Текст книги "Лабиринты чувств"
Автор книги: Елена Ласкарева
Соавторы: Татьяна Дубровина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Глава 9
«БУРЯ МГЛОЮ НЕБО КРОЕТ…»
– Время – это самое упрямое явление, оно не птица и не кот! Оно за хвост не ловится, оно не остановится, оно всегда бежит вперед! – так напевала Юлька, ловко лавируя между прохожими и умудряясь при этом не наступить ни в одну лужу.
Съемки затянулись: Кошкин никак не мог оторваться от своей новой модели. Он, как Пигмалион, творил из домохозяйки Кузнецовой прекрасную Галатею.
В результате Юлька сейчас опаздывала в другое место: ровно через двадцать минут ей нужно было взять интервью для газеты у директора крупного машиностроительного завода. Он любезно согласился на встречу, однако настоятельно просил прибыть минута в минуту: у руководителей такого ранга очень жесткий распорядок дня.
На такси, разумеется, денег не было: зарплата у штатных газетчиков невелика, гонорары тоже оставляют желать лучшего, а телепередача делалась и вовсе задаром. Это был «пилот», некая заявка на будущее: если получится успешной, то только тогда… Ох, уж это неопределенное «тогда»! Звучит почти как «никогда». Особенно для Юльки, не умеющей и не любящей строить долгосрочные планы…
Впрочем, нет времени на то, чтобы впадать в уныние Надо торопиться жить…
Из двадцати минут, отпущенных на дорогу до завода, оставалось всего двенадцать…
На проходной Юлю притормозили.
– Минуточку!
– У меня ее нет!
Действительно, именно в этот миг она должна была перешагнуть порог директорского кабинета.
– А пропуск есть?
– Должен быть заказан. Синичкина, корреспондент.
– Посмотрим в списке.
А список такой длинный! И фамилии в нем, видимо, расположены по алфавиту. «С»– ближе к концу. Ну почему она не родилась, скажем, Аббасовой?
– Ага, вот. Ю.В.?
– Ю.В.! – Юлька ринулась было через турникет, но ее снова остановили:
– Паспорт!
– Нет с собой паспорта! Но директор меня ждет.
– Откуда мне знать, что директор ждет именно вас?
– Я же Синичкина Ю.В.! Юлия Викторовна?
– Докажите. Предъявите любое удостоверение личности. Предприятие у нас стратегическое…
Юлька стала лихорадочно рыться в сумочке. Там оказался только проездной в пластмассовой рамочке да помятый кусочек картона – пропуск на телевидение. Не постоянный, а декадный: зловредный Андрей Васильевич таким образом подчеркивал, что в любой момент может Юлю уволить.
– Такой сойдет?
– А где фотография?
– Сейчас.
Чтобы не фотографироваться каждые десять дней, Юлька не приклеивала снимок к пропуску, а прикрепляла канцелярской скрепкой. Естественно, в сумочке, где все лежало беспорядочно и вперемешку, скрепка постоянно соскакивала.
Наконец она нащупала фотографию 3х4 и предъявила ее:
– Это я. Похожа?
– Ладно. Идите.
– Благодарю вас. Я уже опоздала.
Через три… даже через четыре ступеньки по лестнице вверх… четвертый этаж…
– Эй! Куда вы! Можно на лифте! – донеслось ей вслед от проходной.
Какой там лифт! Его еще ждать нужно!
Вот она, просторная приемная, обставленная солидной кожаной мебелью.
Пожилая секретарша с шевелюрой, подкрашенной фиолетовыми чернилами, предупредила:
– Тарас Францевич просил перед вами извиниться…
– Опоздала?! Но это из-за вашей проходной…
– Наоборот. Директор поручил спросить, не сможете ли вы немного подождать. Он прекрасно знает, что у вас, журналистов, каждая минута на счету, однако у него незапланированный посетитель. Американец.
– Что за вопрос! Конечно, подожду.
