Текст книги "Пока мы не встретимся вновь"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)
Интересно, способен ли Дэвид внезапно, в самое неподходящее время схватить ее и сорвать одежду – нетерпеливо, поспешно и горячо? А ведь это вносит разнообразие в сексе! А может, это вообще не свойственно Дэвиду? Не исключено, что он так и поступит: период ухаживания закончится, еслиони поженятся. Но когда же такое может произойти?
Дэвид сдержал слово: он больше не заговаривал о браке. Он не оказывал на Фредди никакого давления, ожидая, когда она сама примет решение. Фредди чувствовала, что какая-то неведомая сила побуждает ее сказать «да» этому человеку, любовь которого к ней проявлялась во всем. Только безумная не согласилась бы выйти за него замуж.
А вот сегодняшний обед заставляет ее нервничать, подумала Фредди. Обед с матерью Дэвида. Уже дважды ей удавалось уклониться от приглашения, но в конце концов она решилась его принять. Обед с матерью Дэвида еще не означает, что она готова стать ее невесткой, напомнила себе Фредди. Это лишь долг вежливости, не более того. Никакого давления. Ведь не заставил же ее Дэвид встречаться со своими сестрами, хотя, наверное, для Энни совсем не плохо приобрести теток.
Дэвид убедил Фредди, что это самый обычный обед, такой же, как всегда. «Хороший сын теперь кажется чем-то старомодным, – сказал Дэвид с мягкой иронией, – но я же не виноват, что она – добрая мать». Он хорошо знает, что у нее тоже добрая мать, и, не живи они за тысячи километров друг от друга, у Евы с ней установились бы отношения не менее доверительные, чем с Дельфиной.
Сьюзен Грюнваль Вейц, овдовевшая три года назад, жила на одной из зеленых и тихих улиц в шикарном месте Бэль-Эйр, чуть восточнее Брентвуда. Дэвид и Фредди свернули с бульвара Сансет и вскоре подъехали к ее дому в элегантном виргинском стиле – удивительно пропорциональному большому белому особняку за высокими воротами.
– Хм, – пробормотала Фредди. Дом произвел на нее впечатление и даже несколько удивил. У самого Дэвида был небольшой дом, как и положено холостяку. – Я думала, твой отец тоже был врачом.
– У него было хобби – инвестирование – в нефть и недвижимость. А вообще, он отличался разнообразными интересами.
– Какой красивый сад, – заметила Фредди, медленно шагая позади Дэвида и чувствуя, что неохотно идет на встречу с его матерью, пусть даже и доброй.
– А это хобби мамы. Идем, дорогая, тебя никто не съест. – Дэвид поздоровался со слугой, который открыл дверь и пригласил их в гостиную. Фредди бросилось в глаза множество картин и скульптур. Повсюду были цветы. Потом она заметила, что в гостиной гости, а не только «добрая мама», к встрече с которой готовилась Фредди.
Сьюзен Вейц оказалась почти того же роста, что и ее сын. Она спокойно и дружелюбно приветствовала Дэвида и Фредди. Лишь одна седая прядь блестела в ее гладко причесанных пепельных волосах. Такого великолепного жемчужного ожерелья Фредди никогда не видела. Синее платье было гораздо проще и значительно дороже тех, что носила Фредди. Отличие ее стиля одежды от лос-анджелесского сразу же обращало на себя внимание. Сначала Фредди подумала, что она шьет наряды в Париже. Потом решила, что Сьюзен Вейц, вероятно, вторая жена доктора: уж слишком она молода для матери Дэвида.
Между тем Фредди представили гостям. Она узнала, что три дамы лет тридцати – это замужние сестры Дэвида, похожие и на него и на Сьюзен Вейц. Они и их мужья были высокими, стройными и привлекательными. Они с симпатией смотрели на Фредди. «Это небольшой семейный обед», – вспомнила Фредди, расточая улыбки.
– Мама, ты не предупредила, что придут девочки, – с удивлением заметил Дэвид.
– Ничего, дорогой, твои сестры сегодня свободны и очень хотели прийти – ты же знаешь, я ни в чем не могу им отказать.
– Я рассказывал тебе о своих младших сестрах, помнишь, дорогая? – шепнул Дэвид Фредди. – Извини, что так вышло.
