Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

6. Стас Смолин

– После ужина зайдешь ко мне, – приказывает отец, придавив взглядом так, что у кого-нибудь другого стейк встал бы поперек горла. Но у меня, к счастью, на отцовские взгляды и все прочие методы воздействия давно выработался иммунитет. – Ключи отдам. Неделя прошла.

Он имеет в виду ключи от Порше – его подарок мне на восемнадцатилетие.

Щедрый подарок, но есть нюанс. Я не хотел Порше. Тем более спорткар, тем более красный. Но отец считает, что ему лучше знать, что я хочу. Поэтому, когда он в наказание забрал на неделю ключи, я подумал: «Да хоть на год забирай».

Сонька, сестра, мы с ней близнецы, поворачивается ко мне с радостной улыбкой.

– Здорово, – щебечет она. – Да, Стас?

– Ничего здорового тут нет! – грозно рявкает отец, резко отбрасывая вилку так, что прислуга испуганно вздрагивает, а у Соньки тотчас бледнеет и вытягивается лицо. Отца она боится. До сих пор, хотя столько лет прошло…

Только Инесса, наша с Сонькой мачеха, никак не реагирует, ну и я, пожалуй, хотя его рёв по мою душу.

– Ты – наглый, избалованный, безответственный мальчишка! – продолжает он клокотать. – Мне вот где уже твои идиотские выходки!

Отец коротким резким взмахом проводит ребром ладони под кадыком.

– Еще одно такое выступление – и ты отправишься к матери насовсем! Ясно?

Он на секунду замолкает перевести дух.

– Пап, ну ты что? – звучит Сонькин дрожащий голосок. – Всё же обошлось.

– Обошлось?! Да эта поломойка чуть не сдохла по его милости! Вы своими дурными мозгами хоть представляете себе, во что бы это всё вылилось? В какой позор для меня? В какие проблемы? А сколько бы людей мне пришлось напрягать, чтобы всё это замять! И замяли бы или нет – вовсе не факт. Еще и этот ваш… молокосос Платонов посмел отчитывать меня как мальчика. Меня! После всего, что я для этой гребаной гимназии сделал!

Отец разошелся не на шутку.

– Так что, Стас, я не шучу. Терпение мое кончилось. Всё! Еще один подобный эпизод, и ты действительно поедешь жить к матери. И от меня больше не увидишь ни помощи, ни поддержки, ни денег, ни-че-го. Понял? Понял, я тебя спрашиваю? Я с кем разговариваю? В молчанку с отцом решил поиграть?! Не наигрался еще?! – заходит он на новый круг.

Я неторопливо прожевываю кусок стейка, равнодушно наблюдая, как у отца трясутся от ярости щеки. И за мгновение до взрыва спокойно отвечаю:

– Даже и не думал. Когда я ем – я глух и нем.

Отец раздувает ноздри и еще несколько секунд испепеляет меня взглядом, потом медленно сдувается. Только бурчит под нос:

– Смотри, допрыгаешься ведь. Тебя, Софья, это тоже касается. Оба отправитесь к своей мамаше.

Меня такими угрозами не пронять, я к матери и так тайком наведываюсь время от времени, а Сонька сразу съеживается и опускает глаза в тарелку.

Инесса сидит по-прежнему с непроницаемой физиономией, но в глазах на миг вспыхивает злорадство. Мы с Сонькой ей тут как кость в горле.

Когда она появилась тут два года назад в качестве очередной новой жены, уже третьей после матери, то с первых же дней принялась капать на нас отцу. Особенно – на Соньку. То она ей хамит, то трогает ее вещи, то еще как-то портит жизнь.

Отец реагировал на ее жалобы в своей манере: дарил что-нибудь шикарное Инессе, чтоб утешилась, а на нас, не разбираясь, орал и заставлял просить у нее прощения. А не так давно она осчастливила отца новостью о том, что беременна. И теперь отец с ее подачи все чаще грозит отправить нас к матери, хотя раньше почти не позволял даже встречаться с ней.

– Кстати, – продолжает отец уже спокойнее. – Дочь этой самой поломойки с завтрашнего дня будет учиться в вашем классе.

– Как? – вскидывается Сонька и переводит ошарашенный взгляд с отца на меня и обратно.

– А вот так! – изрекает отец. – Платонов сказал, что только так удалось договориться с ней.

