Текст книги "Седьмая центурия. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Эдуард Агумаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– В гуманоидариуме, – отвечает ему Абдурахман Мангал. – В сортире.

– Кто я? – притворно вопрошает Новенький.

У меня в голове, под правым виском, загорается красная лампочка, и голос телефонного робота озвучивает СПРАВКУ ИЗ КОСМОСА: "Путтипут... Путтипут... Путтипут..."

– КТО Я? – артистично повторяет Новенький.

– Ты – Путтипут! – отвечает ему Фаллос Сапиенс.

От неожиданного разоблачения рот Новенького перекашивается:

– НЕТ! Я КЫШТЫМСКИЙ КАРЛИК!!

– Врёшь! – обличает его Фаллос Сапиенс. – Ты Путтипут!

– ТААК... ТАК ТЫ-Ы ПООД... – нервничает Курочка, и заходится: – ПОДСАДНО-О-ОЙ!! ГАД!!

– БЕЙ ГАДА! – вопит товарищ Нинель.

Подсадной бледнеет и падает в обморок, понарошку. Повязка с его тыквы чуток съезжает, и мы видим, как из-под его забинтованного уха отваливается проводок с наушником и миниатюрным микрофоном.

Аббат Фариа наклоняется к микрофону и диктует донесение в Центр:

– Дорогой Карл Двенадцатый! Сражение под Полтавой, слава Богу, проиграно!..

Тут врываются мордатые аллироги в белых балахонах и палят Новенького:

– Унтер-меркадер Путтипут, вы живы?!

Аббат Фариа отпрыгивает в угол тубзика, бьётся башкой о другой потайной люк и проваливается из Антимира в Мир.

– Товарищ унтер-меркадер, вы в порядке?! – трясут аллироги подсадного.

Курочка на нервной почве запевает:

Путтипута ранили

Поо-посреди Германии.

Вместо пули – микрофон,

Поо-подсадным приставили. И-и-Их!

Путтипута закидывают на носилки и уносят, а он нам грозит:

– ЗЗАМОЧУ! В ССОРТИРЕ ПОЙМАЮ – ЗЗАМОЧУ! Э-ЭХ, ЗЗАМОЧУ!

Прибегает доктор Лектор:

– Что происходит?!

Аллироги фискалят:

– Вот, Ганнибал Кондратьич, грёбаные инопланетяне практикум слушателю Школы КГБ по втиранию к ним в доверие сорвали.

Нас с Курочкой, товарищем Нинелем и Абдурахман Мангалом вяжут. А мне кивают на Ось Вселенной и строго-настрого, но уважительно так, предупреждают:

– Никому больше не показывайте!

– Да поод-поод подсадной САМ поод подсматривал! – объясняет Курочка.

Её не слушают, а только втыкают ей, а за ней и нам, в каждую ягодицу по уколу.

И я оказываюсь посреди рая. Голый...

38. Второе изъятое видео

Едва слышный гул двигателей летающей тарелки никому не мешал дремать, но Путтипут не дремал. Внутри своего титанического сверхсознания он всё просматривал и просматривал уничтоженные видеодокументы из архива переименованного КГБ.

Вот, Бадр Патр, довольный собой, входит в кабинет олигатора Беркмана, держа в одной руке хрустальную линейку, а в другой пакет с фотками.

– Нащёл! Нащёл! – с альпийским акцентом восклицает он. – В КаГеБе служьит скромний такой унтер-меркадер Путтипут... Вот, Аврааща, сматры – вот йиво рэзултати измэрэний! А против антропометрии нэ папръёощь! Вот йиво фотки, и вот, характэристика:

...по свидетельству начальства и жены, он тихий, скромный, незаметный. В коллективе никогда не претендует на пальму первенства, лидерство отдаёт более активным и охотно подчиняется...

– Тихушник! Именно такой, вот, мне и нужен! Чтоб мне – МНЕ, МНЕ – охотно подчинялся!

Беркман берёт линейку, внимательно изучает на ней отметку маркером, читает представленные материалы, рассматривает фото, и его физиономия начинает сиять. И он запевает старинную песенку:

Пусть говорят "Он маленького роста",

Пусть говорят "Одет он слишком просто..."

И Беркман на радостях пускается в пляс, продолжая петь:

А он мне нра-авится,

Нра-авится, нра-авится...

А Бадр Патр рассуждает вслух:

– Я панимаю, как из пещэк в дамки пригнуть ... То – щахмати! Но как из унтер-меркадеров, и... на трон?!

– А и слепая лошадь повезёт, коли ааа... зрячий возом управляет. Мы академию наук на него пахать заставим. И по быдлопулированию докторов наук приставим! Впрочем, хватит всего пары PR-асов. Ты их знаешь,– это доктор Глеббельс, и его коллега Стржемббельс.

