Текст книги "За гранью снов (СИ)"

Автор книги: Екатерина Владимирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– Но сейчас они припомнят мне то, что я была рабыней, – с грустью проговорила Каролла, сцепив пальцы.

Димитрий заметил ее волнение и переживание за его судьбу в большей степени, чем за свою.

– Им придется принять, что ты Мартэ, – с уверенностью и любовью заявил он, сжав ее пальцы, чтобы те не дрожали. – И ты докажешь им, что не просто достойна быть представительницей знатного рода, но что ты родилась ею! Ни больше, ни меньше, – и, притянув девушку к себе, поцеловал в макушку. – Им придется сделать это, – прошептал он ей в волосы. – У них просто не останется выбора, – жестко добавил он.

А на следующий день отправился к Лестеру Торалсону для откровенного разговора. Кажется, право на любовь и семью ему вновь придется отстаивать с боем. Но ничего, на этот раз в его руках козыри.

– Ты должен понять, Димитрий, – сказал глава Совета Князей, встретив гостя в зале приемов, – я очень рад за тебя. Я искренне переживал вместе с тобой, когда случилось это несчастье. Я знал Милену лично и встречался с твоей дочкой, – он замолчал на мгновение, а затем добавил мягче, чем собирался изначально: – Но ты должен понимать, что мы не можем верить лишь... какой-то метке. Это недопустимо. Эта девушка... она может оказаться мошенницей, ты это понимаешь?

– Моя дочь – не мошенница, – сквозь зубы выдохнул Димитрий, заглянув Князю Первого клана в глаза. – Делай, что хочешь, проводи, какие надо, анализы. Я знаю точно, что они подтвердят ее принадлежность к роду Мартэ! Каролла – моя дочь.

– Не заводись, Димитрий, – попытался успокоить его Лестер. – Я понимаю твое желание найти свою дочь, но все же давай будем действовать, всё взвесив и рассудив.

– Действуй, – коротко бросил Димитрий. – Я знаю, что есть правда, а что ложь!

Он замолчал и уставился в сторону, не глядя на Князя Первого клана, который тоже молчал.

Это была игра, очень древняя, очень опасная и выматывающая. Это была борьба. Борьба за княжеский трон. Который Димитрию был не нужен. Но если ты являешься претендентом на то, чтобы стать Князем, то невольно оказываешься участником игры-борьбы. Пешкой или Королем – решать только тебе. Пешкой Димитрий Мартэ никогда не был. И не позволит стать пешкой той, что всегда была для него дороже всего на свете. Своей дочери. Он не хотел такого исхода, видит Бог, не хотел, но если они будут настаивать!.. Ему придется защищать то, что он не уберег двадцать три года назад. И в этот раз ошибки он не допустит.

Резко повернувшись к молчавшему Лестеру, Димитрий подошел к нему, остановившись в паре шагов от трона, на котором тот восседал. Гордый Князь вскинул подбородок, а в глазах зажегся огонек интереса.

– Думаешь, я не понимаю, что происходит вокруг меня, Лестер? – с шипением выдал Димитрий, подойдя ближе и наклонившись к Князю, ничуть не боясь того. – Думаешь, я не понимаю твоей озабоченности? Или озабоченности Совета? – глаза сощурились, а губы сжались в тонкую линию. – Моя дочь неугодная никому наследница, ведь так? И она первая претендентка на трон Княгини Торалсон, – выговорил он отчетливо и с шипением добавил: – Потому что мы оба с тобой знаем, кем была Милена на самом деле!

Если слова всесильного дворянина и задели его, Лестер не подал виду, что уязвлен.

– Ты ошибаешься, Димитрий, – совершенно спокойно возразил он, не отстранившись и не выдав своего возмущения или неодобрения подобными словами. – Твоя дочь, где бы она ни была, не имеет прав на трон.

– Не имеет, – согласился Мартэ, горько усмехнувшись, – пока она того не захочет. И тебе это прекрасно известно, – его голос сошел до шепота: – Это я отказался от трона Князя в пользу Станислава, и на трон Станевичей Каролла претендовать не может, но Милена отказ не подписывала! – слова ударили Торалсона, будто хлестом. – И ее дочь имеет все права на то, чтобы заполучить твой трон! – глаза Димитрия недобро блеснули, а губы ядовито скривились. – Не особенно радужная перспектива, не так ли? – едко добавил он.