– Договориться? С ней? О чем с ней договариваться? Пап, ты ее видел? Косая, кривая, корявая, бррр… А как рот откроет – вообще атас. Что-то там мычит, квакает… Кто вообще к нам взял это убожество? Еще с ней договариваться…

– Идиотка! – обрывает ее отец.

– Ну ты же сам сказал, – жалобно скулит Сонька, вбирая голову в плечи, – что всё обошлось.

– Я сказал, что она, слава богу, жива осталась после ваших развлекалок! Но чтобы она помалкивала о том, что случилось, и не сдала кое-кого, – метнув в меня злобный взгляд, цедит отец, – директору пришлось взять ее дочь на учебу в гимназию. За наш счет.

– Фу-у, – кривится Сонька. – Реально дочь этой убогой будет с нами учиться? Серьезно? Какое дно… Даже есть расхотелось… Блин, пап, и ничего нельзя сделать? Ты же всё у нас можешь…

– Можно! Вести себя нормально! – не ведется отец на Сонькину лесть. – Или вон Стаса отправить под суд. Восемнадцать уже есть, так что пусть отвечает. Такая перспектива вас устраивает?

Сонька с несчастным видом быстро качает головой.

– Нет? Тогда сидите и молчите!

7. Стас Смолин

Вместе с ключами отец возвращает мне и карту, которую тоже на неделю забирал. Молча выкладывает всё это из сейфа на стол, небрежным кивком указывает, типа, забирай и вали.

– Домашний арест, так понимаю, тоже окончен? – спрашиваю его. – Можно на волю?

Отец моментально вспыхивает, багровеет, набирает побольше воздуха и, пока его опять не прорвало, я быстро забираю свое добро и сматываюсь, напоследок показав ему знак виктории.

В коридоре за дверью отцовского кабинета меня поджидает Сонька, вся в переживаниях.

– Ну что? Не ругался больше?

– Тшш. Внимание… – смотрю на сестру с азартом и приподнимаю палец, призывая ее помолчать.

И в следующий миг из кабинета раздается отцовский рык:

– Вот же чертов щенок! Паршивец! Я тебе покажу волю…

Беззвучно смеясь, мы сваливаем подальше.

– Стас, а поехали в «Риот»? Там все наши собрались. Звонили уже, нас ждут. Отпразднуем заодно твое возвращение в строй, – Соня цепляет меня под локоть и тянется за мной, пока я сворачиваю на лестницу и поднимаюсь на второй этаж, к себе. – Заодно расскажем им новость…

– Какую?

– Ну как? Ты забыл, что ли, какая радость привалила? Ну, про дочку уборщицы… Надо же с этим что-то делать…

– Не-е-е, – лениво тяну я. – Сегодня никуда неохота. У меня катка[1]1
  Катка – на молодежном сленге прохождение игры.


[Закрыть]. Мы еще вчера договорились.

Я не большой фанат сетевых побоищ, но иногда спустить пар помогает, особенно когда у тебя очередной домашний арест и всё вокруг бесит.

– Да ты и так всю неделю в игре зависаешь… – Она заходит следом в мою комнату и плюхается поперек кровати.

– Угу, – на автомате соглашаюсь я, запуская игру вместе с игровым чатом.

Как обычно во время командного поединка в чате кипят страсти – пацаны рассказывают на матах, как будут друг друга драть. Я тоже вставляю свои пять копеек, чисто потроллить некоторых самых буйных, но затем рядом подсаживается Сонька, и я сворачиваю чат. При ней я типа не выражаюсь.

– Ну поедем в клуб? – льнет Сонька. – Ну, Ста-а-ас… Ну, пожалуйста… Все там… все нас ждут… Мне так грустно…

Вздохнув, смотрю, как монстр возносит надо мной клинок и вырубаю игру. Разворачиваюсь вместе с креслом к ней.

– Ладно. Только ты никуда не встреваешь, – диктую ей условия, – пьешь один сок, отношения ни с кем не выясняешь и от меня ни на шаг…

– Будет сделано, мой командир! – рапортует довольная Сонька, прикладывая ладонь к виску. – И если ты про Шаманского, то я с ним порвала!

– Надеюсь, – отвечаю, сразу мрачнея. – А то я сам его порву.

Шаманский па́рил моей Соньке мозг последние года два. Я говорил ей, что с ним ловить нечего, но она заверяла: «Стас, ты ничего не понимаешь! Мы с Алексом любим друг друга. Ты всех по себе равняешь. А если бы ты когда-нибудь кого-нибудь любил, ты бы меня понял…».

