Текст книги "Пока мы не встретимся вновь"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)
– Форма настоящего сердечка, настоящего сердечка, – бубнила она себе под нос.
После того как ей подкрасили губы, Дельфина наконец вышла из гримерной. У двери она увидела Леметра, терпеливо поджидавшего ее.
– Хорошо. Очень хорошо. Теперь пойдемте, я представлю вас месье Амберу.
Он провел ее по темному седьмому павильону к режиссерскому креслу. Нико Амбер встал и, протягивая ей руку, окинул девушку безжалостным оценивающим взглядом. Голос его, однако, звучал мягко.
– Очень рад, что вы приняли мое приглашение, мадемуазель. Надеюсь, вы не волнуетесь.
– А я должна? – задиристо, как близкого приятеля, спросила Дельфина. Как бы она хотела, чтобы все это видела Марджи. Только тогда она почувствовала бы реальность происходящего.
С того самого момента, как во время завтрака к ней подошел ассистент режиссера, ей казалось, что она видит волшебный сон. Реальная жизнь словно растворилась в пьянящей атмосфере студии, где самая обыкновенная дверь могла вести в мир чудес. Дельфина едва ли задумывалась о самой кинопробе, так взволновала ее эта новая обстановка. От смущения она решила, что попала за кулисы. Дельфина старалась все впитывать и запоминать, войти в это так, как Габен и Мишель Морган.
– Должны ли вы? – повторил Амбер. – Нет, конечно нет. Садитесь рядом со мной, и я покажу вам, что нужно прочесть. Все очень просто. Вы прочтете строчки, подчеркнутые красным, а я остальное… Небольшой диалог между нами. По возможности старайтесь не смотреть в камеру. Хотите сначала прочитать про себя?
– Я же не актриса, – сказала Дельфина. – Что это мне даст?
– Вероятно, поможет сориентироваться.
– Думаю, будет лучше, если вы мне поможете, месье.
– Вы знаете историю о Майерлинге?
– В общих чертах.
– Неважно. Это сцена встречи молодой аристократки и наследника Габсбургов. Действие происходит на балу… Они танцуют… Влюбляются…
– Знаю, – сказала, улыбаясь, Дельфина. – Куда мне сесть?
– Вон туда. Почему бы вам не оставить здесь свой жакет? Вам будет жарко от софитов.
Дельфина сняла красный жакет и повесила его на спинку стула. В узкой красной юбке и шелковой белой блузке она прошла к высокому стулу, на который указал Амбер, стоявшему метрах в пяти. Едва она села, режиссер отдал команду, и в глаза ей ударил ослепительный свет. От неожиданности она вскрикнула и прикрыла глаза рукой.
– Скажете, когда глаза привыкнут к свету и вы сможете читать, – проговорил режиссер так внятно, будто их не разделяло расстояние.
Дельфина ждала. Она только сейчас заметила, что на нее устремлены жадные, но вместе с тем полные профессионального любопытства взгляды мужчин. Сейчас эти взгляды были ей так же необходимы, как и свет. Она никогда еще не чувствовала себя настолько воодушевленной, раскованной и всемогущей. Ожидая, когда ее глаза привыкнут к слепящему свету, Дельфина вдруг ощутила, как в ней поднимается что-то горячее и тревожное. Это не был жар лампы, это возникло внутри и начало разливаться по всему телу. Она сжала ноги, чтобы унять непроизвольную дрожь. Дельфина сидела, вцепившись руками в стул, и, ослепленная светом, испытывала сильнейшее возбуждение. Сценарий выпал у нее из рук. Она выпрямилась, кусая губы, грудь ее поднялась, плечи расправились, а ноги сжались еще сильнее: Дельфина боялась, чтобы мужчины, устремившие на нее взгляды, не заметили ее состояния.
Видя ее возбуждение, Нико Абмер почувствовал, как его охватывает безудержное желание. Такого не случалось с ним уже давно.
На площадке воцарилась тишина.
– Жюль, дай ей сценарий, – тихо проговорил Амбер, увидев, что к Дельфине возвращается самообладание.
Леметр протянул сценарий Дельфине. Нико начал читать. Он умышленно выбрал себе длинный монолог, чтобы дать возможность партнерше прийти в себя.
