Текст книги "Безумные дамочки"

Автор книги: Джойс Элберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава 10

Анита наливала мартини для одного из пассажиров первого класса рейса 431 из Каира. Она вспомнила последний полет в Каир и мужчину, который пригласил ее на ужин в Нью-Йорке. Ему было около сорока лет, красивый, неженатый (как он сообщил) и очень вежливый. Пережевывая кусочек седла косули, он сказал, что она может существенно увеличить свои доходы во время следующего полета в Каир, если привезет в Нью-Йорк маленький пакетик.

– А что в нем?

– О, – вкрадчиво сказал мужчина, – немножко героина.

– За такие вещи можно угодить в тюрьму.

– Это не очень опасно для стюардессы. А даже если вас схватят, что маловероятно, вы всегда можете сказать, что вам его подсунул какой-то пассажир.

Анита не могла доесть.

– Нет, спасибо. Не стоит рисковать.

Мистер Вежливость сменил тему:

– Как хотите. У вас есть банковский счет?

Анита едва не сказала, что у нее нет банковского счета, но потом передумала; после этих слов он мог возобновить разговор, который потряс ее. Ей казалось, что за шесть лет работы в авиакомпании она уже все видела, и хотя до нее доходили туманные слухи о том, что члены экипажей занимаются контрабандой, сама она столкнулась с этим впервые. Даже Лайза, стюардесса, которая подрабатывала, как говорил Джек Бейли, не стала бы перевозить наркотики. Анита размышляла, не сообщить ли в ФБР об этом пассажире, но тут представила, как ее убьет преступный международный синдикат, и желание донести пропало.

– Кроме того, – сказала она Симоне, – откуда я знаю, что он меня не разыгрывает? Хочет придать себе больше веса.

Симона как раз перешла из «Мини-Ферс» к доктору Гарри Хокеру, где получала сто два доллара в неделю, на семь долларов больше, чем прежде.

– Сколько денег ты могла бы заработать! – воскликнула Симона. – А как интересно! Помнишь фильм «Я воровала бриллианты»?

– Возить наркотики опаснее, чем красть драгоценности.

– Ричард Грин настиг ее в самом конце.

– Это нарушение закона. Я могла бы загреметь в тюрьму «Синг-Синг» на двадцать лет.

– Тебе было бы всего сорок шесть, когда ты вышла бы. Да еще с деньгами в швейцарском банке. Сделала бы пластическую операцию и остаток жизни попивала бы шампанское на вилле в Каннах.

– Обязательно напоминать мне о возрасте?

– Что ты такая чувствительная? Если тебе станет легче, то скажу, что вчера у меня был день рождения. Мне двадцать пять.

– Обязательно напоминать, что ты на год моложе?

– Могла бы поздравить, – сказала Симона.

– Поздравляю. Как тебе грядущее тридцатилетие?

– Со мной этого не случится.

– Что тебе будет тридцать или что ты выйдешь замуж?

– Я могла бы стать миссис Стив Омаха, если хочешь знать.

– Я могла бы стать миссис Роберт Фингерхуд, – ответила Анита.

– Ну, хоть перестала думать о том, чтобы стать миссис Джек Бейли, и то прогресс.

– Я так и вижу карточку: «Доктор и миссис Роберт Фингерхуд сердечно приглашают вас…»

– Ты все еще хочешь купить ореховый гарнитур для спальни?

– Да. А одежду для беременной я куплю в «Бендел». Там чудные вещички.

– Дети? – с отвращением сказала Симона. – Зачем тебе дети? Фигура испортится.

– Все женщины хотят детей. Это естественно.

– А я не хочу. С меня хватит Чу-Чу.

– Проблема только в том, – продолжала погруженная в свои мысли Анита, – к какой религии они будут принадлежать? Роберт еврей, а я лютеранка.

– Тогда буддизм. Счастливый компромисс.

– Мои родители – страшные антисемиты. Как же я приеду с Робертом в Кливленд? Надо будет предупредить их заранее, чтобы не болтали о пейсах и прочих вещах.

– Возможно, тебе следует подождать, пока Роберт сделает предложение, а потом уже суетиться насчет семьи и религии?

– Ты намекаешь, что он не сделает предложения?

– Ты должна признать, что он не производит впечатления человека, озабоченного женитьбой.