Бадр Патр припоминает:

– Стржемббельс ета тот, щто...

– ...на одних подмётках, да семи царям служил.

– Ай, Аврааща, гэнацвале, маладэц! И Глеббельса я тожьже помню: он диссидентов, в сваё врэмя, КаГеБе сдавал...

– ...и правду скажет только в день Касьяна. Ему дай семерых – всех до смерти заврёт!

– Такие падхадъящие рэбъята! Тибэ асталасъ Алканавта Ёлкина угаварыть.

– Знаешь, друг мой, ааа, нет такой вершины, на которую б не смог взобраться груженый золотом осёл...

– А бидлы нэ дагадаютца, щто ми их дурим?

– Для этого у нас есть пропаганда – средство внушить быдлам, что строй, при котором они полу-живут-полу-существуют, не олигархия, а демократия. Разумеется, пропаганда стоит миллионы баксов... зато инвестору возвращается миллиард.

– Уа! Тисяча працентав – ета прибиль!

39. Посреди рая

Я в самом сердце рая... голый... перед ветвями древа, обращенного, почему-то... кроной вниз! Его ствол произрастает с неба, и корни питаются слоновой костью облаков. Пышная крона – вся в дивных живых цветах всех мыслимых оттенков – лавандовых, карминовых, пунцовых, персиковых, сиреневых, ванильных, коралловых, тыквенных, васильковых... Любой цветок тут же образует завязь, спешащую налиться в зрелый плод.

Ещё шаг, и крона уже затеняет разум: каждый цветок здесь... дева! Цветы-девы, девы-цветы дремлют на ветвях. Лепесткам безмятежных лотосов подобны плечи, локти, кисти рук, ступни, колени. Разнообразие форм, тонов, оттенков, ароматов кем-то нарочно создано, чтоб затмевать рассудок. Ими невольно увлекается естество.

С ветви смоковницы срываю фиговый листок и озадачиваюсь – чем бы таким его себе приладить?

Девы-цветы превращаются на глазах в девы-ягоды, девы-фрукты. Их магнетизм беспокоит сердце, губы и язык.

– Это... Древо Жизни?!

Неведомый, недоступный взору, собеседник поправляет:

– Нет. Древо Познания Добра и Зла.

– Зло и Добро зреют на плодоножках, будто груши?!

– Хватать всё, что попало, не спеши. Ищи СВОЁ, в помощники взяв терпение и разум...

– Легко сказать! Тут разум напрочь сносит!

Голос стихает, растворяясь в буйстве райский кущ. А за моей спиной, будто скользя в траве, приближается шипенье. Раздвоенным ядовитым языком, облизывая наливающихся соком дев, змей шепчет:

– Благоухают грушшки, яблочки розовощёки, бархатистокож персик, ароматны манго, шшоколадной спелости хурма...

Змей указывает хвостом:

– Эту зовут Лилит. Хочешшь? А эту – Ева. Нравится? Рви прямо с ветки! Вот, зреют Андромахи, Клитемнестры. Тут Эвридики, Эсмеральды, Мессалины. Есть Ксантиппы, есть Кассандры, Мелюзины, Иродиады, Саломеи и Медеи... Во множестве тут поспевают Анны, Тамары, Гали, Маши, Даши, Жанны... Имена их совершшенно не важны. Важно их призванье: все они – учителя!

– Любви?!

Змей усмехается:

– Что-что, а по этой части они мнят себя профессорами! Любовь... Яд в сладостях дают вкушшать наивным. Глупцам слюнявым она кажется добром, волшшебным и бесценным даром Неба. Вскоре же, дар богов – как конь еловый, чреватый сотнею вооружённых до зубов данайцев – начнёт за разом раз жеребиться очередным из зол. Марины и Карины, Веры, Леры, Поли, Оли – учителя другого. А предмет их – боль. Вступая в жизнь, каждый поступает в шшколу боли. Радуешшься цветку, но в завязи под ним раньшше уже завёлся червь. Неважно, что ты с дерева срываешшь – цветок, иль спелый фрукт. Или поднимаешшь плод, шшмякнувшийся пред тобою на дорогу, перезрелый. Может, и не умрешь – зато отравишшь жизнь свою надолго, вынужденно глотая омерзительную гадость. Ты не живот себе расстроишшь – сердце разобьешшь. Душша проявится, как главный орган боли...

– Капец!

– Страшшно?! Ну, так топай в монастырь! Глупец проскачет под чудесным Древом жизнь. С ветки на ветку пропрыгает жизнь свою, без остатка, обезьяна...

