Текст книги "Идеальный шпион"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 40 страниц)

18

Ночь фейерверков в Плаше, вспоминает Мэри, глядя в темноту площади. Тома ждет незажженный костер. Сквозь ветровое стекло своей припаркованной машины она видит пустую раковину для оркестра, и ей кажется, что она видит последних членов своей семьи и слуг, сгрудившихся в старом павильоне, где хранится крикет. Приглушенные шаги – это шаги лесников, сходящихся на встречу с ее братом Сэмом, только что приехавшим в свой последний отпуск. Ей кажется, что она слышит голос брата, звучащий слишком по-военному, точно он командует на парадном плацу, все еще хриплый от напряжения, пережитого в Ирландии.

– Том? – кричит он. – Где старина Том?

Ничто не шелохнулось. Том сидит, уткнувшись головой в бедро Мэри под дубленкой, и ничто, кроме Рождества, не способно его оттуда вытащить.

– Иди сюда, Том Пим, ты же у нас самый младший! – кричит Сэм. – Да где же он? Знаешь, Том, на будущий год ты уже будешь слишком старым. – И грубо обрывает сам себя: – Да, черт с ним. Давайте кого-нибудь другого.

Том пристыжен, Пимы опозорены, Сэм, как всегда, зол на то, что у Тома нет желания взорвать вселенную. Более храбрый мальчик подносит спичку, и мир вспыхивает в огне. Военные ракеты брата взвиваются ввысь идеальными залпами. Люди такие маленькие – в сравнении с ночным небом, в которое они глядят.

Мэри сидит рядом с Бразерхудом, и он держит ее за запястье, как держал доктор перед тем, как ей произвести на свет маленького трусишку. Он ее приободряет. Он ее поддерживает. Как бы говорит: «Я отвечаю здесь за все». Машина стоит в боковой улочке, позади них – полицейский фургон и за полицейским фургоном – караван полицейских машин, радиофургонов, карет «скорой помощи», грузовиков с бомбами, на которых сидят соратники Сэма, беззвучно переговариваются, глядя в одну точку. Рядом – магазин под названием «Сахарные новинки», с освещенной неоном витриной и пластмассовым гномом на ней, толкающим тачку, нагруженную пыльными сладостями, а дальше – гранитный работный дом со словами «Публичная библиотека», выгравированными над входом словно бы в склеп. На другой стороне улицы стоит уродливая баптистская церковь, всем своим видом как бы говоря, что с Богом не шутят. За церковью лежит Господня площадь и стоит раковина для Его оркестра и Его араукарии, а между четвертым и пятым деревом слева, как Мэри уже двадцать раз высчитала, на три четверти вверх, видно закругленное освещенное окно с задернутыми оранжевыми занавесками, где, как сообщили мне офицеры, живет ваш супруг, мадам, хотя по нашим сведениям, его знают здесь под именем Кэнтербери и очень любят.

– Его все любят, – отрезает Мэри.

Но старший инспектор говорил это Бразерхуду. Он говорил через окно со стороны Бразерхуда и обращался к Бразерхуду как к человеку, отвечающему за нее. И Мэри знает, что старшему инспектору велено как можно меньше с ней разговаривать, хотя это и нелегко ему дается. И что Бразерхуд взял на себя обязанность отвечать за нее, с чем старший инспектор, видимо, смирился, воспринимая это как приближение к божеству – до определенного предела, иначе оторвут уши. Старший инспектор вырос в Девоншире, он человек семейный, строго придерживающийся традиций. «Я ужасно рада, что его арестует именно местный, – не без жестокости подумала Мэри, в великом, совсем как Кэролайн Ламсден, аристократическом возбуждении. – Я всегда считала, что приятнее быть арестованной кем-то из родных краев».

– Вы вполне уверены, мадам, что не желаете пройти в церковный дом? – в сотый раз спрашивал ее старший инспектор. – В церковном доме много теплее, и компания там вполне достойная. Космополитическая – там ведь есть и американцы.

– Ей лучше тут, – тихо произнес в ответ Бразерхуд.

