Текст книги "Безумные дамочки"

Автор книги: Джойс Элберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Затем вспомнила окончательный вывод Симоны о том, что у Роберта есть чувство ответственности, и Анита чувствовала, что в этом есть доля правды, она ощутила, что, отправившись с ней в постель, он принял на себя определенные моральные обязательства. Роберт не бросил бы женщину так, как это сделал Джек Бейли. Он мог избавиться от нее (как избавился от Симоны), но делает это совершенно иначе. Когда Симона вернулась на Пятьдесят седьмую улицу, Роберт однажды зашел к ней и починил душ. Анита представляла себе, что было бы, если бы она попросила Джека Бейли что-то отремонтировать.

«На кого я похож? – спросил бы он. – На слесаря?»

И снова из-за мысли о гранитном равнодушии Джека на глаза навернулись слезы. Несколько добрых слов с его стороны перевернули бы мир. И все-таки он просто не способен произнести их или настолько бесчувствен, что не понимает, что их нужно произнести? Как можно любить такого человека, спрашивала Анита себя. Или она такая мазохистка? Ответ терялся в дебрях противоречивых чувств.

Они с Робертом перед сном еще раз занялись любовью, и последней мыслью перед тем, как смежить веки, было сравнение: у Роберта длиннее, чем у Джека, но у Джека толще. Затем она обняла его, поцеловала в плечо и быстро заснула тревожным сном усталого человека.

В середине ночи ей приснился Джек, его самолет в языках пламени падал в Атлантический океан, спасательные плоты и горящие обломки рухнули в воду, пассажиры в панике выпрыгивали из аварийных люков, а посреди этого кошмара капитан Бейли оставался на своем посту, сохраняя ледяное спокойствие, как будто никакой катастрофы не было.

Ближе к утру Роберт проснулся и начал заниматься с ней любовью, и все как-то перепуталось: руки Роберта на ней и руки Джека на штурвале. Они сплелись в ее сознании, и она поняла, что не надо было идти в постель с Робертом от отчаяния, потому что физическое удовлетворение мало значит, если нет эмоционального удовольствия. Анита знала это по опыту. Ей следовало помнить, что когда ты любишь мужчину, то привносишь в постель радостное чувство, которое само по себе уже служит наградой. Важно не то, что мужчина делает в постели, а то, как ты его воспринимаешь до того, как он начал действовать, в этом вся суть. И хотя Роберт был страстным и нежным любовником, объективно говоря, лучшим любовником, чем Джек, она любила именно Джека, Джека, которого хотела в ту самую минуту, когда тело Роберта тесно прижималось к ней.

Анита позвонила Симоне на следующий день и сказала:

– У тебя не рот, а помойка. Я тебе ничего больше не буду рассказывать.

– О чем ты говоришь?

– Вчера я переспала с Робертом, твоим Робертом, и он сказал, что ты говорила о моих набивных лифчиках. И он, кажется, знает, что я пользуюсь колпачками, я понять не могу, откуда, если только не от тебя.

– Ты переспала с Робертом? – выдохнула Симона. – Как ты могла это сделать?

– А почему нет? У вас же все кончено. У тебя мистер Сталь и его цепи.

– Стейси не имеет отношения к Роберту! – негодовала Симона.

– Надеюсь, нет.

– Не сволочись.

– Слушай, – в гневе сказала Анита, – я позвонила, чтобы сказать все. Нечего катить на меня бочку.

– Неужели? А я качу, мисс Норформс. И если тебе интересно знать, то я рассказала Роберту и о свечах.

– Де Голль – засранец, – сказала Анита.

– А в Германии неофашисты, – ответила Симона.

– Сука.

– Паскуда.

Обе бросили трубки в уверенности, что последнее слово осталось за ней. Затем они занялись повседневными делами, и каждая ждала встречи со своим мужчиной в этот вечер. Симона встречалась со Стейси, чтобы поужинать в «Русском чайном доме», а потом они хотели опробовать новые тяжелые цепи, которые он купил. Анита играла роль хозяйки у Роберта, который пригласил к себе сотрудников Детского центра на ежегодную вечеринку.

