Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

69. Стас

Парадокс – когда Янка спрашивала меня, люблю ли ее, я запросто, не думая даже, ей отвечал: «Ну конечно». И никаких заморочек. Это было так же легко, как просто поздороваться. Хотя ну какая там любовь? Я даже влюблен в нее не был, как сейчас думаю.

А с Гордеевой – это какое-то постоянное преодоление себя.

И надо же мне было так тупо ляпнуть. Ну и она, конечно, уцепилась.

– Совсем не любишь? Ни капли? – спрашивает, а у самой в глазах искрится смех. Ну, конечно, это ж так смешно. Просто охренеть какой замечательный повод для шуток.

– Ну я тебе хотя бы нравлюсь? – не унимается она.

Ей весело, а у меня внутри пожары, цунами, ураганы.

«Хотя бы нравишься? Я тебя люблю… очень сильно люблю… так люблю, что умер бы, не думая…», – отвечаю ей в мыслях.

А вслух даже несчастное «да» не могу произнести. Язык, связки, гортань, что там еще есть, вдруг задубели. Стали как деревянные. Ни звука из онемевшего горла вытолкнуть не могу. Но, может, оно и к лучшему, раз ей так смешно.

Безмолвно плетусь за ней до подсобки, где она переодевается в дурацкое балахонистое коричневое платье, какие носят у нас тут все уборщицы. Хотя ее никаким балахоном не испортить.

Молча беру из ее тележки пустое ведро и тащусь в туалет за водой. Каждый раз представляю, что было бы, если б меня кто-нибудь увидел за этим делом. Это был бы номер. А если б наши узнали… Вот бы у них вытянулись лица. Я б даже посмотрел на такое. Хотя нет. Ну, нафиг. Лучше пусть никто не знает. Как еще те пацаны из седьмого класса не растрепали…

Приношу полное ведро в спортзал.

– Спасибо, – благодарит Женя и смотрит как-то не так, как обычно. Или это мне уже кажется. – Стас, ну ты правда можешь идти. Я справлюсь. Ты и так мне каждый день помогаешь.

Гонит меня.

Что я там помогаю? Мне, может, в кайф просто быть рядом. Но вслух говорю, конечно, другое:

– Как скажешь.

Направляюсь к дверям. Ну а чего, раз гонит?

– Стас, – окликает Женя. – Ну, из-за чего ты так расстроился?

Приближается ко мне.

– Да ничего я не расстроился. С чего ты взяла?

– Хорошо, не расстроился, – мягко соглашается она, – но что-то точно пошло не так. Я тебя нечаянно обидела, да? Тем, что стала шутить? Ты думаешь, что я смеюсь над твоими чувствами? Но это не так, конечно же. Я бы никогда… Я просто думала, что тебе стало неловко, ну… из-за того, что ты оговорился. Ну и хотела перевести всё в шутку. Неудачно, признаю… Но я, конечно же, поняла, что ты имел в виду, что просто любишь проводить время. Простишь меня?

Тут я вообще теряюсь, не знаю, что сказать. И меня снова захлестывает. Сердце пульсирует у самого горла, того гляди выскочит наружу.

– Ну? Мир?

Женя берет меня за руку, заглядывает в глаза.

– Нет… – произношу с трудом, пытаясь вдохнуть-выдохнуть и успокоиться.

Она изумленно округляет глаза.

– Нет… – повторяю я. – Это не оговорка. Я правда тебя… Вот.

Она долго молчит, глядя куда-то в сторону. Ну, может, и не очень долго, а всего несколько секунд, но я за это время успеваю передумать всё самое плохое. Но потом она переводит взгляд на меня и с улыбкой говорит:

– Знаешь, мне кажется, что я тебя тоже… вот.

– Блин, Женя… – выдыхаю я с облегчением. И внутри отпускает. А то ведь реально аж не дышал. – Э, а почему кажется?

Она пожимает плечами:

– На всякий случай. Ну, мы же совсем недавно вместе. Мало друг друга знаем.

Мне, конечно, очень хочется поспорить, типа, можно вообще не быть вместе и любить, можно и не знать почти и любить. Но вовремя прикусываю язык. Да ладно, пусть! Ведь минуту назад я и на «кажется» не особо надеялся.

