Текст книги "Безумные дамочки"

Автор книги: Джойс Элберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– То же и с разумом.

– Его мысли мне больше нравятся.

– Вы оба ориентированы на сому, тело.

Пропустив его слова мимо ушей, Симона спросила:

– Как ты можешь быть уверенным в своем диагнозе? Ты не задумывался, что можешь жестоко ошибиться? Не боишься, что неверно трактуешь результаты тестов?

– Диагностика вовсе не так поверхностна, как считают многие. На самом деле это серия гибких гипотез. Другими словами, любой психолог, который ждет результатов тестов, чтобы поставить диагноз, или некомпетентен, или просто баран. Ты выдвигаешь первую гипотезу (которая всегда очень приблизительна) в тот момент, когда получаешь первую информацию о пациенте.

– Ты говоришь, как компьютер.

– Это похоже на работу компьютера. Диагноз ставится, как только пациент входит в комнату. Как он входит, как одет, его манеры, как он садится, все это – информация, которая поступает к тебе или в компьютер. И ты вносишь информацию в компьютер. Тесты, например, – это часть общей информации. Но только часть. И они или поддерживают первоначальный диагноз психолога, или изменяют его. Тесты сами по себе ничего не значат, они – полное дерьмо, если не подкрепляются другими данными. Ты понимаешь?

– Да, – сказала Симона. – Сент-Экзюпери провалился бы у тебя.

– Нельзя провалиться на психологических тестах, – ответил Роберт. – Ты не понимаешь, что они созданы, чтобы открывать и объяснять достоинства и недостатки человека. Например, любой психолог, глянув на рисунок Сент-Экзюпери, не зная, кто его нарисовал, был бы поражен творческой силой, причудливой и богатой фантазией, которые отражаются в нем. Так что хватит об этом.

Когда двое людей живут вместе, рано или поздно возникает денежный вопрос. Жизнь с Робертом очень облегчила финансовые проблемы Симоны, и она с самого начала решила воспользоваться ситуацией. Первоначальный план был в том, чтобы побыстрее оплатить счета «Бонвит». Вместо жалких ежемесячных пятидесяти долларов она, начиная с февраля, будет платить по сто долларов, а значит, скоро с ними расплатится.

Симона надеялась расплатиться со всеми остальными мелкими долгами. Куча счетов ее угнетала. Завидев знакомые конверты в конце месяца, она огорчалась до резей в желудке, пока не раскрывала их и не выясняла, на какую сумму пошиковала в предыдущем месяце. Увидев счет, убеждалась, что положение еще хуже, чем она думала, и боли в животе усиливались.

Симона потому не вспоминала, где и кому должна, что впадала в гипнотическое состояние, когда оказывалась в магазинах Пятой авеню, и действовала бессознательно. В состоянии транса она смотрела на блистающий мир духов, шарфов, очков, перчаток, шляпок, сумочек, ожерелий, сережек, браслетов, пудрениц с пудрами всех оттенков, губных помад. Миллионы возможностей Для покупки. Проблема была в том, что Симона хотела купить все. Она с трудом сдерживала желание схватить товары в охапку и убежать.

Неужели я все это покупала? Симона каждый месяц была в шоке, когда получала счета и смотрела на список купленного за предшествующие тридцать дней.

Это невозможно.

В магазине ошиблись.

Я не верю!

Я не буду платить!

Очень часто она от злости откладывала оплату на несколько месяцев, а от этого долг только возрастал. Симона давно стала получать извещения из магазинов, в которых сначала вежливо напоминали об оплате и просили прощения, если она уже отправила чек.

Иногда эти записки начинались так: «Вы забыли…» Или: «Только в случае, если Вы не заметили…» Или: «Хотели бы напомнить…» Последнее выражение нравилось Симоне больше всего, и она знала, что, когда они только вежливо напоминают, ей беспокоиться нечего. И только по получении письма «Это наше последнее…» неохотно доставала чековую книжку и выписывала чек, делая приписку, что просит прощения за опоздание, потому что только что выписалась из больницы после серьезной полостной операции. Иногда она ссылалась на многомесячную командировку в Чехословакию или на то, что, к ее ужасу, дворецкий, бедный безумец, по неведомым причинам прятал всю ее почту. Симона считала, что последнее объяснение производит впечатление на клерков, работающих за гроши в отделе кредитов. И, чтобы еще больше наказать магазин за наглые просьбы оплатить счета, она никогда не наклеивала марок на конверты. Опыт показал, что если даже не укажет фамилии и обратного адреса, конверт все равно доставят и магазин оплатит доставку. Вот пусть и платят первыми.