Через три дня Анита проснулась в Париже и нашла у себя вшей. Сначала она не поверила глазам. Такое не может случиться с красивой, чистоплотной, безукоризненной, уважаемой девушкой, которая принимает душ дважды в день, но факт был налицо. У нее истерически заметались мысли, когда она поймала одну мерзкую тварь и рассмотрела ее под лампой. Крошечное насекомое, очень похожее на миниатюрного краба, было перед ее глазами во всей своей гадкой красе.

Следующая ужасная мысль была о том, сколько же его собратьев ползает по ее лобку в эту секунду. Она закурила, испытывая жгучее желание заорать изо всей мочи. Сначала, пока не поняла, что заполучила, Анита решила, что у нее такой же зуд и чесотка, как у Симоны, но интуиция подсказывала, что они с Симоной настолько разные, что у них не может быть одинаковой болезни, разве что разразится всемирная эпидемия чумы.

Анита знала, что бы с ней ни случилось, это будет отражением ее личности, точно так же как зуд из-за забытого тампона отражал личность Симоны. Когда поймала и изучила вошь, то вспомнила, что родилась под знаком Рака, символом которого был краб, и задумалась: может, ее постиг ужасный удар со стороны звезд? Немного утешало, что в ее несчастье виноваты звезды и все было предопределено заранее.

– Не надо паниковать, – сказала она себе, так громко взвизгнув, что прибежала горничная.

– В чем дело, мадемуазель? Есть проблемы?

– Ни в чем. – Анита нервно затягивалась сигаретой. – Извините.

– Глупые американки, – бормотала горничная по-французски, выходя из комнаты и покачивая головой.

Анита сломала сигарету, закурила другую и позвонила Роберту в Нью-Йорк, молясь, чтобы он был дома. К счастью, надежда сбылась.

– Ты заразил меня вшами, – сказала она, почесываясь и затягиваясь. – Должна сказать, что нельзя так поступать с людьми. Даже с худшим врагом.

– Вши! – простонал он. – Нет! Беверли!

Анита не сразу поняла его слова.

– Ты от нее заразился?

– Я не знал, пока ты не сказала, но в последние дни у меня очень чешется.

– Я не знала, что ты встречаешься с Беверли. Ты же говорил, что у вас все кончено, так как же ты мог заразиться от нее?

Голос у Роберта был очень смущенным.

– Я не собираюсь с ней встречаться, но недавно мы с ней виделись.

– Как давно?

– Примерно неделю назад.

Она почувствовала себя жестоко обманутой.

– Ты хочешь сказать, что спал с нами обеими в это время, скотина?

– Не закипай, – нервно сказал он. – Только два раза. И я сказал Бев, что это наша последняя ночь.

– Последняя ночь?! – закричала Анита, яростно расчесываясь. – Последняя ночь?! Ты хочешь сказать, что стоило мне ступить за порог, как ты прыгал в постель с этой гнусной шлюхой?

– Нет смысла впадать в истерику. Я не собираюсь больше встречаться с Беверли.

– Я тебе не верю. Ты лжешь. Ты ее любишь.

– Я ее не люблю, но, даже если бы это было и так, кто ты такая, чтобы говорить в подобном тоне? Ты любишь этого молчаливого придурка, который живет этажом ниже.

– Он не придурок, – сказала Анита, подумав, что Роберт, в общем-то, прав. – Это действительно глупый разговор, потому что главное – как избавиться от этой пакости. Ты знаешь, как лечиться?

– Купи в аптеке бутылку «Камфофеника» и протри лобок. Все сразу исчезнет.

– «Камфофеник»? Я пользуюсь им от лихорадки.

– А теперь используй против лобковых вшей.

– Они так называются? – Она вспомнила о его медицинских справочниках. – Кажется, ты специалист по этому вопросу. У тебя они раньше были?

– Когда я был в Корее, и, к счастью, мой сержант рассказал мне о «Камфофенике». Сейчас он стоматолог.

Анита не могла понять, при чем здесь стоматолог.

– Когда мы поехали в отпуск в Японию, – продолжал Роберт, – я ходил по борделям, а он делал себе татуировку. Сержант сказал, что за два бакса хочет что-то настоящее. Он вытатуировал слово «Мать» и с тех пор пытается избавиться от него.

У Аниты задрожали колени, когда снова вспомнила, что по ее самой интимной части тела ползают отвратительные насекомые.