– Поцелуй меня, – прошу ее.

Женя хмыкает:

– На западном фронте без перемен. В любых ситуациях у тебя, Стас, одно: поцелуй меня.

Однако привстает на цыпочки и целует. Мягко, тягуче, сладко, и у меня срывает все клеммы, все тормоза. Впиваюсь в ее губы в ответ так, словно год ее не целовал, изголодался весь и оторваться не могу.

Потом Женя все-таки выскальзывает.

– Всё, Стас, пора работать, – сбивчиво дыша, шепчет она.

– Как прикажешь, хозяйка, – отвечаю ей, а у самого губы так и тянутся в улыбку.

– Даже так? – подхватывает она игриво. – Ну ты напросился! Сейчас тогда…

Вдруг на полуслове она замолкает и перестает улыбаться, глядя куда-то мимо меня.

Я оглядываюсь и вижу в дверях Влада. Тот стоит как столб на пороге спортзала и, открыв рот, таращится на нас в таком шоке, будто мы тут голые бегаем.

Хотя я тоже, конечно, застыл в первый миг.

Выругнувшись про себя, иду к нему. Ну, какого черта он сюда притащился, когда уроки уже два часа как закончились? Вообще-то я догадываюсь, зачем – из-за пейнтбола. Меня наверняка искал, чтобы вместе ехать. Вот и нашел.

– Чего тебе? – спрашиваю с наездом, чтобы скрыть конфуз.

Влад тупит пожестче моего. Обводит ошалевшим взглядом спортзал, останавливаясь на Женьке, на ее тележке, на ведре, потом только кое-как начинает реагировать.

– Стас, а ты чего тут делаешь? – спрашивает меня заторможенно.

– А на что похоже?

– На глюк… Это что, прикол какой-то? Вы что, тут реально… – хлопает глазами Влад. – Вы полы тут, что ли, моете?

– Я мою, – подает голос Женя, – а Стас меня охраняет от всяких непрошенных гостей.

– Охренеть, – бормочет он.

– Владик, так ты нам помогать пришел? Нет? Ну, вали тогда отсюда, – выталкиваю его в коридор и закрываю дверь.

Женя подходит ко мне.

– Думаешь, разболтает?

– Да пофиг, – пожимаю я плечами. Если совсем честно, то, конечно, не пофиг, я вон даже Соньке своей ничего не говорил, но что уж теперь…

***

На следующий день утром сидим в аудитории. Через пару минут начнется алгебра. Арсения где-то носит, и я, придвинув стул к Женькиной парте, втираю ей полушепотом, какая она офигительно красивая. Больше ни на кого не смотрю, хотя, конечно, еще с порога заметил, как наши на меня косятся. Влад, естественно, растрепал новость. Мне еще вчера Милош доложил.

И тут в класс заходит Шаманский со стаканом кофе.

Яна, которая теперь перекрасилась в шатенку, сразу подсаживается к нему.

После ссоры с моей Сонькой она все время трется рядом с ним. Ко мне так не липла, как теперь к нему клеится. Типа я не понимаю, для чего этот концерт. Мне досадить и Соньке. Только если мне глубоко пофиг, то Сонька, конечно, страдает.

И сейчас сидит с убитым видом, украдкой поглядывая на них. Ловлю ее взгляд и ободряюще подмигиваю. Но она даже улыбку выдавить не может. Хорошо хоть не плачет тут же в классе на радость Янке.

А Янка тем временем приобнимает Шамана, что-то ему нашептывает на ухо, хихикает. А потом – нечаянно или специально – не знаю, смахивает стакан с кофе на пол.

– Блин, Яна… что делать? – подскакивает Шаманский. – Сейчас же Арсений разорется…

– Не волнуйся, Алекс, у нас же в классе есть поломойка и помощник поломойки. Они сейчас всё быстренько уберут. Да, Стасик?

В классе сразу повисает гробовое молчание. А у меня будто вся кровь за секунду вскипела и прилила к голове.

Влад, заерзав, шипит на нее: «Ты чо, блин? Ты совсем, что ли?».

Только Сонька не понимает, о чем речь. Поворачивается ко мне:

– Стас, про что она? Какая поломойка? – спрашивает недоуменно. Ничего не отвечаю. Потом с ней поговорю.