После этой любви Сонька почти неделю выла белугой, ничего не ела и обещала умереть. Еле ее в чувство привел.

Сам Шаманский жив до сих пор только потому, что ума хватило ее не тронуть.

Поднимаюсь с кресла, беру телефон. Сонька в ажиотаже подскакивает и, пританцовывая, выходит следом.

***

В «Риоте» уже собрались все наши: Милош, Рус, Влад, Алка и, само собой, Яна. Ее старшему брату принадлежит этот клуб, куда простым смертным вход заказан, за что мы и уважаем это место.

– Оу, на свободу с чистой совестью? – встречают меня наши.

– Наконец-то, Стас! – воркует Яна. – Мы уже заскучали! А ты соскучился?

– Безумно, – улыбаюсь я.

– Батя у вас, конечно, жестит, – хмыкает Влад. – Я вон вообще летом тачку отца разбил в хлам. Нулевую! Так он и то… ну, повзбухал и всё. А тут… из-за какой-то старой дуры…

– Именно! Ну, реально, что такого, да? Прикололись немного и всё… Кто виноват, что эта убогая такая припадочная? С чего вообще к нам стали брать каких-то фриков?

– Да! – с жаром подхватывает Сонька. – Я тоже офигела, когда папа так вызверился на Стаса из-за этой старой коряги. Это же обычный прикол… Еще и Платонов такой типа: она из-за него теперь плохо говорит и еле ходит. В смысле, из-за него?! А до этого она что, песни пела и бегала? Нормально придумала, да? Свалить на Стаса всё… Но! Вы еще не знаете главную новость. Это просто атас…

Наши сразу затихают.

– У нее, оказывается, есть дочка. Как мы возрастом. И эта коряга шантажом заставила Платона взять ее к нам. В наш класс. Бесплатно. Прикиньте, ушлая какая? Судом грозилась. И теперь дочурка этой убогой будет учиться с нами, сидеть с нами, блин… есть с нами…

– Они там совсем с ума посходили? – возмущается Яна. – Мы платим бабки за то, чтобы не учиться в этих бомжатниках. Так они решили сделать бомжатник у нас? И что, никто не против?

– Мы – против, но нас как бы не особо спрашивают. Папа вообще разорался…

– И когда это чудо к нам заявится?

– Уже завтра! – восклицает Сонька и переводит обеспокоенный взгляд на меня. – Стас, ну что ты молчишь? Она не должна у нас учиться. Не должна!

– Значит, не будет, – пожимаю я плечами.

– Как?

– Сама уйдет. Сбежит. И месяца не продержится.

Сонька несколько секунд смотрит на меня, соображая, потом удовлетворенно улыбается в ответ.

– Мне уже жалко эту дурочку, – вздыхает Алка. – Но она сама виновата. Пусть спасибо скажет своей убогой мамаше.

– Слушайте, а это даже забавно будет, – хмыкнув, изрекает Влад. – Что-то новенькое… типа охоты, а?

– Так она уже завтра придет? – уточняет Яна. – Тогда устроим ей незабываемую встречу?

– Непременно, – подмигиваю я ей.

8. Женя Гордеева

– Женька, нафига тебе эта мажорская школа? – чуть не плачет Леська. Леся Кудряшова. Мы с ней дружим со второго класса.

– И правда, Женька, что за бред – переводиться за девять месяцев до выпускного? – подхватывает Юрка Осокин и косится на Дэна.

Мы почти всем классом сидим на длинной скамейке возле школы. То есть, мы, девочки, сидим, а наши парни стоят полукругом рядом.

Наши уговаривают меня остаться. Даже Олег Хоржа́н, наш компьютерный гений, из которого обычно слова не вытянуть, тоже подхватывает:

– В самом деле, Жень, с чего ты вдруг решила перевестись? Зачем? Оставайся…

Единственный, кто молчит, это Дэн. Денис Субботин. Взирает на меня исподлобья, как на предательницу, и ни слова, ни полслова за целый день. Когда я сегодня утром сказала, что перевожусь в Измайловскую гимназию, он будто заледенел и до сих пор не оттаял.

Остальные сначала не поверили. Еще бы. Я могла с тем же успехом сказать, что отправляюсь на Луну.