Однажды от отчаяния Симона послала счет на восемьдесят пять долларов от «Лорд и Тейлор» своему литературному другу Эдвину Куберстейну, умоляя оплатить его, потому что сейчас она должна помогать матери – та из-за острого артрита не может работать. По иронии судьбы, в тот день, когда отослала счет Эдвину, пришло восторженное письмо от матери, которая описывала свою работу на свадьбе в роскошном отеле.

«Мне повезло, – писала мать большими печатными буквами, – что у нас в семье у всех крепкие ноги. Я отмахала больше десяти километров, подавая восемь блюд знаменитым гостям. Не переставай пить молоко, доченька. От него кости становятся крепче».

В следующем месяце «Лорд и Тейлор» прислал нулевой баланс, и это означало, что уловка удалась и дорогой Эдвин оплатил счет. После этого, как только Симона оказывалась в стесненных обстоятельствах, она посылала счет надеющемуся на симпатию приятелю, говоря о банкротстве и прочих ужасах жизни. Давным-давно один мужчина сказал ей, что обладание – это девять десятых закона, и она никогда не забывала этих слов. Поскольку счетом обладал другой, то, как он им распорядится, становилось его проблемой. Инженер по электронике, который трахал ее свечкой, признался Симоне, что, хотя и говорит себе, что не отвечает за долги друзей, он почувствовал себя виноватым, когда попытался вышвырнуть счет в мусорную корзину. На следующее утро он достал его и, думая про собственную глупость, послал чек на тридцать два доллара в «Олтмен».

К несчастью, эта система не могла функционировать вечно. Вскоре Симона обнаружила недостаток домогающихся симпатии друзей, а к этому надо прибавить все более убедительные извинения за несвоевременные платежи, которые ей приходилось изобретать. И именно крохотуля вынудил ее оставить придуманный ею гениальный способ решения финансовых проблем. Очевидно, он не был так озабочен проблемой обладания, как другие, и вместо ожидаемой оплаты счета в «Саксе» вернул его Симоне нераспечатанным. Вдобавок нарисовал на конверте мужчину, втыкающего красно-белую полосатую конфету в зад девице, похожей на Симону. Под рисунком приписал: «Вниманию отдела кредитов: как видите, мадам, я слишком занята, чтобы оплачивать свои счета». И подделал подпись Симоны.

На отдельном листке, адресованном Симоне, он пообещал посылать копию рисунка (с пояснениями) в любой магазин, если она еще раз попробует выколотить из него бабки. А в постскриптуме крохотуля сообщил, что недавно ему ампутировали большой палец ноги.

Ведя в прошлом такую рискованную финансовую жизнь, Симона решила сразу спросить у Роберта, как они будут вести дом и тратить деньги.

– Я буду платить за все, – ответил он. – Я имею в виду, что плачу за квартиру, коммунальные услуги, еду и напитки. Но твои личные долги – это твое дело.

Симона храбро ответила:

– Ты очень щедр, но в этих обстоятельствах я чувствую, что должна буду покупать еду, потому что мне придется готовить.

– Ты умеешь готовить? – Он впервые задал этот вопрос.

– По-своему.

– Как это?

– У меня собственный стиль, – сказала она и вспомнила несчастную семью, в которой работала в Форист Хиллз. – Я делаю вкусные запеканки.

– Это хорошо. Сам я могу только мясо жарить.

– Я буду печь тебе красивые и вкусные запеканки, мой дорогой Роберт Фингерхуд. Вот увидишь.

Первая запеканка оказалась гадкой смесью телятины и грибов. Роберта потом тошнило целый час, а затем он похлопал ее по головке и сказал:

– Наверное, в этом кроется какая-то тайная связь.

