Текст книги "Большая нефть"

Автор книги: Елена Толстая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Вера насторожилась:

– Что?

– Тебе не замуж надо, а учиться. Поехать в большой город и поступить в институт. Будет диплом, высшее образование – ты совсем по-другому начнешь сама к себе относиться. И людей по-иному видеть начнешь.

– Что, ренгтеновское зрение приобрету, как для флюорографии? – фыркнула Вера.

Но Маша и не думала шутить:

– Я совершенно серьезно, Вера. Борьба за права женщин начиналась с борьбы за женское образование. Ты знаешь, например, что Софье Ковалевской запрещали в царской России учиться в университете?

– Так она поэтому в царя бомбу бросала? – удивилась Вера. Насколько она помнила свои школьные годы, право советского человека на образование не вызывало у девочки Веры ни малейшего энтузиазма. Напротив, оно воспринималось как тягостная обязанность.

– Бомбу бросала Софья Перовская, а мы говорим о математике, об ученом – Софье Ковалевской, – строго поправила Маша.

Вера чуть покраснела и принялась наматывать на палец локон блестящих каштановых волос.

– Верочка, я совершенно не хочу уличать тебя в незнании, – сказала Маша, вздыхая. – Я говорю о том, что царизм запрещал умной, талантливой женщине учиться. Ей приходилось добывать учебник по математике по секрету!

– Ничего себе! – вздохнула Вера. И снова вспомнила школу. Чтоб она, Вера, добывала учебник по математике или там по физике? Ужас!

– А когда она захотела учиться в университете, то поехала в Германию. И там ей пришлось писать особое прошение. Когда она входила в аудиторию, на нее все смотрели. И она краснела, опускала голову и тихонько пробиралась на свое место, а там сидела как мышка. Ты представляешь себе? А ведь она была талантливее их всех вместе взятых! Поэтому я и говорю тебе, Вера, что учиться, получать образование – для нас важнейшая задача. Когда ты будешь с профессией, с дипломом, ни один мужчина не сможет тебе диктовать. Ни твой брат, ни какой-нибудь Казанец. Поверь мне, если мужчина чувствует, что женщина – сама себе хозяйка, у него совершенно другое отношение…

– Ясно, – проговорила Вера. Она совсем завяла от этих разговоров. Ее воспитывали в убеждении, что главное – хорошо выйти замуж. А дальше уж жизнь сама собой покатится, к добру ли, к худу ли. Народятся дети, в квартиру надо купить ковер, хрустальную вазу, сервиз. Научиться делать соленые грибы на зиму. Ну и довольно…

– Иди домой, Вера, – тихо сказала Маша. Она тоже ощутила усталость.

– А ты?

– Я еще поработаю… У меня мыслей много.

– Ладно.

Вера чмокнула подругу и убежала. Маша грустно посмотрела ей вслед. Ни от чего не спасает образование, хоть высшее, хоть среднее профессиональное: ни от одиночества, ни от печальных мыслей… Ничего. Книги – тоже хорошие друзья.

Она услышала голоса при входе.

– Открыто, что ль, еще?

Поздние читатели.

Маша встрепенулась:

– Да, открыто! Входите.

Появились двое. Уже подвыпили. Но Маша привыкла не обращать на это внимания: после работы мужики принимали немножко для сугреву и подъема настроения, в этом не было ничего страшного.

– Маша, здравствуйте. А покажите нам ту книгу.

Маша встала, подошла к полкам. Те двое придвинулись к ней вплотную, один положил руку ей на плечо, как бы для того, чтобы развернуть в нужную сторону.

– Вон ту, ту… Там закладка заложена, бумажка – видите?..

Рука бурильщика сжала плечо Маши чуть настойчивее. Она дернулась, но рука не исчезала. Ладно. Сначала книгу достать, потом с рукой разобраться. Может, это он просто так – сдуру…

Второй топтался у Маши за спиной, так чтобы она не могла отойти. И тоже, кажется, норовил приобнять хорошенькую библиотекаршу.

Дверь стукнула о дверь, и знакомый глуховатый голос Васи Болото произнес:

– А ну, отойдите от нее.

Читатели повернулись к вошедшему:

– А чего?

