Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

48. Стас

Вторым у нас алгебра. Из-за разборок с Яной опаздываю на пару минут и с порога нарываюсь на злобный взгляд математика. Он вообще сегодня не в духе. Разговаривает со всеми через губу, а Гордееву демонстративно игнорирует. И я, кажется, догадываюсь, почему. Обиделся, видать, что вчера не пришла на его дурацкий кружок или куда он ее там зазывал.

Она, смотрю, сидит вся такая виноватая и понурая. А этот ее будто не замечает, хотя обычно весь урок только и слышно: Женя, Женя…

– Кто-нибудь знает, почему Яны сегодня нет? – спрашивает Арсений у наших.

– У нее заболела голова, она ушла после первого урока, – отвечает Сонька, как раз заходя в аудиторию.

– Поразительно безответственное отношение к учебе! – взрывается математик. – Хотим ходим, хотим – нет. Хотим опаздываем! А хотим вообще не приходим. И нет чтобы подойти предупредить, чтобы не ждали… Как будто это мне, черт возьми, надо!

Этот возмущенный спич явно адресован Гордеевой. Она тоже это понимает и еще больше опускает голову.

Весь урок Арсений так и ведет с обиженной миной, ни разу напрямую к ней не обратившись.

После звонка Гордеева сама к нему подходит. Что-то ему втирает, брови домиком сводит, руку к груди прикладывает. Оправдывается, фу. Смотреть противно. Давай, еще на колени бухнись.

Этот же павлин поджимает обиженно губы, но слушает ее. А затем даже начинает отвечать.

– Стас, ты идешь? – окликает меня Соня.

– Иди, я догоню, – раздраженно отмахиваюсь я, а сам нарочно медлю. Наблюдаю, как оттаивает обиженная физиономия математика.

Сонька многозначительно смотрит на меня, потом на Арсения и Гордееву, затем – опять на меня, прищуривается, но все-таки уходит. Чувствую, устроит мне сегодня допрос с пристрастием. Но почему-то абсолютно пофиг. А вот то, как Гордеева стелется перед этим дятлом… вот это бесит неимоверно. Аж злость берет.

Подхожу к ним и сообщаю Арсению:

– Я тоже еду на олимпиаду.

Математик переводит взгляд на меня.

– Что? – хлопает глазами. – Ты же отказался.

– Я передумал.

Арсений издает нервный смешок.

– Так не пойдет, – трясет он головой. – Я тебе заранее предлагал, ты твердо сказал: «Не поеду». Я сейчас тебя внесу, а после выходных ты опять заявишь, что передумал. Уже решено, от нашей гимназии едет Женя. Директор уже согласовал.

Наверное, если бы он так не упирался, я бы не гнул свое. Решил бы: нет так нет. Не очень-то и хотелось. Но это его упорное нежелание взять меня прямо-таки распаляет.

– Вместе поедем. Да, Гордеева? – спрашиваю ее зло.

Она пожимает плечами. Однако тут же обращается к математику:

– А почему Стасу нельзя поехать тоже? Одна голова хорошо, а две лучше.

Арсений недовольно кривится, но не находит, чем возразить, и в конце концов выдает:

– Ну не то чтобы нельзя… Можно. Если он, конечно, действительно поедет, а не будет метаться туда-сюда… – и, вздохнув, уступает: – Хорошо, я внесу… подам директору сегодня. Но чтобы без сюрпризов! Ты меня понял, Стас? Можешь идти. А ты, Жень, останься… кое-что обсудить надо.

Он берет ее под локоть, а на меня таращится выжидающе, типа, уйди уже отсюда. Мысленно я его, конечно, обложил, но из аудитории выхожу, нацепив покер фейс, типа, мне пофиг.

Захожу на физику, а там наши вовсю обсуждают мое эпическое появление с Гордеевой.

– Да что я, Стаса не знаю? – вещает Влад, сидя на парте спиной к двери и не замечая меня. – Прикатал он вчера эту дворняжку. Они ж с обеда вместе куда-то пропали. А ты думаешь, с чего Янка такая была на французском, а потом вообще свалила?

