Текст книги "Безумные дамочки"

Автор книги: Джойс Элберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Мне ее не жаль, – ответила Анита. – Ни капельки. У нее хоть есть муж, от которого можно уйти.

– Ну, мне-то и подавно не жаль ее, – сказала Симона. – У нее не только муж, но и Роберт. А кто у меня кроме маньяка из Детройта?

– Я думала, что тебя не волнует замужество, – сказала Анита.

– Ну и что? Приятно услышать предложение.

Предложение. Как много это значит для женщины, думала Анита, гораздо больше, чем мужчины могут предположить.

– Мое назначение на Триполи в следующем месяце отменено, – сказал Джек, приступая к салату. – Так что некоторое время мы не будем видеться.

Вино, которым она наслаждалась, в эту секунду превратилось в уксус.

– Почему? Куда ты улетаешь?

– В Индиану.

Она не сразу поняла.

– Опять домой, в Индиану, – тихо пропел он, – над полями, где слышны стоны старых пилотов…

– Нет! – воскликнула она.

– Да.

В Индианаполисе была школа авиакомпании, и раз в год все пилоты должны были проходить трехнедельную переподготовку. Много лет тому назад один пилот написал свой текст на мотив песни «Дом в Индиане», где рассказывалось о тоске этих курсов.

– Когда ты уезжаешь? – спросила она.

– Двадцать восьмого.

– Так скоро.

Он кивнул в ответ.

Это значило, что Джек приедет в Нью-Йорк в конце июня. Жутко несправедливо терять его, когда он только что вернулся.

– Ужасно, – угнетенно сказала она. – Я буду очень скучать.

Он похлопал ее по руке и загадочно улыбнулся.

– Ну-ну.

– Нет, правда, Джек. – Она уже начала тосковать.

– Это всего три недели.

Он мог хотя бы сказать, что тоже будет скучать, даже если это неправда, но, кажется, Джек вообще ничего не собирался произносить. Она давно уже заметила в нем неспособность (или нежелание) произносить слова утешения, когда они более всего необходимы. Он и вправду бездушный, подумала Анита.

– Можно мне еще бокал вина? – спросила она, погружаясь в пучину отчаяния.

Они возвращались в квартиру Джека. Анита предпочла бы поехать к себе, но недавно она подселила девушку, чтобы сэкономить деньги. Та тоже была стюардессой и, к несчастью, сегодня развлекалась с приятелем, который жил в квартире с двумя соседями. Анита пообещала, что не вернется до следующего утра.

Едва они переступили порог, как Джек тут же включил телевизор, чтобы посмотреть шоу Джонни Карсона. Даже в хорошем настроении Анита могла обойтись без Джонни Карсона, а сейчас ей хотелось, чтобы он подох на сцене.

– Если он снова заговорит о гольф-клубе, я закричу, – сказала она.

Но Джек налил себе водки с водой после того, как спросил, не хочет ли она выпить, и уселся перед телевизором, не обратив внимания на ее слова.

– Я переоденусь, – заявила Анита.

Джек смеялся над диалогом Карсона и Эда Макмахона.

– Всем на меня наплевать, – сказала Анита, направляясь в ванную.

Она стерла земляничную помаду с губ, но оставила остальной грим, затем аккуратно повесила жакет в шкаф Джека, сняла лифчик и крошечные трусики и надела индийский халат, который купила в Париже в прошлом году.

Чтобы компенсировать утерю лифчика, выпятила грудь, как делают модели в журналах. «Создайте свою грудь», – писалось там и объяснялось, что из-за плохой осанки маленькая грудь кажется еще меньше. Анита давно прекратила водные процедуры, от которых все равно не было никакого толка, и занялась упражнениями для груди.

Одно из них выполняло сразу две функции. В каждой руке у вас должны быть щетки для волос, вы наклоняетесь и начинаете расчесывать волосы поочередно каждой рукой. Считалось, что, если вы делаете это по пять минут каждый день, то у вас будут сверкающие волосы, а грудь увеличится. Анита делала это уже пару недель, и, как ей казалось, грудь у нее действительно стала немного больше.

– Я сойду с ума, если это не поможет, – сказала она своему отражению.

