Текст книги "Седьмая центурия. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Эдуард Агумаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Que veut-il, cette alboche? (Чего хочет этот фриц?) – не поняли клошары. – Ah! Il veut couler un bronze. P"tin! (А! Он хочет отлить бронзу. Бля!)

– Аh! Ton petit Jesus veaut pleurer! (А! Твой исусик хочет плакать!) – догадалась участливая атаманша клошаров. И махнула на реку: – Chichemanes lа-bas! (Отливальня там!)

Терпеть дальше Путтипут не мог. Следуя завету Гай Германика Калигулы "Mundus erit explodere, non vesicam" – "Пусть лопнет мир, а не мой пузырь", он вприпрыжку, с ноги на ногу, доскакал до парапета, кряхтя взобрался на него, спустил портки, исподнее, и принялся отливать. Радуясь облегчению, он запел неофициальный гимн Дурдониса:

Не-е ва-ляй ду-ра-ка А-мерика,

Не аби-дим, КАМУ ГА-ВА-РЯ-АТ!

Ат-давай-ка земли-цу А-ля-са-ачку,

Ат-да-вай-ка радимую ВЗАД!

Тут он заметил торчащий из воды плакат:

ПРЕКРАТИТЕ ПИСАТЬ В РЕКУ,

МЫ В НЕЙ ЖИВЁМ!

– Врёте! – не поверил Путтипут, опустил веки и продолжил напевать:

Тё-омны у-ли-цы, девки у-умницы...

Дальше он забыл, и перескочил к припеву:

Ба-ня, ба-бы, гар-монь, да ла-сось!

Да чёрная икра...

Ya, ya! Kemska volost!

Снизу, от самой воды донёсся тонкий голосок:

– Мачо! Ты не на одну писай! Давай, на всех помахивай!

От неожиданности Путтипут едва не рухнул с парапета в реку. Свободной рукой он протёр один глаз: под ним собралась огромная стая русалок, изготовившихся к прыжку – они скалили зубы и тянули когтистые бледные пальцы к его причинному месту.

– М-М-М-М...– в ужасе замычал Путтипут.

Русалки только и ждали его смятения, и стали вылетать из воды одна за другой, целясь ухватить за лингам.

– М-МА-А-А!!! – в ужасе заорал Путтипут.

– Кузькина Мать с таабой, сынок! – услыхал он за спиной. – Не бои-ись!

На парапет рядом с ним неуклюже вскарабкалась Секс-машина Судного Дня.

– Дааписывай, сынок, спаакойна! Хыть адна макраахвостка дёрнеца – всем хвасты разом паатшибааю!

Путтипут приосанился, строго пообещал речным девам "Ай"л би бэк", и принялся дописывать. Кузькина мать простёрла одну длань ему на плечо, другою дланью задрала себе подол спереди, и спросила обитательниц Сены:

– Пра "тяжёлую" воду слыхаали? Изаатопы в'даарода – тритий, там, дейтерий, каароче...

И тоже принялась, стоя, добавлять жидкости в Сену.

Русалки вдруг забеспокоились и, оглядываясь в сторону противоположного берега, стали одна за другой поспешно скрываться в чёрной глубине. С той стороны по воде, яко по суху, приближался странный субъект.

Секс-машина Судного Дня поправила на носу очки, сощурившись, пригляделась, и вспомнила:

– Каагда нас сюда заабрасывали, мы на той старане речки балаган видаали, типа шапито. "Цирк дю Солей" называется. Акробат, может, йихний какой заблудился...

Когда водоходец приблизился, Путтипут разглядел, что одет он в светло-коричневую пижаму, в какие в гуманоидариуме имени Сербского наряжают пленных инопланетян. На нагрудном кармане пижамного жакета красовалась свежая нашивка с изображением кролика. Путтипут возмутился разгильдяйству и халатности руководства гуманоидариума, допускающего подобные выходы подопытных гуманоидов за периметр спецучреждения, и такое вот беспризорное хождение-брождение по Гейропе. Не переставая писать в реку, он окликнул бродягу:

– КТО ТАКОВ?

Водоходец отвечал негромко:

– Йешу ха-Ноцри, Жезю-Крист, Йезус Крыстос, Хэсус Кристо, Ешуа Машиах, Эль Маси Хайеси, Йесу Тиду, Йесу Кирисуто, Хазрети Иса, Джизас Крайст... Можно звать просто – Иса Юсуфович, сын Марьям.

– ФАМИЛИЯ?!