Но эта дура и тут лезет:

– Да, Сонечка, – язвительно тянет Яна, – представь себе, подружка твоего драгоценного брата моет полы у нас в школе. И твой Стас вместе с ней. Днище…

Смотрю на Янку, и аж виски разрывает. Повезло же ей, что она не пацан…

Но кое-как беру себя в руки.

– Ашихмина, ты всё никак не уймешься? – бросаю ей с усмешкой. – Ну, реально, отлипни уже от меня. Гордость какая-никакая должна быть, не?

– Гордость? Ты еще будешь что-то говорить про гордость?! – взвивается Янка, мгновенно став пунцовой. – Ты со своей поломойкой драишь полы…

– И дальше что? – спрашиваю ее, состроив непрошибаемую мину. – Почему тебя-то это так сильно волнует? Тебе какое дело?

– Мне? – истерично и неестественно хохотнув, Янка восклицает: – Да никакого, Смолин. Ни-ка-ко-го.

– Оно и видно, – мерзко ухмыляюсь я. – Если мне на тебя пофиг, Ашихмина, то я к тебе и не лезу. Да я вообще тебя не замечаю, есть ты или нет. А ты лезешь и лезешь. Как возвратный тиф. Я уже не знаю, как тебя отогнать.

В какой-то момент мне кажется, что Янка сейчас на меня кинется, как разъяренная кошка, но тут вбегает Арсений, и в следующую секунду звенит звонок.

Всю алгебру чувствую на себе взгляды. Особенно Янкин – ненавидящий и Сонькин – обескураженный.

А к концу урока от Ашихминой прилетает сообщение: «Смолин, тебе конец».

70. Стас

После алгебры идем с Женей на инглиш в молчании. Точнее, это я молчу – думаю над последним сообщением Янки. Даже не так – не думаю, наоборот, от этой мысли отмахиваюсь. Понимаю же: ну что эта дура может мне сделать? Брательника своего подбить, чтобы тот со мной разобрался? Это вообще ерунда. Слить Сонькину выходку? Растрепать всем, что она сделала Жениной матери? Вот это уже серьезно, да только Янка и сама там тоже выступила. А собой рисковать Ашихмина не станет.

Да, наверное, она просто от злости сотрясает воздух. Я бы вообще не заморачивался, но на душе отчего-то погано. Такое странное, невнятное ощущение чего-то плохого.

В принципе, я во весь этот бред с предчувствиями не верю, даже относиться к такому серьезно не могу, и себе говорю: не сходи с ума. Но, блин, где-то внутри, за грудиной, реально ведь скребет. Так бывает, когда точно знаешь, что вот-вот грянет какой-то лютый звездец.

И тут Женя выдает:

– А ты, оказывается, можешь быть очень жестоким. Яна, понятно, выпросила, но ты так ее опустил, а ведь она твоя бывшая…

Смотрю на нее, наверное, как-то не очень добро. Потому что она сразу добавляет мягко:

– Извини, что лезу. Понимаю, что не мое, конечно, дело. Просто мне кажется, что с бывшими надо расставаться по-человечески.

– Угу. Видать, мне тоже надо было с ней потанцевать.

– Ты просто бил ее по самому больному, и, главное, при всех.

– Она тоже била меня по самому больному. Я всего лишь отвечал, – пожимаю плечами и добавляю жестко: – Не могу терпеть, когда тебя оскорбляют.

– Мне на ее слова было плевать. Я же понимаю, что она бесится от обиды и ревности. Мне ее даже немного жаль. Ладно, Стас, прости, я и впрямь сую свой нос, куда не просят.

– Да суй сколько хочешь, тебе можно, – пытаюсь немного сгладить недавнюю резкость.

Она улыбается.

– Это ты погорячился. Я – любопытная. Не жалуйся потом.

– Ничего, выдержу.

Женя коротко смеется, но затем опять становится серьезной, даже какой-то обеспокоенной.

– А ты не боишься, что Яна может… ну, отомстить как-то? Мне кажется, она не из тех, кто легко забывает обиды.

– Ну что она мне может сделать? – повторяю ей то же, что и себе уже не раз сказал. – Янка может только мелко пакостить.

