Текст книги "Лето мафии"

Автор книги: Э. Дюк Винсент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Глава 21

Домой я попал только около четырех утра. Открыв входную дверь, я тотчас же уловил в воздухе отчетливый аромат сигары «Динаполи». Эти знаменитые итальянские «разрыватели легких» были тонкими с обеих концов и толстыми посредине. Истинные любители разрезали их пополам и раскуривали с толстого конца. В безветренную погоду дым «Динаполи» можно было учуять за целый квартал. Увидев в затемненной гостиной тусклый красный кончик сигары, я понял, что отец дожидался моего возвращения.

Он встретил меня:

– Ну… все прошло хорошо?

– Мы достали тридцать ящиков, – подтвердил я.

Отец сидел в кресле с высоким подголовником, в сорочке с закатанными рукавами; узел галстука был ослаблен. Пистолет 45-го калибра лежал на столике рядом с креслом.

– Все прошло гладко? – спросил отец, попыхивая сигарой.

– Было кое-что… двое дядьев Рыжего – те, что служат в полиции, – около половины одиннадцатого заявились на склад. Это не их район.

Мой отец знал, кто такие дядья Рыжего, и знал, что они нечисты на руку.

– Джи-джи… – Не вопрос, категоричное утверждение.

– Мы тоже об этом подумали. Вполне возможно.

– Другого объяснения быть не может. Они работают в отделе нравов в Восемнадцатом округе. Оба куплены Дженовезе, а Дженовезе хозяин Джи-джи. Он пытался вас подставить – уже во второй раз!

Я пожал плечами.

– У него ничего не получилось.

– Не получилось, – согласился отец. Почесав указательным пальцем переносицу, он задумался, затем сказал: – Но теперь нам все известно. Сначала Джи-джи заказывает сорок ящиков собольих шкурок – но фараоны появились прежде, чем вы успели их добыть. Случайное невезение? Возможно. Затем Джи-джи требует достать остальное к завтрашнему дню из единственного места, где есть эти шкурки, – со склада Драго. Еще одна случайность? Возможно. Но тут на склад заявляются двое продажных полицейских, купленные Дженовезе. Три совпадения? Нет. Все это было подстроено умышленно – и вовсе не ради нескольких ящиков с мехом.

– Быть может, как я уже говорил, Дженовезе стремится расквитаться с тобой?

Отец задумчиво кивнул.

– Но почему? На меня Дженовезе наплевать. Ему нужен Костелло. Но при чем тут я? И почему он решил действовать именно сейчас? Потому что Анастасия в Италии? Возможно. Нам известно только то, что Дженовезе начал действовать против меня – и для этой цели он использует тебя.

– Джи-джи совершил ошибку. Завтра я пришью его к стене Сильваной Пизано.

– Возможно… но я так не думаю. Джи-джи увидит фотографии, придет в бешенство, – а затем найдет выход. Даже если ему придется замочить муженька красавицы Сильваны… как в Библии.

– Что?

Отец усмехнулся.

– Так Давид поступил с супругом Вирсавии. Ему была нужна жена, поэтому он убил мужа.

– Ловко.

Отец кивнул.

– И очень действенно. Нам нужно совершить прыжок, опередить Джи-джи, а затем прийти в движение до того, как он ударит по нас.

– А как быть с мехами? – спросил я.

– Доставь их по назначению – вместе с фотографиями. С вами поедут Анджело и кое-кто из ребят.

Я начал было возражать:

– Папа…

– Они останутся ждать на улице, но только позаботятся о том, чтобы их заметили, – остановил меня отец. – Ты со своими ребятами заедешь на грузовике внутрь. Джи-джи будет знать, что Анджело ждет на улице. Это удержит его от какой-нибудь глупости.

– Значит, дело становится серьезным, да?

– Не исключено. – Отец попытался меня утешить: – Если не это, то что-нибудь другое. – Загасив сигару, он встал. – О Терри мы поговорим позже. А сейчас иди к своему другу на пожарную лестницу. Он уже заждался тебя.

– Спасибо, папа.

Встав, отец обнял меня.

– Buona notta [16]16
  Спокойной ночи (итал.).


[Закрыть]– и помни, что я сказал тебе насчет матери.

Ущипнув меня за щеку, отец ушел.

Проводив его взглядом, я выбрался через окно на площадку пожарной лестницы. Низкие тучи на небе рассеялись, и яркая луна полила все вокруг серебром. Туман поднялся; ничто не шевелилось… ни машин, ни людей. Даже голуби заснули. Температура по-прежнему держалась в районе восьмидесяти с небольшим, но Сидни, укрывшись одеялом, лежал на спине. Мне показалось, он спит, поэтому я решил его не будить и полез обратно в квартиру.