– Он сейчас занимается фарфоровыми протезами, – сказал Роберт. – Наверное, они приносят счастье.

– Я чувствую себя прокаженной. Все, заканчиваю и бегу в аптеку. Надеюсь, у них есть «Камфофеник». Кстати, если ты получил их от Беверли, от кого заразилась она сама?

– Именно об этом я сейчас и думаю. Может, от своего мужа. Она говорит, что давно не спит с ним, но я ей не верю. Бог знает, где он их подцепил.

– Может, от этой журналистки, с которой работает в «Тряпье»?

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Но, если у нее связь с хозяином Симоны, у нее может быть связь и с мужем Беверли. Из того, что Симона говорила о ней, нельзя заключить, что она страдает целомудрием.

– Вероятно.

– Из этого следует, что мистер Сверн заразил Лу Маррон, она передала их мужу Беверли, от него заразилась Беверли, потом ты, а теперь и я.

– Мы странным и таинственным образом оказались связанными, – мрачно сказал Роберт, яростно почесываясь, а Анита задумалась, не жили ли они все вместе когда-то в Атлантиде.

Когда самолет Аниты через два дня опоздал на шесть часов и приземлился в аэропорту имени Кеннеди, вшей у нее не было, а Нью-Йорк утопал в жаре раннего лета. В такси было очень душно. Анита даже испугалась, что упадет в обморок, и, когда вошла в квартиру, так и случилось. К счастью, Нэн, ее новая соседка, была дома и все видела. Позднее она рассказала:

– Ты падала на пол, как будто танцевала странный медленный танец.

– Это из-за жары. Невыносимая духота. Никогда со мной такого не было.

Когда она на следующее утро пошла к врачу, он спросил, когда в последний раз у нее были месячные.

– Не помню, – сказала Анита. – Я не слежу за этим.

И рассказала о нерегулярности цикла, от которой страдают многие стюардессы международных линий.

После того как доктор обследовал ее, он взял анализ крови и сказал:

– Подозреваю, девушка, что вы беременны.

– Беременна!?

Реакция у Аниты была такой же, как в случае со вшами. Смешно, невозможно, чтобы это случилось с ней.

– Но я не могу забеременеть. Я очень осторожна. Я всегда пользуюсь колпачками и все время смазываю их дорогим специальным кремом!

– Я сказал подозреваю, – терпеливо сказал доктор Кох. – Я не говорю, что уверен, но, к сожалению, все симптомы налицо. Матка твердая. Это один из первых признаков. Скажите, вас не тошнило в эти дни?

– Нет.

И тут вспомнила, как ее вырвало, когда она нашла записку Джека. Но кого бы не вырвало в такой ситуации?

– Грудь набухла, – продолжал доктор.

Щеки у Аниты вспыхнули.

– Я делаю некоторые… упражнения, чтобы увеличить ее, если хотите знать.

– Я получу анализ крови завтра днем, так что все прояснится.

Анита ненавидела его. Сначала увеличил размер колпачка, а теперь пугает ее угрозой беременности. Он чудовище, решила она, гинекологическое чудовище, которое любит пугать таких нежных девушек, как она.

– Уверена, что вы ошибаетесь, доктор Кох, – сказала Анита.

– Скоро узнаем. Позвоните мне завтра.

– Если хотите знать, что я думаю, то скажу, что вы разыгрываете не ту карту.

– Посмотрим. А пока я сделаю вам укол, чтобы попробовать вызвать менструацию. Было бы очень хорошо, если бы вы вспомнили хоть приблизительно дату последней. Чем больше задержка, тем меньше надежды, что уколы помогут.

– Уколы?

– Их три. Если первый не вызовет менструацию к вечеру, надо прийти завтра на второй, а послезавтра на третий.

– А если анализ крови будет отрицательным?

– К сожалению, даже отрицательный результат не дает стопроцентной гарантии. Все равно вы можете быть беременной. Всякое бывает.

– А если будет положительный?

– Положительный и есть положительный, – твердо заявил доктор Кох.

– Кажется, в последний раз это было в Риме, но я не уверена. – Анита боялась, что ее в любую минуту стошнит. – Надо посмотреть расписание и попробовать вычислить.