– Не знаю… Знаешь, как говорят? Страшнее брошенной женщины, только обиженная брошенная женщина, – Женя произносит это вроде как насмешливо, но я вижу, что она и правда тревожится.

Я и сам за нее боюсь. Но вслух говорю как можно беспечнее:

– А еще говорят: бодливой корове бог рогов не дал. Вот это точно про Янку.

***

Всю следующую неделю практически не отхожу от Жени ни на шаг. В общем-то, мы и до того были постоянно вместе: и на переменах, и на обеде, и после уроков. Я лишь ненадолго отлучался, когда Соньку домой отвозил. Но теперь Соньке, как бы она ни обижалась, приходится добираться на такси. Своего водилу отец для нее зажал.

За последние дни я так привязался к Женьке, что еле вытягиваю без нее в эти выходные. Но встретиться не получилось. В субботу решил мать навестить. Думал, быстро сгоняю туда и обратно, а вечером – к Жене. Но матери стало хуже. Понимаю это сразу, едва ее увидев.

Когда полторы недели назад забирал ее из больницы, врач накатал целое полотно, чем долечиваться дома. Я всё по этому списку купил, привез, даже взял с нее слово, что будет принимать эти злосчастные таблетки. Но тут гляжу – аптечный пакет так и стоит неразобранным. А сама она пластом лежит на кровати. Дышит тяжело, со свистом.

– Мама, ну что за фигня? Ты почему не лечилась? Ты же говорила… – негодую я.

Мать открывает рот, но, просипев что-то невнятное, тут же захлебывается кашлем. А возвращаться в больницу притом отказывается. Правда, я ее не особо и спрашиваю.

В больнице тоже приходится повоевать. Брать ее вечером в субботу сначала ни в какую не хотят. Я даже денег сую – не берут. В конце концов приплетаю отца, чего я сроду никогда не делал. Ну и тут не сделал бы, конечно, будь другая ситуация.

Ну а в воскресенье опять к матери. Переживаю все-таки. Но ее прокапали, и вроде ей уже чуть лучше. Сразу говорю ей, что на неделе не приеду. Она кивает, типа, и не надо.

В понедельник после уроков допоздна зависаю у Женьки. Завтра она улетает в Москву на олимпиаду. Четыре дня не увидимся!

Еще и этот додик Арсений будет с ней все время рядом. Меня уже не так сильно бомбит от него. Да и он вроде руки больше не распускает. Но все равно как подумаю, что они будут там вдвоем… короче, лучше вообще в эту сторону не думать.

Она готовит ужин, возится у плиты, а я сижу на кухне за ее спиной и глаз с нее не свожу. Женя иногда оглядывается на меня и улыбается.

– Так сильно есть хочешь?

Я как блаженный смотрю на ее губы, не разбирая смысла слов, и бездумно киваю. Честно, так бы и сидел целую вечность, на этой тесной кухне только с ней вдвоем…

Звук у телефона я вырубил, зная, что Сонька обязательно начнет названивать.

– Потерпи еще пять минут, – говорит Женя. – Сейчас соус немного загустеет и готово.

Я не отвечаю, ловлю ее руку, встаю и притягиваю Женю к себе.

– Мне так хорошо с тобой, – шепчу ей в макушку, обнимая. Пару минут она позволяет себя целовать, потом вырывается и опять к плите.

– Ну вот, всё готово. Садись. Буду тебя кормить.

Она накладывает в тарелки спагетти и тушеное мясо, поливает соусом. Пробует сама и расстроенно восклицает:

– Черт! Кажется, пересолила.

– Не, – мотая головой, вру я. – Норм. Всё очень вкусно.

Она снова пробует и морщится.

– Нет, сплошная соль… Как ты это ешь?

Из твоих рук я бы и яд ел. Но вслух продолжаю врать:

– Не знаю, мне нравится.

После ужина идем в ее комнату. Мельком проверяю телефон – нет ли звонков от матери. От нее – ничего, но зато от Соньки пятьдесят пропущенных. Не зря звук убрал.

Женя садится с ногами на диван, я – рядом.

– Чем займемся? – спрашивает.

Я придвигаюсь ближе. Какие вообще могут быть вопросы по поводу того, чем нам заняться наедине? Но Женя отодвигается.

– Подожди. Ну давай хоть немного просто поговорим?