– Из-за того, что он не сделал предложения тебе… – горячо начала Анита.

– Не надо меня кусать. Мой тебе совет – не слишком бегай по магазинам в поисках орехового гарнитура. Фингерхуд – засранец, и мы обе это знаем.

– Полагаю, твой вшивый художник такой же?

Симона вздохнула.

– У нас теперь новый способ. Оказалось, что если я отдаю честь и говорю: «Да, сэр!», то оргазм вдвое сильнее.

– Ты ненормальная.

– Все эти цепи и кнуты могут кости переломать, а хороший оргазм никому не повредит.

Этот обмен мнениями с Симоной состоялся около месяца назад, но ни Роберт Фингерхуд, ни Стив Омаха предложения не сделали. Анита, однако, не была обескуражена. Роберт по крайней мере говорил, что хочет жениться, а Джек всегда утверждал, что не хочет. При всем своем сарказме Симона была права, говоря, что большой прогресс уже то, что она оставила мечты о браке с Бейли. Надежды на это разрушали ее, и Анита часто удивлялась, почему она так долго не верила, что Джек говорит серьезно. Он ее не обманывал, она обманывалась сама из-за упорного нежелания принять слово «нет». У нее всегда будет болеть сердце при мысли о Джеке Бейли. Он негодяй. Но за пять месяцев после аборта она полюбила Роберта Фингерхуда так, что и сама себе не верила. Он летал с нею в Пуэрто-Рико. Симона не зря называла его доктором Добротой, хотя и произносила эти слова обычным для нее уничижительным тоном.

Роберт был с ней добр до и после ужасной операции, во время которой она орала двадцать минут. Без его заботы просто не выжила бы. Последовавшее чувство утраты было горше, чем боль. О боли, как выяснилось, легко забыть, а депрессия – это совсем иное, серое, мрачное, не отпускающее ни на минуту чувство. К ее ужасу, это состояние длилось несколько месяцев, она начала уже думать, что никогда от него не избавится. Часто начинала беспричинно плакать, тело содрогалось от рыданий, а потом слезы так же внезапно исчезали, она весь день занималась обычными делами, но чувство усталости и безнадежности не покидало ее. И только в последние несколько недель слезы прекратились, туман начал рассеиваться, появились первые радостные просветы. Она даже перестала винить Джека Бейли в своей беременности и в его бегстве.

«Бог велел прощать», – говорила Анита себе, когда вспоминала о прощальной записке в пакете с салатом перед его отлетом в Индиану.

– Это не самый сухой мартини в мире, – пожаловался пассажир первого класса. – Не будете ли вы добры плеснуть еще водки?

Анита профессионально улыбнулась.

– Извините, сэр, но они смешаны заранее.

– Предполагается, что в первом классе сухой мартини, не так ли?

Анита снова улыбнулась, пожелав в душе скорой его смерти.

– Извините, сэр. Мы стараемся изо всех сил.

– Да. Конечно. Ну, это не ваша вина. Вы не знаете, мы прилетаем в Нью-Йорк вовремя?

– Думаю, мы прилетим по расписанию, сэр.

Мужчина прищурил глаза.

– Вас очень хорошо тренируют. Сукины дети.

Жалобы, насмешки, неудовлетворенность. Она привыкла ко всему этому. А через несколько часов, когда пассажиры выходили из самолета, этот мужчина потрепал ее по плечу и пожелал ей съесть завтра, в День благодарения, кусочек индейки.

– Спасибо, – ответила она. – Обязательно.

Роберт Фингерхуд устраивал в этот день вечеринку, которую Анита с ужасом ждала уже несколько недель из-за списка приглашенных людей, но сейчас она слишком устала и хотела спать, чтобы переживать из-за этого. Стоянка в Каире была короткой, едва удалось вздремнуть несколько часов. Сейчас ей хотелось как можно быстрее очутиться в своей квартире и нырнуть в постель, забыв обо всем на свете.

В середине ночи ей приснился дурной сон. Она повезла Фингерхуда к своим в Кливленд. Был День благодарения, все сидела за столом и смотрели, как ее отец режет индейку. Когда он положил два куска темного мяса в тарелку Фингерхуда, Анита заметила на срезах маленькие, но хорошо различимые свастики. Роберт, однако, ничего не заметил. Анита с ужасом смотрела на отца, который весело ей подмигнул.