– Прекрасная мысль, – сказал доктор Кох. – А сейчас закатите, пожалуйста, рукав.

– По правде говоря, полет в Рим был очень давно.

– Постарайтесь выяснить точно.

Анита вышла из кабинета в угнетенном состоянии. Она направилась в «Палм Корт», выпила три рюмки бренди «Александр», съела салат из омаров и вспомнила слова Байрона о еде и питье женщин. Поэт утверждал, что в зрелище едящей или пьющей женщины есть нечто неприличное, если только речь не идет о салате из омаров и не о шампанском. Анита ощутила, что если бы Байрон жил сейчас, то он бы милостиво включил в этот список исключений и бренди «Александр».

Мы тайно встречались, молча сейчас я горюю, обманутая тобой…

Розовый салат из омаров, будто некий причудливый глаз, мрачно смотрел на нее, как бы подтверждая мрачный прогноз доктора Коха. Анита думала о записке, оставленной в пакете с салатом. Думала о Джеке. Она хоть когда-нибудь волновала его?

Затем вспомнила кое-что о полете в Рим. Она пила кофе с другой стюардессой в кафе «Эль Греко», и та сказала:

– Ты не мерзнешь? Или это только мне холодно?

– В апреле здесь холодно, – ответила Анита, – а мне вдвойне холодно, потому что у меня месячные.

Был примерно конец апреля, и стюардесса сказала:

– Ничего, скоро май, так что согреемся.

Слезы тихо закапали на красивые листья салата, когда она поняла, что месячные опаздывают уже на три недели. Ей хотелось закричать. Роберт Фингерхуд заразил ее вшами, от которых, однако, удалось избавиться за двадцать четыре часа, а Джек Бейли дал ей ребенка, которого она не могла завести, и понадобится гораздо больше времени, чтобы избавиться от него, и еще больше времени, чтобы попробовать забыть о нем.

Тело знает, кто за что отвечает, думала Анита, неожиданно почувствовав себя мудрой беременной женщиной, но волны отчаяния уже окатили ее.

Когда она пришла к доктору Коху на следующий укол, он сказал:

– Мне не хочется огорчать вас, мисс Шулер, но результат положительный.

Положительный и есть положительный, подумала Анита и спросила себя, не будет ли неприлично упасть в обморок. Было только второе июня, все в Нью-Йорке жили обычной жизнью, солнце сверкало, а у нее нервный срыв. Она постигла жуткую реальность слов доктора Коха. Слов. Ужасных слов. Холодных и каменных.

Результат положительный.

Сэр, у вас рак.

Мадам, ваш ребенок умирает.

Извините, но положительный и есть положительный.

– Пожалуйста, закатите рукав, мисс Шулер. Еще есть вероятность, что это поможет.

Анита ничего не говорила Роберту до тех пор, пока и третий укол не помог. Тогда она сказала:

– Угадай, что я скажу? Я беременна.

Сначала он бросил на нее странный взгляд, как будто отвергая обвинения в свой адрес.

– Нет-нет, – успокоила она, когда поняла значение его взгляда. – Это не ты, это Джек.

Он облегченно вздохнул.

– Откуда ты знаешь?

– Доктор Кох утверждает, что все симптомы указывают на ранний период беременности. А мы с тобой начали спать совсем недавно. Доктор Кох говорит, что я на шестой или седьмой неделе.

– Что будешь делать?

– Полечу в Пуэрто-Рико. Там я знаю хорошую больницу.

– Я полечу с тобой, – к ее удивлению, сказал он.

– Да? Правда? Роберт, я… – Ее так ошеломил этот жест, что она долго не могла закончить мысль. – Я не могу выразить словами… Ты так добр.

– Это я, – горько усмехнулся он. – Доктор Доброта.

– Кстати, – спросила она, – а что с Беверли?

Она была так поглощена сначала вшами, потом беременностью, что забыла о сопернице. Да и почему нужно думать о Беверли в такое время? Какое ей дело? Может она влюбиться в Роберта?

– Я же говорил, что не встречаюсь с ней.

Он лжет, подумала Анита в панике.

– Она вернулась к мужу?

– Напоследок сказала, что хочет развестись, вот и все, что я знаю.

