Григорий Александрович, еще пять докладных готовы, завтра отдам. Готовьтесь.

– Всегда готов, – ответил Буров. – Сейчас за Векавищевым еще зайдем. Он небось у Авдеевых ужинает. Они его подкармливают, как беспризорника.

– Он и есть беспризорник, – сердито сказал Дорошин. – Давно уже жениться пора. – И прибавил многозначительным тоном, обращаясь к Клевицкому: – Вот Векавищев – это действительно головная боль.

Буров улыбнулся:

– Ну, пошли, дружинники!

* * *

У Авдеевых дома было уютно. Это все Марта. Она умела создавать домашний очаг в любых условиях. Где-то раздобыла ковер. Не слишком новый, но красивый. Висел на стене, радовал глаз. И буфет имелся, а в буфете блестели рюмки и фарфоровая собачка-солонка, которой не пользовались.

Старшие мальчики возились в другой комнате, там же спал в кроватке третий, недавно родившийся. Марта то и дело настораживала слух: не плачет ли. Но все было тихо.

Векавищев отогревался душой в этом доме. Авдеев, как всегда, посмеивался над ним.

– Значит, ты у нас теперь начальник, Андрей Иванович?

– И. о., – уточнил Векавищев, налегая на щи.

– Может, насовсем останешься. Будешь главным инженером, а? – продолжал Авдеев. И подтолкнул жену локтем: – Соли мало. Не любишь ты меня, Марта.

Марта рассеянно улыбнулась.

Авдеев, подсолив щи, продолжал:

– Ну а раз ты и. о. начальника, Андрей Иванович, значит, и во всех бедах можно тебя обвинять. На кого ж еще собак вешать? На нача-альника… – Он помолчал немного и заключил: – Мы ведь, знаешь, собираемся уезжать из Междуреченска.

Андрей Иванович поперхнулся щами.

– Уезжать? Зачем? Зачем тебе уезжать, Илья? Такую работу ты себе на большой земле никак не найдешь. Да и до пенсии тебе всего ничего осталось… Тут прибавки такие…

Он покачал головой.

Вмешалась Марта:

– Андрей, мы бы остались, но Витьке-маленькому понадобятся овощи, фрукты. Детское питание нужно, витамины. Где я все это в Междуреченске достану? Старшие сколько болели… Но старших я все же в другом месте поднимала, там хотя бы яблоки росли. У меня молоко кончается. Я ведь тоже… – Она улыбнулась невесело. – Недалеко до пенсии. А молочная кухня у нас где? Нет и не предвидится.