Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

53. Стас

В понедельник приезжаем с Сонькой в гимназию как два идиота чуть ли не за час раньше времени. Точнее, идиот – я. Сонька не хотела так рано, это мне на месте не сиделось.

Идем с ней в коворкинг – что еще делать в пустой гимназии? Я разваливаюсь на диване и бесцельно щелкаю пультом от плазмы, она садится рядом.

– Ну что ты решил? – спрашивает у меня с озабоченным лицом.

– О чем ты?

– О ней. О Гордеевой.

– Да пошла она… – раздраженно отмахиваюсь я. – Пусть и дальше тусит со своим гопом. И ты ко мне тоже больше с этим не лезь.

Сонька замолкает, но ненадолго, затем снова за свое:

– Стас, а как же то видео? А если она его еще кому-то покажет?

– Никому не покажет.

– Откуда ты знаешь?

– Она уже всё удалила.

– Правда? – подскакивает Сонька с дивана. В глазах тотчас вспыхивает радость, но через пару секунд сменяется сомнением. – Это она тебе так сказала?

– Она удалила на моих глазах.

– А может…

– Не может, – обрываю её. – Она обещала. Я ей верю.

– А я – нет! Вспомни, что Меркулова сказала тогда… какая она подлая и хитрая…

– Да пофиг мне на Меркулову. Удалила Гордеева твое шоу. Всё. И никому больше не покажет. Успокойся.

Я откидываю пульт. Ложусь на диван с ногами, примостив голову на подлокотник, и прикрываю глаза рукой.

– Ну хоть бы так оно и было, – тихо говорит Сонька.

– Не лезь к ней больше – так оно и будет.

– Ну я же тебе обещала.

– Ну и расслабься тогда.

Пару минут она молчит, потом выдает с горячностью:

– Лезть к ней не буду, раз ты этого так хочешь, но все равно я ее ненавижу!

– Угу, – равнодушно отвечаю.

Еще две минуты благословенной тишины. А затем снова:

– Стас, – тянет Соня голоском маленькой девочки. – А ты за кого? За меня или за нее? Ну, если бы тебе сказали: выбирай.

Еле сдерживаюсь, чтобы не нагрубить. Потому что достал уже этот детский сад. Но иду по пути наименьшего сопротивления, лишь бы оставила меня сейчас в покое.

– Я всегда за тебя, Соня.

– А я – за тебя!

Сонька, довольная, поднимается и, судя по звукам, идет к окну.

– О, Янка приехала! – сообщает она. – Стас, пойду я к ней. Она тоже страдает, бедная…

– Угу, иди.

Она уходит, и слава богу.

Нет, я очень люблю свою Соньку, но мозг она умеет выносить, как никто ещё не научился. Может, поэтому я стал порой ее избегать. Раньше такого не было.

В детстве без нее, помню, вообще не мог ни дня. Никакие пацаны не нужны были, если ее в игру не брали. Не раз отказывался наотрез ехать с отцом на море или еще куда, потому что Соньку он оставлял дома. И в гимназию нашу не хотел идти, упирался, потому что Сонька не прошла вступительные тесты.

Это было как раз в тот год, когда отец забрал нас у матери. В то время он как-то особенно зверствовал. Даже его новой доставалось.

А уж из меня он тогда и вовсе чуть душу не вытряс. Орал: «Как смеешь ты, щенок, перечить мне? Дурак! Это одна из лучших гимназий! После нее – все дороги открыты. И ты готов прос**ть свое будущее из-за этой идиотки, которой самое место в школе коррекции с такими же дебилами как она сама?». Но его рев, как и угрозы, и порка, и домашний арест, и отлучение от гаджетов ни тогда, ни потом никак на меня не подействовали. Не знаю, с кем там отец потом договорился и каким образом, но Соньку приняли без этих тестов.

Сонька тоже с детства без меня никуда. Когда я как-то зимой искупался, провалившись под лед, и заболел пневмонией, она все дни, пока лежал пластом у себя с температурой, не вставала с кровати. Не ела, не играла, не рисовала даже. Няньке и отцу говорила, что тоже болеет и ничего не хочет. Хотя, конечно, не болела.

К слову, тогда я живой вообще чудом остался – спасибо ей.