– Знаешь что? Я вспомнила о подходящем для нее парне, это мой старый друг. Его зовут Йен Кларк, он англичанин. Ты встречал его у меня на той вечеринке, он был в черном свитере.

– Не помню. А почему тебя волнует судьба Беверли?

– Может, одно доброе дело влечет за собой другое? Ты так добр, что хочешь быть со мной в Пуэрто-Рико, а я хочу сделать добро кому-нибудь еще. А Йен очень, очень славный. Он работает на телевидении.

Она сознательно избегала упоминания о том, что Йен одержим поиском удачи. Йен жаждал денег, а у Беверли они есть. Если Беверли заинтересуется Йеном, ее большая грудь не будет тосковать, и она окажется далеко от Роберта.

– Я предложу Йену позвонить ей, – сказала Анита, – если ты не возражаешь. Они должны понравиться друг другу.

– А почему я должен возражать?

На следующий день Анита сделала два звонка. Один Йену, чтобы дать ему номер телефона Беверли, но, к сожалению, его сейчас нет, ответили на студии. Анита сказала, что перезвонит. Другой звонок был Джеку Бейли в Индианаполис, чтобы попросить деньги на аборт. Разговор с Джеком оказался неприятным. Однако плохая связь и глухота Джека привели к серии недоразумений. Хотя потом Анита не знала, какие из них возникли по техническим причинам, а какие – из нежелания Джека понимать ее слова.

Например, когда она попросила его прислать пятьсот долларов на операцию, он спросил:

– Зачем тебе пять долларов?

В трубке сильно трещало.

Но в конце концов все разъяснилось, и он согласился немедленно прислать деньги. Потом сказал:

– Надеюсь, все обойдется. А сейчас мне пора на занятия.

– Роберт летит со мной, – заявила она, желая оставить за собой последнее слово.

– Прекрасно, – ответил Джек, как будто он говорил о ценах на грибы.

Через свою авиакомпанию Анита устроила Роберту билеты в Сан-Хуан на самолет «Транскарибских авиалиний», а себе, чтобы почти ничего не платить, взяла билет из списка ожидания. Это значило, что у нее нет точной даты вылета, и она должна ехать в аэропорт и ждать в надежде, что попадет на рейс Роберта.

– Конечно, это рискованно, – сообщила она Роберту, который, конечно, полностью оплатил билет, – но мне в таких случаях везет. Кто-то отказывается от места, а может, не все билеты раскупили.

– Ты там работаешь, – сказал он, – тебе лучше знать.

– Тебе нравится их девиз: «Со скоростью ветра»? Он напоминает мне старые фильмы Хеди Ламарр.

Четырнадцатого июня, ровно за неделю до двадцатишестилетия Аниты, она собирала вещи для полета в Сан-Хуан. И в эту минуту зазвонил телефон.

– Вы меня не знаете, – сказал в трубке женский голос. – Меня зовут Лу Маррон, я журналистка из «Тряпья».

– Слушаю.

Анита сообразила, что это та женщина, которая спит с боссом Симоны (а может, и с мужем Беверли), но что еще важнее – эта женщина могла быть одним из звеньев цепи, передавшей ей отвратительных вшей.

– Слушаю, – повторила она.

– Мой редактор хочет, чтобы я написала статью о стюардессах, – сказала Лу Маррон. – Как чувствуют себя стюардессы в форме, которую они должны носить на работе, как они одеваются в свободное время, как живут. И вопрос о путешествиях. Многие женщины мечтают, но не могут путешествовать, они жаждут прочесть, как вы ужинаете в Венеции, а завтракаете в Париже.

Ничего ты в этом не понимаешь, сестренка, хотела сказать Анита.

– Другими словами, – продолжала Лу Маррон, – я хотела бы взять у вас интервью. Вы согласны?

– Да, да, согласна, но, боюсь, придется подождать пару дней. Я сейчас улетаю в Сан-Хуан позагорать. Вернусь семнадцатого. Вы мне позвоните или я вам?

– Буду звонить, но вдруг вас не застану, так что запишите мой номер. Я уверена, что все прекрасно получится и я не отниму у вас много времени.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Анита, думая, что хочет встретиться с женщиной, которая заражает невинных людей вшами.

Через несколько часов в аэропорту Аните небрежно сообщили, что мест на самолете Роберта нет.