– Того, – сказал Вася. – Отойди.

– Да мы книжку почитать пришли, – с ухмылкой заявил тот, что держал Машу за плечо. Однако руку убрал. (Вот чудо.)

– Ага, вижу, какую книжку, – отозвался Вася и кивнул. – Катитесь отсюдова, оба.

– А то что? – осведомился второй.

– Да, – подхватил первый, – что ты сделаешь?

Вася как-то устал объясняться с дураками и потому сокрушил одного хорошим ударом в подбородок, а вслед за тем отправил в полет и второго. Может, Василий Болото и не занимается боксом уже какое-то время, но некоторые навыки, как говорится, не пропьешь. «Космонавты» приземлились спиной на стеллажи, полки качнулись и обрушились на незадачливых Машиных ухажеров вместе с горой книг.

Василий подошел поближе и с любопытством уставился на барахтающихся мужиков.

– Ну что? – спросил он. – Как? До свидания или еще побеседуем?

– Ну тебя! – Злые, протрезвевшие, они ушли.

И тогда на Василия набросилась Маша:

– Ты зачем пришел?

Она гневно сжала кулачки.

Василий не стал тратить время на лишние разговоры, «здрасьте» там всякие, а спросил:

– Как нога? Не болит?

– Какое тебе дело до моей ноги?

– Так, – сказал Василий. – Говорили, что библиотекарша ногу сломала, а Векавищев на руках донес. Верно?

– Верно, – сказала Маша. – Я подвернула ногу, неосторожно проходя по стройке, и товарищ Векавищев действительно помог мне добраться до работы. Но теперь все прошло.

– А, – сказал Вася.

И замолчал.

– Я уберу, – прибавил он, созерцая разгром.

– Ты… зачем ты лезешь? – снова рассердилась Маша. – Не надо мне твоей помощи!

– Так они же к тебе липли! – удивленно протянул Василий.

– Я и сама могу за себя постоять, – сказала Маша, снова вспомнив недавний разговор с Верой про Софью Ковалевскую.

– Как же, сможешь… Тебя комар пополам перешибет, – сказал Василий с сожалением.

– Зачем пришел? – опять спросила Маша.

– Ты мне нравишься, – ответил он просто, как о само собой разумеющемся.

Маша прикусила губу. Этого еще не хватало! Глядя на ее огорченное лицо, Василий тихо спросил:

– А ты… ты Векавищева любишь?

Это было уже слишком. Маша закричала:

– Убирайся! Вон отсюда! Не лезь ко мне больше!

Василий медленно рассвирепел. Он вытащил из кармана пьесы Островского из серии «Школьная библиотека», бросил на стол и отрезал:

– Долг за мной был! Все! Больше меня здесь ничто не держит!

И выскочил как ошпаренный. Маша долго слушала, как гудит пустая библиотека после яростного хлопка входной двери. Потом перевела взгляд на рассыпанные по всему полу книги и заплакала.

* * *

Первой обо всем догадалась Марта. Когда Галина проснулась утром, Буров уже топтался, одетый, поблизости, автомобиль ждал возле дома.

– Гриша, – улыбнулась Галина.

Буров взял ее за руку, погладил. Она закрыла глаза.

– Как же я соскучилась, – прошептала она.

– Ну, хватит, – вмешалась Марта, оттеснив Григория Александровича. – Иди вниз, прогревай мотор. Мы скоро выйдем.

И когда Буров покинул комнату, Марта прямо спросила Галину:

– Ты когда была у врача в последний раз?

– Давно… Я даже не знала, что у меня язва. Был гастрит, но так это же у всех, кто живет на колесах, как мы…

Марта досадливо махнула рукой:

– Не притворяйся. Я о женском враче говорю.

– Что?! – Галина приподнялась на подушках.

– То. – Марта подала ей юбку, блузку. – Ты, матушка, беременна. Я еще вчера поняла.

– Да брось ты. Марта… – Галина быстро застегивала блузку и качала головой.

– Это тебе мать троих детей говорит! – торжественно объявила Марта. – И в больнице ты об этом в первую очередь скажи. А то они там начнут тебя лекарствами пичкать… Это для маленького очень вредно, учти. Диатез может быть. В нашей глуши только диатеза и не хватает, сама понимаешь…

Галина вышла на улицу, пошатываясь – и от слабости, и от ошеломительности полученного известия.

