Текст книги "Лабиринты чувств"
Автор книги: Елена Ласкарева
Соавторы: Татьяна Дубровина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Глава 4
БРАВИССИМО!
– Фигаро здесь – Фигаро там! Фигаро здесь – Фигаро там! – виртуозно заливался юный тенор с не по-оперному гибким торсом, совершая в то же время почти акробатические прыжки по сцене.
Классическое сочинение Россини исполнялось совсем не классически: режиссер поставил его в духе цирковой клоунады.
Персонажи кувыркались, менялись разноцветными париками, показывали фокусы и даже взлетали над подмостками, прицепленные за пояса страховками-лонжами.
В тех местах, где, по расчетам постановщика, публике должно было стать смешно, музыка прерывалась и наступала пауза, заполняемая смехом, записанным на пленку.
Юлька от души хохотала, с готовностью присоединяя свой звонкий голос к магнитофонной записи, и вместе с нею смеялись остальные немногочисленные зрители.
Девушка не считала подобное эксцентричное сценическое решение надругательством над произведением. Уж кто-кто, а она отнюдь не была консерватором.
«Джоаккино Россини остался бы доволен, – с одобрением думала она. – Он наверняка был шутником и весельчаком!»
Кроме нее, в зале сидели итальянские и французские продюсеры. Молодой режиссер Денис Ивашенко пригласил их на свой спектакль, надеясь заинтересовать смелым прочтением классики и получить средства на совместную музыкальную кинопостановку.
Фильм-опера и одновременно фильм-буффонада! Французская драматургия, итальянская музыка, российское исполнение – как интересно!
«Фигаро здесь, Фигаро там. Это прямо про меня», – думала Юлька. Она умудрялась следить не только за брызжущим весельем, искрометным представлением, но, кроме того, – искоса – еще и за режиссером.
Ивашенко интересовал ее с профессиональной точки зрения: он должен был стать одним из героев нового заказанного ей очерка.
Перед открытием занавеса, представляя почтенной публике свое детище, Денис был так самоуверен, так тверд, так мастерски рекламировал несравненные достоинства собственного спектакля!
А сейчас, в полумраке зрительного зала, когда всеобщее внимание было направлено не на него, а на актеров, он разительно переменился.
Белесые кудряшки, только что воинственно и задорно торчавшие в разные стороны, теперь как-то жалобно повисли на лоб и назойливо лезли в глаза. Спина ссутулилась, парень сгруппировался в кресле и стал даже как будто ниже ростом. Так сжимается в пружину животное, сидя в засаде и готовясь молниеносно выпрыгнуть оттуда в нужный миг. Пальцы его так яростно вцепились в подлокотник, точно хотели раздавить его.
Денис не знал, что за ним наблюдают. В то же время он, казалось, чувствовал Юлькин взгляд. Тоже как чуткое животное. Но голову в ее сторону не поворачивал, хотя его так и подмывало это сделать, – боялся оторваться от сцены, словно в тот момент, когда он отвлечется, на подмостках наверняка случится нечто катастрофическое и непоправимое.
«Профиль у него выразительнее, чем фас, – привычно отметила Юля. – Фотографировать надо будет в таком ракурсе. Нос длинный, как у Сирано де Бержерака, но не свисает, а торчит прямо вперед. Хорошо: это придаст портрету устремленность И экспрессию».
Она глянула вниз и увидала, что ноги у Ивашенко танцуют помимо его воли. Словно помогают дирижеру управлять оркестром, выстукивая по ковровому покрытию:
– Фигаро! Фигаро! Фигаро!
А брюки-то коротковаты, и между обтрепавшейся брючной тесьмой и резинкой носка белеет худая мосластая щиколотка.
Да, небогато живут у нас творческие люди, лишь единицам капризная Фортуна подбрасывает лакомые кусочки благополучия! И, к сожалению, ее расположение далеко не всегда находится в прямой зависимости от степени одаренности.
Юля прекрасно понимала, сколь важен для Ивашенко исход этого просмотра. Возможно, вся будущая жизнь сейчас поставлена на карту.