– По-моему, они сильно выросли с тех пор, как ты мне о них рассказывал.
– Правда, я самый старший. Мама родила меня в восемнадцать. Поэтому для меня они всегда останутся детьми, – сказал он, наливая ей вина.
Вейцы, как назвала про себя сестер Фредди, не уловив их новых фамилий, вели оживленную беседу, в которую непринужденно вовлекли и Фредди. Вскоре она перестала замечать их рост – сидя, они казались ниже.
После веселого обеда все снова перешли в гостиную, где одна из сестер, Барбара, сообщила Фредди, что она – младшая в семье.
– А у вас только одна сестра, правда? – спросила Барбара с милой улыбкой.
– Да, и живет очень далеко отсюда, – грустно ответила Фредди. Вид большой дружной семьи Вейц заставил ее ощутить одиночество.
– Я видела много фильмов с участием вашей сестры. Она просто великолепна! Дэвид сказал, что Энни очень похожа на вашу сестру.
– Да, очень, хотя вообще-то они очень разные. Не думаю, что Энни станет актрисой.
– По словам Дэвида, Энни хочет стать летчицей. Вы рады этому? Признаюсь, меня очень беспокоили бы такие желания, а ведь вы все это испытали на себе. По-моему, это трудное дело для девочки, не совсем… я хочу сказать, не совсем женское. Думаю, вы сможете объяснить ей это. Дэвид считает, что сможете, он вам об этом, наверное, уже говорил? Направьте ее мягко в другое русло, например, пусть играет в гольф или в теннис. Это очень полезные виды спорта. А когда летаешь, то все время один. Я и сама увлекаюсь гольфом. А вы играете? Нет? Жаль! Ладно, если вы когда-нибудь захотите научиться, я познакомлю вас с лучшим тренером в городе. С вашей координацией – ведь у летчиков она должна быть прекрасной – вы очень быстро освоите гольф! У меня идея: что, если мы поужинаем в клубе и я вас представлю тренеру? Вы сможете назначить день для тренировок. Так или иначе, я позвоню вам через несколько дней.
– Это будет очень мило с вашей стороны. – Фредди через силу улыбнулась. Она не выбираласвою профессию. Это было даровано ей свыше. Почему Барбара считает, что можно уговорить кого-то не летать, если он хочет этого? Могла ли чья-то логика или чьи-то доводы – неважно, мягкие или настойчивые, – заставить ее отказаться от полетов? Если есть потребность подняться в небо и сделать это самостоятельно – никто, даже мать, не сможет этого предотвратить. И не должна. Но Барбара говорила очень горячо и убежденно.
– Отойди, Бабс, – сказала Диана, другая сестра Дэвида, бесцеремонно заняв место Барбары. – Она уже говорила вам о тренере по гольфу? Не обращайте внимания. Она безнадежна: вот уже три года как в этом клубе. По-моему, это ужасно скучно, все время говорить о гольфе. В любом случае, я не могу выкроить для него времени – ведь у меня пятеро детей, а теперь мы ждем еще одного. Знаю, что пока не видно, но у меня вообще не видно до шести месяцев… я так счастлива! А у вас, как я поняла, только один ребенок? Это очень плохо.
– Энни родилась в середине войны. Я работала… – пояснила Фредди.
– Как неудачно! Но вы еще так молоды. Дэвид сказал, что вам только тридцать один. Еще есть время завести дюжину детишек, не так ли? Господи, это что, звучит как «тяжелая работа», да? Вы бы видели свое лицо, Фредди! Да я просто пошутила! Конечно, Дэвид сходит с ума по детям. Его первый брак был так непродолжителен, что он не успел завести детей, он, наверное, рассказывал вам об этом? Сейчас вы, как я слышала, не работаете? У меня есть подруги с детьми, которые продолжают работать, делают карьеру. Мне жаль их… они буквально разрываются на части: никак не могут решить, что важнее, дети или работа. Конечно, многие из них хотят работать, и я уважаю их желание, но считаю, что они заблуждаются и потом пожалеют об этом. А как вы думаете?
– Я никогда об этом особенно не задумывалась, – ответила Фредди. – Энни выросла при работающей матери, но, по-моему, никогда от этого не страдала. По крайней мере, пока.