– Извините, – сказал клерк, – самолет заполнен.

– Я в отчаянии, – заявила Анита. – Даже не верится. Такого никогда не бывает.

В конце концов они решили, что Роберт летит этим рейсом, а Анита сядет на один из двух следующих рейсов в этот же день. Клерк сказал, что, скорее всего, места там будут.

– Это безумие! – воскликнула Анита, целуя Роберта на прощание. – Мне надо делать аборт, а летишь ты.

– Я буду ждать тебя в «Хилтоне». Ты скоро прилетишь, не волнуйся.

– Помнишь «Со скоростью ветра»? – спросила она. – Теперь это напоминает мне фильм ужасов.

– Не огорчайся, – сказал Роберт. – Все образуется. Увидишь. Мы хорошенько выпьем, когда все закончится. Банановое «Дайкири».

– У меня аллергия на бананы.

Глава 7

К тому времени, когда Лу поймала Аниту и договорилась о встрече, она уже взяла интервью у трех стюардесс из других авиакомпаний и решила, что они представляют собой забавное сочетание няньки и куртизанки. Когда говорила с Анитой, та предложила пообедать в «Палм Корт».

– Я обожаю это место, а вы?

Лу не просто не любила «Палм Корт», она презирала его, но поскольку она больше нуждалась в Аните, чем та в ней, то пришлось согласиться. Профессия научила ее уступчивости. Эта тактика порождала глубоко спрятанную неудовлетворенность, которую лучше всего в минуту откровенности выразил Питер Нортроп:

– Иногда я думаю, почему я беру интервью у них. Почему не наоборот?

Лу была убеждена, что все репортеры временами так думают, если не всегда. Их профессия носила отпечаток двусмысленности. Ты чувствуешь себя гораздо выше собеседника и в то же время значительно ниже. Лу давно поняла: когда она думает, что не мерит людей своими мерками, именно в эту минуту она это и делает. И, конечно, именно поэтому многие репортеры вставляют в интервью гнусные куски, как делала это и Лу. Слишком трудно проглотить собственное унижение.

В утро встречи в «Палм Корт» Лу надела розовое легкое платье без рукавов, розовый браслет и небрежно причесала короткие волосы. После того как колонку отдали Питеру, она решила, что если Тони Эллиот еще раз предложит ей изменить прическу, она предложит ему взамен поджарить лед. Но у него было интуитивное чутье, и он больше не поднимал этой темы.

Потеря колонки – второе несчастье в жизни Лу. А первое – это проблемы с дочерью Джоан. Недавно ей позвонила мать из Филадельфии и сказала, что у Джоан большие неприятности в школе, оценки у нее очень плохие, учителя озабочены ее поведением.

Иногда Лу хотела, чтобы мать не рассказывала о таких вещах, но сама знала, что одна не справится с дочерью. Она считала, что мать должна делить с ней ответственность за Джоан. Все были несчастливы. Мать Лу, зная, что не она мать Джоан, виновато просила совета у настоящей матери, своей собственной дочери.

А Лу, зная, что всем занимается мать, использовала свое преимущество, не только давая советы, но и молчаливо угрожая карой, если советы не будут приняты. Только женщины могут играть между собой в такие игры, часто думала Лу, отдавая дань уважения безусловному факту биологического материнства.

Деньги, которые Дэвид давал на содержание дочери, были еще одним видом оружия в битве за материнство, которую Лу вела уже десять лет с собственной матерью.

Однажды она сказала Дэвиду:

– Если бы я могла бросить ее, все были бы счастливы.

– Может, когда ты выйдешь замуж, – ответил Дэвид, – и родишь другого ребенка, ты сможешь это сделать.

А если я никогда не выйду замуж, подумала Лу. Она будет по-прежнему досаждать матери и вмешиваться в жизнь, о которой давным-давно забыла? После того как Питер забрал у нее колонку, ее материнские требования стали более жесткими, более истеричными. Она еще больше интересовалась всеми мелочами жизни Джоан: какие у нее оценки, кто ее друзья, насколько она выросла, что она ела на завтрак, есть ли у нее прыщи и так далее. Если Джоан подхватывала простуду, Лу не спала ночами, опасаясь воспаления легких. А когда девочка поправлялась, то придумывала новую напасть, чтобы чувствовать себя несчастной.