– Ты в чем-то подозреваешь меня, Димитрий? – сощурившись, выговорил Лестер. Оказываться пешкой, загнанным зверем не желает никто, тем более, этого не хочет Князь Первого клана. – Может, еще обвинишь меня в том, что я похитил когда-то твою дочь и убил жену двадцать лет назад?!

Димитрий пронзил его острым взглядом.

– Может быть, – был его лаконичный ответ. – Ведь эту версию почти не проверяли, не так ли?

– Ты играешь с огнем, Димитрий, – покачал головой Лестер, вновь спокойно рассудительный. – Ходишь по натянутому над пропастью канату, зная, что можешь упасть. Это глупо.

– Глупо было верить тому, что меня и мою семью оставят в покое, – выговорил мужчина сквозь зубы. – Я верил Совету, Лестер, а он предал меня. Не защитил ни Милену, ни Каролину! Мою жену убили, а дочь похитили. Я могу сказать, что мне оказали поддержку!? – брови сдвинулись к переносице. – Значит, я сам буду защищать свою семью. И никому, слышишь меня, – никому! – не позволю причинить ей боль вновь!

Князь приподнялся с кресла правителя и наклонился к Димитрию, тронув того за плечо. Как ни странно, но ему была понятна боль этого сильного мужчины, совсем недавно он сам потерял сына и любимую жену в автокатастрофе. Совершенно нелепая смерть, случайность, неожиданность. Те, кто считает, что Князья всесильны, – ошибаются. Они такие же люди, как и все, и также равны перед смертью. Несчастье в семье Торалсон еще не забылось, хотя прошли долгие четыре года, потому объявление о том, что пропавшая дочь могущественного аристократа Мартэ нашлась, болью отозвалась в сердце Князя, председателя Совета. Его семья к нему не вернется, как бы он не молился об этом ночами. А он и не молился. Потому что не верил.

– Мы узнаем, кто это сделал, Димитрий, – заявил Торалсон, стараясь сгладить обстановку. – И накажем преступника…

Димитрий не отшатнулся, но взгляд, которым он пронзил Лестера, был пропитан ядом.

– А если преступник среди нас? – выговорил он мрачно. – Что, если преступник… ты?

– Ты заходишь слишком далеко, Димитрий! – воскликнул Лестер, явно взбесившись, и отскочил от гостя, нервно дернув головой. – Ты не имеешь права подозревать меня, уже не говоря о том, чтобы дерзить и…

– Я уже никому не могу доверять, – откровенно заявил Мартэ, – даже главе Совета Князей, – заглянув Торалсону в лицо, он сказал: – Слишком многое было потеряно, Лестер, чтобы ошибиться еще раз. Милену уже не вернуть, в отличие от Кароллы, – с горечью добавил он, – а ты хочешь отнять у меня и ее.

– Я даю тебе слово, Димитрий, что мы узнаем, кто это сделал с твоей семьей, – клятвенно заверил он.

– Я не верю словам, Лестер, – отрицательно покачал тот головой. – Сейчас, когда моя дочь нашлась, я сделаю всё, чтобы не потерять ее вновь. Чтобы защитить ее. От любого, кто только попробует сказать, что она не моя, или навредить ей, – холодный взгляд пронзил Князя до сердцевины. – Не стой у меня на пути, – и, считая, что аудиенция окончена, двинулся к выходу из зала приемов.

– Мы проведем ДНК-экспертизу, – ударил ему в спину холодный голос Князя.

– И она лишь подтвердит твои опасения, – отозвался Димитрий, обернувшись к тому полубоком – Но не беспокойся, Каролле не нужен твой трон. Она напишет отказ, как только подтвердится ее принадлежность к Мартэ. Но это, – заявил он, – ничего не меняет. Я узнаю правду, и тогда преступника ничто не спасет.