– О нет, конечно же нет! Ведь тогда была война и все такое. Потом вы занялись бизнесом. Вы не могли ничего изменить. Но теперь ей, наверное, очень нравится, что вы дома и занимаетесь ею. А когда она станет подростком, вы действительно будете ей очень нужны. Чем старше дети, тем больше они нуждаются в нас. А как вы относитесь к беременности? Я так счастлива, что беременна, – не знаю, отчего. Может, это что-то первобытное, атавизм? Поскольку сейчас вы не работаете, надеюсь, вы не заняты вечерами? А не приедете ли вы к нам на ленч? Я позвоню вам на следующий неделе и назначу день. Мне очень хотелось бы, чтобы вы поужинали у нас и увидели моих детей.
«Какого черта эта Диана думает, что я больше не буду работать?» – думала Фредди, ответив Диане дружелюбным взглядом. Фредди еще не приняла окончательного решения о своей работе в «Орлах». Чувствуя себя физически слабой, она сказала Свиду, что больше не вернется на работу, и своего мнения не изменила – просто оставила за собой право выбора. Ведь «Орлы» были для Фредди… ее детищем. О да, Диана – энтузиастка. Должно быть, она прекрасная мать. Фредди хорошо понимала это.
– Я пришел вас спасать, – сказал Фредди Бол, свояк Дианы, и, подняв Диану, уселся на ее стул. – Она уже говорила о радостях труда и восторгах брака? Нет? Вам повезло. – Он шлепнул Диану и отослал ее, потом повернулся к Фредди. – Я – муж Элейн, средней сестры, она отправила меня посмотреть, как вы себя чувствуете в материнских объятиях Дианы. Я знаю, о чем вы сейчас думаете: эта семья подавляет своей массой – я сам испытал то же самое, когда меня представили Вейцам. Я не мог говорить с ними… а их обожествление Дэвида! Слов нет, он прекрасный парень, но не всемогущий же Бог! Только не передавайте этого его сестрам и матери. Более того, надеюсь, вы понимаете, что не найдете с ними общего языка иначе, как поддакивая им. К примеру, возьмите нас: у нас с Элейн только двое детей, но мы собираемся на этом остановиться. Мы не играем ни в гольф, ни в теннис – немного плаваем, чтобы оставаться в форме. Мы – умеренные в этой семье. Мы любим камерную музыку, но никому этого не навязываем. Вы любите оперу? Еще лучше! – говорим мы, – любите концерты, слушайте симфоническую музыку; нравится балет – прекрасно, терпеть не можете балет – что ж, есть много областей, где можно приложить усилия: музеи, больницы – что угодно, лишь бы это было вам по душе. Самое главное – действительно влиться в общество, как вы считаете, Фредди? И еще важно иметь достаточно времени и денег, чтобы, влившись в общество, что-то давать ему, а не только брать.
– Согласна, – сказала Фредди, внимательно глядя на этого энергичного человека. – Совершенно согласна.
– Мы с Элейн чувствовали, что такая вы и есть, – удовлетворенно заметил Боб. – Мы очень надеемся, что вы с Дэвидом сможете приехать к нам пообедать на следующей неделе. У нас будут интересные люди: кое-кто из художников и музыкантов – все они просто мечтают встретиться с вами. Элейн позвонит вам завтра, чтобы договориться точнее. Думаю, вам понравится – вы раньше такого не видели. И помните, что я сказал вам о Вейцах: хоть мы и выглядим так же, но совсем не похожи на них.
«О нет! – подумала Фредди, когда Боба сменил Джимми, еще один зять. – Все вы одинаковы: добрые, милые, сердечные, преданные друг другу, счастливые, гостеприимные, активные, знающие свое место в жизни и то, что хотите получить от нее. Вы – надежная семья».
– Джимми, всем, кроме меня, удалось поговорить с Фредди, – сказала Сьюзен зятю, поднявшемуся ей навстречу. – А ведь она пришла ко мне, а не к вам. Больше никогда не разрешу вам без приглашения приезжать на обед.
Когда Джимми ушел, Сьюзен Вейц посмотрела на Фредди открыто и доброжелательно.
– Ну прямо как дети с новой куклой, – заметила она. – Удивительно, как это они не набросились на вас все сразу и не облизали ваше хорошенькое личико. Но они так рады видеть Дэвида счастливым, что вы не должны сердиться.