– А мудрец?

– Достигшший мудрости, удалится, без оглядки, прочь...

Слышатся приближающиеся голоса, и змей умолкает.

Один из голосов узнаю сразу – это Дандан-Шардам. Другой, по-моему, принадлежит Председателю Земного Шара. Да, это Даниил и Велимир. Мне слышны обрывки их беседы:

– Богов, когда они создавали тела гуманоидов, интересовали два органа: половой и мыслительный. Первый – для бесконечной репликации мыслительных и половых органов в новых поколениях, а мыслительный для божественных проявлений духа на неисповедимых божественных путях...

Они увлечены духовной дружбой – блаженные обитатели рая, созданные из материала, предназначенного для гениев. Сквозь олово набежавших туч гремит голосище Председателя Земного Шара. Стихами он омывает одряхлевший грязный мир, а новый, блистающий – молниями строф ваяет.

– В ДАМСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ЗАХОТЕЛОСЬ?!

Это на них орут аллироги.

Это из рая я выпал на железную койку с жёсткими ремнями для фиксации конечностей.

40. PR-асы

Двигателей летающей тарелки почти не слышно, а сон нейдёт. Путтипуту захотелось отвлечься от воспоминаний об олигаторе Аврааме Беркмане, приставившем к нему PR-асов Глеббельса и Стржемббельса, от мыслей о Франции, с её коньяком и Нострадамусом, о замужней астрологине из шоу «Давай-ка женимся», о неуничтожимой «Стене плача», которую необходимо во что бы то ни стало – до последнего скрывать от быдл.

Лучшим средством спасения от роящихся мыслей для Путтипута всегда была работа – обычная бумажная рутина. Он глянул на часы – уже заполночь – и нажал светло-коричневую кнопку вызова PR-асов. Через шесть секунд оба доктора предстали перед ним навытяжку, с рабочими папками подмышку – на всякий случай. За семнадцать лет политического шаманства они изучили шефа, и знали, что всякий раз, когда он открывал папку с любыми бумагами, его – с ног до головы – окатывало, будто сладкой пеной, чувство Вершителя Судеб планеты.

– Вам тоже не спится, коллеги? – участливо спросил докторов Путтипут.

– ТА-А-АК ТОЧНО, ТОВАРИЩ ВЕРХОВНЫЙ! – рапортовали PR-асы, вжимая изо всех сил ногти себе в ладони, чтобы только не раззеваться до потери сознания и не клюкнуться носом об титановый пол.

– Командный дух! – поощрительно отметил Путтипут. И предложил: – Заглянем в будущее!

"Самое время!" – мысленно порадовались доктора.

– Что год грядущий нам готовит? – спросил Путтипут.

Доктора не стали посылать шефа к Нострадамусу, ни уточнять: "В каком смысле", а пробубнили сонно:

– ЮНЕСКО объявила этот год "Годом литературы".

Рука Путтипута скользнула к кобуре. Не только при слове "коньяк" он хватался за пистолет. "Тёрки" с литературой у него начались ещё в школе, когда на вопрос училки: "Кто твой любимый литературный герой?", юный Путтипут ответил: "Поручик Ржевский". Училка, предвкушая триумф Просвещения над Тьмой Невежества, велела назвать автора. Юный Путтипут мог рассказать стопятьсот анекдотов про бравого поручика – и как тот скакал с Наташей Ростовой, без лошади, и как строчил с Анкой-пулемётчицей, без пулемёта, а вот, автора произведения, как назло, позабыл, и назвать не мог...

Сейчас Путтипут вернулся к своим баранам.

– А прошлый год, эти, из ЮНЕСКО, каким объявляли?

– Годом культуры, Вадим Вадимыч.

Путтипут возмутился:

– Всё для интеллиганов! Всё про интеллиганов! А когда будет "Год СС"?! Я имею в виду "Год спец. служб"?! Когда будет "Год спецподразделений"?!

Доктора переглянулись.

– НЕ МОГЁМ ЗНАТЬ, ТОВАРИЩ ВЕРХОВНЫЙ!

– Так, может, всё-таки, "Год спецслужб"?!

– Вадим Вадимыч, – стал возражать доктор Глеббельс, – пока существует дурдонская литература, всемирно признанная великой...

– Да щас никто ничего, длиннее sms, не читает! – не успокаивался Путтипут. – На что она, литература?!

В Школе КГБ его учили, что литература – это моральные конвульсии сраных интеллиганов.

"Заменить литературу фанфарами и барабанной дробью!" – вздохнул про себя Путтипут. А вслух спросил:

– Вот, зачем быдлам литература? Книжек – один хрен – не читают. Им интереснее – политура. Она хоть с ног валит – какое-никакое, развлечение.

