Текст книги "Пока мы не встретимся вновь"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Как необыкновенно ощущение полной свободы в небе! Фредди хотелось немедленно сорваться с места, оставив Мака и Свида Кастелли с их проблемами, вскочить в первый попавшийся самолет и умчаться в небо. Фредди изо всех сил стремилась улететь куда-то, все равно куда, не думая о навигации, прецизионности, воздушном потоке, контрольных точках, – словом, обо всем, что могло бы встать между нею и тем восторгом, изумлением, которые испытала она в самостоятельном полете, когда с ней говорила вечерняя звезда, а созвездие Козерога манило ее к себе. Она знала, что сегодня ей не удастся так просто взять и улететь. Это было нереально, но она могла бы, черт возьми, – да еще как! – если бы только имела свой самолет.

– Проснись, Ева, проснись, – настойчиво повторял Поль, встревоженный телефонным звонком, раздавшимся в четыре часа утра.

– Что? Что такое? Который час? Что случилось? – сонно спрашивала Ева, щуря глаза от света ночника.

– Это Дельфина. Она звонит из полицейского участка в центре города. Я не понял толком и половины того, что она мне говорила. Сейчас поеду, заберу ее и привезу сюда. Я не хотел, чтобы ты, проснувшись, испугалась, что меня нет.

– Из полицейского участка? Она попала в аварию? Она не пострадала, ведь нет? – испуганно спрашивала Ева.

– Нет, нет, дело совсем не в этом. Она не объяснила толком. Она сказала, что просто играла в кости, но, дорогая, она была в истерике, и потом…

– Что потом?

– Она была пьяна, – безжалостно сказал он.

Часа через два Поль вернулся, привезя испуганную всхлипывающую Дельфину. Она выглядела жалкой и незащищенной. Ей удалось кое-как стереть с лица косметику, но она все еще была в дорогом вечернем платье из набивного черного с белым крепа и в болеро с меховой оторочкой. В этом наряде ее и арестовали на борту плавучего казино. Роскошное казино до капитального ремонта было грузовым судном под названием «Рекс».

Дельфина изо всех сил старалась войти в гостиную с гордо поднятой головой, но, увидев поджидавшую их Еву, расплакалась и тяжело опустилась на софу.

Ева вопросительно посмотрела на Поля, но он только качал головой. В его взгляде сквозили недоверие и глубокая печаль. Подвинувшись к Дельфине и взяв в ладони ее несчастное лицо, Ева крепко прижала дочь к себе.

– Ну, перестань. Что бы там ни случилось, это едва ли настолько ужасно, – в смятении твердила она.

Увидев Дельфину, всегда выдержанную и уверенную в себе, а вместе с тем ранимую и нежную, в таком состоянии, Ева думала только о том, как успокоить дочь.

– Боюсь, ты ошибаешься, дорогая, – спокойно сказал Поль и сделал ей знак, давая понять, что хочет поговорить с глазу на глаз.

– Дельфина, дорогая, поднимись наверх, надень халат, а потом спустись на кухню, я приготовлю завтрак, – сказала Ева, легонько подтолкнув Дельфину к лестнице. Услышав, как хлопнула дверь в прежней комнате Дельфины, Ева тотчас же повернулась к Полю. – Господи, что все это значит?

– Полиция нагрянула в одно из плавучих казино. Дельфину и Марджи посадили в одну камеру с десятком других женщин. Все они, как и Дельфина, были разодеты в пух и прах, а многие пьяны, некоторые – мертвецки. Мужчин поместили в другую камеру. Это какой-то сумасшедший дом: адвокаты, журналисты, фотографы, репортеры… Если бы не статус дипломата, мне не удалось бы так быстро вытащить ее оттуда.

– Но как она попала в подобное место?

– Она назвала имя какого-то мужчины, но мне оно ни о чем не говорит. Мне удалось вытащить оттуда и Марджи. Пришлось отвезти ее домой, другого выхода не было. Думаю, она не протрезвеет до завтра. Она все старалась убедить меня в том, что это казино – «шикарное место»: рулетка, кости, кено, «фараон» [12]12
  Карточные игры.