– Только видите ли, мадам, откровенно говоря, мы не можем позволить джентльмену включить мотор. А если он не включит мотор, то и обогрева не будет – вы понимаете, что я хочу сказать.

– Прошу вас, уйдите, – сказала Мэри.

– Она чувствует себя здесь вполне нормально, – сказал Бразерхуд.

– Только понимаете, мадам, это ведь может продлиться всю ночь. И весь завтрашний день. Если наш друг решит, ну, в общем, откровенно говоря, не сдаваться.

– Будем вести игру так, как она пойдет, – сказал Бразерхуд. – Когда мадам вам понадобится, вы найдете ее здесь.

– Ну, боюсь, не понадобится, сэр. Во всяком случае, когда мы будем входить в дом, если придется. Боюсь, мадам надо будет перейти в какое-нибудь безопасное место, откровенно говоря, да и вам тоже. Все остальные ведь там, в церкви, если вы меня слушали, сэр, и начальник полиции сказал, что на этой стадии операции там должны находиться все небойцы, включая американцев.

– Она не хочет быть вместе со всеми остальными, – сказала Мэри, прежде чем Бразерхуд успел открыть рот. – И она – не американка. Она – его жена.

Старший инспектор отошел и почти тотчас вернулся. Он служит связным. Его выбрали для этой цели за мягкие манеры.

– Сообщение с крыши, сэр, – извиняющимся тоном начал он, снова пригибаясь к окошку Бразерхуда. – Вы, случайно, прошу вас, не знаете ли, какого точно типа и калибра оружие у нашего друга?

– Стандартный браунинг-автомат тридцать восьмого калибра. Старый. Думаю, его многие годы не чистили.

– Есть предположение относительно типа боеприпасов, сэр? Ребятам, как вы понимаете, не мешало бы знать дальнобойность.

– По-моему, короткоствольный.

– Но не с затычкой, к примеру, и не с пулями «дум-дум»?

– На кой ему бес пули «дум-дум»?

– Я не знаю, сэр, верно? Информация в данном случае – это золотая пыль, которая летит по воздуху, если можно так выразиться. О, я давно не видел такого количества поджатых губ в одной комнате. А сколько, вы думаете, у нашего друга обойм?

– Один магазин. Возможно, один запасной.

Мэри неожиданно взорвалась.

– Ради всего святого! Он же не маньяк! Не начнет же он…

– Не начнет чего? – переспросил старший инспектор, с которого – как только он услышал неуважительные нотки – тотчас слетела вежливость сквайра.

– Просто давайте считать, что у него один магазин и еще один в запасе, – сказал Бразерхуд.

– Ну, тогда, быть может, вы могли бы сказать нам, как у нашего друга обстоит дело с меткостью, – сказал старший инспектор, словно ступая на более безопасную территорию. – Нельзя же винить ребят за то, что они об этом спрашивают, верно?

– Он всю жизнь тренировался и занимал первые места, – сказал Бразерхуд.

– Он хороший стрелок, – сказала Мэри.

– Ну а вы-то откуда это знаете, мадам, разрешите вам задать такой простой вопрос?

– Он стреляет вместе с Томом из воздушного пистолета.

– По крысам и тому подобному? Или по чему-то более крупному?

– По бумажным мишеням.

– Вот как? И значит, у него большой процент попаданий, мадам?

– Он говорит, что да.

Она взглянула на Бразерхуда и поняла, о чем он думает: «Разрешите мне пойти туда и взять его, есть у него пистолет или нет». Она сама думала примерно о том же: «Магнус, выходи оттуда и перестань валять дурака». Старший инспектор снова заговорил – на сей раз обращаясь непосредственно к Бразерхуду.

– Поступил вопрос на этот раз от наших людей из секретной части, сэр, – сказал он с таким видом, словно просьба их была не слишком разумна, но ничего не поделаешь – приходится потакать. – Это насчет ящика для сжигания бумаг, который наш друг увез с собой. Я пытался у них это выяснить в церкви, но все они не слишком разбираются в технике и сказали, чтобы я спросил у вас. Наши ребята понимают, что им не дозволено слишком много об этом знать, но они хотели бы воспользоваться вашими знаниями относительно мощности его возгорания.

