Текст книги "Идеальный шпион"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

– Он был еще слишком мал, сэр, – решительно заявил Сид. – Слишком еще был нежный. Рики-то взял бы его, да Мег сказала – нет. «Оставь его со мной, – сказала она. – Вы, ребята, идите, развлекайтесь в свое удовольствие. А Постреленок останется со мной, мы пойдем в киношку и славно проведем вечер». Ну, с Мег лучше было не спорить, когда она говорила таким тоном, перечить ей не стоило. Не будь ее, я бы сегодня сидел на мели. Я бы отдал Рику все до последнего пенни. А Мег – она немножко откладывала. Знала она своего Сида. Знала и Рики – пожалуй, слишком хорошо, как мне иногда казалось. Все равно винить ее за это нельзя. Понимаете, бессовестный он был малый. Все мы были бессовестные, но отец Пострела был уж очень бессовестный. Много времени мне понадобилось, чтобы это понять. Но если б он вдруг объявился, все мы, наверное, вели бы себя с ним точно так же. – И он рассмеялся, хотя ему это и было больно. – Вели бы себя точно так же, а то, могу поклясться, и еще больше бы ему отдали. А Пострел – он что, попал в беду?

– С чего бы это ему? – сказал Бразерхуд, отрывая взгляд от угла комнаты.

– А это уж вы мне скажите. Вы ведь шпик, а не я. С таким лицом вы могли бы быть начальником тюрьмы. Не следовало мне с вами говорить. Нутром чую. Вхожу я, к примеру, в контору. На Одли-стрит. На Маунт-стрит. На Честер-стрит. На Олд-Бэрлингтон. На Кондуит. На Парк-лейн. Всегда самые лучшие адреса. Все как всегда. Всюду красота, чистота. Девушка в приемной сидит за своим столиком, как Мона Лиза. «Доброе утро, мистер Лемон». – «Доброе утро, детка». Но я сразу понимаю. По ее лицу вижу. Слышу тишину. «Привет, – говорю я себе. – Тут же шпики. С Рики беседуют. Уноси ноги, Сид, через заднюю дверь, быстро». И я никогда не ошибался. Ни разу. Даже если проходил год с тех пор, как они меня за шкуру взяли, я всегда носом чуял беду.

– Когда же вы его в таком случае в последний раз видели?

– Года два назад. Может, больше. Он сторонился меня после того, как не стало Мег, – не знаю почему. Я-то думал, что он чаще станет приходить, но ему это было не по душе. Не по душе, наверное, было, когда уходили из жизни близкие ему люди. Не по душе было видеть, как люди бедствуют или теряют надежду. Он ведь, знаете ли, один раз выдвигал свою кандидатуру в парламент. И попал бы туда, начни он свою кампанию на неделю раньше. То же было и с его лошадьми. Всегда запаздывали с началом забега. Он, конечно, звонил. Любил телефон, всегда любил. Просто чувствовал себя несчастным, если никто не звонил.

– Я-то имел в виду Магнуса, – терпеливо поправил его Бразерхуд. – Постреленка.

– Я так и думал, что вы о нем спросите, – сказал Сид. И закашлялся.

Стакан с виски стоял на столике перед ним, но он до него не дотронулся, хотя без труда мог достать. «Значит, он больше не пьет, – подумал Бразерхуд. – Виски стоит для приличия». Кашель прекратился, но он с трудом переводил дух.

– Магнус ведь приезжал к вам, – сказал Бразерхуд.

– Разве? Я что-то не заметил. Когда же это было?

– По дороге к Тому. После похорон.

– Как же он это осуществил?

– Он приехал сюда на машине. Посидел с вами. Поболтал о старых временах. Он был доволен, что заехал. Он говорил потом об этом Тому. «Мы так хорошо поговорили с Сидом, – сказал он. – Совсем как в былые времена». Он хотел, чтобы все об этом знали.

– Он и вам об этом говорил?

– Он говорил Тому.

– Но вам не говорил. Иначе вам не понадобилось бы сюда приезжать. Я всегда такое умел вычислить. И никогда не ошибался. Если шпики о чем-то спрашивают, значит, они этого не знают. Вот и не надо им ничего говорить. Если же они знают и все равно спрашивают, значит, хотят тебя подловить. В таком случае им тоже ничего не надо говорить. Я говорил это и Рики, да только он не слушал меня. Это в какой-то мере оттого, что он был масоном. Ему казалось, так оно безопаснее, если все рассказать. В девяти случаях из десяти на этом его и брали. Он сам себя отдавал им в руки. – Сид сделал еле уловимую паузу. – Послушайте, сквайр. Ударим с вами по рукам. Вы мне скажете, что вам нужно, а я скажу вам – проваливайте. Как, пойдет?

