Текст книги "Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

33. Женя

– Я спрашиваю, как мама? – повторяет женщина, видимо, решив, что я вдруг так зависла, потому что ее вопрос не расслышала.

Сморгнув, беру себя в руки.

– Лечится, – рассеянно отвечаю ей и отворачиваюсь, лихорадочно соображая, что теперь делать.

Как-то я не рассчитала, что Смолин начнет меня преследовать. Хотя это понятно, он взбешен и настроен решительно. И не привык получать отказ.

Но мне-то теперь что делать?

Снова оборачиваюсь – Порше так и едет хвостом. Достаю телефон из капюшона, ловя на себе удивленный взгляд женщины. Набираю Дэна. К счастью, отвечает он сразу.

– Дэн, ты сейчас где? – взволнованно спрашиваю я.

– С пацанами на поле… А что такое?

– Дэн, мне надо, чтобы ты меня сейчас встретил на остановке!

– Сейчас? Это прямо срочно? А то мы забились с двадцать шестой…

– Дэн! Это прямо срочно!

– А что случилось-то? Ты можешь толком сказать?

– Придурок один за мной гонится. Преследует меня.

– Кто такой? Из вашей этой долбанной гимназии? Мажор какой-то?

– Да! Так ты встретишь меня?

– Не, ну раз такое дело, конечно, встречу.

– Пожалуйста, Дэн, будь минут через пятнадцать на остановке. Мы уже в город въехали. Успеешь?

– Да успею, успею, не паникуй, Жень. Встречу я тебя и заодно с этим мажором потолкую, чтоб не лез впредь.

– Спасибо, – выдыхаю я. Прямо гора с плеч.

Я заканчиваю вызов, убираю телефон в сумку и напряженно слежу за дорогой. Успокаиваю себя: раз Дэн сказал, что встретит – значит, встретит. Но все равно отчаянно трушу.

Наконец мы подъезжаем к моей остановке. Я выскакиваю из автобуса, в панике кручу головой по сторонам. Дэна нет! Ни на остановке, ни где-то поблизости, ни вдали. Нигде!

И тут же подлетает к обочине проклятый Порше, а следом – мерс. Смолин выходит и устремляется ко мне. Его дружки – за ним. Я еще раз беспомощно оглядываюсь – Дэна так и нет…

И тогда я не выдерживаю и срываюсь с места. Смолин тоже.

Я бегу так быстро, как сама от себя не ожидала. Ветер свистит, пульс оглушительно стучит в ушах. Я на лету перескакиваю через лужи. Но Смолин не отстает. Я слышу за спиной, совсем близко, его шаги и голос: «А ну стой!».

Мой дом близко, минутах в пяти от остановки, но дорога проходит через гаражный кооператив. И если они меня там поймают, то даже на помощь никого не позовешь. Но, может быть, я успею проскочить…

Я забегаю в широкий проход между гаражами, Смолин с дружками – следом. И тут вдруг из-за угла выходят Дэн, Вадик Шмелев, Юрка Осокин и Славка Брейль. Я по инерции пробегаю еще пару шагов и останавливаюсь, дыша тяжело и шумно, как загнанная лошадь.

Потом с радостным возгласом бросаюсь на шею Дэну.

– Я думала, ты не придешь… – и плачу, и смеюсь, и целую его в губы.

Потом оглядываюсь назад – прямо за мной Смолин. Так и прожигает меня своими черными глазами. Я едва сдерживаю злорадный смешок. Выкуси!

Чуть дальше за его спиной останавливаются в нерешительности Милош, Руслан и Влад. Они испуганно переглядываются между собой и потихоньку отступают. Кроме Смолина. У него от ярости, видимо, совсем отключились базовые инстинкты. Мне даже кажется, что, увидев Дэна и остальных моих одноклассников, он не то что не дрогнул, а еще больше взбесился. Вид у него такой, будто ещё секунда и он набросится на Дэна с кулаками.

– Стас, уходим, – говорит Влад, но Смолин не двигается.

Втроем они пятятся назад, но тут, так же из-за угла, появляется Ваня Дубов. Огромный как гора он преграждает им путь к отступлению.

Смолин и его дружки в ловушке.

– Стас, уходим! – кричит теперь Руслан, но Смолин на него не реагирует. Троица его дружков разворачивается и опасливо двигается с двух сторон от Вани, прижимаясь к стенам гаражей.