– Да ну! Не может быть! Стас бы с этой убогой ни за что не стал бы, – спорит с ним Алла. – После Янки позариться на это?! Фу! Нет, не верю! Сонь, ну скажи!

Сонька сидит с таким видом, будто конкретно ушла в себя, никого не видит, ничего не слышит. И на вопрос Аллы вообще не реагирует.

Первым меня замечает Рус и подает Владу знаки заткнуться, но тот не догоняет и продолжает выступать:

– Да так-то Швабра ничего такая, на разок вполне покатит. Я б вдул…

– Как бы тебе самому не вдули, – говорю ему из-за спины.

Влад вздрагивает и оборачивается слишком резко, так что теряет равновесие. Неуклюже взмахнув руками, валится с парты.

– Блин, Стас… – раскорячившись на полу, кряхтит Влад. Поднимается, отряхивается. – Нахрен так пугать? Но вообще ты жжешь, конечно. Ну что, как Швабра?

В другой раз я бы, может, как-то спокойнее отреагировал, на крайний случай – просто послал бы и посоветовал заткнуться. Но после Арсения я вообще на пределе. Прямо зудит выпустить пар. Так что Влад с его тупым трёпом сейчас как последняя капля.

– Я тебе… – только я собираюсь выдать ему всё, что кипит внутри, а заодно и выписать в табло для профилактики, чтобы меньше молол языком, как вижу, мимо проходит к своей парте Гордеева.

Повезло ему. При ней я, естественно, разборки устраивать не буду. Еще решит, что всё это в её честь.

– Захлопнись, – цежу тихо и иду на свое место.

А после физики вообще ухожу с уроков. Первым делом еду на квартиру – выпускаю Милоша, который уже проснулся и неприкаянно скитается из угла в угол, тщетно пытаясь мне дозвониться.

– Ну что, оклемался? – спрашиваю его по пути к нему.

– Ну так… – морщит нос Милош. – Башка раскалывается. Домой вообще неохота, но надо… А что все-таки у тебя Гордеева делала?

– Блин, еще ты со своими вопросами… Да ничего не делала. Просто к себе домой не могла попасть, вот и ночевала у меня.

– Э-э… а почему у тебя-то?

– Да потому что я ее до дома довез вчера вечером… после гимназии. И она такая: упс, ключей нет… Ну, повез сюда. Куда еще ее? Не бросать же на улице. Всё? Утолил любопытство? Честно, достали меня уже все сегодня с этой Гордеевой…

– Капец ты добрый, – хмыкнув, качает головой Милош. – Я бы черта с два ее куда-то повез, если б ее дружбаны меня так же уделали, как тебя. Она, конечно, тогда вызвала тебе скорую, но сути это не меняет…

– Это же ты вызвал?

– Да нет. Когда я вернулся, она уже стояла там встречала их. Просто я с тобой поехал, а она куда-то свалила. Все равно коза. Выспрашивала еще потом у меня, где ты, как ты… Не приходила к тебе в больничку?

– Слушай, давай завяжем с этой темой. Вообще не хочу про Гордееву.

Милош пожимает плечами, типа, как скажешь. И потом до самого его дома мы едем в молчании.

К себе приезжаю часам к пяти вечера. Поднимаюсь в свою комнату и сразу в душ, а когда выхожу – вижу на диване Соньку. Сидит, мрачная и хмурая, сверлит меня тяжелым взглядом исподлобья.

Начинается, обреченно вздыхаю я.

– Ну что? – спрашиваю ее.

Несколько секунд Сонька молчит, нагнетая градус. Затем произносит:

– Я хочу знать правду.

49. Стас

– Какую правду? – спрашиваю угрюмо.

– Самую настоящую! – отвечает Сонька, подскакивая с дивана и приближаясь ко мне вплотную. – Стас, мне ты можешь не врать. Я же тебя лучше всех знаю. Я всё вижу! Стас, скажи мне честно, что с тобой?

– Ну, если ты всё видишь, что тогда спрашиваешь? – раздражаюсь я.