Джек досматривал шоу, когда она вернулась в гостиную. После этого пошли новости, затем вестерн, который Джек хотел посмотреть. Он прилег на софу с новым бокалом водки. Если и было что-то, что Анита ненавидела больше, чем шоу Джонни Карсона, то это были как раз вестерны. Женщины в них всегда были жалкими и незначительными.

– Мне скучно, – сказала она.

– Сходи к сумасшедшему доктору наверху. Я не слышу скрипа кровати. Наверное, он один.

– Уже поздно для визита.

– Он не спит. Я слышал его шаги.

– Ты просто хочешь избавиться от меня.

– Ты же скучаешь, – пожал плечами Джек.

На экране Рэндолф Скотт сказал: «Я думаю, эту лошадь надо пристрелить, мэм».

Так он и поступил.

– Я ухожу, – сказала Анита. – Если не вернусь через час, припиши еще одно очко Фингерхуду.

Джек глотнул водку, ни на секунду не отрывая глаз от телевизора.

– Сюрприз, – сказала Анита, когда Роберт Фингерхуд открыл дверь. – Я вас разбудила?

– Нет, я читал. – Кажется, он был рад видеть ее. – Заходите.

– Надеюсь, мое вторжение не очень вас расстроило, – сказала она, проходя в гостиную. – Джек смотрит вестерн, а мне, честно говоря, скучно.

– Все прекрасно. Выпьете что-нибудь?

Несколько минут тому назад ей меньше всего хотелось выпить, но сейчас это предложение показалось великолепным.

– Водку с тоником, если у вас есть.

– Безусловно.

На нем голубой бархатный халат, в котором была Беверли в тот первый и последний раз, когда Анита ее видела. Симона, наверное, тоже его носила, когда жила здесь, и только Бог знает, сколько еще Женщин надевали его. Если верить Джеку, который переехал сюда только шесть месяцев тому назад, все это время в квартиру Фингерхуда бегали потрясающие женщины.

При взгляде на Роберта нельзя было сказать, что он такой уж пожиратель сердец. Он был привлекателен в обычном смысле этого слова, но вот его улыбка… И снова Анита удивилась: что в нем такого, что женщины считают его неотразимым? Может быть, доброта? Симона говорила, что, несмотря на то, что Роберт выгнал ее на Пятьдесят седьмую улицу, несмотря на то, что застала его на полу с Беверли, она все равно будет говорить, что он был очень заботлив, когда они жили вместе.

– У него есть чувство ответственности, – сказала Симона. – Даже если он ведет себя по-свински, то остается ответственной свиньей.

Анита не могла в эту минуту не подумать о Джеке. Как капитан «Боинга-707» Джек был образцом ответственности, но на земле она не могла ни в чем на него положиться. Он был такой аморальный, что ей становилось страшно.

«Делайте что хотите, я здесь ни при чем», – это было его любимое присловье.

Было ощущение, что всю отпущенную на его долю ответственность он изливал на пассажиров, чья безопасность была в его руках. И все-таки, по зрелом размышлении, Анита считала, что это не так. Человеческие способности не ограничены, это вопрос более сложный, вопрос желания раскрыть свою душу. И ясно было, что Джек этого не хотел. Ему легче, безопаснее заботиться о жизни ста пятидесяти пассажиров, которых он никогда больше не увидит, чем об одной женщине, рядом с которой проснется на следующее утро.

На ее месте другая задала бы себе вопрос, почему она до сих пор любит его, но Анита жила любовью и робкой надеждой, что когда-нибудь все улучшится. Надежда и настойчивость. Этим она всегда руководствовалась в своей жизни.

– И как вы с ним поживаете? – спросил Роберт, вручая ей бокал.

– Прекрасно, если не считать, что он на три недели покидает меня. – И рассказала об обязательных курсах переподготовки в Индианаполисе. – Разве не ужасно?

– Ужасно, – согласился он, ослепительно улыбнувшись.

– Я присяду на гамак, – сказала она. – Он выглядит таким удобным.

Роберт смотрел, как она пытается устроиться так, чтобы длинная узкая юбка не слишком задиралась. Анита прекрасно помнила, что под ней ничего нет, и размышляла, догадывается ли об этом Роберт. Сама она догадалась, что на нем только халат, и у нее были странные чувства из-за пребывания в квартире чужого человека в полвторого ночи, когда оба они почти голые.