Она ждет ребенка. Теперь, когда Марта это сказала, у Галины не оставалось сомнений. А ведь еще вчера она даже не подозревала… А Гриша? Галина представила себе лицо Бурова, когда он узнает, и впервые за много времени рассмеялась от души, по-настоящему.

Совещание в управлении затянулось. Предстояло начинать добычу нефти по новой технологии. Вопрос назрел.

Условия бурения в Сибири экстремальны. Это не только крайне низкие температуры, которые характерны для большей части года, но и сплошное распространение болот. Для этих-то условий советскими специалистами и были разработаны кустовой метод бурения скважин и специализированные кустовые буровые установки. Кустовое бурение осуществлялось еще в тридцатые – на Каспии. Несколько скважин бурятся с общей площадки, а конечные забои находятся в точках, соответствующих проектам разработки месторождения. При этом установка перемещается от скважины к скважине за несколько часов.

При кустовом бурении скважин значительно сокращаются строительно-монтажные работы в бурении, уменьшается объем строительства дорог, линий электропередачи и водопроводов. Наибольший эффект от кустового бурения обеспечивается именно в болотистых местностях. Одна из основных особенностей проводки скважин кустами – необходимость соблюдения условий непересечения стволов скважин. Но это уже вопрос технологии. В управлении есть кому над этим работать.

Буров закончил собрание объявлением:

– Кустовое бурение мы начнем на буровых Векавищева, Елисеева и Казанца. Потом будем внедрять этот метод и на других буровых. На этом совещание объявляю закрытым.

Участники совещания разошлись. Федотов, Михеев, Дорошин, мастера… Остались только трое поименованных. Они не спешили. Многое еще предстояло обсудить и выяснить.

Векавищев не скрывал своего недоверия к новому методу. Куст – это грядущий букет проблем. Когда все идет по плану, все преимущества такого метода налицо. Зато случись авария – спасать придется не одну скважину, а сразу пять-шесть. Ну хорошо, три. Все равно это в три раза больше…

– Вот уж никогда не подумал бы, что на старости лет стану еще и железнодорожником, – проворчал Векавищев.

Буров насторожился:

– Не понял.

Векавищев поднял голову, насупился:

– А чего ты не понял, Гриша? – повысил он голос. – Вышка – она же теперь на рельсах стоять будет. Поэтому и день железнодорожника и день нефтяника станут для нас одинаково родными.

Буров махнул рукой:

– Тебе бы все шутить…

– Ага, – со свойственной ему ядовитой иронией отозвался Векавищев.

Елисеев подобных пикировок не любил, и, более того, он их не понимал. Намеки, подспудные течения, «скрытый диалог» – все это проходило мимо его сознания. Георгий предпочитал разговоры начистоту и не раз ставил собеседников в тупик прямыми, подчас слишком откровенными вопросами.

– Да что случилось-то? – прервал он наконец двух друзей.

Буров знал, как следует разговаривать с Елисеевым, и ответил без обиняков:

– Да план спустили такой – плакать хочется.

Казанец разразился притворными рыданиями.

Он даже платочек вынул. Всхлипнул пару раз.

Казанец был любимцем (если можно так выразиться) Михеева, его «призовой лошадкой». Михееву позарез нужен был собственный, ручной, прикормленный передовик производства. Чтобы было – когда настанет час – кого предъявить высшему руководству в противовес Бурову с Дорошиным. Дорошин опирается на Векавищева? Что ж, дорогие товарищи, прошу обратить внимание на молодого, способного, чрезвычайно трудолюбивого мастера Казанца. И так далее.

Именно Казанцу Михеев старательно создавал наиболее комфортные условия труда. Лучшую технику буквально выхватывал из-под носа у Векавищева и переправлял на буровую к Виталию. Новые трактора, машины. Но «лекарство» не помогало: показатели у Векавищева и Елисеева упорно становились лучшими.