Она проснулась в холодном поту и, трясясь от озноба, пошла на кухню подогреть молоко. После этого вернулась в постель, но заснуть не смогла. Остаток ночи она курила и читала в «Космополитэн» новый детектив, но больше всего думала, как примирит своих родителей с мыслью, что зятем у них будет психолог-еврей.

Роберт попросил Аниту прийти завтра пораньше, чтобы помочь по хозяйству. Когда она пришла, он пытался затолкать индейку и поросенка в узкую печь, но ему это не удавалось.

– Может, положить одно на другое? – предложила Анита.

– Это мысль.

Он поставил индейку на поросенка, индюшачьи ноги обняли бедного поросенка, который уставился на странную соседку. Изо рта у него торчало яблоко.

– Когда они зажарятся, то будут жутко влюблены, – сказал Роберт, закрывая печь.

– Странный союз.

– А бывает иначе?

Анита подумала: интересно, на что он намекает, но осторожно решила не уточнять.

– Я принесла тебе подарок. Удалось взять из самолета четыре бутылки шампанского.

– Умница, а то у меня его мало.

– Когда должен начаться этот кошмар? На который час ты их пригласил?

– На пять. Есть еще час. Не хочешь заняться салатом?

Анита боялась, что он попросит ее заняться любовью. Она не хотела, потому что испортился бы грим и ее до сих пор пучило после вчерашнего полета. Под костюмчиком с леопардовым рисунком были надеты самые сексуальные из ее трусиков-поясов с черными кружевами, они хорошо поддерживали отвисший живот. Симона утверждала, что сексуальных трусиков-поясов не существует, это противное изобретение создано лишь для того, чтобы отвратить любого мужчину. Но Анита чувствовала, что легко Симоне говорить это, если у нее нет проблем с животом. Как бы там ни было, ей очень хотелось, чтобы авиакомпании закончили свои исследования в этой области.

Мало того, что живот пучило, так еще и проблемы с грудью и противозачаточными колпачками. Анита иногда считала себя самой несчастной женщиной в мире, но время от времени ловила свое отражение в какой-нибудь витрине, удивляясь собственной привлекательности, тому, как ей завидуют многие девушки, которые не понимают, сколько у нее сложностей, насколько ложно впечатление самоуверенности, производимое ею. Как часто пассажиры верят в стюардесс, тогда как те сами ни в чем не уверены и полагаются только на случай.

– С удовольствием займусь салатом, – сказала она.

На самом деле она была бы без ума, если бы Роберт сам готовил ужин. Анита была сыта этим по горло в воздухе, так что хотелось хоть на земле передохнуть. Ведь одним из качеств, которые привлекали ее в Роберте, была его любовь к кухне, что освобождало ее от неприятных обязанностей. Еще больше привлекал контраст с Джеком Бейли. В холодильнике Бейли редко встречалось что-нибудь, кроме водки и лимонного сока, а у Роберта холодильник был забит. Как напоминала себе Анита, различие между содержимым холодильников отражает контраст между их отношениями к дому, а мужчины, любящие дом, склонны рано или поздно жениться. Ее беспокоило, что Роберт до сих пор не затрагивал наиважнейшей темы, но стоило ей подумать о неизбежном столкновении между ним и ее семьей, она была даже признательна за его колебания.

– Надеюсь, ты не против, что я пригласил Джека? – спросил Роберт. – Но мне жаль этого мерзавца. Не сидеть же ему одному в День благодарения. И живем мы в одном доме.

Как будто она могла об этом забыть!

– А почему я должна возражать? Между нами давно все кончено.

Шесть месяцев прошло, если быть точным, и хотя Анита пару раз летала с Джеком Бейли, они обменивались только формальными приветствиями и деловыми фразами. С тех пор у них был только один серьезный разговор, когда они столкнулись в диспетчерской перед полетом в Мадрид и Тунис.

– Как прошел аборт? – спросил Джек, отведя ее в сторону.

– Прекрасно.

– Ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, прекрасно.

– Надеюсь, Фингерхуд не был потрясен поездкой в Пуэрто-Рико?

– Если и так, то не подал вида. Он был очень нежен со мной, все время за мной ухаживал.