С другой стороны, ей казалось абсолютно естественным сидеть здесь и разговаривать с Робертом, гораздо более естественно, чем разговаривать с Джеком. Роберт умел слушать, чего недоставало Джеку. Она чувствовала, что может рассказать Роберту обо всем, и он посочувствует, но, конечно, это его профессия, его научили этому, как Джека научили летать.

– Роберт, интересно, а что вы думаете о Джеке?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, скажем, Джек не разговаривает, если только это не необходимо. Для него рот раскрыть – все равно что выдернуть зуб. В чем здесь дело?

– Не знаю.

– Но вы же психолог. У вас должны быть какие-то предположения.

– Может, кот проглотил язык.

Анита рассмеялась и тут же снова стала торжественной.

– Он такой чужой, отдаленный, такой… Иногда просто не человек. Отчего это? Скажите, есть возможность, что он изменится? Расслабится?

– Может, и нет. Ответ на ваш последний вопрос. Сколько ему лет?

– Сорок четыре.

– У него уже сформировалось то, что мы называем фундаментом характера, – кивнул Роберт. – Или, как говорит моя мать, он уже на рельсах. А почему Джек таким стал, каждый судит по-своему. С ним могла случиться масса вещей, из-за которых он воздвиг стальной колпак вокруг себя.

Упоминание о стали вызвало у Аниты мысль о приятеле Симоны, и подумала, не говорила ли она о нем Роберту. Анита сожалела, что спросила о Джеке. Слова Роберта огорчили ее.

– Вы давно говорили с Симоной?

– Она заходила на днях, чтобы рассказать о своем приятеле из Детройта. Уверен, вам она тоже рассказывала. Симона хотела, чтобы я объяснил, почему взрослый человек просит приковать его к кровати, чтобы у него возникла эрекция.

– И что вы ответили?

– Помимо всего прочего, я спросил, а почему она решила, что он взрослый? – Роберт рассмеялся. – Симона есть Симона, и она ответила, что когда видит мужчину ростом сто восемьдесят сантиметров и с седыми волосами, то считает его зрелым гражданином.

– Она так и сказала: зрелый гражданин?

Роберт еще громче расхохотался, как будто вспомнил тот разговор во всех деталях.

– Это я своему. Было смешно слышать эти слова из ее уст, произнесенные с акцентом. Накладные ресницы хлопают, она кипит от возмущения, что я спросил о его зрелости.

– Бедный Роберт, – рассмеялась в ответ Анита. – Все ваши знакомые женщины спрашивают о психологических отклонениях своих приятелей?

– К счастью, не все. А те, кто спрашивает, не так уж жаждут услышать ответ.

– А Беверли еще не спрашивала о муже?

Роберт, кажется, на мгновение удивился упоминанию о Беверли, и Анита испугалась, что зашла слишком далеко. Но он тут же спокойно сказал:

– Нет, и надеюсь, не спросит. Из того немногого, что я о нем слышал, хороших выводов не сделаешь. – И почти так же спокойно добавил: – Она ушла от него, вы знаете?

– Нет. – Аните было интересно, знала ли об этом Симона или просто не сказала ей. – Вы рады?

– Я здесь ни при чем. Она бросила его не из-за меня. Из ее слов следует, что разрыв назревал давно. Беверли сняла квартиру на Манхэттене, ее муж переехал в свой клуб, и оба несчастны. Но денежки у них водятся, так что с этой стороны все в порядке.

Ну, это уж слишком, подумала Анита. Большая грудь, да еще и деньги!

– К тому же связи между мной и Беверли почти нет, – сказал Роберт.

– Да? Казалось, она от вас в восторге. По крайней мере у меня было такое впечатление, когда я ее увидела.

– И я в восторге от нее, но дело обстоит так. По иронии судьбы совпало, что, когда она решила уйти, он получил колонку, которой долго добивался. Ее муж – журналист. Теперь Беверли размышляет, может, он вел бы себя иначе, если бы получил ее раньше. Другими словами, может, их брак был бы спасен. Потому что назначение очень хорошо на него повлияло.