– Я не сплю, – остановил меня Сидни. Усевшись, он пододвинулся к решетке, которая разделяла наши площадки.

Присев на корточки рядом с ним, я сказал:

– Господи, Сидни, уже четыре часа утра.

– Знаю, – ответил он. – Но я не смог заснуть.

Я сел, откинувшись спиной на стену.

– Снова астма?

– Не совсем. Я беспокоился.

Я прыснул.

– Ты начинаешь говорить совсем как Прыгун.

– С этого все и началось – с того, что он мне рассказал, – печально заметил Сидни.

– О чем? – встрепенулся я.

– Я попросил его объяснить то, что произошло сегодня, – сказал Сидни. – Я имею в виду, когда мы возвращались домой из библиотеки.

– Ты имеешь в виду Колуччи?

– Прыгун рассказал, почему этот парень так зол на тебя. Это из-за меня.

Развернувшись, я буквально заорал:

– Что?

Сидни повернул ко мне лицо.

– Из-за того, что ты тратишь так много времени на меня, ты не занимаешься тем, чем должен.

– Это тебе сказал Прыгун? – Я уже орал во весь голос.

– Не злись на него… он просто пытался помочь.

Я не мог поверить в то, что только что услышал, – хотя нет, на самом деле я как раз верил. Прыгун был настолько же туп, насколько Сидни – умен. Если бы он не приходился мне троюродным братом, я бы уже давно его придушил… впрочем, если бы он не приходился мне троюродным братом, я бы не взял его к себе в банду и он остался бы в стороне. Сделав глубокий вдох, я медленно выпустил воздух, стараясь совладать с собой. Что сделано, то сделано, и я не в силах ничего изменить. Однако необходимо успокоить Сидни.

– Послушай, Сидни, – как можно небрежнее произнес я, – то, что произошло, имеет отношение только к Нику Колуччи и ко мне – ты тут ни при чем. Сейчас происходит много разных событий. Наверное, ты слышал, как я упомянул про некоего Недотрогу Грилло. Это очень плохой тип, и я с ним в натянутых отношениях. Возможно, случившееся как-то связано с этим – я не знаю. Но я знаю, что сегодняшняя встреча имела целью нас запугать. Если мы испугаемся, верх одержит Колуччи. Ты хочешь, чтобы он одержал верх?

– Нет. Я просто не хочу, чтобы ты оказался проигравшим.

– Неужели ты действительно считаешь, что Колуччи может меня одолеть? – спросил я, изображая изумление.

– Я не хочу, чтобы он даже начинал. Я понимаю, что все это из-за меня. Даже мой папа все понимает. Он сказал, такие Ники Колуччи были всегда.

– Сидни, послушай меня. Ты мой друг. И ты совсем не такой, как остальные мои друзья. Ты показал мне то, о чем я даже не подозревал, научил меня тому, что я не знал. Никто, ни Ник, ни сотня таких ников не смогут помешать нашей дружбе. Я сказал все, и давай больше не будем возвращаться к этому.

Сидни предпринял последнюю попытку:

– Хорошо, Винни, как скажешь… но, может быть, нам следует хотя бы некоторое время воздержаться от походов в библиотеку…

– Согласен! – объявил я. – Завтра мы никуда не идем.

– Но ведь завтра же суббота.

– Знаю.

– А по субботам мы никогда не ходим в библиотеку.

– И это тоже знаю.

Сидни долго молча смотрел на меня, осмысливая мои слова. Наконец уголки его губ взметнулись вверх, и он улыбнулся – затем прыснул – и, наконец, громко расхохотался.

Я присоединился к нему, и через какое-то время в соседних окнах начал зажигаться свет.

Глава 22

Суббота, 26 августа

Я проснулся усталым и истощенным. Перекрашивать грузовик, удаляя логотип компании доставки свежей рыбы, мы завершили только к трем часам ночи, – а после разговоров с отцом и Сидни я ни черта не спал. Я крутился и ворочался в постели до восьми утра, затем встал, постоял под ледяным душем и позвонил Бенни. Он ответил, что тоже не мог заснуть, а в половине девятого утра к нему заявились Мальчонка и Прыгун со свежими пирожными, потому что и онитакже не могли спать. От Порошка и Луи пока что не было никаких известий, но я рассудил, что все должны быть возбуждены до предела. Единственным исключением мог быть Рыжий… его ничто не могло вывести из равновесия. Вероятно, он будет дрыхнуть до полудня. Я сказал Бенни, что отправляюсь будить Рыжего, затем еду за Луи и Порошком, после чего мы все вместе соберемся в половине десятого.