Вторая запеканка была гадкой смесью креветок и грибов. На этот раз Роберта не стошнило. Потому что он ее не ел. Когда она внесла блюдо, знакомый запах ударил ему в нос.

– Пахнет, как и та, – осторожно сказал он.

– Нет, дорогой. Эта с креветками.

– Но есть и что-то общее.

– Грибная подливка.

– Грибная подливка?

Он сунул нос в блюдо.

– Именно. Зачем же во второй раз подряд? Я не буду есть.

– Все запеканки я делаю с грибами, – пояснила она.

Взгляд его был само безграничное терпение.

– Больше не надо так делать.

– Прекрасно.

– Не надо дуться. Я уверен, что ты можешь готовить великолепные блюда без грибной подливки.

– Но в ней-то вся суть, – сказала Симона, сдерживая слезы. – Я не могу. Грибная подливка… это… это главное.

Слезы заструились по ее щекам.

– Не плачь, милая. Пожалуйста, не надо.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Ну, успокойся.

– Не могу, – покачала она головой. – Все гораздо хуже, чем ты думаешь.

– В чем дело? Расскажи.

– На грибной подливке строится вся моя кухня, – всхлипнула она: – Что ты против нее имеешь?

– Меня от нее тошнит.

Симона долго размышляла и в итоге придумала подливку из цыплят, но реакция Роберта не изменилась. После двух глотков он помчался в ванную и склонился над унитазом.

– Лучше я буду жарить мясо, – вернувшись, заявил он. – Или мясо, или будем есть в кафе.

– Я кое-что вспомнила.

– Что же?

– Я умею готовить лосося.

– Лучше не надо.

– Ты не даешь мне шанса показать себя, – возразила она. – Это нечестно. Я великолепно готовлю лосося. Я добавляю в него лук.

Роберт схватился за живот.

– Пожалуйста, не надо сейчас говорить о еде. Давай не будем обсуждать будущее меню. Поверь, я не хочу тебя обидеть, но должен сказать, что готовишь ты паршиво. Но я не думаю, что ты хочешь меня отравить. У нас остались консервы?

– Спорю, что ты никогда не ел лосося с луком, – злобно сказала она, – иначе ты бы так не говорил.

– Я хочу консервы, вот и все.

– Я работала поваром. Мне за это платили.

– И где же похоронили эту семью?

– Если ты считаешь, что это шутка…

И она замолчала, сообразив, что если ей не нужно готовить, то не придется покупать продукты, а значит, у нее останется гораздо больше денег, чтобы отсылать их в магазины.

– Ладно, наверное, ты прав, – сказала Симона. – Но не говори потом, что я не пыталась стать настоящей домохозяйкой.

– Договорились, – откликнулся Роберт.

После этого дела с едой наладились. Жареное филе с шампанским стали обычным ужином. Роберт позволял Симоне накрывать на стол, но на кухне хозяйничал сам. И хотя ужины получались прекрасными, ее раздражали его аккуратность и пунктуальность.

– Мамочка Фингерхуд снова готовит, – дразнила она Роберта, который, обернувшись полотенцем, сновал по кухне.

Больше всего он любил жарить баранину, куриную грудку и хвосты омаров. Роберт любил жареную картошку с кислым соусом, салаты с уксусом, хлеб с чесноком, свежий аспарагус. Иногда они начинали с устриц, а заканчивали пирожными с сыром и шоколадом. Симона никогда в жизни не ела так вкусно и так много и за месяц набрала три килограмма, так что вся одежда стала неприлично обтягивать ее.

Выбегая однажды на работу, она натолкнулась на Джека Бейли, который входил в дом. У него был щегольской вид в темно-синей форме. Она не видела его после вечеринки у Аниты, хотя он жил этажом ниже, и это еще раз напомнило ей об особенностях нью-йоркской жизни.

– Привет, соседка, – сказал он, автоматически улыбнувшись. – Как жизнь?

– Прекрасно, Джек. – Ей было приятно видеть его пристальные глаза. Возбуждает. – Из каких экзотических мест на этот раз?

– Обычная рутина: Лондон, Париж, Рим. Ты, кажется, поправилась?

– Да, и не собираюсь худеть, – ответила она, удивляясь про себя, как Анита может так любить его и отказываться летать вместе с ним.