Нам тогда было по девять, я учил ее кататься на коньках на озере. У нее никак не получалось. Стоило отпустить ее руку, как она сразу падала. А я всегда был здоровый, она же, наоборот, маленькая, худенькая. И в какой-то момент подо мной проломился лед. Я и глазом моргнуть не успел, как оказался в воде по шею. К счастью, только я, хотя могли бы и оба.

А выбраться самому вообще было нереально. Все тело вмиг сковало от холода, пошевелиться не мог, а там еще и течение утягивало.

Так вот Сонька удерживала меня, пока не подоспели взрослые. Сначала лежала рядом на животе, ревела от страха и держала руками, потом поняла, что так не удержит – куда ей, такой мелкой. Тогда вцепилась в куртку зубами, и так почти полчаса. Потом расцепить зубы не могла – челюсти свело.

Когда все эти моменты вспоминаю, у меня внутри всё переворачивается. Да я и сам за Соньку и убью, и умру. И все же… все же в последнее время находиться рядом с ней подчас просто невмоготу. Душит она, а иногда раздражает неимоверно.

Вот и сейчас – ушла она, и я аж вздохнул свободно.

Но не проходит и пяти минут, как дверь снова открывается. Сонька возвращается. Тихо шуршат по ковру ее приближающиеся шаги, и я уже не выдерживаю:

– Да блин! Ну что опять тебе нужно? Можешь меня хоть ненадолго оставить в покое?

А в ответ слышу насмешливое:

– И тебе доброе утро, Смолин.

Я тут же подскакиваю, сажусь на диване и ошалело таращусь на Гордееву.

– Ты? Я думал, это моя сестра…

– Нет, это всего лишь я, – улыбается она.

Потом идет к стеллажу с книгами. И я зачем-то поднимаюсь и тоже подхожу, нарушив собственный зарок больше не общаться с Гордеевой, не приближаться к ней и вообще забить на нее.

Ну и ладно. Забью, но позже…

Останавливаюсь рядом. Посматриваю то на книги, то на нее. То на нее, то на книги. Она еле слышно бормочет под нос названия книг, а затем вдруг поворачивает голову и ловит мой взгляд. И опять улыбается.

Надо что-то сказать, а то пялюсь на нее как безмолвный идиот.

– Что? Не можешь выбрать? – спрашиваю первое, что приходит на ум.

– Да нет, не могу найти ту книгу, которую читала на той неделе…

– А что за книга?

– Мюррей… это автор. А книга называется «О, бой».

Зачем-то тоже вместе с ней начинаю искать глазами эту книгу. И нахожу на самом верху. Высоковато, даже я не достану.

– Вон на верхней полке желтая – это она?

– Ой, да, точно…

– Подсадить? – предлагаю ей.

– Да нет, не надо, – пятится от меня Гордеева на пару шагов. И – ну надо же – краснеет. – Я сама как-нибудь.

– Как хочешь, – отхожу я и присаживаюсь на ближайший подоконник.

И оттуда уже наблюдаю, как она пыхтит и корячится, подтаскивая к стеллажу кресло, как скидывает туфли, как забирается на него, но все равно не достает.

– Мое предложение еще в силе.

Блин, что с моим голосом? Прозвучало это так, будто я с ней тут заигрываю. Тупо и пошло.

– Обойдусь, – хмыкнув, отвечает она.

Ну и черт с тобой. Обходись.

Я отворачиваюсь к окну… но через пять секунд опять не свожу с нее глаз. Слежу, как она теперь встает на подлокотник кресла, поднимается на цыпочках и оттуда уже дотягивается до своей книжонки. Упорная.

Берет книгу с полки, бросает на меня победоносный взгляд, но тут нога ее соскальзывает с округлого подлокотника.

Гордеева, охнув, неуклюже взмахивает руками, и в следующий миг я, рванув к ней пулей, ловлю ее практически на лету. Не даю упасть, а заодно, улучив момент, украдкой тыкаюсь носом куда-то за ухом. Успеваю вдохнуть ее, пока ставлю на ноги. И не выдыхаю.

Держу ее за талию, можно сказать, обнимаю. И не убираю сразу руки, ворую лишние секунды этой нечаянной близости. А потом и вовсе прижимаю к себе еще теснее.

– Осторожнее, – шепчу хрипло. Горло в миг пересыхает.

Слышу прерывистый выдох сначала ее, потом – свой. А затем – громкий хлопок двери. Слишком громкий.