С этими словами Димитрий вышел из зала с гордо выпрямленной спиной, уверенный в том, что если его заставят играть в эту игру, он не проиграет. А вслед ему глядели, сощурившись, холодные глаза Князя.

ДНК-экспертиза, проведенная через несколько дней после состоявшегося разговора с Торалсоном, как и предполагал Димитрий, подтвердила, что Каролла его дочь и единственная наследница рода Мартэ.

Это сообщение вновь всколыхнуло Вторую параллель. Кто-то продолжал не верить этому, кто-то даже беззастенчиво уверял, что результаты экспертизы были подменены, но Совет Князей не смог игнорировать столь веские доказательства принадлежности Кароллы к роду Мартэ, а потому, после экстренного сбора в Будапеште, на котором решался столь щепетильный вопрос дня, было решено признать девушку истинной Мартэ и наследницей Димитрия. Так на свет официально вернулась Каролина Мартэ, провозглашенная на Совете, по личной просьбе Димитрия, Кароллой.

Страсти закипели над домом аристократа. Князья и высшее дворянство, исключая, мелких помещиков, повалили в родовой особняк Мартэ, дабы выказать уважение и почтение и уверить новоиспеченную леди Мартэ в своей искренне радости за нее. Она принимала всех с улыбкой, как того и требовали правила, но в глазах наиболее внимательные могли отметить огонек подозрения. Сдержанная и даже немного чопорная, она являла собой истинный образец женственности и хладнокровности, которыми тоже должна обладать родовитая дворянка.

– Все они будут ползать перед тобой на коленях, – предупреждал отец, – чтобы только сыскать выгоду.

– Это слишком непривычно для меня, – отвечала девушка, смеясь, – а потому совершенно бесценно.

– А вот это ответ аристократки, – улыбнулся Димитрий, уверенный, что дочь не совершит ошибки.

Неофициальный визит в дом Мартэ нанес и Лестер Торалсон. Заявив свое почтение Каролле и отметив, что та очень похожа на свою мать, он обратился к ее отцу.

– Димитрий, – заявил Лестер, – я думаю, нам не стоит воевать. Если мы объединим наши силы, то быстрее найдем и накажем преступников. Я переговорил с Князьями, – добавил он, – все они готовы действовать.

– Благодарю за оказанную нам с дочерью честь, – ответил Мартэ, про себя насторожившись.

– А что, Каролла, – обратился Лестер к девушке с улыбкой, – правда ли, что мы уже встречались? В доме Князя Кэйвано, вы, кажется, были там в услужении?..

Каролла вздрогнув, бросила быстрый взгляд на отца, а тот, нахмурившись, сдержанно взирал на Князя.

Напряжение, повисшее в воздухе, начинало жечь кожу.

– Знаете, господин Торалсон, – тихо проговорила девушка, вскинув подбородок, – а я и не знала, что вы обращаете внимание на тех, кто находится в услужении. Это, – она запнулась, – весьма похвально. Правда, папа?

– Думаю, что похвально, – задумчиво ответил Димитрий, – если в этом внимании нет злого умысла.

Слишком прозрачный намек, чтобы его не заметить. Лестер Торалсон предпочел лишь рассмеяться, а Каролла и Димитрий вторили ему. Только никто из них так искренне и не улыбнулся.

Карточки и поздравления шли в особняк Мартэ со всех уголков Второй параллели и за ее пределами, от знакомых и партнеров Димитрия в бизнесе. Все они уверяли, как рады, неописуемо счастливы, что его дочь нашлась. Поздравление от себя лично и от всей семьи прислал так же Натан Бодлер. А Каролла попросила отца не давать положительный ответ на личный визит его семьи, потому что понимала, что еще не готова встретиться с леди Бодлер лицом к лицу в своем новом качестве. На равных с ней, не в качестве рабыни.

Все с нетерпением ждали официального представления Кароллы Мартэ высшему свету. Заголовки газет пестрели статьями о фантастической и невероятной истории Золушки из Праги. Девушке, еще недавно работавшей санитаркой в больнице, внезапно исчезнувшей и столь неожиданно найденной. Ей завидовали, ее удаче радовались, втайне надеясь на подобное чудо для себя, ее желали увидеть. Но никому не удавалось сделать этого до момента, пока на официальном благотворительном вечере, который проходил каждый год в начале марта, она не будет представлена высшему свету.