Дельфина слушала, следила глазами, но смысл слов не доходил до нее. Ее дыхание было еще слишком учащенным, чтобы начать читать.
Жар, сильный, почти невыносимый, пока не проходил, и Дельфина чувствовала, что еще немного, и все может начаться снова. «Это все свет, – подумала она, – это все из-за света».
– Мадемуазель?
– Да? – с трудом произнесла она.
– Ваши глаза уже привыкли? Можете читать?
– Попытаюсь.
Она глубоко вздохнула и попыталась сосредоточиться на сценарии. Постепенно строчки становились отчетливее, и Дельфина начала читать, не обращая внимания ни на камеру, ни на зрителей, стараясь ничего не видеть, кроме строк, подчеркнутых красным, ибо только так она могла совладать со своим телом. Голос Амбера отвечал ей. «Кто, черт возьми, научил ее плевать на камеру?» – думал он. Она продолжала произносить свои реплики, он – свои, и так, фраза за фразой, они закончили короткую сцену.
Режиссер сделал знак, чтобы отключили свет. В неожиданно возникшей темноте Абмер встал и быстро пошел туда, где сидела Дельфина, все еще не пришедшая в себя после испытанного потрясения. Нико взял ее обнаженную руку в том месте, где кончался короткий рукав.
– Вы были восхитительны. Боюсь, это далось вам нелегко, – тихо проговорил он, и ей показалось, что он снова читает сценарий.
– Это было так… великолепно.
– Понимаю. Вам надо посидеть где-нибудь спокойно до встречи с вашими друзьями.
– Да.
– Пойдемте.
Он быстро увел ее с площадки в свою гримерную. Встав спиной к двери, он притянул ее к себе и с силой поцеловал в открытые губы.
– Ты знаешь… Ты знаешь… – страстно повторял.
– Что? – спросила она, прекрасно все понимая.
– Что ты со мной сделала? Чувствуешь?
Он так плотно прижался к ней всем телом, что она сразу его почувствовала. Мужчины десятки раз делали попытки так прижаться к Дельфине, но она всегда ускользала от них. Сейчас же, закрыв глаза, она чуть сама не упала в руки Амбера. Губы ее с готовностью ждали его грубых поцелуев. Взяв ее на руки, он отнес ее на диван. Расстегивая блузку Дельфины, срывая с нее и с себя одежду, он покрывал поцелуями ее грудь.
Дельфина и раньше разрешала мужчинам дотрагиваться до своей груди, но никогда не позволяла им целовать, а тем более видеть ее. Сейчас, обнаженная, в состоянии блаженного стыда, она снова почувствовала себя так же, как под палящим светом ламп. Его ласки возбудили Дельфину, но он слишком хорошо ее понял, чтобы позволить сейчас испытать оргазм.
– Еще не время, – прошептал он, – еще не время, паршивка, ты должна подождать меня.
Раздвинув ей ноги, он опустил голову, чтобы почувствовать ее запах, но так осторожно, чтобы не коснуться девушки. Забыв всякую стыдливость, она подалась ему навстречу, но он протестующе забормотал. Встав на колени, он вошел в нее со сластолюбивой медлительностью человека, который слишком долго ждал, а потому не хотел, чтобы все произошло чересчур быстро. Он входил в нее медленно, но за его нежностью скрывались порочность и эгоистичность гурмана. Она так нетерпеливо ждала его, что он преодолел ее девственность прежде, чем они оба осознали это, и овладел ею. Только теперь он отпустил ее волосы, и она ощутила, как ее пронзила боль.
Замерев, он сказал:
– Все мужчины в студии хотели тебя, и ты, паршивка, знала это.
– Я не могу больше ждать, не могу, – в экстазе простонала Дельфина. Она не могла уже сдержать дикий оргазм, который совпал с его бурным взрывом.
