Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

17. Женя

Утром сажусь в автобус и, ни на кого не глядя, занимаю свободное место у окна. Но ко мне, теперь уже сама, подсаживается вчерашняя женщина в горчичном плаще. Марина, кажется.

– Ну что? Как прошел первый день? – спрашивает она. Это вовсе не участие и не беспокойство, а обычное любопытство.

– Нормально, – выдавливаю из себя кислую улыбку и сразу же отворачиваюсь к окну.

– Не обижали тебя эти? – делает еще одну попытку Марина.

– Нет.

Она явно разочарована тем, что ей не удалось вытянуть из меня ничего интересного. Что ж, мне тоже вчера не понравилось, когда она отказалась говорить про маму.

Да и нет у меня желания вести разговоры. Я напряжена внутри до предела. Как могу, конечно, себя успокаиваю: на уроках мне никто ничего не сделает, а на переменах буду держаться людей. Надо просто быть осторожной, внимательной и собранной. И главное – по возможности избегать психа и его сестрицу.

В общем-то, я и опасаюсь только его, Стаса. Но еще больше злюсь. Когда вспоминаю, как он вчера со своими дружками изгалялся надо мной, как глумился и унижал – аж в груди печет от злости. А когда думаю, что наверняка на этом он не остановится – мне делается дурно.

А ещё не дает покоя мысль, точнее, подозрение, что он и есть тот самый подонок.

Хорошо бы подружиться с той рыжей и аккуратно у нее всё выведать…

До начала уроков я коротаю время в зале отдыха. Они здесь называют это место коворкингом. Тут стеллажи с книгами и игрушками, диваны, разномастные кресла, всякие пуфики и кушетки для релакса. Столы тоже есть, но маленькие, больше похожи на журнальные, чем на парты. А еще есть кофейный аппарат, электронное пианино и даже подвесные качели.

Вчера я заглянула сюда на большой перемене, даже выпила кофе, но развалиться на диване, а то и прямо на ковре, как некоторые, постеснялась. А сейчас, когда никого нет и появятся еще нескоро, беру книжку с полки и выбираю диван поудобнее.

Сначала – скромненько сижу, потом скидываю туфли и ложусь, примостив голову на мягкий подлокотник. Диван стоит к дверям спинкой, так что, даже если кто-то сюда и заглянет вдруг, то от входа меня не увидит.

Зачитавшись, я совсем забываю про время. И вздрагиваю, когда двери вдруг распахиваются и кто-то входит. Причем резко, будто один человек вталкивает силой другого, а затем с хлопком закрывает дверь.

Хочу привстать, показать, что здесь есть я. Но затем один из вошедших подает голос, и я, наоборот, замираю. Это псих!

– Какого хрена ты сюда приперся? – наезжает он на кого-то с яростью. – Я тебя предупреждал: появишься – убью…

– Стас, да всё не так было, как говорят… – нервно оправдывается какой-то парень. – Я вообще ни при чем… Я люблю твою сестру… И я бы сам никогда… Это всё шлюшка Меркулова… она ко мне давно подкатывала, а в тот вечер просто момент такой был… полезла целоваться какого-то хрена… я сам не ожидал… ну и…

– Ты эту ересь можешь втирать Соньке, но не мне. Хотя нет, Соньке тоже не можешь…

– Да это правда! Мне вообще эта рыжая дура нафиг не упала…

– Я тебе предложил альтернативу: ты сваливаешь из гимназии и Соньке глаза не мозолишь. И вообще у нее на горизонте больше не появляешься. И я тебя не трогаю. Ты согласился. Но…

– Да я хотел. Честно, хотел. Отец ни в какую. Я что сделаю?

– Ну, тогда извиняй… Я ведь тебе с самого начала говорил, когда ты к моей Соньке только подкатывал. Огорчишь ее – я огорчу тебя.

– Стас, но ты же сам тоже… у Яны за спиной… иногда с другими…

– Шаман, хочешь мне предъявить за Яну? Ну, давай попробуй.