Ваня стоит в центре прохода, расставив ноги, и насмешливо наблюдая за их попытками проскочить мимо него. Когда Милош и Руслан равняются с ним, он делает шуточный выпад в их сторону, грозно при этом рыкнув. Те дергаются и отскакивают назад, а наши мальчишки взрываются хохотом.

Влад в этот момент пытается проскочить с другой стороны, но Ваня поворачивается к нему и поддает под зад ногой. Влад падает на колени, но быстро встает и удирает прочь вместе с Милошем и Русланом под смех и унизительное улюлюканье.

– Что, мажорчик, не ожидал такой теплой встречи? – с ухмылкой говорит Смолину Дэн. – Не туда ты сунулся. Это наш район. Мы здесь хозяева. И чужим здесь не рады.

– Да мне похрен, кому ты рад или не рад, хозяин трех сраных гаражей и помойки, – в тон ему отвечает Смолин. Совсем без головы!

– О, да ты борзый! – вспыхивает Дэн. – Сейчас мы тебя будем учить…

Но договорить он не успевает – Смолин бьет первым. Дэн отшатывается, валится на стену гаража, и тут же на Смолина набрасываются остальные. Сбивают его с ног, пинают.

– Стойте, пацаны! – кричит Дэн. – Он – мой! Вставай, сука!

Мальчишки расступаются. Смолин лежит спиной на земле, лицо всё в крови, смотреть страшно.

– Вставай, сука! – рычит Дэн.

Смолин поворачивает голову вбок и сплевывает кровь. Потом переводит поплывший взгляд на Дэна и, улыбаясь разбитыми губами, вскидывает средний палец.

– Сука! – Дэн с яростью бьет его ногой куда-то вбок.

– Стой! Прекрати! – выкрикиваю я. Но Дэн продолжает пинать его с каким-то жутким остервенением. – Ваня, останови его!

Ваня Дубов хватает Дэна и оттаскивает от Смолина. Дэн дергается в его могучих руках, матерится, потом наконец стихает. И Ваня его выпускает.

– Дэн, ты что творишь? Так же нельзя! – меня всю колотит. – А вы? Что с вами? Толпой одного!

– А гнаться толпой за моей девушкой можно? – орет Дэн как не в себе. – Ты сама сказала, что он тебя преследует! Какого хрена ему от тебя надо? Почему он вообще смеет к тебе лезть? В следующий раз эта мразь будет знать, что к тебе даже подходить нельзя!

– Дэн, это перебор! Я не просила тебя избивать его.

– А чего ты хотела? Он получил свое. Никто не смеет к тебе лезть! Пусть извиняется перед тобой.

– Дэн, успокойся! Не нужны мне никакие извинения! – прошу его я, но он совершенно озверел. Будто не слышит меня, не хочет понимать.

– Пацаны, давайте-ка поможем мажорчику… Этот утырок должен извиниться перед Женькой.

– Дэн! Перестань! – прошу я в отчаянии и пячусь от них, пока не упираюсь спиной в стену гаража.

Шмелев и Осокин приподнимают под руки Смолина. Волокут его по земле, как тряпичную куклу.

– Что вы…? Дэн, вы что задумали? Дэн, ты совсем уже рехнулся?

Они подтаскивают Смолина ко мне и ставят его передо мной на колени. Дэн наступает на его лодыжки, хватает за волосы на затылке и дергает назад, запрокидывая голову.

– Извиняйся, чмо, перед моей девушкой… И запомни, если подойдешь к ней еще хоть раз, тебе – хана. И чтобы на нашей земле твоей ноги больше не было. Сунешься сюда ещё – живым не уйдешь. Всёк?

Смолин разлепляет веки. Взгляд его, сначала мутный, постепенно фокусируется на мне. Я смотрю во все глаза на разбитое лицо Смолина, и горло перехватывает.

– Дэн, остановись… – шепчу я в ужасе.

– Извиняйся перед моей девушкой, козлина! Ну! – повторяет Дэн, нетерпеливо дергая его за волосы.

Смолин кривит кроваво-красный рот в подобии усмешки. И с явным трудом раздельно произносит:

– Пошли… вы… оба… нахрен…

– Ах ты сука!

Дэн со злостью бьет его ногой, и Смолин сразу же заваливается набок. И не двигается.

– Да прекрати ты уже! – подскакиваю я к Дэну и отталкиваю его от Смолина.