12
3 сентября 1936 года оказалось для Лос-Анджелеса кануном того дня, когда городу суждено было стать центром международной авиации. Приведя в порядок и расширя Майнз-Филд, его переименовали в Муниципальный аэропорт. Местные устроители шестнадцатых ежегодных национальных авиационных соревнований, впервые проводимых в Городе Ангелов, решили, что должны показать всему миру, как надо организовывать зрелища. Фредди чуть ли не наизусть помнила все многочисленные газетные публикации о предстоящем событии. Она знала, что главный церемониймейстер Гарольд Ллойд возглавит шествие колонны музыкантов и украшенных платформ к аэропорту, знала точное время, когда сигнальная ракета над аэродромом возвестит о приближении эскадрильи истребителей, призванных продемонстрировать построение и высший пилотаж в воздушном бою; знала, когда исполнят трюк с пересаживанием с мотоцикла на планер и когда состоится массовый прыжок парашютистов. Она была осведомлена, что мистер и миссис Фербенкс, а также Бенита Хьюм намерены устроить пикник перед началом выступлений, захватив с собой на поле канареечно-желтую корзину с едой, желтыми чашками и такими же тарелками. Адриану Эймс, одетую в коричневый твидовый костюм, предполагали увидеть в обществе ее бывшего мужа Брюса Кабо. Среди почетных гостей должны были появиться Кэрол Ломбард и Кэй Фрэнсис. Фредди знала по именам и даже в лицо юных дам из светского общества Беверли-Хиллз, собиравшихся приветствовать военных летчиков на балу для представителей армии и флота, который завершит первый день национальных авиационных соревнований.
Но вся эта показуха, заполняющая паузы между соревнованиями, мало интересовала Фредди.
Внимание Фредди занимали три события: «Бендикс» – трансконтинентальный скоростной перелет с Восточного побережья в Лос-Анджелес; «Рут Чаттертон» – соревнования по спортивному пилотированию, начавшиеся за шесть дней до этого в Кливленде, которые предполагалось продолжить как соревнование-гандикап в Лос-Анджелесе, и «Амелия Эрхарт Трофи» – замкнутые скоростные полеты вокруг ориентирных вышек – единственный вид соревнований, где ограничивалось участие женщин и где были заняты всего восемь человек.
Из всех трех видов соревнований ее воображение больше всего занимал «Чаттертон», причем настолько, что она лишь об этом и думала. Такого с ней не бывало со времен первого самостоятельного полета. Будь у нее самолет, она могла бы принять участие в этом виде соревнований и, возможно, выиграла бы. Если бы только у нее был собственный самолет.
В этом соревновании участвовали тридцать два человека, мужчины и женщины. Они летали на самолетах разных типов, пытаясь побить собственный рекорд скорости. Газеты взахлеб писали о молодой китайской летчице Кэтрин Сюй Фан Чунг, пилотировавшей маленькую «Сессну», и о Пэгги Селемен, девушке из Лондона, чья мать с улыбкой заявила репортеру: «Нельзя же целый день только и делать что танцевать, вот Пегги и выбрала авиацию». Черт, как она ненавидит эту Пегги Селемен, в приступе зависти признавалась себе Фредди, эту Пэгги Селемен вместе с ее чертовой мамашей!
О «Чаттертоне» было так больно думать, что Фредди постоянно пребывала в трансе, пытаясь сосредоточиться на абсолютно недосягаемом «Бендиксе» с его командой знаменитых пилотов. Сейчас они в последний раз оглядывали свои самолеты на летном поле Флойд-Беннетт. За несколько недель до этого дня циркулировали всевозможные слухи: о невиданных машинах сверхобтекаемой формы, о секретных испытаниях новых моделей в аэродинамических трубах, о новых сверхмощных двигателях, об отчаянных попытках пилотов всевозможными способами увеличить скорость своих самолетов. Газеты были полны загадочных статей и историй.
«Бендикс» – открытые соревнования для всех желающих с единственным условием: пилоты должны вылететь с аэродрома Флойд-Беннетт на рассвете четвертого сентября и прибыть в Лос-Анджелес в тот же день до шести часов вечера. Журнал «Авиэйшн мэгэзин» прочил победу Бену Говарду, победителю прошлогодних соревнований, летавшему на самолете «Мистер Маллигэн». Второе место журнал прочил Амелии Эрхарт на ее новеньком «Локхид-Электра», а третье – Жаклин Кокран. Журнал писал о благородном жесте Говарда Хьюза, приводя его как пример спортивного поведения. Тот отказался принять участие в «Бендиксе», поскольку его личный экспериментальный самолет был вне конкуренции: никто из пилотов не располагал такими деньгами.