– Не хочу, – поспешно заверяет его, как я поняла, бывший парень Сони. А у психа, выходит, и девушка есть? И кто с ним согласен встречаться в здравом уме и памяти? Хотя… он красив. Некоторым этого достаточно.

– Тогда и не заикайся про нее.

– Стас, я правда… а-а-а…

Судя по звукам, псих ударил парня.

– Стас, подож… а-а… не надо… пожалуйста…

Черт, и продолжает бить! А тот только скулит и стонет. Хоть бы уж сдачу дал! Но он, роняя какую-то мебель, падает. Мне даже слышать это всё больно.

Я поворачиваю голову вбок и вдруг понимаю, что в темном экране огромной плазменной панели, висящей на стене, отлично видно и мне их, и им меня. Почти как в зеркале. Мое спасение лишь в том, что псих так увлечен, что по сторонам не смотрит. Зато я теперь не только слышу, но и вижу этих двоих. А в следующую секунду дверь снова открывается, и сюда входит девушка.

Я присматриваюсь и узнаю в ней вчерашнюю длинноногую блондинку. Барби. Подруга Сони.

– О, Стас, привет… Милош сказал, что вы здесь…

– А Сонька где? – спрашивает псих.

– Соня с Аллой внизу, в холле… Алекс, ау, – обращается она к парню, который свернулся в позе эмбриона на полу. – Ты там жив?

– Э, – псих слегка поддает ему в спину кроссовкой. – Отомри. На сегодня утренняя разминка закончена. Давай, до новых встреч.

Тот подскакивает и уходит.

– Ты его избил?

– Да прямо. Пару раз всего втащил.

– Козел он. А ты – молодец, – голос ее становится воркующим, игривым. – Мне бы такого брата…

Барби приближается к Стасу вплотную, кладет ему на грудь руки и медленно ведет их вверх, к плечам, а затем обвивает шею.

– У тебя есть брат, – отвечает ей псих совсем другим уже тоном – под стать воркованию Барби.

– Это не то, – выдыхает она

И вот они уже целуются, да так страстно. Он задирает ей сзади подол юбки. Грубо тискает, но ей это явно по душе. А я чувствую себя ужасно неловко. Кладу раскрытую книжку на лицо, словно отгораживаюсь от всего, и мысленно желаю, чтобы они скорее ушли. Но хоть я и ничего не вижу, но отлично слышу все эти характерные причмокивания и рваные вздохи. Черт, нашли время и место!

И тут вдруг Стас говорит:

– Яна, стой… подожди… всё…

– Что? Стас, что такое?

Несколько секунд длится какая-то возня, потом, слышу, дверь открывается и закрывается. Неужели ушли? Хоть бы.

Выдохнув с облегчением, я убираю книжку и вздрагиваю. Прямо над собой вижу Стаса. Он стоит у дивана, глядя сверху вниз с таким лицом, будто рассматривает неизвестно откуда взявшееся пятнышко на своей безупречно отглаженной рубашке. Но когда я делаю попытку встать, он резко подается ко мне.

– Куда?

Псих успевает перехватить мои руки и, стиснув запястья, прижимает их к подлокотнику над головой. Перекинув одну ногу через меня, упирается коленом в диван и нависает надо мной.

– Попалась… Ты что здесь делаешь?

В черных глазах его плещется теперь дурной азарт, от которого у меня моментально разгоняется сердце.

– Ничего! Пусти! – пытаюсь вырваться и освободить руки. Но как бы не так. На секунду он вроде ослабляет захват, но тут же сжимает мои запястья еще крепче. Мало того, что ситуация сама по себе двусмысленная, так еще и не знаешь, чего ожидать от этого психа.

Я изо всех сил дергаюсь, но руки словно намертво прикованы над головой. Его же мои потуги только раззадоривают.

Я злюсь, потому что обездвижена и не могу вырваться. Нервничаю и смущаюсь, потому что он слишком близко. Его дыхание щекочет лицо. Его запах, мужской, с примесью дорогого парфюма, забивает ноздри. Пусть он и приятный, но это его запах. Я задыхаюсь, будто это ядовитый газ. Невольно начинаю дышать часто, с шумом. Грудь тяжело вздымается. Сердце гулко колотится.