– Кофейку?
– Что вы! Не беспокойтесь! – замахала руками Юля. Ей было неудобно утруждать пожилого человека.
– Это входит в мои обязанности, – улыбнулась секретарша. – Не стесняйтесь.
– Я и не стесняюсь. Журналистка – профессия не застенчивых. Только давайте, я все сама налью. И себе, и вам. Не сахарная, не растаю.
– Хорошая вы девочка, – сказала секретарша, и тут на ее столе загудел зуммер. – Извините, вызывает.
Она исчезла за тяжелой дубовой дверью, и через минуту выглянула оттуда, очень довольная:
– Тарас Францевич передумал. Вы не помешаете его беседе с американцем. Заходите. А кофе я все-таки принесу сама – вам троим.
– Знакомьтесь. – Директор представил посетителей друг другу. – Это мистер Квентин Джеферсон. из Соединенных Штатов. Работает в отрасли, смежной с нашей.
Посетитель чопорно поклонился.
– А это – Юлия Синичкина, корреспондент, восходящая звезда российской журналистики.
– Отшень приятно! – Американец взял узкую Юлину руку в свои огромные лапищи и галантно поцеловал. Но не ограничился этим, а добавил приятным бархатистым голосом, которому сильный акцент придавал особое очарование:
– Хороший нэйм… имя. Синьитчка – это маленькая синьитса. The bird. Порода птьитс.
Юлька испугалась, что директор сейчас рассердится: у него каждая минута на счету, а иностранец разглагольствует на посторонние темы! Так и на ее интервью времени не хватит!
Однако Тарас Францевич, вопреки ожиданиям, казалось, был в восторге от завязавшейся беседы:
– У нашего гостя обширная эрудиция! – произнес он почтительно и любезно.
– Благодарья ваш великий поэт Пушкин! – объяснил мистер Джефферсон.
«Везет мне на знатоков Пушкина, – подумала Юлька. – Вчера Денис, сегодня этот… как его… Квентин».
Директор заинтересованно спросил:
– Разве Пушкин писал о синичках?
– О, е! – отозвался мистер Джефферсон. – Спой мне пьесню, как синьитса чихо за морем джила!
Директор на полном серьезе продолжил:
– Спой мне песню, как девица за водой поутру шла!
Очень странный был диалог – особенно учитывая, сколь занятой человек Тарас Францевич.
«Люб опытно, почему он так лебезит перед этим иностранцем? Наверное, тот прислан со своего предприятия, чтобы заключить с российским заводом какой-то очень выгодный контракт».
Она присмотрелась к американцу повнимательней.
Это был крупный широкоплечий шатен лет тридцати пяти. В его необычно ярких голубых глазах ясно читалась поэтическая мечтательность, несмотря на то что работал Джефферсон в технической отрасли, смежной, по словам директора, с машиностроением.
Своеобразие его лицу придавал очень широкий и очень высокий лоб: художники обычно наделяют такими лбами древних философов и мыслителей, чьих портретных изображений история не сохранила.
Одет мистер Джефферсон был безукоризненно респектабельно: хорошо сшитый темный костюм-тройка, белая сорочка и галстук, искусно подобранные в тон пиджаку.
«Ну, точно, – решила Юлька. – Он представляет собою что-то типа коммивояжера или рекламного агента, который должен выгодно продать продукцию своей фирмы. Агентов всегда обязывают так одеваться. Считается, что тогда их бизнес станет успешнее; добротно одетый человек якобы внушает покупателю больше доверия».
Надо сказать, что доверие Квентин Джефферсон, несомненно, внушал. В его внешности было что-то располагающее. Чувствовалось: этот человек не обманет, не предаст, не подведет. Он всегда будет верен как своему слову, так и людям, с которыми общается.
– А что производит ваша фирма, мистер Джефферсон? – вежливо поинтересовалась она. – Если это не секрет, конечно?
