Текст книги "Седьмая центурия. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Эдуард Агумаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Тогда, десятилетия тому назад, он вошёл в комнату и, стоя спиной к двери, уловил в воздухе шлейф растаявшего вечера, и так понравившуюся нотку жасмина. Но в одиночестве недавнее блаженство не находилось, а, наоборот, обернулось горечью. И он ощутил на себе взгляд Одиночества. Оно проступило наяву в своём нависающем с потолка величии, обрело осязаемые черты, задышало в уши, шарахнулось пустотой от стены до стены, отдалось эхом в пустоте в груди, там, где раньше, как Грише казалось, обитала живая душа. Оно даже явилось полынным вкусом на губах. И заговорило. И сказало одно нелепое слово:

– ЗВОНИ!

Гриша не желал, боялся его слушать. Он включил проигрыватель и поставил пластинку – Шопена, прелюдию в ми-миноре. Пока звучала музыка, он глядел сквозь окно на бурые тучи полночного неба. И небо, вдруг, задразнило:

– Дон Ромео!

Гриша опустил взгляд на соседние дома, фонари, деревья, но и они, и весь мир, дразнили его:

– ГАМЛЕТ! ГАМЛЕТ!

Кровь стукнула в ушах, и Грише захотелось отсечь себя от мира. Но, как?!

– Ямщик... – сказал миру Гриша, сквозь зубы. И добавил: – ...не гони лошадей!

А всё многоголосье мира галдело и гоготало:

– ГАМЛЕТ, ПОЗВОНИ ОФЕЛИИ!

Взгляд остановился на телефонном аппарате, который открыл рот и предложил Грише:

– Всего семь цифр, Ромео! Ну же! Набирай!

Первой мыслью Гриши было воспользоваться отвёрткой и отвинтить клеммы шнура в телефонной розетке. Вторая мысль была о том, что вскоре возьмёт верх искушение привинтить клеммы обратно.

А телефон издевательски, тоном Тибальта – кузена Джульетты, бросил Грише:

– Мальчишка, обнажи свой меч!

С жаждой мщения Гриша метнулся на кухню. Из подставки с ножами он выхватил длинный арбузный тесак, вернулся в комнату, ухватил провод, хвостившийся от аппарата к телефонной розетке, и рассёк его надвое. В первый миг после этого у Гриши было ощущение, что, вместе с Тибальтом, он сейчас прирезал заодно и Лаэрта, и отца его, Полония. Во второй миг он схватился за голову: "Дурак я, дурак!" В третий – засмеялся. В четвёртый – расхохотался. В пятый решил, что его джульетомания была дурацким помутнением рассудка, своеобразным насморком ума. В шестой миг Гриша Нерельман вообще поставил крест на идее когда-либо жениться. В седьмой он решил, что избранный им радикальный способ самоизоляции от мира прекрасен, ибо создаёт условия для сосредоточения на научных изысканиях.

Следующие полтора месяца всё своё неурочное время Гриша провёл в научных библиотеках, собирая материал для проектирования и моделирования сердца Машины Времени – хроноцапы.

Вернувшись из мгновенного путешествия сквозь глубины десятилетий памяти, Григорий Иакович сейчас грустно улыбнулся: "Кто не был глуп, тот не был молод".

Пригубив коньяк, Циля Лейбовна поставила бокал и прибавила телевизору громкости.

– Чего бы вы хотели от жениха? – спросила Кларисса Гузеевна третью из невест.

Та, бросив кокетливый взгляд на Антона, ответила:

– Чтобы помог мне открыть вторую чакру.

– А эт, чё за чё-о?! – спросила Мимоза Сябитовна. – А эт, игде-е?

– Вот, здесь! – с удивительной непосредственностью невеста ткнула себя пальцем промеж ног.

– Я тож хаачуу! – сказала Мимозя Сябитовна. – А то, может, она у меня тож заакрытая – чакра ета!

– Климакс закрыл тебе эту чакру, Мимоза! – жестоко похоронила мечты своей коллеги Кларисса Гузеевна.

Жених же Антон от сказанного третьей невестой оживился:

– Знаете, а я практикую кундалини-йогу!

– Куналинди, чё-о?! – захлопала зеницами из-под очков Мимоза Сябитовна. – И чё ета твая кундалиндия даё-от?!

– Можно жить одному. И пол-года, и год.

– Эт, каак эта?!

– Я тебе, Мимоза, потом, после программы расскажу, как, – усмехнулась Кларисса Гузеевна.

– Чё-а?! – оживилась Мимоза Сябитовна. – Он там, эта, шурудит, да?!

– Ну, что вы такое говорите! – попытался возразить жених Антон. – Йога – это ...

– Да ладно, ты! – отмахнулась Кларисса Гузеевна. – У меня ж рот чёрный.

И обернулась к невесте:

– Вы хотите открыть вторую чакру. А я хочу посмотреть на сюрприз.