– Да ты завелась, – как-то пошло ухмыляется он.

Облизнув пересохшие губы, цежу:

– Пусти!

– Ну уж нет… – с кривой улыбкой отвечает псих.

И тогда я исхитряюсь и что есть сил ударяю коленом ему между ног. Он издает сдавленный возглас и грубое ругательство в мой, видимо, адрес, но зато выпускает мои руки. Не теряя времени, я отталкиваю его и соскакиваю с дивана. Подбираю свои туфли и бегом к дверям. Но у самого входа псих все же настигает меня.

– А ну стой!

Он дергает меня за руку, разворачивает рывком к себе. И, не устояв, я буквально влепляюсь ему в грудь. Он прижимает меня к своему телу, но затем происходит что-то странное. Несколько секунд мы с ним просто стоим вот так и смотрим друг на друга, глаза в глаза. И я от растерянности почему-то даже не вырываюсь. Его взгляд, в котором только что горел шальной огонь, вдруг меняется. Становится тяжелым.

А потом псих меня отпускает, без единого слова. Просто убирает руки, отворачивается и отходит в сторону, а я пулей выскакиваю вон.

18. Женя

На урок иду в растрепанных чувствах. А сердце до сих пор скачет. Что это такое было? И что еще от него ожидать? Я и так психа остерегалась, а теперь хоть вообще на глаза ему не попадайся. И этот его взгляд в конце, перед тем, как отпустил меня… Это не был уже азарт, это было что-то другое. Смутно знакомое и волнующее. Примерно так на меня смотрит Дэн, когда мы целуемся. Только с Дэном – это нормально, а тут… бред какой-то… я даже не знаю, что и думать.

Захожу в аудиторию буквально за пять минут до начала. И сразу все взгляды в мою сторону. Сестра психа, завидев меня, кривится. Бормочет какую-то ересь вроде: фу, половыми тряпками завоняло.

Я игнорирую ее, сажусь за свой стол, и тут парень, который вчера снимал меня, запускает с телефона на большой экран видео. То самое, где я в ужасе убегаю от крохотного щенка.

Класс тут же взрывается хохотом. Они смеются хором, до слез, до икоты. Оглядываются на меня, чуть ли пальцами не тычут. А я сижу с непроницаемой миной, будто меня это не касается. А что еще остается делать? Правда, щеки, чувствую, горят, и до безумия хочется заткнуть уши и выбежать из класса, чтобы только не слышать этот издевательский хохот…

Но наконец заходит преподаватель истории, и все стихают.

На первый урок чертов псих опаздывает, но, когда заходит в аудиторию, мне кажется, сама атмосфера становится другой. Тяжелой, давящей. Я почему-то начинаю нервничать, будто сижу на иголках. Честное слово, легче было хохот вынести, чем его присутствие.

Однако, к счастью, псих больше на меня не смотрит. Не обращает ни малейшего внимания. И меня потихоньку отпускает.

На обеде он весело переговаривается с теми тремя, что вчера вместе с ним надо мной «прикалывались». Время от времени его дружки и остальные одноклассники посматривают в мою сторону и ухмыляются. Но сам Стас в упор меня не замечает. И слава богу.

Зато его сестра глаз с меня не сводит. Впрочем, ровно до того момента, как в буфете появляется рыженькая. Она входит, вжав голову в плечи. Занимает маленький круглый столик поодаль. А через полминуты к ней подсаживается сестра психа. С моего места не слышно, о чем они говорят, но и по их лицам понятно: та на нее наезжает, рыженькая – виновато молчит. А потом Соня встает так, что опрокидывает на нее стакан сока. Намеренно, конечно. И уходит с видом королевы. Рыженькая, вспоминаю, что ее зовут Полина, недолго сидит, спрятав лицо в ладони, а потом вскакивает и выбегает.

Я застаю ее в уборной. Она чистит юбку и горько рыдает.

– Почему ты позволяешь с собой так поступать? – протягиваю ей бумажные полотенца.