О ней ходили легенды, ее образ, случайно выхваченный удачливым фотографом, заполонил журнальные киоски и первые полосы газет. Каролла Мартэ, дочь известного промышленника и аристократа Димитрия Мартэ, обрела лицо. И с нетерпением от ожидания личного представления.

А сама Каролла, привыкая к новой роли аристократки, каждый день получала, кроме поздравлений и газет, пестревших статьями о себе, огромные букеты цветов. Каждое утро, точно по расписанию, от одного и того же человека. Прекрасно осознающего, что подобный знак внимания ничего для него не решит и решить не может, но по-прежнему усердно присылающего корзины цветов по известному адресу.

Не сдавшийся борец, упрямец и сдержанный в словах мужчина, всё еще верящий во что-то. Наверное, в то же, во что, сама того не подозревая, верила и та, которой эти цветы предназначались. В прощение и исцеление. Любовью… Единственное, что осталось у них общего на двоих.

Когда я вошла в комнату, первое, что отметила, это удивительный запах цветов. Он коснулся моего носа и, изящно скользнув внутрь, кажется, зацепился за сердце, потому что то стало вдруг очень сильно биться в груди. Опять цветы. Опять от него. Знак внимания. Или выражение собственного упрямства? Сомневаюсь, что Князь Кэйвано делает что-то просто так, но сейчас... искренне не понимала, зачем ему всё это нужно.

Я подошла к отцу и, наклонившись, поцеловала его в щеку. Совсем недавний ритуал, который я считала не только данью уважения, признанием любви, но также доказательством того, что я теперь не одна в этом мире. Прежде всего, для себя самой. Скользнуть поцелуем по щетинистой щеке и ощутить аромат родного, отцовского парфюма. Странно, но мои обонятельные рефлексы помнили то, что забыла память. Касаясь вот так его щеки и вдыхая запах сигаретного дыма, смешанного с дорогой туалетной водой, я возвращалась в детство. А за эти воспоминания я готова была отдать очень многое.

– Доброе утро, – выдохнула я и отошла от кресла, в котором отец читал газету, не обращая внимания на то, что комната заставлена цветами. Точнее, делая вид, что не замечаю этого.

– Доброе утро, милая, – проговорил Димитрий, приподнимая очки с носа. – Ты была в городе?

– Натали просила приехать, чтобы примерить платье для вечера, – задумчиво проронила я. – Она говорит, это будет настоящий фурор. Точнее, мое появление на публике вызовет настоящий фурор, – я взглянула на отца. – Ты тоже так считаешь?

Его губ коснулась улыбка.

– Не может быть иначе, – вокруг его глаз залегли морщинки. – Моя принцесса станет королевой вечера.

Я промолчала, отвернувшись к окну. Я не боялась этого вечера. Да, было волнительно и тревожно, но я не боялась. Как ни крути, я была дебютанткой и главной…достопримечательностью данного собрания, и я была уверена, что внимание прессы, равно как и внимание всех приглашенных на вечер гостей, будет даже против воли приковано к моей скромной персоне. Потому что моя скромная персона три месяца назад перестала таковой являться. Из рабыни превратившись в госпожу. Но у меня не тряслись в предвкушении руки, не подгибались ноги, сердце не стучало громче, чем обычно. Может, со мной что-то не так? Ведь, по логике вещей, я должна была нервничать и переживать! Но мне было все равно, что подумают обо мне все эти люди. Я обрела отца, вот единственное, что меня волновало. Только ради него я согласилась на это представление обществу. Только потому, что я обрела не просто отца, но – дворянина во Второй параллели.