[Закрыть], «очко» и три сотни игровых автоматов. Лучше, чем в Тихуане. Она говорила, как заправский игрок, утверждая, что беспокоиться не о чем: судно имеет сотни спасательных шлюпок, поэтому там совершенно безопасно. – Он попытался улыбнуться, но это не получилось. – Она была настолько пьяна, что не поняла, кто я такой. Она все твердила о том, что у них с Дельфиной ко времени начала рейса была пара тысяч долларов и полиция обчистила их. Пока я вел ее к дому, она без конца повторяла, что я должен попытаться вернуть эти деньги. Даже лезла драться с полицейскими.

В голосе Поля звучало отвращение.

– Но… это невероятно, Поль, правда… правда? – сбивчиво бормотала Ева в полном замешательстве. – Студенты университета… в таком возрасте… спаивают девочек? Что же за комендант эта миссис Робинсон, если она позволяет им общаться с подобными мальчиками?

– Ты не совсем понимаешь, дорогая. Ты ведь не слышала, что несла Марджи. Если только все, что она говорила, не выдумка, – а поскольку она была слишком пьяна и разъярена, чтобы лгать, я ей верю, – они с Дельфиной постоянно участвуют в богемной ночной жизни Голливуда. К ним относятся с учтивостью, приличествующей их положению. Они посещают только элитарные клубы, защищенные от оскорбительных рейдов полиции. Она не могла поверить, что их осмелились задержать.

– Ночная жизнь? Ночные клубы?

– Казино, самые престижные. К этим казино студентов и близко не подпустят. Они ходят туда с мужчинами, взрослыми мужчинами. Бог знает, кто они, эти мужчины, на какие деньги они играют.

– О Поль, только не Дельфина! Марджи, возможно, но не Дельфина!

– Нет, дорогая, обе. Совершенно очевидно, это продолжалось весь год, и что бы там ни было, они обе принимали в этом участие.

– Я ей не верю и не поверю, пока не поговорю с Дельфиной. Я никогда не доверяла этой Марджи, мне не следовало слушать монахинь, – не принимала услышанного Ева, ее сердце готово было выскочить из груди.

– Давай позавтракаем, – предложил Поль, устало поведя плечами, – а потом отнесем Дельфине завтрак в ее комнату. Я не хочу, чтобы прислуга была в курсе происходящего.

– Нужно немедленно подняться к Дельфине и поговорить с ней. Завтракать сейчас я не в состоянии.

Дельфина вытирала полотенцем мокрые после душа волосы. Она была в своем старом белом купальном халатике. Сидя перед туалетным столиком, она аккуратно разделила волосы посередине пробором, и они, как обычно, спускались волнами от лба к маленькому подбородку. Более бледная, чем обычно, она уже пришла в нормальное состояние, о чем красноречиво говорили ясные и безмятежные серые глаза, в которых не было и намека на слезы.

– Дорогая, твой отец сказал мне… Марджи… Он думает…

– Мама, я слышала, что говорила Марджи, – перебила ее Дельфина. В голосе девочки звучала отчужденность, словно она абстрагировалась от реальной обстановки.

– Но, дорогая, это не… ты не…

– Мама, мне кажется, вы с отцом придаете всему слишком большое значение… Если бы я могла каким-то другим путем освободиться из этой камеры, поверь, я бы не стала вам звонить. Существовал один шанс из миллиона, что полиция устроит рейд, и сегодня мы оказались не в том месте и не в то время. Только и всего. Нас накрыли сразу же, едва нагрянула полиция. По меньшей мере тысяче человек удалось откупиться. Это несправедливо.

– Несправедливо? – недоверчиво переспросила Ева.

– Сегодня там могли арестовать чуть ли не весь Голливуд. Там были директора студий, все самые крупные звезды, знаменитости. Нам с Марджи просто не повезло. Возможно, газеты напишут об этом рейде, но не назовут ни одного имени. Они никогда этого не делают, можешь не сомневаться. Не отрицаю, я испугалась, и, конечно, мне было очень неприятно оказаться в тюрьме, но уверена, такого больше никогда не произойдет. – Наклонив голову, она принялась рассматривать сломанный ноготь и, вынув пилочку, начала его подпиливать.