Перед совещанием Михеев отвел Казанца в сторону и многозначительно предупредил:

– Буров будет говорить о кустовом методе. Учти, Виталий: я хочу, чтобы ты первым внедрил у себя куст. Никаких отговорок – в случае победы светит Звезда Героя Социалистического Труда… Ну, орден Ленина – точно. Со всеми вытекающими. Так что ушки на макушке.

– Новые бы трактора… – намекнул Виталий.

– Будут, – твердо обещал Михеев.

И вот теперь Казанец ронял притворные слезы, как бы сожалея о том, что план большой, а времени мало. Потом, как ни в чем не бывало, убрал платок и снова уставился на начальника.

Буров рассердился:

– Хватит хохмить! Где нефтепровод? Где железная дорога? Отстаем, товарищи! Результат нужен не сегодня, а уже вчера!

– Это как обычно, – вставил Векавищев. – Не переживай, Григорий Александрович. Справлялись же всегда – справимся и на этот раз.

Но Буров переживал. Не мог по-другому. Он обернулся к Елисееву.

– Георгий, у тебя самый сложный участок. Кругом – болота.

Елисеева, однако, это обстоятельство совершенно не смущало. Его, молодого специалиста, нарочно отправили на самый трудный участок и дали ему самую пропащую бригаду. Обычное дело. Новичок обязан пройти испытание. Сейчас никто уже не говорил, что «новый метод будут опробовать только самые опытные мастера; Елисеев же таким не является». Наоборот, он – в числе новаторов.

Кто-нибудь другой усмотрел бы в этом обстоятельстве повод для гордости, но только не Елисеев. Он считал, что все закономерно. Спроси его кто-нибудь пару лет назад – он предсказал бы события с точностью до месяца. Ничего особенного. Елисеев знал себя и никогда в себе не сомневался. А еще он верил в социалистический свободный труд и в новые технологии, которые всегда на пользу человечеству.

– Григорий Александрович, не вижу проблемы, – сказал Елисеев спокойно. И наконец расслабился и даже позволил себе пошутить: – Тем более у моего помбура говорящая фамилия – Болото…

* * *

Помбур с говорящей фамилией страдал как какой-нибудь чеховский персонаж. Скажи кому – засмеют. Поэтому он никому и не говорил. В свободное время глушил плохие мысли чтением классической литературы. Классики занимали его: они ухитрялись вывести Василия из себя настолько, что он даже забывал о собственных сердечных невзгодах. Ну что за слабаки эти герои! Даже Печорин. Вроде толковый парень, а куда приложить себя – не знал. Не говоря уж о всяких там Лаврецких… Да если бы его, Василия, полюбила в ответ такая Лиза, – стал бы он с курвой этой, с женой своей заграничной, знаться? Сиди, дура, в заграницах и не высовывайся… Чушь, в общем.

Наконец Василий решил действовать и отправил Маше телеграмму. Хватит уже ходить вокруг да около. От своей болезни – это Болото без всякого доктора Чехова знал – он видел только одну возможную пилюлю: жениться на Маше, и притом не мешкая. Телеграмма была короткая и деловая. «Предлагаю вступить законный брак тчк Болото».

Ответ пришел через несколько дней. Болото весь извелся за это время. Рисовал себе в мыслях разные ужасы. Стал плохо спать. Однако от алкоголя упорно отказывался. В свое время алкоголь встал между профессиональным боксом и Василием Болото. Василий больше не позволит этой дряни встать между ним и работой, тем более – между ним и Машей… Человек сильней бутылки. Эту мысль вдолбил в упрямую голову Василия один хороший доктор. Правильный был мужик. Теперь на пенсии.

Наконец телеграмма пришла. Болото прочел ее несколько раз и не поверил. Он решил разобраться с проблемой на месте.

Несмотря на свою клятву ни ногой больше в библиотеку не ступать, Василий явился туда под вечер. Не без облегчения он увидел, что Маши нет – только Вера раскладывает на столе какие-то бумажки. Да, это хорошо. Есть время собраться с мыслями. А то увидишь Машу – и как будто тебе кулаком между глаз ударили, сразу искры сыплются.

– Вера, привет, – угрюмо поздоровался Василий.

Она подняла голову, улыбнулась.