Просторная квартира над «Ирландским пабом» О’Мары состояла из кухни, обеденного зала и коридора, который вел из гостиной к трем спальням и двум ванным комнатам. В конце коридора была дверь, выходившая на черную лестницу, по которой можно было спуститься в переулок за пивной. Квартира была уютная и красиво обставленная, поскольку дела заведения шли очень неплохо. Разумеется, Рыжий ее ненавидел.

У меня не было никакого желания встречаться с отцом Рыжего, поэтому я поднялся по черной лестнице и осторожно вошел в квартиру. Дверь, как всегда, была незаперта: мать Рыжего, зная, что сын нередко возвращается домой только к рассвету, не хотела, чтобы он будил отца, громыхая в темноте мимо родительской спальни. Колин спал очень чутко, и она старалась избегать ненужных столкновений.

Как только я открыл дверь, мне в нос ударил острый аромат вареной капусты. И тотчас же затрезвонил будильник. Звук доносился из спальни Рыжего – первая дверь налево. Открыв дверь, я увидел Рыжего – он лежал на спине, раскинув в стороны руки и ноги, и храпел, словно слон. Будильник гремел так, что мог бы разбудить и мертвого, но Рыжий продолжал храпеть как ни в чем не бывало. Он был в одних трусах, постель была смята, а вентилятор на ночной тумбочке медленно водил струей воздуха по его вспотевшему телу. Поскольку по субботам в пивную доставляли товар, Рыжий поставил будильник на девять утра, однако преспокойно его проспал. Как я и предполагал, события прошлой ночи нисколько его не тронули.

Выключив будильник, я тряханул Рыжего, пытаясь его разбудить. Он открыл глаза, но прошло еще какое-то время, чтобы его взгляд смог сфокусироваться. Я объяснил, что мы все собираемся у Бенни. Молча кивнув, Рыжий встал и побрел в туалет. Ни «привет», ни «как поживаешь?» – вообще никакой реакции. Услышав, как Рыжий включил душ, я стал ждать. На ночной тумбочке лежал справочник «Пистолеты и боеприпасы». Я его взял и полистал. Через пару минут вернулся Рыжий, вытираясь полотенцем. С улицы донесся металлический лязг, и я выглянул в окно. В переулке стоял грузовик, и водитель выкатывал из кузова по откидному пандусу алюминиевые канистры с пивом и составлял их у лестницы, ведущей в погреб. Температура воздуха уже вскарабкалась под девяносто, и влажность не отставала. У меня мелькнула мысль, что по такой жаре спускать двадцать канистр с пивом в погреб будет адским мучением. Кроме пива, по субботам привозили также несколько десятков ящиков виски и содовой. Рыжий мучился со всем этим с тех пор, как ему стукнуло двенадцать. Это была одна из причин, почему он ненавидел пивную.

Я оставил дверь в спальню открытой, и пока Рыжий натягивал футболку и штаны, мы услышали донесшиеся с кухни голоса. Это спорили отец и мать. Молли О’Маре было под пятьдесят. Она сама не рада была своей излишней полноте, однако до сих пор не вызывало сомнений, что в свое время она была очень привлекательной женщиной. У нее были овальное лицо, золотисто-соломенные волосы и выразительные зеленые глаза, которые, казалось, сверкали, когда она сердилась. Кроме того, своим зычным голосом Молли могла остановить грузовик.

Сейчас она как раз произносила гневную тираду. Молли говорила на свою излюбленную тему, и ее голос был выразителен и наполнен чувством. Если верить Рыжему, его отец, хотя и сознавал тщетность своих усилий, никогда не отказывался от попыток урезонить жену.

– Молли, – сказал Колин, – мне просто не нравится твой подход ко всему этому…

– Я буду поступать так, черт побери, как считаю нужным! – крикнула Молли. – Но ребята, которые сражаются за правое дело в Белфасте, должны получить все необходимое! И не тебе учить меня, что я должна делать!

Послышался грохот кулака, с силой опущенного на стол.

– Я только хотел сказать… наши посетители недовольны твоей позицией, – робко промолвил Колин, пытаясь успокоить ее.

– У них не было бы никаких причин для недовольства, если бы они, как и подобает истинным ирландцам, тратили меньше на выпивку и больше – на правое дело!