Её лицо искажает страдальческая гримаса.

– Значит, всё правда! – восклицает с надрывом Сонька. – Ты запал на Швабру. Блин, это даже звучит кошмарно!

– Чего? – уже не то что раздражаюсь, а почти бешусь. – Ты опять за своё? Ни на кого я не западал!

– Я всё видела.

– Что – всё?

– Знаешь, я сначала решила, что ты с ней решил замутить… ну, как я тебя просила, чтобы потом её опозорить. Я даже Янке сказала, что это всё несерьезно. А затем увидела и поняла…

– Да что ты там увидела?! – взрываюсь я.

Она слегка поеживается от моего крика, но упрямо качает головой.

– Я, Стас, может, не такая умная, как ты, но кое в чем тоже смыслю. И тебя знаю как облупленного! Ты так на Швабру сегодня смотрел! Ты на Янку никогда так не смотрел. Вообще ни на кого так не смотрел.

– Да как я на нее смотрел? Что ты выдумываешь всякую ерунду?

– Как будто ты от нее без ума. И… как будто ревнуешь к Арсению.

– Соня, иди к черту!

– Вот! Ты даже злишься на меня, потому что это правда. Правда! – последнее слово она выкрикивает уже в истерике. – Ты все-таки запал на эту проклятую Швабру! А я знала, давно знала… Стас, как ты мог?! Она же мерзкая и гадкая! Она – убожество! Стас! Это безумие! Кто ты и кто она! Мой прекрасный, замечательный брат и… Швабра. Боже, какой позор…

– Соня, угомонись! – рявкнув, беру ее за плечи и, слегка тряхнув, спокойнее добавляю: – Ты меня слышишь? Прекрати истерику!

– А ты меня слышишь?! Она же подлая тварь! Ненавижу ее. Вспомни, что она со мной сделала. Как унизила меня при всем классе… И ты… после этого… Это же почти как предательство… Ты мне сердце разбил…

– Соня, я серьезно, прекрати этот концерт!

Но она лишь мотает головой и всё сильнее заливается слезами.

– Ты с ней вчера был, да? – сквозь плач допытывается она. – С ней провел всю ночь? Поэтому ты приехал с ней? Поэтому Янку бросил? А когда я вчера вечером звонила, она рядом с тобой была, да? Смеялась, поди, надо мной, тварь…

– Да хватит городить чушь! У меня сейчас мозг взорвется. Никто над тобой не смеялся.

– Она надо мной не смеялась?

– Нет!

– Ага! – Сонька наставляет на меня указательный палец и выкрикивает: – Вот ты и прокололся! Вы с ней вместе были!

И тут же обессиленно опускается на диван.

– Да это и так ясно, – произносит горестно. – Иначе как бы она попала в твою машину? Еще и в твоем пиджаке! Ты дал ей свой пиджак! Фу! Фу-фу-фу…

Я ничего не отвечаю. И даже не хочу ничего отвечать. Отхожу к окну, за которым уже смеркается, поэтому вижу и себя, и Соньку почти как в зеркале. Она маячит за спиной. Рыдает в голос. Причитает: как же так? Как ты мог?

Я держусь как могу.

Потом она подскакивает ко мне, хватает за руку и разворачивает к себе. Заглядывает в лицо и горячо частит:

– Стас, Стасик мой, миленький, не ведись на нее! На эту сучку проклятую! Умоляю! Она же такая тварина. Не встречайся с ней…

– Да я и так с ней не встречаюсь! – не выдерживаю я.

– И хорошо! И не надо! Все равно у вас ничего не выйдет.

– Почему это?

– Да потому что она использует тебя! Это ты на нее запал, а она…

– Всё, Соня, брейк! С меня хватит.

Я достаю из шкафа первую попавшуюся футболку, сдергиваю с плечиков толстовку.

Сонька суетится рядом.

– Стас, ты чего? Ты куда? Стас!

Не отвечая ей, снимаю шорты, натягиваю джинсы. Дергано, в спешке надеваю толстовку.