Зазвучала странная – в танцевальном диком темпе – неожиданная версия токкаты и фуги ре-минор Баха. Третья невеста, "а идеше кецеле" (еврейская кошечка) исполнила под неё танец "Семь сорок".

Тётя Циля даже напела:

Он выйдет из вагона,

И двинет вдоль пеггона...

В больших глазах зелёных на восток

Гойит одесский огонёк...

Семь-согок наступило,

Часами всё отбило,

А поезд не пгиехал -

Нет его, и всё-о!...

И, опомнившись, добавила:

– Таки стагик Иоганн-Себастьян щас белкой кгутится и кулаком уже стучит внутги по кгышке ггоба!

– Итак, – обращаясь к телевизионному жениху Антону, принялась подытоживать Кларисса Гузеевна, – все невесты у нас сегодня – и умницы, и красавицы, и хозяюшки. Выбрали, к кому пойдёте?

В ответ Антон начал что-то мемекать про подмеченные им в каждой из кандидаток "отдельные недостатки".

– Скажите прямо, Антон, – в тоне Клариссы Гузеевны послышалось раздражение, – вам надо что-то покозырнее? Вам жену, какую?! Не нравятся наши невесты – возьмите резиновую!

– А чё-а?! – поддержала хозяйку шоу Мимоза Сябитовна. – Купите в магазине резиновую Зину! Она будет не только очень паакладиста, но и всегда будет с ааткрытым ртом. Я имею в виду – слуушать.

Тут тётя Циля взвила перст в сторону неба:

– Она пгава! Чегтовски пгава!

И напустилась на великовозрастного сына:

– А ты, Гйиша, какую жену хочешь?! Тоже йезиновую? Надувную?!

Она брякнула это, не подумав, что гений Григория Иаковича стал немедленно преобразовывать такой подход в условия топологической задачи доказательства гипотезы Пуанкаре: берём двух плоских резиновых Зин, одну надуваем, а вторую – сдутую – натягиваем на первую так, чтобы все края сдутой сошлись в одной точке... Ничего сложного!..

Нерельман выпрямил спину, привычно потер коленки, и в центре мозга тотчас будто загудел тихий моторчик. Окружающий мир исчез, и заговорил голос Безмолвия:

– Всё по порядку: для начала возьми двухмерный резиновый диск и натяни на надутую Зину так, чтобы окружность диска оказалась собранной в одной точке. Теперь скрути резиновую Зину в бараний рог, и представь, что натягиваешь тот же диск уже на Зинобублик. Края диска сойдутся в окружность, которую невозможно стянуть в точку – она перережет Зинобублик. Теперь представь одну надутую резиновую Зину, вся поверхность которой может быть стянута в одну точку воображаемым шнуром. Вторая надутая резиновая Зина – это такая трехмерная хреновина, натянутая на другую надутую резиновую Зину, скрученную в бублик, которая уходит в иное измерение...

Нерельман в уме так удачно деформировал обеих надутых резиновых Зин – без разрезов, разрывов и склеек – что вплотную приблизился к преобразованию гипотезы Пуанкаре в теорему. Но уже через четверть минуты ему помешало событие, произведшее в его жизни переворот.

– Э-эх! Сколько любви я подарила на заднем сидении автомобиля! – сообщила зрителям Кларисса Гузеевна, греясь воспоминаниями. – А ты, Мимоза, под какую музыку детей зачинала, помнишь?

И не собираясь дожидаться ответа Мимозы Сябитовны, хозяйка шоу артистично обернулась к новой коллеге:

– Я даже боюсь обращаться к астрологу. Она у нас, прям, вся такая це-ло-муд-рен-ная!

Новенькая астрологиня покраснела.

– ДА! – тоном молотка, забивающего гвоздь, подтвердила Кларисса Гузеевна: – Ты попала в такую программу!

Тётя Циля всплеснула руками, жалея новенькую:

– Бедная девочка! Таки Клагисса Гузеевна тебя научит, и будешь матегиться, как уже сапожник!

Между тем, Кларисса Гузеевна задала астрологине последний вопрос по сценарию:

– Так, что же звёзды советуют жениху?

Тётя Циля цапнула сына за руку и воскликнула, опровергая недавние собственные наблюдения:

– Нет! Её кгасота вовсе не холодная! Гйиша, посмотги! Астгологиня пгосто вылитая Софи Логен!

Резиновые Зины, скрученные в бараний рог, лопнули, и Нерельману вспомнился друг Бобрик, который в выпускном классе задавал всем пацанам сакраментальный вопрос: "Чё, как? Соси Лорэн, или Облом Обломыч?!"

Григорий Иакович усмехнулся. Тётя Циля, всмотрелась в лицо сына и ахнула:

– А ты, Гйиша – вылитый Магчелло Мастгояни! Токо если тебя побгить! А то, с богодой... вылитый Кагабас Багабас!