Последовало долгое молчание, но Бразерхуд продолжал терпеливо улыбаться.

– Скажите мне вот что. Что тут делает британский флаг? – перевел на другое разговор Бразерхуд. – Это имеет какой-то смысл, или он просто стоит в саду, как большой цветок?

– Он здесь, чтобы отпугивать чужеземцев и шпиков.

Словно собираясь продемонстрировать семейную фотографию, Бразерхуд извлек из кармана зеленую карточку, которую показывал Сефтону Бойду. Сид достал из кармана очки и прочел обе ее стороны. Мимо прогрохотал поезд, но он, казалось, его не слышал.

– Это что – туфта? – спросил он.

– Я служу этому флагу, – сказал Бразерхуд. – Может, это и туфта.

– Все может быть. Всякое бывает.

– Вы ведь служили в Восьмой армии, верно? И, насколько я понимаю, получили медальку за Аламейн. Это была тоже туфта?

– Возможно.

– Магнус Пим попал в небольшую беду, – сказал Бразерхуд. – Если быть абсолютно честным, – а я стараюсь быть с людьми честным, – он временно куда-то исчез.

Личико Сида затвердело. Дыхание стало жестким и прерывистым.

– Кто же сделал так, чтобы он исчез? Вы? Он, случайно, не связался с ребятками Маспоула, нет?

– А кто такой Маспоул?

– Приятель Рики. Он ведь разных знал людей.

– Возможно, Магнуса похитили, возможно, он сам скрылся. Он играл в опасную игру с очень скверными иностранцами.

– С иностранцами? Ну, он же ведь калякал по-ихнему, правда?

– Он работал под прикрытием. На свою страну. И на меня.

– В таком случае он просто глупый недоносок, – со злостью сказал Сид и, вытащив из кармана идеально выглаженный платок, промокнул блестящее от пота лицо. – У меня на него никогда не хватало терпения. Мег это видела. Он собьется с пути, говорила она. В этом парне сидит лягавый, помяните мое слово. Он прирожденный стукач. Таким уж родился.

– Он не был стукачом, он рисковал своей шеей, – сказал Бразерхуд.

– Это вы так говорите. Может, так и думаете. Но вы не правы. Этот малый никогда не был ничем доволен. Сам Господь Бог было для него недостаточно хорош. Спросите у Мег. Да нет, вы же не можете. Ее ведь уже нет. Мудрая она была, Мег. Хоть и баба, а разума у нее было больше, чем у вас, у меня и у половины населения земного шара, вместе взятых. Он и нашим и вашим старался угодить, я-то уж знаю. Мег всегда говорила, что он такой.

– А как он выглядел, когда приехал вас навестить?

– Здоровым. Как все. С румянцем на щечках. Я всегда знаю, когда ему что-нибудь нужно. Он становится такой же чудесный, как его папочка. Я сказал: «Не мешало бы тебе побольше горевать по усопшему». А он будто и не слышит. «Такая красивая была панихида, Сид, – говорит он. – Тебе бы понравилось». Ну, я-то понял, что он пускает дымовую завесу. «Народу набилось в церкви, как сельди в банке, – все равно не все смогли войти». – «Вранье», – сказал я. «Да люди заполнили всю площадь, стояли в очереди на улице, Сид. Народу было не меньше тысячи. Подложи ирландцы там бомбу, они лишили бы страну лучших умов». – «А Филипп[55]55
  Имеется в виду наследный принц Филипп. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] там был?» – спросил я. «Конечно, был». Ну, а я-то знал, что не мог он там быть, иначе это было бы в газетах и по телеку. Правда, он, наверно, мог приехать и инкогнито. Мне говорили, они теперь часто так поступают – из-за ирландцев. Был у Рики однажды друг. Кенни Бойд. Мамочка его была леди. Рик был шапочно знаком с его тетушкой. Может, Магнус отправился к молодому Кенни. Такое возможно.

Бразерхуд отрицательно покачал головой.