– Богов.

"Либо у меня глюки, либо – Второе пришествие! – рассудил про себя Путтипут. – Клонировали-таки его ссаные бельгийцы!"

Ущипнув себя за нос ещё, он решил задать проверочный вопрос: "Начнёт вокруг-да-около – самозванец".

– А скажи, Юсуфыч, кто я?

– Тень своих снов, – отвечал водоходец. – Отражение своих выдумок.

"Ну, допустим... – с обидою подумал Путтипут. – Спрошу-ка лучше о моём недуге..."

Не успел он устно сформулировать вопрос, как гуманоид в пижаме объявил:

– Голландская болезнь в тяжёлой форме. Чтоб излечиться, надо поме...

– ТЫ ДОКТОР, ЧТО ЛИ?! – заорал, перебивая, Путтипут. – ЧТО ТЫ В ЭТОМ СМЫСЛИШЬ?!

И, продолжая писать в Сену, задал водоходцу вопрос с подвохом:

– Скажи: сколько бабок, по версии "Forbs", я уже наскирдовал?

Путтипут знал, что "Forbes" сознательно исключает из своего списка диктаторов, узурпаторов и членов царских семей, приобретших состояние исключительно в результате присасывания к кормилу власти или к трубе национального достояния, что, в принципе, однохренственно.

Иса Юсуфович не стал называть неопубликованных в "Forbes" цифр, а ответил уклончиво:

– Что пользы тебе, если приобретёшь весь мир, оформишь его на подставных виолончелистов, а душу свою...

– СО СВОЕЙ ПОЛЬЗОЙ Я САМ, КАК-НИБУДЬ, РАЗБЕРУСЬ! – перебил Путтипут, не прекращая писать в Сену.

Вокруг него, тем временем, собралась толпа не только клошаров, но уже и жандармов, и полицейских.

Иса Юсуфович пожал плечами:

– Пятьдесят миллиардов баксов, или двести пятьдесят, не помогут чьим-то душам в телах твоих отпрысков отработать их собственную карму в подлунном мире. И представь себе сюрприз, когда твоё сознание отделится от изношенного тобой белкового скафандра, и отправится домой – в Царство Небесное! Тогда и поймёшь, ЧТО пользы...

– Le profit est mеme, q"enculer les moushes! (Польза та же, что трахать в жопу мух!) – вмешалась в разговор клошарка с разноцветными фингалами.

Путтипут заметил, как рядом появились желтолицые гуманоиды в красных мантиях и жёлтых жилетах с закрылками в форме ушей слона. А вот, как по воде отошёл гуманоид в пижаме с эмблемой кролика – не заметил.

Толпа, вокруг писающего в Сену Путтипута, всё прибывала, и кто-то закричал:

– PUTTIPUT PARACLETUS!

"Путтипут Параклетос... В Бастилии, – смекнул он, – доктор Стржемббельс, не выдержав пыток, раскололся! Бедолага..."

Путтипут попробовал отпираться:

– Ихь нихт Путтипут! Ихь бин клошар Мойшэ Гайe!

"Нет! Как там правильно? Гога, Гоша, "Майский чай"..."

– ОТСТАВИТЬ! Не Мойшэ Гайe, а Гошэ Майe!

Но его не слушали. Гуманоиды в жёлтых жилетах и бордовых мантиях-орхимжи – это были тибетские ламы – плотно обступили его и, тыча в него пальцами, закричали:

– МЫ НАШЛИ ИНКАРНАЦИЮ КОРОЛЯ ФРАНЦИИ!

А он, и Кузькина Мать, стоя на парапете в обнимку, всё продолжали писать в Сену. Путтипуту самому это бесконечное писание стало казаться несколько странным.

Прираставшая же поминутно толпа ликовала. Защёлкали вспышки камер журнализдов. Подоспевшие телевизионщики включали софиты и микрофоны. Подошёл и заиграл военный оркестр. Появились два вертолёта жандармерии, с которых на Путтипута с Кузькиной Матерью направили лучи прожекторов. А те всё писали и писали с парапета в Сену.

Тем временем, на улицах Парижа и других городов началось всенародное ликование.

– VIVE LE ROI! (Да здравствует король!) – кричали французы со всех сторон.

Экзальтированные француженки бросались обнимать и целовать французов, потом других экзальтированных француженок, потом менее экзальтированных француженок, а потом – всех подряд незнакомых прохожих.

– НОВОМУ КОРОЛЮ ФРАНЦИИ – САЛЮТ!