– По-моему, для сестер Дэвида солнце всходит только, когда он рядом, – проговорила Фредди.
– То же самое могу сказать о себе, – смеясь, согласилась Сьюзен. – Муж говорил, что я – преступница, но когда у вас три дочери и один сын – трудно быть беспристрастной. Особенно, если такой сын, как Дэвид.
– Да, – подтвердила Фредди. – Особенно Дэвид.
– Много лет я ждала, когда он наконец полюбит. Он все время говорил, что очень занят – какая чепуха! Я знала, что, встретив прекрасную девушку, он найдет время. По натуре Дэвид – не холостяк. Ну ладно, не буду вас смущать. Надеюсь, вы приедете на будущей неделе, Фредди? Обещаю, что девочек не будет, и мы сможем поближе познакомиться. Обещайте мне!
– Постараюсь, – ответила Фредди. – У вас прекрасные картины, миссис Вейц, – сказала она, оглядывая комнату.
– Благодарю вас, Фредди. Мы с мужем начали собирать коллекцию, но и после его смерти я покупала картины – это занимает меня.
Фредди взяла со столика серебряный шар, поднесла его к носу и понюхала.
– Вы сделали это сами? – спросила она.
– Почему? – с восторгом воскликнула Сьюзен. – Как вы догадались? У меня свой собственный, совершенно особенный способ приготовления ароматических смесей. Секрет моей матери. Никто и никогда не мог этого определить – все думали, что я их покупаю. Если вам нравится, могу показать. Это занимает много времени, но стоит того.
– О да, я понимаю, – сказала Фредди.
Виноградники в Шампани спят всю зиму и просыпаются не раньше конца февраля, когда из старых ран, оставшихся от прошлогодней обрезки в марте, появляется белый сок. Для жителя Шампани виноградные слезы – сигнал к началу нового сезона. Чистый клейкий сок, струясь, пробуждает новые силы: появляются почки, голые виноградные лозы пускают ростки. К концу марта почки превращаются в крошечные виноградные кисти. От «слез» до созревания проходит шесть-семь месяцев. Все это время те, кто выращивает виноград – будь то крестьянин, владеющий несколькими акрами земли, или хозяин – обладатель знаменитых марок, такой, как Поль де Лансель, – живут в постоянной тревоге, поскольку всецело зависят от капризов погоды: холода могут погубить урожай.
В конце октября 1951 года Поль и Ева наконец вздохнули с облегчением. Все лето Поль неустанно следил за винодельческими работами, и Еву поглотили заботы о замке и гостях, постоянно к ним наезжающих.
Урожай уже собрали во всей Шампани. Десятитысячная армия сезонных сборщиков винограда, состоявшая в основном из рабочих с шахт и заводов, прибывших из разных районов Франции, а также цыган и наемных работников, наконец отбыла, утомленная напряженной страдой. Во время сбора урожая работники отдыхали в общих спальнях, построенных специально для них крупными хозяевами. Пять раз в день их обильно кормили; перед ними стояли кувшины с красным вином. Каждый вечер они пели и плясали, посещали многолюдные ярмарки. Все остальное время, до самого захода солнца, сильные и здоровые люди работали в неудобной позе, согнувшись, иногда стоя на коленях и даже лежа на земле, если срезали созревшие кисти, висевшие у самой земли. Они делали это с величайшей осторожностью, чтобы не повредить нежные ягоды и не вызвать тем самым преждевременную ферментацию.
– Я чувствую себя как школьница, которая сдала все экзамены и может ни о чем не беспокоиться целых пять месяцев, – сказала Ева Полю за завтраком. – Но что интересно… мне все еще кажется, что я должна составлять расписание на будущую неделю.
– Ты и выглядишь как школьница, только усталая. Что тебе действительно нужно, так это подольше поспать. Позволь это себе. – Поль взял ее руку и нежно поцеловал. Ему нравилось смотреть по утрам на жену, еще не подкрасившуюся и не уложившую волосы. Без краски лицо пятидесятилетней Евы казалось Полю почти молодым.