– Технологит-ческое оборудование! – выговорил он. – Но… ай эм эффрейд… боюсь, для дамы это скут-чно…
Директор испугался, сделал Юле страшные глаза:
– Что вы, что вы, господин Джефферсон! Наших журналистов интересует абсолютно все!
«Господи, да он боится, что из-за меня потеряет расположение американца! – неприязненно подумала Юля – Какой стыд! Унижаться перед каким-то коммивояжеришкой!.. Подумаешь – сделкой больше, сделкой меньше! Эх, высмеяла бы сейчас с удовольствием этого героя, этого Тараса Бульбу! Однако нельзя. Мне заказан позитивный материал о нем. А все-таки… разговаривать с Джефферсоном гораздо приятнее: он держится с достоинством, несмотря на свою невысокую должность».
И она обратилась к иностранцу:
– А у вас тоже хорошее имя и тоже литературное Квентин… «Квентин Дорвард»…
– О, Вальтер Скотт! – просиял ее собеседник. – Обо-джаю его романы!
– А мне, если честно, они кажутся слишком длинными и скучноватыми, – призналась Юля и заметила, что Тарас Францевич опять испуганно напрягся. Чтобы подсластить пилюлю, она сразу же добавила: – Технологическое оборудование куда интереснее!
И тут американец раскатисто рассмеялся, демонстрируя безупречные крупные белые зубы.
Вся респектабельность разом слетела с него – и это ему тоже шло.
Именно сейчас, в момент безудержного веселья, он почему-то казался легко ранимым и уязвимым. Может быть, оттого, что в его смехе была такая неподдельная искренность… Кто не умеет притворяться, того особенно просто обидеть…
«Славный мужик, – по-доброму подумала Юлька. – Жаль, что это всего лишь мимолетное знакомство… «
– О’кей, – прервала она обмен любезностями. – Давайте все-таки приступим к интервью…
Когда она выходила с территории завода, вдруг хлынул дождь. Несмотря на раннюю весну, он был обильным и мощным, как в июле. Лужи вскипали крупными пузырями, а на водосточных труб хлестали целые потоки.
Погода словно взбесилась: вскоре ливень сменился таким же бурным снегопадом. Лохматые мокрые хлопья облепляли щеки и тут же таяли, ведь воздух был теплым, а щеки – горячими.
На Юльку что-то нашло. Всегда такая жизнерадостная, сейчас она чувствовала себя крошечной беспомощной птичкой-синичкой, затерявшейся во вьюжной круговерти без всякой надежды отыскать нужное направление.
Ей стало тоскливо и страшно, словно каким-то гнетущим предчувствием сжало сердце. Маленькое сердце беспомощной пичужки…
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя:
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…
«Это я заплачу, как дитя, – чудилось ей. – А почему? Сама не знаю… Что произошло? Да вроде ничего… Ну, подумаешь, интервью получилось не слишком удачным. Это же не повод для слез… Спой мне песню, как синица… синьитса… чихо за морем жила… Не жила, а джила!»
Никому, и ей самой в том числе, было не понять, текут ли по ее щекам слезы или это просто талый снег…
Глава 10
СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ
Ключа Юлька, как водится, разыскать на дне сумочки не смогла, и снова пришлось звонить.
Открыла ей Катюшка. Девчурка была перепугана. Она прошептала, вытаращив глазенки:
– Теть Юль! У мамки крыша съехала!
– Что, буянит? – так же тихо уточнила Юля.
– Не! Молчит.
В квартире действительно было необычайно тихо.
А потом внезапно раздался истошный вопль – но не Лидии, а Борин:
– Убью, сука! Бедром задавлю!
В ответ – гробовая тишина. Как будто Лидии и в живых не было. Муженек – а может, уже вдовец?! – тоже как воды в рот набрал.
– Пошли на разведку, Катюш. Не бойся, я с тобой! – Юля взяла девочку за руку, и они вместе на цыпочках двинулись в кухню.