– А Белинда? Она всегда была порядочная, хоть он и обманывал ее. Он вполне мог отправиться к Белинде.

Бразерхуд снова отрицательно покачал головой.

– Я насчет той тысячи людей, которые пришли проводить Рика, – снова принялся за свое Сид. – Это же были кредиторы, если вам угодно. Они пришли не из чувства скорби. Никто не станет скорбеть по Рику. Право, не станет. Лишь вздохнет с облегчением, откровенно-то говоря. А потом заглянешь в бумажник и возблагодаришь старушку Мег за то, что в нем кое-что для тебя осталось. Пострелу я этого не говорил. Это было бы нехорошо. А Филипп-то все-таки был там? Вы не слышали, что Филипп должен был приехать?

– Это была ложь, – сказал Бразерхуд.

Сид был потрясен.

– А вот это уж слишком. Это попахивает полицейскими штучками. Значит, Магнус пудрил мне мозги, скажем так, совсем как его папаша.

– Зачем? – сказал Бразерхуд.

Сид его не слышал.

– Зачем ему это было нужно? – сказал Бразерхуд. – Зачем ему надо было так стараться пудрить вам мозги?

Сид переигрывал. Он нахмурился. Поджал губы. Потер кончик своего загорелого носа.

– Хотел сделать для меня как лучше, верно? – сказал он более оживленно. – Закутать во фланельку. «Поеду-ка я и поболтаю со стариком Сидом. Сделаю ему приятное». О, мы всегда были друзьями. Большими друзьями. Я был ему как отец – частенько приходилось выступать в такой роли. А Мег была ему по-настоящему замечательной матерью. – Наверное, с годами Сид разучился лгать. А может, никогда и не умел. – Просто ему захотелось пообщаться – только и всего. Найти утешение – в этом все и дело. Я утешу тебя, ты утешишь меня. Понимаете, он всегда любил Мег. Даже когда она видела его насквозь. Преданный малый. Ничего не скажешь.

– А кто такой Уэнтворт? – спросил Бразерхуд.

Лицо Сида замкнулось, как дверь тюрьмы.

– Кто-кто, старина?

– Уэнтворт.

– Нет. Не думаю. Не думаю, что знаю человека по имени Уэнтворт. Скорее это название места. А что, некий Уэнтворт втянул его в беду?

– А Сабина? Магнус никогда не упоминал про Сабину?

– Это скаковая лошадь, да? Разве не Принцессе Сабине пророчили Золотой кубок в прошлом году?

– А кто это – Мак?

– Вот-те на. Магнус что, тоже с милашками водится? В общем-то он бы не был сыном своего папаши, если б не водился.

– Зачем же он все-таки сюда приезжал?

– Я же вам сказал. За утешением. – И взгляд Сида, словно притянутый неким сильным магнитом, скользнул в тот угол, где раньше что-то стояло, а потом слишком уж нахально вернулся к Бразерхуду. – Вот так-то, – сказал Сид.

– Скажите одну вещь, не возражаете? – попросил Бразерхуд. – Что стояло в том углу?

– Где?

– Вон там.

– Ничего.

– Предмет обстановки? Сувенир?

– Ничего.

– Что-то, принадлежавшее вашей жене, что вы продали?

– Мег? Да я ничего из вещей Мег не продал бы, даже помирай я с голоду.

– Тогда что же оставило эти вдавленные полосы?

– Какие полосы?

– Вот эти, на которые я указываю. На ковре. Что их оставило?

– Вам-то что до этого?

– А какое отношение это имеет к Магнусу?

– Никакого. Я же говорил вам. Не надо повторяться. Это меня раздражает.

– Где эта вещь?

– Уехала. Да она и не имеет значения. Так, пустяк.

Оставив Сида сидеть, Бразерхуд помчался по узкой лесенке наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Перед ним была ванная. Он заглянул туда, затем шагнул в главную спальню слева. Большую часть комнаты занимала тахта, накрытая розовым, с оборками покрывалом. Бразерхуд заглянул под него, провел рукой под подушками, заглянул под них. Распахнул гардероб, раздвинул ряды пиджаков из верблюжьей шерсти и дорогих дамских платьев. Ничего. Во второй спальне по другую сторону площадки не было ни единого предмета обстановки, достаточно массивного, размером два фута на два, – только горы великолепных белых кожаных чемоданов. Сойдя на первый этаж, Бразерхуд обследовал столовую и кухню и через заднее окно оглядел крошечный садик, спускавшийся к реке. Ни сарая, ни гаража. Он вернулся в гостиную. Прошел еще один поезд. Он помолчал, выжидая, когда стихнет грохот. Сид по-прежнему сидел на стуле, сильно наклонясь вперед. Руки его стискивали ручку палки, подбородок покоился на них.