– Кому? Соньке Смолиной? А что я могу сделать? – сквозь всхлипы отвечает Полина. – Одна против всех.

– Почему против всех? Против нее.

Она поднимает на меня заплаканные глаза.

– Ты не понимаешь… хотя откуда ты можешь знать. У нас тут заправляют Смолины… Стас с Сонькой… И все наши на них смотрят, за ними повторяют…

– Но почему? – действительно не понимаю я.

– Не знаю, – дергается Полина. – Так сложилось.

– Дай ей отпор. И сложится по-другому.

Она смотрит на меня как на безумную.

– Ты вот такая умная пришла и советы раздаешь, даже толком ничего не зная. А я с ними с семи лет. Попробуй пойди против Смолиных… Сонька тебя загрызет. А Стас… Стас за нее любого порвет. В позапрошлом году к ней лез какой-то придурок из одиннадцатого, ну и зажал ее, короче. Так Смолин его чуть не прибил. Его еле оттащили.

– Ну, тут ведь совсем другое дело. Да и ты – девушка. Не станет он…

– Ага, как же. Ради своей бешеной сестренки еще как станет… Раньше он встречался с Кариной… Она нас на год старше, в прошлом году закончила… В общем, она с Сонькой что-то не поделила. Они поругались. Карина ей тоже, конечно, всякой фигни наговорила, спровоцировала ее, но Сонька на нее прямо с кулаками набросилась. А Карина потом Стасу побежала жаловаться. Еще, дура, при всех… А он её так резко осек. Типа, на кого она посмела рот раскрывать. Так и сказал: «Она – моя сестра, а ты – кто? Ты – никто. Ты просто тупая телка, каких тысячи». Вот так унизил и бросил, считай, свою девушку. Потом над Кариной все кому не лень смеялись…

– Мда… Но и это тоже другой случай.

– Да какой бы случай ни был, Смолин свою Сонечку никому в обиду не даст. Нет, ну на самом деле Стас еще куда ни шло. Хотя его тоже срывает с тормозов иногда. Но Сонька вообще творит такую лютую дичь, мама дорогая! И всё ей с рук сходит… Понимаешь, тупо страшно с ней связываться…

– Нет, не понимаю. Она кинула в тебя жвачку – кинь в ответ. Ударит – дай сдачу. Но не терпи, не молчи. Ну не убьет же она в конце концов.

Полина поворачивается ко мне лицом. Дышит часто, растопырив ноздри и поджав губы. Потом произносит с надрывом:

– Не убьет, говоришь? Смотри! – Она дерганными быстрыми движениями расстегивает пуговки на блузке и распахивает воротник пошире. И я невольно вздрагиваю. На груди у нее множество подживших царапин. Неглубоких, но все же выглядит жутко.

– Что это?

– Это Смолина пыталась написать на мне слово «сука». Неделю назад. Прямо здесь. Нет, не в туалете. В нашем спортзале. Яна с Аллой держали меня… Повалили на пол, распластали и держали. А Соня уселась сверху и царапала… И это еще не всё…

– Боже… – шепчу я. – А что еще?

Полина застегивает блузку, а потом вытаскивает из волос заколку, и ярко-рыжие кудри осыпаются по плечам и спине. Я непонимающе смотрю на нее, а затем она поворачивается другим боком.

– Полюбуйся.

Я даже ничего не могу сказать в первый миг. Та сторона головы, не вся, но значительная часть – выбрита. Неровно, клочками. Просто чудовищно.

– Тоже она?

– Да, тогда же… – всхлипывает Полина и начинает собирать волосы набок, как было, пряча выбритое место.

– Почему ты об этом никому не рассказала? Это же… это просто беспредел. За это ее, ну как минимум, должны отчислить. А то и отправить, ну не знаю… в комиссию ПДН какую-нибудь.

– Ты такая наивная. Знаешь, кто у них отец?

– Не знаю. Но и твои родители, наверное, не простые смертные.

– Ой, мой просто в бизнесе. А у них – во власти. Он – председатель заксобрания. Второй после губернатора. А по факту – первый. Даже мой папаша говорит: дружи со Смолиными. Это полезная дружба. Их папа многое может. Даже губер, типа, его слушает. Так что никто ничего им не сделает. Не за такое. А, во-вторых, я не стукачка.