– Это самовоспламеняющееся устройство, – сказал Бразерхуд. – Это не оружие.

– Ага, но может он быть использован в качестве оружия – поставим так вопрос, – если окажется в руках человека, который, к примеру, утратил рассудок?

– Нет, разве что он кого-то туда посадит, – ответил Бразерхуд, и старший инспектор издал мелодичный, как положено сквайру, смешок.

– Вот это я расскажу ребятам, – пообещал он. – Они любят там шутки, это помогает снять напряжение. – И понизив голос, спросил так, чтобы слышал только Бразерхуд: – А наш друг когда-нибудь стрелял в ярости, сэр?

– Это же не его пистолет.

– Ах, вот теперь вы ответили на мой вопрос, сэр. Верно ведь?

– Насколько мне известно, он никогда не был в перестрелке.

– И наш друг никогда не бывал пьян, – сказала Мэри.

– А он когда-нибудь брал кого-нибудь в плен, сэр?

– Нас, – сказала Мэри.

* * *

Пим приготовил какао, и Пим накинул новую шаль на плечи мисс Даббер, хоть она и сказала, что ей вовсе не холодно. Пим отрезал для Тоби кусок курицы, которую он купил для него в супермаркете, и, если бы мисс Даббер разрешила, он еще почистил бы и клетку канарейки, ибо канарейкой он втайне особенно гордился с того вечера, когда обнаружил птицу мертвой после того, как мисс Даббер отошла ко сну, и потихоньку подменил мертвую птицу живой, купив ее в магазине мистера Лоринга. Но мисс Даббер не хотела, чтобы он утруждал себя. Ей хотелось, чтобы он сидел подле нее, так чтобы она его видела и могла слушать, как он читает последнее письмо тети Эл из далекой Шри-Ланки, которое пришло вчера, мистер Кэнтербери, но только вы не проявили к нему интереса.

– Это все тот же Али, что украл у нее в прошлом году кружева? – неожиданно спросила она, прерывая чтение. – Зачем она держит такого слугу, раз он ворует у нее? Я-то считала, что она давно рассталась с Али.

– Наверное, она его простила, – сказал Пим. – У него ведь столько жен, если вы помните. Она, наверное, просто не в силах была выбросить его на улицу. – Голос его для собственного уха звучал так ясно и красиво. Приятно говорить вслух.

– Хотела бы я, чтобы она вернулась домой, – сказала мисс Даббер. – Нехорошо это для нее – столько лет жить в такой жаре.

– Да, но тогда ей пришлось бы самой себе стирать, верно, мисс Ди? – сказал Пим. И его улыбка согрела его, как, он знал, согрела и ее.

– Вам теперь лучше, верно, мистер Кэнтербери? Я так рада! Вышла из вас эта тяжесть, которая в вас сидела. Теперь вы сможете хорошенько отдохнуть.

– От чего? – мягко спросил Пим, продолжая улыбаться.

– От того, чем вы занимались все эти годы. Пусть кто-нибудь другой позаботится пока о стране. Этот бедный джентльмен, который умер, он оставил вам много работы?

– Полагаю, что да. Всегда ведь нелегко, когда тебе не прямо передают дела.

– Но с вами теперь будет все в порядке, верно? Я это вижу.

– Будет, когда вы скажете, что поедете отдохнуть, мисс Ди.

– Только если вы со мной поедете.

– Вот этого я не могу. Я же говорил вам! У меня нет отпуска!

Он повысил голос больше чем следовало. Она взглянула на него, и он увидел в ее лице страх – такое выражение он подмечал на ее лице с тер пор, как появился зеленый шкаф, или если он уж слишком улыбался и баловался.

– Ну, тогда я не поеду, – колко ответила она. – Я вовсе не хочу сажать Тоби в тюрьму, и Тоби не любит быть в тюрьме, так что мы не намерены этого делать, только чтобы угодить вам, верно, Тоби? Вы очень добры, но больше об этом не упоминайте. Больше она ни о чем не пишет?