– Ты должна остановиться, – говорил ей Дэвид. – Чувство вины убьет тебя.

– Я не знаю, как это сделать.

– Может, тебе бросить ее раз и навсегда?

– Я ее и так бросила.

– Я не о юридической стороне дела, а о твоих чувствах.

– Я стараюсь, но ничего не выходит. Правда, стараюсь. Два года я пыталась думать, что ее не существует, что она умерла при рождении, а когда произошли неприятности на работе, у меня снова начались истерики. Не из-за работы, из-за Джоан.

Лу робко, но сердито взглянула на Дэвида.

– Ты не понимаешь? Я должна что-то делать.

Удивительное в Дэвиде было его понимание, и Лу часто думала, что именно поэтому она до сих пор с ним и, если что-то случится с Джоан, их связь с Дэвидом рухнет.

После того как Лу накормила кота тушеными бараньими почками, она насыпала корм золотой рыбке, сделала себе молочный коктейль в миксере, который Дэвид подарил ей на Рождество. Коктейль поддержит силы до встречи с Анитой в «Палм Корт» в час дня.

Анита опоздала на двадцать минут, чем привела Лу в ярость, потому что сама была воплощением пунктуальности. Она давно пришла к выводу, что ее судьба – сидеть и ждать людей, которые считают возможным опаздывать на двадцать минут. Так что не удивилась, когда Анита небрежно извинилась за свою расхлябанность.

– Извините, но в последнюю минуту сломался ноготь.

Лу потягивала холодный чай и в очередной раз удивлялась, как мало людей волнует то, что они заставляют других ждать. Их поведение, решила она, грубо и враждебно, даже если они притворяются, что сожалеют о своем опоздании.

– Все в порядке, – неискренне сказала она. – Я хоть отдохнула. Пришлось бегать все утро.

– Я вас понимаю, – сказала Анита. – Иногда, возвращаясь из полета, я так выматываюсь, что мечтаю уснуть навсегда. Но после полета трудно расслабиться, как хотелось бы. Все равно остаешься на взводе.

– Это очень неприятно.

– Да уж, – признала Анита.

Лу так же могла представить себя на месте стюардессы, как и на месте Альберта Швейцера, но сочувственно улыбнулась, достала сигарету и быстро осмотрела Аниту.

На Аните были коротенькое платье, коричневая бижутерия, губы накрашены перламутровой розовой помадой в тон маникюру. Пепельно-белые волосы стянуты сзади тонкой коричневой резинкой.

– Хотите закурить? – спросила Лу.

– Нет, спасибо. Я бросаю курить.

– Я бы тоже хотела, – сказала Лу, закуривая «голуаз».

Розовый браслет соскользнул с загорелого запястья, и она немедленно ощутила видимую разницу в ее облике и облике Аниты, резкий контраст между ними: Анита была тающим мороженым с вишневым соком, в ней было что-то от обитательницы гарема.

В эту секунду Лу все отдала бы, чтобы очутиться на ее месте, а не сражаться изо всех сил за успех. Просто расслабиться, успокоиться, быть просто девушкой, опаздывать на двадцать минут и по-детски объяснять это сломанным ногтем. Но это все равно что солнцу захотеть стать луной, и она тут же выбросила эти мысли из головы. И тут Лу заметила, что Анита только что вернулась из Сан-Хуана и не загорела.

– Как там погода? – спросила она. – Жарко?

Анита созерцала бренди «Александр».

– Да. Даже чересчур. Раньше я не бывала в Пуэрто-Рико летом, так что все время сидела в тени или там, где были кондиционеры.

Анита рассмеялась, но как-то кисло.

Наверное, она сгорает и облезает, подумала Лу, так что не любит тех, кто быстро и красиво загорает.

– У меня очень нежная кожа, – добавила Анита. – Мне не повезло.

– Понимаю.

Впервые их глаза встретились, и Лу поразила мысль, что Анита лжет. Девушка явно летала делать аборт и как-то хочет, чтобы Лу это поняла.

– Жаль, что вы не отдохнули, – сказала Лу, думая о том, что, если бы она сделала аборт в семнадцать лет, дочь не осложняла бы ее жизнь, но тогда и Дэвида могло бы не быть.