Вздрогнув, мы тотчас отшатываемся друг от друга, и оба смотрим на дверь. Но там уже никого…

54. Стас

После эпизода в коворкинге мы с Гордеевой сторонимся друг друга. Точнее, она сторонится, а я тоже не лезу. Я же еще в субботу решил больше ее не замечать. Ну вот и не замечаю типа.

Хотя, конечно же, секу практически каждый ее шаг. На уроках, на переменах, всё время. Но так, без палева. Во всяком случае пока Рус во время обеда какого-то черта не спрашивает при всех:

– Стас, а вы что, со Шваброй еще того… общаетесь? – двусмысленно играет бровями Рус. – Или уже…

– А тебе не похрен ли, с кем я общаюсь? – взрываюсь я сразу.

На меня тотчас оборачиваются все в радиусе десяти метров. Только Яна опускает глаза в тарелку. Ну и Сонька моя сконфуженно ерзает. Остальные же пялятся так, будто я не просто прикрикнул, а устроил тут целое шоу.

Гордеева тоже смотрит. Но недолго. Почти сразу отворачивается. Она сидит за дальним столиком, как всегда, одна, наполовину скрытая колонной.

Я встаю и ухожу под гробовое молчание наших. Бесит, что все лезут не в свое дело. Но еще – совсем неожиданно – меня вдруг зацепила эта «швабра».

Последним у нас физкультура. На физре мы занимаемся с девчонками отдельно. Сегодня у нас нормативы в спортзале, а у девчонок – бассейн.

Правда, после физры нам с Гордеевой еще предстоит подготовка к олимпиаде. Арсений уже два раза напомнил, что ждет нас после уроков. Если бы не это, я бы уже свалил домой. А так приходится сидеть куковать в одиночестве на скамейке запасных со своим освобождением от физры, пока наши нарезают по спортзалу круги в качестве разминки, а затем к кувыркаются на брусьях.

Залипаю в телефоне, чтобы не так скучно было. А за несколько минут до звонка мне вдруг приходит сообщение от Соньки:

«Янка собралась наказать Гордееву».

Подскакиваю, снова сажусь. Строчу ответ:

«Где? Когда?»

Знаю я их разборки и наказания. Сразу вспоминаю Меркулову, побитую, обритую, на коленях, и холодный пот прошибает.

Ну же! Сонька, отвечай!

Не отрывая взгляда от экрана, в спешке выхожу из спортзала.

Наконец от нее прилетает сообщение:

«Прямо сейчас. В душевой».

Вламываюсь в женскую душевую. Точнее, в раздевалку. Девчонки из десятого тут же поднимают визг. Кто-то из них переоделся, кто-то еще не успел, но я даже не смотрю на них.

– Где? – почти ору, заглушая их вопли.

– Кто? – спрашивает одна, хлопая испуганно глазами и прижимая к себе какие-то тряпки.

– Гордеева… Ашихмина… моя сестра?

Эти дуры мечутся, как перепуганные овцы. Наконец визг стихает, и девчонки быстро-быстро одна за другой выскакивают в коридор.

Остается одна Сонька. Она стоит у шкафчика, неторопливо роется в своей сумке. Потом достает помаду и, выпятив губы, начинает краситься.

– Соня, что за фигня? Где они? Где Янка? Где Гордеева?

Она, не отрывая взгляда от зеркала, равнодушно показывает на дверь самой душевой.

Дергаю ручку – заперто изнутри.

– Открывай! – колочу со всей дури. – Я же сейчас дверь вышибу нахрен!

– Так они и откроют, ага…

Продолжая ломиться, кричу уже спокойнее:

– Ян, выйди, поговорим.

Но оттуда слышны лишь шум воды и приглушенные голоса. А затем вдруг раздается отчаянный вопль.

Ногой ударяю дверь рядом с замком, и она с грохотом распахивается настежь. И в ту же секунду из душевой пулей выскакивает Яна.

Она полностью одета, но блузка сплошь залита водой. Волосы тоже мокрые, а лицо красное и перекошенное. Взгляд же и вовсе какой-то ошалевший, почти безумный.

За ней следом семенит Алла и приговаривает:

– Яночка, ты как? Сильно больно?

Янка в ответ только подвывает. Потом замечает меня и вскидывается:

– Ненавижу тебя! Ненавижу!

Хватает свою сумку и выбегает прочь вместе с Аллой.

– Ну, я тоже пойду, – говорит Сонька. – Ты только не говори им, что я тебя предупредила, ладно? А то она и так на меня обиделась из-за того, что я не пошла с ними Шваб… эту твою бить…

Я остаюсь в раздевалке один.