– Пожалей его еще! – психует Дэн. – Нет, Жень, че серьезно? Тебе его жалко стало?

Я не отвечаю на его выпады. Достаю телефон, набираю 103.

– Кому ты звонишь? – спрашивает Дэн.

– Я вызываю скорую.

Несколько секунд Дэн смотрит на меня, играя желваками. Я прямо вижу, как внутри его все клокочет.

– Ну давай, – зло бросает он, разворачивается и быстро уходит. А за ним и остальные.

34. Женя

Я выбегаю на дорогу – высматриваю среди потока машин скорую. Иначе они долго тут будут петлять, да и между гаражами не проедут. Надо будет их отвести. Красный Порше Смолина так и стоит у обочины, мозолит глаза. А вот серого мерса уже нет.

И тут вдруг вижу Милоша. Он дерганой походкой, с короткими перебежками, движется в мою сторону. Точнее, к гаражам. Влада и Руслана с ним не наблюдаю, но все равно в первый миг внутренне напрягаюсь.

Однако, заметив меня, он и сам сразу же останавливается. Несколько секунд мы опасливо смотрим друг на друга на расстоянии. Потом он всё-таки в нерешительности подходит ко мне, пряча за спиной кусок арматуры.

– Где Стас? – спрашивает Милаш.

– Там, где вы его бросили.

Он густо краснеет.

– Там ещё… эти… – не находит он слов, но я и так его понимаю.

– Нет там уже никого, так что можешь бросить свою железку.

Милош смущается еще больше, но отбрасывает длинный ржавый прут в сторону и отирает руку о джинсы.

– Не успел… – бормочет сконфуженно. – А Стас? Что с ним?

– Пойди да посмотри, – отрезаю я и, не удержавшись, добавляю: – А где группу поддержки потерял?

Милош на это ничего не отвечает. Меня так и тянет съязвить ещё, но тут к остановке подъезжает скорая помощь. Я подбегаю к ним, машу, указываю рукой в сторону гаражей. Врач и медбрат выходят из машины и быстро следуют за мной. Милош прибивается ко мне и возбужденно шепчет:

– Это Стасу скорая? Вы что там с ним сделали?

Я молчу.

– Ты совсем без башни?

Я на миг останавливаюсь, разворачиваюсь к нему, полыхая возмущением.

– Ну, знаешь! – выпаливаю я. Но оглянувшись на медиков, выдыхаю и иду дальше. И на ходу шепчу ему:

– Это я без башни? А вы, значит, нормальные? Смолин нормальный? Вы напали на меня вчетвером!

– Да кто на тебя нападал? Что ты гонишь? Нам только твой телефон нужен был. Никто бы тебе ничего не сделал. Стас и пальцем бы тебя не тронул. И не собрался…

– Угу, конечно. Вы гнались за мной вчетвером в такую даль, чтобы ничего не сделать.

– Долго еще? – окликает меня врач.

– Нет, всё, пришли… вон он…

Я останавливаюсь в проходе. Они уже сами, без меня, подбегают к Смолину, который так и лежит на земле.

Милош тоже делает несколько шагов к нему, затем оглядывается на меня с выражением ужаса.

– Дальше ты уже сам… тут… а мне надо идти.

Пока врач, присев на корточки, осматривает Смолина, я ухожу. Мне, конечно, и правда надо к маме успеть, но и, если честно, находиться там, видеть Стаса, так страшно избитым – просто невыносимо…

***

Возвращаюсь от мамы уже вечером. А перед глазами так и стоит разбитое в кровь лицо Смолина. И так тяжко на душе, будто мне на шею огромный камень повесили. Будто это не его, а меня держали на коленях.

Господи, я не хотела, чтобы вот так всё вышло!

Он сам виноват. Не надо было меня шантажировать, не надо было гнаться за мной, твержу себе, но не помогает.

А если они его покалечили? Если у него теперь будут серьезные проблемы со здоровьем? Я же себе этого не прощу…

В половине одиннадцатого ко мне заявляется Дэн. Я уже собираюсь спать и дальше прихожей его не пропускаю. Да и, говоря по правде, мне не очень-то хочется сейчас с ним разговаривать.

Дэну, наоборот, на ночь глядя приспичило выяснить отношения.

– Жень, что это сегодня было? Что это за хрен? Почему он за тобой гнался? И с чего вдруг ты включила Мать Терезу?