Раздосадовано выдохнув, я уступаю. Сажусь прямо, как на приеме у врача.

– Хорошо. О чем говорить будем? – спрашиваю без особого энтузиазма.

– Расскажи о себе что-нибудь, чего я не знаю.

– Не-е, это неинтересно. Лучше ты о себе.

С минуту она думает, потом вдруг вся подбирается, будто ее озарило.

– Слушай! А давай поиграем в Правду или Действие?

Ну, конечно же, я не хочу играть ни в правду, ни в действие, ни во что-либо еще. У меня совсем другое на уме. Но снова соглашаюсь.

– Ну, можно. А как?

– Допустим, начинаешь ты. Выбираешь правду или действие. Если правду – то я задаю тебе любой вопрос. И ты должен ответить на него честно. Понимаешь? Что бы я ни спросила, ты должен ответить по-честному.

– А если действие?

– Тогда я попрошу тебя что-нибудь сделать, хоть что. Ну, без фанатизма, естественно. Что-нибудь реальное и выполнимое.

– Блин, на что я подписался…

– Ну а потом будет твоя очередь задавать мне вопросы, ну или давать мне…

– О, ну это другое дело, – подмигиваю ей.

– Но выбирать правду можно только два раза подряд! Третий раз, хочешь-не хочешь, а придется выбрать действие. Понял? Ну всё, давай.

– Действие, – говорю я. Я уже как-то отвечал честно на ее вопрос, больше не хочу.

Она задумывается, обводит глазами комнату, хмурится, потом выдает с вызовом:

– Станцуй! Да, ты должен станцевать, выбрал же действие. Так что действуй!

Я в первый миг туплю. Потом нахожу в телефоне что-то лирическое, включаю, а сам беру ее за руку и тяну с дивана.

– Это медлячок. Так что идем.

Она слегка упирается, но затем поддается. Музыку я почти не слушаю, просто прижимаю ее к себе и наслаждаюсь моментом. И не замечаю, когда песня заканчивается.

Однако эта странная игра мне уже нравится.

– Всё, теперь я… – Женя возвращается на диван. Ну и я тоже сажусь рядом. – Я выбираю правду.

Я долго не думаю.

– А у тебя с Дэном что-нибудь было? В смысле… ну это было? – спрашиваю ее. Меня это реально волнует, но просто так я бы, наверное, не смог ее об этом спросить.

Женя перестает улыбаться. Вопрос ей явно не нравится. Но сама же предложила такую игру, чего уж теперь.

– Нет, не было, – сухо отвечает она.

А я еле сдерживаю довольную улыбку.

– Теперь ты. Правда или действие?

– Действие.

– Отожмись… тридцать раз, – велит она, скрестив на груди руки. – Ну, или сколько сможешь.

Без рвения, конечно, но отжимаюсь все тридцать.

Женя, дождавшись, когда я вернусь на диван и мало-мальски отдышусь, говорит:

– Действие.

– Чего? – торможу я.

– Я выбираю действие.

– Оу, – вырывается у меня. И, не задумываясь, тут же говорю: – Поцелуй меня.

– Я так и знала, – смеется она, но придвигается ближе.

А я тоже делаю кое-какие выводы: так и знала, но ведь выбрала действие…

***

Домой от Жени еду совсем поздно. Никак не хотел уходить.

Игра, конечно, дурацкая. В смысле, чего только я сегодня ни делал по ее заказам. И пел, и изображал черт-те что, и всякое по мелочи. Но зато на каждое ее «действие» я просил поцеловать, и она целовала. До сих пор губы сладко горят и от толстовки пахнет ею…

Черт, мне уже ее не хватает. Она еще не улетела, а я уже скучаю.

На светофоре достаю телефон, смотрю – пропущенных от Соньки еще в два раза больше стало. Перезваниваю.

Сначала долго идут гудки, затем слышу ее взволнованный голос.

– Стас, ты где? Ты скоро будешь?

– Уже еду. А что случилось?

– Папа все знает!

– Что – всё? – не понимаю я.