– Прекрати, Дельфина, и посмотри на меня! Думаешь, это все, что я хотела от тебя услышать? Что ты делала в таком месте? Ты что, игрок? Что это за мужчины, которые привели вас туда? Откуда у тебя это платье и накидка? Скажи мне, ради Бога, что происходит в твоей жизни?

– В твоих устах это звучит слишком зловеще, мама. Марджи и я знакомы со многими интересными мужчинами, любителями ночной жизни. Они всего лишь наши приятели, ничего больше, – заявила Дельфина. – Мы так развлекаемся… Азартные игры – такой же вид развлечений, как ужин, танцы или варьете. Все же этим занимаются. Я не понимаю, что в этом плохого. Мы не на последние деньги играем. Я достаточно зарабатываю, чтобы покупать себе наряды. И тебе известно, что это никак не отражается на моей учебе: ты знаешь мои отметки.

– А алкоголь?

– Видимо, мне подсунули сегодня что-то более крепкое, чем я просила. Мне следовало быть осторожней. Да и Марджи тоже. – Дельфина искренне смотрела на мать.

Ева встала, ошеломленная тем, что Дельфина лжет: не в первый раз она напилась и не в первый раз играла.

– И сколько же лет тем мужчинам, с которыми ты и Марджи играли? – строго спросила она.

– Джеду и Бобу? Лет по двадцать, я думаю, – спокойно ответила Дельфина, ища что-то в своем шкафу.

– А хорошо ли вы их знаете? – настойчиво продолжала Ева.

– Довольно хорошо. Они отличные парни. Надеюсь, их тоже отпустили, – добавила Дельфина с жалким смешком. Вытащив из шкафа розовое хлопчатобумажное платье, она бросила его на кровать. – Как хорошо, что я оставила здесь кое-что из своих старых вещей, – сказала она, улыбаясь Еве так безмятежно, словно разговор уже закончился.

– Дельфина, мне придется сказать миссис Робинсон, что мы больше не разрешаем тебе оставаться ночевать у Марджи. Никаких исключений больше не будет. Мы не можем помешать тебе дружить с этой девушкой, но я не примирюсь с вашим образом жизни. Так мы с отцом, по крайней мере, будем уверены в том, что ты подчиняешься правилам землячества и возвращаешься домой, когда подобает.

– Ты не посмеешь этого сделать! Ты сломаешь мне жизнь! – лицо Дельфины исказилось от гнева.

– Ты сама разрушаешь свою жизнь, – твердо сказала Ева, окончательно приняв решение. Она подошла к двери и распахнула ее. Дальнейшая дискуссия бесполезна. Необходимо установить за Дельфиной контроль.

Дельфина кинулась к двери и придержала ее, не давая матери выйти.

– А кто ты такая, чтобы меня учить? – наклонившись к Еве, прошипела она.

– Что? – спросила Ева, не веря своим ушам.

– Я хочу задать тебе пару вопросов, мама, раз уж ты решила обращаться со мной, как с малым ребенком. Интересно, сколько лет было тебе, когда ты жила в Париже со своим любовником? Ты была тогда моложе, чем я сейчас. За сколько лет до того, как ты вышла замуж за отца, это было? И сколько у тебя было любовников?

Ева почувствовала смысл сказанного раньше, чем это постиг ее мозг. Не ответив, она быстро захлопнула дверь, чтобы никто не услышал того, о чем говорит Дельфина.

На губах Дельфины заиграла торжествующая улыбка.

– Все это я узнала от Бруно, когда мы жили во Франции. Какая же ты лицемерка, мама. Почему бы тебе не запереть меня здесь, в моей комнате? Ты могла бы тогда не сомневаться, что я не стану поступать так, как ты. Имей в виду, я все еще девственница и собираюсь остаться ею, но вряд ли ты поспособствуешь этому, если скажешь миссис Робинсон, что мне нельзя больше ночевать у Марджи. Разве твои родители смогли помешать тебе делать то, что ты хотела?