«Выбьется» он или не «выбьется», как говорят в артистическом мире? Продолжится ли его творческая карьера или же ему, как многим его коллегам, придется зарабатывать на жизнь каким-то совершенно иным, далеким от искусства занятием? Скажем, торговать второсортными китайскими пуховиками или растворимым кофе…
Только не все могут вынести такое испытание. Некоторые, не находя выхода для своей творческой энергии и ощущая себя нереализованными, просто-напросто спиваются. Причем ломаются, как правило, как раз натуры наиболее тонкие.
Юля прониклась симпатией к этому талантливому и нервному человеку.
«Помогу, – твердо решила она. – Разрекламирую так, что публика к нему будет валом валить. И пусть спонсоры дерутся за почетное право его финансировать!»
Юля, несмотря на молодость – ей стукнуло всего двадцать четыре, – была вполне уверена в себе и своей карьере.
Прошло уже полтора года с того дня, как в актовом зале университетского факультета журналистики ей торжественно вручили красный диплом, на вкладыше которого не значилось ни единой четверочки!
Но академические отметки – это все ерунда. Гораздо важнее то, что на распределении сразу несколько солидных газет и журналов предложили ей работать у них в штате.
Случай беспрецедентный: выбирала она, а не ее!
К этому времени у молодой журналистки Синичкиной появилась уже масса публикаций, причем все, как одна, заметные. У Юли было врожденное чутье па сенсацию, которую она замечала даже там, где другие собратья по перу, в том числе весьма опытные, равнодушно проходили мимо. Кроме того, она и самый простой незатейливый материал умела превратить в журналистскую «бомбу».
Юля, не колеблясь, выбрала в качестве постоянного работодателя «Москоу ньюс».
Во-первых, тут была возможность попрактиковаться в любимом английском. И самой удовольствие, и редакции выгодно – не надо нанимать переводчиков! – и отцу приятно: не пропали его уроки впустую.
А во-вторых, газета предоставляла ей жилье в Москве! Надо ли объяснять, как это важно! И для нее самой, и для сестры, которая все еще продолжала пудрить родителям мозги, представляясь такой же, как Юля, счастливой обладательницей диплома с отличием.
Маленькая комнатка в коммуналке в старом кирпичном доме, обложенном снаружи гранитными плитами, сразу полюбилась ей, хотя по существу мало чем отличалась от общежития. Временами здесь бывало даже более шумно: соседи не отличались мирным нравом.
Но – свое! Приходишь и уходишь, когда вздумается, приводишь, кого душа пожелает, и никаких тебе пропусков и пререканий с вахтершей! У тебя есть постоянная московская прописка – предел мечтаний всех приезжих.
Какое это благо – независимость, какое счастье – быть самой себе хозяйкой!
Постепенно сфера Юлиной деятельности расширилась: теперь она писала репортажи и для радио, и для разных каналов телевидения. Ее уже разыскивали, приглашали, ей делали заманчивые предложения.
Замаячила возможность создать собственную, авторскую телевизионную передачу, и девушка присматривала для себя подходящий материал.
«А почему бы и не «Севильский цирюльник»? – неожиданно осенило ее. – Но, думаю, речь пойдет не только об опере, не слишком это сейчас популярный жанр. А если… о цирюльниках вообще? О парикмахерах? В Москве как раз намечается международный конкурс причесок…»
Мысль ее лихорадочно заработала. Прическа, как музыка… То и другое – создает красоту и помогает жить… Парики, в которых щеголяли герои Бомарше и Россини… Как все это связать между собой? Как превратить в увлекательное, цельное, монолитное зрелище?
Да, но при этом не забыть о Денисе Ивашенко будущая передача должна помочь его творческой судьбе…
Бедный, он весь дрожит. И кончик длинного тонкого носа шевелится, как самостоятельное живое существо. Говорят, такая особенность присуща ревнивцам…
Упал занавес, и молодая труппа раскланялась перед придирчивыми зрителями.
Иностранцы были довольны, однако аплодировали сдержанно: чересчур бурная реакция свидетельствовала бы о том, что они готовы немедленно раскошелиться на дорогостоящий костюмированный фильм.
Денис храбрился. Однако то краснел, то бледнел, как пацан, и даже начал слегка заикаться. К счастью, никто из продюсеров не владел русским, и этот дефект речи мог быть заметен разве что переводчикам.
Юлька, прищурившись, оглядывала дельцов от искусства.