Пока астрологиня давала жениху его звёздный расклад с каждой из невест, тётя Циля не унималась:

– Гйиша, вы с этой новенькой таки будете пгекгасная пага! ДА ПОДНИМИ УЖЕ ТЫ ГОЛОВУ!!!

Григорий Иакович поднял глаза, и этот миг стал в его жизни величайшим: началось затмение – он влюбился. Астрологиня в телевизоре говорила менее полминуты, а он глядел на неё, ничего не слыша, не дыша. От необычайной силы чувства он задохнулся и, будто, ощутил в горле горячую влагу. Астральное сердце Григория Иаковича стало стремительно расти в объёме, увеличиваться, подобно воздушному шару, наполняемому жаром через горелку.

Какая утончённая изысканная красота! Он любовался, любовался ей. Стихи! Захотелось читать стихи:

Так Пушкин влюблялся, должно быть,

так Гейне, наверно, любил...

Что она говорила, он не слышал. Он наслаждался её красотой, и красотой её голоса. "Она прекрасна! Какой благородный взгляд! Благородный изгиб шеи! Благородная улыбка! Как она говорит! Как держит себя! Она так молода... и она – воплощение благородства! Подлинная принцесса крови! Вот, совершенство! Господи, Ты явил сейчас тончайшее из Твоих нынешних творений! СЛАВА ТЕБЕ!"

Астральное сердце Григория Иаковича расширилось уже за пределы кухни, и стало больше многоэтажного дома, выше облаков, дальше орбиты Луны, затем – орбиты Плутона, и превысило размеры солнечной системы.

Григорий Иакович улыбался. "Она так серьёзно говорит... и порождает улыбку! Жаль, я не стал художником или скульптором! Произведение я назвал бы "Рождающая улыбку".

В аидише копф – голове Григория Иаковича неожиданно зазвучал огненный испанский мотив, и Нерельман ощутил себя рыцарем – идальго, но отнюдь не печального, а наоборот – брутального образа. Прекрасный лик его благородной Дамы Сердца отныне был на знамёнах его души. Не было теперь прежнего Григория Иаковича – душа его изменилась, и жизнь изменилась. Он не хотел лететь ни в какую командировку, ни в какую Сочисиму. Он видел себя взапрыгнувшим в седло боевого коня, галопом несущегося по ночным улицам промозглой столицы. Он видел себя влетающим в здание телецентра, сквозь разнесённый копытами вдребезги пролом в стеклянной витрине, преодолевающим вскачь лестничные марши, и, наконец, врывающимся в студию изумлённой Клариссы Гузеевны, где забилась под стол мокрая от испуга Мимоза Сябитовна. И стихи! Стихи!

Преграды влюбленному нету:

смущенье и робость – вранье!

На всех перекрестках планеты

напишет он имя ее...

И самому захотелось писать стихи... но тут зазвонил телефон. Циля Лейбовна взяла трубку. На лице её отразилась тревога:

– Гйиша, это шофёг! Он таки ждёт внизу! За тобой уже с габоты пгислали авто, а ты мне молчишь?!

"Да, – вздохнул Григорий Иакович, – завтра демонстрация сверхвозможностей квадронного моллайдера Первому лицу со свитой. Особый отдел переименованного КГБ, законспирированный в Фонде имени Скулкиной под профсоюз лифтёров, контролирует сейчас каждый мой шаг, до сантиметра. Вот, прислали машину..."

Времени писать стихи не осталось. И телекамеры, увы, больше не показывали высшее из ныне живущих творений Создателя. В шоу "Давай-ка женимся" приблизился момент истины.

– Антон, вы уже выбрали, к кому пойдёте? – спросила Кларисса Гузеевна.

Телевизионный жених зажмурился и выдохнул:

– А новая астролог... замужем?

Телекамеры вернулись! Прекрасная астгологиня встрепенулась:

– Да, уже пятнадцать лет замужем. Мой муж – моя судьба.

– А чё-о-ж ты каальцо не носишь, женихов нам смущааешь! – упрекнула Мимоза Сябитовна.

Астральное аидише харц – сердце Нерельмана, растянувшееся, было, до бесконечности, лопнуло. Сердца не стало – на его месте образовалась полная боли и космического страдания Чёрная дыра, начавшая искривлять в спираль времена и пространства.

А на экране ящика готовилась кульминация – сейчас на сцене студии откроются "Врата рая", и жених выйдет за руку с одной из трёх невест. Телезрители, как всегда, затаив дыхание, пребывали в неведении, и одна только тётя Циля точно знала заранее, которую из претенденток выберут:

– Девушка-математик, девушка-философ, девушка-дипломат... Всё чепуха! Всегда выбегут ту, у котогой попа шиге!

И вот, финал: "Врата рая" открываются, и-и-и... жених Антон стоит один – растерянный и потерянный: его сегодняшняя избранница – одна из трёх телевизионных невест – выйти с ним отказалась.