«Сколько любовников?» – думала Ева, потрясенная вопросом. Что бы она ни ответила Дельфине, все было бы напрасно. Сознание Дельфины уже отравлено, вред нанесен. Ева сделала над собой усилие и заговорила спокойно.

– Я не обязана, Дельфина, отчитываться перед тобой. Я не могу запретить тебе слушать сплетни и верить тому, во что ты хочешь верить. Как бы то ни было, я несу за тебя ответственность и немедленно позвоню миссис Робинсон.

– Лицемерка! Лицемерка! – слышала истеричные выкрики Ева, выходя из комнаты.

Спускаясь по лестнице и с трудом держась за перила, Ева думала, что никогда не расскажет обо всем этом Полю. Подозрения Дельфины слишком огорчат его. Сколько любовников? Дельфина все равно не поверит, узнав правду. А Поль? Поверит ли он? Кроме Алена Марэ, у нее не было никого, но к этой теме они с Полем никогда не возвращались после их первого обеда в «Рице». Ей всегда казалось, что он с пониманием относится к тем далеким нелегким годам. А что, если он просто боится задавать вопросы?

В замке Вальмон было десять огромных комнат для гостей, но к тому времени, как Аннет де Лансель получила письмо из Калифорнии от своей невестки, почти все они были зарезервированы на летние уик-энды. Причиной тому было не французское гостеприимство, а шампанское, которым торговали Лансели. Вот почему им приходилось постоянно и с безграничной щедростью принимать гостей.

За сотни лет до того, как по всему свету распространились французские духи и французская мода, естественным стремлением человечества пить шампанское в огромных количествах и как можно чаще воспользовалась группа молодых аристократов из Шампани, владевших виноградниками во времена коронации Людовика Четырнадцатого в 1666 году.

Объединившись, маркиз де Силери, герцог де Мормар, виконт де Лансель, маркиз де Буа-Дофен и маркиз де Сант-Эвремон в числе других отправились в Версаль, где представили собственное вино из Шампани, намеренно навлекая на себя ярость двора, потому что только двор диктовал во Франции моду на все, начиная от пуговиц и кончая архитектурой.

После триумфального успеха в Версале они решили завоевать Англию, где потребность в шампанском вскоре так возросла, что оно сразу сильно поднялось в цене. Не менее предприимчивые сыновья и внуки аристократов из Шампани отправились за тысячи миль продавать шампанское великому князю России и основателям новой республики Соединенных Штатов. Не менее крупные рынки сбыта появились в Южной Америке и Австралии. Весьма дальновидным оказался и месье Моёт. Когда армии России, Австрии и Пруссии вторглись в Шампань после поражения Наполеона под Ватерлоо, император всячески поощрял разграбление винных погребов, полагая, что это привьет войскам оккупантов вкус к шампанскому, а, как говорится, «тот, кто однажды напился, выпьет еще». Действительно, возвратясь домой, офицеры остались постоянными заказчиками шампанского.

Наряду с духом предпринимательства и рекламы, который был в крови у владельцев виноградников, развилось совершенно не типичное для французов гостеприимство. Так как в Шампани всегда было не много отелей, французы сотни лет принимали в своих домах и замках визитеров из всех уголков земли, где пили шампанское. Редко производителю шампанского, обычного или ценной марки, случалось ужинать в одиночестве, кроме, конечно, пяти холодных зимних месяцев.

– Ты только послушай, Жан-Люк. – Виконтесса де Лансель была так взволнована, что, читая вслух письмо от Евы, проглатывала целые строчки. – «…Необходимо для Дельфины познакомиться… с миром, где такую важную роль играют традиции и к которому она тоже принадлежит… Совершенно очевидно, это невозможно в таком молодом городе, как Лос-Анджелес… Оба чувствуем, что она еще очень молода… Визит к вам может коренным образом изменить ее не вполне установившийся характер…»

– Визит? Разумеется, но когда?