Доктора Глеббельса осенило:

– Может, быдлам про книжки на сопоставимых примерах втирать? Эта книга по крепости соответствует водочке, а та – портвешку...

– ...эта – книжка-спиртяжка, – подъелдыкнул доктор Стржемббельс, – а та, как пивко...

Доктор Глеббельс достал из подмышки папку.

– Вот, Вадим Вадимыч, перечень предлагаемых мероприятий по случаю Года литературы. Можно провести съезд вменяемых писателей...

– ...а в центре столицы, – подъелдыкнул доктор Стржемббельс, – установить и торжественно открыть памятник поэтической проститутке.

– Девиз предстоящему году мы уже подобрали: "Если бы не было семнадцати лет правления Путтипута, мы бы не говорили о будущем литературы. Мы бы говорили, почему писатели пьют водку".

– Хороший девиз! – одобрил Путтипут. – Кто сочинил?

– Голем Маразов, партфункционер.

– Представить к ордену "За путтипутство"!

– ЙЕСТЬ! Вадим Вадимыч, вот тезисы вашего выступления на съезде пи...

Путтипут отстранил листок с тезисами, и спросил:

– Список писателей составили?

– Живых? Так точно! Вот список "Союза графоманов": литературные павлики морозовы, графомано-акыны словесности – Вальдемар Копролюбов, Максим Пулемётов, Михалка Зазнайков, ну и разные там – Калдеев, Пепермалдеев, Котвмешкян...

– Кто это, Котвмешкян?! – резко перебил Путтипут.

– Мы пока не читали... – извиняющимся тоном пробормотал доктор Глеббельс.

– А быдлы налоги на вас, PR-асов, платят, на кой?! – нахмурился Путтипут.

– ЧТОБЫ МЫ КНИЖКИ ЧИТАЛИ И ВАМ ПЕРЕСКАЗЫВАЛИ! – хором отчеканили доктора.

– Дожили! Котвмешкян! – возмутился Путтипут. – Перевелись, что ли, эти... Толстые?!

– НИКАК НЕТ, ВАДИМ ВАДИМЫЧ, ТОЛСТЫЕ НЕ ПЕРЕВЕЛИСЬ! – хором рапортовали доктора.

– Лев-то Толстой, – заметил доктор Глеббельс, – плодовитее всех оказался – в смысле потомства...

– ...в смысле отпрысков! – подъедыкнул доктор Стржемббельс. – Дело Толстого Льва продолжают Толстые кошки, Толстые мышки, Толстые бабки, Толстые репки...

Путтипут прищурился:

– "Войну и мир", который из них написал?

– Толстой Лев. А ещё написал "Воскресенье"..

– А Толстой Репка, что написал?

– Обложку для "Воскресенья"... – ответил доктор Глеббельс.

– ...новую! – подъелдыкнул доктор Стржемббельс.

– Как это?! – вытаращился Путтипут.

– Снял обложку с "Воскресенья" Толстого Льва, свою фотку в коленкор вклеил, вензелями золотыми покрыл, и до того добротно вышло, что по зомбоящику быдлам эту обложку показывают, а они умиляются.

– Хав быдл! – одобрительно взмахнул ладонью Путтипут.

– БЫДЛ ХАВ! – хором ответили доктора.

– Присвоить Толстому Репке звание "Заслуженный Быдловод Дурдониса"! И думским боярином назначить!

– Йесть!

Путтипут вдруг впал в задумчивость, покачал кумекалкой, ткнул в список ещё живых писателей и возмущённо спросил:

– А вообще... кто им дал право писать?!

Доктора виновато переглянулись и ответили хором:

– Те, кто не обязан их читать.

Путтипут кивнул на текст тезисов своего выступления на предстоящем съезде и велел:

– Озвучьте!

Доктор Стржемббельс кашлянул пару раз для важности и зачитал:

Уважаемые делегаты Съезда писателей!

Буду краток. В чём причина того, что за последние десятилетия так и не появились современные "Война и мир", "Поднятая целина", "Подвиг разведчика"? Это что, отсутствие талантов? Или объективные условия жизни? В наши дни никто уже вам не диктует, о чём писать и как писать.

(аплодисменты)

Если диктуют, то вы, пожалуйста, скажите, кто и что диктует. Я разберусь.

(продолжительные аплодисменты)

Ушли в прошлое цензура и госмонополия на печатное слово. Если не так, вы тоже мне об этом скажите. Переименованное КГБ разберётся.