– А как насчет следов от шин на ведущей к вам дороге? – сказал Бразерхуд.

И тут Сид заговорил. Он почти не разжимал губ, словно слова вызывали у него боль.

– Поклянетесь ли вы мне честью скаута, фараон, что это ко благу его страны?

– Да.

– Поступок, который он совершил, – хоть я этому не верю и не желаю о нем знать, – это поступок непатриотичный или его можно таким счесть?

– Возможно. Главное для всех нас – найти Магнуса.

– И вы сгниете, если соврете мне?

– Сгнию.

– И сгниете, фараон. Потому что я люблю этого мальчика, но никогда еще не делал ничего плохого для моей страны. Он приезжал сюда, чтобы обвести меня вокруг пальца – это правда. Ему нужен был шкафчик для бумаг. Старый зеленый шкафчик, который Рик дал мне на сохранение, когда отправился в свои странствия. «Теперь, когда Рик умер, вы можете отдать его бумаги. Все в порядке, – сказал Магнус. – По закону. Они мои. Я же его наследник, верно?»

– Какие бумаги?

– Вся жизнь его отца. Все его долги. Его секреты – можно так сказать. Рики всегда хранил их в специальном шкафу. Все, что он нам всем задолжал. В один прекрасный день он собирался со всеми расплатиться, чтобы никто из нас никогда больше ни в чем не нуждался. Я сначала сказал – нет. Я всегда говорил «нет», пока Рики был жив, да и не вижу, чтоб сейчас что-то изменилось. «Он умер, – сказал я. – Пусть покоится с миром. Лучшего друга, чем твой старик отец, ни у кого еще не было, и ты это знаешь, так что перестань задавать вопросы и живи своей жизнью», – сказал я. В этом шкафу хранились вещи скверные. К примеру, про Уэнтворта. Других имен, которые вы называли, я не знаю. Может, про них там тоже что-то есть.

– Может, и есть.

– Магнус стал со мной спорить, и под конец я сказал: «Бери». Была бы тут Мег, я б в жизни с этим шкафчиком не расстался, явись законный наследник или кто другой, но Мег уже нет. И я не смог ему отказать, что правда, то правда. Ни в чем никогда не мог отказать, как и его папаше. Магнус собирается писать книгу. Мне это тоже не нравится. «Твой папка никогда не знался с книгами, Пострел, – сказал я. – Ты же это знаешь. Его университетом был мир». Он меня не слушал. Никогда не слушал возражений, если чего-то хотел. «Ладно, – сказал я. – Бери. Может, он тогда тебя отпустит. Втащи шкафчик в машину и отчаливай, – сказал я. – Я позову большого Мика, соседа, чтоб он тебе помог». Магнус не захотел. «В машину он не влезет, – сказал он, – да и едет она не туда, куда надо везти шкафчик». – «Хорошо, – сказал я, – тогда оставь его здесь и заткнись».

– Он еще что-нибудь тут оставил?

– Нет.

– А был у него с собой чемоданчик для бумаг?

– Черная такая штуковина с королевской короной и двумя замками.

– Как долго он у вас пробыл?

– Достаточно долго, чтобы меня обкрутить. Час, полчаса, откуда мне знать? Даже присесть не захотел. Не мог. Все время расхаживал по комнате в своем черном галстуке и улыбался. И то и дело поглядывал в окно. «Эй, – сказал я, – какой же ты все-таки банк ограбил? Скажи, чтоб я поехал и забрал свои денежки». Обычно он смеялся над такими шуточками. А на этот раз не рассмеялся – только улыбался все время. Ну, похороны – они действуют ведь по-разному, верно? И все-таки лучше бы он не улыбался.

– Ну и после этого он уехал. Вместе со шкафчиком?

– Конечно, нет. Он же прислал за ним фургон!

– Конечно, – сказал Бразерхуд, ругая себя за тупость.

Он сидел недалеко от Сида и поставил свой виски рядом со стаканом Сида на индийский столик с медной крышкой, которую Сид так полировал, что она сверкала, точно восходящее солнце Сид говорил с большой неохотой, голос его был еле слышен.