В ночном небе расцвели невиданные до сего дня фейерверки. Из Елисейского дворца примчался кортеж только что сложившего свои полномочия президента Республики. Выйдя из лимузина, последний президент воскликнул:

– ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ПУТТИПУТ ПЕРВЫЙ!

Путтипуту вспомнились досье КГБ на французских королей – разных там Людовиков и Карлов, носивших какие-то несерьёзные титулы, вроде: "Лысый", "Заика", "Толстый", "Короткий", "Кривой", "Безумный", "Сварливый", "Ленивый" и тому подобное. От этого он поморщился и, на всякий случай, поинтересовался у только что сложившего полномочия президента Франции:

– Какой титул будет у меня?

– PUTTIPUT INOUBLIABLE (Путтипут Незабвенный).

– ИНУБЛИЯБЛЬ...БЛЬ! – задумчиво повторил Путтипут, продолжая, в обнимку с Кузькиной Матерью, писать в Сену.

– БЛЬ-БЛЬ! Чёрт возьми, красиво! Как, впрочем, всё у этих гламурненьких французиков...

Теперь он мог снять с себя очки а-ля Леннон, или а-ля Берия, с синими стёклами а-ля кот Базилио, и отклеить накладную бороду из реквизита переименованного КГБ. Вслед за этими шпионскими атрибутами в Сену должно было полететь многострадальное пальто доктора Стржемббельса, но левая рука Путтипута была занята Машиной Судного Дня, и снять пальто не получилось.

Сложивший полномочия президент Франции поклонился:

– Ваше Величество, будут ли распоряжения, указы?

– Ya, ya! Kemska volost! – шутливо подмигивая, ответил Путтипут, продолжая писать в Сену. – Франции не хватает амбициозных проектов. Указ первый: начинаем строить мост через Ла-Манш. Тендер на строительство выиграет... считай, уже выиграл олигатор Гербенрот. Начинаем строительство нефтепроводов и газопроводов в Австралию, Антарктиду, далее – везде. Это хозяйство, вместе со всей энергосистемой французского... ОТСТАВИТЬ – моего королевства – передаётся в руки ИЧП – частного предпринимателя Чимтенко. Указ второй: министрами французского правительства с сегодняшнего дня становятся члены кооператива "Лебединое озеро" и их супруги. Указ третий: сынки генералов переименованного КГБ становятся председателями ваших... ОТСТАВИТЬ – моих банков.

К вящему удивлению Путтипута, сложивший полномочия президент Франции ни полусловом не возражал, а только высморкался по-дурдонски – в ладонь, стряхнул сопли себе под ноги, и скомандовал оркестру:

– ГИМН!

Путтипут уже открыл рот, собираясь подпеть своим новым подданным "Алён занфан дё ля Патри-иё", как оркестр, вместо "Марсельезы" заиграл почему-то гимн Камеруна. И никто, кроме Путтипута, не обратил, почему-то, на это внимания. Более того, все присутствующие – и клошары, и жандармы, и журнализды, и тибетские ламы, вытянувшись по стойке "Смирно", дружно запели на мотив камерунского гимна:

Кра-сот-ки ли-це-ме-э-рят,

Безумен, кто им ве-э-рит.

Измены их легки,

Как в мае ве-тер-ки...

Путтипут поглядел на Кузькину Мать. Её резиново-механическая голова в очках, с профессиональной ухмылкой Мимозы Сябитовны, была теперь вся, кроме языка, из застывшей бронзы. Он поглядел на её длань, простёртую на его плечо. Её длань и его – Путтипута плечо были теперь тяжёлыми, бронзовыми.

– А давай, споём нашу! – предложила Кузькина Мать.

Путтипут кивнул и запел:

Бас, кызым, апипэ,

Син басмасан, мин басам.

Эпипэнен калачларын

Ашап калыйм ичмасам.

Откуда-то, будто из другого мира, донёсся истошный вопль доктора Стржемббельс:

– ВАДИМ ВАДИМЫЧ, БЕДА-А-А!

"В Бастилии, видать, несладко бедолаге... – кумекнул Путтипут. – Сейчас, гимны допоём, и выпущу тебя..."

Он хотел дать французскому экс-президенту распоряжение об амнистии всех узников Бастилии, но не смог, потому что язык обронзовел, и рот, и нос – тоже обронзовели.

"Я памятник себе воздви..." – мерекнул было Путтипут, но мозги его, вместе с думками, тоже обронзовели.