Фредди, упорно отрабатывавшая накануне соревнований «иммельманы» и «чанделли» на самолете Мака, развивавшем скорость не более 90 миль в час, размышляла о Говарде Хьюзе, его ста двадцати миллионах долларов, об Эрхарт с ее самолетом, на который Локхид отвалил восемьдесят тысяч долларов, яростно выжимая все что можно из старенького надежного «Тейлора».
Почти все свободные уик-энды в течение июня, июля и августа она отрабатывала основные элементы высшего пилотажа и научилась выполнять (в присутствии Мака) такие сложные фигуры, как «Орегонский морской дракон», «Кубинская бочка», «Кубинская восьмерка», «Обратная бочка Фрэнка Кларка». Все прекрасно, думала Фредди, но это нисколько не приблизило ее к заветной цели – скопить денег на собственный самолет, поскольку каждый сэкономленный цент она тратила на уроки по высшему пилотажу.
Фредди мрачно размышляла о том, что через две недели начнутся занятия в университете. Она уже получила расписание, а мать таскала ее по магазинам, чтобы купить новую одежду. Летать она сможет теперь только по уик-эндам. Придется использовать летнее время, хотя на это уйдут все сбережения.
На первом курсе, с горечью поняла она, придется изучать предметы, необходимые для того, чтобы получить гармоничное гуманитарное образование. «К черту все это! Я совсем не хочу быть гармонично образованной!» – в сердцах выкрикнула она, обращаясь к безучастному альтиметру, злополучному индикатору скорости и ручке управления, служащей только для того, чтобы выполнять ее указания.
Но что же делать? Пойти во флот, чтобы повидать мир? В иностранный легион? Убежать с бродячим цирком? Чушь собачья! Все это возможно для юноши, но не для девчонки, которой нет еще и семнадцати. Никаких шансов! Ей суждено прямехонько отправиться в душную университетскую аудиторию.
Если бы Фредди могла снять ноги с педалей управления, она бы так гневно топнула, что проломила бы дыру в полу самолета. Вместо этого она выполнила последний безупречный «чанделль» – крутой набор высоты с поворотом на сто восемьдесят градусов – и приземлилась на аэродроме Драй-Спрингс.
Мак и Свид Кастелли, который приехал в аэропорт, чтобы обсудить с инструктором кое-какие проблемы, связанные с высшим пилотажем, стояли возле ангара и наблюдали за ее приземлением. Она выскочила из самолета, сняла защитные очки, отстегнула парашют, перекинула его через руку и направилась к ним.
Медные волосы, щеголеватая изящная фигурка, бриджи для верховой езды, короткие сапожки, купленные Фредди взамен развалившихся ботинок, и мужская рубашка с высоко закатанными рукавами – все это подчеркивало своеобразие ее облика.
– Привет, старушка. Отличный «чанделль» мы сейчас видели, – сказал Свид Кастелли.
В его тоне она сразу же уловила превосходство. Все старые пилоты, занимавшиеся высшим пилотажем, подумала она, убеждены в том, что никто не может летать так, как они. Ну, может, и не все, возможно, Мак так не думает. К тому же, она не выносила, когда ее называли «старушкой».
– Чисто декоративный, мистер Кастелли, – обронила Фредди, – сущий пустяк.
– Отлично выглядишь, малышка, – проговорил Макгир.
– Ого, Мак! От таких щедрых комплиментов я могу покраснеть, – сказала она, направляясь в контору. «Всегда одни и те же слова», – огорчилась она.
– Какая муха ее укусила? – спросил Кастелли.
– Мечтает об «Амелии Эрхарт», – пояснил Мак.
– Я тоже. Кто же не мечтает?
– Эмоциональный ребенок, – пожал плечами Мак.
– Ребенок? Послушай, Мак, эта девчонка уже не ребенок. Она лакомый кусочек, мечта…
– Она ребенок, Свид. А ты – грязный старикашка, – вдруг сердито сказал Мак.