– Я рад. Я бы полетел с тобой, если бы это было возможно.

Легко говорить так задним числом, когда неприятность уже позади.

– Сомневаюсь, – сказала она, – но если ты от этого чувствуешь себя не таким подонком, то ладно.

Она махнула рукой одной из стюардесс из их рейса, взяла сумку и ушла, не сказав больше ни слова.

– Что мне еще сделать? – спросила Анита, закончив возиться с салатом.

– Все. Давай откроем бутылку шампанского и пойдем в гостиную.

– Как хочешь.

– Хочу. Симона обещала принести пирожные, а Беверли – пирог.

– Беверли! А эта сучка зачем?

– Симона умоляла пригласить ее, – неуверенно ответил Роберт.

Аните хотелось задушить свою бывшую соседку. Симона знала, что если есть человек, без которого Анита могла обойтись, то это как раз Беверли Нортроп. Ей не хотелось видеть Беверли даже больше, чем Джека, потому что она не могла избавиться от подозрения, что Роберт может заинтересоваться бывшей пассией.

– Потрясающая будет вечеринка, – сказала Анита, в два глотка выпивая бокал шампанского. – А с каких пор Симона научилась печь пирожные?

– Она не умеет, это доктор Гарри Хокер.

– Не говори только, что и этот мудак придет.

Роберт отрицательно покачал головой.

– Как раз он единственный, кто не придет.

– Умница. Он же будет есть пирожные с ногтями.

Симона явилась в слезах без четверти пять. Она была в истерике и без пирожных. Роберт взял ее за плечи.

– Что случилось? – спросил он. – В чем дело?

– Ненавижу художников! Ненавижу художников! Ненавижу!

Анита налила ей бокал шампанского и сказала:

– Насколько я помню, ты также ненавидишь программистов, психологов, крохотуль, инженеров по электронике, помощников дантиста, стального человека из Детройта…

– Заткнись! – крикнула Симона, беря шампанское. – Вечно ты ворошишь грязное белье.

– Сейчас я не могла удержаться.

Симона выпила шампанское и сняла пальто. К удивлению Роберта и Аниты, на ней были только черные чулки и прозрачный пояс с четырьмя цветными подтяжками.

– Вы простите, что я не экипирована, но я оставила платье у двери Стива.

– Ну и дела, – сказала Анита, думая, что ее бывшая соседка безнадежна, абсолютно безнадежна.

Роберт предложил Симоне сесть, расслабиться и рассказать, что произошло. Симона выбрала гамак и помахала рукой чучелу совы.

– Я вижу, что все на местах, – заявила она Роберту плаксивым тоном. – Каждая вещь мне что-то напоминает. Ужасно, когда терзают воспоминания. Можно еще бокал шампанского?

– Ты же не умеешь пить, – сказала Анита. – Через пять минут развезет.

– Ты мне всегда не нравилась, Анита, а сейчас еще больше. Полная засранка.

– Почему? Потому что говорю правду? Потому что не связываюсь с сумасшедшими и извращенцами? Потому что не участвую в диких сексуальных экспериментах?

– Потому что у тебя нет воображения.

– Девушки, девушки, – нервно сказал Роберт, – не ссорьтесь. Не сегодня. Пожалуйста, успокойтесь.

На минуту в комнате воцарилась тишина, а затем Симона сказала:

– Я потому так расстроена, что мы со Стивом поругались пару дней тому назад. Я начала критиковать картину, которую он сейчас пишет. Деннис Морган и Джоан Лесли на лошадях. Я только сказала: «Какого черта все вечно сидят верхом?» Нельзя поверить, что столь безобидный вопрос так может разъярить человека.

Аниту в Симоне всегда удивляла только одна вещь: почему при всех ее связях с умалишенными ее ни разу никто не побил. Симона утверждала, что самым худшим происшествием в ее жизни был случай, когда Эдвин Куберстейн, писатель, держал ее взаперти шесть дней и заставлял читать сборник Дж. Сэлинджера, когда он сосал ей клитор.

– Стив тебя ударил? – с надеждой спросила Анита.

– Только дважды. Он же еврей. Евреи не любят рукоприкладства. Они считают это ниже своего достоинства. Ну, можете себе представить еврея – боксера? Между раундами он бы читал «Нью Рипаблик». Нет, Стив дал мне всего две пощечины. Даже не больно. Затем разрыдался и сказал, что помешан на лошадях и ничего с этим не поделаешь.