– Стас! – с плачем кричит она, цепляется за одежду. – Неужели мы поссоримся из-за этой твари? Стас, ну не уходи! Пожалуйста! Умоляю, не уходи! Я буду молчать!

– Раньше надо было молчать, поняла? – отвечаю грубо, но терпение реально лопнуло. Кажется, задохнусь, если не вырвусь отсюда немедленно.

Сбегаю вниз, на ходу беру куртку. Сажусь в машину и спустя пару минут уже мчу в сторону города.

Сначала бесцельно кружу по улицам, пока мало-мальски не остываю. Никогда мы с Сонькой так сильно не ссорились. Да мы и вообще не ссорились с ней. Обычно она, чуть что, быстро сбавляла обороты. Хотя и я прежде так резко не выходил из себя.

Мне жалко ее, аж внутри щемит. Ревет там, наверное, страдает. Мне и самому тяжело, плохо. Но остаться с ней я никак не мог. Иначе меня бы действительно разорвало.

Хочу ей хотя бы написать что-нибудь примирительное, но понимаю, что телефона с собой нет. Забыл дома, слишком уж торопился свалить.

Ну и ладно. Может, оно и к лучшему, а то Сонька бы названивала, не переставая.

Можно, конечно, рвануть к Милошу, отвлечься, но ловлю себя на том, что вообще не хочу никого сейчас видеть. Хочу побыть один.

Еду опять на старую квартиру. Только, наверное, зря. Хотел ведь успокоиться, а захожу и, наоборот, накрывает. Как будто еще чувствую здесь ее присутствие. Такой вот бред.

Иду в ванную, а там на стиралке лежит моя рубашка, в которой спала Гордеева. Колеблюсь немного, будто кто-то может меня спалить, а потом все же подношу рубашку к лицу, вдыхаю, на миг закрыв глаза. Ее запах… Обалденный… Хлеще любого дурмана.

Но тут же одергиваю себя. Совсем я уже тронулся! До такого идиотизма скатился, что нюхаю какую-то тряпку после нее. Позорище! Со злостью швыряю рубашку в стиралку и запускаю стирку. Затем включаю холодную воду и пригоршнями плескаю в свою горящую физиономию. Ледяные струи стекают по шее за воротник. Неприятно, но отрезвляет.

Нет, лучше бы я к Милошу все же поехал…

А потом бросаю случайный взгляд вбок и замечаю в углу на бортике ванной кольцо. Верчу его в пальцах, рассматриваю. Это явно не Милоша. Видать, Гордеева забыла. Принимала вчера душ, сняла и оставила. Кажется, я его на ней и видел, правда не разглядывал особо.

Оно совсем простенькое, дешевое. Серебряное с золотым напылением, которое уже изрядно подстерлось и потемнело. С камнем, точнее, с какой-то стекляшкой. Но у меня сердце аж заколотилось, будто я клад с сокровищем внезапно нашел.

Сую его в карман. Надо будет отдать завтра… Блин, какой завтра? Выходные же. Теперь только в понедельник. Два дня, значит, не увидимся…

Помаявшись, иду в спальню. Ложусь спать. Ночью же не спал почти. Валюсь на кровать поверх покрывала прямо в одежде. Чувствую себя почему-то настолько измотанным и выпотрошенным, что лень улечься по-человечески. А кольцо ее перекладываю на прикроватный столик, чтобы не потерялось.

Пока лежу на спине – еще ничего. Хотя сердце все равно бухает как молот, и уснуть не получается. А потом переворачиваюсь и утыкаюсь носом в подушку. Блиииин. И тут она… Запах ее…

Скидываю рывком подушку с кровати, но через минуту поднимаю. Слабак.

Дышу этим дурманом, аж внутри всё сладко сводит, а в голову так и лезут мысли, как мы тут вчера лежали… Вспоминаю, как она улыбалась. У нее классная улыбка, красивая. Ей идет. В сто раз лучше, чем когда она ходит и смотрит волком. И губы у нее красивые… Представляю, какие они мягкие, как смял бы их поцелуем.