– Маша где? – Болото быстро перешел к делу. Лучше уж покончить поскорее со всеми вопросами. Это как в холодную воду, скажем, прыгать.

– Маша здесь. Книжки расставляет.

Услышав голоса, Маша показалась в комнате. Василий втянул ноздрями воздух и, не глядя на Веру, попросил:

– Вер, сходи покури.

– Я ж не курю… – возмутилась Вера. До нее как-то не сразу дошло. – Ах да, – спохватилась она, – я в магазин схожу. Ну конечно. Мне же в магазин надо.

Она быстро обошла Василия и юркнула за стеллажи. Он мгновенно забыл о ее существовании.

Маша, хмурясь, оглядела своего гостя. Так-так, в пиджаке, мятом, но чистом, тщательно выбрит, однако при этом осунулся и как будто похудел.

Василий не позволил Маше задать ни одного вопроса. Сунул ей под нос бумажку:

– Это что?

– Моя телеграмма, – набравшись храбрости, ответила Маша.

«Я не могу выйти за тебя замуж. Маша», – гласила отпечатанная равнодушным телетайпом строчка.

– Как это понимать? – настаивал Василий.

Маша повернулась к нему. Она тоже осунулась – не так-то просто далось ей решение. Мучительно она раздумывала над ним долгими ночами, лежа без сна. Он что, воображает, будто такие решения принимаются просто так, без повода, из женского каприза помучить, поиздеваться? Или, может быть, он считает, что у женщин нет души и женщины не страдают, когда решаются их сердечные дела? Машу тянуло к Василию. Но твердо помнила она и урок своей старой учительницы. Та как-то раз объясняла, почему у Печорина с Бэлой не было будущего:

– Они были не парой. Так же, как и цыганка с тем барином у Лескова в «Очарованном страннике»… Кто читал «Очарованный странник» Лескова?

– Еще не было по программе, – раздался чей-то голос.

А Маша читала. И горестно недоумевала – почему.

После уроков она подошла к учительнице и спросила:

– Что значит «не пара»?

И учительница объяснила… Счастливые браки, сказала она, бывают, когда люди принадлежат к одному кругу. Этим бракам не обязательно предшествует любовь. Потом приходит уважение, а там и до любви недалеко. Такое счастье прочно. Например, у Татьяны и ее генерала. Впрочем, у Татьяны с Онегиным тоже было бы счастье.

– Сейчас ведь не царское время, – удивилась Маша. – Сейчас все равны.

– Вот представь себе, – медленно проговорила учительница, – парня с городской окраины. Закончил восьмилетку, по вечерам ходит гулять с дружками, захаживает на танцы, дерется, конечно… Книг не читает, иногда ходит в кино – смотреть про шпионов. И девушка – учится в университете, живет в центре города, читает художественную литературу, ходит на поэтические вечера. Много ли между ними общего?

И Маша, призадумавшись, поняла: да, тут не возникнет ни взаимопонимания, ни счастья. Они ведь как будто говорят на разных языках.

– Так и следует понимать, Вася, – твердо ответила Маша. – Нет у нас с тобой будущего. Разные мы.

Василий не верил собственным ушам.

– Это и все, что ты можешь сказать после нескольких лет нашего знакомства?

Он с силой швырнул телеграмму на стол. Маша поневоле вздрогнула, сжалась.

– Всю душу ты мне наизнанку вывернула! – в сердцах проговорил Василий и потряс своим большим кулаком, как бы наглядно демонстрируя Маше свои страдания. Потом лицо его приняло подозрительное выражение. – А может, ты на мне эксперименты ставишь? А что? – медленно продолжал он, захваченный новой мыслью. – Я очень много книжного находил в наших с тобой отношениях… Страдания, ревность… А разве нельзя просто – просто любить? – С нескрываемой злостью оглядел он книжные полки. – Шекспир, Достоевский, Чехов… Ну конечно, куда ж без Антон Палыча… Да нет ни одной книжки, в которой отношения между мужчиной и женщиной оканчивались бы хорошо! Ты мне специально такую литературу подбираешь? Жизнь – она ведь другая. Ты попробуй хотя бы раз посмотреть на мир моими глазами…

– Браво, – после паузы произнесла Маша. – Хороший монолог.