О счастье, Лида оказалась жива.
Она восседала на табуретке посреди кухни с украшенной искусственными фруктами Вавилонской башней на голове. Взор ее был царственным и отрешенным от всего земного.
Борис скакал вокруг нее, пытаясь хоть как-то расшевелить жену. Он то тыкал ей пальнем меж ребер, то двумя руками пытался спихнуть с табуретки, то брызгал в лицо водой.
Но реагировать на эти варварские акции было ниже ее достоинства. Теперь Лидия принадлежала другому миру: миру телевизионных знаменитостей.
Юле она, правда, дружески кивнула: та была ей ровней. А муж для нее более не существовал.
Юлька с удивлением обнаружила на кухне и Василия Павловича. Сегодня старик беспрепятственно лакомился тут картошкой с луком и селедкой. Еда, естественно, источала запахи, но никто не попрекал деда и не гнал из общего помещения. Лида его попросту в упор не видела: кого гнать, если перед тобой лишь пустое место?
Боря смотрел на скромный ужин старого аккордеониста с нескрываемой завистью. Ему очень хотелось есть. Катюшка кажется, тоже была голодна.
В результате Борис, всегда такой вялый и безвольный, бросился на Юльку, брызжа слюной, бурно отделяющейся от созерцания чужой трапезы:
– Ты че с ней сотворила, стервь? Опоила, да? Или наркотой накачала?
– Да нет, – ответила девушка. – Ее просто причесали.
– А вот я ща тебя причешу! Причесок под названием «Я упала с самосвала, тормозила головой»!
Катюша кинулась между ними:
– Не надо, папочка! Я люблю тетю Юлю!
Тогда Борина ярость обратилась непосредственно против Лидиной прически. Молниеносно бросившись на жену, подобно дикому барсу, тщедушный супруг сорвал с ее макушки румяное яблоко и бросил его дочке:
– На, Катенок! Лопай витамин! Раз мамка жрать не готовит – съедим ее причесок!
Катя надкусила наливной, но фальшивый фрукт и залилась горькими слезами:
– Га – адость!
– Отвали, Боря, это муляжи. – Юля оттащила разбушевавшегося Кузнецова от величественной супруги, которая на агрессию ответила лишь презрительным прищуром. Она даже не расстроилась из-за яблока: при ней еще оставалась целая фруктово-овощная база.
Полная безучастность жены доконала Бориса. Он сел по-турецки на линолеум и зарыдал в голос:
– Че делать-то теперь, а-а-а?
Даже Василий Павлович осмелился вклиниться:
– Много лет я публику забавлял, но такой забавы наблюдать не приходилось. – Он получал от происходящего явное удовольствие. Давно старику не приходилось порадоваться. – Пусть бы так всегда и сидела. Не жизнь была бы – малина! А Катюшку мы как-нибудь прокормим, да, Юль?
– Конечно, – ответила девушка. – Не дадим ребенку умереть с голоду.
Боря обиженно взвыл:
– А как же я? А мне че, дадите умереть? Садисты!
Василий Павлович промолвил назидательно:
– А ты, уважаемый, в состоянии сам себе приготовить. «Уважаемый» вскочил, стал бить себя в грудь:
– Самому готовить? Да ты, папаша, рехнулся. Я – мужик! Понимаешь, мужик!
– Да? – иронически переспросил аккордеонист. – А, ну да, я совсем забыл!
– Дык я и напомнить могу! – Взвинченный Борис медленно пошел к столику старика.
Это могло закончиться самым печальным образом, и Юля решила положить конец идиотской семейной размолвке.
– Говорят, Элизабет Тейлор, – раздумчиво начала она, – очень любит готовить. Много у нее было мужей, и всех она кормила домашними обедами.
Лида прислушалась.
– А Лайза Минелли всегда сокрушается, что не хватает времени на стряпню. Ей иногда так нестерпимо хочется бросить карьеру актрисы и сварить вкусненьких домашних щец1
Лида гордо повела подбородком.