– Прямо сейчас. «Нормандия» отплывает из Нью-Йорка через три дня. Видимо, она немедленно вылетает туда. Все это выглядит несколько поспешным, но с нынешней молодежью!.. Ева интересуется, сможем ли мы оставить Дельфину на все лето, – как она может сомневаться! Конечно, придется внести некоторые изменения в наши планы, но я что-нибудь придумаю. Жан-Люк, мы должны немедленно позвонить. Сколько сейчас в Калифорнии?

– Одиннадцать вечера? – прикинул он, отсчитывая время назад, но его жена уже горделиво проследовала в холл, к столу, на котором стоял телефон, прокручивая в голове варианты нового размещения гостей.

«Неустановившийся характер». Безусловно! А что Ева ждала от этого славного ребенка?

11

В каждом уважающем себя преуспевающем частном банке непременно есть служащие, от которых вовсе не требуют знания банковского дела. Их задача сродни искусству японских гейш: они должны привлекать и всеми способами удерживать богатую клиентуру.

Распрощавшись в 1935 году с военной службой, Бруно де Лансель понял, что необходимо подыскать какую-то работу. Как ни досадно, но ему приходилось расплачиваться за то, что он не принадлежал к числу тех Сен-Фрейкуров, единственной задачей которых было беззаботно проводить время и получать как можно больше удовольствия. К несчастью, никаких доходов он не имел, а продолжать жить с дедом и бабкой не хотел.

Поступив на службу в банк братьев Дювивье, он вскоре обнаружил, что его обязанности мало чем отличаются от времяпрепровождения маркиза Сен-Фрейкура перед революцией. Ему надлежало как можно чаще охотиться во время охотничьего сезона; хорошо, но не слишком, играть в карты, занимаясь этим с нужными людьми в престижных клубах; посещать оперу, балет, театр и присутствовать на открытии крупных художественных выставок; непременно бывать на скачках на ипподромах Франции, Англии или Ирландии и ни в коем случае не пропускать значительных событий в жизни парижского общества. Банк оплачивал все расходы на это и, кроме того, выплачивал ему небольшое жалованье плюс комиссионные за каждого привлеченного им клиента.

При стольких обязанностях Бруно вряд ли смог бы теперь, в июне 1936 года, провести в банке больше пяти минут, если бы даже захотел. Все три брата Дювивье были им очень довольны. Он с лихвой оправдывал расходы, связанные с его занятиями: Бруно удалось привлечь нескольких новых клиентов, о которых, если бы не он, банк не мог бы и мечтать.

Одним из его достоинств, которое братья не без удовольствия отметили, нанимая его на работу, было то, что он пока оставался холостяком. Как заметил младший из братьев Дювивье, это вдвое повышало его ценность. «Втрое», – поправил старший, а средний, как обычно, заявил, что оба они не правы: «Лансель бесценен до тех пор, пока не женится. Тогда мы произведем переоценку».

Будет ли его избранница принадлежать к обедневшему, как, увы, Сен-Фрейкуры, роду или он предпочтет деньги знатному происхождению? Но для банка, конечно, лучше, если ему удастся заключить альянс с какой-нибудь богатой наследницей, тоже принадлежащей к знатной семье. Ее родители, возможно, захотят, чтобы она вышла замуж за такого же аристократа, как она сама.

Размышляя, к каким результатам могут привести их вложения в Бруно, братья Дювивье не ведали, что имеют союзника в лице маркизы Сен-Фрейкур, которая каждый день задается теми же вопросами. Единственным человеком, которого совершенно не интересовали все эти тонкости, был сам Бруно. Он, казалось, был настолько уверен в своем исключительном праве на идеальную жену, что совершенно не беспокоился о будущем. Поскольку ему исполнился всего двадцать один год, его будущая жена, вероятнее всего, училась еще в какой-нибудь монастырской школе, одолевая премудрости, которым учили там девочек.