Она нарочно так сказала – чтобы побольней и пообидней. Чтобы до него наконец дошло.

И сжалась. Имея дело с Василием, всегда следовало ожидать последствия бурные и внезапные. Конечно, на саму Машу он никогда в жизни не поднял бы руки, но вокруг наверняка вскипел бы ураган.

Однако на сей раз Василий ничего крушить не стал. Протянул ей книгу. «Дворянское гнездо».

– На вот, перечитай. Тут все про тебя написано, – с горечью проговорил он.

И вышел. Просто вышел. Даже дверью не хлопнул.

Маша прижала книгу к груди. В ее глазах стояли слезы.

Почти в тот же миг возникла Вера (она пряталась поблизости, за стеллажами, чтобы в случае опасности прийти к Маше на помощь).

– Ну, что у вас произошло? – жадно спросила она у подруги.

Она слышала, что они разговаривали, и довольно бурно, и даже разбирала отдельные фразы, да что толку! У этих книгочеев пойди пойми, к чему какая-нибудь цитата. Как будто тайный язык. «Печорин», «Онегин»… Со стороны и не догадаешься.

– Я ему отказала, – коротко и трагично произнесла Маша.

Вера оперлась локтями о стойку.

– Дура, – выговорила она. И прибавила: – Это самое мягкое, что я могу тебе сказать.

Маша провела пальцами по переплету «Дворянского гнезда» и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Междуреченск хорошел, отстраивался. Работал Дворец культуры, кино показывали три раза в неделю, а перед новыми многоэтажными домами уже были разбиты цветники. И с каждым годом все больше появлялось в молодом городе детей.

Володька родился у Буровых несколько месяцев назад. Родился здесь, в Междуреченске. Галина чувствовала себя плохо, всю беременность не вставала с постели, ее почти сразу увезли в больницу. Она не требовала, чтобы ее вернули домой. Понимала: дома за ней ухаживать некому. Марте от своих не оторваться, а Буров все время на работе. Да и вообще, Григорию спокойней, когда жена постоянно под присмотром.

Написали Галининой матери. Та сразу же потребовала, чтобы Галю перевезли в Москву. Там и специалисты лучше, и уход можно организовать… Но… Галина категорически отказалась.

Мать не могла понять почему.

– Галочка, мы беспокоимся только о твоем здоровье. Пойми, никто не хочет разлучать тебя с Григорием. Конечно, мы с отцом считаем, что другой кандидат подходил для тебя лучше… Все-таки с Буровым вы не пара… И по характеру, и по интересам. Ты сейчас закончила курсы, могла бы поступить на работу в хорошее ателье. Шить костюмы артистам. Я уже почти договорилась…

– Нет, – устало ответила Галина. – Я остаюсь в Сибири.

– Почему? – Мать оборвала сладкие речи, тоже стала деловитой: – Назови разумную причину отказаться от высококвалифицированной медицинской помощи. Назови!

– Хорошо, – сказала Галина. – Вот моя причина. Я хочу, чтобы у нашего сына в паспорте было написано: место рождения – город Междуреченск. Это моя разумная причина.

Мать хотела ей возразить, что такую причину ни в коей мере нельзя называть сколько-нибудь «разумной», что рисковать своим здоровьем и здоровьем будущего ребенка – в высшей степени глупо… Но три минуты междугороднего разговора истекли, и телефонистка равнодушной рукой оборвала связь.

Роды были трудными, но врач, молодой специалист Марина, отлично справилась.

– Вы не больны, Галина Родионовна, беременность – это не болезнь, как бы плохо вы себя ни чувствовали, – повторяла она. – Природа на нашей стороне. И еще… – Она чуть покраснела. – Молодой специалист – не значит плохой специалист. Опыта у меня, может, и маловато, зато я еще не забыла то, чему учили в институте. А опыт без знаний иногда может оказаться губительнее для пациента, чем знания без опыта. И вообще, вы не больны, – спохватилась она.

И они прекрасно справились вчетвером: Галина, Марина, природа и маленький Володька.