Ну и допредставлялся до того, что… промолчу лучше. Уткнувшись физиономией в собственный локоть, так и лежу, пока не успокаиваюсь. Выдыхаю. Слегка попустило, но в груди и печет, и ноет. Невмоготу уже. Да, блин, что это за дичь? Не хочу так. Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть это пройдет скорее, пусть закончится… Как же увидеть ее хочу…

А спустя пару минут подскакиваю с кровати, беру ее кольцо, прячу в карман. Накидываю куртку и выхожу.

Иду к машине и терзаюсь. Мозг все-таки еще не до конца отключился. На улице уже темно. Времени – почти девять. И ехать до нее не меньше получаса. В общем, поздновато для визитов. Она меня совсем не ждет, и я такой заявлюсь – колечко вернуть. До понедельника же никак не подождать. Блин, это так тупо! Я просто идиот, говорю себе. Надо вернуться домой и не сходить с ума. Но, закончив мысленный монолог, сажусь в машину, завожу двигатель и еду. К ней.

50. Стас

Дороги вечером свободны, и я мчу, словно боюсь опоздать. Хотя, на самом деле, скорее боюсь передумать. Голову просто разрывает. Ловлю себя на том, что чуть ли не спорю сам с собой. Совсем, по ходу, у меня шизо.

Ещё кольцо это ее жжет карман. Будто гранату везу.

Предлог, конечно, наитупейший. И она это сразу поймет. А я буду выглядеть полным идиотом.

Черт… не дай бог она еще будет по этому поводу потом прикалываться. А ведь будет же. Ей как будто в кайф меня дразнить и вгонять в ступор.

А еще поймет, что запал на нее. Запал… Какое же тупое слово!

Хорошо, поймет, что она мне, типа, нравится. И вот это совсем плохо. Ладно Сонька догадалась. Она сегодня на эмоциях поистерит, а завтра-послезавтра успокоится. И никому об этом не скажет. И уж точно глумиться не будет. А эта… Она и без того меня изводит своими шуточками и подколами, а тут… я даже думать не хочу о том, что тогда будет.

Нет, нельзя чтобы она даже заподозрила, что у меня там что-то к ней есть. Не могу я так унизиться.

Ну и нафига тогда я к ней еду?

В итоге, я как-то совсем скис, и был бы на полпути, наверное, развернулся бы обратно. Но я уже заезжаю в знакомый двор.

С минуту или чуть дольше ещё сижу в сомнениях. А потом меня осеняет: я ей скажу, что ехал мимо и, типа, было просто по пути. Вот и заскочил. А еще лучше – скажу, что вообще ехал от Янки. Тогда уж точно никаких сомнительных моментов не останется. Гордеева же не в курсе, что мы расстались… или в курсе? Да пофиг.

Янка, конечно, живет совсем в другом конце города, но этого она уж точно не знает.

Выхожу, иду к ее подъезду и уже на месте вижу, что он закрыт. Есть домофон, но я не знаю номер ее квартиры. Вообще-то я думал сунуться наобум к кому-нибудь и спросить, где живет Женя Гордеева. Это же не новостройка на пятьсот квартир. В таких старых домах соседи обычно друг друга знают.

В принципе, можно так же и по домофону позвонить в любую квартиру и спросить Гордееву. Плохо только то, что уже поздно.

Пока я вычисляю по светящимся окнам, кто не спит и кому позвонить, как подъездная дверь, пиликнув, открывается сама.

Но не успеваю я обрадоваться удаче, как вижу, что передо мной тот самый быдловатый дружбан Гордеевой. Дэн, кажется.

Блин, я откуда-то даже имя его помню.

Значит, он сейчас был у Гордеевой… Очевидно, от нее, сука, и идет. Меня тут же внутри обжигает, словно глотнул едкое и горькое. Как-то я совсем его со счетов скинул, а он – вот, нарисовался, не сотрешь.

Однако он выходит из подъезда не один, а с пацанами. Теми же или другими, не знаю. Кроме него, я никого не помню.