– Стив Омаха – не еврейское имя, – сказал Фингерхуд.

Симона допила второй бокал шампанского и поставила его на шкуру ягуара на полу.

– Омаха – это псевдоним, глупыш. Его настоящая фамилия – Силверстейн. Кажется, я тебе говорила.

– Ты говорила, что он племянник Дэвида Сверна, но фамилию Силверстейн не упоминала.

– Я тоже не знала, – сказала Анита и подумала, что какое счастье для Симоны, что ее мать живет далеко. Если бы Симона и Стив поженились, ей не надо было бы везти его знакомить с семьей.

– Когда Стив перестал плакать, то стал очень холодным и попросил меня уйти, – продолжала Симона. – Я попросила прощения за то, что задела его за живое, но ему нечего расстраиваться из-за его мании, потому что мне неожиданно пришло в голову, что он, наверное, в прошлой жизни был казаком. Кроме того, он Юпитер в доме творчества, а его Солнце в доме денег и богатства, так что его ждет грандиозный успех и ему нечего волноваться.

– Спорю, что он поверил, – сказала Анита.

– Так бы и было, если бы он верил в астрологию и переселение душ.

Зазвенел звонок в дверь, и Роберт вышел.

– Я так понимаю, что это ты пригласила Беверли, – сказала Анита. – Очень остроумно.

– Ничего страшного. Ты не любишь ее потому, что она Рыба, а ты Рак, а эти знаки очень похожи.

– Я не люблю ее из-за денег и из-за груди. Сколько раз тебе говорить?

– Это твоя версия.

– Надеюсь, Йен попортил ей кровь.

– Доброжелательство никогда не было твоим достоинством, Анита. Можно еще шампанского?

Новым гостем была Лу Маррон в кожаном платье и золотом трико. Симона успела сообщить Аните, что пригласила Лу в надежде, что та заинтересуется Джеком Бейли, и Анита согласилась с ней.

– Мне кажется, она тебе понравится, – сказала Симона, удивляясь реакции Аниты. – Она написала очень хорошую статью о тебе.

– И заразила меня вшами.

– Это не доказано.

Теперь удивилась Анита:

– Да ведь ты же сама это сказала. Забыла?

– Теория – это еще не факт. Может, она виновата, может, нет.

– Ладно, пусть будет, как есть. Я не в восторге от нее, но лучше она, чем эта сучка Беверли.

– Будь с ней вежлива, – прошептала Симона, когда Лу входила в комнату. – Недавно она пережила трудные времена.

Посмотрев на Лу, Анита была поражена произошедшими с ней переменами после их первой и единственной встречи прошлым летом. Лицо стало мягче и не таким напряженным, как в тот день, когда она брала интервью у Аниты. Наверное, Симона была права. Смерть Дэвида Сверна потрясла Лу.

– Симона как раз рассказывала о своей любовной драме, – пояснила Анита, когда Лу села верхом на слоновий позвонок. – Вам будет интересно, потому что это ведь вы познакомили ее со Стивом Силверстейном. Я имею в виду, с Омахой.

Лу слабо улыбнулась и ответила:

– Да, это я их познакомила. Надеюсь, ничего страшного не произошло?

– Сейчас расскажу, – сказала Симона, ухватившись за нить разговора. – После ссоры он не отвечал по телефону, так что перед приходом сюда я зашла к нему в мастерскую уговорить его пойти со мной. Он писал Денниса Моргана и Джоан Лесли и хотя впустил меня, но разговаривать не стал. Я умоляла его перестать дуться. Сказала, что он хорошо развлечется, мы вкусно поедим, все что-то принесут. И даже показала ему пирожные, которые испек доктор Хокер. Видно, что-то в пирожных разозлило его, потому что он вдруг схватил их и грохнул на заляпанный краской пол. Бедный доктор Хокер! Он так старался. В них был даже алтей.

– Не говоря уже о ногтях, – сказала Анита, но на нее никто не обратил внимания.

– Когда я это увидела, то взбесилась. Я выскочила, захлопнула за собой дверь и пошла по лестнице. И тут меня озарила блестящая мысль. Я вернулась, сняла платье и сожгла его перед дверью Стива.