– Все остальное – про расовые волнения. Она считает, что предстоят еще большие. Я полагал, вам это не понравится.

– И совершенно правы – не понравится, – решительно произнесла мисс Даббер и проследила за ним глазами, а он перешел через комнату, сложил письмо и положил его в коробку из-под пряников. – Вы прочтете мне его утром, когда я буду меньше волноваться. Почему так тихо на площади? И почему не слышно телевизора у нашей соседки миссис Пил? Она в это время должна бы смотреть того обозревателя, который ей так нравится.

– Наверно, она легла спать, – сказал Пим. – Хотите еще какао, мисс Ди? – спросил он и понес кружки в буфетную.

Занавески были задернуты, но рядом с окном Пим привинтил к деревянной стене вентилятор, сделанный из прозрачного пластика. Пригнувшись к нему, Пим быстро оглядел площадь, но не обнаружил на ней никаких признаков жизни.

– Не выдумывайте, мистер Кэнтербери, – говорила тем временем мисс Даббер. – Вы же знаете, я никогда не пью вторую чашку. Идите сюда, давайте посмотрим «Новости».

В дальнем конце площади, в тени церкви, вспыхнул и погас огонек.

– Не сегодня, мисс Ди, если не возражаете, – сказал он ей. – Я всю неделю занимался одной политикой. – Он отвернул кран и подождал, чтобы разогрелась газовая колонка времен Крымской войны и можно было вымыть кружки. – Я намереваюсь лечь в постель и дать миру отдохнуть, мисс Ди.

– Только сначала ответьте по телефону, – сказала она. – Это вам звонят.

Она, должно быть, сразу подняла трубку, ибо из-за шипения газа в колонке он не слышал звонка. Ему никогда до сих пор сюда не звонили. Он вернулся в кухню, и мисс Даббер протянула ему трубку – он увидел снова испуг на ее лице, смешанный с укором, и решительно взял трубку. Поднес к уху и сказал:

– Кэнтербери.

Связь прервалась, но он продолжал держать трубку возле уха. Вдруг он сверкнул сияющей улыбкой узнавания, озарив середину кухни мисс Даббер, где-то между картинкой, изображающей пилигрима, который шагает мимо разбойников вверх по горе, и картинкой, изображающей девочку, лежащую в кроватке и собирающуюся есть вареное яйцо.

– Благодарю вас, – сказал он. – Право, очень вам признателен, Билл. Право, это очень мило с вашей стороны. И со стороны министра. Поблагодарите его за меня, хорошо, Билл? Давайте на будущей неделе как-нибудь пообедаем вместе. Я приглашаю.

И повесил трубку. Лицо у него было красное, и он уже не был вполне уверен, взглянув на мисс Даббер, какое у нее выражение лица и догадывается ли она, какая боль возникла у него в плечах, и в шее, и в правом колене, которое он растянул, катаясь в Лехе с Томом на лыжах.

– Судя по всему, министр весьма доволен работой, которую я для него проделал, – пояснил он мисс Даббер наобум. – Он хотел дать мне знать, что я не напрасно старался. Это звонил его личный секретарь, Билл. Сэр Уильям Уэллс. Мой приятель.

– Понятно, – сказала мисс Даббер. Но без восторга.

– Министр, как правило, не слишком ценит людей, честно говоря. Во всяком случае, этого не показывает. Ему трудно угодить. По сути дела, ни разу не слышал, чтобы он кого-то похвалил. Но все мы весьма ему преданы. И военные, и все остальные. Все мы в общем-то любим его, независимо ни от чего, надеюсь, вам это понятно. Мы склонны считать его скорее украшением нашей жизни, чем своего рода монстром. В общем, устал я, мисс Ди. Давайте ложиться.

Она не шелохнулась. Он заговорил с нажимом:

– Звонил, конечно, не он сам. Он на заседании, которое продлится всю ночь. Скорее всего, пробудет там долго – разве что на время будет выходить. Звонил его личный секретарь.

– Вы мне это уже сказали.