Дураки, своей выгоды не понимают! Да такая кинолента – с любовью, музыкой, смехом да еще и крепко закрученной интригой в придачу – принесла бы любому из них и прибыль, и известность! Они насобирали бы богатый урожай призов на всех международных фестивалях!
А эти надутые жмоты мнутся. Боятся рискнуть. Даже на комплименты и то не расщедрятся.
И она первая звонко выкрикнула:
– Браво, маэстро! Брависсимо!
Возглас подбодрил и режиссера, и певцов-акробатов, и оркестрантов. Они встрепенулись, как спортсмены, услыхавшие выстрел стартового пистолета.
Дирижер вдруг взмахнул палочкой, исполнители поняли его жест, и в дополнение к спектаклю – так сказать, на десерт – хором грянули стремительный, торжествующий рефрен из только что исполненной партитуры:
А, браво, Фигаро, браво-брависсимо,
А, браво, Фигаро, браво-брависсимо,
А, браво, Фигаро, браво-брависсимо,
Браво-брависсимо, тра-ля-ля-ля!
Неожиданно для всех Юлька вскочила на авансцену и взяла на себя функции второго дирижера: только дирижировала она не оркестром, а публикой, как это делают рок-музыканты на стадионных подмостках.
Видела, что Денис испугался: что это за тощая выскочка встряла! Можно ли так вести себя в присутствии столь важных особ!
Однако важные особы вдруг оттаяли, завелись и, почувствовав себя молодыми, задорными и азартными, начали подтягивать.
Текст пелся быстро, как скороговорка, и многие из степенных, медлительных продюсеров не успевали артикулировать. Но и они не молчали: выкрикивали последнее в строке слово:
– Брависсимо!
Это был триумф. Настоящая музыкальная овация.
Отзвучал финальный аккорд – и бизнесмены наперегонки потянулись к Денису, отпихивая друг друга и потеряв всю свою респектабельность, явно с конкретными и выгодными деловыми предложениями. Из единого целого – театральной публики – они превратились в конкурентов.
«То ли еще будет! – с удовлетворением подумала Юля. – Имя Ивашенко еще прогремит, уж я постараюсь! Жаль, нельзя сейчас подойти и предупредить режиссера, чтоб ни в коем случае не продешевил…»
…Устроившись в после днем ряду партера, она скромно дождалась, пока толпа продюсеров не рассосалась.
Денис Ивашенко стоял возле рампы растерянный, еще не вполне понимая, что же, собственно, произошло. Вокруг теснились актеры и музыканты, нетерпеливо заглядывая в бланки контрактов с логотипами крупнейших кинофирм, которые постановщик держал в руках: что-то предстояло подписать, что-то – отвергнуть.
Эмоциональный исполнитель роли Фигаро от избытка чувств проделывал сальто вперед и назад с кресел первого ряда.
Дирижер озадаченно чесал палочкой в голове.
Дородный граф Альмавива снял напудренный парик и протирал им блестящую от пота лысину.
Изящная графиня плакала от радости. Грим растекался по ее лицу разноцветными кляксами. Она все пыталась повиснуть у режиссера на шее, но опасалась помять контракты. Тогда актриса проделала это со спины, едва не придушив ошеломленного Дениса.
– Кажется, победили? – не совсем уверенно произнес Ивашенко. – Или я сплю?
– Если это сон, – пробасил Альмавива, – то я пошел в аптеку.
– Зачем?
– Куплю тонну снотворного, чтоб никогда не просыпаться и всегда смотреть такие сны!
– В аптеку не в аптеку, а в гастроном надо срочно сгонять! – вставил веское слово Фигаро, прервав свои акробатические упражнения. – Я мигом! Одна нога здесь… То есть – Фигаро здесь, Фигаро там!
– Брависсимо! – поддержал дирижер.
– Обмыть! Обмыть! – зачирикала графиня. – Дениска, ты возьмешь меня с собой в Париж? Мне необязательно главную роль, можно эпизодик, только бы по Елисейским полям прогуляться!
Юля поняла, что пришло время вклиниться в общий переполох и взять интервью: когда начнут обмывать, из этого уже вряд ли что-то получится.
Она двинулась по проходу к сцене, на ходу вынимая из сумочки крошечным диктофон, и все разом смолкли, уставившись на нее.