Джек рассмеялся, обнажив ровные крепкие зубы.

– Прекрасно, если только ты не беременна.

Какой же он тупица! Благодаря таблеткам сейчас не беременеют против собственной воли.

– Передай Аните мои соболезнования.

– По поводу?

– В связи с таким дураком, как ты.

– А почему ты думаешь… – начал он, но Симона уже умчалась с оскорбленным видом.

– Я стала такой толстой, – сказала она вечером Роберту, когда он перемешивал салат, – что Джек Бейли, которого я встретила утром, решил, что я беременна.

– Наверное, он дразнил тебя.

– Противный способ дразнить.

– Если хочешь знать мое мнение, то ты вовсе не толстая.

– Спасибо, но, я думаю, мне надо купить новую одежду. Эта просто лопается по швам. И это ты виноват.

– Сколько ты весишь? – спросил Роберт и окинул ее критическим взглядом.

– Сорок пять.

Лицо у него искривилось.

– И впрямь толстушка. Может, попробуешь выступать в цирке?

– Если ты будешь в роли двуглавого мужчины.

На следующее утром Симона угостила Чу-Чу шампанским, оставшимся после вчерашнего разгула, и проверила, взяла ли она с собой кредитные карточки. Одна мысль о походе в восхитительные магазины Пятой авеню приводила ее в экстаз. Может, попробовать достичь оргазма в белье от «Бонвит»? Это мысль. Да, доктор, я кончила, когда надела этот пояс. О, я трепетала в белье от «Лорд и Тейлор». А почему нет? В этих магазинах есть нечто чувственное, возбуждающее больше, чем все другое, о чем она думала, а думала она о многом. Даже дурман может помочь в ее случае. Именно это говорила Хелен о своем первом оргазме: возбудить себя любым способом.

– А ты не курила травку? – спросила Хелен с удивленным видом.

– Несколько раз на вечеринках баловалась. Ну, не ради серьезного секса.

– Все успокаивается, – объяснила Хелен. – Ты как будто плывешь. Полная расслабуха. Поверь, ты сама себя не узнаешь.

– Звучит прекрасно, – сказала Симона, представив этот день. – А где я ее достану?

– У меня дома есть. Я сделаю тебе несколько сигарет и завтра принесу.

– У мистера Сверна будет инфаркт, если он узнает.

– Не говори глупостей, – сказала Хелен. – Он, может, и сам потягивает.

Когда Симона показала Роберту две сигареты, которые продала ей Хелен, он спросил, умеет ли она их курить.

– Хоть я и не курю, – ответила Симона, – но знаю, что мне просто нужно глотать. Так?

– Не так.

Она поняла, что он имел в виду, когда они занялись делом. Поняла также, что раньше все делала неправильно, потому травка на нее и не подействовала. Но сейчас дым все равно уходил через ноздри.

– Держи, держи его, – сказал Роберт. – Смотри. Вот так.

– Где ты этому научился?

– В Мексике.

– Там это разрешено?

– Нет, но мексиканцы смотрят на это сквозь пальцы.

Затем он быстро показал ей, как вдыхать дым, и передал тощий окурок. У нее от сладкого дыма закружилась голова, а через пять затяжек Симона задремала и увидела во сне Нормандию. Потом Роберт сказал, что впервые услышал, как она храпит.

– Я не кончила, – сказала Симона разочарованной Хелен на следующий день. – Но, правда, мы и не занимались этим. Я просто заснула.

– Тебе нужен опыт, – торжественно сказала Хелен. – У меня с травкой бывают безумные оргазмы. Несколько подряд. До потери пульса.

Слова Хелен о многократных оргазмах заставили Симону подумать, что, может, в мире есть определенное количество оргазмов, поэтому ей их не достается из-за других девушек. И, может, лично Хелен виновата в том, что Симона обделена. Ведь несправедливо, что одна кончает несколько раз, а другая – ни разу. И она сказала Хелен:

– Может, ты перестанешь расписывать себя и дашь мне передохнуть?

Словцо «расписывать» она позаимствовала у Фингерхуда, как заимствовала многие слова у разных любовников.