– «Речь идет о медали, Пим, милый, – сказал он мне. – Старик буквально улыбается до ушей». Старик – это так мы называем министра. В лицо – сэр Уильям, а за спиной – Старик. Хорошо бы иметь гонг, верно, мисс Ди? Поставить его на каминную доску. На Пасху и Рождество – начищать. Это была бы наша с вами медаль. Заслуженная работой в этом доме. Если кто и достоин такой, это вы.

Он умолк, потому что слишком много наболтал, и во рту у него пересохло, и что-то творилось с ушами и с горлом, – так скверно еще никогда не было. Право же, надо мне отправиться в одну из этих частных клиник и провести полное обследование. А потому он молча стоял над ней, свесив руки, с тем чтобы помочь ей подняться, пожелать спокойной ночи, крепко обнять – это так много значило для нее. Но мисс Даббер не шла навстречу его намерениям. Она не хотела, чтобы он ее обнимал.

– Почему это вы называетесь Кэнтербери, когда ваша фамилия Пим? – сурово спросила она.

– Это мое имя. Пим. Как Пип. Пим Кэнтербери.

Она долго над этим раздумывала. Внимательно оглядела его сухие глаза и то, как по непонятным причинам ходили на его щеках желваки. И он заметил, что ей не нравится то, что она увидела, и она склонна вступить в препирательства. Тогда, собрав остатки сил, он постарался улыбнуться ей и был вознагражден легким кивком умиротворения.

– Ну, мы с вами недостаточно молоды, чтобы называть друг друга по имени, мистер Кэнтербери, – сказала она. После чего наконец протянула ему руки, и он осторожно взял их выше локтей – следовало помнить, что нельзя слишком сильно тянуть, хотя ему так хотелось прижать ее к себе, а потом отправиться в постель.

– Ну, я очень рада насчет медали, – объявила она, когда он вел ее по коридору. – Я всегда восхищалась людьми, заслужившими медаль, мистер Кэнтербери. Что бы человек для этого ни сделал.

Лестница была времен его детства, и он, забыв про свои боли и муки, легко взбежал по ней. Фонарик в виде звезды Вифлеема, хоть и тускло, горел на площадке, но был старым другом времен «Полян». Все здесь благожелательно ко мне, подумал он. Когда он распахнул дверь в свою комнату, все в ней подмигивало и улыбалось ему, точно в праздник. Все пакеты лежали так, как он их приготовил, но никогда не мешает проверить еще раз. И он проверил. Конверт для мисс Даббер с кучей денег и извинений. Конверт для Джека – никаких денег и, если уж на то пошло, совсем мало извинений. Мак… как странно, что ты стал вдруг словно далекий звук. Этот дурацкий шкаф для бумаг – право, не знаю, почему он не давал мне покоя все эти годы. Я ведь даже не заглянул в него. А ящик для сжигания бумаг – какая тяжесть и как мало тайн. Для Мэри – ничего, но ему, право, нечего ей сказать, разве что: «Извини, что я женился на тебе для прикрытия. Рад, что сумел все-таки дать тебе немного любви. Случайности нашей профессии, моя дорогая. Ты ведь тоже шпион, не забудь об этом! И если подумать, то много лучше Пима. Класс все-таки сказывается». Только конверт, адресованный Тому, привлек его внимание, и он вскрыл его, считая, что все-таки следует кое-что в последний раз пояснить.

«Понимаешь, Том, я – мост, – написал он раздражающе нетвердой рукой. – Я – то звено, через которое ты должен пройти от Рика – к жизни».

Он поставил свои инициалы, что всегда следует делать при постскриптуме, надписал новый конверт, а старый бросил в корзину для бумаг – его с детства учили, что неряшливость чревата опасностью.