Ведь они совсем забыли об этой худенькой незнакомой девушке! А если бы не она – еще неизвестно, как бы все обернулось.
– Корреспондент «Москоу ньюс» и «Молодежных новостей» ОРТ, – представилась журналистка, – и… еще кое-каких изданий, перечислить затрудняюсь, простите. Юлия Синичкина. Вы не согласились бы ответить на несколько моих вопросов, господин Ивашенко?
Режиссер оглядел ее с головы до ног, с минуту помолчал, а потом твердо заявил:
– Нет.
Такого Юля не ожидала. Псих он, что ли? Или просто неблагодарный невежа? А может, слишком переволновался и ничего не соображает? Как сказали бы юристы, находится в состоянии аффекта.
– Почему? – спросила она.
Ответ был коротким:
– Не хочу.
Вот тебе и на… Однако Юлию Синичкину не так-то легко выбить из колеи. Состряпать репортаж о человеке неуживчивом и строптивом тоже интересно. Может получиться необычно и оригинально. И она невозмутимо поинтересовалась:
– Чего же вы, в таком случае, хотите?
Ивашенко передал контракты дирижеру, откинул со лба белокурые кудряшки и решительно шагнул к ней:
– Чего хочу? Поцеловать вас, госпожа Синичкина. Немедленно. В губы…
Глава 5
ЛАБИРИНТ
Юльке нравился ее большой, похожий на романскую крепость мрачноватый дом, изогнувшийся в виде буквы «П», с заросшим сиренью двором посередине. Нравился, конечно, не из-за мрачности и толстых кирпичных стен, в нишах которых тонули оконные стекла: все тяжеловесное и массивное ее как раз раздражало. Люди, родившиеся под созвездием Близнецов, обычно предпочитают вещи легкие и воздушные.
Привлекало другое: множество входов, выходов и внутренних сообщающихся коридоров. По дому можно было путешествовать, как по лабиринту в какой-нибудь компьютерной игре. Скажем, войдешь с улицы, а выйдешь во двор. Или нырнешь в один подъезд, а потом пройдешь по каким-то зигзагам, освещенным тусклыми лампочками, и окажешься в другом. А то и вовсе обнаружишь себя в темном подземелье, отведенном некогда под бомбоубежище.
Даже из самой квартиры было целых два выхода. Один – на лестничную клетку с громоздким неуклюжим лифтом. Другой – к мусоропроводу и узким ступенькам, которые ведут в продуктовый магазин, занимающий весь первый этаж. Это было удобно: если надо по-быстрому купить чего-то съестного, а погода плохая, можно не выбираться на улицу.
Администрация магазина, правда, постоянно грозилась замуровать дверь, но пока слова расходились с делом.
Наверное, преступнику очень легко было бы уходить в таком здании от погони. Но преступники, к счастью, поблизости от Юли не обитали, зато обитала пятилетняя соседская девчурка Катя, которая однажды отправилась выносить мусорное ведро и… заблудилась прямо внутри дома.
Юля завидовала Катюшке. Это была ее извечная мечта – потеряться где-нибудь, в совсем незнакомом месте, лучше всего – в чужой неизведанной стране, и отыскивать обратную дорогу самостоятельно, без посторонней помощи, угадывая верное направление по едва уловимым признакам. Почувствовать себя одновременно Мальчиком с пальчик и проницательным Шерлоком Холмсом.
Девушка была бесстрашна и любопытна, а подобное приключение как раз стало бы лучшей подпиткой для обоих этих качеств.
Увы, такого с нею не случалось ни разу в жизни, даже в раннем детстве. У Юли была идеальная топографическая память, и она всегда безошибочно помнила маршрут, даже если прошла по нему всего однажды.
…Но сегодня, в веселый и мокрый мартовский день, это наконец произошло!
Они с Денисом купили бутылку дешевого сухого красного вина и полкило сыра в магазине на первом этаже, и девушка утянула режиссера в замызганную дверь возле подсобки, откуда можно было пробраться прямиком к ее коммуналке.
Нет, «прямиком» – не то слово. Путь к квартире пролегал по кривой, с подъемами и спусками, с крутыми виражами.