Сияющая хозяйка шоу взбегает по ступенькам на сцену:

– Сегодня у нас нет пары. Зато, как всегда, есть две новости. Первая: все девушки хотят секса. И вторая: не все, Антон, девушки хотят секса именно с вами.

Тётя Циля издаёт победный клич:

– У-ЛЮ-ЛЮ! Пгиходят петухи, пгиходят кугы и, от "большого" таки ума, пегед миллиагдом глаз сами себя ощипывают, а в конце пегедачи стоят, ощипанные, как уже идиёты!

Хозяйка шоу стала прощаться:

– С вами была я, Кларисса Гузеевна, и программа "Давай-ка, женимся". Удачи!

– ПОДОЖДИТЕ!!! – закричал жених Антон. – Я хотел признаться: Я НЕ АНТОН!

– А кто? – едва не зевнув, устало спросила Кларисса Гузеевна. И вполголоса напомнила тележениху: – Мы в прямом эфире!

– Я хочу признаться, что я... Что вы...

Расслышать, что сказал жених Антон дальше, ни Циля Лейбовна, ни Григорий Иакович не смогли, потому что за окном их кухни послышались громкие крики и шум толпы со стороны подъезда их дома:

– ГЕНИЙ УДОБРЕНИЙ! ЗАБЕРИ НОБЕЛЕВСКИЕ БАБКИ!

Это были пикетчики-манифестанты, возмущённые отказом Григория Иаковича от премии. Такое происходило под окнами каждый день. Вот и сейчас они размахивали плакатами:

ЗАБЕРИ ПРЕМИЮ

И РАЗДАЙ НАМ!

На других плакатах было в том же духе: дай, отдай, одень, обуй, накорми, или просто:

ТЕБЕ НЕ НАДО,

А НАМ ПОЙДЁТ

Метрах в двадцати от них, тихо сжигая казённый бензин, урчала на холостом ходу полицейская машина с надписью «ППС», из которой за демонстрантами вполглаза наблюдала сонная парочка свинорылых, как близнецы, стражей порядка. Манифестанты же знали, чего требовали: ради Нерельмана шведское королевство, в исключительном поряке, изменило завещание Альфреда Нобеля, чтобы единственный раз в истории присудить Нобелевскую премию математику! А Григорий Иакович возьми, да откажись её принимать. Его просили прокомментировать отказ, а он скромно, но категорично, тоном легендарного лётчика Маресьева отвечал: «Я же дурдонский гуманоид!»

Нерельман покинул кухню с образом прекрасной возлюбленной перед своим мысленным взором. "Она никогда обо мне не узнает! – поклялся он в своей душе. И добавил: – У меня теперь есть Дама Сердца!" Словно желая опоздать на самолёт, он спокойно прошёл в комнату, где не было слышно выкриков и речёвок пикетчиков, поставил на аудиопроигрыватель 9-ю симфонию Бетховена, нашёл "Оду к радости", включил и слушал, закрыв глаза. Едва музыка стихла, Григорий Иакович заулыбался, коснулся лбом портрета любимого композитора, взял сумку на ремне и вышел в коридор.

17. Какосмия

Путтипут требовал от начальника переименованного КГБ ответа о предсказанном Нострадамусом возрождении французского короля д"Ангумуа:

– ГДЕ ОН МОГ ВОЗРОДИТЬСЯ?!

– Во Франции, Вадим Вадимыч! В городе Коньяк!

На этом слове Путтипута скривило так, будто он заглотил живого клопа. Захлопнув досье, он отшвырнул папку, и она, скользнув по столу, пролетела, как планер, и шмякнулась об пол. Путтипут хлопнул себя рукой по заднему карману, где был пистолет. При слове "коньяк" Путтипут всегда хвастался за пистолет. Причина этому возникла давно, можно сказать, в отрочестве, в день, когда он постиг значение слова "оптимист" из анекдота про поручика Ржевского. Узнав, что ненавистного корнета Азарова наградили крестом, поручик Ржевский заметил: "Я оптимист. Когда жизнь преподносит мне клопа, я делаю из него коньяк". С этими словами поручик заманил недруга на конюшню и сделал там из корнета сначала кларнет, затем тромбон, потом саксофон и, наконец, гондон.

Комментируя сей перл дворовой словесности, кто-то из шпаны с серьёзным видом заметил, что коньяк отличается от водки только цветом и запахом, которые водке сообщают при настаивании клопы.

Из подворотни, где ему поведали это сокровище мудрости, юный Путтипут вышел окрылённым – он понял, что сам он по жизни, как и поручик Ржевский,– оптимист. А теперь ещё он знал рецепт коньяка! А клопов-то в его комнате водились полчища! Путтипут почувствовал себя, как чувствовал себя когда-то предприниматель-обладатель заветного ингредиента Кока-колы. Кстати, тут и проснулась в Путтипуте его знаменитая коммерческая сметка.