– Тогда почему вы не верите в Джека? Что, если и с ним случится что-нибудь хорошее? Может, он тоже изменится?

– До некоторой степени это возможно. Но до какой степени? Я не считаю, что он достаточно гибок. Не забывайте, муж Беверли на добрых десять лет моложе Джека. К тому же из того, что она о нем говорит, нельзя сделать вывод, что хороший человек. Может быть, это просто игра.

– Вы мрачно смотрите на людей, да?

– Скажем, я не очень верю, что в одну ночь они перерождаются, как куколка превращается в бабочку.

Анита допила водку с тоником.

– Мне пора идти. Вам рано вставать…

Звонок в дверь прервал ее слова.

– Это Рэндолф Скотт, – сказал мужской голос. – Выходите, положив руки на затылок.

– Фильм наконец-то закончился, – промолвила Анита.

Когда Роберт открыл дверь, Джек быстро глянул на них обоих, пытаясь сразу понять, чем они занимались все это время.

– Я все сделал, чтобы соблазнить ее, – заявил Роберт, – но она стояла, как скала.

– Это было нелегко, – сказала Анита.

Роберт и Джек обменялись быстрыми шутливыми ударами.

– Трудно все время быть на работе, амиго? – спросил Джек.

Роберт взглянул на Аниту, которая выбрала как раз эту минуту, чтобы выпятить грудь.

– Трудно только тогда, когда… трудно, – ответил Роберт, – амиго…

Вернувшись в квартиру, Джек для разнообразия решил заняться любовью.

– Ладно, Бейли, – сказала Анита.

Ему нравилось, когда женщина называла его по фамилии. Когда-то он сказал ей, что это устанавливает дружеские отношения. Аните так же не хотелось называть его «Бейли», как и трахаться сейчас. Но она будет делать и то, и другое до дня свадьбы. И ради этого сядет хоть черту на рога.

– Ты не снимешь эту хреновину? – спросил Джек, имея в виду юбку с кофточкой. Он уже разделся и ждал ее в постели.

– Здесь очень светло, – возразила она, взглянув на лампу у кровати, которую он, кажется, не собирался выключать.

– Не понимаю, почему стюардессы стесняются своего тела. Какой-то у вас у всех пунктик.

Аните было противно, что ее поставили в общий ряд и лишили индивидуальности, но она расстегнула змейки и медленно пошла по комнате под пристальным взглядом Джека Бейли в его объятия. Единственными словами до его поцелуя были: «Я чувствую себя такой толстой», – а потом она позволила себе раствориться в теплоте близости, хотя ее мысли были далеко от того, что происходило.

Причина того, что Анита ощущала себя толстой и не хотела заниматься любовью (думала она, когда его руки начали ласкать ее тело), в том, что приближаются месячные. Она давно перестала следить за циклом, как делала это в юности. Пятичасовая разница во времени сбила его начисто, у других стюардесс от этого были запоры, пилоты становились рассеянными, бортинженеры страдали бессонницей.

В бюллетене для внутреннего пользования авиакомпания предупреждала о возможных проблемах со здоровьем, отмечая, что перелетные птицы никогда не пересекают больше чем четыре часовых пояса за один раз.

Прочитав бюллетень, одна стюардесса, страдавшая хроническим расстройством желудка, сказала:

– Видите, эти маленькие воробышки, летящие зимой на юг, очень осторожны, они боятся испортить желудок. Интересно, может ли воробей залететь в аптеку и взять таблетки?

– Ты сухая, как кость, – через несколько минут объявил Джек. – Он не войдет.

– Войдет, – неуверенно сказала она.

– Чтобы поцарапаться? Как когда-то, когда я трахался в стогу сена. Лучше смажусь.

Но в ванной ему ничего не удалось найти, кроме тюбика с бриллиантином для волос, и он смазал им свой пенис.

– Это смешно, – сказала Анита, задумавшись о том, какие химикаты сейчас введут в нее.

Конечно, крем для мужских волос не должен содержать ничего вредного для женского влагалища, что там ни говори.

– Я вообще не хочу, – заявила она, когда Джек Бейли обильно смазал вход в сопротивляющуюся нишу.

