Текст книги "Лето мафии"

Автор книги: Э. Дюк Винсент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Глава 4

Я вошел в здание, и на меня тотчас же набросился неистребимый запах чеснока всех предыдущих трапез, приготовленных жильцами по большей части итальянского происхождения. Вдыхая этот аромат, которым пропахли, казалось, даже стены, я поднялся на четвертый этаж и вошел в нашу квартиру, которую мы называли железнодорожным вагоном, расположенную справа, окнами на фасад. На каждом этаже было по четыре квартиры – две на одну сторону, две на другую. Длинная и узкая, наша квартира состояла из гостиной спереди, кухни-столовой в середине и короткого коридора, который вел к двум спальням и ванной. Во многих домах в нашем районе удобства были общие, одни на весь этаж, но в нашем доме каждая квартира имела отдельную ванную. Мы с любовью называли его ночлежка-люкс.

По кипящему на медленном огне кофейнику я понял, что мать отправилась в церковь помогать в подготовке к праздничному вечеру, а отец до сих пор не вернулся. На столе лежала записка.

Джино и Винченцо!

Если голодны, подогрейте макароны. Есть еще салями, и я принесла свежий хлеб. Можете сделать себе бутерброды.

М.

Если мать писала записку, адресованную и отцу, и мне, она всегда подписывала ее одной буквой «М». «М» могло означать и «мама», и «Мики» (уменьшительно-ласкательное от Микелины). Мать считала, что это позволит избежать недоразумений. Она терпеть не могла недоразумения.

Я прошел через красиво обставленную гостиную, где два высоких кресла с надголовниками стояли напротив дивана и кофейного столика в стиле королевы Анны. Пол устилал большой восточный ковер; напротив декоративного камина стоял раздвижной стол в окружении мягких стульев – стулья также были в стиле королевы Анны. Этот стиль любила мать, но отец считал его чересчур женственным для жилой квартиры, поэтому родители пошли на компромисс, поставив в гостиную кожаные кресла. На мой взгляд, результатом были недовольны оба, но у меня хватало ума не заводить об этом разговор.

Окно гостиной было распахнуто настежь, но от этого не было никакого толка. В комнате стоял удушливый зной. Не было даже слабого ветерка, а температура до сих пор держалась выше девяноста. В воздухе стоял запах асфальта. У меня мелькнула мысль, что Сидни, возможно, спасается от жары на пожарной лестнице, и я высунулся в окно. Где-то в доме напротив плакал грудной младенец, по улице в четырех этажах подо мной проехала уборочная машина, но площадка пожарной лестницы перед квартирой Сидни была пуста. У меня за спиной открылась и закрылась дверь. Нырнув обратно, я прошел на кухню. У стола, читая записку, стоял мой отец, Джино Веста.

Отец был высоким и мускулистым. У него были темные, почти черные глаза, квадратный подбородок и прямой как стрела нос, доставшийся мне по наследству. В сочетании это придавало отцу мрачную, опасную красоту. Он родился на Сицилии в начале века и в 1928 году прибыл на остров Эллис. [3]3
  Небольшой остров у южной оконечности Манхэттена, в 1892–1943 годах – главный центр по приему иммигрантов в США.


[Закрыть]Вскоре после этого отец стал членом Семьи Винченто Маньяно, одной из пяти крупнейших преступных группировок Нью-Йорка. Его наставником был Альберт Анастасия, правая рука Маньяно, наверное, самый жестокий убийца за всю историю мафии.

Я тепло поздоровался с отцом:

– Привет, папа!

На отце были консервативный костюм, сорочка и галстук; довершала наряд фетровая шляпа с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади вверх. За исключением белой сорочки вся его одежда была различных оттенков коричневого цвета, дополняющих друг друга. Штиблеты со скругленными мысками были цвета какао. Как всегда, отец выглядел свежим и бодрым. Прочитав записку, он поднял взгляд, улыбнулся, снял шляпу и пиджак. В кобуре под мышкой левой руки у него лежал пистолет 45-го калибра. Положив пиджак и шляпу на стул, отец спросил:

– Винченцо, ты голоден?