Теперь Володька был, по мнению Галины, уже не таким уж и маленьким (целых три месяца). Все свое время она отдавала сыну. Буров по-прежнему пропадал на работе. Осваивал кустовой метод бурения. Метод настолько эффективный, что позволит выполнить и, возможно, перевыполнить и без того трудный план.

– Умоляю тебя, Гриша, вынь из моей постели пятилетку, – говорила Галина, когда Григорий, уже укладываясь спать, все еще продолжал рассуждать о производственных проблемах.

Он смеялся, целовал ее и мгновенно проваливался в сон, а она еще долго смотрела на его лицо – широкоскулое, с ранними морщинами, с ранней сединой в ежике серых волос…

– Ты понимаешь, Марта, – призналась как-то Галина своей ближайшей подруге, – с Григорием у нас… не все ладно. Не слышим друг друга. Как будто с разных планет прилетели.

Марта засмеялась:

– Так и есть, Галя. Мы с мужиками нашими – точно с разных планет. Мы с Венеры, а они – с Марса.

– Ты так говоришь, будто мы с Гришей вчера поженились, – обиделась Галина. – Было время-то подумать, понаблюдать и сделать выводы. Моей матери я, конечно, ничего не рассказываю, но… Мучительно это, когда муж с женой на разных языках говорят.

Марта мягко улыбнулась:

– Вон у вас какой переводчик растет, – она показала на коляску, где таращил глаза маленький Володька. – Самый что ни есть универсальный.

– Об этом я и толкую, – сказала Галина. – Ребенку нужен отец. Не сейчас, так позднее. А я все одна да одна… Иногда мне кажется, что моя мать права и развод – единственный выход.

Марта остановилась, посмотрела Галине в глаза:

– Скажи мне прямо: ты разлюбила Гришу?

Галина отвела взгляд, с мучением улыбнулась:

– Ну что ты такое говоришь? Разлюбила! Но что значит любовь, когда взаимопонимания нет? Живем мы с ним по-разному, Марта! Ему одно интересно, мне – совсем другое…

– Любовь – это основа всему, – убежденно произнесла Марта. – Есть любовь – остальное приложится. Думаешь, у нас-то дома все гладенько? Илюша на фронте батальоном командовал. Никаких возражений в доме не терпится. Ну и я тоже женщина с характером, ты меня знаешь… А живем же! Я тебе вот что скажу, Галина: настоящих трудностей вы не знали.

– Мы не знали? – Галина не поверила собственным ушам.

Как это – не знали настоящих трудностей? С юности – в разъездах по стране и везде начинали сначала. Осваивали новые земли, строили дома, работали до кровавых мозолей… Никакой личной жизни. Ночевали в палатках, в землянках, на сырой земле. Богатств не наживали – отдавали себя людям. И… почти не разговаривали друг с другом.

Но Марту такими историями не проймешь. Марта сама нахлебалась и бед, и трудностей, и горестей.

– Ты что же, постоянные переезды ваши «трудностями» называешь? – Она даже засмеялась. – Нет, Галя, не в той стороне ты копаешь. Я тебе вот что скажу, а ты запомни. Если какая женщина на Григория взгляд положит, а он в ответ эдак ласково посмотрит и у тебя сердечко не екнет – вот тогда только разводись.

Галина грустно улыбнулась:

– Долго ждать такую проверку придется, Марта… Он ведь все время на работе.

* * *

Казанец вошел в вагончик внезапно, но никто из сидевших за столом даже не вздрогнул: здесь не привыкли бояться и прятать стаканы или карты. Виталий – насквозь свой парень. Его можно не стесняться. Но свой не свой, а он все-таки начальник. И время от времени об этом напоминал.

– Вы что? – заорал он с порога. – Совсем, что ли, обалдели?

Ребята с картами в руках поглядели на него с удивлением. Виталий думал о том, что сказал ему Михеев. Не Звезда Героя Соцтруда, так орден Ленина… Со всеми вытекающими отсюда… Напрячься, опередить Векавищева – а там уже можно будет и почивать на лаврах. Какое-то время. Пока не замаячит новый стимул рвать пуп.

– А если бы кто с проверкой пришел? – продолжал распекать Казанец.

На знакомых физиономиях проступило выражение полного недоверия. «С проверкой», скажет тоже… Начальник… Он сам, что ли, с проверкой пришел?