О своей будущей жене Бруно знал наверняка одно: она должна непременно унаследовать землю. Одних денег ему недостаточно. Ради приличного землевладения и фамильных земель Бруно женился бы на дочери самого дьявола… если, конечно, тот был бы французом. Сен-Фрейкуры потеряли свои древние земли и большую часть доходов, когда в 1882 году лопнул банк Финансового Союза. Что касается земли Ланселей, то она будет поделена между Бруно, женой отца и остальными детьми. С точки зрения финансового благополучия, было утешительно знать, что в один прекрасный день, хотя и в очень отдаленном будущем, ибо и дядя Гийом и его отец происходили из семьи долгожителей, ему светят доходы от шампанского Ланселей, он один никогда не унаследует виноградники. Поэтому точно так же, как некоторые мужчины вынуждены жениться на деньгах, ему придется жениться на земле. Бруно мечтал владеть лесами, полями и замками, сотнями и сотнями гектаров земли, по которым он мог бы скакать верхом как единственный и бесспорный хозяин.

Между тем его повседневная жизнь, загруженная столькими неотложными делами, не оставляла времени даже на то, чтобы пойти к портному и выбрать ткань для новых рубашек. Ему не хватало времени ни на сапожника, ни на примерку нового вечернего костюма.

Есть то, что за него не может сделать никто, даже самый лучший слуга, думал Бруно, нетерпеливо ожидая, пока портной исправлял шов на плече его пиджака. Он вспомнил о Сабине де Ковиль и слабо улыбнулся. Ее ни в чем нельзя упрекнуть.

Бруно размышлял о том, какую неоценимую услугу она оказала ему, тогда семнадцатилетнему: ведь он еще не знал женщин. Он продолжал встречаться с ней время от времени, ибо с ней чувствовал себя легко и просто. Может быть, он пригласит ее сегодня на чай. А может, и нет. Существовали и другие женщины, не такие непритязательные, как Сабина, но не менее привлекательные… и не менее… пикантные. Сколько радости доставляли ему неожиданные сюрпризы, которые они преподносили: восхитительно уродливые фигурные пирожные княжеской дочери; мазохистские наклонности надменной хозяйки литературного салона… и слабость Сабины де Ковиль к слугам. Деградация его занимала.

После своего первого опыта с матерью школьного друга Бруно понял: дело вовсе не в том, что его совратила умудренная опытом женщина. Его тайное сексуальное предпочтение, пожалуй единственное, было отдано женщинам сорока, сорока с небольшим лет. Он не мог постичь, зачем мужчине есть зеленое яблоко, когда можно съесть зрелый плод. Возможно, имеет смысл выбирать необъезженных лошадей, чтобы приручить их, но женщин? Насколько приятней иметь с ними дело тогда, когда они уже поняли, о чем мечтают. В десяти случаях из десяти собственные мужья не удовлетворяли их. Насколько просто потакать их фантазиям и наблюдать, как они становятся исключительно послушными, а самые гордые из них покоряются его воле. Это были отношения столь же необременительные, сколь удобные, ибо при таком количестве обязанностей, размышлял Бруно, у него не оставалось ни минуты на ухаживания. К счастью, его необузданную страсть к холеным женщинам, миновавшим возраст неопытной юности, удовлетворить было совсем не сложно. Он совершенно не мог понять, зачем его друзья тратят время и деньги, гоняясь за девчонками, словно те обладали чем-то особенно ценным. Ну может ли разумный мужчина отдавать предпочтение блюду без приправ?

– Привет, Бруно, – раздался голос за его спиной.

– Ги, я не могу шевельнуться. Скоро освобожусь, – ответил Бруно.

Он и его новый друг Ги Маршан договорились после завтрака поиграть в теннис. Бруно подумал, что сейчас самое подходящее время поговорить с Ги о привлекательности молодых женщин, тот постоянно был в кого-то влюблен, но для Бруно затевать этот разговор – значило изменять своим пристрастиям.

– Что ты думаешь о том, что Шмелинг вчера нокаутировал Джо Луиса? – спросил, придвигая стул, Ги.

Это был высокий худощавый молодой человек с умными улыбающимися глазами.

– Меня это не удивило, а тебя? – поинтересовался Бруно. – Честно говоря, бокс меня не слишком волнует. В следующем месяце я собираюсь в Уимблдон, почему бы тебе не поехать со мной? Готфрид фон Грамм, Фрэд Пэрри – разве можно такое пропустить?

– Если дела позволят, – ответил Ги. – Это не всегда возможно.