Я могла предположить, что будут говорить мне в лицо те, кому я буду в субботу представлена. Не то, что скажут они друг другу за моей спиной. Льстить, фальшиво улыбаться, заискивать перед сильными мира сего и откровенно лгать, зная, что собеседник делает то же самое, – это игра. И если я хотела сыграть в ней хотя бы партию, я должна была готовиться к последствия. Все они будут спрашивать, интересоваться, как я жила до возвращения домой, кем я была... Всем за гранью уже прекрасно известно, что я была рабыней, но все равно они акцентируют на этом внимание, так же, как это сделал в свой визит Лестер Торалсон.

Я услышала, как зашуршали листы газеты, которую читал отец, и повернулась к нему с вопросом на лице. Димитрий взглянул на меня из-под сведенных бровей, в глазах его читался легкий укор.

– Снова цветы, – выдохнул он, окинув комнату беглым взглядом. – Сегодня еще больше, чем прежде, – а потом вдруг: – Может, уже ответишь ему что-нибудь? Иначе наш садовник почувствует свою ущербность.

Я улыбнулась, подходя к углу комнаты, заставленной корзинками и вазами с цветами. Здесь было всё. Розы, герберы, тюльпаны, орхидеи, даже магнолии! И визитка, очередная, которую я не собиралась читать.

– Я прикажу отправить всё в больницы, – задумчиво проговорила я, взяв в руки визитку, и не раскрыв ее. Я ни одной не раскрыла, они все были запечатанными и хранились в моей комнате. – Когда я работала санитаркой, – проговорила я, – женщинам было приятно, что родственники присылали им цветы.

– А себе оставишь что-нибудь? – осмотрел Димитрий комнату, вздернув брови. – Он не поскупился.

– Он любит крайности, – бросила я, сжимая визитку в ладони. – Или ни одного цветочка, или сразу весь цветочный магазин!

– Таков Штефан, – развел руками Мартэ и добавил, сменив тему: – Ты готова к вечеру, милая?

– Не знаю, – честно выговорила я, не глядя на отца. – Не могу сказать…

Хотелось бы ответить утвердительно, но я знала, что это не совсем не так. И причину этого, как я ни старалась скрыть ее от самой себя, в тот же миг озвучил отец, подойдя ко мне и ласково тронув за плечо.

– Ты знаешь, – проговорил он очень тихо, – что он до сих пор не ответил, придет или нет.

– Это его дело, – поджала я губы, ответив столь быстро, сколь и подозрительно. – Не придет, значит, не придет. Ему не хочется признавать, что я отныне не рабыня и его приказам больше подчиняться не буду.

– Вообще-то, он первым признал перед Советом, что ты моя дочь и принадлежишь к роду Мартэ, – мягко возразил мужчина, легко поворачивая меня к себе лицом. – А затем уже все остальные.

Я знала об этом, отец мне говорил, но опять не смогла ответить себя на вопрос – зачем? Зачем он сделал это? Какие у него цели, чего он добивается?! И ответа на этот вопрос я не находила, а потому нервничала.

– Ничего иного им не оставалось, – фыркнула я, нахмурившись, – после ДНК-экспертизы!

– Экспертиза еще не была проведена, когда Штефан признал тебя Мартэ, – произнес отец.

Согласиться с его доводами, означало, признать, что Штефан Кэйвано желал мне... добра. А разве это так, после того, что он сделал мне!?

– Он ничем не рисковал! – уверенно заявила я, отходя от Димитрия. – И к тому же, ты его друг. Он…

– Он мой друг, но причинил боль моей дочери, – перебил меня отец. – За один только тот поступок я готов отказаться от нашей с ним дружбы, – голос его был настолько тверд и решителен, что я взглянула на него с удивлением. – Но даже я понимаю, что иногда стоит ценить человека по его поступкам, – мягко добавил он. – Ты разве еще этого не поняла, дорогая?

Из груди будто вырвали воздух, а перед глазами заплясали темные пятна. Опять воспоминания!..

– Я поняла это лучше, чем кто бы то ни было, папа, – опустив глаза, пробормотала я.

В памяти всплыли, пусть и не яркими картинками, а серыми точками, те воспоминания из недавнего прошлого, которые не могли забыться вот уже три месяца. Они стали менее отчетливыми, превратившись в блеклые серые тени, лишенные яркостей и ощущений, но я все равно... помнила. Холодный мрачный зал давит на меня своей заплесневелой мрачностью. А я лежу на полу... мокром от собственной крови. А он... мой палач. Он уходит. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Только боль в глазах и выпрямленная спина – как ее неопровержимое свидетельство. Ему тоже больно... почему-то, я осознаю это со всей ясностью лишь спустя долгие месяцы.