– Сколько приезжало народу?

– Двое парней.

– Вы их поили чаем?

– Конечно, поил.

– А фургон их вы видели?

– Конечно, видел. Я ведь их поджидал, верно? Это же главное развлечение тут – фургон.

– От какой фирмы он был?

– Не знаю. На нем не было написано. Просто фургон – без всяких надписей. Похоже, он был взят напрокат.

– Какого цвета?

– Зеленый.

– Взятый напрокат у кого?

– Откуда же мне знать?

– Вы где-нибудь расписывались?

– Я? Да вы просто шизик. Ребята выпили чаю, погрузили шкафчик и отбыли.

– А куда они его повезли?

– На склад, куда же еще?

– А где склад?

– В Кэнтербери.

– Вы уверены?

– Конечно, уверен. В Кэнтербери. Груз для Кэнтербери. Они еще пожаловались на вес. Они всегда так делают – думают, им больше накапает.

– Они сказали, что это груз для Пима?

– Для Кэнтербери. Я же говорил.

– И они не называли никакого имени?

– Лемон. Поезжайте к Лемону, заберите груз для Кэнтербери. Я – Лемон. Значит, у них было имя – Лемон.

– А номер фургона вы не заметили?

– Как же. Я его записал. Это у меня такое хобби – собираю номера фургонов.

Бразерхуд выдавил из себя улыбку.

– Может, вы хотя бы помните, какой марки был фургон? – спросил он. – Отличительные особенности или что-нибудь в этом роде.

Это был достаточно безобидный вопрос. Сам Бразерхуд мало надеялся что-то с его помощью получить. Из тех вопросов, которые, если не задать, повисают в воздухе, а если их задаешь, – не жди дивиденда: они просто входят в багаж расследователя. Однако это был последний вопрос, который Бразерхуд задал Сиду в тот угасающий осенний вечер и, собственно, последний в его недолгих, но отчаянных поисках Пима, так как теперь его занимали уже только ответы. Однако Сид категорически отказался высказываться. Он начал было говорить, но потом передумал и с легким хлопком плотно сжал рот. Подбородок его оторвался от рук, голова приподнялась, затем постепенно приподнялось и все его маленькое тельце. Оно мучительно выпрямилось, словно заслышав звук трубы, сзывающей на последнее построение. Сгорбившись, он подпер палкой бок.

– Я не хочу, чтобы мальчик пошел в тюрьму, – хрипловатым голосом произнес он. – Вы меня слышите? И я не стану помогать вам делать это. Его папка сидел в тюрьме. Я сидел в тюрьме. И я не хочу, чтобы мальчик там был. Это меня тревожит. Лично против вас, фараон, я ничего не имею, но катитесь-ка отсюда.

* * *

«Конечно, – спокойно думал Бразерхуд, окидывая взглядом стол для совещаний, за которым сидело немало народу в кабинете Браммела на шестом этаже. – Это мое последнее с вами застолье. Я выйду из этой двери шестидесятилетним сыном лесничего». Двенадцать пар рук лежали под падавшим сверху светом, словно трупы, дожидающиеся опознания. Слева томно лежали рукава шерстяного, сшитого на заказ костюма, принадлежавшего представителю министерства иностранных дел Дорни. На его золотых запонках сидели геральдические львы. Рядом с Дорни покоились девственные пальцы его начальника Браммела, чье происхождение из среднего Суррея не нуждалось в рекламе. Следом за Бо сидел Маунтджой из кабинета министров. Потом остальные. В состоянии все возрастающего отторжения Бразерхуд с трудом устанавливал связь между голосами и руками. Да, собственно, это и не имело теперь значения – сегодня это был один голос и одна мертвая рука. «Они – корпоративная организация, которую я в свое время ставил выше отдельных ее частей, – подумал он. – За свою жизнь я был свидетелем рождения реактивного самолета, и атомной бомбы, и компьютера, и распада британских институтов. Нам нечего выбрасывать на свалку, кроме самих себя». В затхлом ночном воздухе пахло тленом. Найджел читал свидетельство о смерти.

– Они ждали у дома Ламсденов до шести часов двенадцати минут, затем позвонили в дом из телефона-автомата на дороге. Миссис Ламсден ответила, что они с горничной как раз ищут миссис Пим. Мэри вышла прогуляться в сад за домом и не вернулась. Она отсутствует больше часа. В саду никого нет. Сам Ламсден находится в резиденции. Посол как будто вызвал его.