– Мать Тереза была садисткой, Дэн.

– Да пофиг, кем она там была, – тут же раздражается он. – Не переводи стрелки. Я узнал его, точнее его Порше. Это ж он был, тот самый поц, который тогда тебя довез, да? Мы когда с пацанами вышли, смотрим – а там эта его пижонская тачила. Тюнинг ей небольшой заодно сделали… Так ты не ответила, почему он за тобой гнался?

Так хочется просто выпроводить Дэна к черту, но проще всего винить его. А он ведь, если на то пошло, он меня защищал, как умеет, как привык. По моей просьбе.

– Жень, так что? Мы с пацанами сегодня за тебя вписались. Вместо благодарности ты кинулась его жалеть. При мне, при пацанах. Ты в каком свете опять меня выставила? – заводится Дэн. – Я могу хотя бы знать, что у тебя с этим чуваком происходит? Почему он то подвозит тебя, то гонится за тобой?

Скажу ему про Сонино видео, придется выкладывать и остальное. Представляю, как ему понравится мой рассказ про то, что у психа есть моя полуголая фотка, про то, что я ночевала у него дома, про злосчастную вечеринку. И пусть всё это было не по моей воле – для Дэна эти нюансы вообще значения не имеют.

Нет уж. Лучше и впрямь перевести стрелки, как он говорит.

– Это ты мне скажи, зачем ты его так зверски избил? Зачем понадобилось унижать его? Ставить на колени?

– Зачем? Ты серьезно? Я так-то вписался за тебя, свою девушку…

– Да не прикрывайся ты мной, Дэн. Ты специально его унизил. Тебе просто захотелось доказать, что ты круче. А теперь подумай, что с тобой и мальчишками будет, если об этом узнает его отец. Чтобы ты лучше понял ситуацию, отец его – второй человек после губернатора, – повторяю я слова Полины. – И в гимназии его боятся практически все.

– Хочешь сказать, что этот мажорик побежит теперь еще и папочке своему плакаться… жаловаться, как обидели его, бедненького… надрали ему задницу… – Дэн глумливо посмеивается, но я вижу, как напрягается его лицо, как в глазах проступает тревога. Да и смех под конец звучит натужно.

– Я хочу сказать, что его отец засадит вас как нечего делать за своего сына. А, может, еще и похлеще что придумает. Кто их знает. И тогда будет всем не до смеха.

– Но он первый вообще-то начал! – оправдывается Дэн. – Я что, должен был стоять и терпеть, когда этот утырок меня ударил?

– Да, первый. Но ты тоже не лекции ему читать ведь собрался. Он просто опередил. Но главное, я же просила тебя остановиться!

– А нефиг ему было к тебе лезть! Сам напросился… – злится Дэн.

С минуту он еще возмущается, но, когда я прошу его уйти, ссылаясь на поздний час, он быстро скисает.

– Ладно, пошел я.

Дэн выходит в подъезд, но сразу оборачивается и спрашивает с явным беспокойством:

– Думаешь, он реально подтянет своего папашку?

– Не знаю.

***

Все выходные я до вечера торчу у мамы. У нее и уроки на понедельник делаю, благо в ее палате есть и стол, и кресла, и бесплатный вай-фай. Персонал тут такой милый и заботливый – приносят полдник на нас обеих.

Я так соскучилась по общению с мамой. На неделе ведь забегала вечерами уже, буквально на пять минут.

Речь ее по-прежнему неразборчивая, но я давно научилась понимать маму по жестам, по взгляду, по мимике, по интонации. Она волнуется, остались ли у нас деньги. Я успокаиваю ее: да, остались. Я ведь совсем мало трачу. Переживает, как питаюсь. Я заверяю, что отлично. Спрашивает, нравится ли мне в гимназии. И я с бодрым видом вру, что очень. Рассказываю ей про математика, мол, он от меня в восторге, передаю приветы от коллег. Она радуется.

Домой от мамы приезжаю около восьми. Уже подхожу к подъезду, как меня окликает Дэн. Он сидит с соседскими парнями за столиком в кустах.

Я останавливаюсь, жду, когда он подбежит.

– Привет, ты откуда, – целует меня по-хозяйски в щеку.

– От мамы.

– Ну что, как там… ничего не слышно?

– Ты о чем?