– Но нельзя же убеждать их жен в том, что грешно спать со своим мужем до тех пор, пока тот не перешлет деньги в эту проклятую Ирландию!

– Черта с два нельзя, и я буду их убеждать!

Доведенный до отчаяния, Колин воскликнул:

– А тебе никогда не приходило в голову, что те деньги, которые наши посетители непересылают в Ирландию, они тратяту нас в заведении?

Поймав на себе мой взгляд, Рыжий равнодушно пожал плечами. Мне не хотелось сталкиваться с Колином, поэтому я сказал Рыжему, что буду ждать его в спальне, после чего помогу перетащить канистры в погреб.

Кивнув, он спросил:

– Кофе?

– Черный, – ответил я, и Рыжий снова кивнул.

С того момента, как я его разбудил, и до того, как он вышел из комнаты, весь его разговор со мной состоял из одного слова: «Кофе?» Подойдя к двери комнаты, я выглянул в коридор, в сторону гостиной и кухни.

Колин и Молли все еще продолжали орать друг на друга, когда Рыжий прошел на кухню и стал наливать кофе в большой бумажный стаканчик. Он не сказал родителям ни слова и даже не посмотрел на них. Увидев сына, Колин переключил свой гнев на него.

– Ага! Еще один борец за «правое дело»! Где ты шлялся всю ночь, черт побери?

Рыжий ответил усталым тоном:

– Было жарко, я пошел прогуляться.

– Прогуляться, твою мать! – взорвался Колин.

– Следи за своим языком, – строго заметила Молли.

– Я должен следить за своимязыком? – взвизгнул Колин.

Их перепалку прервал очень громкий звонок. Звонили во входную дверь, и звонили настойчиво. Колин пошел открывать. На пороге стояли Дэнни и Роберт Коллинз, братья Молли, полицейские. Обоим было по сорок с лишним лет, у обоих под мышками пиджаков топорщились кобуры, оба были в фетровых шляпах с загнутыми полями и тяжелых башмаках. У Дэнни, одутловатого верзилы с бычьей шеей, был расплющенный нос. Роберт, широкоплечий и длинноногий, сохранил живот плоским. У братьев, как и у сестры, были золотисто-соломенные волосы и зеленые глаза, однако у них в глазах застыла вечная злоба. Оба прослыли безжалостными сволочами. Братья Коллинз терпеть не могли Колина, и тот платил им той же монетой.

– Это твои братья, – проворчал Колин, впуская Дэнни и Роберта в квартиру. – Почему бы, черт возьми, тебе не заставить вот их жертвовать побольше своих заработанных не таким ужусердным трудом денег на треклятое правое дело и оставить моих чертовых клиентов в покое?

Не обращая внимания на Колина и Молли, братья прошли через гостиную прямо на кухню. Рыжий наполнял кофе второй бумажный стаканчик. Дэнни, старший из братьев, более грубый и жестокий, схватил Рыжего за плечи и развернул себе лицом.

– Где ты провел эту ночь? – резко спросил он.

– В чем дело, вы мне объясните? – вмешалась Молли.

– Вчера ночью был обчищен Федеральный склад, – сказал Дэнни, не отрывая взгляда от лица Рыжего. – У нас есть веские основания считать, что твой сынок и его дружки болтались в тех краях.

– Ну вот, допрыгался! – взревел Колин. – Говорил я тебе, что добром твое якшание с этими макаронниками не кончится!

«Проклятие, – подумал я, – мы были правы». Вчера братья Коллинз приезжали на склад, чтобы предупредить охранников… но почему те не прислушались к их словам?

– Я играл на бильярде, – ответил Рыжий, спокойный словно запруда у мельницы.

– Где? – спросил Роберт.

– Дома у Бенни Вила.

– Врешь, мерзавец! – рявкнул Дэнни.

– Кажется, ты только что сказал мне, что ходил прогуляться, – сказал Колин.

– Ну да, – невозмутимо подтвердил Рыжий. – К Бенни.

Я понял, что дело становится серьезным. Рыжий своим самоуверенным тоном выведет этих двух уродов из себя, и они разорвут его на части.

– Кто такой этот Бенни? – спросила Молли.

– Молодой ниггер – он тоже «налетчик», член той же банды, что и твой сынок, – объяснил Дэнни.

– И кто там был еще? – спросил Роберт.

– Все наши ребята. У нас был турнир.