(бурные продолжительные аплодисменты)

Однако свобода не породила великой литературы, а только привела к расколу... Вы, писатели, конечно, не дрова колете. Но щепки-то летят! Вот, вы любите поговорку "Написано пером, не вырубишь топором". Однако, не забывайте и другую: "Чего не вырубишь топором – вырубишь ледорубом". Как завещал товарищ Рамон Меркадер, Memento, как говорится, mori.

Успехов, товарищи!

(бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации)

– Всё так, – сказал Путтипут. – Но не хватает чего-то...

– ...эпического?! – подсказал доктор Глеббельс.

– ...патетического?! – подъелдыкнул доктор Стржемббельс.

– Велико... – кивнул Путтипут, – ...величественного!

– Вашевеличественного! – подъелдыкнул доктор Стржемббельс.

– Вадим Вадимыч, можно так: "У нас, на Дурдонисе, всё большое. Поэт на Дурдонисе – больше чем поэт"...

– А уж ца-а-арь... – подъелдыкнул доктор Стржемббельс, – так он и вовсе – БОГ!

Путтипут кивнул:

– И правда, не хватает чего-то этакого... эпопепического.

– "Сага о Путтипуте"! – предложил доктор Глеббельс.

– "Эпопея о Путтипуте"! – подъелдыкнул доктор Стржемббельс. И скреативил: – "Оле Лукое планетарного масштаба"!

– Вадим Вадимыч, – развил креатив доктор Глеббельс, – а что если, в честь "Года Литературы", книгу написать вам? Вот, у Каддафи была "Зелёная книга"...

– ... а у туркменбаши – "Рухнама", – подъелдыкнул доктор Стржемббельс.

– А моя будет, какая? – угрюмо огрызнулся Путтипут: – "Серая"? "Бурая"? Дурдонбаши – "Путнама"?

– Ну, там, "Евангелие от Путтипута"... – предложил Глеббельс.

– Вы же – князь над Апостолами... – подъелдыкнул Стржемббельс.

Путтипут махнул рукой, доктора поклонились и удалились. Он опустил веки, жаждая уже, наконец, отключиться от всего и вся. Но, не тут-то было: в его кумекалке самочинно включился зловредный "видик", и стал прокручивать видео, которое он, Путтипут, получив семнадцать лет назад неограниченную власть над всем и вся, изъял из архивов переименованного КГБ и лично уничтожил. Этот документ, оказывается, хранился теперь в Хрониках Акаши.

Авраам Беркман, нанимая докторов Глеббельса и Стржемббельса политпромоутерами к тогда ещё никому не известному Путтипуту, экзаменовал обоих PR-асов:

– Что, для вас, правда?

– ВСЁ, ЧТО ПОМОГАЕТ ПОБЕДИТЬ!

– Главная ваша задача?

– УБЕДИТЬ БЫДЛ, ЧТО КЕРОСИНОВАЯ ЛАМПА – ЭТО СОЛНЦЕ!

41. Забавы самки-аллирога

– Яйцетрясение умеренное... Яйцетрясение пульсирующее...

После случая с Кыштымским карликом и путешествия в рай, меня возвращают обратно в общую палату.

Курочка Ряба встречает у порога и квохчет:

– А товарищу Нинелю прокоо-коо прокололи курс "правдамицина". Все сто укоо-колов – и в одну и ту же поо-половину поо-поо...

– Ай, как это больно! – сочувственно восклицает Принцесса Датская.

– Поо-после тридцать пятого укола, он сознался, что никакоо-кой он не "товарищ", не "Нинель"!

– А КТО?! – удивляется Папа Хэм.

– На первый взгляд, вроде, он "Нинель", – говорит Дельфийский Оракул, – только в Антимире же всё наоборот. Вот, и он, если наоборот – беглый муммий-Ленин.

– Он зомби-мана! – кричит космический хачик, не своим голосом. – Па зомбивизиру паказивали!

– Ктоо-кто зомбивизор смотрит, тот сам зомби-мана! – замечает Курочка. – А я-то всё думаю, коо-кого он мне напоо-поминает!

– Я картину видел, – вспоминает Трёхфаллый, – там Ленин голой задницей на стуле сидит, а половина задницы у него раздулась, как арбуз.

– Где это ты такоо-кое мог видеть?!

– На Кипре. Когда мы с Дзариком работали в борделе, у нас по кельям картины разные висели... Я тоже удивлялся, чего это муммий-Ленина нарисовали с голой...

– ...поо-поо-поо... – Курочка хочет что-то сказать, но не успевает: дверь распахивается, аллироги вталкивают в палату товарища Нинеля.

И он без порток. Рукава гуманоидариумной рубахи особого покроя завязаны у него на груди, а голая задница раздута от уколов, как арбуз.