Он меня тоже сразу узнает.

– О, пацаны, это ж тот самый фраерок, – оборачивается к ним.

Они не спеша обходят меня и встают кто – за спиной, кто – слева, кто – справа, только этот так и стоит передо мной, потихоньку придвигаясь ближе.

– Ты чего тут забыл? Ты че, утырок, к Женьке моей, что ли, притащился? Ты совсем охренел? Не, вы прикиньте! Вот сука, а! Тебе, чепушило, русским языком сказали, чтобы твоей ноги в нашем районе не было. И чтоб к ней даже близко не подходил. Ты какого … сюда сунулся?

– Я бы еще тупое быдло не спрашивал, куда мне соваться.

– Да-а-а, – хмыкнув, тянет он, – гляжу, мало мы тебя учили… Плохо усвоил урок от борзоты… По ходу, повторить надо?

– Повторенье – мать ученья, – гоготнув, изрекает кто-то за спиной.

В общем, понимаю, что вечер перестает быть томным, и уже по традиции первым заезжаю дружку Гордеевой куда-то в ухо – тот в последний момент слегка уклоняется. А я – нет. Но тут и некуда – эти же обступили кругом.

Дружок Гордеевой, отшатнувшись и тряхнув башкой после удара, почти сразу восстанавливает равновесие и, чуть наклонившись вперед, прыгает на меня. Буквально таранит лбом меня в грудь и сносит с крыльца. Я валюсь навзничь вместе с ним, проехав спиной по ступеням. Пусть и в куртке, но бок резко простреливает такой адской болью, будто в меня вогнали копье и пару раз провернули. Лежу – ни охнуть, ни вздохнуть не могу. Только жмурюсь, чтобы искры из глаз не летели. Этот же бьет меня в челюсть, куда-то еще, но этого я уже вообще не чувствую.

Среди дружного улюлюканья и смешков слышу чей-то басок:

– Дэн, хорош! Всё!

– Дуб, иди нахрен!

– Э, ты ничего не попутал?

Он оттягивает Гордеевского дружка в сторону. Тот отбивается:

– Дуб, да пусти ты меня! Да че ты? А если бы этот хрен к твоей тёлке лез? – потом уже мне орет: – Эй, ты, мажористое чмо, еще раз тебя увижу…

– Да харэ уже орать на весь двор! – рявкает на него этот Дуб и куда-то, судя по звукам, уводит. Остальные тоже сваливают следом.

А я лежу перед подъездом, раскинувшись, как чертова морская звезда, и пытаюсь дышать. Осторожно, мелкими глотками, чтобы не сильно ходила грудная клетка. Потом становится полегче. Боль не проходит, но перетекает в тупую и ноющую. В общем, терпеть можно.

Ну пока не решаю встать… и сразу опять оседаю.

Кое-как я подползаю к стене дома и сажусь, привалившись к ней спиной. И снова пытаюсь отдышаться. Затем сквозь куртку ощупываю бок – по ходу, опять ребро. Выдыхаю тяжело и, откинув голову затылком к стене, буквально на пару секунд закрываю глаза.

– Стас? Это ты? – слышу вдруг голос Гордеевой. – Ты почему здесь?

Брежу, что ли? Открываю глаза – реально она. Стоит надо мной.

– О-о… – мычу сквозь зубы. Губы, кажется, разбиты. – Ты откуда взялась?

Блин, голос, как у удавленника.

– Я тут вообще-то живу. А почему ты сидишь на земле? Тебе плохо?

Она присаживается рядом на корточки, заглядывает в лицо и испуганно охает.

– А! Боже! У тебя кровь! Стас, ты как? Кто тебя избил?

– Никто.

– Как это никто?

– Никто, Гордеева, это никто, – припоминаю ей ее же фразу.

– Ты встать можешь? Я сейчас скорую вызову! – суетится она.

– Да не надо никакой скорой. Все нормально со мной.