– ВАДИМ ВАДИМЫЧ! – вопил теперь уже доктор Глеббельс: – ПРОСНИТЕСЬ!

"Это сон?!" – бронзово удивился Путтипут, продолжая, вместе с Секс-Машиной Судного Дня, писать застывшими навеки бронзовыми струями в Сену.

И, правда, это был сон, повлекший, по каким-то необъяснимым причинам, материальные последствия: один известный скульптор – злостный интеллиган – изваял величественную бронзовую композицию писающих в Сену – Путтипута в обнимку с Кузькиной матерью, а на постаменте увековечил изречение Гай Германика Калигулы, "Si luvo, obruentur", "Если я пописаю, вы утонете". Установив сей монумент на набережной у моста Инвалидов, парижане утёрли нос брюссельцам с их памятниками писающим мальчикам, писающим девочкам, писающим собачкам, писающим кошкам, писающим мышкам, писающим дедкам, писающим репкам, и всякому такому. А межпланетная культурная организация ЮНЕСКО, не могла пройти мимо такого культурного события, и объявила следующий год Международным годом Путтипута и Кузькиной Матери.

"– ДОСЬЕ НА СССУКУ ФРЕЙДА!" – хотел, было, крикнуть Путтипут, пытаясь заставить себя поднять веки, обронзовевшие от сна, но тут доктора Глеббельс и Стржемббельс завопили хором:

– ВАДИМ ВАДИМОВИЧ, ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ ИЗ СОЧИСИМЫ...

"Лучше было б остаться королём Франции, – шмыгнул обронзовевшим носом Путтипут. И напел из Алсу:

– Как жаль, что это лишь приснилось мне!

46. Отвлекающий манёвр

Заслуженный моджахед Сэмми Ден Ладан – руководитель международной антиимпериалистической группировки «Кай-Альда» готовился отправиться в тыл противника в составе бандгруппы своего примерного ученика Джамиля Дасаева. В замаскированной шатровой палатке они на макете путтипутской резиденции «Лаура» уточняли сейчас детали главной, заключительной фазы террористической операции.

В шатёр заглянул ординарец:

– Шейх! Мюриды готовы выступить против неверных.

– Хвала Аллаху, господу миров!

Дэн Ладан и Джамиль Дасаев вышли к хорошо вооружённым бородачам, собравшимся на полянке. И шейх обратился к ним с пламенной речью:

– Горе Путтипуту, который собрал богатство и приготовил его! Думает он, что богатство его увековечит. Так нет же! Будет ввернут он в "сокрушилище". Нашептал Путтипуту сатана, он сказал: "О Путтипут, не указать ли тебе древо вечности и власть непреходящую?" И последовали неверные за повелением Путтипута, но повеление его неправо. Он придёт во главе своего войска в день воскресения и отведёт их на водопой к огню. Всевышний не отвратит Своего гнева; пред Ним падут поборники гордыни. Клянусь зарёю и чётом и нечетом. Аллах проклял неверных и приготовил им пламя! Клянусь небом – обладателем башен, и днём обещанным... Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами. А они не повредят вам, разве только страданием; и если они станут сражаться с вами, то повернутся к вам тылом. Потом не будет им помощи. И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас. Схватывайте и убивайте, где бы ни нашли их! Сражайтесь же на пути Аллаха! Вменяется это только вам, и побуждайте верующих! Клянусь Господом моим, вы будете воскрешены, потом вам будет сообщено то, что вы совершили, и это для Аллаха легко.

Вождь сепаратистов Ходжар Худаев хорошо понимал, что отрядам Рустама Елаева и Доки Кумарова подобраться к резиденции Путтипута и расположенному рядом шайтан-моллайдеру незаметно будет очень непросто. И он задумал отвлекающий манёвр. Двум вновь созданным тактическим группам он приказал захватить по госучреждению в тылу противника – любому, будь то больница, учебное заведение, здание администрации – что попадётся. Командиром первой группы был назначен Джамиль Дасаев, а второй – Золман Ардуев. Худаев поставил задачу: взять заложников, отвлечь на себя и сковать максимум сил армии, полиции и спецслужб, привлечь внимание СМИ и тянуть время до захвата квадронного моллайдера основными отрядами Елаева и Кумарова. А дальше прорываться к объекту главного удара.