– Все эти месяцы я вставала так рано, что это стало привычкой. Теперь мне даже не нужен будильник. Но вот что, дорогой, у меня есть для нас один план. День Благодарения мы проведем с Фредди в Калифорнии, Рождество и Новый год встретим с Дельфиной и Арманом на Барбадосе, а когда вернемся в Париж, я закажу себе новый гардероб у Баленсиаги. Я уже забронировала великолепный и очень дорогой номер в «Рице». Будем ходить в театры, музеи, рестораны… я собираюсь потратить все, что мы заработали. Я буду очень счастлива!
– Знатоки шампанского утверждают, что лучше всего пить его утром, а еще лучше – перед завтраком с яйцом-пашот [16]16
Яйцо, сваренное без скорлупы в специальном соусе.
[Закрыть].
– Звучит как лекарство от похмелья, – передернула плечами Ева и налила себе еще чая.
– Это годится и от похмелья, если шампанское смешать поровну с крепким портером… или с третью апельсинового сока, третью коньяка и двумя каплями куантро или гранатового сока – так я слышал.
– Давай не будем об этом, – сказала Ева.
– Конечно. – Поль чувствовал себя совершенно счастливым, сидя рядом с женой и глядя в окно на виноградники Ланселей, простиравшиеся до самого горизонта.
– Правда, замечательно наконец-то оказаться одним в Вальмоне? – сказала Ева. – Вчера, когда от нас уезжал этот английский писатель, наш последний гость, я была готова его расцеловать. Я уже договорилась, что, пока мы будем в отъезде, комнаты для гостей перекрасят, кроме того, я уже подобрала ткань для штор и покрывал. Коврами займемся в будущем году.
– Хочешь вместе со мной прогуляться верхом? Такая прекрасная погода, – предложил Поль.
– Нет, я уже давно собиралась заняться розами.
– А кто-нибудь из садовников не справится?
– Справится и ребенок, но я предпочитаю делать это сама.
– Моя мать тоже всегда сама ухаживала за розами, – сказал Поль. – Она говорила, что когда своими руками удобряет землю и укладывает розовые кусты осенью, то никогда о них не беспокоится, поэтому не доверяла этого никому другому.
– И она была права – как всегда или почти как всегда. Сейчас надену свой рабочий халат. Долой Баленсиагу! Блаженство! – Ева поцеловала Поля в макушку, где его густые волосы еще не поседели. – Приятной тебе прогулки. Увидимся за завтраком, дорогой.
Через три с половиной часа, когда часть розового сада была покрыта слоем мульчи, Ева приводила в порядок ногти в ванной. Вдруг в дверь решительно постучала экономка.
– Мадам! Мадам! Скорее идите в конюшню!
– Люси, что случилось? – спросила Ева, поспешив вниз по лестнице.
– Не знаю, мадам. Мальчик с конюшни просил вас скорее прийти туда.
Ева бежала к конюшне. «Упал, – думала она, – упал… Даже у таких прекрасных наездников, как Поль, такое случается».
Напротив открытой двери лежал Поль. Вокруг него стояли пять-шесть человек и смотрели на Еву каким-то виноватым взглядом, словно не осмеливались пошевелиться до ее прихода.
– Вы позвонили доктору? – крикнула она, даже не спросив, что произошло.
Мужчины с шапками в руках стояли неподвижно. Никто из них не шелохнулся.
– Вы что, не понимаете? Быстро отправляйтесь в дом! Звоните!
Молчание.
– Поль! Поль! – Ева обняла голову мужа. – Эмиль, ради Бога! Как он упал?
– Месье Поль, мадам… мы… это… мы ехали, вдруг он остановился и сказал, что у него заболела голова. Это случилось, как только мы выехали из леса. Он показал на затылок. Его нога выскользнула из стремени, он ухватился за поводья, но не успел я помочь ему, он… он… соскользнул с лошади и упал на землю… так, как вы сидите сейчас, вот так. Я подложил ему под голову попону.
– О Господи, почему же вы перенесли его! Так же нельзя!
– Нет, мадам! Я ни за что не стал бы его трогать, если бы не знал… что он уже…
– Уже? Что уже! Вы спятили, Эмиль! Позовите доктора!
– Я позвал бы, мадам, позвал бы, но доктор не поможет… он ушел, мадам.
– Ушел?
– Да, моя бедная мадам. Он покинул нас.