Через несколько минут, к ее восторгу, он бурно кончил.

– Ну, теперь я спокоен на целый месяц.

Анита думала о смеси спермы и крема, бурлящей в ней, и собралась было пойти в ванну, чтобы смыть хоть часть ее, но потом решила подождать до утра.

– Я так устала, что и пошевелиться не могу, – сказала она Джеку, но он уже перевалился на свою сторону кровати и быстро заснул.

На следующее утро Джек улетел в Лондон, а Анита позвонила Симоне на работу и рассказала, что Беверли ушла от мужа и переехала в город.

– Но Роберт заявил, что она ушла не из-за него, – добавила Анита. – Он даже сказал, что связь между ними практически кончилась. Тебе не лучше?

В трубке был слышен мужской крик: «Куда запропастилось это чертово пончо?!»

– Все это дело с Беверли приобретает какой-то зловещий характер, – задумчиво сказала Симона. – Ну, мой босс в ярости, потому что его подруга не получила колонку, которую так жаждала. Наверное, она плачется в жилетку бедному мистеру Сверну, а он, в свою очередь, срывает зло на всех нас. Но есть странное совпадение: Лу Маррон не получила колонку из-за мужа Беверли.

– Я не знала, что он работает в «Тряпье».

– Я тоже, – сказала Симона. – В Мексике Беверли говорила, что он журналист, но не упоминала названия газеты, а меня, по правде говоря, это не очень интересовало.

– Забавное совпадение.

– Если ты хоть что-то понимаешь в астрологии, то сообразишь, что никакое это не совпадение. Знаешь, что я думаю?

– Боюсь услышать.

– Я думаю, это значит, что все мы: Беверли, ее муж, ты, я, Роберт, мистер Сверн, Лу Маррон – все мы знали друг друга в предыдущей жизни. Возможно, мы жили вместе в Атлантиде. Меня в дрожь бросает от этой мысли.

– Ты забыла о Джеке, – сказала Анита.

– Я не думаю, что он был с нами в Атлантиде. Ты сама это чувствуешь.

– Не чувствую.

– Просто не хочешь, вот и все. И Стейси с нами не был.

– Господи, этот мудак все еще с тобой?

– Не просто со мной, – грустно сказала Симона. – Он теперь говорит, что цепи слишком легкие.

Двадцать седьмого мая, за день до отъезда Джека в Индианаполис, они поругались. Началось с того, что Анита расплакалась из-за того, что он ее не любит. Она не собиралась плакать, терпеть этого не могла, потому что считала, что на Джека это не произведет должного впечатления, он, скорее, будет презирать ее.

Анита знала, какие строгие требования Джек предъявляет к самому себе (следовательно, и к другим людям) в умении владеть собой. И все же слезы хлынули.

Они сидели в квартире и смотрели фильм с участием Энн Шеридан, когда Анита начала плакать. Сначала она сказала:

– Я плачу от всех старых фильмов «Уорнер Бразерс», они такие трогательные.

А когда в ответ Джек по обыкновению неприязненно взглянул на нее, она взорвалась:

– Это чепуха! Я плачу из-за того, что ты уезжаешь и ты меня не любишь!

– О черт! – был ответ Джека. – Хочешь устроить мелодраматическую сцену?

– Это все, что ты можешь сказать? – спросила она, не пытаясь сдерживать слезы, которые лились, как ливень после многомесячной засухи. – Это все, чем ты можешь меня утешить?

Губы у него сжались, глаза помрачнели. Он презирает меня, подумала Анита, он хочет, чтобы я испарилась. От этой мысли слезы хлынули еще обильнее. Она ничего не могла с собой сделать, горе было слишком сильным, слишком болезненным. Теперь Анита убедилась, что менструация начнется с минуты на минуту, потому что ей всегда предшествовала эмоциональная угнетенность, которая могла прорваться из-за любого пустяка.

– Вечно ты к чему-нибудь цепляешься, – сказал Джек, вставая. – Мне это осточертело.

Залитая слезами Анита не сразу заметила, что в эту минуту он вышел из квартиры, дверь хлопнула. Когда она это поняла, то ощущение несчастья затмило значение происшедшего события. Но, выплакавшись, осознала удар: Джек ушел, и она не знала, хорошо это или плохо.