У него был мягкий баритон, приправленный умеренным акцентом.

Покачав головой, я достал из холодильника бутылку молока.

– Не-ет. – Перед круглым компрессором в верхней части нашего старенького «Кельвинатора» выстроились в ряд кружки, и я взял пару. – Как прошла поездка?

Сев за стол, отец сказал:

– В Лас-Вегасе еще жарче, чем в Нью-Йорке. Как там живут люди – непостижимая загадка.

– А как «Дезерт инн»? – Я знал, что эта гостиница, открывшаяся в апреле, и была истинной целью поездки.

– Громкая, – сказал отец, показывая на ухо и глаз. – Вот здесь и вот здесь.

– И что ты думаешь?

Отец помолчал, затем своим излюбленным движением задумчиво почесал переносицу указательным пальцем.

– Семьи считают Лас-Вегас новым золотым гусем. – Пожав плечами, он добавил: – Возможно, так оно и есть. – После чего сменил тему: – А ты?

Наполнив кофе две кружки, я сказал:

– Мы сегодня приглядывались к грузовому терминалу Ла-Гуардиа.

– Что-нибудь придумали?

Я покачал головой.

– Все входы и выходы закрыты. Без своего человека в аэропорту не обойтись – а у нас его нет.

Отец отпил кофе.

– Разумно, – заметил он, затем достал из кармана сорочки небольшой белый конверт. Протянув его мне, он сказал: – Наслаждайся.

Отец, как и обещал, достал билеты на Тони Беннета, нашего любимого певца, который должен был выступить во всемирно известном клубе «Копакабана» на Восточной шестидесятой улице. «Копа» принадлежала мафии, и мой отец был в хороших отношениях с одним из теневых владельцев клуба, Фрэнком Костелло. Это в сочетании с тем, что отец Маленького Луи, Луис Антонио-старший, был метрдотелем клуба, гарантировало нам места за лучшим столиком. В конверте было всего четыре билета: Прыгун, которому только исполнилось семнадцать, оставался несовершеннолетним, Бенни не пустили бы в клуб, потому что он был негр, а Рыжий не надел бы костюм даже ради встречи с папой римским. Так что на концерт шли Мальчонка, Луи, Порошок и я.

Признательно улыбнувшись, я сказал:

– Спасибо, папа. Ребята сгорают от нетерпения с тех самых пор, как я их предупредил.

В этот момент в коридор вышел Анджело Мазерелли, застегивая ширинку.

Анджело был помощником моего отца; он заведовал доками Вест-Сайда. При взгляде на Анджело в голову невольно приходила мысль, что он похож на пожарный гидрант с приделанной головой: везде по сорок восемь дюймов – объем груди, талия, бедра. Даже в такую жару на нем был надет пиджак, под которым виднелась белоснежная сорочка. Между спиной и поясом была впихнута кобура с пистолетом 45-го калибра. Несмотря на ослабленный галстук и расстегнутую верхнюю пуговицу сорочки, ворот по-прежнему словно душил Анджело. В целом он являлся взрослой копией Порошка – что было неудивительно, поскольку был его отцом. Анджело еще совсем молодым женился на ревностной католичке, которая ежедневно слушала мессу, по четвергам ходила на заседания религиозного общества «Четки», никогда не ела мяса в пятницу и обладала почти такими же огромными габаритами, как и ее муж. Анджело никогда не ходил в церковь, не имел четок и ел то, что хотел. Он был атеистом, женатым на святой.

– Привет, малыш, – сказал Анджело, застегивая пиджак. – Как дела?

Пожав плечами, я сказал:

– План наведаться в Ла-Гуардиа сдох, зато появились наметки, как тормознуть машину с нелегальным виски.

– Расскажи поподробнее.

– Дело еще в стадии разработки.

Повернувшись к моему отцу, Анджело улыбнулся:

– Этот малый умеет держать язык за зубами. Очень хорошо. Когда за тобой заехать?

– Половина девятого меня устроит, – сказал отец.

– Тогда до встречи… – Открыв дверь, Анджело обернулся и подмигнул мне. – Осторожнее, молчун. Наслаждайся Тони Беннетом.