Симона устроила оргию после работы (и едва не кончила) в магазине «Франклин-Симон». Она решила сделать покупки именно там, а не в другом месте, потому что здесь у нее не было долгов. Можно было не платить, пока не рассчитается с остальными. Очень легко, часто думала Симона, жонглировать кредитными карточками и выигрывать, и иногда сама удивлялась своим успехам. С другой стороны, эта игра так ее увлекала, что без нее она бы просто умерла. Симоне и в голову не приходило платить наличными, и она научилась делать долги везде, где могла, а если не удавалось получить кредит, выписывала чек. Она умудрилась даже за такси пару раз заплатить чеками. Что эти бедняги могли поделать? Чеки не были фальшивыми, они – настоящие, и чтобы выглядели еще лучше, она разрисовала их.

– Я вне себя, – сказал один из таксистов. – Наверное, мне следует вызвать полицию и арестовать вас, но неохота заниматься этим из-за полутора долларов.

– У вас неверное мировоззрение, – ответила Симона. – Представьте, насколько мир стал бы лучше, если бы все платили чеками. Деньги такие… грязные.

– Да, – сказал таксист. – В этой грязи мне нравится ковыряться.

А Симона подумала, что у нее все наоборот: она ненавидела прикасаться к деньгам, в них было что-то негигиеничное, что-то, после чего надо вымыть руки. Эти липкие монетки и мятые бумажки. Кто знает, через сколько рук они прошли, пока не оказались у тебя? Кто знает, какой скользкий и грязный путь проделали после девственной чистоты типографии Министерства финансов? Нет. Кредитные карточки и чековые книжки – это единственное решение, и Симона сожалела только о том, что ее зарплаты не хватало, чтобы действовать в полную силу. Иметь возможность поесть в ресторане, купить авиабилеты, арендовать машину – таково было ее представление о блаженстве, и она не сомневалась, что после ее смерти ворота в небеса откроются благодаря карточкам «Дайнерс Клаб», «Карт Бланш», «Америкен Экспресс» и все они обеспечат ей загробную жизнь, чтобы насладиться неограниченным кредитом, которого ее так грубо лишили на земле.

– Мотовка вернулась! – весело объявила она Роберту, придя домой вечером с двумя большими сумками «Франклин-Симон». На улице моросило, поэтому парик на ней отсырел. Обычно это ее огорчало, но сейчас, когда она купила замену (за двести долларов), дождь не был для нее бедствием.

Роберт, лежа в гамаке, читал Альберта Эллиса «Американская сексуальная трагедия». Он оторвал взгляд от книги и неодобрительно посмотрел на нее.

– Все глубже и глубже в пучину покупательской лихорадки.

– Не надо читать мне проповеди. Я так счастлива. В этих сумках бесценные вещи.

– Не сомневаюсь.

Симона оглядела комнату и не увидела Чу-Чу, который обычно встречал ее у двери.

– А где Чу-Чу? – спросила она, сняла мокрое пальто и протянула руки к огню.

– Он в спальне. Заболел.

– Заболел? Чем?

– Его рвет. Ты ничего такого ему не давала?

Она вспомнила, что утром легкомысленно напоила его шампанским, и сказала:

– Только глоток выдохшегося шампанского.

– Шампанского! – сердито сказал Роберт. – Что за идиотизм! На кой черт ты это сделала?

– Он его любит.

Роберт закрыл книгу и бесстрастно посмотрел на Симону.

– Я тебя не понимаю, – наконец сказал он.

– Это лучшее, что ты сказал мне за все это время. Кому нужно понимание? Можно было бы помереть от скуки, если бы все всех понимали. Никакого интереса.

– Я не имел в виду, что не могу представить себе ход твоих мыслей. – В его голосе слышался оттенок презрения. – Ты не столь уж таинственна. Что я не понимаю, так это то, как можно жить подобным образом.

Симона свернулась на тахте и укрылась пледом. В воздухе повисла атмосфера приближающейся грозы.

– Как же я живу?

– Безответственно.

Она слабо улыбнулась в ответ.

– И это все?

– А этого мало?

– Роберт… – Симона пыталась говорить шутливым тоном. – Из-за того, что я дала собаке немного шампанского, не стоит начинать…

– Дело не только в шампанском. Это всего лишь один из примеров. Дело в общей позиции. Ты не думаешь о последствиях. Тебе на все наплевать. Ты мечешься по жизни, мусоришь и ждешь, что другие уберут за тобой.