– Я хочу умереть, – сказала Анита пустой квартире. – Умереть и лежать в земле.

Она подождала удара молнии, но ничего не случилось, поэтому решила съесть сандвич. Анита не была голодна, но уговорила себя, что ей станет лучше, если поесть. И, уж точно, хуже уже быть не может.

Так и было, пока не нашла записку в пакете с салатом («А если бы я не захотела положить салат на сандвич?» – скажет она позднее). На салфетке было написано: «Между нами все кончено, так что не обольщайся насчет будущего. Поищи другой ангар». И инициалы.

Аниту буквально подбросило. Она яростно вычистила зубы, выпила чистого виски и позвонила Джеку на квартиру. Телефон не отвечал. Она представила себе, как он сидит в гостиной, читает «Воздушные битвы первой мировой войны» и не снимает трубки. Если не поговорит с ним сегодня вечером, другого случая не будет до его возвращения из Индианаполиса, но даже тогда он может упереться (новое слово этой недели) и откажется говорить с ней.

– Через пять лет я буду смеяться над этим, – сказала она.

Это напомнило ей старую притчу о человеке, у которого умерла жена и на похоронах он был безутешен.

– Это ужасно, – посочувствовала ему родственница, – но со временем все пройдет, вот увидишь. Ты снова будешь счастлив.

Мужчина посмотрел на нее с бесконечной печалью и ответил:

– Да, но что мне делать сегодня вечером?

Анита ощущала такое же глубокое отчаяние, она сама от себя этого не ожидала. Это было еще хуже, гораздо хуже, чем когда он ушел в тот раз, это было похоже на кошмар наяву. Если бы переговорить с ним, услышать его голос, если бы он пообещал позвонить после возвращения… Если бы она поверила, что потеряла его не навсегда…

Навсегда. Это слово не могло поместиться в ее сознании, она не могла представить себе его значения. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди.

Анита посмотрела на репродукцию Матисса, висевшую в гостиной над софой: две томные женщины беседуют между собой. Ее всегда интересовало, о чем они могут говорить, и темы, которые она придумывала, отвечали ее настроению в данную минуту. Сейчас Анита считала, что одна женщина рассказывает другой о трагической любви, которая разрушила ее жизнь.

Было около половины девятого. Она выпила еще виски, снова набрала номер Джека и ждала десять гудков. Ответа не было. И вдруг ей пришла мысль, что он мог зайти к Роберту Фингерхуду. Почему она не подумала об этом раньше? Торопливо набрала номер Роберта.

– Нет, сегодня я не видел нашего капитана, – сказал Роберт. – А в чем дело? Снова поссорились?

Анита рассказала обо всем и затем добавила:

– Я так несчастна, что хочу умереть. Я никогда раньше не думала о самоубийстве, но теперь понимаю, что чувствовала Симона, когда совершала этот безумный акт. Я не представляю себе жизни без Джека. Если бы он снял трубку, я могла бы просто поговорить с ним…

– Вы же точно не знаете, что он дома. Может, он зашел в бар. Может, в эту секунду сидит в «Максе» и нарезается.

– Я бы тоже нарезалась, если бы оставила прощальную записку в пакете с салатом, – сказала Анита, думая, стоит ли ей позвонить в «Макс» после окончания разговора. – Почему в пакете с салатом? Я могла бы найти ее и через неделю. Вы не согласны, что это дурацкий поступок?

– Довольно дурацкий, – сказал Роберт, – но в его духе.

– А если я позвоню в «Макс», а его там нет? Тогда я, точно, покончу с собой. У меня есть бутылочка со снотворным, ее оставила соседка. Как только я нашла записку Джека, у меня возникло дикое желание проглотить все таблетки и умереть.

– Вы не обязательно умрете.

– Нет, умру. В бутылочке около тридцати таблеток. Лошадь можно убить.

– Я как-нибудь устрою вам экскурсию в институт психиатрии и покажу людей, проглотивших тридцать таблеток снотворного. Потом их вырвало во сне, и они живут, но как поврежденные разумом идиоты. Я не шучу и не преувеличиваю, поверьте.