Анита пожала плечами, и на глазах у нее блеснули слезы, или Лу это показалось.

– Ладно, – сказала Лу, выдав одну из своих лучших профессиональных улыбок, – давайте сделаем заказ и займемся делом.

– Я буду салат из омаров, – ответила Анита, не заглянув в меню. – Это вкусно.

К ужасу Лу, в меню не было ничего, кроме салатов. В Дубовой комнате, в задней части ресторана, сидят мужчины и поглощают сочное мясо, а она, только потому что женщина, должна сидеть здесь и жевать всякие листочки.

– Я тоже возьму салат из омаров, – сказала Лу, мечтая оказаться в нормальном ресторане вместе с Дэвидом, а не сидеть в чайной гостиной с тупой стюардессой, чья жизнь недавно была разрушена уже в пятнадцатый раз, не меньше.

Интервью пошло неплохо. Анита оказалась умнее и веселее, чем сначала показалось Лу.

– Наша новая форма функциональнее, чем кажется, – говорила Анита. – Брюки-юбка очень удобны, чтобы выкатиться из самолета в критической ситуации.

– Выкатиться?

– Вы можете сказать «выскользнуть». В критической ситуации надо выпрыгнуть на длинный надувной трап и соскользнуть по нему на землю. Слава Богу, мне пришлось делать это только дважды. Первый раз, когда мы еще носили форменные юбки. Помню, она завернулась до самой шеи. А во второй раз я чувствовала себя женщиной.

– Ужасно. Кто-нибудь пострадал?

– В первый раз никто. А во второй пожилой мужчина сломал ногу на трапе. На это очень смешно смотреть со стороны, но беда в том, что самолет в любую секунду может взорваться, а все пассажиры в панике.

– Представляю их состояние.

– Но если не брать этого в расчет, большинство девушек не в восторге от новой формы. В ней что-то от Бэтмена.

Лу записала все это. И вдруг, к своему удивлению, услышала слова Аниты:

– Вы работаете с Питером Нортропом, правда?

– Да. – Лу с интересом смотрела на нее. – А почему вы спрашиваете?

– Его жена дружит с моей подружкой, и она как-то упоминала, что ее муж работает в «Тряпье». Какой он? Она – жуткая.

– Правда? А что в ней жуткого?

Анита вспоминала обо всем, за что невзлюбила Беверли с самого начала, и самое главное, о том, что подозревала, будто Роберт продолжает с ней встречаться, хотя и отрицает это.

– Не вдаваясь в детали, – сказала Анита, – она все-таки сучка. Они разошлись?

– Да, насколько я знаю.

– А что вы о нем думаете?

– Ничего, – резко сказала Лу. – Гнилая скотина.

Анита солидарно улыбнулась.

– Я так же говорю о парне, которого люблю. Тоже скотина.

Несомненно, скотина виновата в твоем аборте, подумала Лу.

– Как же вы можете его любить?

– Если подумать, то все мужчины скоты, правда?

Лу сочла забавным, что сидит со стюардессой, которую готовили ублажать мужчин, быть вежливой, улыбаться, а в личной жизни она не стесняется признаться, что улыбается своему естественному врагу. На память ей пришли слова Симоны де Бовуар: «Сталкиваясь с мужчиной, женщина всегда играет». С такой психологией де Бовуар стала бы великой стюардессой.

– Я не согласна с вашим мнением обо всех мужчинах. Так же, как нельзя говорить обо всех женщинах, – сказала Лу. – Я думаю, что так нельзя обращаться с людьми. Вы смешиваете всех в одну кучу. Надо подходить индивидуально, иначе можно промахнуться.

– Рассказывайте, – странно улыбнулась Анита. – А почему вы так не любите Питера Нортропа?

– Он не очень приятный человек. Вы удовлетворены?

Потом Анита удивлялась, как у нее хватило духа спросить:

– Не то что Дэвид Сверн?

Лу оледенела, услышав из уст незнакомки имя Дэвида, ею овладели страх и в то же время некоторое уважение к Аните, которая взяла верх над ней.

– Кажется, вы много обо мне знаете, учитывая, что мы никогда не встречались, – сказала Лу. – Или я ошибаюсь?