Идею отвлекающего манёвра генерал Худаев частично заимствовал у древних данайцев, хитростью одолевших защитников Трои. Он приказал закупить у крестьян-скотоводов три десятка тёлок, которые, по представлениям Худаева, были менее агрессивны, чем быки и коровы. Воинов джихада он решил нарядить в костюмы цирковых коров и быков попарно: два вооружённых боевика – один "бык". Для этого в цехе реквизита цирка столицы горцев Чиченн-Ицца были взяты образцы и лекала, по которым все ателье города и частные портные смогли за одну ночь отстрокать несколько десятков необходимых "бычьих" облачений.

Оформить нужые путевые документы и накладные на груз оказалось в тысячу раз проще, чем когда воровали миллиарды из дурдонских банков по фальшивым авизо. Все необходимые ветеринарные справки агенты Худаева купили по телефону у прикормленных чванов в Таврополе и Коричневодаре, оплатив услуги банковской картой.

Для перемещения по территории противника тактические группы Дасаева и Ардуева были рассажены на тентованные фуры-скотовозы с прицепами, обычно перевозящие крупный рогатый скот на бойню. Вглубь кузовов спрятались костюмированные воины джихада, вооружённые автоматами, пулеметами и гранатомётами, а уже ближе к задним бортикам, напоказ ГАИшникам, поместили реальных тёлок. Операцию с отвлекающим манёвром Ходжар Худаев назвал "Троянский бык".

47. Город-праздник

Григорий Иакович сглотнул, барабанные перепонки, сдавленные перепадом давления, отпустило, и боль в ушах отступила.

– Уважаемые пассажиры, наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Сочисаки города Сочисимы. Температура воздуха за бортом...

Никто не слушал: половина копошилась в смартфонах, другая, подхватив манатки, порывалась к выходу.

Из динамиков понеслась песенка – хит позапрошлогоднего лета:

Этат горад длЪя менЪя -

Эта райская землЪя,

Эта сонца, эта морЪя,

Эта нэба длЪя тебЪя...

Нерельман давно заметил: покидаешь этот край – будто, покидаешь рай. Так что, автор песенки был совершенно прав. Здесь лица у всех круглый год свежи и загорелы, и никто не долдонит в уши о "забытых" террористами сумках с бомбами.

Взлётно-посадочные полосы аэропорта Сочисаки протянулись вдоль берега быстрой реки в изумительной долине, между аквамариновым морем с юга и величественной грядой острых снеговых вершин с севера. Сейчас, ночью, вокруг аэропорта видны были лишь огни автострад с рекламными щитами. Зато при свете дня с точки, где река впадает в море, в любой сезон года панорама гор поражала Григория Иаковича своей красотой. Однажды, в предыдущую свою командировку, во время прогулки зимним воскресным утром, Нерельман случайно оказался на пересечении набережных – моря и реки, и залюбовался простором, где гигантский купол небесного свода опирается на сияющий льдом горный хребет, а с противоположной стороны – на морской горизонт – то изумрудный, то бирюзовый, то малахитовый, в зависимости от положения светила и наличия облаков. Испытав восторг и не в силах уйти, он любовался тогда, наверное, час, и искренне порадовался за космических хачиков и прочих счастливых избранников Судьбы, построивших здесь себе кичливые дворцы – розовые, голубые и разноцветные.

WIP-пассажиров сейчас встречали у трапа и рассаживали по минивэнам местные сочисимские ПэСэОшники в штатском. Григорий Иакович замедлил шаги, чтобы хлебнуть и глотнуть побольше чистейшего, свежайшего воздуха, насыщаемого горным и морским бризами. ПэСэОшники проверили "своих" по списку, и авто тронулось.

Нерельман улыбался спящим городкам – Сочисиме и Сочисаки, сросшимся в единый Город-праздник, где всегда отовсюду музыка, где в небе тесно фейерверкам, где царит вечный май, с небольшим перерывом на жаркий июль, очень жаркий август, дождливый ноябрь и, редко-редко, чуть-снежный февраль. Ещё Нерельман улыбался тому, что здесь он всегда забывал, как каркают вороны, и как они, вообще, выглядят.

Кэгэбэшница на переднем сидении поделилась с кэгэбэшником-соседом:

– Была здесь в феврале, так 3-го числа во дворах и палисадниках розы цвели. И ещё такие жёлтые шары, типа хризантем.

– А я, – кивнул коллега, – был 23-го февраля. В обеденный перерыв пошёл погулять по дорожке в гору, и солнце так жарило, что снял с себя всё до пояса! Классно позагорал.