Помбур Каковкин примирительно произнес:

– Так не пришли же, Виталий, ни с какой проверкой-то… Чего волну гонишь?

Казанец, однако, и не думал шутить. Его красивое, грязновато-смуглое лицо приняло повелительное выражение.

– Так, все, убрали карты!

Каковкин начал понимать, что начальник не шутит. Колода исчезла как по мановению руки.

– Случилось чего? – медленно спросил Каковкин.

– Случилось! – бросил Казанец. – Была проверка, проморгали. На буровой – бардак. Ясно? Словом… – Он помолчал для пущего эффекта и швырнул, словно кость голодным: – Сняли меня с работы.

Результат превзошел все ожидания. Ребята зашумели, многие вскочили с мест. Мат поднялся до небес.

– Да как же так? – возопил Каковкин. – С чего такое?.. Наша буровая – одна из лучших!

– Я тогда заявление об уходе пишу… – слышалось со всех сторон. – Меня тут больше ничего не держит… Без тебя, Виталий…

Казанец обводил свое верное воинство взглядом. Искал слабину – нет ли равнодушных к подобному известию. Равнодушных не находилось. Казанец был удобен: никогда (как казалось ребятам) не заложит, на многое закроет глаза, достать технику получше – к начальству без мыла в доверие протерся, если недоделка к концу месяца – знает, какую цифру на какую переправить, да так, что комар носу не подточит. В бригаде все свои, все друг за друга. Кому не нравится – все ушли, перевелись. Если Виталия не будет – рухнет все. Больше в Междуреченске так тепленько не устроиться, Векавищев семь потов сгонит, Елисеев – тем более. Елисеев еще и не терпит пьянства, карт, вранья и халтуры. Такие, как Елисеев, во время Гражданской за слово неправды к стенке ставили без всяких раздумий.

В общем, отставка Казанца – это катастрофа.

Не обнаружив в своем воинстве ни малейшей слабины, Казанец выдохнул:

– Что, испугались? Шутка.

И снова замолчал.

И опять шумели, но теперь с облегчением, у многих глаза сделались как у пьяных – пережили, стало быть, нешуточное волнение.

Каковкин наконец сказал, смеясь:

– Ну ты, Виталий, даешь! У меня аж сердце прихватило… Шутка!

– Ладно. – Казанец заговорил громко, серьезно. Все кругом примолкли. – Про картишки придется забыть. Будем, значит, внедрять кустовой метод бурения. Об этом позже. Детали расскажу. Чертежи есть. На кону большие премиальные. Очень большие. И другие материальные блага. Кое-кто может получить и правительственные награды.

– Ты, что ли? – выкрикнул один из буровиков.

Казанец пригвоздил его к месту ледяным взором.

– Я, – спокойно подтвердил он. – И ты, если себя хорошо проявишь и я тебя представлю. В общем, – он снова заговорил, обращаясь ко всей бригаде, – есть за что гнуть спины. А условие нам поставили одно: быть первыми.

И тут наконец Виталий Казанец широко, ласково улыбнулся.

Быть первыми. Только и всего. С умением Виталия организовать работу быть первыми не составит большого труда.

* * *

Научно-технический прогресс и неразрывно связанный с ним рост материального благополучия граждан приносил, однако, и новые проблемы, иногда совершенно неожиданные.

В Междуреченске начало работу телевидение. Макар Дорошин не уставал радоваться этому обстоятельству. Теперь город включен в общую жизнь страны, так сказать, включен во все розетки. Можно ловить Омск и Москву. Не только слушать, но и смотреть последние известия. И фильмы придут в каждый дом, в каждую семью. Постепенно, конечно. В общем, успехи налицо…

Проблемы шли за успехами след в след. Когда Макар, не подозревая об их существовании, благодушно заканчивал работу, к нему в кабинет вошла Ольга. Супруга Макара Степановича давно уже оправилась от пожара. Тетя Маша осталась в Москве: она получила третью группу инвалидности и, учитывая возраст, вышла на пенсию. В Москве у нее жила внучка-студентка, и тетя Маша решила помогать ей по хозяйству. Писала изредка – спрашивала, как успехи у «Олечки».