Зайти в душевую не решаюсь – вдруг Гордеева там голая. И уйти не могу – не знаю же, успели они ей что-нибудь сделать или нет?

Стою рядом с дверью, подпирая спиной стенку, и прислушиваюсь. Вода вроде стихла. Сердце в груди прыгает как подорванное.

– Эй! Ты там в порядке? Помощь нужна?

Гордеева не отвечает, а спустя несколько секунд выходит сама, завернутая в полотенце. Бросает на меня злющий взгляд и яростно шипит:

– Подружке иди своей помоги. А ко мне больше не приближайся! Никогда! Ясно?

– Что у вас произошло?

– У нее и спроси! И вообще, Смолин, ты дверью не ошибся?

Я смотрю ей в спину, пока она идет к кабинке, и сдвинуться с места не могу, точно прирос. Жадно пожираю глазами ее плечи, по которым струятся с волос капли воды, острые лопатки над кромкой белого полотенца, голые ноги. Оторваться не могу, как еще следом не тянусь за ней.

Рывком распахнув шкафчик, Гордеева снова поворачивается ко мне.

– Ты оглох? – повышает она голос и раздельно чеканит. – Пошел! Вон! Отсюда!

Ее слова как-то вмиг отрезвляют.

– Да пошла ты сама, – бросаю в ответ и ухожу.

Ну и конечно, ни на какую математику не иду. Срываюсь домой, даже про Соньку забываю. Уже вечером узнаю от нее, как и что было.

– Утром, помнишь, я увидела Янку в окно? Спустилась к ней. А она такая: «А где Стас?». Я без задней мысли сказала, что ты в коворкинге. Она сразу же туда подорвалась. Поговорить с тобой хотела. Убежала вперед меня… Я следом подхожу, смотрю – она стоит там на пороге, как вкопанная, но внутрь не заходит. Потом захлопнула дверь и умчалась. Я опять за ней… Между прочим, Янка сильно плакала. И сказала, что ты там с Гордеевой обнимался-целовался. А это правда?

Я ей даже ничего не отвечаю. Не дождавшись, Сонька рассказывает дальше:

– А на физре Янка позвала нас с Аллой разобраться с Гордеевой. Когда она будет в душе. Я не пошла… из-за тебя. Между прочим, Янка на меня обиделась…

– Я помню.

– А ты даже мне спасибо не сказал… – надувает губы Сонька. – Я же для тебя старалась… предупредила… вот.

– Спасибо, Соня, молодец, хорошая девочка, – ерничаю я. Со злости, конечно. На себя, на Гордееву, на то, что мне так хреново, что не знаю, куда себя деть.

Сонька тотчас обиженно сникает.

– Ладно, прости. Ты все правильно сделала. А что там случилось-то?

Сонька еще дуется, но, вижу, рассказать ей все же не терпится. В конце концов она сдается:

– Короче, слушай. Алка с Янкой зашли в душ, пока эта там намывалась… Хотели побить ее, но Гордеева какая-то бешеная оказалась… Янка успела только раз пинок ей отвесить. Эта обернулась, сдернула лейку, врубила горячую воду во весь напор и прямо Янке в лицо. Представляешь? А дальше ты и сам видел…

Помявшись, она спрашивает:

– Стас, так это правда, что вы с ней целовались?

Если бы…

– Сонь, иди спать, – выпроваживаю я ее.

55. Стас

В Новосиб я лечу один. Отдельно от всех. Почти на сутки раньше. Не специально, просто, когда брал билеты, на их рейс мест не осталось.

Так что я уже здесь, а у них самолет в ночь на среду. «Повезло» им. Считай, с корабля на бал, потому что в девять утра начнется олимпиада. Зато не скучно. А мне целый день себя чем-то занимать придется.

Еду на такси из Толмачево через весь город. Пункт назначения: отель «Маринс». Там для всех участников забронировали номера.

С виду это монументальная коробка совдеповского образца. Но внутри оказывается всё не так уныло, как снаружи. Отец предлагал что-нибудь солидное, пятизвездочное. Я отказался, конечно же. Я же не ради интерьеров сюда ехал. Правда шанс, что мы будем жить с Гордеевой по соседству, да или хотя бы на одном этаже, крайне мал. Но хоть на завтраке или ужине, может, пересечемся.