– Ну и что в этом плохого, Макгир, – пошутил, как всегда, Кастелли. Увидев, что Фредди пошла к машине, он махнул Маку рукой и заторопился следом за ней.
– Ты уверен, что не передумаешь? – поравнявшись с Фредди, крикнул он Маку.
– Абсолютно, – ответил Мак.
– А это большие деньги, – прокричал снова Свид, явно сожалея, что не смог переубедить Мака.
– Да хоть какие, дружище. Я сказал, что больше этим не занимаюсь.
– Ох, – произнес немного раздосадованный Кастелли, обращаясь к Фредди. – Ради меня он сделал бы это, я знаю, если бы только его не заставляли надевать ненавистный ему парик.
– О чем речь? – равнодушно спросила Фредди.
Мак постоянно отказывался от работы, которую ему продолжали предлагать координаторы программ по высшему пилотажу, все еще не веря, что он окончательно порвал с этим делом.
– О фильме. Называется «Неуправляемый штопор». Я предложил ему на выбор Алису Фэй, Констанцию Беннетт или Нэнси Келли… Он мог стать дублером любой из них. Рой дель Рут, режиссер фильма, ни о ком другом, кроме Мака, и слышать не хочет, так прекрасно он дублировал Джин Хэрлоу в «Ангелах преисподней».
– Но это же было немое кино. Я помню. Лет семь назад.
– А никому и не нужно, чтобы он говорил, старушка. Он должен лишь надеть парик и летать. Разве от него хотят слишком многого? Разве это оскорбление?
– Нет, – хмыкнула Фредди, слегка повеселев, когда представила себе Мака в белокуром парике.
– Никого не могу найти; я и сам занялся бы этим, да моя фигура потеряла девическую стройность. Послушай, а ты собираешься участвовать в соревнованиях?
– Каждый день думаю об этом, – призналась Фредди.
– Может, в следующем году или через год тебе это и удастся, как знать, старушка, – мягко сказал он, заметив, что на ее лицо набежало облачко.
– Спасибо, мистер Кастелли, но я в этом сомневаюсь.
– Слушай, подожди-ка. Да ведь ты спокойно можешь стать дублером. Мак говорил, что ты многому уже научилась. В том, что мы планируем сделать, нет ничего особенного. Ты справишься. Ну как?
– Сейчас это невозможно, – сказала Фредди и, заметив его пыл, улыбнулась. – Еще более невозможно, чем мое участие в соревнованиях в будущем году.
– Почему? Скажи, что тебя останавливает.
Фредди уже подошла к машине. Это была машина Евы – роскошный «Ласалль» с откидным верхом. Она взяла из машины бледно-голубой кашемировый кардиган и набросила его на спину, завязав рукава под подбородком. Схваченные в узел волосы, отливая медью, обрамляли ее лицо.
– Во-первых, через две недели у меня начинаются занятия в университете, – сказала она, опершись о дверцу машины. – Во-вторых, мне надо встретиться с мистером Биовулфом. Кроме того, мой отец, человек очень консервативный, убил бы меня за подобные штучки, мама тоже приложила бы руку, ну а если бы после этого от меня хоть что-то осталось, Мак довершил бы работу.
Твердость Фредди больше, чем ее модная дорогая машина, убедили Свида Кастелли в том, что он обратился не по адресу. Эта «старушка» – девушка из хорошего общества, но с необычным хобби.
– Понял. Но спросить-то можно, правда?
– Правда, мистер Кастелли.
– Привет мистеру Биовулфу. Счастливчик, повезло ему.
* * *
9 сентября Ева устраивала большой прием в честь лейтенанта Детруайя, единственного французского пилота, участвовавшего в только что закончившихся соревнованиях. Фредди охватило столько разнообразных чувств, что она себя не узнавала.
С бьющимся сердцем наблюдала она, как Луиза Таден, участница «Бендикса», не заметив финишной черты, посадила свой самолет на другом краю летного поля и сочла себя проигравшей. И только настигшая ее толпа, возбужденная и ревущая, убедила Луизу в том, что она стала победительницей. Луиза пересекла страну меньше чем за пятнадцать часов, оставив позади все экспериментальные усовершенствованные самолеты. А ведь летала она на обычном маленьком «Бич-Стаггеринге», терзаясь, думала Фредди. Она сгорала от восхищения и черной зависти. На этом самолете мог летать кто угодно. Его мог купить любой, располагавший парой тысяч долларов.