– Где я намусорила? – невинно спросила она.

– А где нет?

– Если забыть о шампанском, что еще я сделала? Давай, скажи.

Произнеся эти слова, она тут же поняла, что ошиблась. Нужно было сменить тему. Надо было предложить заняться любовью. Симона ненавидела ссоры.

– У тебя нет стержня, – сказал Роберт, вылезая из гамака.

– Чего нет?

– Стержня. Ядра. Центра. Своего «я».

– У меня сильное «я», – сказала она, стараясь говорить спокойно, хотя сердце уже заколотилось. – Ты же знаешь, как я тщеславна.

Роберт покачал головой.

– Тщеславие не является синонимом понятия «я». Как раз напротив, оно свидетельствует об отсутствии такового.

– Черт подери, о чем ты говоришь?

На самом деле она прекрасно все понимала. Как и большинство людей, осознающих свои недостатки и не пытающихся их исправить, Симона всю жизнь ждала, что в этом ее и обвинят. Когда она вступала в связь с мужчиной, то сразу знала, что это всего лишь вопрос времени и рано или поздно первоначальное очарование улетучится и обнажится неорганизованный, безответственный, невежественный человек, какой она и была на самом деле. Некоторым мужчинам требовалось больше времени, некоторым – меньше, но все они когда-нибудь проникали сквозь привлекательный фасад. Ее позиция «мне наплевать на все» долго действовала на отдельных людей, она интриговала их, благодаря этой позиции они прощали ей очень и очень многое, но все равно наступал момент, когда они были сыты ею по горло, уставали от Римы, девушки-птички.

– Ты самая несобранная женщина из всех, кого я знал, – продолжал Роберт.

Услышав это обвинение, Симона подумала, что ждала его с момента, когда они сблизились. Рано или поздно это должно было наступить. Так всегда было. Стоило ей подумать, что, может, этот мужчина будет другим, что он примет ее, как падал топор на плаху, и все иллюзии разлетались вдребезги. Этот момент приносил даже своеобразное облегчение, Симона ведь не хотела никого дурачить, ей нужно было, чтобы ее принимали и любили такой, какая она есть, и именно поэтому она знала, что будет продолжать искать мужчину, который поймет ее и будет рад принять ее со всеми ее недостатками. Нет, несмотря на ее недостатки. Когда она повстречала Роберта на вечеринке у Аниты и тот рассказал ей о Маленьком принце, у нее возникла надежда, что он именно такой мужчина. До этой минуты Симона и не представляла себе, как сильны были эти надежды.

– Извини, что не нравлюсь тебе. – Глаза у нее набухли. – Но я очень старалась.

– Конечно. Я знаю, – мягко ответил Роберт. Теперь, когда высказался, он мог позволить себе великодушие.

– Не надо меня жалеть.

– Я тебя не жалею.

Она понимала, что это неправда. Все, как обычно, ее не обманешь. Менее уверенные в себе мужчины в таких случаях сердились, более великодушные жалели. Симона обнаружила, что последнее переносится хуже, потому что их жалость подтверждала ее самые уничижительные самооценки. Сглотнув слезы, она сказала:

– И что же мы будем делать?

– Давай сходим поужинаем.

В последующие дни Симона раздумывала о том, какая же женщина привлечет Роберта. Ему тридцать три, и он не был женат. Почему? Слишком жесток в оценке всех женщин? И никто не нравился? Или она так безнадежна?

Этот вопрос разрывал ей сердце. С одной стороны, ей хотелось доверять мнению Роберта (в конце концов, она же его выбрала), а с другой – ей нужно защититься от осознания собственной никчемности. И в результате сознание раздваивалось. Иногда она говорила себе, что Роберт ни одну из женщин не воспримет искренне, у него завышенные требования, которые неразумны, он, сам того не ведая, ищет какую-то богиню. Когда Симона убеждала себя в этом (иной раз это было легко), ей становилось легче, несколько часов она парила в небесах, чтобы вскоре рухнуть в пропасть при мысли о том, что она может взбодриться только ценой унижения его.