– Надеюсь, никто не попытается взвалить вину за случившееся на Ламсденов, – сказал Дорни.

– Я уверен, что нет, – сказал Бо.

– Она не оставила записки, никому ничего не сказала, – продолжал Найджел. – Днем она была озабоченной, но это естественно. Мы проверили авиарейсы и обнаружили, что она заказала билет бизнес-класса на Лондон завтрашним утренним самолетом «Бритиш эйруейз». Адрес она дала: отель «Империал», Вена.

– Сегодняшним утренним, – поправил кто-то, и Бразерхуд заметил, как золотые часы Найджела резко дернулись к его лицу.

– Пусть так: самолетом, вылетающим сегодня утром, – раздраженно согласился Найджел. – Когда мы связались с «Империалом», ее не оказалось в номере, а когда вторично позвонили в аэропорт, выяснилось, что ее фамилия значится на листе ожидания на последний самолет «Люфтганзы» во Франкфурт. К сожалению, мы получили эту информацию лишь после того, как самолет приземлился во Франкфурте.

«Надула она вас, – подумал Бразерхуд с удовлетворением, граничившим с гордостью. – Хорошая девчонка и знает дело».

– Какая жалость, что вы не узнали насчет Франкфурта в первый раз, когда ездили в аэропорт! – смело выступил кто-то с конца стола, из неверящих.

– Конечно, жаль, – отрезал Найджел. – Но если бы вы немножко повнимательнее меня слушали, вы бы, очевидно, услышали, как я сказал, что она была на листе ожидания. Поэтому фамилия ее была внесена в список пассажиров лишь в последнюю минуту, перед самым вылетом.

– Все равно, похоже, прохлопали, – сказал Маунтджой. – А почему не проверили список ожидания?

«Нет, – подумал Бразерхуд. – Никто ничего не прохлопал. Прохлопать можно, только если есть приказ. Это инертность, это нормальное положение вещей. Некогда прекрасная служба стала тяжеловесным гибридом – половину в ней составляют бюрократы, а другую половину флибустьеры, использующие доводы одной стороны, чтобы сводить на нет деятельность другой».

– Так где же она? – спросил кто-то.

– Мы не знаем, – спокойно подытожил Найджел. – И если не запрашивать немцев, – а заодно, конечно, и американцев, – чтобы они прочесали все отели во Франкфурте, что мне кажется уж слишком, я не вижу, что еще мы можем сделать. Или могли бы. Откровенно говоря.

– Джек? – сказал Браммел.

Бразерхуд услышал свой голос прежних времен, раздавшийся в темноте.

– Кто ее знает, – сказал он. – Наверное, сейчас уже сидит в Праге.

Снова Найджел:

– Она ведь ничего плохого, как всем известно, не сделала. Вы же понимаете, мы не можем держать ее пленницей против ее воли. Она свободная гражданка. И если ее сын захочет на будущей неделе присоединиться к ней, мы тоже мало что сможем сделать.

Маунтджой высказал то, что раньше беспокоило их всех:

– Я, право же, считаю, что перехваченный нами телефонный звонок из американского посольства был весьма и весьма любопытен. Эта Ледерер, кричавшая из Вены своему мужу в Лондон о том, что двое обменялись в церкви записками. Она ведь говорила о нашей церкви. И Мэри была там. Неужели мы не могли сделать из этого вывод?

У Найджела уже готов был ответ:

– Боюсь, очень не сразу. По вполне понятным причинам перехватчики не увидели в этом ничего драматического и передали нам перехват через двадцать четыре часа после того, как произошел телефонный разговор. Таким образом, информация, которая могла бы нас насторожить, а именно: что Мэри была замечена выходящей, по всей вероятности, из чешской конспиративной квартиры, где ранее жил этот Петц или как там его, – поступила к нам до перехвата. Едва ли можно нас винить в том, что мы поставили телегу впереди лошади, верно?

Никто, казалось, не знал, можно винить или нельзя.

Маунтджой сказал – пора определяться. Дорни сказал, что они, право же, должны решить, подключать полицию или нет.

Тут Браммел сразу оживился.

– Если мы это сделаем, можем вообще закрыться, – сказал он. – А ведь мы почти у цели.

