Текст книги "Лабиринты чувств"
Автор книги: Елена Ласкарева
Соавторы: Татьяна Дубровина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Глава 11
ДВОЙНИКИ
– Катька, поганка! Ты что, совсем тупая, русского языка не понимаешь?
Юлька зажмурилась, изо всех сил ущипнула себя за руку, потом вновь открыла глаза. Пыталась стряхнуть наваждение, но оно, зловредное, никак не стряхивалось.
Создавалось полное впечатление, что она вернулась домой. Однако… никуда она не возвращалась.
Почему же тогда по ту сторону дверей так явственно звучат Лидины окрики?
Юля еще раз надавила на кнопку звонка – совсем не своего звонка, расположенного на треснувшем косяке их обшарпанной коммунальной квартиры. Она стояла возле роскошной двери, облицованной дубовой панелью, а на самом деле, видимо, бронированной.
– Кого еще черти приволокли? – раздалось изнутри.
Лидия! Как пить дать, Лидия! Только как соседушка оказалась тут, в квартире имиджмейкера Кошкина, в которую сейчас звонила Юлия Синичкина?
А, понятно! Пришла к знаменитому парикмахеру, надеясь напроситься в постоянные клиентки, чтобы всегда щеголять с фруктовым садом на макушке. Вот уж дурища! В салоне Кошкина такие расценки, что Боре за одну-единственную укладку пришлось бы пахать полгода.
Дверь наконец начали отпирать. Процедура была долгой. Видимо, имиджмейкер обеспечивал безопасность своего большого женского семейства при помощи множества сложных замков.
Но вот последний щелчок, и…
Перед Юлькой стояла вылитая Лида, только… чернокожая. Даже халатик на ней был почти той же расцветки, старый, блеклый и полинявший.
В полумраке коридора было не разглядеть деталей, однако Юля ничуть не удивилась бы, увидев вместо одной из пуговиц английскую булавку.
И самым ошеломляющим было то, что жесткие темные волосы негритянки были накручены на допотопные железные патроны-бигуди!
А ведь девушка предвкушала встречу с экзотической «неописуемой красавицей», волосы которой повторяют строение нашей Галактики! Именно так охарактеризовал свою жену милый влюбленный Кошкин.
Какой он, оказывается, идеалист!
«Видно, такая уж у меня судьба, – сказала Юля сама себе. – Родилась под созвездием Близнецов, имею сестру-двойняшку. А потому, наверное, и остальные люди вокруг меня двоятся, повторяют друг друга…»
Что ж, в данном случае, может, это и к лучшему. С Лидиным двойником общаться проще и привычнее, чем с некоей загадочной африканской незнакомкой.
– Чего надо? – нелюбезно осведомилась черная Лида совершенно без иностранного акцента, с акающим московским выговором. – Ходят тут всякие…
Как это было знакомо!
– Здравствуйте. Вы Сесиль?
Лида-Сесиль нелюбезно ответила вопросом на вопрос:
– И что дальше?
– Я от вашего мужа.
Сесиль наметанным взглядом оценила фигуру посетительницы, отвечающую всем стандартам подиума.
– В манекенщицы проситься? Пошла вон. Здесь не бюро трудоустройства!
– Да нет, я…
– Откуда адрес узнала, говори! Он в справочники не внесен.
– Матвей мне сам дал.
– Во врет и не краснеет!
– Сесиль, вы не поняли, – Юлька затараторила быстро-быстро, чтобы ее не успели вновь прервать – Я не к нему, а наоборот, от него! Он сам просил меня зайти.
Сесиль, однако, исхитрилась ее перебить:
– Говорила ему тыщу раз: не связывайся с бабами, стриги мужиков! Они не такие приставучие.
– Я не баба! – Юлька повысила голос и произнесла строго и внушительно: – Я автор передачи, в которой ваш муж снимается.