Помахав рукой, он ушел.

Отец спросил:

– Больше в мое отсутствие ничего не было?

– Ну, я познакомился с соседским мальчишкой.

– С сыном Батчеров… Сидни.

Я опешил.

– Откуда ты его знаешь?

Отец тряхнул головой.

– А я его не знаю. Просто когда я узнал, что в соседней квартире появились новые жильцы, я навел о них справки. Его отец портной. Человек честный. Порядочный. У сына слабое здоровье, так?

– Да. Но Сидни отличный парень. Умный. Он мне понравился.

– Постарайся не оказать на него дурное влияние.

– Договорились.

– Bene. Grazie… [4]4
  Хорошо. Спасибо (итал.).


[Закрыть]

Отец допил кофе, мы поднялись из-за стола, заключили друг друга в abbraccio, [5]5
  Объятия (итал.).


[Закрыть]и я отправился переодеваться.

Глава 5

В половине девятого мы пробрались сквозь плотную толпу, которая, как обычно, выстроилась перед «Копакабаной». Вход был отгорожен десятком бронзовых столбиков, соединенных цепочками, одетыми в красный бархат. Однако вышибала у входа, заметив нас, тотчас же замахал рукой, приглашая нас пройти в начало очереди, и впустил нас в клуб. Как только мы оказались внутри, отец Луи, покинув свое место метрдотеля, поспешил к нам навстречу.

Мне всегда казалось, что внешне Луис Антонио напоминает Адольфа Менжу, [6]6
  Менжу Адольф Жан – американский актер франко-ирландского происхождения, воплощал на экране образы изящных представителей высшего света.


[Закрыть]но только на итальянский лад. Луис Антонио был метрдотелем «Копы», но при этом у него были тесные связи с мафией, и хотя формально он не входил в группу моего отца, они были очень близки.

– Добрый вечер, джентльмены, – встретил он нас изящным поклоном.

– Привет, па! – сказал Луи, возвышающийся над отцом на целую голову.

– Никаких «па», – строго заметил Луис Антонио. – Не роняй мое достоинство!

– Извини, – виновато произнес Луи.

Улыбнувшись, Луис Антонио обвел нас взглядом.

– Привет, мальчики.

Улыбнувшись в ответ, я произнес с деланой строгостью:

– Молодые люди… я требую точности.

Рассмеявшись, Луис сказал:

– Очко засчитано.

Он проводил нас к заказанному столику.

Клуб был набит битком, но поскольку день был рабочий, толпа состояла в основном из туристов, бизнесменов и участников всевозможных съездов и конференций. Нам с Луи уже не раз приходилось бывать в «Копакабане» с нашими отцами, но Мальчонка и Порошок попали сюда впервые, и, пока мы шли к столику у эстрады, они восторженно озирались по сторонам.

Мы уселись, и Луис щелкнул пальцами. Тотчас же подскочил официант, и Луис сказал:

– Обслужишь их в лучшем виде, а счет принесешь мне. Эти… – бросив взгляд на меня, он улыбнулся, – …молодые люди – мои друзья.

Чувствуя себя взрослыми, мы решили отказаться от обычного пива: я заказал виски с содовой, Мальчонка – двойное виски, а Луи вежливо попросил принести бурбон с простой водой – этот рецепт он услышал в одном из фильмов с участием Богарта. Порошок заказал коньяк, потому что это было благородно. Через несколько минут официант принес наш заказ, мы чокнулись и стали пить. Мальчонка, Луи и я не спеша потягивали коктейли, одобрительно кивая, но Порошок, который не пил медленно ничего и никогда, опрокинул коньяк залпом и, поперхнувшись, закашлялся.

Через минуту свет погас, послышалась барабанная дробь, и оркестр исполнил первые такты «Из-за тебя», с первой пластинки Тони Беннета, разошедшейся миллионным тиражом. Публика взорвалась громом аплодисментов, свиста и восторженных криков, и из громкоговорителей послышался торжественный голос ведущего: «Дамы и господа, встречайте Тони Беннета!» Я не предполагал, что такое возможно, но овации стали еще громче, и, наконец, на сцену вышел Тони, взял микрофон и поклонился. Когда публика наконец начала успокаиваться, оркестр снова сыграл вступление к «Из-за тебя» и Тони запел. В течение следующих полутора часов все до одного присутствующие в клубе слушали его как завороженные.