– Месье де Лансель, не будете ли вы любезны чуть-чуть повернуться ко мне, – попросил портной, потянувшись за булавками.

Повернувшись, Бруно увидел себя в зеркале. Он бросил быстрый, небрежный, почти равнодушный взгляд на свое отражение. Бруно прекрасно знал себе цену, и ему не нужно было в отличие от многих других мужчин смотреть в зеркало, чтобы обрести уверенность в себе. То, что женщины находят его необычайно привлекательным, лестно, но едва ли неожиданно. Но то, что в его лице было нечто, внушавшее мужчинам доверие к нему, вот это действительно было важно.

К своему удивлению, Бруно обнаружил, что ему нравится банковское дело, вернее, нравится делать деньги, а банковское дело – одно из достойных мужчины занятий, с помощью которых можно делать деньги.

Он пришел к братьям Дювивье, чтобы приобрести профессию. Первые удачи, когда он привлек новых клиентов, пришли к нему почти сами собой, за игрой в сквош, на охоте вблизи Тура во время уик-энда, после аукциона на Ньюмаркет.

Комиссионные, полученные Бруно за первых клиентов, позволили ему впервые испытать чувство материальной независимости. Он нашел себе отличную квартиру в огромном частном доме на Университетской улице. Дом принадлежал одному из его дальних родственников, который, подобно многим другим, недавно потерял на фондовой бирже почти все свои деньги. Теперь он вынужден был сдавать внаем часть своего дома. Новые комиссионные, которых Бруно теперь добивался с удвоенной энергией, позволили ему оплачивать услуги горничной, лучших портных и лакея, а также приобрести двух лошадей.

Теперь, спустя год после того, как он начал работать в банке, амбиции Бруно стали неудержимо расти. Он понял, что, хотя в его нынешнем положении можно зарабатывать неплохие деньги, куда больше возможностей таит в себе деловой мир – богатый буржуазный мир Ги Маршана, который сидел сейчас, нетерпеливо барабаня пальцами по ноге и горя желанием поскорее очутиться на теннисном корте.

Пока портной с невообразимой тщательностью подкалывал безупречно сидящий обшлаг, Бруно думал о том, что его заработок напрямую зависит от умения добиваться приглашений. Для этого нужно вести себя так, чтобы не казаться слишком высокомерным аристократом, вступать в контакт с мужчинами намного старше себя, которые ни при каких обстоятельствах не могли бы появиться в гостиной бабушки Сен-Фрейкур, и держаться с ними так, чтобы их жены отваживались приглашать его, не боясь получить отказ.

Поначалу, как он заметил, его приглашали только на официальные встречи. Туда можно было не ходить, не опасаясь никого обидеть. Если Бруно все же принимал приглашение, хозяева были польщены, и мужчины, поощряемые женами, становились с ним смелее.

Молодость была неоспоримым достоинством виконта де Сен-Фрейкур де Ланселя. Его приглашали туда, куда никогда не пригласили бы аристократа старой закалки. Бруно получал все более щедрые комиссионные. При этом он предпочитал дружеские обеды, прогулки на яхтах, пикники за городом – то есть все, что могло принести ему ощутимую пользу. Жалованье Бруно вскоре стало несопоставимо с размером его комиссионных.

Ги Маршан, с которым Бруно познакомился всего шесть месяцев назад, был единственным сыном Пьера Маршана, преуспевающего кинодельца и владельца самого популярного во Франции издания «Маршан Актюалите». Они распространялись по всему миру тиражом, большим чем «Фокс-Моветон», «Патэ журналь» и «Эклер журналь», вместе взятые.

Бруно встретил месье и мадам Маршан в клубе игроков в поло. Вскоре он познакомился и с Ги, который был всего на три года старше Бруно, но уже серьезно занимался семейным бизнесом. Ги показался Бруно славным парнем, образованным и неглупым. Он был представителем верхушки среднего класса. Когда-нибудь, благодаря женитьбе, а это, безусловно, единственно возможный путь, он войдет в высшее общество, а годам к пятидесяти, если у него будет дочь, сможет рассчитывать на то, что она выйдет замуж за какую-нибудь титулованную особу и внук его родится аристократом.