Сесиль, осмыслив это сообщение, переменилась в лице и вдруг вскрикнула по-французски:
– Oh, mon Dieu! – что означало «Боже мой!» От волнения в ее голосе сразу проявился мягкий французский акцент – Экскюзе-муа, извините, пожалуйста! Я слышала о вас много хорошего. Вас зовут Жюли?
Юлька секунду поколебалась и вызывающе, на манер самой Сесиль, а также своей дорогой соседки Лиды, бросила:
– И что дальше?
Похоже, они поменялись ролями. Теперь Юля была хозяйкой положения.
А Сесиль, кажется, сразу разучилась говорить по-русски и только виновато округляла полные, по-африкански вывернутые губы:
– О! О!
Не будь она чернокожей – сейчас, наверное, страшно бы покраснела. Надо сказать, смущение ей шло. И уж, по крайней мере, было больше к лицу, нежели блистательно освоенное российское хамство.
Негритянка сделала приглашающий жест, и Юля отметила про себя, какая трогательно розовая у нее ладошка.
Сесиль метнулась куда-то в глубь квартиры, и Юлю тут же окружили пять очаровательных мулаточек, мал мала меньше.
Лопоча русские и французские слова вперемежку, дети стащили с гостьи куртку и крепко схватили Юлю за руки – две девчушки справа и две слева. А самая маленькая, лет трех, бесцеремонно взобралась к ней на шею, ловко цепляясь за одежду, точно африканский лемурчик.
Журналистку втянули в гостиную и усадили на изящное бархатное канапе.
В квартире было сильно натоплено: видимо, в дополнение к стандартным батареям где-то имелись скрытые калориферы. Возможно, пристрастие к жаре – это единственное, что сохранила Сесиль Кошкина из традиций родной Африки.
Дочурки имиджмейкера, в отличие от их обрусевшей распустехи-матери, выглядели словно сошедшими с рекламного плаката. Яркие платьица с оборочками – длинные, до самых щиколоток, обтянутых белыми ажурными колготками. Ножонки обуты в модельные лакированные туфельки, а не в домашние тапки.
Прически – фантазийно-эксклюзивные. На каждую из них, конечно, было затрачено немало времени и стараний: понятно, почему Кошкин страдал от недосыпания.
На забавных головенках смуглых созданий среди жестких непослушных завитков красовались рыбки, птички, ромашки и незабудки. А шевелюру самой маленькой девочки – по-негритянски кучерявую, однако, по странной прихоти генокода, белобрысую, – венчал крошечный, затейливый крылатый дракончик.
Юлька была рада, что получила «сидячее место». Постороннему в этой комнате двигаться было бы опасно. Повсюду на стенах – идеально чистые зеркала, почти полностью заменяющие обои. Можно врезаться, по ошибке решив, что перед тобою пустое пространство. И поранишься, и интерьер испортишь так, что вовеки потом не расплатиться.
Из-за этих зеркал и жилище Кошкина напоминало столь любимые им парикмахерские.
А девчонки сновали туда-сюда, безошибочно ориентируясь в этом фантастическом многомерном, множащемся пространстве. Зеркальные поверхности отражали их под разными углами, и казалось, что детей не пятеро, а, скажем, полсотни.
«Опять двойники», – подумала Юлька.
Вдруг одно из зеркал отъехало в сторону, и открылся проход в соседнее помещение, по всей видимости, спальню.
В проеме стояла неописуемая красавица. Без всяких преувеличений.
Гладкая черная кожа металлически блестела над глубоким декольте. Огромные бездонные глаза сияли. Длинная шея была горделиво, по-лебединому выгнута.
А волосы… непонятно почему, но они вызывали немедленную ассоциацию со строением Галактики. Это было сложное переплетение затейливых темных локонов, сбрызнутых мерцающим лаком. Звезды в таинственной ночи.
Все это великолепие дополнялось синим, свободным и четким платьем до самого пола, сшитым, казалось, из материи неземного происхождения.
– Аншанте! Рада вас видеть в нашем доме, мадемуазель Жюли! – произнесла незнакомка знакомым голосом.
Ба, да это Сесиль так преобразилась! Оказывается, Колобок-Кошкин не такой уж идеалист!
– Я к вам по делу, – начала было оторопевшая Юлька, но ей уже представляли остальных членов семьи. Каждая из девочек, включая малявку-лемурчика, делала при этом церемонный книксен.
– Это Мадлен – Ленка. Вот Катрин, Катюшка. Третья – Констанс, Таська. Иди сюда, Колетт! Можете звать ее Колькой, хотя у вас, русских, это мужское имя.
Младшенькая, лемурчик, в это время пыталась отодрать пряжку от Юлькиного сапога.
– Вот деловая! – рассмеялась девушка. – А тебя-то как зовут?
– Мур-мур, – по-кошачьи отозвалась крошка. В звуке «р» слышалось мягкое французское грассирование.
Мать пояснила:
– Мы назвали младшую дочку Амур, по-русски – Любовь. Так что она у нас Любушка.
– Амурчик-Лемурчик, – Юлька погладила ребенка по голове с некоторой опаской, боясь повредить дракончика на макушке.
А переменчивая Сесиль неожиданно гаркнула на дочерей резко и сердито:
– Во бестолковые! А кто будет Жюли чаем поить? А ну, чашки сюда, живо!
И пока малышня неуклюже хлопотала по хозяйству, Юля начала агитацию:
– Вы очень любите своего мужа, Сесиль?
Негритянка от избытка чувств даже подпрыгнула на канапе:
– О! О! Без границ.
– Вы должны его выручить.
– О! Жизнь отдам!
– Жизнь не надо. Она вам еще пригодится.
– Тогда что же?
– Согласитесь сняться в моей передаче.
Темные галактики взметнулись, и множество вселенных начали разбегаться, подчиняясь космической центробежной силе:
– Нет!
– Но почему?
– По кочану, – вполне по-русски отрезала Сесиль, вновь напомнив Лиду.
Выдержав паузу и проглотив несколько соленых масляных печеньиц, Юля решила сделать второй заход.
На сей раз она применила испытанный на Лидии прием: диафрагмальное дыхание. Крупные сценические слезы так и закапали в чайную чашку.
Маленькие мулатки собрались возле плачущей, сочувственно на нее глядя.
Любушка-Амурчик протянула ей кружевной платок с вышивкой ришелье, прелестно грассируя:
– На, рева-корова.
– Что с вами? – полюбопытствовала Сесиль.
– Меня выгонят с работы, если я вас не уговорю!
– Хватит заливать-то, – сморщила негритянка нос. Юля тут же прекратила и заливать, и заливаться, поняв, что трюк не удался.
– Может, вы хоть девчонкам позволите участвовать в передаче?
Сесиль даже отшатнулась.
– Думай, что говоришь! – она перешла на «ты». – Рядом с этими намазюканными профурсетками?! Тьфу! Ненавижу! Что Мотенька в них находит?
«Да она ревнует своего Кошкина к этим длинноногим! Женщина-Отелло, оригинально. Раса, впрочем, подходящая.»
Ревность – это слабость, а на слабостях можно сыграть.
– Гм… А если профурсеток не будет вообще? Ни единой? Тогда бы вы согласились?
Сесиль недоверчиво нахмурилась:
– Так не бывает.
– Это у других авторов не бывает, – важно заявила Юлька. – А у меня запросто.
Да, не зря манекенщицы невзлюбили эту стриженую выскочку. Чуяли для себя угрозу, и, как видно, не зря.
Юльке, однако, было наплевать на их симпатию или антипатию. Ей важно было выполнить обещание, данное симпатяге Кошкину.
Кроме того, и передача только выиграет без стандартных красавиц: у Юлии Синичкиной от любых банальностей и стандартов просто с души воротит.
Андрей Васильевич взбесится? Ну и пусть! Не привыкать…
И она представила себе, как необычно будут смотреться на подиуме две домохозяйки – черная и белая, Лидия и Сесиль Двойники, да не совсем. Скорее – позитив и негатив…
И она продолжала обрабатывать негритянку, удвоив свои пропагандистский пыл и одновременно налегая на соленые печеньица…
Глава 12
УСЫПИВ НАДЗОР УГРЮМОЙ ТЕТКИ…
После жаркой африканской атмосферы дома Кошкиных весенний уличный воздух казался особенно промозглым.
Скорей бы попасть домой, глотнуть крепкого обжигающего чайку!.. И прильнуть к горячей груди Дениса, пусть отогревает свою окоченевшую подружку!
А почему, собственно говоря, она так уверена, что он еще там? Разве у него нет собственных дел?
Вся его труппа сейчас в мыле: оформляют загранпаспорта. Ведь их пригласили на гастроли не куда-нибудь, а в Париж, на родину великого остроумца Бомарше!
Юля с гордостью считала, что этот контракт заключен не без ее помощи. Но…
«Париж? – Юля неожиданно почувствовала в сердце легкий укол ревности, словно заразилась этим не свойственным ей болезненным чувством от Сесиль. – Столица Франции, столица любви! Неотразимые француженки…»
В Париже есть знаменитая Пляс Пигаль, где опытные искусные «профурсетки» профессионально отлавливают клиентов. А кроме того, во Франции масса любвеобильных девиц, для которых это не профессия, а хобби. Они рады заняться «этим» так, для удовольствия…
А Денис… о, он знает толк в «этих» удовольствиях и умеет их дарить!
Что за глупость приходит в голову, просто бред сивой кобылы в яблоках! Чем Париж опаснее Москвы? Здесь тоже хватает этих, которые… тьфу!
Редко Юля ощущала тоску и нервозность, а сейчас это почему-то с ней случилось. Даже прохожие, которых она обычно любила рассматривать, нынче выглядели какими-то раздраженными и толкали ее на каждом шагу…
И сам воздух был проникнут чем-то – даже не печальным, а жалким, как будто в нем витало унижение. Отчего это?
Юля прислушалась: из подземного перехода доносилась заунывная мелодия: «Извела меня кручина, подколодная змея. Догорай, гори, моя лучина, догорю с тобой и я…»
Однажды Юлька сама нарочно пела это Лидии, чтобы разжалобить соседку. Пела – и внутренне забавлялась.
Но в этот день песня по-настоящему взяла ее за живое. Как будто лично она, Юлия Синичкина, из тоненькой девушки превратилась вдруг в тонюсенькую тлеющую щепочку, которая постепенно и неотвратимо обугливалась.
«А ведь причин-то для унывания вроде бы нет никаких», – уговаривала она себя, спускаясь в переход.
Есть причина, вот она!
Потертая кепчонка просяще лежит на асфальте, в ней – несколько монеток да пара мятых бумажек, деньги все мелкие.
А печальная музыка захлестывает, и хочется плакать.
Это аккордеон… И играет не кто иной, как Василий Павлович, Юлькин сосед. Руки у него покраснели от холода, пальцы уже плохо слушаются, а он все не у ходит. Ждет, что найдется добрый человек, который кинет в кепку подачку покрупнее.
Может, и была у него веселая жизнь когда-то, в бытность массовиком-затейником, зато сейчас…
– Василий Павлович! Деда Вася! – окликнула девушка.
Старик смутился, встретив знакомую, однако растягивать мехи не перестал, только показал глазами проходи, мол, чего уставилась? Не лезь в чужие дела…
Кто-то невнимательный наступил гря зным ботинком на кепку чертыхнулся, зашагал дальше.
Сотенная купюра прилипла к мокрой подошве, как выброшенный конфетный фантик, и дневной заработок старого музыканта сразу уменьшился.
Но Василий Павлович не остановил неловкого прохожего и не бросился следом. Только проводил свою денежку покорным, обреченным взглядом побитой бездомной и беспородной собаки, которой не суждено найти себе заботливого хозяина.
«Человек не собака, нет, нет, нет!» – все протестовало у Юльки внутри.
– Пойдемте, Василий Палыч! Пожалуйста!
– Отзынь, – огрызнулся старик. – Публику отпугиваешь.
– Какая публика! Все бегут, всем до фени.
– Какая-никакая, а глядишь – кто-то и платит. – И пенсионер неожиданно по-доброму добавил: – Ступай, внученька. Простынешь.
– Не уйду! – стояла на своем Юля. – Простужусь, схвачу воспаление легких, а без вас с места не двинусь! Ну пошли же, дедушка Васенька, миленький, хороший!
– Я не миленький. Я не хороший. Был бы хороший – государство небось обо мне бы позаботилось.
– Я, конечно, не государство, но… У меня пакет молока есть, и картошка, и курица замороженная, поделимся по-братски.
– Я не нищий, чтоб подаяниями жить! – гордо отозвался старик.
Юля кивнула на кепку:
– А это что, не подаяние?
– А это за труды!
– Зарабатывать хотите? Ну хорошо. Тогда я вам заказываю музыку. Сыграете специально для меня?
– Как в кабаке?
– Как в Большом театре.
– Эка хватила! Там оперу играют. Вы, молодые, ее не признаете. Вам бы все танцы-шманцы, буги-вуги.
– А вот и нет. Я как раз хочу оперу. Россини. Осилите?
– Цирюльника, что ли?
– Ну да. Парикмахера. Севильского имиджмейкера по имени Фигаро.
– Серьезный мне заказчик попался! – рассмеялся старик и поднял с земли кепчонку вместе с ее скудным содержимым. – Такую распрекрасную музыку я тебе и бесплатно исполню. Это для меня – в удовольствие.
– Нетушки! Не обижайте меня, деда Вася. Я тоже не нищая и на халяву не согласна. С деньгами, правда, в очередной размолвке, так что рассчитаюсь продуктами питания.
– Будь по-твоему!
«А, браво, Фигаро, браво-брависсимо», – словно целый симфонический оркестр, наяривал трофейный аккордеон, когда они поднимались из подземного перехода.
«А, браво, Фигаро, браво-брависсимо», – пел инструмент в троллейбусе, и пассажиры меняли унылые выражения лиц на жизнерадостные.
«А, браво, Фигаро, браво-брависсимо», – старик играл крещендо уже на подходах к дому. Милиционер, который до сего момента только и высматривал с видом хищника, кого бы оштрафовать, приосанился и козырнул им.
«Браво-брависсимо, тра-ля-ля-ля!» – Они с музыкой вошли в квартиру.
Юлька, как ни странно, сразу нашла свои ключ, а Василий Павлович и не подумал хранить дальше в тайне от Кузнецовых свой исполнительский дар. Пусть кричат, пусть ругаются, скандалят и закатывают истерики!
Он больше никого не боится. Он человек искусства, и без музыки ему не жить!
Музыка хоть и не приносит дохода, зато сбрасывает с тебя груз прожитых лет, и все невзгоды кажутся благодаря ей пустячными и преодолимыми…
Лида, однако, не кричала, не ругалась и не скандалила Но, как оказалось, вовсе не потому, что продолжала чувствовать себя невозмутимой и царственной звездой экрана.
Хотя величественная Вавилонская башня все еще возвышалась на ее голове, но она под тяжестью фальшивых фруктов основательно покосилась и стала напоминать скорее Пизанскую. Тоже, впрочем, чудо мировой архитектуры.
Лида смотрела на Юлю жалостливо и слегка виновато. Из-за ее плеча соболезнующе выглядывал Боря.