В нашей школе, конечно, жаловаться взрослым на что бы то ни было – тоже считалось дном. Таких потом презирали все. Но это же какое-то безумие.

– И что, ты терпеть это будешь?

– А что еще делать? Перебесится и успокоится. Да я сама виновата. Этот Алекс… ну, Шаманский… он мне всегда нравился… Подкатил тогда, сказал, что с Сонькой у них всё… Вот я и развесила уши… Причем на той вечеринке, где мы целовались с ним, никого из наших даже не было, но все равно кто-то слил… Я уже сто раз перед Сонькой извинилась… Тебе я тоже не советую на рожон лезть и с ней конфликтовать, если не хочешь проблем.

Я колеблюсь: может, еще рано для таких вопросов? Но не могу удержаться.

– Полин, а ты не знаешь, что случилось с моей мамой? Кто над ней так поиздевался? Она? Смолина? Или ее брат? Или…

– А с чего ты взяла… – сморгнув, озадаченно спрашивает Полина. – Что кто-то над ней издевался? Она же просто… ну, плохо ей просто стало. Я только это слышала… не помню уже, от кого. Кажется, от Платонова.

– Нет. Плохо ей стало, потому что кто-то ее довел. Над ней издевался. Я это знаю точно. Говоришь, тебя в спортзале они так…? А в какой день…

Вдруг дверь в уборную распахивается и входит собственной персоной Соня Смолина. Одна. Смерив нас презрительным взглядом, она молча проходит мимо к кабинкам. Мы тоже молчим в напряжении. Я хочу продолжить расспросы, а Полина – просто боится. Аж дрожит.

Соня подходит к раковине, моет руки и, хмыкнув, спрашивает вслух:

– Что, шлюшка, нашла себе подружку? Ну, конечно. Кто, кроме вонючей швабры…

– А ну пошла отсюда, – перебиваю ее я.

– Что? – Смолина вскидывает брови. – Эй, швабра, тебе на твое место указать?

– Попробуй, только потом не бегай и не жалуйся.

В ту же секунду ее красивое лицо искажает, даже обезображивает злобная гримаса. Однако она не бросается на меня, хотя я жду и внутренне готова ко всему после таких рассказов. Но Соня лишь яростно сопит, испепеляя меня взглядом, но даже сделать шаг в мою сторону не решается. Потом цедит сквозь зубы:

– Тебе конец.

И выходит, хлопнув дверью.

19. Женя

Полина поворачивает ко мне перепуганное лицо.

– Ты что?! Ты это зачем?! С ума ты сошла! Она же тебя… Я даже не знаю, что она тебе теперь сделает …

– Да плевать. Полина, лучше расскажи про тот день, когда они тебя…

Но она чуть ли не в панике трясет головой и поспешно выскакивает из уборной.

Конечно, мне не плевать, я же не идиотка. Тоже боюсь. Но и Смолина, выходит, смелая, только когда рядом брат и подружки.

Захожу на алгебру вместе с преподавателем. Между прочим, он интересный тип. Молодой совсем и поразительно похож на актера Александра Паля. Даже прическа такая же. Только наш еще носит хипстерские очки.

– Ну что, друзья, – обводит класс взглядом математик. – Сегодня начнем с небольшого теста. Проверим, как вы поняли предыдущие темы.

У него в руке готовые бланки, на дорогой бумаге, с эмблемой гимназии, как будто это почетные грамоты, а не какой-то промежуточный тест.

Он раздает каждому по бланку. Только мне не достается.

– Э-э-э… вы кто у нас? – спрашивает он меня.

– Швабра… просто швабра, – бросает со своего места Смолина, и все остальные поддерживают ее смешками.

Но самое потрясающее, что математик даже никак это не комментирует. У нас бы эта Соня уже отправилась к директору на ковер, а оттуда – прямым ходом за родителями.

– Я – Гордеева, Евгения Гордеева.

– Нет, ты – швабра, – не унимается она.