Кэгэбэшница показала пальцем на цветущие кроны деревьев алычи и сливы в свете уличных фонарей и вздохнула:

– У нас минус пять, здесь плюс пятнадцать. У нас белым-бело, тут – зеленым-зелено. У нас вдохнёшь – заболеешь, тут вдохнёшь – помолодеешь...

Григорию Иаковичу тоже очень нравилась природа Сочисимы – её дивный климат, высокие заснеженные горы, неоглядная морская даль и ширь. В ноябре город расцветал белыми соцветиями на деревьях вечнозелёной мушмулы, в декабре – розами, в январе – сине-фиолетовыми ирисами, в феврале – рощами зелёно-серебристых мимоз, взрывающихся лимонно-жёлтым "фейерверком", в марте тюльпановыми деревьями и нежно-лиловыми цветами на кустах дафны. И круглый год город благоухал целебным маслянистым ароматом эвкалиптов – гигантских, величественных, и услаждал очи всеми оттенками природного зелёного. А когда летом термометры в Санкт-Меркадерске и Ленинбурге зашкаливали за +30о, всерьёз пугая бледнолицых горожан, то в Сочисиме море, горы и густые кроны деревьев удерживали дневные температуры, хоть на пару градусов ниже, чем в асфальтовом аду обеих северных столиц.

Над горной грядой, справа от дороги, высоко взошла и двигалась среди лёгких ночных облачков полная луна. Григорий Иакович вспомнил, как лет в двенадцать, он представлял, что души умерших переселяются на Селену, ежедневно пополняя цивилизацию бестелесных селенитов...

Нерельману вспомнилось сейчас замечание математика Пенроуза, что наше сознание не вписывается в физическую картину мира. И он снова улыбнулся: "Мир куда метафизичней, чем привыкли о нём думать".

Кэгэбэшник на соседнем сидении сообщил другому кэгэбэшнику:

– Тут по городу дали команду всем домовладельцам и гаражевладельцам срочно, до Игроманиады, перекрасить стены в жёлтый, а крыши – в красный. И по-хрену, чё у тя там синее, а чё – зелёное.

– И? Перекрасили?

– Куда денутся с подводной лодки, н-н-нах!

В Гемоглобиновой поляне, на объекте «Лаура-М» Нерельмана встретил профессор Воробеев. От позднего ужина, приготовленного специально для него, Григорий Иакович отказался, однако, против обыкновения, решил вдруг ночью выпить кофе. Его душа была сильно взволнована пронзительной красотой астрологини из «Давай-ка женимся», да ещё в полёте воспоминания юности растревожили сердце.

За кофе Воробеев рассказал местные новости: строительство объектов Игроманиады вызвало потребность в создании обширных мусорных свалок, что привело к появлению ворон, которых в этом краю раньше не было. Вторая новость оказалась ещё хуже: завезённое озеленителями Игроманиады насекомое – "американская бабочка" за один сезон полностью погубила уникальные горные леса реликтового самшита, росшего здесь миллионы лет.

"Природа, – подумал Нерельман, – закладывает в мозг и гениям и дегенератам одинаково по девяносто миллиардов нейронов. Те, кто через подставные компании перекачал в свои карманы миллиарды бюджетных денег, отнюдь, не дегенераты... но, конечно, не гении..."

– Я не болею ни за футбол, ни за хоккей, ни за бобслей, – признался Воробеев. – А вот, за погубленную экосистему – лес с птицами и всей живностью – болею. И ещё за тех, кто болеет за результаты футбольных, хоккейных и прочих зрелищ...

"Вернуться в Прошлое! Исправить ошибку..." – подумал Нерельман. И ощутил, насколько ему сейчас не до сна.

– Андгей, я хочу посмотгеть один эпизод моей жизни – один давнишний сон. Надеюсь, эта хгоноэкскугсия займёт у нас всего несколько минут.

Воробеев согласно кивнул:

– Воспользуйся служебным положением! Слава богу, ночь. Энергопотребление в городе на минимуме. Кэгэбэшникам на вахте скажем: "Творческий процесс", или "Готовимся к завтрашнему показательному включению".

Шагая по дорожке от коттеджей персонала к зданию управления моллайдером, Нерельман думал о красавицах – о Софи, и напомнившей её Прекрасной Астрологине. И ещё о том, что "хирургия" над Прошлым станет для обладателей Машины Времени не то, что самым сильным искушением, а любимой игрушкой, даже азартной игрой. И спросил себя: "Разве я не знаю, что учёные делают открытия, создают чудесные штуковины, а властители тотчас переделывают их в адские машины и сбрасывают на головы жителей городов и сёл..."