В тот вечер, когда закончился «Бендикс», Фредди кругами ходила возле шатра, сооруженного национальной организацией дипломированных женщин-пилотов, носившей название «Девяносто девять», и наблюдала, как Таден, Лора Ингалс, занявшая второе место, Эрхарт и Кокран вместе с десятками других женщин-пилотов шли туда праздновать победу. А она не могла присоединиться к ним из-за своей застенчивости, которая возобладала над страстным желанием увидеть своих кумиров и поздравить их. В сумке Фредди лежал ее собственный диплом, но она не решалась войти и представиться, хотя знала, что ее встретили бы с распростертыми объятиями. «Мне нечем хвалиться», – горько думала она. Несколько минут она прислушивалась к доносящимся до нее звукам веселья, потом почувствовала, что не в силах этого выдержать, повернулась и ушла.
Хорошо еще, что в «Чаттертоне» победителем оказался мужчина, и она могла об этом не думать.
– Фредди, ты ведь помнишь, я жду тебя сегодня на приеме, – произнесла Ева, войдя в спальню дочери и увидев, что та задумчиво уставилась в стену. Еву, конечно, беспокоило то, что дочь с каждым днем соревнований становится все более отчужденной. Она не сомневалась: Фредди обрадуется, что авиационные соревнования проводятся в ее родном городе. Газеты так увлеклись сообщениями об этом, что даже Ева и Поль знали все. Но Фредди с утра до вечера пропадала на аэродроме, а придя домой, замыкалась в себе. Глаза ее казались воспаленными, но Ева считала, что причиной тому ее пребывание в течение всего дня на солнце, заливающем трибуны.
– Да, конечно, мама, – сказала Фредди. – Я не забыла. Я обязательно буду.
Она решила, что общение с цветом французской колонии отвлечет ее хоть немного от горьких мыслей о своей никчемности. Кроме того, ей было интересно взглянуть на почетного гостя, короля пилотов, выполняющих фигуры высшего пилотажа. Ему Фредди даже не завидовала, слишком уж недосягаем он был, все равно что Чарлз Линдберг или Сент-Экзюпери.
Мишель Детруайя прославил Францию и стал бесспорной звездой соревнований после блестящего показательного выступления на его «Кодроне», оснащенном двигателем «Рено». На создание этого самолета французы потратили миллионы долларов. Это был первый самолет безупречно обтекаемой формы. Летая на нем, Детруайя выиграл двадцатитысячедолларовый «Томпсон Трофи», оставив далеко позади всех конкурентов. Превосходство его самолета было столь велико, что пилота отстранили от других соревнований, «чтобы оставить кому-то шанс выиграть».
– Дорогая, надень свое белое льняное платье, – попросила Ева.
– Но, мама… – попыталась возразить Фредди.
– Это самый лучший из твоих нарядов.
К такому тону Ева прибегала только тогда, когда выполняла официальные обязанности жены дипломата. Фредди знала, что спорить не имеет смысла.
В конце этого дня сад дома Ланселей заполнили сотни гостей. Желающие пожать руку Мишелю выстроились в такую нескончаемую очередь, что Фредди оставалось лишь смотреть и слушать из-за спины матери, стоящей рядом с ним. Трудно назвать его красавцем, думала Фредди, глядя на его длинный широкий нос и двойной подбородок. Но глаза под прямыми и необычайно густыми черными бровями заставляли забыть обо всем. Он выглядел беззаботным и счастливым, как мальчишка, и явно привык к тому, что все носятся с ним, как со знаменитостью. Он вновь и вновь воодушевленно произносил одни и те же банальные фразы:
– Да, мадам, я собираюсь на следующий год бороться за эту награду; спасибо, мадам, я рад, что вам понравились показательные выступления; да, месье, я нахожу, что Лос-Анджелес очень приятный город, спасибо, месье; да, мадам, вы правы, мой отец действительно командующий ВВС Франции, я передам ему ваш поклон, спасибо, мадам; да, месье, у вас здесь замечательный климат, и я обязательно приеду еще, спасибо, месье; да, мадам, Калифорния действительно – райский уголок, благодарю вас, мадам.