После окончания концерта я встал и направился за сцену. Мой отец договорился о том, что Тони встретится со мной. Он понимал, что в гримерной будет настоящее столпотворение, поэтому я должен был прийти один и взять автографы для остальных ребят. Как и предсказывал отец, гримерная оказалась забита друзьями и знаменитостями, но Тони встретил меня очень любезно и даже поболтал пару минут, подписывая фотографии для ребят и для меня.

Я вышел от него с округленными от восторга глазами, сжимая фотографии, и, заворачивая за угол служебного коридора, столкнулся с шедшей навстречу девушкой. От удара мы оба растянулись на полу, словно марионетки, которым обрезали нити. После неуклюжих взаимных извинений мы улыбнулись, освободились друг от друга и поднялись на ноги. Освещение в коридоре было тусклым, но и его оказалось достаточно, чтобы разглядеть: девушка была сногсшибательно красивой. Пухлые губки, похожие на алые леденцы, ниспадающие до плеч янтарно-золотистые волосы и глаза, голубые как лед, которые оказались чуть ли не на одном уровне с моими глазами. Девушка была высокая, видная, а я был страсть как падок на видных девчонок с тех самых пор, как впервые увидел «Дом бурлеска» Билли Мински. [7]7
  Театр в Нью-Йорке, где были поставлены одни из первых стриптиз-шоу. Театр был закрыт в 1937 году, так что Винни едва ли имел возможность побывать в нем.


[Закрыть]Однако эта девушка была на световые годы впереди всего того, что мне доводилось видеть на сцене Билли. Я сразу же обратил внимание на ее наряд: ныряющий вниз воротник, черные чулки в сетку, высокие шпильки каблуков. Судя по всему, гардеробщица, возраст лет двадцать пять. Внезапно до меня дошло, что девушка пристально смотрит на меня.Мне показалось, она меня оценивает – быть может, даже пытается прикинуть мой возраст– и мне тотчас же стало стыдно за свои восемнадцать лет. Оставалось только надеяться, девушка просто гадает, что я делаю за сценой. Наконец она одарила меня невероятно знойной улыбкой, намекавшей на то, что я произвел благоприятное впечатление, и первая нарушила молчание:

– Очень приятно было налететь на вас.

Я с трудом выдавил:

– И мне… тоже.

Девушка пошла дальше; судя по всему, ей предстояло заступить на смену с девяти вечера до четырех ночи. Не знаю, сколько времени ей потребовалось на то, чтобы так отточить походку, но результат был восхитительным.

Когда девушка скрылась за дверью в глубине коридора, я обратил внимание на блестящий предмет на полу и, нагнувшись, поднял его. Это была зажигалка «Ронсон» с инициалами «Т. Д.»; по-видимому, девушка выронила ее при столкновении. Мне потребовалось десять минут на то, чтобы выяснить, что за инициалами «Т. Д.» скрывается Терри Дворжак, и еще десять, чтобы узнать у Луиса Антонио адрес: Семьдесят шестая улица, за Лексингтон-авеню. Верхний Ист-Сайд… впечатляюще… и на противоположном конце галактики от «Адской кухни».

Когда мы покинули «Копу», было всего половина двенадцатого, и поскольку мы были одеты для выхода, все вчетвером направились в клуб «Боп-Сити», чтобы взглянуть на биг-бэнд Билли Экстайна, после чего заглянули в «Бердлэнд» послушать, как Диззи Гиллеспи выдувает сумасшедшие мелодии из своей загнутой к небу трубы, и лишь затем вернулись домой.

Когда я в пятнадцать минут третьего наконец попал домой, наша квартира напоминала духовку, разогретую для жарки пиццы. Раздевшись до трусов, я выбрался на площадку пожарной лестницы и устроился на матрасе. Сидни сидел на соседней площадке и снова читал при свете фонарика. Огромный том лежал у него на коленях, а сам он был одет так же, как и когда я впервые его увидел: в пижаму и ермолку.