– Эх, Лайза, Лайза, – снисходительно проворчала она. – Эта глиста в корсете! Стрижется, как пацан, и прически-то приличной не сделать!
– Зато Нонна Мордюкова, – продолжала Юля, – просто обожает возиться по хозяйству! Ее хлебом не корми – дай только сготовить первое, второе и третье! А иногда еще и четвертое!
Это Лидию добило. Мордюкова была для нее авторитетом непререкаемым.
Осторожно, чтобы не попортить Вавилонскую башню, доморощенная звезда наклонилась и выдвинула из-под стола корзину с овощами.
Пусть же узнает мировая общественность: Лидия Кузнецова стряпает лучше всех!
Засверкало в умелых обветренных руках лезвие овощечистки, полетела в разные стороны луковая шелуха и кожура картошки, успокоилась Катюшка, а бедолага Борис закурил свою любимую «Приму» в ожидании желанной кормежки.
Василия Павловича по-прежнему никто не шпынял, и можно было надеяться, что мир сохранится хотя бы до завтрашнего утра.
Все наладилось, и Юля наконец-то могла с чистой совестью отправиться к себе. Так хотелось сбросить рабочую одежду и влезть под душ! Благо, ванная комната оставалась свободной, и, кажется, никто не станет в ближайшие полчаса колотить в дверь и поторапливать.
Плескаться, плескаться и плескаться, как говорил великий Мойдодыр!
Из Юлиной комнаты, однако, слышались голоса, мужской и женский, принадлежавшие Денису и Ольге. Оба – восторженные и возбужденные.
Сердечко у девушки екнуло.
Вошла Юля резко и без стука. Вот еще, стучаться в собственное жилище! Хозяйка она тут или нет?
И сразу же от души отлегло. Можно было посмеяться над собственными нелепыми подозрениями.
Ольга стояла у стены на голове, а Денис придерживал ее задранные кверху ноги, помогая сохранить равновесие.
– Мы тут акробатике учимся! – весело сообщила сестричка снизу, от пола. – Дис говорит, что вверх ногами постоять – полезно для мозгов.
– Ужасно полезно! – подтвердил Денис. – Кровь приливает и активизирует серое вещество.
– Освою стойку, – похвасталась Ольга, – перейдем к сальто.
– Сначала «колесо», – возразил Денис. – Это попроще.
Ничуть не стесняясь их, Юлька стала сбрасывать одежду. Денис примолк и залился краской. Хотел отвести взгляд – и не мог. Забывшись, отпустил Ольгины ноги, и начинающая акробатка грохнулась на четвереньки.
– Безответственный ты человек! – сказала она обиженно. – И совершенно бездушный.
Однако Денис ее не слышал: перед ним стояла Юлька, все облачение которой составляла узенькая полоска полупрозрачных кружевных трусиков. Чтобы сохранить хоть каплю самообладания, он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони.
Девушка же, вовсе не замечая производимого ею эффекта, обмоталась махровым полотенцем:
– Я пошла на погружение. Не скучайте тут без меня. Дениска, не забудь на понедельник собрать труппу: будем снимать.
– Труппу… снимать… – механически повторил он.
…Для кого-то вода – это зеркальная гладь, для кого-то – бурные бушующие волны. А для Юльки – миллионы сверкающих брызг, сталкивающихся и конкурирующих между собой. Они звенят, перекликаются, высмеивают друг друга и шаловливо подмигивают.
Юлька не любила принимать ванну: это казалось ей скучным и утомительным занятием. Зато душ – вот наслаждение из наслаждении! Ей нравилось даже то, что в их старой коммунальной квартире сантехника была тоже допотопной, и душевые струйки лились не параллельно одна другой, как положено по стандарту, а непослушно разбрызгивались в разные стороны. Одна норовила выскочить на кафельный пол, другая целилась прямо в глаз, третья щекотала шею и так далее, непредсказуемо!