– Опять врешь, – прорычал Дэнни. – Послушай, щенок, – сказал он, наклоняясь к Рыжему нос к носу, – мы прибьем твоих дружков гвоздями к стене. У тебя есть выбор: ты или окажешься вместе с ними, или расскажешь нам, что произошло вчера ночью.

– Хорошо, – сказал Рыжий. – Я проиграл вчистую. Победу одержал Бенни… треклятый ниггер катает шары лучше всех.

Я мысленно выругался. Ну вот, началось. Рыжий не смог удержаться.

В квартире внезапно наступила полная тишина. Мне показалось, сам воздух стал каким-то тяжелым. Я понимал, что подобную дерзость эти двое фараонов не стерпят. Рассудив, что Рыжему не помешает помощь, я вышел из спальни. Оказавшись в коридоре, я как раз успел увидеть, как Дэнни, побагровев, набросился на Рыжего и схватил его за шиворот.

Молли попыталась остановить брата.

–  Дэнни! – воскликнула она.

Вмешался Роберт, не дав Дэнни зайти слишком далеко. Я остановился в дверях гостиной. Отстранив брата, Дэнни поднес толстый палец к самому носу Рыжего.

– Послушай, ты, наглый ублюдок! Отныне я тебя не знаю. Ты для меня лишь один из подонков с улицы, которых нужно давить без жалости. Если я поймаю тебя на чем-нибудь – все равно на чем, – ты загремишь по полной!

Развернувшись, он вышел с кухни, пересек гостиную и выскочил за дверь. Роберт, покачав головой Рыжему, взглянул на Молли и последовал за братом. Дэнни, проходя через гостиную, меня не увидел, но Роберт меня заметил. Он остановился, наши взгляды встретились, и Роберт криво усмехнулся. Не сказав ни слова, он вышел из квартиры, не закрыв за собой дверь.

«Замечательно, – подумал я. – Еще один гвоздь в крышке гроба».

На кухне воцарилась тишина. Молли и Колин молча таращились на Рыжего. Наконец Колин проворчал:

– Ну? Что скажешь?

Рыжий как ни в чем не бывало промолвил:

– Пиво стоит на солнце.

Взяв стаканчики с кофе, он направился к двери.

– И это все? – взорвался Колин. – Его обвинили в воровстве, твою мать, а он только и говорит: «Пиво стоит на солнце»?

Рыжий сказал:

– Да… канистры могут взорваться.

Он вышел с кухни, а родители лишь молча глядели ему вслед. Я встретил его в коридоре, и он протянул мне стаканчик с кофе. Колин и Молли меня так и не заметили. Когда мы выходили на черную лестницу, я услышал крик Колина:

– Во всем виноват роддом – я в этом уверен! Это не наш сын! Нашего сына подменили и дали этого ублюдка!

Я молча помог Рыжему спустить пиво и виски в погреб. Затем мы подобрали Луи и направились домой к Порошку.

Глава 23

Семейство Мазерелли жило в доме на Тридцать шестой улице между Девятой и Десятой авеню. У них была типичная квартира-«вагон», но только кухня сделала бы честь небольшому ресторану. В ней отражалась любовь Мазерелли ко всему, связанному с едой: здесь были большая промышленная плита, двухкамерный холодильник и широкий выбор миксеров, мясорубок и измельчителей.

Лена Мазерелли представляла собой уменьшенную копию своего мужа. В ней было пять футов шесть дюймов роста при тридцати шести дюймах в окружности – и груди, и талии, и бедер; при этом она носила пестрые платья, которые полнили ее еще больше. Лена затягивала волосы в узел на затылке, гордилась тем, что никогда не пользуется косметикой, и обладала силой быка и религиозностью папы римского. Ее излюбленной темой были рассуждения о том, что Анджело направляется прямиком в ад, а называла она его «моим язычником». Когда муж входил в комнату, Лена встречала его взмахом руки и словами: «А! Вот и мой язычник». Только получалось у нее: «А! Вота мой йизицник».

Когда мы постучали в дверь, Порошок как раз закончил одеваться. Зевнув, он пригласил нас в квартиру. Мы прошли следом за ним на кухню, поскольку Порошок решил перед тем, как пойти к Бенни, быстренько перекусить. Мы отказались от его приглашения присоединиться. Он отпилил от длинного итальянского батона двенадцатидюймовую горбушку, разрезал ее пополам, после чего основательно разгрузил холодильник: на столе появились ветчина, салями, пикантная свиная колбаса мортаделла, копченая колбаса из шейки капоколло, сыр проволоне, жареный сладкий перец, листья салата, несколько помидорин и луковица. Порошок обильно полил мякоть батона оливковым маслом, уксусом и горчицей и набил ингредиентами. В результате получился огромный бутерброд, похожий на подводную лодку. Если бы это была настоящая субмарина, она непременно была бы атомной. Вероятно, потребовалась бы целая жизнь только на то, чтобы научиться запихивать эту громадину в рот. Мы с Рыжим сидели и молча наблюдали за тем, как Порошок поглощает свое творение, наслаждаясь тем, что все до последней самой маленькой крошки отправляется ему в желудок.