Раньше он с клопами вёл борьбу, протекавшую с переменным успехом. Желая доставить им неудобства, он перемещал свой потёртый диван-кровать по комнате от батареи отопления под окном в дальний тёмный угол – за шкаф, в надежде, что клопам там станет холодно и темно, и что они покинут его, Путтипута, комнату. Клопы же воспринимали всё наоборот: себя они воображали туристами-путешественниками, диван – трофей их пращуров – окрестили круизным лайнером "Queen Elizabeth", путешествие от батареи у окна в сырой угол сочли за тур из солнечного Акапулько в Страну Деда Мороза Лапландию, а проплывшие мимо них шкаф и тумбочку – за айсберги. Путтипута же они приняли за доброго туроператора и, одновременно, за подаренный их народу самим Иеговой бесплатный, относительно свежий бродячий бифштекс с кровью.

После утренней зари, усталые, но довольные, туристы-клопы хорошенько отоспались на всех палубах своего дивана-корабля, но едва наступили сумерки, собрались в уютной кают-компании под одеялом на пир вампиров.

Наутро полуобглоданный Путтипут решил устроить клопам гекатомбу – загнал всех их под шкаф и быстро-быстро отпилил все четыре ножки. Эффект этот акт, вместо ожидаемого, вызвал обратный – плющеные клопы в весёлом настроении вернулись на диван-корабль в ожидании новых незабываемых аттракционов.

И Путтипуту осталось лишь мечтать, как отправить вонючих спиногрызов на Луну. Он хотел глянуть в окно, но зима была лютая, и стекло оказалось под толстым слоем инея,– на улице шибануло минус сорок.

– Луна далеко, зато помойка близко, – обрадовался Путтипут. – Уморю вас, ребятушки, холодом!

Он поднатужился и потащил свой диван-корабль на помойку. И чувствовал себя, то дедом Мазаем с лодкой, полной зайцев, то Герасимом с обречённой Му-му, то библейским Ноем с ковчегом, полным тварей.

Туристы же на диване-корабле ликовали:

– О, сколько впечатлений чудных!

– Торжественное отплытие! Вынос вон! Качка!

– УРА! ДИВАН В ЛИФТ НЕ ПОМЕЩАЕТСЯ!

– Восьмибалльный шторм по этажам и лестничным клеткам!

– Врата в мир иной!

– Тот свет!

– Облака! Деревья в снегу! Сугробы выше крыши!

– Девятый вал! И-и-и...

Пункт назначения – помойка.

– Ура! Антарктида, Южный полюс!

– Весело! С неба голуби камнем падают в ледяной глазури, напоминая рыбу хек из гастронома.

– Чего там Лапландия! Дед Мороз отдыхает!

– Вот, спасибо, туроператор! Уважил!

К полуночи, однако, туристам стало голодно – ни бродячих собак, ни паршивых кошек, ни бомжей, задубевших от холодрыги, в окрестностях помойки не валялось. Среди туристов начался ропот:

– Это не Южный полюс, а Северный! Это не Антарктика... это Арктика!

– Нас обманули!

– И вообще! Мы сегодня ужинать будем?!

Путтипут стелил себе на пол газетки, намереваясь вскоре отойти ко сну, когда дверь его комнаты от сильного толчка распахнулась, и клопы втащили диван обратно.

Да. Так было раньше. Узнав же народный рецепт коньяка, Путтипут смекнул, что живёт на Клондайке. Точнее – на Клопдайке. Дело оставалось только за водкой.

Отливать водку из початой поллитры, стоявшей в кухонном шкафу, можно было по чуть-чуть, иначе бы заметили. И юный Путтипут инвестировал сэкономленные на школьных завтраках и обедах деньги в самогон, которым приторговывали цыгане в тупике, позади районного морга. Кстати, бренд у цыганского самогона был подходящий – "Клопомор".

Дальше – пропорции ингредиентов и марочность: три кило клопов – марка "Три звёздочки", пять кило, соответственно – "Пять звёздочек".

Долго ли, коротко ли, а настойка на живых и дохлых клопах, после процеживания через марлю, получалась что надо – серо-коричневого цвета, и весьма характерно воняла. Путтипут нюхал-нюхал, и решил, что в следующий раз, вместо цыганского самогона, лучше купит одеколон "Тройной" в галантерейном магазине. Он слышал про французский коньяк "Бурбон", и вообразил, что, когда его клопо-коньячный бизнес раскрутится, он будет разливать свой клопьяк в красивые бутылки, и назовёт его тоже патриотично – "Дурдон".

Наступила пора дегустировать. Юный Путтипут набулькал себе клопьяка в стакан, зажал пальцами нос и прогундосил девиз поручика Ржевского:

– Если погибну, считайте меня коммунистом. А если нет, то нет.

Он зажмурился, решительным жестом метнул клопьяк в глотку. Сглотнул и взвыл:

– Ы-Ы-Ы-Ы!!!