Курочка квохчет:

– Коо-коо колись, давай, фамилия твоя, поо по-правде, как?!

– Бланк, – глазом не моргнув, отвечает товарищ Нинель.

– Токо не лги! – рычит на него Синяя Борода.

– Бланк! – настаивает товарищ Нинель. – Истинно, истинно говогю вам: Бланк!

– А муммий-Ленин, тогда, ктоо-кто-кто?! – вытягивает шею Курочка.

– Товагищи! По жизни я – муммий-Ленин, а по матушке – Бланк. У нас же всё по матушке считается.

– Муммий-Ленин, говоришь? – хлопает крыльями Курочка, и заходится: – А ну, коо-коо колись: скоо-ко ты душ загубил?! Какоо-кое злодеяние на этом свете ещё совершить ты не поо-поо не поспел?!

Принцесса Датская толкает муммий-Ленина на привинченный к полу табурет:

– Садись, гад!

– Спасибо, я постою! – отказывается муммий-Ленин, потирая обколотую задницу и кряхтя.

– Садись, давай, как на той картине! – оживляется Трёхфаллый. – Садись, голой задницей к зрителям, к нам!

– Отвянь, извгащенец! – огрызается муммий-Ленин.

– Коо-кому ты поо-позировал? Коо-колись! – спрашивает Курочка.

– Сальвадогу Сальвадоговичу Дали... – бормочет муммий-Ленин.

– ОТ-БОООЙ! – командуют аллироги.

Свет выключают и палату запирают. Вот, теперь я могу перестелить свою постель с койки на пол – под койку.

– Сюмащедчий! – крутит на меня пальцем у виска космический хачик.

– А ты – коо-коо козёл! – ругается на него Курочка.

– Кагда Дурдоныс станэт савсэм хачикянской планэтой, твой фамилий будыт Закозлаотвечян! – грозит Курочке Хачик-пришелец.

Дальше не слышу, потому что засыпаю, не успев донести голову до подушки.

Среди ночи Абдурахман Мангала, и нас с Курочкой, кто-то осторожно будит:

– Амритянин, просыпайся!... Только ти-и-хо!

Это молодая самка-аллирог Ада. Она нас поднимает, выводит из палаты в процедурную. Там запирает изнутри дверь, включает настольную лампу и гасит верхний свет. Свой белый балахон она, на всякий случай, не снимает, а лишь расстёгивает три пуговицы снизу, и стаскивает со своих пышных инопланетянских бёдер тонкой лоскуток прозрачной ткани, вроде кружев. И смотрит мне в глаза пару мгновений. Обеими руками, сквозь мою пижаму, она хватает хранимую мной Ось Вселенной и спрашивает:

– Амритянин, а у вас в Антимире вы, как любовью занимаетесь?

– Любовью мы не занимаемся, а соединяемся. Соединяем любовью души. А затем тела.

Тут Курочка ка-ак заквохчет:

– А коо-когда голодно, поо-порадуешься хоть какоо-коой пище!

Ноздри инопланетянки вздрагивают, губы дрожат, и рот с яхонтами зубок открывается широко и хищно. Она срывает с меня пижамные штаны и вгрызается в Абдурахман-Мангала, не то желая им поужинать, не то испытать об него прочность своих клыков. И это реально больно!

– ЭТО НЕ МОРКОО-КОО-КОВКА! – вопит Курочка, колотя крыльями по голове меня, почему-то, вместо Ады. – ЭТО НЕ КУКУРУЗНЫЙ ПОО-ПОЧАТОК, ЕДРЁНА КОО-КОЧЕРЫЖКА! ПОО-ПОЛЕГЧЕ, ТЫ, ИНОПЛАНЕТНАЯ КОО-КОБЫЛА!

Ада Рябу не слушает, а принимается заглатывать Абдурахман-Мангала в пищевод всё глубже, глубже, стремясь, должно быть, затащить к себе в желудок.

И вдруг, на одно мгновение, Ада, как будто, чуть-чуть отпускает Ось Вселенной. Абдурахман-Мангал делает рывок назад, пытаясь вырваться из глотки инопланетянки. И я, вместе с Осью, рвусь назад. Не тут-то было! Эту приостановку Ада сделала нарочно. Она опережает нас, и успевает снова ринуться вперёд. И повторяет свой бросок с заглатыванием Оси в пищевод сто, двести, триста раз подряд.

– Да тебе толькоо-коо в цирке выступать с таким аттракционом! – возмущается Курочка.

Самка-аллирог ответить Рябе не может: её язык и нёбо, и гребёнки зубов бороздят сейчас вдоль Оси Вселенной, а Маятники Вселенной бьются о тонкий и изящный инопланетянкин подбородок.