– Ну про того мажора… ты ж говорила, у него батя там какой-то важный перец… мстить будет…

– Я просто предположила.

– А-а… Значит, всё спокойно пока? Ну ладно… А ты что делать будешь? Может, зайду к тебе? Кино посмотрим?

– Нет, не хочу. И вообще я скоро спать лягу. Мне вставать очень рано.

– Слушай, Женька, послала бы ты эту гимназию нахрен…

– Эй, Дэн, ты там скоро? – зовут его из кустов.

– Ну ладно, Жень, потом тогда договорим. Видишь, без меня там никак… – самодовольно хмыкнув, говорит он. Быстро наклоняется ко мне, по-хозяйски целует в щеку и убегает обратно. А я захожу в подъезд.

На самом деле я тоже все время думаю про Смолина. Как он, что с ним? Сильно ли пострадал? И, главное, спросить не у кого…

***

А в понедельник вся гимназия только и говорит о том, что Смолина жутко избили. Что его отец уже с утра примчался в гимназию, орал на кого-то, метал громы и молнии, кого-то допрашивал… На крыльце, в фойе, в гардеробе, везде обсуждают эту новость.

Захожу в нашу аудиторию – у нас то же самое.

– Мы вчера с Соней ходили к Стасу в больницу. Это что-то невообразимое… – всхлипывает Яна. – Смотреть больно! При нем еще кое-как держались, потом вышли в коридор и обе рыдали… Что за мрази такое с ним сотворили!

– А что, неизвестно кто это сделал? – спрашивает Алла.

– Стас сказал, что это просто какие-то неизвестные ублюдки… гопота какая-то… Что там Стас забыл в той подворотне? Не пойму. И Соня не знает. А! Они же еще и машину ему испоганили. Ножом или гвоздем, не знаю… маты понацарапали… колеса пробили… Виктор Сергеевич при нас кому-то звонил, так страшно орал… ну, чтоб их нашли… гопников этих. Ох, я им не завидую, если, конечно, их найдут…

Я перевожу удивленный взгляд на Милоша, затем на Влада и Руслана, но те почему-то сидят и помалкивают, будто сами не при делах и не в курсе. В мою сторону даже не смотрят.

– А давайте отпросимся сегодня с последних двух уроков? – предлагает Алла. – Скажем, что всем классом хотим Стаса навестить. Арсений, уверена, поймет и отпустит. Там же как раз еще какие-то часы приема ограниченные, да? Он вообще где лежит?

– На Боткина, – отвечает Яна. – Господи, там так убого, такой запах, бе. Ну, правда, у самого Стаса палата ничего еще. Но в коридоре… пока идешь… нас с Соней чуть не вырвало.

К обеду ажиотаж немного стихает. Я подхожу на перемене к Милошу, он стоит в стороне от всех у окна. Спрашиваю его про Стаса. Но он не отвечает. Даже бровью не ведет. Будто меня не слышит и не видит.

– Милош, Стас правда так сильно пострадал? – повторяю чуть громче.

Молчит, уткнувшись в свой телефон.

– Может, мне у Влада тогда спросить? Или у Руслана? Хотя они же еще дальше убежали…

Милош тотчас поднимает на меня злой взгляд. Лицо у него очень нежное, тонкое. На бледных скулах сразу проступает пунцовый румянец. Что ж, этому хотя бы стыдно.

– Чего тебе надо? Отстань от меня, поняла? Почки ему отбили, так что кровью с***. Ребра ему сломали! – тихо, но гневно отвечает он. – Не знаю, для тебя это сильно пострадал или, может, не очень. Можешь не трястись за своего дружка, Стас не стал его сдавать. Сказал, что сам нарвался на какую-то гопоту. Ещё сказал, чтоб тебя никто не трогал. Ты же этого хотела. Так что всё. Успокоилась? Отвали теперь. Никто тебя больше тут не тронет. И разговаривать с тобой тоже больше никто не будет. Тебя для нас нет.

– Эй, Милош, – окликает его Яна со смешком. – Ты что там? Сам с собой говоришь?

– Угу. Сам с собой.

– Ты же пойдешь с нами к Стасу?

– Да, – он, не глядя больше на меня, отходит от окна и присоединяется к остальным.