За первым же поворотом они остановились и, продавив винную пробку вовнутрь, отхлебнули по глоточку. А потом прижались друг к другу влажными, терпкими от вина губами.
И у Юльки в голове что-то весело поплыло и закружилось. У Дениса, кажется, тоже.
– Блеск! – сказала она.
– Шик! – согласился он.
Еще одно коленце узкого коридорчика.
Опять остановка – всего по одному глоточку и недолгий поцелуй на закуску.
– А сыр? – напомнил он.
– Ох! Забыла на прошлом привале.
– Но возвращаться ведь не будем, правда?
– Ни за что! Полный вперед!
– Здесь нет дороги вперед. Есть только вверх.
– Все выше, и выше, и вы-ше стремим мы полет наших птиц! – пропела Юлька.
– А сыр пусть докушают мы-ши! – подхватил парень.
– И станут толстей, чем Денис! – в рифму завершила она.
– Дутая ты журналистка! Русского языка не знаешь! Толще, а не толстей!
– А я и не толстею.
Они перекидывались репликами, как мячиком. Юлина подача – Денис отбивает:
– Вот и не толстей! Терпеть не могу жирных.
– А худых? Любишь?
– В единственном числе. Не худых, а худую. Худющую. Одну.
– Как ее зовут?
– Секрет! – едва не оступившись, он притормозил. – Ох, тут ступеньки вниз.
– Перед решающим спуском надо немного передохнуть.
Отдых получился активным – заполненным жадными и жаркими поцелуями.
Красного вина еще немного поубавилось.
– Неужели идти по лестнице пешком? – округлил глаза Денис. – Современный человек может изобрести иные способы передвижения, более совершенные!
– Неужели кубарем?
– Глупости! Цивилизация предлагает кое-что получше! Подпрыгнув, Денис взобрался на отшлифованные временем перила и… с улюлюканьем скатился по ним на нижний пролет.
– Бобслей! – призывно крикнул он. – Нет, перилслей! Попробуй, не пожалеешь!
– Лови меня! – с готовностью отозвалась Юлька и последовала его примеру.
Он поймал. И больше уже не отпускал…
Они опустились на выщербленные ступени. Бутылка красного откатилась в сторону, оставляя за собой темный, точно кровавый, терпко пахнущий след.
Хорошо, что куртки и джинсы – на молниях, не придется долго возиться с пуговицами.
Объятия в кирпичном лабиринте! Это было приятно и весело, точно захватывающая детская игра.
– Осторожно! Не уколись о мои острые костяшки! – блаженно смеясь, предупреждала она.
– Обожаю острые ощущения! – на миг отстранив губы от ее маленькой, почти детской груди, отзывался он.
– У тебя волосы длиннее моих, – постанывала она. – Пощекочи меня ими!
– В каком месте?
– Догадайся!
– А, знаю! Между четвертым и пятым ребром!
– А вот и нет! Между шестым и седьмым позвонком!
– Это где?
– А ты отсчитай.
– Считать сверху или снизу?
– Все равно. Только скорее!
– Я в арифметике не силен.
– Зато кое в чем другом – вполне.
– Правда?
– Правда. Ты просто мастер экстра-класса.
– В чем же?
– Ммм… В театральной режиссуре.
– Жестокая!
– Не жестокая, а жесткая. В смысле – костлявая.
– Стройная… Самая красивая… Самая любимая…
– Мы едва знакомы!
– Разве?
– Неделю.
– Нет, вечность!
– Целуй же, целуй меня, Денис…
– Юля… Юленька… Прекрасная моя…
Ничто не мешало им: ни холод каменных ступеней, ни затхлый воздух, застоявшийся среди толстых и влажных кирпичных стен, ни чье-то шуршание поблизости – не то бомжей, не то и вправду мышей, насытившихся забытым сыром.
Юльке казалось, что она взлетает и несется куда-то далеко и высоко, в неизведанные дали, не приземляясь и даже потеряв из виду поверхность родной планеты Земля. Не девушка, а легкое полупрозрачное облачко, насквозь пронизанное солнечными лучами – хотя откуда бы взяться солнцу здесь, в сыром лабиринте?…
Очнувшись, она обнаружила, что не знает, в каком месте собственного дома – гигантской буквы «П» – сейчас находится. И неясно было, в какую сторону идти, чтобы добраться до нужного крыла.