Ги Маршан был такой же частью будущего, как сам Бруно. Их связывали дружеские отношения, но не такие, как со школьными друзьями. Маршаны пока не стали клиентами банка Дювивье, но Бруно это не огорчало, иначе Ги меньше привлекал бы его. То, что Маршаны ценили дружбу с ним, давало ему ощущение собственной значимости.

– Бруно, долго еще? – спросил Ги, взглянув на часы.

– Вы скоро закончите, месье? – нетерпеливо спросил Бруно у портного.

– Точно в срок, месье де Лансель, – невозмутимо ответил портной.

«Вот и еще один человек, знающий себе цену», – подумал Бруно и приготовился к тому, чтобы ждать еще четверть часа.

Стояла середина июля. Дельфина сидела на полу своей комнаты в замке Вальмон, лучшей комнаты для гостей, среди вороха вещей, вынутых из громадного чемодана, доставленного всего час назад. Марджи, верная Марджи, в тщетной попытке хоть как-то утешить подругу, собрала все вечерние туалеты Дельфины и прислала их пароходом. Вытаскивая платье за платьем, накидку за накидкой, Дельфина с любовью прижимала их к себе и бережно раскладывала на ковре. Это было настоящее пиршество красок и материалов. За сотни лет цивилизованные французы не удосужились изобрести стенной шкаф. Гардероб в комнате Дельфины уже был забит до отказа, и для дюжины вечерних платьев места не оказалось.

Погрустневшая Дельфина открыла одну из своих вечерних сумочек и заглянула в нее. Обнаружила там кружевной носовой платок, черную с серебряной отделкой пудреницу, булавку с жемчужной головкой, которой она когда-то прикрепляла букетик к плечу, две монеты по двадцать пять центов, помаду фирмы «Коти», плоский спичечный коробок из «Трокадеро» и один из своих портсигаров. Благоговейно, словно перед ней были реликвии канувшей в Лету цивилизации, она вынула все эти предметы и положила их к себе на колени, чувствуя, как ее одолевает тоска. Открыв портсигар, она увидела в нем одну сморщенную сигарету «Лаки Страйк». Дельфина нежно покрутила ее в пальцах и понюхала. Вспомнив, что дверь ее комнаты заперта, она зажгла сигарету спичкой из «Трокадеро», глубоко затянулась и расплакалась.

Привычные движения навеяли воспоминания: звуки танцевальной музыки, приятный рискованный флирт, первый глоток холодного спиртного из бокала, заговорщическое подмигивание Марджи, звуки игры в кости, окрик крупье, и… о, это возбуждение, когда прерывается дыхание! Возбуждение, которого она ждала, уверенность в том, что один прекрасный вечер сменится другим, что в ее жизни не будет места однообразию и скуке.

Как она ненавидит Шампань, думала Дельфина, и слезы струились по ее щекам. Ненавидит! Здесь нечем заняться, некуда идти, не с кем поговорить, кроме бабушки, которой, кажется, внушили, что Дельфина интересуется семейной историей, да дедушки, который столько рассказывал ей о секретах виноделия, что она чуть не умерла от скуки. А чего стоит постоянно сидеть за трапезой с совершенно не интересными гостями, слишком старыми и говорящими только о марочных винах да о еде. При этом она была всего-навсего приехавшей из Америки внучкой, и о ней забывали сразу же после нескольких вежливых вопросов, едва откупорив новую бутылку. Как она ненавидела все это! А ей предстоит пробыть здесь пленницей, пока не придет пора возвращаться в университет, да и там ее ничего не ждет, кроме прозябания в доме женского землячества под неусыпным оком миссис Робинсон.

Дельфина затянулась всего один раз: она решила приберечь сигарету. В этом доме не было ничего, кроме трубочного табака деда и сигар дяди Гийома, да и они курили только после ужина, уходя в курительную комнату, куда ее, конечно, не приглашали. Они и представить себе не могли, чтобы она купила себе в городке французских сигарет – такая мерзость! – и курила при них.