А отец подходит ко мне и продолжает говорить.

– Каково это – признать, что рабыня, какая-то девчонка… его рабыня, которую он стремится заполучить назад, на самом деле происходит из дворянского рода!? – его слова начинают оседать в моем сердце. – Он прекрасно понимает, что, признав тебя Мартэ, теряет даже малейшую возможность, чтобы вернуть тебя в свой дом. По большому счету, все его шансы сравниваются с нулем. Но он признает тебя, не раздумывая.

Сглотнуть острый комок в горле оказывается не так легко.

– Это он тебе сказал? – проговорила я, задумчиво глядя в глаза в отца.

– Думаешь, он признался бы в этом кому-то? – улыбнулся Димитрий уголками губ. – Ты его так плохо знаешь?

В том-то всё и дело, что мне иногда казалось, что я знаю его даже слишком хорошо. Иначе, как бы я тогда приняла его насильственные действия по отношению ко мне?! Боль не улеглась и не забылась, просто раны затянулись. Не зажили и не забылись, но затянулись. И спустя время я невольно поняла, что ему тоже было больно. Да, если он мог испытывать боль, он ее чувствовал. Он думал, что я изменила ему с Вийаром. Он полагал, что я обманула его, предав его и себя. Изменив не только ему, но и своему слову. Он не верил мне достаточно для того, чтобы не сомневаться в моей безвинности. Он был слишком Князь, чтобы поверить рабыне. И он поверил своим глазам. И я, к своему ужасу и стыду, не могла его винить за это. Таков Штефан. И такова я. Даже зная, что он – прав, понять могу, но принять и простить… Сложно. Очень сложно. Раньше было – невозможно, а теперь... Как едва заметна, оказывается, грань между возможным и невозможным. Она призрачна, почти нереальна... Как и тот мир, в котором я теперь жила.

И в этом мире я не рабыня. Более того, я – дворянка! Это было настолько непривычно, что приходилось постоянно напоминать себе о том, кем я теперь являюсь, и Штефану Кэйвано придется со мной считаться!

Я надеялась найти родителей, об этом мечтает каждый ребенок из детского дома, но, когда воспитатели заявили, что мои родители погибли, я… смирилась. И продолжила жить дальше. А сейчас оказалось, что у меня есть отец. И не просто отец… дворянин, представитель знати Второй параллели, отказавшийся от трона Князь! От этого просто так не отвернуться. Это – право рождения, это печать и метка. Навсегда.

– Ты защищаешь его? – заглянув отцу в лицо, прямо спросила я.

– Нет! – резко ответил он. – Он совершил преступление в отношении тебя, и этого мне не простить, – глаза его блеснули, а губы сжались в линию. – Но я хочу, чтобы ты... избавилась от дурных воспоминаний.

– Как?

– Посмотрев своему страху в лицо, моя милая, – тихо проговорил отец и, наклонившись, прижал меня к себе. – Только так можно избавиться от дурных снов, – поцеловав меня в макушку, провел пальцем по щеке.

Прижавшись к отцу плотнее, я не стала говорить ему о том, что мне перестали сниться кошмары. С того самого дня, как я видела Штефана Кэйвано в последний раз.

Он пришел ко мне тогда... зачем? Я не понимала, но хотела понять. Он был странным, выглядел странно. Мне даже вначале показалось, что это не тот Штефан Кэйвано, которого я знала. Уверенный, решительный, жесткий и хладнокровный Штефан Кэйвано, которого я полюбила. Говорил он тоже странно, и смотрел на меня странно, и шел... тоже странно. Я никогда его таким не видела. Он будто весь превратился в чувство. Только я никак не могла определить, какое. Что он хочет мне сказать? Зачем пришел? Купить меня... у отца?! Определенно, папа сообщил ему, что я теперь не продаюсь. И как он воспринял эту новость? Он ни слова не сказал о том, кем я теперь являюсь. Зато сказал, что просмотрел пленки с камер слежения и... как он сказал?.. знает теперь, что я не виновата и его не предавала. И мне стало вдруг так больно, обидно... до боли в глубине души. Мне он не поверил, а вот камерам слежения!..