Только зачем мне это надо – я и сам не знаю. Только нервы себе мотать. После вчерашней стычки с Гордеевой мы, по ходу, с ней даже здороваться больше не будем. Я, конечно, себе говорю: да и пофиг, пошла она. Однако можно хоть сто раз это повторить, но это не поможет, я уже увяз с концами. Это факт.

Заселяют меня в люкс на двадцать третьем этаже. Номер так себе, но вид из окна впечатляет. Особенно пока не рассвело. Но не будешь же торчать у окна бесконечно.

Промаявшись до восьми утра, спускаюсь на второй этаж, в ресторан, дегустировать местный завтрак. Он, к слову, оказывается очень даже неплох. Единственный минус – народу как на митинге. Зал большой, а все равно толкотня. Зато посреди зала белый рояль, на котором девушка играет сначала Брамса, затем Шопена, а потом я уже ушел.

После завтрака иду бродить по городу. Без всякой цели, тупо время скоротать. Не в номере же сидеть. Заодно, решил, прогуляюсь до двести второй школы, где завтра и будет олимпиада. Если верить гугл карте, это чуть больше трех километров.

Погода в Новосибе такая же, как у нас. Местами – снег, местами – слякоть. И уже у самой школы меня с ног до головы окатывает какой-то урод на внедорожнике. Сука. Пожелав ему заглохнуть, захожу в школу почиститься.

Там тихо и пустынно, урок как раз идет. Охранник сначала меня тормозит, но за небольшое вознаграждение пропускает в уборную. Слава богу, здесь есть бумажные полотенца. Худо-бедно очищаю брюки и куртку. Выхожу в коридор, но вместо того, чтобы сразу уйти, поднимаюсь на два этажа выше. Просто осмотреться.

Отец с кем-то накануне связывался, узнавал, как, где и что будет проходить. Сказал потом, что завтра для нас закроют весь верхний этаж. Еще сообщил, что с первым местом потом возьмут в любой математический вуз, даже париться с ЕГЭ не надо будет. Правда, этот момент для него не критичен. Ему чрезвычайно важен сам факт победы. Чтоб было чем гордиться. Все уши мне вчера прожужжал: «Ты там давай покажи всем! Не подведи! Не ударь в грязь лицом!».

Сворачиваю с лестницы и иду вдоль коридора. Здесь такая же тишина, как и внизу. Только из-за дверей слышны голоса училок. Я даже заглядываю в один из кабинетов. Интересно же, как у них, потому что у нас всё совсем по-другому. Такую орду на уроке я и представить себе не мог. Училка надрывается, ее никто не слушает, и неудивительно – такой стоит гул. Дурдом, короче. Тут она замечает меня, рявкает что-то, я закрываю дверь и иду дальше.

От нечего делать дохожу до конца коридора. Из дальнего кабинета тоже доносятся голоса, но всего два и оба – мужские. Я и не прислушиваюсь, и уже даже разворачиваюсь и иду обратно, как вдруг различаю свою фамилию.

– …да, первое место должно быть его. Станислава Смолина. Измайловская гимназия.

– Как же они надоели, господи. Везде лезут, всё под себя загребают! Зачем? Зачем ему первое место? Ну что, этот Смолин не поступит с таким-то отцом? С их деньгами и связями? Нет, чтобы честно отдать место тому, кто это заслуживает и тому, кому это действительно надо.

– Игорь Борисович, я всё понимаю. И полностью разделяю ваше негодование, но что мы можем поделать? Позвонили сверху, надавили… А мы люди подневольные.

– А если он ни черта не знает этот ваш Смолин?! Если он тупой как пробка?

– Ну, мне сказали, что он неглупый парень. Уже побеждал на олимпиаде раньше.

– Угу, вот так же и раньше побеждал, поди. Через звоночки сверху.

– Не знаю, тут я ничего не могу сказать. Но меня заверили, что он соображает в математике… Но если будут у него в тесте какие-то… ошибочки, недочеты, то надо будет аккуратно подкорректировать, конечно.

– Остальные в комиссии в курсе?

– Конечно.

– Это не олимпиада! Это фарс какой-то! – взрывается мужик.

– Ну а что делать?

– Да понятно, что ничего тут не поделаешь. Просто противно во всем этом участвовать.

– Согласен, противно. Обидно. Несправедливо. Но… я же могу на вас полагаться? Проблем не будет?