– Привет, Винни, – сказал Сидни, как только я уютно уселся спиной к стене.

Нагнувшись к железным прутьям, я сказал:

– Ты до сих пор не спишь? Времени уже третий час.

– Знаю. Я ждал тебя… сегодня утром ты сказал, что, может быть, посмотришь мои книги.

– Да, но…

– Папа купил мне сегодня новую книгу, – возбужденно произнес Сидни. – Она просто замечательная!

– Сидни, ты или ослепнешь, читая в темноте, или разоришься на батарейках для фонарика.

Пропустив мое замечание мимо ушей, Сидни продолжал:

– Эта книга про Возрождение.

– Вот как?

Наклонившись ко мне, он заговорщическим тоном произнес:

– В ней полно рисунков голых женщин.

– Не шутишь? – сказал я, слегка заинтригованный. – Дай посмотреть.

Включив фонарик, Сидни протянул мне том. Возможно, для него эта книга была новой, но на самом деле она уже много повидала на своем веку. Размером дюймов пятнадцать на двенадцать и толщиной два, она сохранила обтрепанные остатки кожаного переплета, на котором еще виднелись следы золотого тиснения. Несомненно, когда-то эта книга стоила дорого.

– Папа купил ее у своего знакомого в букинистическом магазине на Второй авеню, – объяснил Сидни. – Она стоила целый доллар, но знакомый сбросил десять центов, потому что они с папой ходят в одну синагогу. – Раскрыв ее на развороте с репродукцией Сикстинской капеллы, он с гордостью объявил: – Микеланджело!

– Невероятно! – восхищенно произнес я. – Мой старик говорит, что однажды видел ее своими собственными глазами. Говорят, Микеланджело потребовалось много лет, чтобы написать все это.

Сидни кивнул. Его фонарик мигнул; батарейки уже садились. Он закрыл книгу.

– Если хочешь, завтра я покажу тебе еще, а потом можно будет сходить в библиотеку.

В его голосе прозвучало столько надежды, что я вынужден был задуматься. Определенно, меня тянуло к этому пареньку, и, определенно, в будущем он мог оказаться очень полезен. К тому же Сидни мне просто нравился. В нем было что-то от беспризорного щенка, подобранного на улице, с которым нельзя расстаться. Какого черта, подумал я.

– Завтра я весь день занят. Но… может быть, в пятницу?..

– Правда?

– Правда, – подтвердил я.

– Здорово! Когда?

– Не знаю… наверное, утром. Часов в десять-одиннадцать. А теперь давай немного выспимся.

Перевернувшись на бок, я закрыл глаза.

Через какое-то время Сидни тихо окликнул:

– Винни?..

– Да…

– Спасибо за то, что вернул ермолку.

– Не стоит.

– Нет, стоит… Спокойной ночи, Винни.

– Спокойной ночи, Сидни.

Именно в ту ночь я впервые решил пойти вместе с Сидни в библиотеку – именно та ночь изменила все.

Глава 6

На следующий день я отправился «на дело», одевшись так, чтобы произвести впечатление: серые габардиновые брюки, черная шелковая рубашка и начищенные до блеска черные штиблеты. Приехав в Верхний Ист-Сайд на такси, я ровно в час дня подошел к двери квартиры Терри Дворжак на шестом этаже с найденной зажигалкой, скрытыми мотивами и большими надеждами. Я понимал, что Терри, скорее всего, легла спать в лучшем случае около пяти, поэтому сознательно дал ей восемь часов сна, прежде чем нажал кнопку звонка. Меня удивил мелодичный перезвон первых восьми нот «Все мысли о Джорджии», но еще больше – то, что несколько мгновений спустя дверь отворилась. Терри была в темно-синих обтягивающих шортах, белой шелковой блузке и теннисных туфлях. Если такое только возможно, она выглядела еще более сексуальной, чем в чулках в сетку и туфлях на шпильках. Все утро я готовил несколько вступительных фраз, но все они бесследно испарились, как только Терри окинула меня взглядом с головы до ног и сверкнула улыбкой. Время, казалось, остановилось до тех пор, пока она наконец не сказала:

– Привет…

У нее был мягкий, живой южный говор с растянутыми гласными, так что получилось что-то вроде «при-иве-е-ет». С закрытыми глазами ее можно было принять за знаменитую актрису и певицу Дину Шор.