Ада доводит себя до крупной дрожи, а затем и до бешеного колотуна, и это передаётся нам с Курочкой. Белая шапочка слетает с её головы и в полумраке процедурной кажется пятном снега на земле. А по плечам Ады разлетается волна длинных густых светло-каштановых, благоухающих иной природою, волос. Инопланетянка вдруг замирает, и... решается выпустить Ось Вселенной из острых зубок. Истерзанный укусами, Абдурахман-Мангал счастлив прекращению пытки.

Поднявшись, Ада приближает своё красивое лицо к моим глазам, заглядывает в них так, будто старается рассмотреть что-то в глубине меня. И ласкается мягкой и нежной щекой о мою щетинистую щёку. Она утыкает темя мне в лицо и трётся душистыми волосами.

И стремительно заваливает навзничь на казённый топчан – высокую и широкую смотровую кушетку, превращая её в подобие лошади, а меня – в своё трепетное живое седло. Она победно возносится над Осью Вселенной, будто наездница на стременах, и на мгновение торжествующе замирает, являя нам, с Курочкой, внизу своего нежного белого живота – под опушкой тёмно-каштанового каракуля – тайный влажный бордовый инопланетный ход, источающий аромат пряностей и свежего мяса самки гуманоида.

Лёгкое касание наманикюренных коготков, направляющее Ось Вселенной в тёмную пасть Анти-Вселенной, и-и-и...

– ПФФФ! – очаровательно сложив губки, выдыхает Ада.

Блаженно улыбаясь, амазонка трогается верхом – грациозно, плавно.

– ПФФФ! ПФФФ! ПФФФ! – сквозь ротик трубочкой, забавно выдыхает Ада.

Курочка вдруг обеспокоенно оборачивается к двери и прислушивается. Мне тоже будто слышатся шаги. И бормотание:

– ...был холостой, работал конторщиком...

Совершенно неожиданно, прямо сквозь запертую изнутри дверь, в процедурную проникает лицо Дандан-Шардама. Видя Аду, объезжающую Абдурахман Мангала, он просовывает всю голову и руки до локтей, и радостно хлопает в ладоши:

– Наконец,

наконец

Дева села

на конец!

Ада, почему-то не замечая его, продолжает наслаждаться выездкой на Оси Вселенной.

Дандан, рассуждая вслух, пишет пальцем правой на ладони левой:

– И создал Господь ключи в параллельные и перпендикулярные миры, и приживил их гуманоидам. И миры обрели возможность открываться.

Ада пускается тихой рысью, затем плавно переходит на средний галоп и совсем уже скоро принимается скакать аллюром "три креста". Дандан хлопает в такт подскокам Ады на мне – живом седле:

– Плачь

мясорубка

вскачь!

Возмущённая Курочка выпархивает из теремка:

– Ты поо-посмотри какоо-кой поо-пошляк, поо-похабник!

Она перелетает процедурную и принимается колотить Дандана по кумполу:

– Ты поо-почему здесь?!

– Я не здесь, – отвечает Даня. – Я вездесь!

– Поо-пошёл ты к бую!

Уворачиваясь от Курочки, затылком назад, Дандан, просачивается сквозь запертую дверь обратно в коридор, и нам слышны теперь его удаляющиеся шаги и бормотание:

– ...был холостой, работал конторщиком, но он был особенный...

Ада начинает стонать – сначала тихо, потом громче, и впивается зубами мне в плечо, до стонов приглушая рвущиеся из её груди крики. Она вздрагивает и бьётся, будто от продолжительной серии подземных толчков, а потом сжимается и затихает. Медленно-медленно расслабляется. И победно шепчет:

– Ййессс!!

Делает глубокий вдох, глубокий выдох, наклоняется и... протяжно и нежно целует меня в губы. И неожиданно спрашивает:

– Думаешь, я – блядь?!

Глаза молодой самки-аллирога блестят, будто влагой, недолго – полмгновенья.

Мы с Курочкой молчим, и только гладим её по волосам – густым, шелковистым, покрывающим её мягкие плечи.

– Прости... – говорит она. – Я пока официально в браке. С мужем полтора года как не спим... Он скотина: бабёнки не пропустит ни одной. Что там – бабёнки! Ни одной бабульки! Фальшивые им дарит комплименты, начинает лапать, валит на пол, если рядом нет кровати, и сам бугаина сверху – плюх...

– Откууд-кууд-куда знаешь?! – спрашивает Курочка.

Ада тяжко вздыхает:

– От всех знакомых бабушек и баб.

– Поо-по телеку, давеча, поок-показывали извращенца. Твоего, часом, звать, не Прохор?