Мне вообще-то и правда уже полегче. Ну так, относительно. Опираясь на стену, я даже поднимаюсь на ноги. Правда оторваться от стены пока не рискую. Не хватало еще перед ней тут расстелиться. И так стремно до невозможности, что меня опять уделал этот ее урод, и она это видит. Стыдно так, что даже смотреть на нее не хочу. Решит, наверное, что я беспомощный мешок, лошпет какой-то, который не может даже за себя…

– Тогда пойдем ко мне, – предлагает она.

Качнув головой, отказываюсь. Ну уж нет. И так перед ней опозорился. Как-то неохота, чтобы эта минута позора растянулась еще на какое-то время. Нет, доковыляю уж как-нибудь до машины и домой…

Корячусь, но достаю из джинсов ее кольцо, протягиваю на ладони.

– Вот. Забыла у меня…

– Ой, точно… мое… – улыбается Гордеева. – Спасибо тебе большое!

Надевает его на палец. Потом снова переключается на меня. С озабоченным видом хмурится.

– Нет, Стас, пойдем все-таки ко мне. Ты даже вон шатаешься…

– Нет, Гордеева, как-нибудь в другой раз…

– Ну что ты как маленький? Идем! И не спорь! Я тебя все равно сейчас никуда не отпущу. Выбирай: или ко мне, или я вызываю скорую.

Вот же пристала!

Хотя… вообще-то мне интересно посмотреть, как она живет. И побыть немного вместе тоже, конечно, хочу, чего уж. Только пусть не квохчет надо мной как наседка, а то и без того стремно.

Она тянет меня за руку к двери, потом вообще обхватывает за талию.

– Блин, Гордеева, ты чего? – отвожу от себя ее руку. – Не трогай меня. Нашла инвалида. Я сам.

Фантастика, но я еще как-то умудряюсь подняться на своих двоих на второй этаж. С небольшими остановками и передышками правда, но сначала думал, что вообще эту лестницу не осилю.

Она идет впереди меня и постоянно оглядывается. Проверяет, видать, ползу ли я еще сзади или уже всё, сдулся. И при этом что-то говорит-говорит. То причитает, то всякими вопросами забрасывает. Я не отвечаю. Даже не слушаю толком. Просто молча поднимаюсь, крепко сцепив челюсти, чтобы ненароком какое-нибудь кряхтение или стон не издать.

Пока она гремит ключами и воюет с замком, пытаясь открыть дверь, я опять приваливаюсь к стенке. Перевожу дух, ну и закрываю глаза. Просто свет в подъезде противный, тусклый и дрожащий.

– Что, совсем плохо? Тяжело? Может, все-таки вызову скорую? – тормошит меня Гордеева.

– Да нормально всё. Просто устал, спать хочу.

– Можешь у меня остаться на ночь, я одна дома… – выпаливает она и тут же осекается, стремительно и густо краснея. А это очень редкое явление.

Я сразу оживаю.

– В смысле, я имела в виду, что есть место… Я могу постелить тебе у себя в комнате, а сама на мамину кровать лягу, так что… – поспешно объясняет она, а потом и вовсе замолкает, не договорив. И глаза отводит. А я, наоборот, на нее сейчас пристально смотрю, оторваться не могу.

И меня вдруг торкает, аж сердце начинает трепыхаться. Не оттого, что она там что-то стелить собралась, конечно, а оттого, что стоит совсем близко, обволакивая меня своим запахом. Оттого что мы будем всю ночь только вдвоем. И, главное, оттого что она смутилась.

Нет, главное, это то, что смутилась она из-за меня. Ведь Гордеева не из тех, кто чуть что – и в краску. Мне вообще сейчас кажется, что между нами что-то происходит… объяснить не могу, но чувствую, почти осязаю.

– Как-то двусмысленно прозвучало… – бормочет она.

– Угу, – улыбаюсь я разбитым ртом, прибалдевший. И как-то сразу становится пофиг и на ее дружка, и на саднящий бок, и на свой позор, и на Сонькину истерику, и вообще на всё разом. – Я так и подумать могу, что ты ко мне подкатываешь.

– Не надейся, Смолин, – смеется она и распахивает передо мной дверь: – Велкам!