В тот миг лучшим, на что я был способен, оказалось простое: «Привет». Я застенчиво протянул зажигалку.

Приняв ее, Терри сказала:

– Спасибо… я думала, что потеряла ее…

– Я подобрал ее в коридоре, – выдавил я, а затем добавил, хотя в этом не было никакой необходимости: – Там, где мы упали.

Прыснув при воспоминании о нашем столкновении, Терри сунула зажигалку в задний карман шорт. «Странно, – подумал я, – кажется, она нисколько не удивлена моему приходу».

– Я как раз собиралась выйти и где-нибудь перекусить, – сказала Терри, а затем, подняв бровь, добавила: – Не желаете присоединиться?

– Конечно, – пробормотал я, помимо воли улыбаясь так, словно выиграл миллион долларов.

– Я только возьму сумочку, – сказала Терри и скрылась в спальне.

Оглядевшись вокруг, я увидел типичную однокомнатную квартиру Верхнего Ист-Сайда… просторную, красиво обставленную, дорогую. Цветовая палитра состояла из черного и белого: диван и кресла черные, кофейный, журнальный и обеденный столы из черного дерева, белый ковер от стены до стены, в котором нога утопала по щиколотку. И в довершение к этому – обилие зеркал. В целом гостиная напоминала декорации из фильма «Худой», в которых Уильям Пауэлл и Мирна Лой потягивали мартини из хрустальных стаканов. Не вызывало сомнений, что девушка, живущая здесь, зарабатывала серьезные деньги.

Вернувшись с сумочкой, Терри отвела меня в небольшое кафе на Третьей авеню. За поздним завтраком мы осторожно перепробовали все темы, которые обсуждают два человека, испытывающие влечение друг к другу: прошлое, чувства, мысли, устремления. И за весь разговор наша разница в возрасте никак не проявилась.

Я узнал, что Терри – дочь бакалейщика из Браунсуика, штат Джорджия, что сразу после окончания средней школы она добралась на попутных машинах до Большого яблока. [8]8
  Распространенное прозвище Нью-Йорка.


[Закрыть]Ей хотелось «попасть на Бродвей» – в любом качестве. Мюзикл, комедия, драма, ревю – неважно. Хор, кордебалет или просто роль без слов – Терри была готова на все. Роли ей доставались в спектаклях, которые держались на сцене недолго, а между ними случались долгие перерывы, и все же кое-что у нее было, и каждый раз она отсылала в браунсуикскую газету фотографию труппы в качестве доказательства, что ей удалось стать актрисой. В длительные промежутки между игрой на сцене Терри подрабатывала моделью, официанткой, продавщицей и в конце концов устроилась гардеробщицей в знаменитый на весь мир клуб «Копакабана», где и стала получать прилично.

«Копа» принадлежала мафии, и крутые ребята любили похвастаться пухлой пачкой банкнот перед «тремя В»: Видными, Восхитительными и светловолосыми. Терри принадлежала ко всем трем категориям, и в свои двадцать девять лет она находилась на вершине могущества. На мой взгляд, она была чем-то похожа на актрису Лану Тернер – но только была выше, значительно выше, пять футов девять дюймов без каблуков, а в них и вовсе шесть футов. Терри выглядела недоступной, но, как она сказала, ей до сих пор постоянно приходилось уворачиваться от похотливых рук крутых ребят, которые стремились запихнуть несколько банкнот в опасно ныряющий вырез декольте.