Зелье бяше зело злое завязывало язык в узел. Сопротивляясь самозавязыванию языка, Путтипут, икая, запел на мотив бессмертной песенки "Наутилуса":

– А Путтипут, а Путтипут

не пьёт одеколон.

А Путтипут, а Путтипут

пьёт тройной "Дурдон".

И Путтипут

говорит по-дурдонски...

С того дня в его жизни всё переменилось – знакомые запахи исчезли, и вместо них появились дурные, тошнотворные: розы в цветочных лавках стали вонять какашками, сирень в парке – блевотиной.

Много лет спустя, когда Путтипут уже стал величайшим из гуманоидов Дурдониса, история с изобретённой им настойкой на клопах обрела продолжение, едва не обернувшееся международным скандалом: дурдонская ликёроводочная промышленность выпустила на рынок клопьяк "Дурдон", но на этикетках бутылок начертала заветное слово "КОНЬЯК". И захотела большего! А Франция – эта маленькая, такая гордая Франция – не дала права Дурдонису писать на этикетках слово "cognac" по-французски. Эти французишки даже отказались клопьяк дегустировать, хотя им лимончиком предлагали закусывать, ибо дух клопа отбивает. За это Путтипут возненавидел Францию, и если бы когда-нибудь пришлось её бомбить, первой военной целью стал бы, не иначе, город Коньяк. В смысле – городишко Коньячишко.

В общем, жил себе Путтипут, поживал, не ведая о своей редкой болезни, пока Вселенская Организация Здравоохранения не поставила ему окончательный диагноз – какосмия – извращённое обоняние.

– Во Франции, Вадим Вадимыч, тот король первый раз родился, – повторил генерал Наскрёбышев, перетоптнувшись с ноги на ногу. – В Коньяке!

18. Кино и немцы

– ...При ретроградной амнезии мнемотрофин способствует активизации памяти...

Знакомые голоса аллирогов. Отвратный запах аптеки. Туман рассеивается. Из тумана на меня наплывает рот. За ртом наплывают мохнатые ноздри. Аллироги рычат:

– ГДЕ ТЫ ЖЫ-Ы-ЫЛ?!

– На астеройде Эдэм в звёздной системе Амра.

– КЕМ ТЫ БЫ-Ы-ЫЛ?!

– Доцентом кафедры метафизики в университете...

– И ЧТО ТАМ ДЕЕЕЛАЛ?

– Преподавал метафизику. Диссертации писал, защищал...

– ПРО ЧТООО?!

– Кандидатская у меня была "Формула эликсира молодости". А докторская – "Плод дре..."

Я умолкаю, потому что аллирог в штатском смотрит на меня так, будто у него есть дочь, и будто я этой его дочери наштопал пару-тройку младенцев и смылся, а он теперь, наконец, меня поймал.

– Эликсир, говоришь?!

– Да.

– Формула, говоришь?!

– Да.

Он берёт со стола лист бумаги и двигает мне. Достаёт из кармана ручку "Parker" и толчком перекатывает мне:

– Пиши формулу!

– Да, поо-поо-пожалуйста! – уверенно соглашается Курочка Ряба. – Легкоо-ко-ко!

И мы с ней начинаем писать, а аллироги сгруживаются над нами, внимательно следя за каждой очередной буквой и символом:

EMIZ۞NT۞NOIIEPPSPRIV

EEMPZIS:

SODU1w–DYD2w–VRINV-z–SSK-NOMMTBN-1-GM-d–IISS/ZDOE(TG)GU-GM-d–USKVVMKDPSSZ-1-SE-pp–PPHPKEVA-SE-n–SPIPOOKO-SE-о–OOS-1-SO-о–NSOOCHDDKVVIPSVSN-SO-d–PSPBPR-1-ODA-n–DPNPZ-ODA-n–DSPP/VLN-ODA-LS-n–HNTZNRRVD-ODA-n–RPKSPRUPP-ODA-d–RUM/MP-1-JKT-pp–ESEOK/GE-UNMAH-JKT-d–OPBLLIKOHTNS-JKT-ZID-pp–EUVPSFZOP(M)ISKVNB150-JKT-pp– OUPORVNNB250-JKT-о–EPPCHV-JKT-d–EPJKTOPMPIDPP-JKT-o–IPOSPIUSGP-JKT-zid–O/PP/RP-IBVKSBIU-JKT-z–IIPIIDT-JKT-pp–PPSZPTV-JKT-pp– UVPKPG-MSOK-JKT-pp–IKNIPSK-JKT-о–SSDDSTV-JKT-pp–IGIHPP-JKT-o–PSGSF/VPL/L-1-NS-d–IKER-GR/SOS-NS-о–PAISURV-NS-n–SPKIPO-NS-о–KLNPAVAMZ/LKES-NS-о–SPCHCHIPO-NS-о–PPSPJINV-IVPIIS-B-NS-d–OMPH-VMDPBPN-NS-d–MBIJ(S)PPIPZ-NS-d–DPNPS-NS-n–DSPP-NS-n–NSPVROTIPTSHFUIT-NS-о–OPDNPBS(FB) -NS-d–