– К нам приходила Ашихмина. Представляешь? Сначала они с Инессой о чем-то говорили во дворе. А потом эта сука провела Янку к папе. Короче, Янка ему сказала и про Гордееву, и про то, что ты в гимназии полы с ней моешь, может, еще про что-то… Но он так орал! А сейчас он тебя ждет…

71. Стас

Захожу домой – полумрак и тишина. Может, отец решил отложить разборки до завтра? Хорошо бы…

Но вижу, сверху тихонько спускается Сонька. Она настолько запугана, что вслух ничего не говорит, только беззвучно шевелит губами, глядя на меня, и пальцем указывает на дверь отцовского кабинета.

Едва я успеваю раздеться, как в холл выходит и сам отец.

– Явился? – скрестив на груди руки, изрекает громогласно.

Сонька сразу начинает трепетать.

– Иди к себе, – шепчу ей.

Она едва заметно качает головой, типа, я с тобой.

Но тут на нее рявкает отец:

– А ну пошла отсюда, идиотка! Брысь! Закрылась в своей комнате и чтоб я тебя не видел и не слышал!

Сонька быстро поднимается по лестнице, но на верхней ступени замирает и оглядывается на меня.

– А ты, – смерив меня с головы до ног свирепым взглядом, отец кивает в сторону кабинета, – за мной.

Подмигнув Соньке, типа, не бойся, прорвемся, иду за отцом. Он как обычно становится за столом, как за трибуной. А мне полагается стоять перед ним.

– Спрашиваю один раз. Это правда? Ты и в самом деле спутался с этой девкой? Дочкой вашей поломойки?

– Она не девка, – во мне вдруг вспыхивает злость, хотя я обещал себе не воспринимать слова отца всерьез. Просто выслушать, как всегда, его ор и пойти спать.

– А кто она? – отец презрительно кривит рот. – Девица голубых кровей?

– Ну так-то и мы не цари.

– Она – обычная побирушка, которая учится в гимназии, между прочим, за наш счет! Как и мамаша ее лечится тоже на наши деньги.

– Женя тебе не побирушка, а лечение ее матери оплачивают из бюджета школы.

– Да что ты говоришь, умник? А кто вливает деньги в этот самый бюджет, а? Ты хоть знаешь, как дорого мне обошлась та твоя тупая выходка? И до сих пор обходится? Так мало тебе развлечений, ты решил, что будет забавно ещё и с дочкой той несчастной поломойки порезвиться?

– У тебя неверная инфа. Я с ней не… Короче, это никакие не забавы. Я ее люблю.

– Кого? Эту убогую нищенку? Эту… – С брезгливой гримасой отец трясет в воздухе рукой, пытаясь подобрать подходящее слово, но не находит. – Ты серьезно?! Нет, ты сейчас серьезно? Или ты просто решил позлить меня? Ни за что не поверю, чтобы мой сын был настолько не разборчив в связях… настолько себя не ценил и не уважал, чтобы так опуститься… чтобы позариться на какую-то бичужку…

– Какая она тебе бичужка? – срываюсь я и тоже кричу. – Что за чушь ты порешь? Ты ее даже не знаешь. Чтоб ты знал, она лучшая девушка из всех, кого я когда-либо…

– Прекрати! Даже слушать не хочу эту ересь! Лучшая девушка! Дочь поломойки. Точнее, она и сама теперь поломойка. И это отребье – твой уровень? Может, тоже драить полы пойдешь?

– Надо будет – пойду, – огрызаюсь я. – А если говорить про уровень, то Женька, между прочим, заняла первое место…

– Стой-ка! Теперь я понимаю, почему ты не пошел на олимпиаду. Из-за этой девки, так? Дурак! Безмозглый сопляк!

– Она победила, потому что реально круто сечет в математике, а не потому что я не пошел.

– Дебил. Весь в свою малохольную мамашу. Я-то думал, у нас только Сонька ущербная, ан нет. Сынок такой же дурак. Подцепил какую-то убогую и радуется.

– Тебе надо проораться? Ну окей. Я потерплю. Только про нее не смей так говорить.

– Не смей?! Ты мне еще будешь указывать, паршивец? Ты кто такой, чтобы отцу перечить? Пока ты живешь в моем доме, ты живешь по моим правилам! – отец яростно ударяет кулаком по столу. – А то ишь! Ничего из себя не представляет, а туда же! Отцу указывает, сопляк… Значит, так. Чтобы я больше не слышал про эту девку. Покуражился и хватит. Завязывай с ней, ясно? Я ведь могу сделать так, что она уберется обратно в свою вонючую дыру, из которой выползла и никакое первое место ей не поможет.