Это были качели. Если Роберт прав в своей оценке, ей надо жить с горьким ощущением своего ничтожества. Если он ошибается, тогда она лучше, чем сама думала, но это и признак того, что он хуже, глупее, чем она воображала. Симона хотела, чтобы Роберт был очень умным, чтобы она восхищалась им. Внутренние борения вели к катастрофе. Неважно, кто выиграет. Она проиграет в любом случае.

Неделю спустя Анита позвонила Симоне на работу. Был обеденный перерыв, и в демонстрационном зале в дальнем углу сидела только одна из манекенщиц, которая с религиозным пылом соблюдала йогуртовую диету.

– Давно собиралась тебе позвонить, – сказала Анита. – Как развивается великий роман с Робертом?

– Великолепно.

Совсем недавно это могло быть правдой, и Симона была бы счастлива рассказать Аните все в мельчайших деталях, но сейчас дело обстояло иначе, и ей не хотелось признаваться в своей неудаче. Не Аните. И пока никому другому. Рана еще не зажила.

– Ты же знаешь, что я была счастлива, когда повстречала Роберта. – Раньше Симона не знала, как трудно говорить веселым тоном, когда на душе кошки скребут. – И, кажется, он так же себя чувствует.

– Чудесно, – ответил неискренний голос Аниты.

– Если ты никому не проболтаешься, я скажу, что у меня есть основания думать, что он сделает мне предложение.

– Не может быть!

– Может!

– Великолепно. – Голос у Аниты стал загробным.

– Я только не уверена, что приму его. Не знаю, нужен ли мне такой мужчина.

– Любой, кто делает предложение, нужен. Дура.

– Это твое личное мнение. Мне не так сильно хочется выйти замуж.

– Не понимаю, почему. Что хорошего в твоей нынешней жизни? Ты можешь надоесть Роберту, и он в любую минуту тебя вышвырнет. Чем ты защищена?

– Он может вышвырнуть меня и после женитьбы.

– И выложит монетки. Понимаешь? Ты жительница штата Нью-Йорк. Закон на твоей стороне, а не на его. Но для этого, дорогая, нужно выйти замуж.

– Ты о чем-нибудь другом думаешь, кроме замужества и денег?

– Стараюсь не думать, – нервно рассмеялась Анита. – Хотя должна признаться, что моя мания не принесла мне успеха. Представляешь, после той ночи Джек ни разу мне не позвонил.

– Как это?

– Вот так. Я не слышала его целые шесть недель.

Симона вздрогнула.

– Смешно. Я недавно видела Джека, и мне показалось, что вы все это время встречаетесь.

– Что он сказал? Он был один?

– Девушки не было, если ты об этом. Он возвращался из рейса.

– Он говорил обо мне?

– Нет, мы ведь перекинулись только парой слов. У него не было возможности…

– Как он выглядит? – Голос Аниты выдавал страстное желание хоть что-нибудь узнать о Джеке Бейли.

– Как всегда, – дипломатично ответила Симона. Какое ей дело, как выглядит Джек?

– Он привлекательный, правда?

– Если нравится такой тип. У него были вставные зубы в прошлом году?

– Вставные? Я не знаю.

– Вставные! – рассмеялась Симона. – Когда он раскрыл рот, то будто солнце выглянуло.

– Многие наши пилоты вставляют зубы. Так требует компания. Они же на глазах у людей. Может, не будем об этом?

– Мы же говорим о встрече с твоим любимым.

– Отчасти любимым.

Симоне стыдно было признаться, но ей было радостно услышать, что у Аниты тоже любовные проблемы. Приятно, что у нее они еще больше. Симона удивлялась, почему Анита не позвонила раньше, чтобы поделиться горем.

– Я часто хотела позвонить тебе, – сказала Анита, будто прочитав ее мысли, – но стоило взять трубку, как решала подождать еще денек-другой. Не хотелось признаваться в неудаче, и я продолжала надеяться. Как только звонил телефон, я едва не падала в обморок.

– Жуткие были эти шесть недель.