«Разговор о пустяках, – подумала Фредди, когда очередь стала сокращаться и гости потянулись за угощением, – вот плата за известность». В конце концов, как это часто случается с почетными гостями, Детруайя остался один. Все эти незнакомые люди, отдав ему дань уважения, занялись друг другом и совершенно забыли о нем. Фредди шагнула вперед, выйдя чуть ли не из-за кустов.
– Лейтенант Детруайя, – неожиданно для себя очень быстро произнесла она по-французски, – не могли бы вы сказать, быстрый взлет, действительно, результат того, что ваш «Кодрон» оснащен воздушным винтом «Ратье» с двумя скоростями и двойным шагом и имеет пневматически убирающиеся шасси?
– Что?
– Я спросила…
– Я понял, чтовы спросили, мадемуазель. И я вам отвечу: «Да».
– О, я так и думала. Скажите, а каков угол отклонения винта во время взлета и в момент максимальной скорости?
– Двенадцать градусов, мадемуазель.
– Интересно… двенадцать. Не удивительно, что вы все время побеждаете. А что бы случилось, если бы отказали шасси? Система же пневматическая, ведь так?
– Да, мадемуазель. К счастью, у меня есть аварийный ручной насос.
– А воздухозаборник, какова его длина?
– Может быть, вы… – Он запнулся, едва сохраняя серьезность, потом рассмеялся, но все же остановился. – Вы хотите проинспектировать самолет, мадемуазель?
– Хочу, – ответила Фредди. – Простите, а что в этом смешного?
– Единственный человек, кто задает здесь стоящие вопросы, и тот, оказывается, девушка. Ох уж этот воздухозаборник… – И он снова рассмеялся.
– Я пилот, месье, а не просто девушка, – сказала Фредди с таким достоинством, что смех его замер.
Он взглянул на нее внимательно.
– Мне следовало догадаться, – в конце концов откликнулся он. – Следовало.
– Ну вообще-то вы не могли предположить, – примирительно заметила Фредди.
– Да нет, это же очевидно. У вас и загар, как у пилота. – Он показал на вырез ее платья и короткие рукава. В глубоком вырезе виднелся темный уголок загара, заканчивающийся белым пятном на груди. – Даже руки, – сказал он, глядя на ее загорелые руки с белой полосой выше локтя, там, куда доходил рукав летной рубашки.
– Я пыталась обратить на это внимание мамы, но она настояла, чтобы я надела именно это платье.
– Даже у пилотов есть мамы. На чем вы летаете?
– На «Райане»… когда удается.
– Я знаком с этим самолетом. Текс Ранкин и я однажды соревновались на двух одинаковых «Райанах». Так просто, для развлечения, и я чуть не проиграл ему.
– Вы делали «Орегонского морского дракона?» Которого придумал Ранкин? Я только что освоила этот трюк.
Детруайя удивился.
– Этот трюк не для девушки-пилота, мадемуазель. Это просто неразумно, должен вас предостеречь.
– Я занимаюсь высшим пилотажем… – сказала Фредди очень скромно, поскольку разговаривала с чемпионом мира, но в глазах ее светилась откровенная гордость. – Я начинающий пилот, но…
– Но уже справляетесь с «Морским драконом»?
– Да.
– Должен поздравить вас, мадемуазель, – серьезно, без тени насмешки сказал он, явно пораженный. – Приветствую вас как пилот пилота.
Он пожал ей руку, но тут к ним подошла Ева и бесцеремонно его увела.
– Мадам де Лансель, кто эта девушка в романтичном белом платье? – спросил Детруайя. – Буду рад пригласить ее посмотреть мой самолет.
– Вы имеете в виду мою дочь, лейтенант? – спросила встревоженная Ева.
– Ваша дочь? Пилот?
– Представьте себе, да. Удивительно, не правда ли, для девушки, которой только шестнадцать.
– Только… шестнадцать?