– Ну тогда я тоже пойду за ней. В дыру.

– У тебя совсем мозг потек?! Кстати, она в курсе, что ее мамаша из-за тебя в больницу загремела?

– Собрался ее просветить? – преспокойно спрашиваю я, потому что знаю – вот тут отец точно блефует. Никогда он об этом никому не расскажет. Потому что похлеще моего боится огласки. Слишком дорожит своим креслом.

– Пытаюсь представить, как бы ей эта новость понравилась.

– Лучше представь, как эта новость понравится твоим коллегам и избирателям. Ты ж меня отмазал.

– Ах ты засранец! Я не дал тебе сесть, и это твоя благодарность?! Надо было, чтобы ты получил по заслугам. Что ж, у тебя еще всё впереди.

– Это всё? Я могу идти?

– Нет, не можешь! – рычит отец. – Разговор еще не окончен! Я сказал, чтобы ты порвал с этой девкой, ты меня понял? Иначе…

Отец, не договорив, замолкает, злобно сверкая глазами.

– Что – иначе? Тачку отберешь опять? Или из дома выгонишь? Да легко. Сам уйду.

Он отвечает не сразу. Несколько секунд испепеляет меня взглядом и, раздувая ноздри, шумно сопит. Затем цедит:

– Если ты с этой девкой не порвешь, я лишу тебя не только машины, а всего. Абсолютно всего. Я перестану считать тебя своим сыном.

– Как скажешь, – пожимаю плечами.

– Ты думаешь, я шучу? Так вот нет, шутки кончились. Сейчас ты думаешь, что сбежишь в квартиру деда. Но если отсюда уйдешь – то, предупреждаю, уйдешь с голой жопой и навсегда.

– Как скажешь, – повторяю я.

– Ты совсем дебил? А на что будешь жить? Сегодня, завтра, через месяц, через год? Одеваться, развлекаться, эти ваши последние айфоны-айпады, брэндовые шмотки, машины, клубы… Ведь всё, к чему ты привык, этого ничего не будет. Ни-че-го. И будущее свое ты тоже спустишь в унитаз. Задумайся, что ты теряешь и стоит оно того или нет.

– Ничего, без машины и шмотья еще никто не умирал, и я как-нибудь проживу.

– Идиот! Что за идиот?!

– А чего ты ждал? Ты реально думал, что я от нее откажусь?

– Я думал… я надеялся, что ты окажешься умнее. А ты такой же никчемный и безмозглый как твоя мамаша.

– Мне сейчас свои вещи собирать или до утра подождешь? – спрашиваю ровно. На самом деле примерно чего-то такого я и ждал. Одно плохо – как быть с Сонькой? Но подумаю об этом потом.

Отец снова взрывается.

– Какие свои вещи? Что ты собирать намерился? Что тут у тебя тут своего? У тебя нет ничего своего! Всё, что у тебя есть, это всё на мои деньги куплено…

Я молча выкладываю из карманов ключи от машины и от дома, банковские карты, кейс с наушниками. С минуту колеблюсь, но все же кладу ему на стол и айфон. Снять с него блок он все равно не сможет. А так – пусть подавится.

Отец же словно выдохся и теперь за моими действиями наблюдает молча. А я на него вообще не смотрю. Выложив всё, кроме ключей от дедовской квартиры, выворачиваю пустые карманы.

– Видишь, ничего не заныкал. Одежду верну позже, но если ты против, могу, конечно, и раздеться…

– Прекрати! Что за цирк ты мне тут устроил?

– Какой цирк? Я всего лишь возвращаю тебе твои вещи и ухожу с голой жопой.

Разворачиваюсь и иду к дверям.

– Стой, куда пошел! Я еще не закончил! Стас! – кричит мне вслед отец.

Но я, не оглядываясь, быстро выхожу из отцовского кабинета. Самое тупое, что это меня все равно цепляет, аж ком в горле встал, хотя я давно на его счет никаких иллюзий не питаю. Да вообще его ненавижу. И ведь сам хотел уйти, давно еще, и все равно так стремно на душе, что хоть вой…