– Ф-ф-ф! – выдыхает Ада. – Больше о козле – ни слова!

Я-то, вообще, молчу. Это Ада сама разговоры разговаривает.

– Можно вопрос? – спрашивает Ада. – А ты тогда... у Ганнибал Кондратьича, про "Эликсир Молодости", и всё такое... Это правда?

Киваю.

– Расскажи!

"Вот, хитропоо-поо хитропопая коо-кобыла!" – шепчет Курочка. И говорит Аде:

– Попоо-попоо...

– По попе?! – улыбается Ада, и сама себя шлёпает. Тут же, поняв, смеётся: – А-а-а, в смысле "Попозже"!

– А ты, поок-поок-покажешь акт, по коо-которому нас в гуманоидариум поо-посадили?

– И акт, и два акта, и три. Покажу. Теперь хочу акт по-другому!

В пол мгновения Ада лихо перебрасывает правую ногу над теремком и, развернувшись прямо на Оси Вселенной, оказывается к нам с Курочкой спиной. Наклоняется, подтягивает коленки под живот, подол служебного балахона забрасывает себе на спину, являя свою – инопланетной красоты – белую-пребелую, упитанную околохвостовую часть.

Пьянея от такого зрелища, Курочка Ряба запевает старинную дурдонскую песенку:

– Я поо-поо-помню все твои трещинки,

А-ха, а-ха!

Я разгадала знак "Бескоо-коо

Бесконечность"!..

– А-ХА, А-ХА! – слышится, как из плена медовой Анти-Вселенной подпевает Курочке наш друг Абдурахман Мангал.

Инопланетянка принимается раскачивать свою беломраморную корму взад-вперёд, взад-вперёд, увлекая Маятники Вселенной и нас, с Курочкой Рябой, за собой. Нам приходится подняться и привстать, чтобы удерживать крутые бока Ады, увлёкшейся челночным скольжением вдоль Оси Вселенной.

– Ты мой конь! – шепчет в восторге инопланетянка.

– БУХ! БУХ! – качаются Маятники Вселенной.

– УУХ! УУХ! – вторит им Ось Вселенной.

Что-то начинает меняться внутри нас – что-то начинает нарастать, и это похоже на прилив... на зарождение цунами. Волна поднимается.

– УХ! УХ! УХ!– Ось Вселенной движется энергичнее.

– БУХ! БУХ! БУХ! – Маятники Вселенной раскачиваются сильнее.

Курочка шепчет:

– Зрелище таак-так-так беспоок-поок беспокоит, будто я – жареный петух! Хочу Адку клюнуть! Её надо клюнуть!

Отмахиваюсь от Курочки, и ощущаю, как волна, продолжая подниматься, движется навстречу плотинам в груди и голове, внутри меня. Цунами приближается стремительно, неотвратимо. Давление на плотины возрастает. Гигантская волна близко... И-И-И... ВЗРЫВ ОСИ ВСЕЛЕННОЙ! ПРОРЫВ! Обе плотины сметены. В голове и груди адские водовороты вертят какие-то обломки. Падение с гребня. Низвержение кипящей лавы... Мы с Курочкой низвергаемся, обрушиваемся и утыкаемся носами в благоухающую макушку Ады. Маятники Вселенной теперь легче пустых яичных скорлупок – внутри них космический вакуум. Излучая неведомые неуловимые импульсы, они отправляются в невесомость. Инопланетянка осторожно просовывает к ним изящную кисть своей верхней конечности и бережно накрывает ладонью, чтобы напитать энергией, но они, всё равно, пока легче лепестков ромашки, какие обрывают, гадая, и они легче лепестков сакуры, парящих и кружащихся в весеннем воздухе.

После взрыва Оси, Абдурахман-Мангал по-прежнему находится в Антимире и, хотя признаков жизни не подаёт, мы с Курочкой верим, что он жив.

Ада, насколько ей позволяет поза, подставляет мне щеку для поцелуя, счастливо улыбается и шепчет:

– Нашего друга я от приапизма полечила. Для закрепления надо срочно процедуру повторить!

Она приподнимается на локтях, выгибает спину и шутливо шепчет:

– В медицине это положение называется "коленно-локтевое".

Курочка укоризненно качает гебешком:

– А у нас в деревне такоо-кое поо-положение называется поо по-другому! Да ты сама в курсе...

Желая скорее оживить своего пленника, Ада сжимает стены интимной темницы по всей протяжённости, и делает плавное движение кормой вперёд-назад, но Абдурахман Мангал сейчас полужив, а Маятники Вселенной пока легче целлулоидных шариков для пинг-понга.