Потом на географию, минут за пять до звонка, явилась Ольга Васильевна, наша классная. Сообщила, что завтра мы дежурим по школе вместо 10 «В», ну и заодно толкнула короткую речь: типа, вот узнала новость, расстроилась, но безмерно рада за Женю Гордееву, ведь это такие перспективы…

Наши сразу вскинулись: значит, это правда? Правда? Но как?!

Я лишь загадочно улыбалась. Но на самом деле – это лишь хорошая мина при плохой игре. Как же я не хочу никуда уходить! До слез. Не хочу расставаться с нашими, с Леськой, с Дэном. Кто бы знал, как я уже ненавижу эту Измайловскую гимназию и всех, кто там учится. Но я же не успокоюсь, пока не выясню, кто тот подонок, который издевался над мамой, я себя знаю.

И сейчас я с тоской оглядываю родной школьный двор, пожухлые тополя и крохотные елочки, которые мы высаживали в позапрошлом году. Нащупываю пальцами на скамейке возле самого бедра знакомые неровности – вырезанные ножичком буквы Ж+Д. Это вырезал Дэн, кажется, года два назад. Улыбаюсь ему виновато, но он еще больше мрачнеет и отворачивается.

– Реально, Женька, что ты там забыла? – спрашивает Вадик Шмелев. – Там же одни ушлепки охреневшие учатся. И вообще ничего особого там нет. Одни тупые понты. За эти понты они и платят… сколько? Лям в год?

– Полтора, – поправляю я.

Шмелев, да и остальные красноречиво закатывают глаза.

– Капец! С ума они там сошли, что ли?!

– Ничего ты, Вадя, не понимаешь, – шутливо заявляю я и достаю из сумки буклет Платонова. Разворачиваю глянцевые страницы и зачитываю вслух: – Измайловская гимназия была основана в 1877 году Климом Измайловым, крупнейшим золотодобытчиком и меценатом. Так… про прошлое неинтересно. Вот! Сегодня Измайловская гимназия входит в тридцатку лучших частных учебных заведений страны, обеспечивая широчайший спектр образовательных программ. Наша гимназия – это сочетание новейших технологий, современного оснащения и вековых традиций. Мы стремимся к новому, сохраняя лучшее. О как! Наши ученики получают всестороннее развитие и ежегодно показывают превосходные результаты на предметных олимпиадах. А наши выпускники по результатам внутренних экзаменов становятся студентами самых престижных вузов в России и за рубежом… Так… что тут еще? Условия… питание… сильнейший преподавательский состав… углубленное изучение различных дисциплин… О! Измайловская гимназия сертифицирована Кембриджским университетом для сдачи международных экзаменов по английскому языку… В классах обучается не более десяти человек, чтобы преподаватель мог в полной мере уделить внимание каждому ученику.

– Ага, – хмыкает Юрка Осокин. – Да по ходу, больше просто не набралось, если обучение в этой чудо-школе стоит полтора ляма в год. Блин… полтора ляма… за какую-то школу… Бред!

– Мы находимся, – продолжаю я чтение, – в Серебряном бору. Это экологически чистое, живописное место на берегу Кайского озера. Ребят, ну вы только посмотрите, какие лапочки.

Показываю нашим разворот буклета с фото: синее небо, яркая зелень, красивый особняк вдали. А на переднем плане – несколько парней и девушек в форменных белых рубашках и жилетках с эмблемой гимназии. И все улыбаются белозубо и счастливо.

– Эти лапочки тебя сгрызут, – фыркает Вадик Шмелев. – Проглотят и не подавятся.

– И умрут в адских муках от жёсткого отравления, – перевожу я в шутку. Не хочу, чтобы наш последний день был грустным.

Наши усмехаются, кроме Леськи. Она со слезами выстанывает:

– Женька, ну нафига тебе это надо? Ты и без этой ср*ной гимназии поступишь на свой физмат!

– Лесь! Ребят! Ну вы чего? Я же не в Америку уезжаю. Будем так же видеться. Хоть каждый день… после уроков… Ну!

– Пойдемте, что ли, в «Карамели» посидим? – предлагает Шмелев. – У кого сколько есть?

Народ начинает выгребать мелочь из карманов.

– Я – по нулям, – разводит руками Юрка Осокин.

– У меня пятихатка, – достает пятисотенную купюру Ваня Дубов. – Но мне с нее надо купить хлеба и молока.