Ее мечта сбылась.
Она заблудилась.
Она влюбилась.
Возможно, эти два глагола – синонимы?
Глава 6
ВЕРНЫЙ ПЕС
– Чертов старый хрен, опять провонял всю кухню своей долбаной редькой! – разорялась толстая, отъевшаяся соседка Лида, зажимая красными бесформенными пальцами нос.
Другой Юлин сосед по коммуналке, семидесятилетний Василий Павлович, смиренно полил салат подсолнечным маслом и сгорбившись, удалился трапезничать в свою комнату.
Казалось бы, давно пора привыкнуть к Лидиным выпадам, а вот старик не мог. Каждый раз болезненно морщился и хватался за сердце. Но не отвечал агрессией на агрессию. Предпочитал ретироваться.
Дородная Лида Кузнецова и ее плюгавенький муженек Боря ненавидели Василия Павловича только за то, что тот никак не умрет: они рассчитывали прибрать к рукам его комнату, когда это долгожданное событие все-таки наконец произойдет.
Зато их маленькая дочка Катя благоволила старику, у него был чудесный аккордеон с перламутром – заслуженная, добротная, еще трофейная вещь. Когда Лиды и Бориса не было дома, «деда Вася» разрешал девочке понажимать на клавиши и кнопочки, и инструмент зычно гудел и мычал, что приводило ребенка в полный восторг:
– Живая гармошка! Ругается, как мамка!
Но еще больше нравилось Катюшке, когда сосед начинал играть сам: тогда «гармошка» становилась не просто живой, а еще и волшебной, и из нее вырывалась музыка.
Девочка хлопала в ладоши:
– Поет! Мамка так не умеет. А папка поет, когда пьяный, но я тогда его боюсь. А сыграй про Чебурашку, деда Вася!
– Так и быть. Только тсс! Никому! Ни маме! Ни папе! – предупреждал запуганный Кузнецовыми Василий Павлович, и малышка свято хранила тайну.
Когда-то старик работал массовиком-затейником, а теперь дискотеки задавили эту профессию, и он нищенствовал, кое-как перебиваясь на скудную пенсию.
Салатик из тертой редьки, который так взбесил нынче Лидию, был для него блюдом редким и праздничным.
Юлю супруги Кузнецовы невзлюбили еще сильнее, чем старого аккордеониста: девушка, въехав сюда, тоже поломала их планы на расширение. И, естественно, не было никакой надежды на то, что эта самозванка, такая молодая, вдруг отдаст Богу душу и освободит жилплощадь.
А сестры Синичкины, как назло, оказались еще и общительны, и к ним вечно наведывались многочисленные гости. Уж это, по мнению Кузнецовых, было вообще верхом наглости.
Первое время Лида просто проходу Юльке не давала, едва не срывая голос визгливыми угрозами:
– Не позволю групповухи тут устраивать! Бардак, а не квартира! Притон бандитский! Так жилось хорошо, и вот тебе – подселили шлюху к приличным людям! Обожди, заявлю в милицию, выселят тебя на сто восьмой километр!
– Во-во, километр, – подтявкивал Боря.
– Ма, а шьюха – это кто шьет? – спрашивала Катюшка.
– Отвяжись, не твое дело! – гаркала на нее родительница.
– Во-во! Дело! – вторил папаша.
– А групповухи у нас в детсадике тоже есть, – доверительно сообщала девочка. – Сейчас я хожу в среднюю групповуху, а скоро перейду в старшую!
– Отвянь, трепло! Пошла вон!
– Во-во-вон! – муж не лез за словом в карман.
Первое время Юля пыталась объясниться с четой Кузнецовых по-хорошему:
– Понимаете, Лида, это мои друзья. И коллеги. Разве мы шумим или буяним? Чем они вам мешают? Все интеллигентные люди…
– В гробу я видала этих интеллигентных! Наркота сплошная! Обколетесь, обкуритесь, а у меня, между прочим, ребенок.
– А я вчера тоже обкололась! – признавалась Катя. – Хотела с елочки ветку сорвать, и вот… пальчик до крови!
– Ага! – торжествовала Лидия. – Слыхала? Вон чего девчонка от вас набралась!