– Что ты сделала? – хором вскричали все трое.

– Да мне этого платья не жалко, вот я и решила, что маленький пожар послужит уроком Стиву за то, что он уничтожил работу доктора Хокера. – Симона повернулась к Лу. – Вот почему я сижу в одних чулках.

Фингерхуд печально покачал головой.

– Почему я связываюсь со всеми сумасшедшими дамочками? – произнес он в пространство.

И тут сразу же начали прибывать остальные гости.

Сначала пришел Джек Бейли в костюме от Кардена, который он купил в Мадриде. Он выглядит лучше, чем обычно, отметила Анита. Здоровый, уверенный в себе, хозяин жизни. Его привлекательность поразила ее еще больше, чем во время первой встречи, и она почувствовала, что так будет всегда. В нем был какой-то магнетизм. Он как бы обещал что-то своей улыбкой, какое-то обещание таилось и в глубоко посаженных глазах, нечто, чего он никогда не выполнит. Забота о себе всегда вытеснит заботу о любом другом человеке, и Анита знала, что должна быть счастлива, что между ними все кончено. Она даже была благодарна Джеку за то, как он порвал с ней, потому что освободил дорогу своему преемнику, Роберту Фингерхуду, который гораздо лучше, чем Джек.

Анита с нежностью повернулась к Роберту и увидела, что он поглощен ногами Лу Маррон, верх которых закрывало золотое трико, выступавшее из-под кожаного платья. Ноги у Лу были не лучшей частью ее тела, и Анита не могла понять, почему Роберт так ими заинтересовался. Ее охватил страх, когда вспомнила о Симоне и Беверли, ее предшественницах. Она скоро присоединится к этому строю? Анита с облегчением заметила, что Лу не видит, с каким интересом Роберт разглядывает ее, продолжая разговаривать с Джеком. Шесть месяцев тому назад Анита была бы в ужасе от этого. Неужели нет ничего постоянного?

– Я рада, что вам понравилась эта серия, – говорила Лу Джеку. – Я ее писала с удовольствием. Люди в авиации – странные люди.

Джек выдал одну из лучших своих ухмылок в духе Гари Купера.

– Вы еще не знаете, насколько странные.

– А все остальные люди?

– Тоже. Чем лучше узнаешь человека, тем более непонятным он становится.

– А почему? – спросила Лу.

– Открываются новые грани. Которых раньше не замечал. Человек становится многоцветным, а не черно-белым, как ты думал сначала.

– Вы считаете, что это справедливо по отношению ко всякому?

– Всякого стоит узнать, – снова хохотнул Джек.

Анита восприняла последние слова как скрытое оскорбление. Из-за того, что Джек бросил ее? Потому что недостаточно многокрасочна? Ей раньше не приходило в голову, что она просто доказывает его теорию узнавания других людей. Как же мало она его знала! Постель, в конце концов, не лучший способ узнать друг друга. За две минуты Лу узнала больше о Джеке Бейли, чем она почти за два года.

– Где эта безумная пиписка?!

Все подняли взгляд на человека в джинсах и в заляпанной краской футболке с номером «41» на спине, который вломился в комнату.

– Стив! – вскочила Симона. – Тебе плохо?

Никто не успел пошевелиться, как он ударил Симону так, что она приземлилась на одну из шкур ягуара, попав головой в колено Фингерхуда.

– Два года работы над кинозвездами сороковых годов из-за тебе исчезли в пламени! – заревел Стив Омаха. – Два года работы превратились в пепел! Лучше лежи на полу, иначе я сломаю тебе шею.

Фингерхуд снял голову Симоны с колена и представился Стиву.

– Мне жаль ваши картины, – сказал он, – но я не позволю бить женщин в своей квартире. Так что или присоединяйтесь к нам, или выметайтесь.

– Не смей так разговаривать со Стивом! – закричала Симона, потирая ушибленную щеку. – Ты не знаешь, что я наделала. Я разбила его жизнь!

– Значит, ты Роберт Фингерхуд? – спросил Стив. – Давно хочу встретиться. Симона немного рассказывала о тебе. Ты то дерьмо, из-за которого она чуть не покончила с собой.

– Это не совсем моя вина… – начал Роберт и замолчал, потому что двумя быстрыми ударами Стив уложил его на пол.