Андрей Воробеев, будто слыша мысли Григория Иаковича, заметил:

– Высокоинтеллектуальные индивидуумы вольно или невольно прислуживают хищному зверью. Плохим танцорам мешают тестикулы, а хорошим учёным – иллюзии.

Надев положенные по форме белые халаты, учёные включили БКМ и ввели его в рабочий режим. В командной строке браузера хроноцапы Нерельман набрал год – тот, в который он был ещё третьекурсником, дату "31 декабря", и время "17:40". Воробеев на миг удержал его:

– Гриша, погоди! Зря, что ли, мы создавали аудиоввод и нейроинтерфейс? Зря, что ли, доработали ментальный ввод – идеоинтерфейс? Скажи всё то же самое в микрофон, или прикажи мысленно.

Нерельман назвал моллайдеру год, дату, время суток. Возникло изображение в виде голограммы: тёмная комната с высоким потолком, разобранный диван, на котором Гриша, юный, спит, свернувшись калачиком. За окном зимняя темень. Эта, так называемая, "объективная картинка" была бесполезна, и Воробеев помог Григорию Иаковичу укрепить на голове датчики на латексной сетке, как для электроэнцефалограммы. В микрофон Нерельман уточнил:

– Смотгим сон.

Характер изображения изменился: красочность заметно снизилась, стали преобладать оттенки серого. Нерельман с Воробеевым оказались на узком мостике, сконструированном из толстых сухих стеблей тростника. Под ними близко и медленно проплывала широченная ладья, перевозя на себе нильского крокодила гигантских размеров – широченного, как сама лодка. Похоже было, что монстр только притворяется спящим или мёртвым.

– Царь крокодилов?! – прошептал Воробеев, отшатываясь от поручня моста. И спросил: – Из твоей прошлой жизни?

Нерельман улыбнулся и неопределённо пожал плечами.

– Абсолютное большинство снов не запоминается.

Он мысленно приказал моллайдеру: "Вперёд".

Из сна с крокодилом они с Воробеевым мгновенно переместились к подобию тонкого, будто бы "эфирного" экрана, за которым увидели кого-то очень похожего на Гришу в молодости, на фоне будто столичной улицы в прежнюю эпоху, в погожий летний день, в предвечерний час. Этот двойник Гриши – не то зеркальный, не то эфирный – сказал:

– Я – это ты, а ты – это я. Я в тонком мире, ты в плотном. Я невоплощённая часть сущности, ты – воплощённая. Я в мире абсолютного времени, ты – в мире относительного. Вместе мы – всегда единое целое, живущее в разных мирах. На сегодня назначена корректировка нашей, точнее – твоей линии событий в данной инкарнации...

– ЧТО назначено?! – удивился юный Гриша во сне.

– Корректировка судьбы. Ты должен забыть Софи!

– Почему?!

– Браки совершаются на небесах, разве не знаешь? Вам с Софи, назначены разные судьбы. Пересечения линий жизни есть, а основные события – разные...

– Почему?!

– Карма разная. Запоминай: ОБЯЗАН СОФИ ЗАБЫТЬ!

– Не понимаю!

– Союз благополучный, гармоничный повлечёт снижение потенциала общего развития. Это, как... много розовой краски, например, в картину Босха. Ни вам с Софи, ни нам, это не нужно.

– Кому это, "нам"?! – возмутился Гриша.

– Хочешь, называй это "Цивилизацией ангелов". Получив свои уроки, Софи может, следуя своему разумению, покинуть Дурдонис. А ты будешь здесь исполнять предначертанное.

– Предначертанное, кем, чёрт возьми?!

– Цивилизацией ангелов. Времени на вопросы и ответы уже нет: сейчас зазвенит будильник. СОФИ ЗАБУДЬ! Кодовый сигнал: НОЧЬ – ДЕВУШКА – ОНА ТАНЦУЕТ – ПОЦЕЛУИ.

– Что за дев...

– Неважно! Её сейчас тоже во сне программируют на танец, и всё-такое. Итак: в памяти у тебя НИ-ЧЕ-ГО. В подсознании цепь: ДЕВУШКА – ТАНЦУЕТ – ПОЦЕЛУИ...

Звонок будильника.

Голограмма гаснет.