Юлька играла с ними, ловила, вступала в соревнование. Так сбрасывала она с себя напряжение рабочего дня.
В водных забавах принимало участие и мыло, прыгучее, как озорной лягушонок. С ним Юлька играла в жмурки, взобьет на волосах пышную пену из травянистого шампуня – так, чтобы она непременно наплывала на глаза. И тогда, зажмурясь, выпускает из рук скользкий кирпичик – и ищет, хватает его, рискуя упасть и балансируя, как фигуристка.
А еще замечателен контрастный душ. То почти кипяток – уф! – отскочить поскорее в сторону. То ледяная струя, от которой дух захватывает, точно в прорубь ныряешь!
Давайте же мыться, плескаться, купаться, нырять, кувыркаться! Какая жалость, что в ванне невозможно исполнить то самое «колесо», которое Денис собирался отрабатывать с Ольгой!..
Заболтались допоздна и пропустили закрытие метро. Все трое – на бобах, денег на машину не наскрести, пришлось Дениса оставлять до утра.
Бодрствовать вторую ночь подряд никто был не в силах, и возникла проблема: как всем разместиться.
Решили так: девчонки на диване, мужчина, как и положено нормальному рыцарю, – на полу.
Ковров у сестер не имелось, лишнего матраса тоже, поэтому гостю набросали на паркет разных шмоток, чтоб не простудился.
…А рано поутру Юлька бесшумно, стараясь никого не потревожить, выскользнула из дому по делам, оставив сестру и Дениса досыпать. У нее и мысли не мелькнуло, сколь щекотлива подобная ситуация. И сколь чревата последствиями.
Нет, Юлия Синичкина, никакой ты на самом деле не Шерлок Холмс, не хватает тебе подчас трезвой проницательности и дедуктивного мышления!
Берегись, как бы не оказаться из-за этого несчастным Мальчиком с пальчик, заблудившимся в темном лесу человеческих взаимоотношений…
Но Юльке некогда было задумываться о последствиях своих поступков. Да и поступков-то, собственно, не было.
Поступок – ведь под этим словом понимается нечто значительное, какой-то важный жизненный шаг, требующий серьезных раздумий и смелых решений. Это какая-то ситуация выбора – точно сказочный камень на распутье: «Направо пойти – убиту быть, палево пойти – женату быть…»
А Юлька не видела на своем пути никаких камней, ни явных, ни подводных. Просто бежала по текущим делам, которых у нее всегда было видимо-невидимо…
– …Прочла, дорогуша, прочла, – пожилая редакторша молодежной газеты Вероника Андреевна, которую корреспонденты прозвали «мама Карла», так и сияла от удовольствия. – Про директора завода – это у тебя классно получилось. Растешь, милая, на глазах растешь!
– Да куда уж расти дальше, – потупилась Юлька. – И так почти под метр восемьдесят.
Это была дружеская, не слишком обидная шпилька в адрес редакторши: мама Карла была если не карлицей, то, во всяком случае, крошечного росточка.
Вероника Андреевна подкрутила какие-то винтики на перекладине своего одноногого рабочего кресла, отчего оно сразу стало на несколько сантиметров выше, подняв старушку над столом, как лифт.
– Нет, я серьезно, Синичкина. Возможно, тебе просто повезло: попался весьма интересным человек. Я бы даже сказал – человечище!
– Ага. Герой нашего времени.
– Вот именно, И гигантским производством ворочает, и в поэзии разбирается.
– Просто знаток! «Буря мглою…» – это мы все в школе проходили. В третьем классе.
Редакторша, однако, не обратила внимания на ее сарказм:
– Короче, ты попала в ауру его обаяния Вдохновилась.
– О да! Я была всецело покорена. Стала его горячей поклонницей. Фанаткой даже.