– Кто еще хочет? – осведомился Стив.

Джек Бейли встал.

– Если я сломаю руку, то не смогу летать. Если я не смогу летать, мне не будут платить. Если мне не убудут платить, я рассержусь. Плевать на это. Все мы потеряли здоровые инстинкты.

И он вмазал Стиву по носу так, что потекла кровь. Анита быстро встала между ними.

– Пожалуйста, – умоляла она. – Немедленно прекратите это безобразие. Это варварство. Давайте выпьем шампанского и успокоимся.

– Хорошая мысль, – заметил с пола Фингерхуд. – Ты не откроешь бутылку?

– Обожаю шампанское, – сказал Джек Стиву. – А ты?

– Я тоже. – Он достал носовой платок из брюк и прижал к кровоточащему носу. – Я ведь тоже не люблю насилия.

– Это точно, – сказала Анита. – «Нью Рипаблик», это точно.

Когда она вернулась из кухни с шампанским, Стив Омаха громко рыдал, закрыв лицо ладонями, а все его успокаивали, все, кроме Симоны, которая сама плакала.

– Я не хотела сжечь твою мастерскую, – причитала она. – Прости меня. Пожалуйста.

– Прости меня кто? – спросил он сквозь рыдания.

– Простите меня, сэр.

– Если так дальше пойдет, – прошептала Анита Фингерхуду, – то она скоро кончит.

– Мне тоже так кажется.

Через несколько минут Аните удалось успокоить Симону и Стива настолько, что они смогли выпить.

– Эй, неслабая штука, – просветлел Стив. – Я почти что пришел в себя. А еще чуть-чуть?

– Мне тоже, – вставила Симона.

Анита почувствовала, что захмелела, а оглядевшись, отметила, что все остальные тоже. Напряжение исчезло, началось нечто типа летаргии. Все двигались и разговаривали медленно, как будто на замедленной киносъемке. Звонок в дверь прозвенел дважды, пока его услышали.

– Входите! – крикнула Симона.

Со смущенным видом вошел Йен Кларк.

– Йен! – воскликнула Анита, обрадовавшись встрече со старым другом. – Я приятно удивлена. Мне не сказали, что ты приглашен.

– Так и есть. Надеюсь, не помешал. Меня позвала Беверли.

Лу Маррон побледнела.

– Беверли Нортроп?!

– Да. – Йен глянул на Роберта, Джека и Стива, угадывая, кто же здесь хозяин. – Я полагаю, что один из вас Роберт Фингерхуд.

Фингерхуд представился и представил Йену остальных.

– Беверли должна быть с минуты на минуту. Выпьете шампанского?

– С удовольствием.

– Мне тоже, – нервно сказала Лу.

Анита была поражена тем, как изменилась Лу через несколько секунд после прихода Йена. Ее хладнокровие исчезло, разлетелось в клочья, и она стала такой же напряженной, как во время встречи в «Палм Корт». Лу достала сигарету, чиркнула зажигалкой, так что никто из мужчин не успел ее опередить, и начала быстро затягиваться, как Бэтт Дэвис, когда Мириам Хопкинс увела ее жениха. Анита все время боялась прихода Беверли, но Лу боялась еще больше, да и разве могло быть иначе? Какая здравомыслящая женщина захотела бы столкнуться лицом к лицу с женой бывшего любовника? Анита неожиданно посочувствовала Лу, но и ощутила свое превосходство над ней. Ей стало легче. В глубине души она улыбнулась. Вечер мог оказаться интереснее, чем ожидалось.

Когда через несколько минут пришла Беверли, на ней, кроме подпоясанной шубы из русских соболей, ничего не было.

– Я принесла пирог, – сказала она, вручая его Фингерхуду. – С кокосами.

Нежно поцеловав Йена в щеку, Беверли вручила ему шубу, чтобы он повесил ее. Потрясенные женской наготой, все молчали.

– Она без чулок, – наконец вымолвила Лу.

Беверли повернулась на нетвердых ногах и обратилась ко всем:

– Так что вы об этом думаете?

– По мне, так ты хороша, – ответил Джек. – Готов по первой просьбе.

– А, я тебя помню, – сказала Беверли, ткнув в него пальцем. – Ты тот летчик, который обрюхатил Аниту. Симона мне все рассказала, паршивец.