PZBVDO/NSSVNNNRLPNBB-NS-zid–SDLALSDP-NS-zid–SNJP-NS-о–ISN-INB-NS-о–USFESIB-NS-z–PVSNE-GJNP-NS-d–HNTZNRRVD-NS-n–SVOB-NS-md–NUNKSVIOROIZ-NS-d–SSDDSTV-NS-pp– SNSSCH-Y/MK-NS-d–OOKU-1-DS-OV-PK-o–POOM-DS-OV-o–VGKDG-1-Z-n–TZRLZO-Z-d–MGY-Z-d–UGTV-Z-d– NKNGEPSK(IM) -Z-z–MDY-1-DIZ-n–PZS-DIZ-d–OPBLLITNSKOH-DIZ-pp–KVSLINNMSM-1-L-d–ULTV-L-d–OKLMISSOIF-L-d–VEMGPVVE-L-d–VG(VUOP)-LS-d–GSM-LS-d–VRSPO/PZK(E)UGD/VG/AN/AHY– 1-RO-d–UOIBNVZKILVP-RO-d–EOOPPVCHLD-RO-d–B-S/1RN-1-KP-VO-d–OOKU-KP-о–UIVPVV-KP-d–EGIPOINSOS-1-V-d–DMGPVIDM-1-V-d–OVOLSH-V-d–KIBVPV۞0-4-1-VO-о–ZOG/KGPGJ-1-VO-d–

ILDBSPNS-VO-zid–IIPIIDT-O-pp–IKANMMCHPKI-O-о–OSKIUSSE-O-zid–UNBSV-O-pp– ITVDPNIB-O-d–K-S/M-J/DZJ/K-OS-O-zid–IPOSP/USGP-O-zid–IVNKPO-O-pp–RUCH-O-pp–FIO/SP-O-pp–MK-O-d–GPNTPSIPVK-O-zid–ISVOISPB-O-d–IPVEMPIJI-O-zid–SVRZNM-O-pp–NOI/VOSVKD-O-о–PPSZPTV-O-zid–D/NRPVNPJ-O-о–EVOZ/KVOV-O-d–A۞MIS۞SPP-ZG/BZINSMTDG-1-S-md–MSP/MSVO-S-d–ZSOMN-JMJ-S-z–ZSKZVM-S-z–OKIISSJ-S-zid–SPP/PZVSGOCHTZND-S-zid–SKP-NSSHP-S-md–SKO-NSSO-S-md–SKML-NSM-PGNL-S-md–SKV/NSSIB-S-md–IFJD/ZPYGG-S-z–SDLALSDP-S-zid–AL-VMM-S-z–JSRTILNN-S-z–NFMPKMR-S-d–OSLRIKZOJISDAD-S-d–PSPVZP-1-PK-о–IPUIPOS/ORP-PK-о–UVPTZYAK-PK-pp–ONUEM/OKSNP23-PK-о-d– IPITID-2-GM-d–PJVSSDFEM-2-S-O-zid–...

– Долго ещё будешь писать? – потеряв терпение, спрашивает старший аллирог.

– Так это ж диссертация... – и я развожу руки в стороны, аккурат на ширину пышных боков Ады, и показываю: – ВООТ ТАКАЯ ТОЛСТАЯ!

Аллирог в штатском тычет пальцем в формулу:

– Вот это, что значит – "SODU1w"? Соду – куда?

– Никуда. Это не сода. Это аббревиатура. Означает "Специально Обученная Дежурная Узбечка".

Аллироги подозрительно смотрят на меня, потом друг на друга, потом снова на меня:

– Зачем, специально обученная узбечка?!

– Затем, что без неё вся остальная формула практически нереализуема.

– НЕ-ВЫ-ПОО-ПОО-ПОЛНИМА! – поддерживает меня Курочка.

Я поясняю:

– Вы ж чокнетесь – сами следить за содержанием, временем и порядком выполнения сотен элементов формулы. А дежурная узбечка не чокнется – у неё контракт. С вами контракт, понимаете? Подойдёт, и скажет: "Нащальнике! Луна на небе савсем-мана бальшо-ой. Пора полынный сигаретка-мана под коленка прижигать". И полынную сигаретку вам подкурит. Ну, и... сто разных затей в таком роде каждый день – утром, вечером, и в обед...

Аллирог в штатском по-прежнему с недоверием глядит на меня и тычет в следующий элемент формулы:

– ЭТО, что значит – "DYD2w"?!

– "Дыхание Юных Дев"... – отвечаю я, скромно опуская глаза.

– ДА ТЫ... – орёт аллирог, – ТЫ ЧЁ?! ВАЩЕ?!!

Он наливает себе воды из графина, отпивает и качает головой:

– А ещё, говорит, докторскую защитил! На тему "Есть ли жизнь на Марсе"?!