– Никогда об этом не слышала, – сказала Анита, потрясенная нарисованной картинкой.

– Психушки забиты ими.

– Омерзительно. Не хочу и думать об этом. Но я не буду резать вены, как Симона. Меня тошнит от вида крови.

– Я думаю, вы должны жить, – весело сказал Роберт. – Если не собираетесь броситься под поезд или вышибить мозги из револьвера.

– Никогда не думала, что так трудно покончить с собой. О Роберт… – Она заплакала. – Не знаю, что делать, я не перенесу этого. Боль. Я ее не переношу, это так ужасно.

– Извините, детка. Простите меня. Почему бы не выпить и не позвонить в «Макс»? Может, он там?

– Именно это я и хочу сделать, – сказала Анита, не утруждая себя рассказом о том, что уже выпила, но это ни капельки не помогло. – А если Джек зайдет к вам, пожалуйста, попросите его позвонить мне. Скажите ему, что вы боитесь, что я покончу жизнь самоубийством, если он не позвонит. Вы скажете?

– Обещаю, – сказал Роберт Фингерхуд, – если вы пообещаете ничего с собой не делать.

– Обещаю.

В «Максе» Джека не было. Анита позвонила Симоне и сказала, что хотела покончить с собой.

– Не делай этого, – предостерегла ее Симона. – Лучше поешь горячего. После того как я пыталась перерезать себе вены, я выработала новый взгляд на самоубийство.

– Какой же?

– Ну, сказала я себе, положим, ты добилась цели, а в эту минуту звонит Эдди Фишер и приглашает на уикэнд в Гроссинджер. Что тогда? Разве мне не было бы жаль упустить такой случай?

– Старая позиция мне больше нравилась, – сказала Анита и положила трубку.

Это был один из самых страшных вечеров в ее жизни. Она всю ночь звонила Джеку – каждые полчаса. Он не отвечал, хотя было уже утро. Она похудела на несколько килограммов. – Смешно, но, когда взглянула на себя в зеркало, на нее смотрела свежая, красивая женщина, только что проснувшаяся после глубокого сна.

После восьми звонить не было смысла, потому что это был час отлета в Индианаполис, и она, к несчастью, не знала, в каком отеле он остановится, потому что Джек сам точно не знал. На курсы звонить нельзя. Джек взорвется, если его побеспокоить, когда он доказывает начальству, что может работать летчиком. Просто взбесится.

Три недели. Это как тюремное заключение, подумала она. Не только пережить это время, это одна проблема, хуже другое: а чего ждать в конце срока?

Отчаяние делает людей наблюдательными, как убедилась Анита через несколько дней.

Когда она пришла в банк, чтобы получить наличные, то заметила табличку в окне кассира: «Любое ограбление будет снято на пленку».

– Это новая табличка? – спросила Анита.

– Нет, мэм, она висит с прошлого года.

– А где камера?

Кассирша, темноволосая девушка в очках, бросила на нее неприязненный взгляд.

– Вон там.

Анита сомневалась, что есть камера, которая снимет ограбление, как сомневалась и в том, что скорость машины может быть определена радаром, и в том, что таблички могут испугать грабителей и любителей быстрой езды.

Потом она заметила, что у мужчины в химчистке у носа бородавка. Анита сталкивалась с ним уже два года и никогда раньше не замечала ее. Только боязнь показаться грубой идиоткой удержала ее от вопроса, когда появилась эта бородавка.

Клерк вручил ей вычищенную и отутюженную летнюю форму, а она сказала:

– Будет долгое жаркое лето, это точно.

– Вам-то нечего беспокоиться, мисс Шулер. Вы же будете в прохладном самолете.

Он произнес «сам-о-лет», как говорит большинство жителей Нью-Йорка. Когда Анита переехала сюда из Чикаго, ее сначала удивляло, почему столько людей неправильно произносит это простое слово, но потом привыкла. Сейчас она почему-то снова удивилась.

Потом отметила, что из-за отчаяния захотелось так обращаться с людьми, чтобы им понравиться. Ей теперь не составляло труда улыбаться всем пассажирам, любые их требования не были обременительны для нее. Даже самых пьяных пассажиров она воспринимала спокойно. И когда в рейсе из Афин трехлетний мальчик облил ее новенькую форму, Анита не огорчилась.