Только тут математик обращает на нее свой укоризненный взор и мягко, почти просяще говорит:

– Соня… ну…

– Молчу, молчу, Арсений Сергеевич, – кокетливо отзывается она.

Мило ей улыбнувшись, он переводит на меня взгляд, в котором теперь нет ни грамма интереса, а лишь выражение безмерной скуки.

– Евгения, значит, – вздыхает он тяжко. – Я так понимаю, у вас подготовка на уровне обычной школьной программы… Честно говоря, я без понятия, что с вами делать… Давайте так, для начала я посмотрю, что вы знаете, чего не знаете, ну и в зависимости от этого буду понемногу объяснять вам материал, чтобы вы хоть немного догнали остальных…

– Давайте я лучше сделаю ваш тест как все, – предлагаю ему, хмурясь. Не очень-то приятно, что он сразу же зачислил меня в отстающие. Хотя откуда ему знать, что мама не один год готовила меня к физмату.

Он снисходительно усмехается.

– Понимаете ли, в нашей гимназии совсем другой уровень… – начинает он противным тоном.

– Просто дайте свой тест, – снова прошу его я.

Несколько секунд он смотрит на меня молча, но его взгляд буквально кричит: куда ты лезешь в калашный ряд со свиным рылом? Потом вздергивает подбородок и высокомерно произносит:

– Что ж, как вам угодно… Только бланков у меня больше нет. Если не возражаете, распечатаю на обычном листе.

Он тут же запускает принтер, затем кладет передо мной распечатанный тест, глядя на меня насмешливо, типа, ну дерзай, а мы поглядим.

Заданий всего четыре. Они довольно сложные, но знакомые. Два – на логарифмические функции, два – на вычисление интегралов.

Пока мы решаем тест, математик вальяжно разваливается в кресле, воткнув в одно ухо беспроводной наушник. Никого не стесняясь, слушает музыку и в такт качает головой. Только один раз подает голос:

– Сонечка, радость моя, попробуй хоть что-нибудь решить сама, без помощи Стаса. Обещаю, двойку ставить не буду.

Спустя полчаса я откладываю ручку и готовый тест в сторону. Все остальные еще решают, и я просто смотрю в окно и обдумываю услышанное. Полина, конечно, что-то знает, но молчит. Трусит. Можно ее, в общем-то, понять. Надо подумать, как ее разговорить…

Но я почти уверена, что маму допекли эти двое – Смолины. Да и Полина сказала, что всеми заправляет эта чертова парочка. Правда, опять же, по ее рассказам, это больше похоже на Соню. Но Платонов тогда однозначно говорил в мужском роде. Значит, все-таки это сделал псих?

Я оборачиваюсь на него. Он в этот момент передает листок сестре и что-то ей там показывает карандашом, а потом, словно почувствовав, поднимает взгляд на меня. Соня тоже замечает мой интерес и тотчас вскидывает вверх средний палец.

– Что, Евгения, заскучали? – окликает меня математик. – Я же говорил, для вас такие задания будут слишком сложными.

– Нет, просто я уже все решила.

У математика очень выразительное лицо, и сейчас оно выражает полное недоумение, потом скепсис и, в итоге, насмешку. Ох уж эти снобы.

– Ну давайте посмотрим, что вы там нарешали.

Он подходит, берет мой тест, пробегается по заданиям глазами, читая шепотом решения. Его брови при этом то ползут вверх вместе, то по очереди, то сходятся на переносице.

– Ну… слушайте, это, конечно… А не списывала?

– Откуда?

– Ну, телефоны я не забираю, вай-фай не глушу… Нет? Хорошо. Скажи, откуда у тебя взялось вот это?

– Разделила косинус на синус, вынесла из синуса одну степень икса и разложила знаменатель.

– Хм… – математик чешет подбородок. – Нет, всё верно, молодец. А можно, кстати, и не так решить… можно еще разложить вот так…

Он склоняется и быстро записывает альтернативное решение.

– Да, тут – да, но вот так ведь не всякую функцию можно разложить.