– Нет-нет! – отрицаю я. – Тема моей докторской иная: "Плод Древа Жизни, как цель и смысл жизни гуманоида". Вводную часть моего исследования я посвящаю раскрытию второй – тайной половины знаменитого дельфийского изречения "Gnosce te ipsum" или, если угодно, "Когито эрго суум"...

– Да врррёт он, Ганнибал Кондратьич! – машет на меня лапой аллирог в штатском.

– В-Р-Р-РЁ-О-ШЬ?! – рычат на меня остальные аллироги.

– Да, ей-богу, не вру!

Но они не верят. Они вкалывают мне ещё укол мнемотрофина. Язык мой отвязывается, и я, помимо моей воли, шёпотом, начинаю пробалтываться им: – "Lorsque Zarathoustra eut atteint sa trentiеme annеe, il quitta sa patrie et le lac de sa patrie et s"en alla dans la montagne..." ("Когда Заратустре исполнилось тридцать, он покинул свою родину и озеро своей родины и удалился в горы..." (фр.)

Аллироги – и те, что в белых балахонах, и те, что в штатском – переглядываются, отвесив челюсти и, топая задними конечностями, орут во все глотки:

– ТОКО НЕ ЛГИ!! КЕМ ТЫ БЫЛ?!

И втыкают третий шприц. Проваливаюсь. Снова туман. Военный городок... Военная база летающих тарелок... Трёхэтажные – из серого кирпича – здания казарм... Перед казармами плац, над плацем огромная надпись:

Ubi est Zhukov, Victoria est ibi

(Где Жуков – там Победа)

Позади казарм спортплощадка... Гуманоиды в трениках гоняют в футбол, вместо физподготовки... И я тоже с ними бегаю и пинаю мячик... Дальше – раздевалка спортзала... Душевая... Вода, пар... Командир учебной эскадрильи летающих тарелок – он же заядлый футболист – гвардии майор Кондор, заходит в душевую ополоснуться, видит меня – голого под душем – и ахает:

– Нич-чё се! Вот эт-да!.. Мммы, комммунисты, тебе, лейтенант, все, как один, дадим рекомендацию в партию!

Мне смешно, и я ржу: Ха-Ха-Ха! И Курочке Рябе тоже весело, и она, мыча коровой, запевает старинную песенку:

– МММЫЫЫ, КАММ-МУ-НИС-ТЫЫЫ...

– ДУШ ШАРКО?! – спрашивают меня аллироги.

В кабинете их трое: двое в штатском, и доктор Лектор в белом балахоне. Ада не в счёт, она самка.

– ГДЕ И КЕМ РАБОТАЕШЬ?!

– Я татальтик татьки. Татьки т объетками. Тыл, матло, толбата, тлеб лоптями – втё нетите!

– Эй-эй! Говори, да не заговаривайся!

– Ну, я, когда язык проглотил, стал катальщиком тачки с объедками на набережной в солнечном городе...

– А ПОТОМ?!

– Потом язык обратно отрос. У нас на Амре, как у ящериц, всё обратно отраста...

– В КА-АМЕРУ! – орёт доктор. И поправляется: – То есть, в палату.

Поскольку в гуманоидариуме я считаюсь смирным, то в палату меня не уволакивают аллироги, а провожает только Ада.

В коридоре Курочка Ряба на радостях запевает старинную песенку:

Па-бам,

Па-ра-па-ба-бам,

Па-бам,

Па-ба-бам...

А Ада, мило качая головушкой, мурлычет свою:

– На-сту-пает ночь,

Зовёт и ма-анит,

Чувства новые

На-на-а-а-А...

Ада, заботливо меня поддерживает, как будто за спину, только, почему-то, пониже спины. И спрашивает:

– А ты чё, говоришь по-французски?! Прям, как Ален Делон?

У меня под левым виском раздаётся голос телефонного робота:

"СПРАВКА ИЗ КОСМОСА: "18 июня в Бельгии, под Вавром, корпус маршала Эммануэля Груши втянулся в бой с корпусом генерала Иоганна Адольфа фон Тильмана. Оба военачальника были когда-то союзниками, ветеранами Бородинского сражения, оба отличились в штурме курганной батареи Раевского. Но сейчас их разделяла линия фронта, и их солдаты убивали друг друга кучами.

В 17:00 Груши получил приказ, подписанный Наполеоном ещё в 13:30 – немедленно идти на соединение с ним в направлении Шапель-Сен-Ламбер. Груши колебался не более минуты... и добросовестно выполнил приказ. Он усилил боевое охранение в арьергардах и по всем правилам военной науки совершил манёвр, называемый уставами "отход", вывел корпус из сражения и поспешил на помощь Бонапарту. Ход битвы у деревни Ватерлоо в 20-ти километрах от Брюсселя изменился не в пользу армий британского герцога Артура Веллингтона и прусского военачальника Гебхарда фон Блюхера. И отсюда проистекла совершенно другая история мира..."