– Не, я не набралась, – возражала говорливая Катюша. – это папка вечером набрался и под качелями в лужу упал.
– Заткнись, козявка! – злилась Лида и оборачивалась к супругу, требуя поддержки, но Борис на этот раз молчал, уставив туповатый взор в тарелку борща.
Ольга, возвращаясь сюда после очередного приключения всякий раз вступала с Кузнецовыми в ожесточенную перепалку, но тем самым лишь подливала масла в огонь.
В конце концов, оскорбления стали сыпаться не только на сестер Синичкиных, но и на каждого гостя. В дом стало невозможно никого привести.
Надо было что-то предпринимать. И Юля придумала гениальный стратегический ход.
Однажды, когда Лидия жарила для мужа яичницу-глазунью, девушка задумчиво подсела к своему крошечному столику, подперла голову рукой и, как бы ни к кому не обращаясь. проговорила со вселенской тоской:
– Ох, и осточертела мне эта коммуналка…
– Вот и валила бы отсюда, – незамедлительно отозвалась Лида, – на все четыре стороны.
Юля вроде бы и не услышала, якобы погруженная в свои невеселые мысли.
Продолжала рассуждать, уставившись в потолок:
– А куда мне податься?…
Соседка без промедления подсказала:
– В тюрягу!
Но Юля не отреагировала, продолжала свой монолог, как если бы находилась в кухне одна:
– Разве что замуж… И чтоб муж – с квартирой…
Лида насторожилась. Даже от яичницы отвернулась. Затаила дыхание и больше не вмешивалась, внимательно слушая, что там Юля вещает.
– Переехала бы к нему, – продолжала девушка. – И мне хорошо, и соседям облегчение…
Лида стояла, замерев, и глазунья у нее задымилась. Но это было совсем неважно по сравнению с той идеей, которая зародилась в ее непричесанной голове – зародилась, как казалось Кузнецовой, вполне самостоятельно.
Идея ворочалась и разрасталась, а Юля словно бы ненароком подкармливала ее:
– Но, видно, не выскочить мне замуж никогда…
– Почему это? – невольно поинтересовалась вслух Лида. Девушка пропустила мимо ушей ее вопрос. Она начала тихонечко причитать:
– И коротать весь свой век в одиночестве, в этой вшивой коммуналке… Катюшка уж вырастет, жениха себе найдет, а я все буду одна куковать…
Тут Юля шмыгнула носом и чуть не заплакала. Притворяться она умела не хуже, чем ее сестра. Замычала себе под нос заунывное, бабье:
– Догорай, гори, моя лучина, до-о-огорю с тобой и я!
Тут уж всхлипнула и Лида. Только жалко ей было не соседку, а самое себя и дочурку, которой, когда вырастет, некуда будет привести жениха.
И еще жалела она сгоревшую яичницу, гибель которой наконец обнаружила.
– А ведь я мужчинам нравлюсь… – жалобно тянула Юля. – Да только как заглянут ко мне в гости… так после этого и слиняют сразу же…
Она глубоко задумалась, недоуменно покачивая головой:
– Сама не знаю, почему? Может, я готовлю невкусно?
Тут притворщица уронила голову на руки и что было сил зашевелила животом. Это был актерский трюк под названием «диафрагмальное дыхание»: таким образом можно было вызвать сценические слезы.
Соседка на цыпочках пошла к мусорному ведру и аккуратно, бесшумно опрокинула туда загубленное яство.
Юля, не без злорадства наблюдавшая за ней краешком глаза, не удержалась и добавила:
– Да, стряпаю я отвратительно… Вот недавно, помнится, яичницу спалила…
Но Лида уже драила сковороду и не приняла последней реплики на свой счет. На ее круглом лоснящемся лице появилось хитрое выражение. Соседка вынашивала новые планы завоевания жилплощади. Она считала себя изобретательной и коварной, как Штирлиц и Мюллер, вместе взятые.
Лида решила просватать мешавшую ей соседку и таким образом избавиться от нее.
С этого дня Юлиных, а заодно и Ольгиных гостей встречали в квартире с распростертыми объятиями. Едва завидев очередного гостя, Лида с Борей начинали наперебой превозносить Юлькины достоинства. И умная-то она, и красавица, и без вредных привычек, и даже… готовит изумительно.