– Шесть с половиной, – автоматически сказала Анита. – А потом мне шепнули, что он встречается с одной из наших стюардесс. Не знаю, насколько это серьезно. Может, пустяки, может, настоящая любовь. Если Джек Бейли вообще способен любить. Больше всего меня убивает то, что он не удосужился позвонить. Ни разу после той ночи. Мог же позвонить, да? Просто поздороваться.

– Я тебе сразу сказала, что он негодяй. Он все время тебя мучает. Забудь о нем.

– Хотелось бы. Я встречалась с другими мужчинами. Когда я в Нью-Йорке, то встречаюсь с этим англичанином, Йеном Кларком. Ты его знаешь? Он был на вечеринке.

– Не помню. Как он выглядит?

– Настоящий англичанин, высокий блондин. Он хорош, но озабочен только тем, как подцепить богатую американскую жену, а я хочу подцепить Джека Бейли. У нас обоих ничего не получается, вот мы и плачем в жилетку друг другу.

– Как он в постели? – спросила Симона.

– Ничего особенного. У него торчит тазобедренная кость. Но после Джека меня никто не волнует. Я не только о сексе. Это больше секса. Джек для меня – весь мир. Что еще сказать? Я влюблена, Симона, и мне хреново. Даже не представляешь как.

– Представляю.

– Пустота, – продолжала Анита, пропустив мимо ушей замечание Симоны. – Знать, что он в том же городе, знать, что близко и не со мной. Почему? Я все время задаю себе этот вопрос. Почему он не со мной, а с другой? Что у нее есть такое, чего нет у меня? Что она может дать, чего не могу я? Я спрашивала раньше у Джека, что он ищет в женщинах. И знаешь, что он ответил?

Симона не успела раскрыть рот, как Анита сама ответила:

– Он сказал: «А кто ищет?» Что эта шутка значит, я тебя спрашиваю?

– Может, он серьезно? – предположила Симона. – Он дважды разводился. Может, не хочет больше влюбляться? Слишком больно.

– Все хотят влюбиться.

– Женщины – да, а вот мужчины… – Она думала о Роберте. – У меня ощущение, будто мужчины сопротивляются любви так же неистово, как женщины ждут ее, иначе у нас не было бы стольких бед. Как тебе мои прозрения, мисс Норформс?

– Хватит дурачиться насчет мисс Норформс. Не до этого. А насчет прозрений скажу, что это болтовня, если ты только что сказала, будто Роберт не очень противится любви. Раз хочет сделать предложение.

Симона пожалела, что солгала насчет взаимоотношений с Робертом. Так всегда, когда лжешь. Надо быть крайне внимательным, чтобы тебя не уличили. К тому же, раз она знает, как несчастлива Анита, неплохо было бы выговориться и самой. Им обеим стало бы легче. Но она попалась в ловушку собственной лжи.

– Он может умолять меня о свадьбе, – сказала Симона, – а я все равно откажу, Замужество сейчас меня не интересует. Я хочу полететь в Лиму, как только расплачусь с «Бонвит».

– Когда мы жили вместе, ты хотела полететь в Хартум, – с иронией заметила Анита.

– А сейчас меня тянет в маленький Париж Южной Америки.

– Если б у тебя была хоть капля мозгов, ты бы вышла за Роберта, он оплатил бы твои счета, и вы отправились бы в Лиму в медовый месяц.

– У всех Раков отвратительный практический ум.

– Не понимаю, что плохого в планах. Подумай о будущем. Однажды ты проснешься, а тебе уже тридцать. И что тогда?

– Стану хиппи.

– Растеряха. Странно, что ты до сих пор этого не сделала.

– Стану в Лиме, столице Перу. Найду всех старых нацистов, которые там прячутся, накачаемся наркотиками и займемся любовью. Ами Таба Ом, Ами Таба Ом, Ами Таба Ом.

– Дурища, – сказала Анита и бросила трубку.

Симона любила дразнить доверчивую подругу, которая сейчас, наверное, сидит у себя дома и представляет, как босоногая Анита с венком на голове распевает индуистские гимны на площади Томкина. Их дружба (можно это так назвать?) носила странный характер. Они не одобряли образа жизни друг друга, и все же была какая-то чертовщинка, какая-то дружба-вражда, заставлявшая их поддерживать связь, отмечать успехи и неудачи. Соперничество, которое пряталось за благородным фасадом дружбы.