От подводной лодки оставалось еще дюймов шесть, когда послышался стук ногой в дверь. Мы вздрогнули. Порошок пошел открывать, не расставаясь со своим творением. На пороге стояла его мать, обхватив своими мясистыми руками пять здоровенных пакетов с продуктами и тощую сумочку. В пакетах были фрукты, мясо, овощи и макароны – а из сумочки торчали шесть длинных итальянских батонов. Этих припасов должно было хватить на то, чтобы продержаться выходные… может быть. Протянув пакеты сыну, Лена сказала:

– Принимай сумки.

Невозможно было поверить в то, что она принесла все это одна.

Порошок вцепился зубами в остатки подводной лодки, удерживая ее во рту, и забрал у матери пакеты. Как только пакеты оказались в руках сына, Лена выхватила подводную лодку у него изо рта, откусила солидный кусок и удалилась на кухню. Порошок прошел следом за матерью и положил пакеты на стол. Лена, неистово работая челюстями, пыталась отдышаться и тут увидела за столом меня, Рыжего и Луи. Луи, как всегда, был в одном черном, и Лена приветствовала его неизменным:

– Кто-нибудь умер?

Мне она помахала рукой.

Луи, привыкший к подколке, улыбнулся и сказал:

– Здравствуйте, миссис Мазерелли. – Затем, желая произвести приятное впечатление, он добавил: – Решили попробовать бутерброд Порошка?

– Нет, – язвительно ответила Лена. – Просто упражняю зубы. – Повернувшись ко мне, она ткнула в Луи большим пальцем. – Он похож на сотрудника похоронного бюро, при этом слеп, как труп.

Плюхнувшись на стул, она откусила еще один солидный кусок от подводной лодки Порошка. Тот, глядя на то, как ест его мать, рассудил, что бутерброда ему больше не видать, и стал готовить себе другой.

– В котором часу ты вчера вернулся домой? – спросила Лена, расправляясь с кулинарным шедевром сына.

– Не знаю, – пожав плечами, небрежно бросил Порошок. – Было уже поздно.

– Отец сказал, ты пришел в четыре часа ночи.

– А он откуда знает?

– Он тебя ждал! – произнесла Лена таким тоном, будто речь шла о чем-то очевидном. – Он беспокоился!

Порошок неопределенно махнул рукой.

– А… беспокоиться было не о чем.

– Знаешь, твой отец – язычник, и ему предстоит вечно гореть в аду. Почему его до сих пор не отлучили от церкви – большая тайна, а почему я люблю его – тайна вдвойне, но он также любит тебя и поэтому беспокоится.

– Знаю, мама, и знаю, что он любит тебя. – Порошок откусил кусок от недоделанного бутерброда, после чего мать и сын продолжили разговор с набитыми ртами.

– Ха, ясное дело, он меня любит. Почему бы ему меня не любить? Я лучшая стряпуха во всей Америке. Меня с радостью бы взяли шеф-поваром в лучший ресторан! – Она снова впилась зубами в бутерброд.

– А папа считает, тебе надо было бы идти в монашки.

– Ха-ха! Теперь ты понимаешь, почему я постоянно твержу, что он насмехается над святой церковью!

– Разумеется, насмехается; это единственное, о чем вы с ним разговариваете.

Лена погрозила сыну пальцем.

– Это единственное, о чем мы спорим.

– Потому что это единственное, о чем вы говорите.

Доделав бутерброд, Порошок встал и поцеловал мать.

– Нам пора встречаться с ребятами. Пока, мама, – постараюсь вернуться к ужину.

Мы направились к двери, но Порошок, задержавшись, посыпал свое новое творение красным перцем.

Лена, откусив очередной кусок от оригинала, одобрительно кивнула и заметила;

– А у тебя неплохо получается, Аттиллио…

Услышав похвалу, Порошок улыбнулся и сказал;

– Спасибо, мама.

Мы вышли. За все это время Рыжий так и не произнес ни слова.