– Да не будет проблем, не будет. Всё я понял. Олимпиада только завтра, а победитель у нас уже есть. Некий Смолин…

56. Стас

Слышу, они заканчивают разговор. Затем приближаются шаги, и дверь открывается. Оба выходят в коридор. Один – старый, второй – под сорокет. Увидев меня, приостанавливаются.

– А вы что тут делаете? – спрашивает меня старый встревоженно.

– Ты вообще кто? Из какого класса? Почему не на уроке? – с ходу наезжает второй.

– Эмм, спокойно, Игорь Борисович. Юноша, по-моему, не наш. Вы к кому-то?

Хочется послать и старпера, и этого Игоря Борисовича, прямо еле сдерживаюсь. Но понимаю ведь, что их заставили и особо не спрашивали. Просто на отца злюсь так, что меня аж рвет на части.

Нет, злюсь – это еще мягко. Я его ненавижу. Не в первый раз, конечно. Меня периодически накрывает. Грешков на его счету поднакопилось порядком. Я ему и мать не смог простить, и Соньку, и много чего еще. Просто остываю всегда быстро, и в итоге от ненависти остается разве что пассивная неприязнь.

– Я и так спокоен! – спорит этот нервный Игорь. – Но назваться, кто он такой и к кому пришел, не наш юноша может?

– Может, – отвечаю ему в тон. Даже, наверное, еще агрессивнее. – Смолин я.

Вижу, как у обоих моментально вытягиваются лица. Зрелище шикарное. Просто готовый мем. В другой раз я бы оценил.

– Ч-что? – заикается старик. – К-кто?

– Станислав Смолин, – повторяю я издевательски. – Измайловская гимназия. Приехал на олимпиаду. За первым местом. Готовы?

Оба, как дрессированные, синхронно кивают, типа, да, готовы. Даже этот принципиальный и злобный Игорь, который так искренне негодовал там, за дверью, смотрит мне в глаза и даже не морщится. Так и тянет ему сказать: сам ты тупой как пробка.

Нет, все-таки их тоже ненавижу. Твари продажные.

– Да, да, всё сделаем, – лопочет старпер, заискивая.

– Молодцы, – ухмыляюсь им снисходительно и мерзко, еще и смотрю на обоих, как на д***мо. Пусть им тоже стремно будет. Пусть знают, перед кем стелются.

Затем разворачиваюсь и ухожу.

– Станислав! – кричит мне вслед старик. – Ни о чем не переживайте! Первое место будет ваше.

Я даже не оборачиваюсь. Потому что иначе, чувствую, точно обложу обоих так, что они до завтра из шока не выйдут.

***

Первый порыв был позвонить отцу и уж ему высказать всё по полной программе. Но на улице не станешь же орать, а пока дотащился до отеля – весь запал иссяк. Осталось одно разочарование. В максимальной степени. Такое, что невыносимо становилось от одной мысли услышать сейчас голос отца. Да он и не поймет, что этим просто опустил меня ниже плинтуса. Как пить дать, еще и заявит: «Ты спасибо мне должен сказать, что я для тебя стараюсь, неблагодарный!»

Тошно так. Даже на ужин не пошел.

Остаток дня, да и чего уж – почти всю ночь, маюсь, терзаюсь, места не нахожу. Все-таки эта ситуация выбила меня конкретно.

Вспоминаю, как в прошлом году отец с сияющей физиономией демонстрировал меня своим гостям: «Мой сын! Моя гордость! Первое место на олимпиаде по математике! Это вам не хухры-мухры!», и аж мутит. Так гадко, так, сука, позорно, как будто это я всем врал. Врал, притворялся, упер чужое…

Милош еще подбавляет ложку дегтя. Честно, даже не ложку, а целую бочку. Весь день он где-то пропадал, а на ночь глядя объявился и пишет: «Прикинь, сегодня после уроков Гордееву увез математик на своей колымаге. Такой джентльмен, куда деваться. Дверь перед ней открыл, расшаркался. По ушам ей ездил с такой довольной мордой…»

Я даже не могу ничего ему ответить сразу. Стою у окна, вцепившись в подоконник до белых костяшек. Внутри жжет так, будто кислоты хлебнул. И в висках колотится.

Арсений, сука, никак не уймется. Мало того что на уроках к ней липнет, после занятий оставляет. Теперь еще и домой отвозит. Надеюсь, что домой. Про другое – даже думать не хочу. Потому что и без этого меня бомбит неимоверно.