– Дуб, давай я тебе разменяю, – предлагает Шмелев.

Помню, в начальных классах кто-то из наших мальчишек, услышав его фамилию, назвал Ваньку Дубом. Остальные как мартышки подхватили. Дразнили его на перемене. Ванька сердился, кидался с кулаками то на одного, то на другого. А после уроков, когда все ушли, плакал в коридоре. Я потащила его к себе домой. Помню, мы с ним бесились как ненормальные, играли в жмурки, в прятки, в горячо-холодно до самого вечера. Потом мы с Игорем пошли его провожать. Ну и заодно я сказала Ваньке, что Дубом быть вообще-то круто. Что его так зовут не из-за фамилии, а потому что он в классе самый большой и самый сильный. Могучий и крепкий. Как дуб. А Игорь подтвердил. На удивление, Ванька нам сразу поверил и успокоился.

Ванька и правда всегда был выше всех, а сейчас и вовсе за два метра вымахал. И кулачищи у него с мою голову. Его так и зовут Дубом, но лишь потому, что он это позволяет. Теперь с нашим Ваней шутки плохи.

– Не надо никому ничего разменивать, – вмешивается Олег Хоржа́н. – У меня есть деньги. Я угощаю.

9. Женя Гордеева

После уроков мы часто зависаем в «Карамели». Это ближайший от школы торгово-развлекательный центр. Тусим там, когда у кого-то из наших день рождения, или просто так, без особого повода. У нас даже есть любимое место: угловой диван в дальнем конце фудкорта.

Мы заваливаемся шумной толпой, сдвигаем несколько столиков и рассаживаемся. Хоржа́н с Вадиком Шмелевым и Денисом идут к терминалам заказа и спустя несколько минут возвращаются с подносами, полными еды.

– Разбирайте, кому бургеры, кому крылышки… – командует Шмелев. Наши жадно набрасываются на еду, особенно парни. Мы с девчонками угощаемся только картошкой фри.

– Олег, мы точно тебе ничего не должны? – спрашивает Леся.

– Да, Икс, может, всё же скинемся… – предлагает Дэн.

У Хоржа́на очень лаконичная подпись – всего одна буква, первая от фамилии: «Х». Кто-то когда-то это увидел и прилепил ему прозвище Икс.

– Перестаньте, – отказывается Хоржа́н. – Я же сказал, деньги у меня есть. Всё. Не заморачивайтесь.

– А откуда у тебя бабло? – с набитым ртом спрашивает его Осокин.

– Да так… – мнется Олег. – Ну, взломал вчера контакт какого-то парня… на заказ.

– Оу! – восклицают наши хором. – А кто его заказал?

– Да девушка какая-то… подруга, наверное… или жена… я не интересовался.

– Фигасе, бро! Это как-то вообще не айс. Где твоя мужская солидарность? Вдруг ты пацанчику жизнь сломал? – начинают глумиться наши.

Я, может, тоже от такого не в восторге, но со своим мнением не лезу.

– Да я не хотел… отказывался… Но…

Олег густо краснеет и замыкается.

Он и так типичный интроверт, ему в принципе с трудом дается общение. А наши его еще и троллят, бестолочи. Не со зла, просто почему-то не понимают, что Хоржа́н их подколки воспринимает болезненно. Раньше он вообще ни с кем не разговаривал. Максимум – здоровался кивком. И в глаза не смотрел. А однажды, в восьмом классе, я случайно увидела, как его прессовали парни из десятого. Попросила вступиться за него Ваньку Дубова. Подтянулись и остальные наши мальчишки. После этого больше к Олегу не цеплялись. Ну а он, видать, расчувствовался и потихоньку начал с нами контактировать. Но ему все равно тяжело. Шуток он совсем не понимает. Принимает всё за чистую монету, но и сам всегда искренен.

– Продался, да, Икс? – с усмешкой хлопает его по плечу Шмелев. – За грязные бабки продал мужика…

– Смотри, Вадик, не подавись курочкой, купленной за грязные бабки, – поддеваю я Шмелева. – Лучше спасибо скажите человеку, моралисты.

– Да всё нормально, Икс, не грузись. Это мы прикалываемся, – сразу идет на попятную Шмелев. – А ты че, реально можешь взломать любой аккаунт?

– Не любой, – скупо отвечает Олег и встает. – Ладно. Мне пора.

– Да куда ты? Икс! Ты чего, обиделся?