В полном замешательстве, еще не осознав до конца того, что произошло, Ева приняла единственное решение: похороны Поля состоятся только тогда, когда все дети соберутся в Вальмоне. Приехав из Парижа через несколько часов, Дельфина сказала, что позвонит Фредди и Бруно. Ева была в шоке. Она молча, без слез бесцельно ходила по комнатам, иногда останавливаясь и подолгу глядя в окна так, словно видела все впервые, гладила резные рамы картин холодными пальцами, отсутствующим взглядом рассматривала рисунки на вышитых подушках. Казалось, Ева пытается найти объяснение тому, что произошло.
Фредди предстоял долгий путь. Она должна была лететь самолетом из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, а там пересесть на самолет Эр-Франс до Парижа с остановками в аэропортах Гандер и Шэннон. В Париже Фредди встретит Арман и отвезет ее в Вальмон.
Свид Кастелли доставил Фредди в аэропорт. Когда на нее обрушилось горе, Фредди поняла, что единственным близким ей человеком в Лос-Анджелесе был Свид… Это не менялось все пятнадцать лет, что они знали друг друга.
– Послушай, Фредди, постарайся в самолете немного поспать. Ты выглядишь совершенно разбитой, – сказал Свид, когда она шла на посадку. Фредди посмотрела сквозь стекло на гигантский четырехмоторный «Локхид», стоявший на летном поле. Открытый багажный отсек медленно заполнялся багажом.
– Свид, здесь есть бар? – вдруг спросила Фредди.
– В аэропортах всегда есть бар. Поищем?
– Пожалуйста.
Фредди и Свид молча выпили по порции шотландского виски.
– Еще? – спросил Свид. Фредди кивнула.
– Почему виски в баре совершенно не действует? Наверное, его сильно разбавляют водой, – предположила Фредди после второго стакана.
– Обычно в виски наливают половину воды, а потом добавляют кубики льда. В этом стакане, скорее всего, лишь четвертая часть виски. Давай закажу еще. Тогда ты точно уснешь во время полета.
– Хорошая мысль.
Свид никогда не видел, чтобы Фредди пила три стакана спиртного подряд, да еще до одиннадцати утра, но понимал, что так она пытается справиться с волнением.
Фредди пила быстро и мрачно. Полет будет долгим и мучительным. Она знала, что в самолете ей предложат еды и питья больше, чем надо, но, против обыкновения, хотела ощутить действие виски именно сейчас. Если бы она летела не одна…
Если бы Дэвид мог оставить пациентов, он был бы надежным спутником, но она лишила себя этой возможности, сказав ему, что не выйдет за него замуж, сколько бы времени он ни дал ей на размышление. Дэвид подумал, что на ее ответ повлияла встреча с его семьей, которая восприняла их брак как дело решенное и сочла необходимым включить Фредди в свою четко организованную жизнь.
– Ты же знаешь, что вольна поступать как захочешь. Я никогда не позволю им вмешиваться в твою жизнь, – говорил Дэвид с болью в голосе.
Фредди объяснила, что дело вовсе не в этом. Пройдя дрессировку у шестнадцатой баронессы Лонбридж, Фредди вовсе не опасалась, что Вейцы, будь их и намного больше, смогут ограничить ее свободу. Поняв, что их брак считают предрешенным, она вдруг ясно поняла, что не любит Дэвида, по выражению французов, любовью романтической. Фредди любила Дэвида и будет любить всегда как хорошего человека, прекрасного доктора, преданного друга, но это не романтическая любовь. Он будет великолепным мужем, сознавала Фредди, но для нее этого мало. И все же ей хотелось, чтобы сейчас Дэвид оказался рядом. Может, он сумел бы объяснить, почему ее отец, обладавший исключительным здоровьем, внезапно умер от какой-то аневризмы. По словам французского врача, произошла частичная закупорка артерии в мозгу и удар мог поразить отца в любую минуту без всякой предшествующей симптоматики.
– Нам пора идти на посадку, – сказал Свид.
Фредди посмотрела на часы.
– Зачем спешить? У нас есть еще минут десять, – возразила она. – Не улетят же они без меня?
– Ты давно летала коммерческим рейсом? – спокойно спросил Свид.
– Давно, даже не помню, когда.
– Если они намерены прилететь вовремя, им придется лететь без тебя. Давай, маленькая леди, пора идти.