И что самое страшное во всем этом, так это то, что я его понимала. Он не мог не проверить. Что-то в нем осталось неизменным. Это же Штефан Кэйвано, он должен был узнать правду, разобраться во всем, найти ответы на все вопросы. Только зачем... говорить всё это мне? Какие у него цели? И что он хотел тогда от меня услышать? Что я могла ему сказать, кроме того, чтобы попросить его не приходить больше? Неправильно всё это было, запретно... Да и кончено всё, будто ничего и не было. А неужели что-то... было? Я была рабыней, а он был господином... мало ли таких историй!? Только вот теперь я не рабыня! Я равная ему по положению и статусу, меня нельзя купить и принудить к чему-то, мне нельзя приказать, меня нельзя просто так обвинить в чем-то. Я просила его уйти. Да, я желала этого больше всего, чтобы он оставил меня в покое, не приходил, не терзал сердце воспоминаниями, не напоминал о том, что следовало забыть.

Так почему же стало так невыносимо больно, когда я произнесла эти слова? И потом, когда убежала? И когда, сжавшись в комочек на кровати, плакала в подушку? Наверное, именно это называется слабостью. Я не позволяла себе быть слабой, а теперь... из-за него... Любовь делает человека заложником себя.

И что значат все эти цветы? Подарки и знаки внимания?.. Что они значат для него, и что, по его мнению, должны значить для меня? Чего он добивается? Прощения? Как легкомысленно! Неужели надеется найти мое прощение во всех этих... нелепостях? И зачем ему мое прощение? Что он будет делать с ним?..

Как бы мне хотелось, закрыв глаза, сказать, что я не люблю этого монстра, что готова, способна жить без него!.. Как бы мне хотелось выкрикнуть ему в лицо... тогда, когда мы видели с ним в последний раз, что я его ненавижу, не попросить, а приказать ему не приходить! Заявить прямо в лицо, как противно мне его видеть! Но, наверное, я слишком слабая... я не могла сделать этого. Как не могла вырвать любовь из своего сердца! Сущий дьявол проник внутрь меня, под кожу, в кровь, в сердцевину моего слабого безвольного тела, которое без него умирало мучительнее, чем рядом с ним.

Любить – это больно. Я раньше не понимала смысл этого выражения, а теперь вдруг стала наглядным свидетельством того, что такое боль в любви. Особенно, когда с сожалением понимаешь, что твоя любовь – это игра в одни ворота.

Или еще есть шанс на... что-то? После того, что перенесла по его вине!? Обещала себе ненавидеть, стать презрением и превратиться в равнодушие, а вместо этого... все еще надеешься на что-то?

Каким глупым порой может быть женское сердце!

_______________________

Вопреки собственным заверениям, когда наступил день вечера, я очень нервничала. Осматривая себя в высоком резном зеркале, я в сотый раз убедилась в том, что выгляжу превосходно. Это подтверждали и восхищенные взгляды Рослин и других слуг, видевших меня, и восторженный отцовский взгляд. Темно-синее платье, доходившее до пят, подчеркивало бледную матовость кожи, а черные волосы, заплетенные в незатейливую восьмипрядную косу, спускались по спине до талии. Лицо слегка тронуто косметикой, но не казавшееся бледным и невыразительным, а скорее, наоборот, и на нем сверкали изумрудами большие глаза.

– Не волнуйся, моя милая, – подхватив меня под локоть и поведя к выходу, проговорил отец, – все будут от тебя в восторге, даже не сомневайся, – поцеловав меня в щеку, он гордо добавил: – Моя красавица!