Нередко Лидия приносила ей в комнату кастрюльку супа или жаркого, заговорщицки шепча:
– Не стесняйся, говори, что это ты сама варила!
А поваром Лида была отменным!
И невдомек было ей, тупоголовой, что ни о каком замужестве Юля Синичкина вовсе не помышляет и семью считает обузой, которая ограничит свободу передвижения, помешает работе, общению, компанейским развлечениям – вообще всему, что представляет для Юльки ценность!
– Не захлопывай пока лифт, а то не видно ничего! – предупредила Юля Дениса.
Шел третий час ночи, когда они явились после концерта одной молодой и еще малоизвестной, однако любопытной рок-группы, которой почему-то предоставил сцену для выступления Дом культуры МВД.
И, как назло, кто-то вывинтил лампочку на лестничной клетке. Впрочем, такое случалось не раз.
Юля рылась по карманам в поисках ключа:
– Фу-ты… где же он? Неужели забыла?
– Вот растяпа!
– Ага, – весело согласилась она, ничуть не смутившись. – Вместо шляпы на ходу я надел сковороду!
– Ты мужского пола, что ли? А мне-то казалось…
– В данный момент я мужик. Ведь сейчас предстоит стать взломщиком, а это профессия сугубо мужская.
– Зачем?
– Надо же как-то попасть в квартиру!
– Необязательно. Нам с тобой и на лестнице было неплохо.
– Неплохо. Но чего я не терплю – так это однообразия!.. Чем бы подцепить замок?
– В классических детективах взломщики обычно пользуются шпилькой.
– Откуда у меня шпильки? В жизни не отращивала длинных волос! Болтаются, мешают, с прической возни не оберешься. И потом – не хочу казаться дурой.
– Не вижу связи.
– Ну как же! Есть поговорка: волос долог – ум короток.
– Тебя это не коснется никогда. Ума палата.
– А как дверь сломать – не соображу.
– Идея!
– Ну?
– Не легче ли просто позвонить?
– Ха, я не самоубийца. Знаешь, какой тарарам поднимется! Соседи давно баиньки.
– Считаешь, если ломать – они не проснутся? Логика у вас, госпожа Синичкина, чисто женская. Хреновый из тебя мужик.
– Ладно, убедил. Звоню.
– Смелей! Если что – прикрою тебя своим телом.
– Брависсимо! – хмыкнула Юлька и надавила на кнопку с надписью «Кузнецовы». Василия Павловича будоражить среди ночи ей не хотелось: старик неважно выглядел в последние дни. Лучше уж принять на себя гнев супружеской четы…
Амбразура… то есть дверь медленно приоткрылась после долгой возни и пыхтения в прихожей. В полумраке, точно новенькие боевые патроны, блеснули металлические бигуди, обрамлявшие заспанную Лидину физиономию.
«И как ей удается спать на этих железках! – мельком подумала Юля. – Мазохистка! От такой еженощной пытки у кого угодно характер испортится!»
– Пожалуйста, простите меня… вернее, нас… – виновато начала она. – Ключ потеряла…
Лидия заметила Дениса, переминавшегося с нога на ногу, и в ее сонном взоре стал угадываться проблеск мысли: той самой единственной мысли, которую она в последнее время непрерывно обдумывала.
– Какой симпатичный молодой человек! – Лида очень старалась, чтобы голос звучал елейно, однако он, к ее огорчению, был хриплым со сна. – Заходите, милости просим? Всегда рады!
Даже Юля, родившаяся под знаком Близнецов и обладавшая мгновенной реакцией, не смогла сразу перестроиться радушие соседки ошеломило.
– Извините, ради Бога, больше не повторится, – по инерции продолжала оправдываться она.
– Зачем вы так! Пусть повторяется! – Лидия так энергично тряхнула головой, что бигуди звякнули, как колокольчики. – Отчего бы не повториться – дело молодое!
– Вы очень любезны, – пробормотал Денис, несколько даже раздосадованный тем, что не пришлось закрывать Юлю своим телом.
Соседка щелкнула выключателем, и электрический свет залил прихожую. Денис был внимательно осмотрен со всех сторон и, кажется, сошел за вполне удовлетворительного кандидата в Юлины женихи. Ему был задан всего один дополнительный вопрос:
