Текст книги "Лабиринты чувств"
Автор книги: Елена Ласкарева
Соавторы: Татьяна Дубровина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Глава 10
«СУФРАНТНЫЙ АМЮЗМАН»
Дождь начался неожиданно. Юлька с Квентином едва успели войти в двери гостиницы, как за их спинами громыхнуло, бабахнуло, ослепительная молния чиркнула совсем рядом, одновременно с громовым раскатом… И сейчас же сплошная стена воды обрушилась на каменный город.
Первая весенняя гроза… У Юльки почему-то сжалось сердце от восторга.
Ливень прорвался сквозь серую толщу опутавших небо туч, и сейчас же отступило тяжелое гнетущее чувство… Вернее, предчувствие плохого и невозможного… Предчувствие грозы.
И он был сродни недавним Юлькиным слезам, горьким и нежданным. Будто небо выплакивало свою невысказанную любовь.
И слезы, и ливень несли облегчение. От Юлькиных душевных мучений моментально и следа не осталось. Да и с чего пришло ей в голову грустить, страдать, ревновать, задаваться глупыми вопросами?
«Идущий вперед, не оглядывайся в начале пути», – гласит восточная мудрость. А они с Квентином в самом начале. А впереди целая жизнь.
Сполохи молний освещали черное ночное небо, и даже сверху было слышно, как яростно барабанят по мостовой крупные капли.
Юлька распахнула фрамугу и вдохнула пьянящую озоновую свежесть.
Квентин обхватил ее сзади за плечи, прижал к себе, быстро развязывая тугой поясок Юлькиного плаща.
Она стряхнула его под ноги, словно юркая змейка, сбросившая старую шкурку. И тут только вспомнила, что выскочила из дома в одном халатике.
Юлька поежилась от неловкости, не понимая, отчего вдруг у Квентина так изменилось лицо… Всегда немного надменное, сдержанное выражение его стало каким-то домашним… теплым… и удивленным. Он привык видеть Юльку в ее мальчишеской «униформе», быстрой, деловой, летящей. Он видел ее совершенно нагой, легкой и зажигательно-горячей. Но он не знал эту ее грань: простую, домашнюю, девчачью…
Она была похожа на девочку-подростка, резко выросшую за зиму, которой стал маловат прошлогодний летний халатик. И теперь Юлька стеснялась себя, словно старалась спрятать округлую набухшую грудь и изящные узкие бедра. Она смотрела исподлобья, смущаясь и краснея, будто нежданный визитер застал ее врасплох за мытьем полов или чисткой картошки…
– Я… совсем забыла… – пролепетала Юлька. – Я спешила…
Квентин молча подхватил ее на руки и жарко прильнул к полуоткрытым губам…
Она казалась ему маленькой и такой хрупкой, что он корил себя за прошлую грубую страсть и старался быть нежным и бережным. Словно перед ним была неопытная девочка, которую нужно долго приучать к себе, ласкать, готовить, чтобы она сумела побороть свой страх и стеснительность…
Простые пластмассовые пуговки халата медленно расстегивались, постепенно открывая новые участки тела, которые Квентин тут же покрывал легкими частыми поцелуями…
Он не спешил, и Юлька с удивлением открывала для себя новое чувство – ей тоже хотелось оттянуть последний миг сближения, насладиться этой внезапной нежностью, медленно растаять под его ласками, которые впитывала каждая частичка ее тела, словно горячий хлеб – масло…
Как непонятна и смешна была теперь жадная поспешность лестничных объятий и лёгкость быстро расстегивающихся молний. Словно и не с ней все это происходило…
Квентин прильнул губами к ее груди, и его язык защекотал набухший, как вишня, сосок, и от этого по всему телу разливалась сладостная волна…
– Еще… – попросила Юлька.
Ей казалось, что вся она стала тонкой, звенящей струной. Чуть тронь – и польется волшебная, восхитительная мелодия…
Она выгибалась в его руках, наслаждаясь этой тихой, неторопливой лаской, похожей на чистый весенний ливень за окном. А внутри нее будто назревала грозовая туча, и все тело томилось в ожидании неминуемого громовою раската…
И вдруг словно молния блеснула. Перед глазами вспыхнула ослепительная вспышка, и Юлька стремительно понеслась навстречу ей, в одно мгновение пронзила тяжелые тучи и вынырнула в бесконечный, ровный, голубой свет.
Она вернулась на грешную землю, обнаружила себя в объятиях Квентина, с восторгом прижала его к себе…
– Любимый мой…
– Май дарлинг…
– Что это было? Небо?
– Лав…
Он коснулся ее, и она опять «улетела», легкая, словно освободившаяся от телесной оболочки…
Это было похоже на невиданные воздушные качели между небом и землей, то взмывающие ввысь, то стремительно падающие в оглушительную пустоту, так, что захватывало дух.
Они в детстве катались на таких «гигантских шагах», когда, держась за канат, взлетаешь над землей, чтобы на миг коснуться ее, оттолкнуться посильнее, и опять парить в воздухе, чувствуя себя птицей…
…Гроза медленно смещалась к востоку, сквозь лохмотья изодранных в клочья туч проглядывали чисто умытые звезды. И ливень прекратился как-то незаметно, словно устал от своего неистовства.
Юлька глубоко вздохнула и открыла изумленные глаза.
Голова слегка кружилась, как после двадцати кругов на карусели, а во всем теле была восторженная, звонкая легкость…
– Я вернулась? – спросила она Квентина.
Он улыбнулся в ответ:
– Ты все время была со мной.
– Неправда…
Юлька тихо засмеялась, устало потянулась губами к его губам. И тут только поняла, что они за это время даже не были близки. В этот небесный полет Квентин увлек ее одними ласками…
И его глаза были того же цвета, что и небо, в котором она парила в те чудные мгновения… Или она улетала в глубину его глаз?
– А теперь возьми меня, – попросила она.
И ему тоже хватило мгновения, чтобы унестись в волшебное пространство вместе с ней…
Почему отрезвление наступает так быстро? И проклятая подлая мысль опять свербит в мозгу: статья… Что ты скажешь утром маме Карле?
«Брысь, негодница! – яростно приказала этой мыслишке Юлька. – Я не желаю тебя думать!»
– Настоящая весна… – сказала она вслух. – Первая гроза… Скоро черемуха зацветет…
– Это что? – не понял Квентин.
– Такие деревья, или кусты… не знаю…
– Ты говоришь о них очень мечтательно. У них красивые цветы?
– Такие маленькие, беленькие… совсем невзрачные.
– Незврачные? – недоуменно переспросил Квентин.
– Они так пахнут… Обалдеть!
Юлька прильнула к нему и вздохнула.
Почему, когда кажется, что ты совершенно, абсолютно счастлив, всегда хочется еще чуть-чуть больше? Хотя бы веточку дурманящей черемухи…
А Квентин крепко обхватил ее ручищами, все eщe не желая отпускать от себя свою собственность. И как каждый собственник, весьма некстати вдруг принялся ревниво выпытывать, много ли мужчин до него доставляли Юльке такое же удовольствие…
– Только ты… – совершенно честно сказала она чистую правду.
Но ему хотелось знать больше, кому она принадлежала до него, словно это знание могло принести облегчение.
– А ты? – парировала Юлька.
– Я мужчина, – резонно ответил он.
– А я женщина, – нахмурилась Юлька.
– Сколько у тебя было мужчин? – допытывался он.
Наверное, надо было ответить: один. Но Юльку такой допрос вдруг возмутил до глубины души. Разве это сейчас имеет значение?
– Я не считала, – выпалила она.
– Как это?
– А вот так! Потому что любовь – это не бухгалтерский отчет! Ты читал Кампоамора?
Что такое любовь? Вот ответ без прикрас:
Это целая жизнь, умещенная в час.
– Нельзя каждый час кого-то любить! – процедил Квентин.
– А кто сказал, что каждый час разных?
– Ты.
В Юльке проснулся азарт заядлой спорщицы. Она высвободилась из-под его руки и пристально посмотрела ему в лицо.
– Интересно, а кто определил, сколько можно?
– У людей есть моральные нормы…
– Резонер! – возмущенно оборвала она Квентина. – У тебя наверняка была куча баб, а ты мне здесь декламируешь моральный кодекс строителя коммунизма! Почему это о мужиках, которые каждую юбку задрать готовы, игриво говорят: Дон Жуан… А о женщине обязательно: шлюха?!
– Ты любила всех твоих партнеров? – перебил ее Квентин.
Он тоже вскочил, сел на постели, сверля Юльку глазами.
– Я ненавижу слово: партнер! Мы не в теннис играем!
– Ладно. Ты любила тех, с кем спала?
– Я ложусь в постель с тем, кто меня понимает! Для этого нужно духовное родство…
Квентин саркастически расхохотался.
– Ложь! Я не понимаю тебя. Твоя душа – потемки. Тебе приходится переводить мне вашу так называемую «игру слов»… А ты здесь! – Он хлопнул ладонью по постели.
– Ты ревнуешь меня к прошлому?
– Нонсенс! Но, чтобы иметь отношения, нужно все знать. Так принято.
– Где? Кем?
– В нормальном цивилизованном мире.
– А мы, по-твоему, ненормальные дикари?
– Не утрируй. Я задал обычный вопрос. Я имею право знать кое-что о женщине…
– Которую трахаешь?
– Не понял…
– Не важно. Я поняла.
– Которую люблю…
– О! Это признание? – с вызовом расхохоталась в ответ Юлька. – И ты, конечно, любил всех, кого удавалось затащить в койку!
– Нет.
– А что? По выбору? Каждую третью? Или десятую?
– Почему ты злишься? Если люди считают, что они близки, то вполне нормально без обид обсудить предыдущий опыт, сделать выводы из прошлых ошибок, чтобы избежать их впредь… – попытался втолковать ей Квентин.
– Ты перепутал меня с твоим психоаналитиком! – крикнула Юлька.
– Поэтому я хочу знать…
– Не желаю ничего слушать!
Юлька с силой зажала ладонями уши и громко принялась выкрикивать первое, что пришло в голову:
Люблю грозу в начале мая!
Когда весенний первый гром!
Как бы резвяся и играя!
Грохочет в небе голубом!
…Играют волны, ветер свищет!
И мачта гнется и скрипит!
Увы! Он счастия не ищет!
И не от счастия бежит!
– Джулия… – он попытался разжать ее руки.
– Отстань!
Мы все учились понемногу!
Чему-нибудь и как-нибудь!
Так воспитаньем, слава Богу!
У нас немудрено блеснуть!
Квентин растерянно смотрел на нее, искренне не понимая, что привело Юльку в такую неописуемую ярость.
Это он должен возмутиться и оскорбиться оттого, что она не хочет с ним поделиться, успокоить его мужское самолюбие… Ведь каждому мужчине важно думать, что только он сумел пробудить в любимой настоящую женщину. Ведь каждый не хочет и боится сравнения с длинной вереницей предыдущих. Ведь нестерпимо мучительно думать, что она млела и растворилась в чьих-то других руках…
Он искренне жаждал всей правды… Но мечтал услышать ложь…
Загадочная русская душа… Все женщины на свете непредсказуемы, но их хотя бы можно понять!
– Джулия… – Он сделал еще одну попытку. – Посмотри на меня. Перестань читать эти ужасные стихи.
Она разжала руки, услышала его слова и оскорбилась еще больше:
– Это не ужасные стихи! Невежа! Это Пушкин!
– Да? Извини… Я не узнал…
– Темнота! Ты учил русский и не знаешь Пушкина? – с издевкой спросила Юлька. – А еще говоришь, что хочешь меня понять!
– Хочу, – озадаченно пробормотал Квентин. Наконец-то окончилась эта истерическая декламация, и разговор возвращается в нормальное русло.
Но у Юльки внутри проснулся озорной язвительный бесенок. Она уселась в позу падишаха, скрестила на груди руки и нравоучительно произнесла:
– Тогда слушай и не перебивай. Значит, так. Мы с Александром Сергеевичем родились в один день. Ну я, естественно, на полтора века позже. Но у нас много общего, потому что наше появление на свет озаряла одна звезда. Ты веришь в звезды? Квентин озадаченно кивнул, не понимая еще, к чему она клонит, но на всякий случай не возражая.
– Так вот, Пушкин влюблялся во многих женщин. Он Наталье Гончаровой писал: «Моя сто первая любовь…» Понимаешь?
Квентин снова кивнул.
– Но это не мешало ему быть великим поэтом. Наоборот, это давало вдохновение.
– Да-да… Он поэт… – подтвердил Квентин.
– А когда я влюбляюсь, то тоже чувствую вдохновение. Это полет души… Это такой краткий миг, а потом думаешь: и что я в нем нашла?
– В ком? – сразу же уточнил Квентин.
– Не перебивай, – разозлилась Юлька. – Я вообще говорю. Абстрактно. По большому счету Пушкин любил только свою жену. И я тоже полюблю только одного и на всю жизнь.
– Кого?
Юлька строго посмотрела на него, и Квентин замолчал.
– Значит, чтобы понять меня, ты сначала должен понять Пушкина.
– Но я читал! – горячо возразил ей Квентин. – Я знаю «Евгения Онегина» и «Повести Белкина»… Правда, немного сложно переводить его стиль…
– Я тебе помогу, – с вкрадчивой ласковостью сказала Юлька. – Ты плохо понимаешь стиль той эпохи, да? С тех пор русский язык очень изменился. Это естественно. Ведь Шекспира тоже надо теперь переводить со староанглийского… Я прочту тебе современный вариант… – И она с максимальной серьезностью, с выражением принялась читать нараспев:
Зима! Пейзанин, экстазуя,
Ренувелирует шоссе.
И лошадь, снежность ренифлуя,
Ягуарный делает эссе.
Пропеллером лансуя в али,
Снегомобиль рекордит дали,
Шофер рулит; он весь в бандо,
В люнетках, маске и манто.
Гарсонит мальчик в акведуке:
Он усалазил пса на ски,
Мотором ставши от тоски,
Уж отжелировал он руки.
Ему суфрантный амюзман,
Вдали ж фенетрится маман.
Бедный Квентин! Он воспринял пародию Теффи за чистую монету и теперь старался переварить услышанное.
Юлька, едва сдерживая смех, глянула на него, как строгая учительница.
– Ну?
– Что? – пролепетал Квентин.
– Я слушаю тебя.
Квентин помялся и преувеличенно бодро воскликнул:
– Экселент! Великолепно! Здесь чувствуется размах… широкий русский простор…
Юлька не выдержала, повалилась на кровать и закатилась от хохота, повизгивая и дрыгая ногами.
Просто полное непонимание! Как же им общаться дальше, если самые простые понятия становятся препятствием? Если ему недоступны ее шутки, а ей его привычные установки?
«Мы с тобой два берега у одной реки…» Нет, у океана… Разные, как день и ночь… шутки прочь… «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно»… «Ему и больно, и смешно…»
Ну просто полный «суфрантный амюзман»…
Глава 11
К НАМ ЕДЕТ РЕВИЗОР
Голова трещит, как после хорошей пьянки… Немудрено, Юлька глаз не сомкнула за эту ночь.
Квентин умаялся от бурных выяснений и интеллектуального напряжения и мирно сопел, раскинувшись на двуспальной кровати, а Юлька пристроилась на пуфике у трюмо и строчила на листочках блокнота свою злополучную статейку.
Бог весть, что она там понаписала! Перечитывать уже не было ни сил, ни времени…
Едва рассвет забрезжил за окнами, она наглухо застегнула плащ и помчалась ловить машину, молясь только об одном: чтобы водитель не заметил отсутствие колготок. Подумает еще черт знает что…
Поминутно посматривая на заведенный будильник, она лихорадочно тюкала пальцами по клавишам машинки, а соседка Лида раздраженно барабанила в стену, громко возмущаясь, что ей не дают спокойно отдохнуть.
Будильник прозвенел, когда Юлька вынула из каретки последний лист. Времени оставалось только чтобы переодеться.
Через час она уже стояла в кабинете Вероники Андреевны и пыталась протереть глаза от застилающего их тумана…
Две мамы Карлы то расползались по углам широкого стола, то опять соединялись воедино. А ее слова не доходили до сознания. Шелестели мимо, словно ровный шум дождя…
Дождь… ливень… гроза… гром… вспышка молнии… О, как слабеют коленки от одного воспоминания…
– Хорошо… – обрывками выхватывала она отдельные фразы начальницы. – Сравнение с Голливудом – это хлестко… Вы удачно придумали этого американца. Необычно показать наше кино их непредвзятым взглядом…
Что она выдумала? Какого американца? А может, и все, что было этой ночью, Юлька тоже придумала?
Мысли путаются… Разве она писала о Квентине? О, мой Бог?! Может, там и про грозу… и про ее волшебный полет… и про то, как медленно сползает с тела расстегнутый халатик, а его руки…
– Чьи руки? – переспросила Вероника Андреевна. – Вы о фальшивых рукопожатиях? Может. расширить этот абзац? Сорвать с нашей богемы маски?
Юлька что-то невнятно пролепетала.
– Вы меня слушаете? – рассерженно спросила.
Вероника Андреевна и постучала карандашом по столу.
– Простите… я себя плохо чувствую… – Юльке даже притворяться не надо было, чтоб ей поверили.
Мама Карла сняла очки и прищурилась, внимательно изучая Юлькино лицо, словно вычитывала корректуру.
– Гм… действительно… – признала она. – У вас землистый цвет лица, красные белки и опухшие глаза. Надо сказать, вы сильно подурнели.
Она была невероятно щедра на комплименты.
– Да… – Юлька откашлялась. – Грипп, наверное… Я еле встала сегодня… – и мысленно добавила: «из постели Квентина…»
Вероника Андреевна испуганно всплеснула маленькими ручками.
– Грипп?! И вы пришли в редакцию?! Чтоб заразить сотрудников?! А если эпидемия?! Кто будет готовить номер?! Газета должна выходить каждый день!
– Я не подумала… – растерялась Юлька. – Статья…
– Надо было позвонить, и мы бы прислали к вам курьера!
«В следующий раз так и сделаю, – подумала Юлька. – Действительно, какого черта я сюда тащилась? Сейчас бы уже лежала в постельке, десятый сон видела…»
– Что вы стоите?! – вскрикнула Вероника Андреевна, и Юлька заметила, как она прикрывает себе нос и рот белоснежным расправленным платочком… – Идите! Идите же!
И вытянутая сморщенная ладошка нетерпеливо указала Юльке на дверь.
На такси больше денег не было, пришлось тащиться домой на метро.
Она пересела на кольцевой, нашла свободное место и моментально заснула, привалившись щекой к чьему-то широкому плечу.
Так уютно ехать рядом с Квентином… Он так бережно поддерживает ее, поворачивается, чтоб ей было удобнее…
– Вот сидят и делают вид, что спят! – громко и визгливо заорал кто-то над самым ухом. – Что за молодежь?! Что за время?! Раньше хоть стариков уважали, а теперь…
– Раньше их комсомол воспитывал, а теперь распустились! – так же громогласно поддержал кто-то рядом. – Теперь ни морали, ни нравственности, кругом разврат, кабаки ночные, проституция, казино…
– Тише вы! – сказал приятный мужской голос. – Человек устал…
– А ты сам-то чего расселся, бесстыжий? Не видишь, что старики стоят?
Юлька открыла глаза и увидела склоненные над ней обозленные лица. Какой-то старик с палкой бесцеремонно тряс ее за плечо.
– Вставай, красавица. Ночью спать надо, а не шаландаться. Ей стало вдруг очень стыдно за этих орущих людей… Что подумает Квентин? Что они действительно дикари?
Она покосилась на него, оторвала щеку от уютного плеча… и ошалела.
Вместо Квентина ей улыбался симпатичный рыжеватый парень.
– Выспались? – шепнул он. – Тогда, может, встанем? А то нас сейчас палками забьют…
– Простите! – Юлька вскочила и принялась лихорадочно протискиваться к выходу.
Едва двери раскрылись, она выскочила на платформу. Парень за ней. Она ошарашенно озиралась, не понимая, где находится…
Утро туманное…
Утро седое… —
тихонько пропел рыжий парень. У него оказался приятный хрипловатый голос.
– А куда мы ехали?
– На «Добрынинскую».
– Тогда нам в другую сторону.
Парень взял ее под руку, перевел через платформу, и они вновь вошли в вагон. Только теперь Юлька благоразумно осталась стоять.
– Надо выпить кофе, – сказал парень. – Давай выйдем здесь, я знаю хорошее местечко. …
Юлька покачала головой.
– Домой хочу.
– Спать?
– Угадал, – она улыбнулась.
Они разговаривали, будто были знакомы сто лет… И почему с Квентином у нее так не получается?
– «Добрынинская»… – протрещал громкоговоритель.
– Ладно, тогда пока, – сказал парень. – Мне дальше.
– Ты из-за меня проехал свою остановку? – сообразила Юлька.
– Ты так сладко спала…
– Спасибо…
– Дай мне твой телефон. Я позвоню.
Юлька опять улыбнулась, покачала головой и выскочила из вагона.
Парень махнул ей вслед рукой, и двери закрылись.
Юлька поднималась по лестнице и думала о том, что они даже не узнали, как зовут друг друга. А невидимая связь уже установилась. Неужели все дело в том, что они с этим незнакомым рыжим просто ходят по одним улицам, дышат одним воздухом и живут в одной стране? Разве это так важно?
Она всегда легко находила с людьми общий язык. С самыми разными – и с начальниками, и с бомжами… В студенческие годы, когда еще были живы родные вонючие пивнушки, Юлька любила зайти туда с ребятами, потолкаться за липкими столиками среди колоритной публики. Послушать рассказы подвыпивших мужичков, потолковать с ними «за жизнь». Они называли это «подготовкой к реферату на тему «Каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог»…
Но не потащить же Квентина в его отглаженном костюме в пивнушку, чтобы «окунуть в гущу народную». Да и нет их уже, выросли как грибы модные бары с долларовыми ценами…
В квартире разрывался телефон. Звонок был длинный и непрерывный. Междугородный…
Юлька подлетела и в последний момент успела схватить трубку.
– Слава Богу, наконец-то! – откуда-то издалека едва слышно сказал мамин голос. – Что вы так долго не подходите?
– Я только вошла, – Юлька заметила, что сразу же начинает оправдываться, словно в чем-то виновата…
– А где Оля?
– Ее нет дома, – уклончиво отозвалась Юлька.
– А ты где была?
Мама любила задавать вопросы как на допросе, с неизбывной учительской интонацией.
– В редакции. Статью сдавала.
– А почему сейчас дома? У тебя неполный рабочий день? – Он у меня ненормированный, мама, – вздохнула Юлька. – А у Оли?
Юлька хмыкнула.
– Тоже.
– А почему у тебя голос усталый?
– Я работала ночью.
– Разве тебе не хватает дня? – с упреком принялась за нравоучения мама. – Ты всегда разбрасываешься. Надо учиться организовывать себя.
– Мама, я организовываю… Но бывают срочные задания, понимаешь? Производственная необходимость. Журналистика – это конвейер…
– Я прекрасно понимаю и без тебя, что такое журналистика, – обиженно перебила мама. – И я чувствую, что у вас что-то не так…
– Все так.
– Не лги. Вы не пишете уже два месяца.
– Мам, – взмолилась Юлька. – Знаешь, я по сколько страниц в день пишу?! У меня уже просто сил не хватает…
– А у Оли?
Юлька скрипнула зубами. Вечно ей приходится прикрывать эту вертихвостку. Надоело выгораживать!
– Это ты у нее спроси.
– Вот я и собираюсь это сделать. Мы с отцом уже начали беспокоиться, не случилось ли чего?
– Все нормально. Честное слово. Я сегодня же напишу вам.
– А Оля?
– Мы вместе напишем…
– Не надо, – сказала мама. – Не утруждайтесь. Я сама приеду, уже билет взяла.
– Зачем? – изумилась Юлька.
– То есть? Ты хочешь сказать, что у вас нет желания меня видеть?
Юлька вздохнула. Мама любит выворачивать слова наизнанку…
– Хотим. Мы соскучились, – горячо заверила она.
Голос у мамы потеплел.
– И я тоже. Встречайте в понедельник. Сто сороковой поезд, седьмой вагон. Я еще телеграмму дала на всякий случай.
– Целую. Ждем.
Юлька ошарашенно стояла посреди коридора с трубкой в руке. Черт, как некстати! И Ольга исчезла… Даже адреса своего суженого не оставила. Вот где ее теперь искать? Врать, что в срочной командировке? Опять ей одной расхлебывать?
Тут же позвонили в дверь. Это принесли телеграмму.
Юлька бросила ее на стол и решила сначала выспаться, а потом уже принимать решения, в это время раздался новый звонок.
Ну просто день визитов и сообщений! Кого еще черт несет? Пусть хоть обзвонятся. Ее нет дома. Ее вообще уже нет. Спит она… Все.
Хлопнула входная дверь, по коридору протопали ноги…
– А! Ты дома! – раздался бодренький голос Ольги. – А почему не открываешь?
– У тебя свои ключи есть.
– Так я их еле в сумке нашла… – Ольга втащила в комнату чемодан. – А где раскладушка? Я тоже спать хочу.
– Ты что, вернулась? – приподняла голову Юлька.
– Ага.
– Быстро что-то…
– А чего тянуть?
Ольга приготовилась к защите, но неожиданно увидела, что лицо сестры сияет неподдельной радостью.
– Слава Богу! – воскликнула Юлька.
– Ты что, рада?
– Ужасно!
– И с чего бы это? Соскучилась?
– Ага. Только не я.
– А кто же? – недоуменно уставилась на нее Ольга.
– Наша мамочка. Ты, зараза, когда ей последний раз писала? Мы же договаривались, что ты берешь это на себя!
Оленька хлопнула себя по лбу.
– И правда! Я свинья! Совершенно из головы вылетело!
– Немудрено, – съязвила Юлька. – У тебя в ней вообще мысли не задерживаются.
– Я напишу…
– Поздно, – со скрытым злорадством ответила Юлька. – «К нам едет ревизор». Так что ты появилась как раз вовремя.
Оля уселась на раскладушку и растерянно спросила:
– И что же нам делать?
– Придется сказать наконец правду, – поддразнила Юлька. – Я не вижу другого выхода.
У Оленьки лицо искривилось.
– Юленька, милая, ты шутишь? – жалобно спросила она. – Не выдавай меня…
– Ты же знаешь, что мама захочет прочесть все наши творения. Они там московские газеты не получают. А что ты ей покажешь? На моих материалах везде подпись: Юлия Синичкина. Юлия. Не Ольга.
– Что же делать? – запричитала Ольга. – Что делать? И почему все так сразу на одну голову валится? За что такая несправедливость?
– А что еще на тебя свалилось? Любимый выгнал?
Ольга гордо вскинула красивую голову.
– Я сама ушла! Он между прочим, умолял остаться…
– Представляю! – фыркнула Юлька. – «Ну че ты, в натуре?… Все будет путем… Поняла?… Hу ясно…» Верх красноречия!
– Примерно так… – всхлипнула Оля. – Я никогда не думала, что мне так важно просто говорить с человеком. Понимаешь? Вот я к тебе пришла… И нашла отдушину. Юлька, я две недели молчала!
– И как ты выдержала?
Но Оленька не заметила иронии, а серьезно ответила:
– Сама не представляю. И сама себя не пойму. Все было так классно… Он в постели просто фейерверк… A с утра встанем – и ни полслова. Он по делам уматывает, я ногти крашу. Квартира огромная… пусто… тоска… Приедет, скажет только: «Одевайся… едем». Молча поели в кабаке – и домой. «Раздевайся. Спать». Я ему: «Милый, ты меня любишь?» – «Естественно». – «А что ты весь день делаешь?» – «Дела». – «Какие?» – «А зачем тебе?» А позавчера меня в бутик повез. Я мерила, мерила, вертелась перед ним. Он молча ткнул в несколько шмоток, заплатил, в машину пакет бросил, и все… Даже не сказал, что я красивая, что мне идет… Словно корм для кошки купил!
Оленька быстро разделась и юркнула под одеяло. Юлька серьезно посмотрела на сестру.
– Оська, ты же не кошка. Ты личность.
– Ну да… – капризно протянула она. – А он козел… Я ему всю ночь высказывала, что меня не устраивает. Думаешь, понял? «Ладно, – говорит, – я тебе еще шубу куплю».
Юлька задумчиво грызла ногти. Получается, что и на одном языке договориться невозможно? Странно, опять у них с Ольгой полный синхрон. Обе этой ночью решали одну и ту же проблему со своими милыми…
– Не грызи ногти, – раздраженно сказала Оля. – Терпеть не могу! Я тебе руки горчицей намажу.
– Мне так легче думается.
– Посмотри на себя! У женщины руки должны быть ухожены, а у тебя вечно заусенцы торчат.
– Постучи с мое по клавишам – так не до маникюра будет, – огрызнулась Юлька.
– Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей, – парировала Ольга. Пожалуй, это было единственное что она усвоила из классики.
– Мой тоже меня не понимает, – вздохнула Юлька, а палец изо рта все-таки вынула. Вдруг и Квентин заметит, и ему станет неприятно?
– Конечно, – кивнула Оленька. – Какому мужику понравится, что ты носишься, как жиголо.
– Как Фигаро! – засмеялась Юлька. – Жиголо – мужчина.
– А Фигаро? – удивилась Оля. – Ну, не важно… Я имею в виду, что за работой ты готова забыть о личной жизни.
– Так мы как раз о личной жизни и выясняли, – усмехнулась Юлька. – От меня требовалось покаяние, как на исповеди. Кто, что и сколько?
– Хам! – возмутилась Оля. – Право личности гарантируется конституцией.
– Жаль, я не догадалась ему этого сказать! – Юлька расхохоталась и натянула на голову одеяло. – Завтра обязательно сообщу… Нет… уже сегодня…