Потом я заметил, что Дворжак – фамилия довольно необычная. Рассмеявшись, Терри сказала, что все знакомые спрашивали ее, не родственница ли она того самого композитора. Это раздражало ее, поэтому она в конце концов разыскала того самого Дворжака, узнала, что он из Чехословакии, что звали его Антон и что он очень знаменитый. Прыснув, Терри добавила, что отныне она всем говорит, что они дальние родственники. Судя по всему, в крошечном изолированном мирке родного городка Терри слава имела огромное значение – даже если на самом деле она была фальшивой, отраженной от славы несуществующего родственника.

Мы продолжали разговаривать по пути к Центральному парку и затем во время прогулки вокруг озера. В пять часов мы прошли через зоопарк и съели на двоих огромный сухой кренделек с горчицей, купленный у торговца с тележкой… Волшебство.

В шесть часов мы поднялись к Терри домой.

В семь она уложила меня к себе в кровать.

Снова волшебство.

К восемнадцати я уже успел переспать с достаточным числом девчонок, но это была женщина – животное совсем другой породы… что как нельзя лучше описывало сексуальный аппетит Терри. В восемь часов мы все еще были в кровати, блестя от пота, следствия непрерывных занятий тем, что Терри называла «любовными утехами», но мне больше напоминало сражение. Кондиционеры переставали справляться со своими обязанностями после того, как на город опускалась девяностоградусная жара; а против дополнительного тепла вожделения они оказывались просто бессильны. Скомкав простыню, я вытер мокрое лицо.

Рассмеявшись, Терри скользнула мне по щеке губами и встала с кровати.

– Мой сладкий, мне пора одеваться на работу.

– Хорошо, ^;– согласился я. – Я тоже пойду.

Она ушла в ванную, откуда послышался шум душа. Я тоже встал с кровати и начал одеваться. Когда я закончил, Терри вышла из ванной в халате и проводила меня до двери.

– Отличный день, – сказал я.

– Замечательный, – согласилась Терри.

Открыв дверь, я спросил:

– Завтра?

– Позвони, мой сладкий.

– Договорились.

Перегнувшись через порог, Терри поцеловала меня, и я увидел ее сногсшибательную улыбку в третий раз за день. Подмигнув, она закрыла дверь. У меня было такое ощущение, словно я через искривление пространства попал в рай.

В девять вечера я заскочил к Бенни и застал его гоняющим шары с Рыжим и Мальчонкой. Прыгун ушел домой, Луи читал журнал, а Порошок сидел за пианолой, выколачивая из клавиш «Артистический ритм» Стэна Кентона.

При моем появлении Луи оторвался от журнала и спросил:

– Где ты пропадал весь день?

Порошок оставил в покое пианолу, а Бенни, Рыжий и Мальчонка положили кии на стол и выстроились передо мной.

– Мне пришлось вернуть зажигалку, которую я нашел вчера вечером.

Изогнув бровь, Луи недоверчиво спросил:

– И на это ушел весь день? Где обитает эта гардеробщица – в Буффало?

– Мы сходили погулять в парк, – оправдываясь, сказал я.

Мне хотелось защитить Терри, но ребята сразу же что-то заподозрили.

– Да… вот как?.. – сказал Мальчонка, вращая открытой ладонью, показывая этим, что он ждет продолжения.

– А потом перекусили, – пожав плечами, сказал я.

– Значит… – широко улыбнулся Порошок, – вот что у нас есть… возвращенная зажигалка, прогулка в парке, легкий ужин… и все это на протяжении восьми часов в обществе самой соблазнительной девчонки на свете!

Фыркнув, он посмотрел на ребят.

Луи, растянув рот в широкой улыбке, обнажившей ровные зубы, выпучил глаза и произнес голосом Берта Ланкастера:

– Порошок, мальчик мой, у тебя на уме одна только грязь! Да-да, повторяю – одна только грязь!

С восхищением посмотрев на меня, Бенни выпалил:

– Я восхищен! А я ведь даже не видел эту кралю!

– Ладно, хватит об этом, – не выдержал я.

– Это все, что ты хочешь нам сказать? – возразил Мальчонка.

– Да, – решительно произнес я. – Пора пожрать и завалиться дрыхнуть.

Встав, я вышел, оставив ребят гадать, что же было на самом деле. Увы, их догадки соответствовали истине.