– Нет! – покраснела Симона. – Невероятно. Это ложь.

Беверли ухмыльнулась.

– Не отрицай, дорогая. Все знают, какая ты сплетница, но все равно мы тебя любим.

– Я ее не люблю, – сказала удрученная Анита. – Я бы ее сейчас задушила.

– Беверли, я думаю, тебе следует одеться, – предложил Йен, все еще держа в руках соболиную шубу.

– Господи, мы же уже обсуждали это в «Граунд Фло», и я повторяю, мой милый Йен. Я не собираюсь одеваться. Зачем? Я горжусь своим телом.

– Ты пьяна.

– Я пьяна и я горжусь своим телом.

Анита с завистью оглядела Беверли. Грудь у нее была большая, как и боялась Анита, хорошо понимая, чем гордится Беверли. Она бы тоже гордилась, если бы у нее было такое тело. Ее немного успокоили следы изможденности на лице Беверли из-за алкоголя. Кожа начала терять эластичность. Почему на лице, а не на груди, пожалела Анита. Это нечестно.

Джек Бейли заинтересовался Беверли не меньше Аниты.

– Только дайте знак, – сказал он, – и я у вас.

– На твоем месте я бы остановился, – заметил Йен, подходя к Джеку. – Или, как говорят в этой стране, сумел бы это сделать. Вам напрасно кажется, что миссис Нортроп своей наготой предлагает себя.

– Здорово выразился, – сказал Стив Омаха.

– А я себя предлагаю, – проговорила Беверли, сев вплотную к Джеку Бейли.

– Ты преуспела, милая! – воскликнул он.

– Ты не поверишь, что я уважаемая замужняя мать двоих детей, правда?

– Если ты так говоришь…

– Это правда. Спроси любого здесь. – Она взглянула на Лу. – Практически любого.

– Беверли! – сказал потрясенный Йен.

– Успокойся, Йен. Сцапаешь ты свое наследство. – Она прижалась к Джеку, и ее тяжелая грудь исчезла в его пиджаке от Кардена. – Вы, летчики, известны своей силой.

– Мы стараемся, мэм.

– Но не всегда преуспеваете, – сказала Анита, – и если хотите доказательств, то девчушка перед вами.

Беверли мягко и презрительно улыбнулась ей.

– Тогда подрасти, малышка.

– Ужин подан, – объявил Фингерхуд, но никто не шелохнулся. Все смотрели, как Джек взял в рот правую грудь Беверли. – Я так понимаю, что не до ужина. – Глаза Фингерхуда были прикованы к Беверли и Джеку. – Но он все равно подан.

– Да, нам надо поесть, – без энтузиазма сказала Анита, думая, что Беверли может стать очередной пассией Джека. Она уже ревновала.

– Ты ревнуешь, – тут же отметила Симона. – Тебе Джек больше не нужен. Ты же сама так говоришь.

– Но это не значит, что его получит Беверли.

– Жадная свинья.

– Пожалуйста, не произноси этого слова. Ты же знаешь, как я не люблю вспоминать, что мой отец продавал свинину. Тем более не тебе говорить о ревности. Как ты себя чувствовала, когда Беверли и Роберт трахались на полу? Ты пошла домой и перерезала себе вены.

– Верно, но у меня тогда не было другого мужчины. А у тебя есть Роберт.

Анита вспомнила сон, который приснился ей сегодня ночью.

– Я бы убила Гитлера. Если бы не он, мои родители не были бы жуткими антисемитами.

– Все антисемиты, – весело сказала Симона. – Особенно евреи. Они хуже всех.

– Меня волнуют не все. Меня волнуют собственные родители. Ты не знаешь моего отца. Он до сих пор поет под душем «Германия превыше всего».

– Может, у него будет инфаркт, и он быстро умрет, как бедный мистер Сверн, и тебе нечего будет переживать.

– Твои решения запутанных проблем всегда меня восхищали. Просто гений. Это точно.

– Не буду спорить, – согласилась Симона, закатив глаза, как она сделала в случае с Чу-Чу сегодня утром. – Так всегда с учеными идиотами.

Джек и Беверли наконец оторвались друг от друга и присоединились к остальным. Над столом висела большая картина, где люди в вечерних костюмах сидели за столом и смотрели на дворецкого.