Я улыбнулась ему широко и лучезарно, стараясь не показать, что руки слегка подрагивают. И вовсе я не боялась прессы, не журналистов и вопросов с подковыркой, лживых улыбок, нацепленных на уста, сердце трепетало в груди по иной причине, банальной, нелепой, совершенно неожиданной. Я боялась увидеть там его. И как бы ни храбрилась перед отцом, не могла заставить сердце стучать медленнее, перестать биться пульс в запястья, или вынудить кровь бежать по венам чуть тише. Всё внутри меня дрожало от одной лишь мысли, что здесь, на этом вечере, мы с ним будем находиться в одном качестве – почетных гостей. Равных друг другу, как по статусу, так и по положению. Могла ли я когда-нибудь подумать о таком? Надеялась ли?

Все эти мысли – мысли о моем дьяволе – не давали мне покоя весь путь, что мы проделали от дома до дворца приемов. Отец меня подбадривал, успокаивая, держал за руку и улыбался. А я думала о нем.

Он так и не ответил точно, приедет ли на вечер, который, как мне стало известно, ни разу не пропускал. Неужели изменит своим принципам... из-за меня? Слишком самонадеянно, усмехнувшись, успела подумать я, перед тем как улыбнувшийся нам дворецкий открыл перед нами двери, ведущие в большой зал.

Я напряглась, будто готовая к прыжку кошка, а отец нежно погладив меня по щеке, улыбнулся.

– Всё будет хорошо, – уверенно сказал он. – Теперь всё будет хорошо, моя девочка.

– Лорд Димитрий Мартэ с дочерью, леди Кароллой Мартэ, – провозгласил мужской голос, и нам с отцом ничего иного не оставалось, как только с гордо поднятыми головами подтвердить звание лорда и леди.

Мое появление во дворце приемом вызвало настоящий ажиотаж. Я подозревала, что желание гостей увидеть меня велико, но не могла полагать, насколько. Создалось ощущение, что я попала в муравейник, из которого мне теперь не позволят вырваться. Ко мне подходили всё новые и новые люди, лица которых я почти не видела, с таким постоянством они сменялись между собой. Женщины, молодые девушки, глядя на меня, улыбались, делая комплименты внешности и интересуясь, где я нашла такое великолепное платье. Я учтиво им отвечала, снабжая улыбками, хотя понимала, что их овации и заинтересованность продиктована только желанием увидеть меня, как некую «достопримечательность», которую все хвалили. Мужчины же, знакомясь со мной, могли лишь улыбаться, разглядывая меня и так, и эдак.

Я увидела здесь и Кассандру Мальво. Она была великолепна, хоть и держалась, подстать Королеве, чуть холодно и отстраненно. Зато, увидев меня, улыбнулась и искренне порадовалась тому, что я теперь одна из них. Только ее присутствие на этом празднестве меня и спасло. Потому что... его здесь не было. Он все-таки не пришел. Я это точно знала, потому что чувствовала его отсутствие. И легкое разочарование оттого, что я не увижу... Одернула себя столь же быстро, как скоро зародилась во мне предательская мысль.

Нет его, и ладно. Не посчитал нужным прийти, отказался, дела?.. Кто знает? Не желает признавать перед обществом, что я... такая же аристократка, как и он. Как они все. Обидно? Да. Больно? Да. Но гораздо больнее оттого, что, понимая, что должна радоваться его отсутствию, осознаю, что умираю здесь без него!

Зато Карим Вийар был на вечере. Подошел ко мне и представился, будто мне требовалось это! Хотелось развернуться и уйти, влепить пощечину или заорать на него, но я сдержалась. Беседовали с ним мало, сухо и коротко, не о чем. Ни слова о том, что произошло, будто наложенное табу. Смотрел он на меня с блеском в глазах, но в черных омутах мелькнуло так же одобрение и восхищение, я это отметила. Я выдержала его присутствие рядом с собой, выдержала даже его поцелуй в руку, а потом и пристальный взгляд в глаза.

– Я понимаю теперь, почему Штефан потерял голову, – сказал он, улыбнувшись. Ничуть не изменился!

Я не успела спросить, что он имел в виду, Вийар исчез так же быстро, как и появился. И сколько я не пыталась высмотреть его в толпе, чтобы получить ответ хотя бы на этот вопрос, не смогла.