– Не волнуйтесь, – весело сказала она матери ребенка, когда почистила то, что можно. – Это часто бывает.

– В таком случае, девушка, почему у вас на борту нет «Драмамина»?

– Да, мэм. Потому что он плохо действует на беременных. И мы вынуждены были бы спрашивать у каждой женщины, не беременна ли она, если просит это лекарство. А это неловко.

Женщина презрительно посмотрела на нее.

– Более глупого ответа я не слышала.

– Да, мэм.

– А это еще глупее. – Женщина погладила ребенка по голове. – Беременные женщины!

Но до тех пор, пока Анита не переспала с Робертом Фингерхудом на следующий день после возвращения из Афин, она не подозревала, до каких пределов может довести человека отчаяние. Потому что причины, по которым пошла с ним, были ложными, все они имели отношение к Джеку, а не к Роберту. Джеку, который ее не любил, Джеку, который ее бросил, Джеку, который никогда не женился бы на ней. И в секунду, когда Роберт обнял ее, Анита знала, что поступает плохо, но все равно сделала это. Ей отчаянно хотелось заняться любовью с мужчиной, который, как она думала, желает ее.

Именно Анита позвонила Роберту и спросила, не хочет ли он пригласить ее на ужин.

– Я приготовлю вам ужин, – ответил он. – Уверен, что Симона рассказывала о мясе с шампанским.

– Вы имеете в виду мексиканскую пещеру? – рассмеялась она. – Да, рассказывала. И говорила, что вы первоклассный повар. Когда мне приехать?

– Может, в семь?

– Прекрасно. Что-нибудь принести?

– Ну, кое-что… – заколебался он. – Нет, лучше я промолчу.

– Скажите.

– Не могу.

– Почему же?

– Я не могу объяснить. Пожалуйста, забудем об этом.

– Ладно, но…

Она не могла догадаться, что он хотел сказать, и только через несколько часов, когда они уже переспали, он сказал:

– Теперь можно сказать, о чем шла речь. О том, что я хотел, чтобы ты привезла.

– Ну?

– Противозачаточный колпачок. – Он поцеловал ее в ухо.

– И ты вправду думал, что сегодня переспишь со мной? – спросила она в полутьме.

– Честно говоря, нет. Конечно, я надеялся. Я хотел этого с нашей первой встречи, но думал, что ты не хочешь.

– А зачем бы я тогда позвонила?

– Потому, что ты одинока и страдаешь из-за Джека. И потому, что я тебе нравлюсь. И все это обернулось прекрасно проведенным вечером, как я себе и представлял. Даже еще лучше. А как тебе?

– Да, – быстро сказала Анита. – Да, конечно.

На самом деле она не была в этом уверена. Даже входить в этот дом ей было трудно. Идти сюда и не к Джеку – это почти предательство. А особенно к тому, которого Джек знал, к его другу. Было бы намного лучше, поняла она сейчас, переспать с незнакомцем. Слишком много сплеталось вокруг Роберта. Не только Джек, но и Симона, которая, несомненно, рассказала, что она пользуется колпачками, иначе почему бы он упомянул о них, когда все сейчас пьют таблетки? Анита не хотела думать, что еще могла наболтать Симона.

– Грудь у тебя больше, чем я предполагал, – сказал Роберт, включая радиоприемник.

– Правда? А в одежде я выгляжу плоской?

– Нет, не очень… – У него был смущенный вид. – Симона как-то сказала, что ты носишь специальные лифчики.

– Что еще она говорила?

Анита была вне себя, но ей было приятно, что Роберт в ней не разочаровался. Она раз и навсегда убедилась, что ежедневные упражнения для груди помогают, и решила делать их в пять раз больше, чем прежде. Завтра же позвонит Симоне и выскажет все, что думает.

Рок-группа запела по радио: Где мне найти слова, чтобы сказать, что я больше не люблю тебя.

Если бы ты был Джеком Бейли, то не задавал бы таких вопросов, не спрашивал, где искать нужные слова. Оставляешь грубую записку в пакете с салатом и улетаешь. Предана, предана, думала Анита. Куда исчезло у всех чувство ответственности?