– Только шестнадцать, – твердо повторила Ева. – Она еще ребенок, лейтенант.
– Ну и ну!
– Пойдемте. Начальник французского госпиталя горит нетерпением вас поздравить.
– Очень приятно, – вздохнув, произнес офицер. – Не ожидал.
В ночь после приема в честь Детруайя Фредди никак не могла уснуть от возбуждения. «Приветствую вас как пилот пилота», – сказал он. Как пилот пилота! Не «старушка», не «малышка», а пилот! Почему никто не хотел признавать в ней пилота? Для Мака она неизменно была ученицей. Он видел ее первые шаги и никогда этого не забудет. Никогда не даст и ей об этом забыть. Ей хотелось его ударить! Для отца она навеки останется только дочерью, он лишь терпит то, что она – пилот, предпочитает не думать об этом, а тем более ничего не слышать. Мама, отдав ей ключи от машины, тут же, кажется, забывала о том, куда она собирается ехать и что намерена делать. Ни один из них понятия не имел, что она овладела искусством высшего пилотажа, ибо оба ясно и без слов дали понять, что не хотят и вовсе не ждут сообщений об ее успехах.
Ну а если по-честному… Если она в самом деле считает себя пилотом, почему тогда не вошла в шатер «Девяноста девяти» и не присоединилась к тем женщинам, которые разделяли ее страстное увлечение? Разве она не одна из них? Разве нет?
Черт возьми, да она просто себя недооценивает, придавая такое значение мнению знаменитостей. Пора бы уже признать, что она многого добилась. Пилот! И, черт возьми, отличный!
Может, причина в том, что она еще недостаточно взрослая. Через несколько месяцев ей исполнится семнадцать. Наверное, это тот возраст, когда уже следует понять, что ты собой представляешь?
Взять хоть Дельфину, которая и старше всего на каких-то полтора года, хрупкую, всегда нуждавшуюся в защите Дельфину! Она и понятия не имела о том, что такое свеча зажигания, жила от одного маникюра до другого, а ведь снимается сейчас во французском кино, где ей вряд ли дают произнести что-то большее, чем фраза типа «будьте любезны». Сначала были истеричные звонки от бабушки, потом пришло письмо от самой Дельфины, с которой почему-то оказалось невозможно связаться по телефону. В этом письме она спокойно и радостно сообщила о том, что подписала контракт со студией «Гомон». Она начала сниматься еще до того, как родители получили ее письмо. Почему-то все решили, что во всем виноват Бруно, но никто не знал, как поступить и как все это остановить.
Дельфина вышла в большой мир, тогда как она, Фредди, вынужденно отклонила предложение выполнять в кино фигуры высшего пилотажа, хотя знала, что прекрасно справится с этим. А все из-за того, что родители, сходившие с ума от художеств Дельфины, требовали, чтобы младшая дочь продолжала учиться.
К черту все это! Это несправедливо, во всяком случае по отношению к такому пилоту, как она.
В офисе Свида Кастелли в студии Дэвидсона, как и ожидала Фредди, царил беспорядок, хотя помещение было просторней, чем она предполагала. Кроме письменного стола, за которым сидел Свид, в комнате был большой стол для заседаний, уставленный моделями аэропланов. На стенах не было живого места от карт. На полу, в углу, лежала кипа фотографий самолетов времен мировой войны, а среди них снимки самого Свида Кастелли в бытность его летчиком.
– Очень мило, – простодушно заметила Фредди, расположившись в кресле напротив письменного стола. – Мне нравится.
На Фредди были бриджи и доходящие почти до колен сапоги для верховой езды, хотя сама Фредди никогда в этих сапогах не летала, считая их неудобными, она тем не менее признавала, что они производят впечатление, поскольку напоминают о Пруссии. Старый черный свитер был заправлен в бриджи, стянутые широким кожаным ремнем. «Вылитый барон фон Рихтгофен», – с удовлетворением подумала она.
– Предложение о работе еще в силе? – прямо спросила она.
– Конечно. А как же свидание с Биовулфом и твои родители, старушка?
– Это моя забота, – ответила Фредди, – и зовут меня Фредди, а не «старушка».