Что ему надо? Приклеился к ней, как клещ.

Его тоже ненавижу. Сейчас – так вообще больше всех. В такие моменты я даже Соньку отчасти понимаю. С удовольствием бы ему втащил.

Пока я перевариваю новость, Милош успевает написать еще дюжину сообщений и, не дождавшись от меня ответа, отправляется спать. Я прочитываю потом остальное, но это всё неинтересно.

А теперь вот слоняюсь по номеру как дурак, не знаю, куда себя приткнуть. Не знаю, что с этой олимпиадой делать. Хотя знаю, конечно. Естественно, я туда даже не пойду и участвовать в этом спектакле не стану.

Сначала была мысль все же явиться и сдать пустой лист, но, судя по их прыти, они потом сами его заполнят и скажут, что это я все решил.

Нет, пусть победит она. Я даже не сомневаюсь, что Гордеева займет первое место, если, конечно, они там опять что-нибудь не намухлюют. Но это вряд ли, конечно. Не думаю, что кто-то, кроме моего отца, страдает такой ерундой.

Так что без меня там всё должно быть по-честному. Гордеева сможет. Она ведь и правда круто сечет в математике. Как бы я ни бесился из-за Арсения, но в этом он прав. И потом, ей, как никому, нужно это место на физмате. Она его достойна. Она умная. Хотя и дура, конечно.

На нее тоже злюсь. Ну, реально – как можно быть такой дурой? Как можно три года таскаться с этим ее гопом? А теперь еще и вестись на Арсения? Принимать его подкаты? Позволять себя трогать? Он же старый для нее! Сколько ему? Тридцатка? Ну, даже если и чуть меньше. Для нее-то он – старпер. У меня просто мозг от всего этого взрывается. Просто непрошибаемая дура.

Смотрю на часы – она, наверное, как раз в аэропорту сидит в эту минуту, ждет посадку. Вылет у них почти через час. Через три – будут уже тут.

Интересно, куда ее заселят? Может, в лобби поторчать, он круглосуточный.

Да ну, решит, что из-за нее. И видеть ее вместе с Арсением сейчас я пока не смогу. Понимаю, что тупо этого не вывезу.

А просыпаюсь внезапно. От какого-то нудного гула. Причем просыпаюсь, сидя в кресле, одну ногу задрав, вторую – заложив под себя. Даже не знаю, в какой момент меня вырубило. Но эта ночь меня измучила.

Встаю, разминаю затекшие конечности. Та нога, на которой сидел, вообще как протез. Не гнется, не ощущается никак. Хромая, тащусь в душ. А когда выхожу, слышу – надрывается телефон.

Вот этот гул меня и разбудил. Смотрю – куча пропущенных. От Арсения, в основном, ну и от отца тоже. От Гордеевой – ничего. Ну да, мы же теперь не общаемся.

Арсению я все же отвечаю. Правда не сразу. Принимаю его очередной звонок, пока иду вниз, в ресторан. Кофе хочу, а то голова ватная. Спускаюсь по лестнице, хоть какая-то зарядка. Да и лифта тут утром не дождешься.

Арсений орет так, что чуть барабанная перепонка не лопается:

– Смолин! Ты где, черт возьми?! Тебе было сказано в восемь тридцать быть как штык в холле! Мы тут все одного тебя ждем! Уже без двадцати девять! Автобус простаивает, там из других школ, из других городов люди… Совесть у тебя есть?

– Ну так езжайте! Не надо меня ждать. Сам доберусь.

– Что, значит, сам?! Сейчас же спускайся! Я за тебя отвечаю.

– Я уже давно сам за себя отвечаю. Всё. Сказал, один доеду. Без вас, – вру ему, чтобы только отвязался.

– На чем ты доедешь?

– На такси.

Злобно фыркнув, он сбрасывает звонок.

Я спускаюсь еще на один этаж и подхожу к окну на лестничной площадке. Там внизу у самого крыльца стоит белый автобус, наверное, их. Точно – их. Через несколько секунд выходит Гордеева.

Сверху она – совсем крохотная, но я узнаю ее безошибочно. Смотрю на нее, как в последний раз, застыв неподвижно. Только сердце дергается.

Следом за ней выбегает Арсений. Оба идут к автобусу. И тут он опять ее приобнимает за талию. Типа помогает подняться. Типа она сама не сумеет.

Урод…

Когда-нибудь я все-таки тебе втащу…