Нерельман машинально оборачивается к Воробееву, пока будильник в другом – прошлом времени ещё звенит...

ВЗРЫВ!!!

Не в Прошлом, а здесь – в Настоящем.

ВТОРОЙ ВЗРЫВ!!! – совсем недалеко от здания управления моллайдером.

– Это гранаты, – определяет Воробеев, отслуживший в армии срочную.

Грохот автоматной стрельбы. Возгласы:

– ALLAhU AKBAR!

В зал врываются бородатые боевики в военном камуфляже. Орут:

– РУКЫ УЭРХ!

Нерельмана с Воробеевым они приткнули к титановому корпусу рабочей камеры. Главарь представился:

– Я паливой камандыр Рюстам Елаев.

Если бы не шрамы от ранений на подбородке слева и на левом ухе, Елаев, своим голубоглазым полноватым лицом, с густой рыжеватой бородой и яркой проседью под нижней губой, был бы похож на православного попа, зачем-то нарядившегося в пятнистую афганку.

– Ви кто такие? – спросил он учёных.

– Андрей Воробеев, доктор физико-математических наук, зам руководителя проекта "Большой квадронный моллайдер".

– А ти? – спросил Елаев Нерельмана.

Воробеев выпалил за коллегу:

– Это Григорий Иакович Нерельман, доктор физико-математических наук.

– Старщий, икто?

– Доктор Нерельман, – ответил Воробеев. – ТОЛЬКО... он не говорит. В смысле – просто так не разговаривает.

– Пачыму малчыт?! – удивился главарь.

– С Богом общается.

– НЭТ БОГА, КРОМЕ АЛЛАХА! – воскликнул Елаев. И твёрдо добавил: – И Мохаммад – пророк Его!

– Ваша правда, господин командир. Аллах открывает доктору Нерельману формулы, а он их записывает.

– АЛЛАhУ АКБАР! – воскликнул главарь, и похвалил Нерельмана: – Маладэц! Всо запищи!

А Воробееву велел:

– Абисни, как етат щтука работаит!

Воробеев, отслуживший срочную в сапёрном батальоне, быстро взял себя в руки, выбрал сейчас судьбу героя и, "участливо" кивнув, принялся объяснять:

– Однажды Питер Хиггс услышал рядом с собой тоненькие голосочки: "Добрый день, мистер Хиггс!" Хиггс осмотрелся, но никого не увидел. "– Кто говорит со мной?!" – удивлённо спросил Хиггс. "– Это мы, твои бозоны!" – ответили бозоны...

– Ора! – недовольно перебил его главарь: – Па-нармальнаму абисни, да-а-а!

– Миры множественны, и наш мир, всего лишь, один из многих. Об этом прямо сказано в Коране: "Слава Аллаху, Господу миров".

– АЛЛАhУ АКБАР! – с энтузиазмом подхватили боевики, потрясая над головами автоматами, пулемётами и гранатомётами.

"Андрей пытается тянуть время до подхода спецназа", – отметил про себя Нерельман.

А тот продолжал:

– Большой квадронный моллайдер создан на базе ускорительно-накопительного комплекса протонов, с подземным кольцом длиной 211 километров, с залами, параллельными тоннелями, вертикальными стволами и прочими вспомогательными подземными выработками. Он представляет собой синхротронный генератор антигравитонов и антихрононов мощностью 7000 гигаэлектронвольт. Моллайдер позволяет произвольно изменять информациогенное пространство Вселенной и параллельных вселенных в режиме текущего, ускоренного и обратного времени. Регенерационно-релаксационный процесс дематериализации и рематериализации живых организмов обеспечивает...

Слыша это, главарь боевиков впал в состояние, близкое к гипнотическому трансу, и Воробеев поспешил развить успех, нарочно заливая ему в мозги топологический пример к условиям гипотезы Пуанкаре:

– Представьте двухмерную сферу – резиновый диск, и мысленно натяните его на шар так, чтобы окружность диска собралась в одной точке. Затем натяните этот шар, но уже на бублик...

– Я ТИБЭ ЩАС НАТЯНУ ШАР НА БУБЛИК! – заорал Елаев, тыча пистолетом профессору в зубы. – ТИ ВААБШЭ АДЕКВАТНИЙ, ИЛИ НЭТ?!

Избравший судьбу героя, Воробеев серьёзно спросил:

– Можете умножить мировую константу на величину положительной ундуляции геоида?

– НЭТ.

– Вы знакомы с теорией графов, теорией чисел, комбинаторикой?