– Маленькая леди?
– Случайно вылетело. Прости.
– Ладно, неважно. – Фредди взяла с тарелки орех и стала задумчиво жевать его.
– Фредди, ты идешь?
– Всему свое время. – Фредди аккуратно поправила пальто, проверила билет, будто не делала этого пять минут назад, и медленно поплелась за Свидом, как ребенок, впервые идущий в школу.
Но Свид не сердился на нее. Будь это даже обычной поездкой, для Фредди она чертовски трудна, а отправляться на похороны отца и вовсе тяжко и горько. Он крепко обнял Фредди у выхода на летное поле и с удивлением почувствовал, как тесно она прижалась к нему. Свид отдал Фредди дорожную сумку и легонько подтолкнул ее к контролеру. Фредди побрела к «Локхиду» – одинокая, ссутулившаяся фигура на порывистом ветру. Она шла так медленно, словно располагала запасом времени, хотя на самом деле оказалась последним пассажиром.
Фредди села у иллюминатора. Отдать пальто стюардессе она отказалась, потому что продрогла до костей. Ее знобило, хотя в салоне было не холодно. Пассажиры, в основном мужчины, ослабили галстуки и приготовились к полету.
Фредди заметила, что рядом с ней свободное кресло. Она достала из дорожной сумки книгу, пристегнула ремень и, раскрыв книгу, прочла несколько строк. Но она не могла вникнуть в смысл. Фредди снова перечитала строки. Нет, ее мозг отказывался воспринимать информацию.
Фредди закрыла глаза и внимательно прислушалась к шуму двигателей. «Звук довольно ровный», – подумала она, откинувшись в кресле и глядя в иллюминатор. Крыло было далеко позади, и пропеллеров не было видно. Фредди постаралась убедить себя, что все в порядке и механики, проверявшие самолет, сделали свое дело добросовестно и точно, не спеша, не упуская из виду даже мелочи. Она внушала себе, что пилот, его помощник и бортинженер – опытные, компетентные люди, настоящие профессионалы, надежно обеспечивающие безопасность пассажиров.
«Ты слишком много знаешь», – сурово сказала себе Фредди; книга незаметно соскользнула на пол. Не будь Фредди летчицей, она волновалась бы меньше. Недаром врачи отказываются оперировать близких, а адвокаты не защищают в суде свои интересы. Господи, не надо было пить!
Открыв глаза, Фредди увидела, что стюардессы, пристегнувшись, сидят в своих креслах. Самолет еще не оторвался от земли, он стоял в самом конце взлетной полосы. Сейчас в кабине экипаж выверяет предполетный лист перед тем, как начать взлет. Мысленно, шаг за шагом, Фредди проделывала это вместе с ними. Когда мощная машина начала набирать скорость, чтобы оторваться от земли, она подумала: «Рано, слишком рано». Они слишком быстро проверили предполетный лист – в этом она не сомневалась, но некому было сказать об этом. Фредди хотелось закричать во все горло, что эти бестолковые, рассеянные пилоты подвергают опасности пассажиров, потребовать, чтобы отложили взлет и снова проверили лист. Слишком рано! Но они уже оторвались от земли, которая медленно удалялась. Самолет сделал круг над аэропортом. Угол наклона был слишком крутым, опасно крутым, намного круче, чем следует. В такой ситуации в любую минуту можно потерять скорость. Понимают ли это ковбои, сидящие за штурвалом? Самолет выровнялся и стал набирать крейсерскую высоту. Слишком быстро набирают, гораздо быстрее, чем надо. Какого черта они так торопятся! Разве они не понимают, что слишком большой угол атаки? – совершенно обезумев, думала Фредди. – Кто позволил летать этим ублюдкам? Кто учил их летать? Может, это отчаянные мальчишки (она слышала, что старых командиров отправляют на пенсию), которые не были на войне и не налетали достаточно часов, чтобы научиться пилотированию.
Фредди отстегнула ремень и нажала кнопку вызова стюардессы.
– Принесите мне, пожалуйста, двойной виски без льда.
– Хорошо, миссис Лонбридж. Может, еще что-нибудь? Журналы, газеты? Для нас большая честь принимать вас на борту самолета. Скоро подадим ужин. Вместе с виски я принесу вам меню.