– Мне тоже пора, – поднимаюсь я вслед за Хоржа́ном.

– Блин, да вы чего? – возмущаются наши. – Только пришли…

– Мне к маме надо. Увидимся. Пока-пока! – старательно улыбаюсь я. Бросаю напоследок взгляд на Дэна, но он на меня не смотрит. Сидит мрачный, не поднимая головы. Обижен. Я с ним потом поговорю. Наедине. И всё ему расскажу. Он, я уверена, поймет.

***

От мамы приезжаю вечером. Захожу в подъезд и, помешкав, иду сначала к Субботиным. Честно говоря, дома без мамы невыносимо. Пусто, тоскливо, горько. Натыкаюсь глазами на ее вещи и сразу плакать тянет. Мысли всякие плохие лезут в голову. И сами стены как будто давят со всех сторон.

Мне открывает мама Дениса, тетя Неля. Пытается затянуть меня на кухню покормить, но я всячески отнекиваюсь. Дэн же, гад такой, даже не выходит из своей комнаты, хотя слышит, что я пришла.

Что ж, я не гордая, сама к нему захожу.

Он даже не оборачивается. Сидит, застыв перед компьютером, напряженный и хмурый.

Я плюхаюсь в кресло у него за спиной. Забираюсь с ногами. Гипнотизирую его затылок. Он все равно молчит. Будто меня здесь и нет.

– Денис, к тебе, между прочим, девушка в гости пришла, – пытаюсь я разрядить обстановку.

Молчит.

– Ты даже не поздороваешься?

Молчит.

Вздохнув, поднимаюсь, подхожу к нему сзади, взъерошиваю короткие светлые волосы. Он дергается, как будто я его током ударила.

– Ладно. Не хочешь говорить – не будем. Сиди дуйся. Пойду тогда. Пока.

Дохожу до двери, уже берусь за ручку, и Дэн подает голос:

– Зачем ты переводишься?

Я останавливаюсь. Смотрю ему в глаза и думаю: рассказывать или нет? Почему-то расхотелось с ним делиться, но я же для этого к нему и пришла…

– Я должна.

– Что значит – должна? – Дэн по-прежнему сидит за компьютерным столом, только теперь развернулся всем корпусом ко мне.

– Я должна выяснить, что там произошло.

– А что там произошло? – непонимающе хмурится Дэн.

– Вот это я и должна выяснить. Мама не просто так попала в больницу. Кто-то ее… – я пожимаю плечами, – … сильно обидел. Я случайно подслушала разговор замдиректора. И он сказал, что кто-то из учеников что-то плохое ей сделал… довел как-то, поиздевался ли… он не уточнил, но именно поэтому у нее случился инсульт. Они хотят всё замять. И поэтому оплатили ей лечение, а меня приняли в гимназию. Типа вместо моральной компенсации. Но я согласилась только затем, чтобы всё выяснить. Чтобы узнать, кто это сделал.

– Так ты спроси у Валентины Павловны.

Я качаю головой.

– Нет… она… она не помнит.

– Женька, ну можно же придумать какие-то другие способы, – Дэн поднимается со стула и идет ко мне. А я стою, привалившись спиной к двери.

– Ну, какие? Кто мне иначе расскажет? Никто.

– Может, в полицию обратиться?

– И что сказать? Я тут случайно подслушала чужой телефонный разговор, из которого сама толком ничего не поняла, но кое-что заподозрила? Да меня обсмеют только. И потом, не забывай, кто там учится. Дети высокопоставленных чиновников и миллионеров.

– Жень, ну все равно не уходи…

– Я должна. Дэн, ну какая разница, где я буду учиться? Мы живем в одном доме. Мы и так не расстаемся. Будем так же вечерами встречаться.

– Не знаю… не нравится мне эта затея. И за тебя беспокоюсь… даже боюсь.

– Это ты зря. Я не пропаду.

Дэн вплотную приближается ко мне.

– Не пропадет она… Подцепишь там себе какого-нибудь мажорчика…

– Так вот в чём дело! – усмехаюсь я. – Так бы сразу и сказал. А то: боюсь, беспокоюсь…

– Беспокоюсь, конечно… – хрипло шепчет Дэн, прижимаясь ко мне всем телом. – И боюсь тебя потерять…

Скользит губами по мочке уха, по скуле, находит губы. И целует так, будто и впрямь я уезжаю навсегда.