– Но и твоих личных заслуг, Синичкина, я не зачеркиваю. Молодчина! Ухватила самую суть. Я сразу послала в набор, всякой правки.
Вот ведь… не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Юлька, честно говоря, боялась, что очерк забракуют. Причем это ее ничуть не огорчило бы.
Пришла же нынче сюда совсем за другим:
– А про «Севильского цирюльника» вышло уже?
– А, это! Ну да, в сегодняшнем номере Там, на полке, экземплярчики. Возьми себе.
– Сколько можно забрать?
– Да хоть все. Один мне оставь на всякий случай, и ладно. Материал о новой постановке оперы Россини оказался на предпоследней полосе. Юля с огорчением обнаружила, что текст сократили почти вдвое. Промолчала однако: не исправить уже, так зачем после драки кулаками махать?
Зато фотография, как она и предполагала, получилась выразительной: лицо Дениса было повернуто к зрителям остроносым профилем, и режиссер весь, казалось, устремился куда-то вперед, к грядущим творческим открытиям.
«И на том спасибо, – подумала Юля. – Бог даст, какая-нибудь любвеобильная спонсорша западет на такого интересного парнишу и выложит денежки на новую постановку… Точно, именно так и случится. В моего Дениску не влюбиться с первого взгляда просто невозможно».
Совсем забыв о присутствии Вероники Андреевны, она присела на краешек стола и долго, с мечтательной улыбкой, разглядывала любимое лицо, так удачно запечатленное коллегой – фотографом.
Жаль, что снимок не передает движения: а то бы кончик носа слегка шевелился, как это случается у ревнивцев.
«Вот увидишь, Дениска, я не дам поводов для ревности!
Тебе не придется выступать в роли Отелло, честное журналистское! Напрасно говорят, что Близнецы – создания переменчивые и непостоянные. Это все досужие домыслы шарлатанов-астрологов. Я, например, если уж полюблю, так ни за что не стану наставлять рога своему избраннику… Если полюблю… Если…»
«Если» называется сослагательным наклонением. А как все это прозвучит в изъявительном? Любит ли она по-настоящему Дениса Ивашенко?
Кажется, да.
Говорят, если кажется – перекрестись. И Юлька для верности перекрестилась.
Но тут же вздрогнула от неожиданной и неуместной реплики редакторши:
– Какие сдвиги произошли в нашей духовной культуре в последние годы! Среди молодежи стало много верующих. Отрадно, отрадно. И вселяет надежду!
– Извините, – смутилась Юлька. – Это я так… Нечаянно!
– Не вижу в твоем жесте ничего постыдного. Совсем даже напротив. Осенить себя крестным знамением никому не помешает.
Тут выцветшие глазки мамы Карлы по-молодому вспыхнули:
– Кстати, нашему изданию надо бы взять интервью у референта самого патриарха. Ты, Синичкина, не хотела бы попробовать?
– Я подумаю, – ответила девушка.
Обычно Юля с готовностью бралась за любую работу, но сейчас ее отчего-то неприятно царапнуло словосочетание «референт патриарха». Как будто кто-то, нечуткий к родному языку, искусственно соединил несоединимое и несовместимое: по-современному деловое – со священным, высоким, бескорыстным. Неестественно и… нехорошо как-то. Коробит.
А может, неприятное чувство возникло просто оттого, что редакторша непрошено вклинилась в ее размышления о сокровенном, о любви… Точно пыталась подглядеть за ней в замочную скважину в самый интимный момент…
– Понимаю твою неловкость, Синичкина, – Андреевна восприняла причины заминки иначе. – Тебе такое задание кажется слишком ответственным для столь юной особы… Поверь, это ложная скромность, дорогуша. Ты недооцениваешь свою одаренность. Не надо занижать себе планку!
– Я постараюсь, – сдержанно кивнула Юля. не вступая в дискуссию.
Газеты в сумочку не влезали, и девушка сложила их вчетверо Надо было бежать дальше, ее ждала еще уйма дел.