Мне бы ликовать – я ведь и правда этого хотела. Но мне почему-то тяжко. И оставшееся до урока время я гуглю про сломанные ребра и ушибы почек…

***

Идти к нему или не идти, я долго сомневалась. Я и сейчас сомневаюсь, стоя перед дверями в отделение. Пусть Смолин хоть сто раз сволочь, но он здесь из-за меня, напоминаю себе. Ещё и Дэна не стал сдавать. И еще мне кажется, нам надо поговорить. Попробовать хотя бы…

Одноклассники тут были днем, поэтому я прихожу ближе к вечеру. Спрашиваю у санитарки, где платные палаты.

– А к кому ты?

– К однокласснику. Стасу Смолину. Его вчера привезли.

– Он что у вас звезда какая, к нему толпами ходят и ходят. Утром были, днем были, только что вот девица ушла. Папаша его бегал тут орал. Еще этот черт торчит тут как столб. А мне мыть за всеми! Пятьсот двенадцатая у него. Прямо и направо. Только недолго!

Подхожу к двери с табличкой 512 и замираю. Замечаю, что с чего-то вдруг разволновалась не на шутку, аж ладони взмокли.

Вдохнув побольше воздуха, захожу. И на миг теряюсь. В палате почти темно. Жалюзи опущены, свет едва проникает сквозь них.

Черт, Смолин, наверное, спит, а тут я. Но все же приближаюсь к его кровати. Зря я, что ли, столько усилий над собой сделала. Глаза быстро привыкают к полумраку. И я уже различаю не только контуры.

Останавливаюсь возле его кровати. Он действительно спит. Дышит тяжело, даже как-то мучительно. Одна рука свисает, вторая лежит на груди. В полутьме не так бросаются в глаза его раны, но все равно жутко это, страшно. Половина одеяла сползла на пол. Я наклоняюсь, поднимаю его и потихоньку, чтобы не разбудить, укрываю Стаса. Все равно случайно задеваю бедро сбоку. Кожа его такая горячая, прямо пылает.

Какого-то черта я вдруг смущаюсь. Потом выпрямляюсь и снова перевожу взгляд на его лицо и чуть не вздрагиваю – Смолин пристально, не мигая, смотрит прямо на меня…

35. Женя

Даже в полумраке я вижу, как горят его глаза. Как угли. Бред, конечно, но мне так и кажется, что они жгут кожу. От его взгляда мне становится не по себе. К лицу приливает жар. Мне неловко. Хочется закрыться, отвернуться, да вообще уйти. Хоть в его взгляде нет сейчас ни ярости, ни злобы, ни ненависти. Но этот горячечный огонь в его глазах пугает не меньше… хотя нет, не пугает, смущает.

Впрочем, скорее, смущает меня вся эта ситуация. Совершенно нет ощущения, что я в больничной палате, где обычно спокойно, тихо и уныло, где пахнет болезнью, где всё застыло в тоскливом ожидании. А тут такое чувство, словно я в чужую спальню тайком проникла, к чужому мужчине, обнаженному и спящему. И меня застукали.

Смолин молчит, только дышит тяжело и шумно. Я тоже растерялась и не знаю, с чего начать разговор. И от того, что мы с ним оба, замерев, таращимся друг на друга, не говоря ни слова, чувство удушающей неловкости только обостряется до невозможности. Кажется, даже воздух накалился. Во всяком случае мне в палате становится жарко как в печке.

Облизнув, пересохшие губы, наконец произношу негромко:

– Привет.

Он не отвечает, но и взгляд не отводит.

– Я… я вот пришла узнать, как ты… Слышала, ты сильно пострадал… в школе говорили… Тебе сильно больно? Что врачи говорят? Долго тебе придется вот так…?

Всё тот же неотрывный взгляд и ни слова, ни звука в ответ.

Почему он молчит? Хоть что-то да можно ответить? Или ему настолько тяжело?

– Стас, мне очень жаль, что так вышло. Честное слово, очень жаль. Я не ожидала… Я не хотела этого… не хотела, чтобы всё дошло до такого безумия… Я всего лишь хотела защититься от тебя.

В какой-то момент мне кажется, что он хочет ответить. В его лице что-то такое вдруг проступает, нормальное, человеческое. Будто внутри у него что-то дрогнуло. Но нет, Смолин молчит, только взгляд его становится еще пронзительнее.