– Нет, благодарю вас, только виски.
«Черт побери! Эта проклятая стюардесса знает, кто она такая», – подумала Фредди, стараясь разжать пальцы, которыми вцепилась в подлокотники кресла. Пот струйками стекал по телу, волосы стали влажными, но Фредди было так холодно, что она не снимала пальто. Сердце тяжело билось, и Фредди не могла сделать глубокий вдох. Она впервые в жизни чувствовала страх высоты. Не хватало воздуха! В этом был весь ужас. Черт возьми, нет воздуха! Ей нечем дышать! Огромный самолет высоко в небе – без капли кислорода! Только слабая струйка воздуха свистела над ее креслом. Уж не думают ли они, что люди могут часами обходиться без свежего воздуха? Господи, чего бы только она ни отдала, чтобы приоткрыть иллюминатор и впустить хоть немного чистого воздуха в этот загерметизированный салон с его отвратительным интерьером, слишком огромный для самолета и слишком маленький для мятущихся человеческих душ.
Самолет двигался тяжело, четыре двигателя громко ревели. Фредди поняла, что мотор неисправен. Что-то где-то не так, какая-то из сотен жизненно важных деталей, которые Фредди отчетливо себе представляла и могла назвать, вышла из строя, ее нужно исправить, иначе они погибнут.
Фредди снова вызвала стюардессу.
– Слушаю вас, миссис Лонбридж.
– Я должна поговорить с командиром корабля. Это срочно. Срочно!
– Не знаю, сможет ли он подойти к вам сейчас же, но я спрошу.
Целую вечность, сощурив глаза, Фредди внимательно прислушивалась к работе неисправного двигателя. Удар, потом затрудненное дыхание, икота – все, что способен услышать пилот, если он умеет слушать.
– Миссис Лонбридж?
Фредди посмотрела вниз на пару начищенных туфель и синие форменные брюки.
– Командир?
– Да, мэм. Вас что-то беспокоит?
– Какая-то неисправность в одном из левых двигателей. Вы не слышите?
– Нет, миссис Лонбридж. Они работают прекрасно. Я только что проверял.
Он что, глухой, со злостью подумала Фредди, быстро взглянув на капитана. Перед ней был человек средних лет, безусловно, старший летчик, профессионал, прошедший через многие испытания. Беглого взгляда было достаточно, чтобы это понять. Где угодно она узнала бы такого человека.
– Простите, командир. Должно быть, мне показалось. – Фредди заставила себя улыбнуться. Он не должен догадаться, он не должен догадаться, думала она. Это было бы слишком стыдно.
– Все в порядке, миссис Лонбридж. Будем рады, если зайдете в кабину после ленча.
– Спасибо, командир. Я хочу вздремнуть.
– Заходите в любое время, только предупредите стюардессу.
Отказавшись от ужина, Фредди попросила одеяло, подушку и порцию виски. Нужно расслабиться, говорила она сидевшему в ней и сводившему ее с ума страху. Он проник в ее мозг и окопался в нем, повергая Фредди в панику. Когда Фредди закрывала глаза, ей становилось еще хуже. Лучше уж видеть людей, с удовольствием поглощающих ужин. Пока она может сосредоточиться на этом, самолет не упадет, – не могут же они есть, находясь на краю гибели!
Вдруг Фредди задохнулась от ужаса: самолет вошел в облако. Опасно, Боже, как опасно!
Когда самолет еще глубже погрузился в серую массу, Фредди внезапно вспомнила последние минуты перед катастрофой в Каталине. Да, тогда она посмотрела на альтиметр и увидела: высота достаточна, чтобы совершить посадку. Но она не связалась с близлежащими аэропортами и не узнала об изменении атмосферного давления после ее вылета из Бербанка. Любой новичок в летном деле знает, что это необходимо сделать, поскольку с момента вылета прошло много времени и она не раз меняла высоту. Ни один пилот, кроме такого нахального, дерзкого и самоуверенного, как она, не забывает об элементарной осторожности. Если Фреддимогла забыть об этом, то в трудный момент и в дурном настроении об этом способен забыть каждый: даже этот выдержанный командир, с которым она только что говорила, и старший летчик на международных линиях. В небе не бывает безопасно. Нельзя, нельзя кричать!