Затем он снял со шкафа ящик для сжигания бумаг, поставил его на письменный стол, с помощью двух ключей, висевших на цепочке, вскрыл его и достал оттуда папки, настолько секретные, что они были вообще без грифа. Содержали они уйму фиктивной информации об агентах, которую они с Маком так старательно составляли. Он швырнул все это тоже в корзину для бумаг. Затем достал пистолет, зарядил его и снял с предохранителя; проделав все это достаточно быстро, он положил пистолет на письменный стол, подумав о том, сколько раз у него бывало при себе оружие и он из него не стрелял. Он услышал шорох на крыше и сказал себе: «Должно быть, это кошка». И покачал головой, как бы говоря – эти чертовы коты, всюду нынче шляются, совсем не дают жизни птицам. Он взглянул на свои золотые часы – вспомнил, что их подарил ему Рик и что надо снять их перед тем, как залезать в ванну. Он снял их теперь и, положив на конверт, адресованный Тому, нарисовал рядом улыбающуюся луну, знак, которым они обменивались, желая сказать друг другу: улыбнись. Он разделся и аккуратно сложил одежду возле кровати, затем накинул халат и снял с вешалки оба полотенца – большое для ванны, маленькое – для рук и лица. Он сунул пистолет в карман халата, поставил крючок на предохранитель, как старательно внушали ему тренеры. Вообще-то ему надо всего-навсего пересечь коридор, но в наши дни разгула жестокости никогда не мешает соблюдать осторожность. Приготовясь открыть дверь в ванную, он с досадой обнаружил, что фарфоровую ручку заело и она не поворачивается. Чертова ручка. Ну вы только посмотрите, что творится! Ему пришлось с силой нажать на нее обеими руками, чтобы она повернулась, более того, какой-то дурак, должно быть, оставил на ней мыло, потому что руки у него скользили и ему пришлось обернуть ручку полотенцем. Должно быть, это милейшая Липси, с улыбкой подумал он, – вечно живет в вымышленном мире. Став в последний раз перед зеркалом для бритья, он закрутил маленькое полотенце вокруг головы, а большим накрыл плечи, ибо мисс Даббер больше всего не любит неаккуратности. Затем он поднес пистолет к правому уху и не мог вспомнить – что вполне объяснимо при данных обстоятельствах, – сколько раз надо нажимать на собачку в автоматическом «Браунинге-38» – один или два. И еще он подметил, что не откинулся от оружия, а пригнулся к нему, точно пытался прислушаться к звуку.

* * *

Мэри так и не услышала выстрела. Старший инспектор снова присел у окошка Бразерхуда, на сей раз чтобы сказать ему, что с помощью одной хитрой уловки удалось получить подтверждение – Магнус действительно находится в доме и у инспектора есть приказ незамедлительно собрать в церкви всех, кто не участвует в операции захвата. Бразерхуд стал возражать, а Мэри все смотрела на четверых мужчин, игравших в бабушкины шаги среди печных труб на другом конце площади. Они уже полчаса перебрасывали друг другу веревку и классически крались по крыше – Мэри ненавидела их всех так, что, казалось, больше ненавидеть невозможно. Общество, которое восторгается своими группами захвата, должно чертовски внимательно смотреть, куда оно движется, любил говорить Магнус. Старший инспектор подтвердил, что других мужчин, кроме указанного Кэнтербери, в доме нет, затем он спросил Мэри, готова ли она, если потребуется в ходе операции, поговорить с мужем по телефону в примирительном тоне. И Мэри смело, желая снять всякую театральщину, шепотом объявила: «Конечно, готова». Потом она вспоминала, что в этот момент – или сразу после – Бразерхуд распахнул дверцу со стороны водителя, так что старший инспектор полетел вверх тормашками. Затем она увидела сквозь ветровое стекло, как Джек пружинистым шагом молодого человека направился к дому – иногда она видела во сне, как он шагает к ней на свидание к дому, который находился в Плаше. Неожиданно поднялся шум. Вспыхнули огни. Полицейские и агенты в штатском засуетились, налетая друг на друга, а идиоты на крыше заорали что-то идиотам на площади. В этот миг Англия была спасена от того, что неведомо угрожало ей. Джек Бразерхуд застыл в стойке «смирно», словно мертвый центурион на посту. Он внимательно смотрел на маленькую женщину в халате, которая с достоинством спускалась по ступеням своего дома.