– Может быть, нам как-то стоит попытаться… остановиться, – продолжаю я. Пусть молчит, зато слушает. Может, так даже и лучше. – Как-то завязать с этой войной, пока не случилось еще какой-нибудь беды? Найти какой-то компромисс… не знаю. Ведь это же безумие. И если сейчас не остановиться, то страшно подумать, до чего можно дойти… Стас, мне правда очень жаль, что мой Дэн так сильно тебя избил. Я его не оправдываю, но пойми, он это сделал, только чтобы защитить меня. В любом случае я прошу у тебя за него прощения… Надеюсь, ты сможешь простить и… всё это закончится. Я, честно, не хочу больше воевать, не хочу новых драм и трагедий.

Непроизвольно и совершенно бездумно я беру его за руку. Она лежит у него на груди, и я слегка сжимаю его пальцы. Зачем – не знаю. Просто на автомате, вроде как подкрепить слова дружеским жестом.

Смолин же вдруг отдергивает руку, будто его током ударило. И только тут я замечаю, как сильно изменился его взгляд. Он все еще горит какой-то больной страстью, но теперь в нем плещется ненависть и… презрение.

Опешив, я отхожу от кровати на шаг. Что не так? Что опять ударило ему в голову?

– Не смей меня касаться, – глухо, но отчетливо произносит он. – Никогда меня не трогай. Не смей даже подходить ко мне. Не смей заговаривать со мной. Ясно?

– Ясно, – отвечаю я обескураженно.

– А теперь пошла отсюда прочь!

– Как скажешь, – пожимаю я плечами. С полыхающим лицом поворачиваюсь к двери. И тут же слышу в спину:

– Зря приходила, зря унижалась тут. Я и так не собирался сдавать твоего дружка ни ментам, ни отцу.

Что?! Смолин решил, что я пришла к нему, потому что за Дэна испугалась? Решил, что я тут пыталась его задобрить или словечко замолвить?

Я резко разворачиваюсь к нему, кипя негодованием. Впиваюсь в него ответным взглядом. Несколько секунд длится эта зрительная дуэль. Если можно было убивать глазами, мы бы оба сейчас не выжили.

Замечаю, что тоже дышу, как и он – часто, шумно, обрывисто.

Хочу сказать ему, что он совсем меня не понял. Что он вообще ни черта не понял! Что если считает нужным – пусть «сдает» его кому хочет.

Мне не стремно было просить за Дэна прощения, но оттого, что Смолин сделал такие выводы, мне плохо. Потому что вот это действительно унизительно!

– Ну, знаешь… – начинаю я в запале, но не успеваю ничего сказать. В палату внезапно входит медсестра. Молодая, фигуристая, в коротеньком халате. В одной руке держит стойку капельницы.

– Привет, красавчик, как у нас сегодня дела? – кокетливо щебечет она. – Пора прокапаться… Ой, а у тебя опять гости, – замечает она меня. – Никакого покоя… А врач что тебе сказал? Главное – покой.

Она пристраивает стойку рядом с кроватью. Включает над кроватью бра. И я невольно содрогаюсь – до чего же страшно его избил Дэн! И сразу возмущение стихает.

Но все равно не ухожу. Жду, когда мы снова останемся наедине. Сама не знаю, почему меня так задели слова Смолина, но очень хочу, чтобы он правильно меня понял. Чтобы не думал про меня так низко.

– Где этот? – спрашивает медсестру Смолин грубо.

– Кто? Твой Голиаф? – смешливо уточняет она. – На посту.

– Позови, – велит он.

– Секунду… – Она наклоняется к нему, растирает ваткой сгиб локтя, вводит иглу. Я отвожу взгляд. Наконец она заканчивает свое дело, настраивает скорость капельницы и выходит.

И в тот же миг на пороге палаты появляется суровый громила в строгом костюме, с гарнитурой на ухе. Когда я заходила – его не было.

– Что-то нужно? – обращается он к Смолину.

– Почему в моей палате посторонние? – с наездом спрашивает его Смолин. – Тебя для чего отец сюда поставил? Почему ко мне кто попало заходит?

Охранник, значит. А я – посторонняя и кто попало. Громила бормочет какие-то извинения перед Смолиным, а я, вспыхнув, выскакиваю из палаты, не дожидаясь, пока меня выведут, и ухожу. Стремительно проношусь по коридору, сбегаю по лестнице, быстро миную больничный двор. Прочь отсюда!

Пошел он к черту! Сам он кто попало. Я злюсь, я негодую, а еще, не знаю, почему, очень хочу плакать.