– Что, из Саратова звонили?! – испуганно спросила Юлька, сразу вспомнив о мамином больном сердце.
Но Лида, отрицательно мотнув головой, отчего прическа обрела еще более опасный крен, приложила палеи к губам.
– Тсс!
И кивнула на приоткрытую дверь в Юлину комнату.
Девушка шагнула туда, заглянула.
Ее родная сестра и ее любимый – нет, с этой минуты уже бывший любимый, – поспешно натягивали на себя первые попавшиеся одежки. На Ольгины плечи была наброшена, вместо халата, клетчатая рубашка Дениса, которую она даже не успела застегнуть, а предатель неловко втискивался в узкие девичьи джинсы.
Оба были красны как раки и избегали смотреть Юле в лицо.
Не хватило им, значит, стойки на голове и «колеса». Решили ввести в свой гимнастический комплекс новые, более эффектные упражнения. Парная программа.
Позади, в коридоре, Лида зло прошипела:
– Даже запереться не потрудились, сволочи. Ни стыда ни совести. Гони их обоих к чертям собачьим!
Юля обернулась:
– Спасибо, Лидочка. Мы разберемся.
И она захлопнула дверь. Казалась абсолютно спокойной.
А старик затейник, истосковавшись за долгие годы по настоящей музыке, увлекся и продолжал играть. Видимо, он был в экстазе и просто не замечал, что творится вокруг.
Отдав дань Россини, аккордеонист перешел к другому мастеру итальянской оперы, Леонкавалло. От игривой мелодии – к трагической. Но сейчас она звучала как горькая издевка:
– Смейся, паяц, над разбитой любовью!
И Юлька послушалась этого музыкального совета: засмеялась. Для того, чтобы не расплакаться.
Да, она – в роли паяца! Ха, что там любвеобильный Париж со всеми его профурсетками! Что там огромная многолюдная Москва!
Разлучница нашлась и в твоей собственной коммунальной комнатенке в пятнадцать квадратных метров площадью. Вон на полу валяются ее черные ажурные чулочки… и башмачки на высоченных шпильках…
Они не постыдились даже соседей, не остановил их «надзор угрюмой тетки» по имени Лидия Кузнецова.
Значит, взаимное притяжение было слишком сильным.
Что ж… Как женщина Ольга, конечно, намного превосходит сестру. Только Юлька на ее месте никогда не использовала бы этого превосходства…
Но сейчас – кто на чьем месте?
Их в комнате трое. И третий, как водится, – лишний. Кто из них?
В детстве такие вопросы решались просто: при помощи считалки. «Две копейки не хватает, дядя Степа вылетает». Но с кого начинать счет?
– Юльчик… – жалобно произнесла Ольга.
– Вы решили, что я, как обычно, не найду ключа? А я вошла без звонка. И без стука. Прошу меня извинить.
– Юль! – пробормотал и Денис. Он был жалок. Ольгины джинсы так и не налезли на него.
– Не волнуйся, мой верный пес Эркер, – через силу улыбнулась она. – Передачу про твой театр я все равно досниму. И она станет сенсацией, увидишь. Я профессионал.
Подумала и добавила:
– Мне надо было мужчиной родиться. По имени дядя Степа. Которому не хватает самую малость – две копейки.
Посмотрела еще с минуту на этих двоих. Посочувствовала им. Как это, наверное, паршиво – ощущать себя подонками!
И как Денис… некрасив!
– Можете продолжить ваши тренировки, мешать больше не стану, – разрешила Юля. – Пойду кормить Василия Павловича. Я ему задолжала.
В кухне Катюшка сообщила ей.
– Мамка пошла голову мыть. Ей красивая прическа надоела. Она мне подарит фруктики, для кукол!
Бедная Лида! Ей, быть может, в нынешней ситуации тяжелее всех. Рухнула ее надежда, что Юлька выйдет замуж, переберется в особняк, охраняемый свирепым породистым эркером, и освободит жилплощадь.