– Слушай, – Арсений Сергеевич переходит на «ты» и смотрит на меня теперь с заметным интересом. – В какой ты, говоришь, школе училась?

– В шестьдесят третьей.

– С математическим уклоном?

– Нет, обычная средняя школа.

– Хм… а говорят, образование у нас скатилось… Слушай, а давай-ка к доске. Хочу посмотреть, как ты у меня одно уравнение решишь…

И оставшиеся десять минут урока мы с ним разбираем пример у доски. Я записываю черным маркером, он кое-где ставит метки зеленым.

Иногда я оглядываюсь и всякий раз натыкаюсь на пристальный и совершенно нечитаемый взгляд Смолина.

Я снова нервничаю. Как было спокойно все предыдущие уроки, когда он меня не замечал. А сейчас что? Сестра пожаловалась? И сразу вспоминаю слова Полины: он за Соню порвет любого…

***

Последним у нас иностранный, но тут уж я сижу тихо, не высовываюсь и снисходительное отношение препода принимаю с благодарностью – языки вообще не мой конек.

В нашей школе мне ставили хорошие оценки за старательность, ну и отчасти «по блату». На «отлично» инглиш знали у нас только Олег Хоржан и моя подруга Леська, которая собралась в ин. яз. Все остальные – как я или хуже. Здесь же я – в ауте. Будто в другую страну попала, англоговорящую. Все до единого вместе с преподом просто общаются на английском, легко, свободно, бегло. Как на родном. И только я сижу как пень.

После урока преподаватель говорит мне, спасибо хоть на русском:

– Евгения, предлагаю вам сейчас пройти в лингвистический зал. Попросите там материалы для самостоятельного изучения… ну, наверное, вам лучше взять курс для начинающих… Там наши специальные разработки, очень хорошие. И на грамматику, и на лексику, и на аудирование. Вам это необходимо. Занимайтесь дома, если что неясно – подходите ко мне, спрашивайте…

– Хорошо, спасибо, так и сделаю, – благодарю я, неумолимо краснея. Не очень-то приятно быть хуже всех. Да вообще невыносимо.

– Знаете, где он находится? Кто-нибудь из класса проводите…

– Обязательно! – подает голос Соня Смолина, и по классу прокатываются тихие смешки.

Попрощавшись, преподаватель выходит. Я собираюсь спросить у Полины, где найти этот зал, но едва успеваю открыть рот, как она стремительно убегает из аудитории. И я понимаю, что она боится со мной общаться. Боится навлечь лишний гнев этой ненормальной Сони.

Что ж, найду сама. В конце концов, это просто школа, а не лабиринт минотавра.

Иду по коридору и боковым зрением подмечаю, что за мной следует троица: Смолина и две ее подруги. Но тут ко мне подскакивает проходящий мимо математик.

– О, тебя-то как раз я и ищу! Ты сейчас куда?

– В лингвистический зал.

– Так он не там. Это на третьем этаже. Пойдем провожу, заодно поболтаем.

Он ведет меня в обратную сторону. Соня с подругами в нерешительности останавливаются. Когда мы проходим мимо них, она елейным голосом говорит:

– До свидания, Арсений Сергеевич!

Но он лишь равнодушно отмахивается, не взглянув на нее:

– Ага, пока. Так вот, Женя, я же веду тут математический кружок… отбираю самых-самых. В общем, я думаю, ты нам подходишь…

Мне немного смешно от его самомнения, но дополнительные занятия и правда лишними не будут.

– Что скажешь? – Он обгоняет меня на лестнице и становится на ступень выше, преграждая путь.

– Я тоже думаю, что вы мне подходите, – отвечаю в его манере.

– Отлично! – широко улыбается он. – Тогда вторник и четверг велкам. В три ноль-ноль.

И убегает вниз, так и не проводив меня. Но там я и сама нахожу этот лингвистический зал. Мне выдают несколько книг и журналов и конверт с цифровым кодом от образовательной платформы. Складываю всё это в сумку, которая становится сразу как гиря.

Иду обратно и еще на расстоянии вижу неугомонную Соню и двух ее подружек. Одна – Барби, которая утром целовалась со Смолиным, вторая – чуть полноватая девушка с ассиметричной стрижкой. Кажется, Алла.

Соня сидит на подоконнике рядом с выходом на лестницу и болтает ногами. Эти две – стоят напротив нее, у стены. Они будто здесь просто так, на меня и не смотрят, говорят о чем-то своем, смеются. Но ясно же, что явились по мою душу. Вон даже на третий этаж подняться не поленились.

И нет никого вокруг. Потому что уже идет урок.

После рассказов Полины, конечно, не по себе. Не хочется, чтобы мне выбривали голову или поцарапали кожу. Но иду вперед. Что еще делать? Буду отбиваться как могу. Сумкой вот. Она теперь как раз тяжелая с этими английскими учебниками.

И только когда приближаюсь к ним, Соня поворачивает голову в мою сторону. Не спрыгивая с подоконника, не прекращая болтать ногами, она тянет:

– О-о-о, какая встреча… швабра…

Я смотрю на нее и собираюсь ей ответить, как вдруг запинаюсь обо что-то и лечу на мраморный пол. Слишком поздно понимаю, что одна из ее подружек выставила мне подножку, пока я отвлекалась на саму Соню. Единственное, успеваю выставить перед собой руки и хотя бы лоб не расшибаю. Но ладони и, особенно, колени… Черт, я аж зажмуриваюсь от боли. А когда открываю глаза, то вижу перед собой чьи-то ботинки. Мужские. Идеально чистые.

Поднимаю голову – Смолин. Стоит и смотрит на меня сверху вниз с такой высокомерной миной, будто это лужа тут у него на пути и он не хочет испачкаться.

И вот тут я понимаю: ну всё, приплыла. От этих трех я бы, может, еще как-то смогла отбиться. Но он… Тут вообще без вариантов. Даже без своих дружков справится со мной, не напрягаясь. Скрутит, затащит и… И что будет дальше?

Мне аж дурно становится оттого, что их извращённый ум может придумать, какие еще унижения и издевательства… И почему-то кажется, что забава с щенком была всего лишь безобидной шуткой по сравнению с тем, что они могут вытворить со мной сейчас.

Интересно, здесь есть камеры? Их просматривают? Хоть бы!

Пытаюсь тут же вскочить на ноги. Но Соня спрыгивает с подоконника:

– Куда?!

Затем подает голос Смолин:

– Соня, постой, иди-ка сюда.

– Девочки, держите ее. Что, Стас?

Я кое-как встаю, но эти две сразу цепляются за руки. Мы боремся, я выворачиваюсь, но пока не слишком успешно. Смолин же вместе с Соней отходит на несколько шагов в сторону. О чем они говорят – неслышно, да и не до того сейчас. У меня ведь совсем немного времени, пока эти двое разговаривают, и есть хоть какой-то шанс вырваться и убежать. А потом… потом, когда они вернутся, – пиши пропало. Там уже я ничего против них не сделаю.

Поэтому бьюсь что есть сил. Пинаю Сониных подруг по ногам, они меня в ответ. Отталкиваю Яну так, что та едва не падает, но Алла тут же пребольно хватает меня за волосы, не давая убежать. И вдруг Смолин повышает голос. Даже прикрикивает:

– Да потому что, Соня, это уже ни хрена не смешно!

Наша возня тут же прекращается. Мы с удивлением смотрим на них.

Соня, которая только что ожесточенно спорила с братом, как будто вся скукоживается и, кажется, начинает плакать. А Смолин, который секунду назад казался злым, ну или крайне раздраженным, выглядит теперь раздосадованным.

Немного поколебавшись, он притягивает ее к себе и обнимает. Утешает, наверное. А затем, держа ее за плечи, уводит. Проходя мимо меня, она тихо цедит:

– Живи пока.

Сонины подруги, отцепившись от меня, растерянно смотрят им вслед. Потом переглядываются, берут свои сумки и тоже уходят следом.

Я остаюсь одна. Ноет затылок там, где меня тянули за волосы, жжет ушибленные колени и ладони, но, подозреваю, я отделалась легкими потерями.