– Боюсь, что нет, – сказал Бразерхуд.

– Да конечно же, мы у цели!

– Это все догадки. Пока нужно отыскать фургон для перевозки мебели. А найти его тоже не просто. Пим мог использовать обходные пути, сделать несколько перебросок. Полиция знает, как такие штуки распутывать. У нас же нет ни малейшего шанса. Он взял себе фамилию Кэнтербери. Или мы думаем, что взял. Дело в том, что в прошлом все его рабочие имена были названиями мест – такая у него причуда. Полковник Манчестер, мистер Гулль, мистер Хэлуорт. С другой стороны, шкафчик вполне могли отвезти в Кэнтербери, значит – в Кэнтербери находится и Пим. Или же шкафчик могли отвезти в Кэнтербери, а Пима в Кэнтербери нет. Нужно найти площадь на берегу моря и дом, где живет женщина, которую он, видимо, любит. Это явно не в Шотландии и не в Уэльсе, потому что, по его словам, она живет там. Мы же не в состоянии прочесать каждый приморский городок в Соединенном Королевстве. А полиция может это сделать.

– Он рехнулся, – сказал чей-то призрак.

– Да, он рехнулся. Он предавал нас больше тридцати лет, а мы до сих пор не раскусили его. Наша ошибка. Так что давайте согласимся: когда надо, он ведет себя вполне здраво и ремеслом своим владеет чертовски хорошо. Разве кто-то знает его ближе, чем я?

Дверь отворилась и вошла Кейт с охапкой папок, перечеркнутых красной полосой. Она стояла бледная и очень прямая, точно сомнамбула. Она положила перед каждым по папке.

– Они только что поступили из Отдела связи разведки, – сказала она, обращаясь только к Бо. – Там наложили текст «Симплициссимуса» на передачи из Чехословакии. Результат положительный.

* * *

Лондонские улицы в семь часов утра были пусты. Одинокий полисмен пожелал Бразерхуду доброго утра. Бразерхуд был из тех, с кем полисмены здороваются. «Спасибо, – подумал он. – Вы только что улыбнулись человеку, который был другом очередного завтрашнего предателя, – человеку, который сражался с его критиками, пока дело не приобрело такой оборот, когда стало уже невозможно отбрехиваться, а потом сражался с его апологетами, когда уже нельзя было сохранять лицо. Почему я начинаю понимать его? – размышлял Бразерхуд, поражаясь собственной терпимости. – Почему душой, если не разумом, я испытываю сочувствие к человеку, который всю жизнь сводил на нет мои успехи? За все, что я заставлял его делать, он заставил меня заплатить».

«Ты сам это на себя навлек», – сказала Белинда. Тогда почему же он все еще чувствует боль – как в тот момент, когда ему оторвало руку, он чувствовал боль в руке?

«Он в Праге, – думал Бразерхуд. – Погоня за ним последние несколько дней была со стороны чехов дымовой завесой, чтобы мы смотрели в другую сторону, пока они перебрасывали его в безопасное место. Мэри никогда бы туда не поехала, если бы Магнуса уже не было там. Мэри никогда бы туда не поехала – и точка».

Поехала бы? Или не поехала бы? Он не знал и не поверил бы никому, кто сказал бы, что знает. Оставить Плаш и все свое исконно английское позади? Ради Магнуса?

Никогда она этого не сделает.

Ради Магнуса сделает.

Том для нее все-таки на первом месте.

Она останется.

Она возьмет с собой Тома.

Мне нужна женщина.

На углу Хаф-Мун-стрит находилось открытое всю ночь кафе, и в другое утро Бразерхуд мог бы туда заглянуть и дать усталым шлюхам позабавиться с его собакой, а он, в свою очередь, позабавился бы со шлюхами, купил бы им кофе и поболтал бы с ними, так как ему нравилось их ремесло, и их выдержка, и смесь человеческого благоразумия и глупости. Но собака его сдохла. Исчезло на время и его желание позабавиться. Он отпер свою дверь и направился к буфету, где стояла водка. Налил себе полрюмки теплой водки и выпил залпом. Затем открыл краны в ванне, включил приемник и взял его с собой в ванную. В «Новостях» сообщалось о разных бедствиях и непорядках, но ни слова о паре английских дипломатов, объявившихся в Праге. Если чехи хотят устроить громкий свист, они объявят об этом среди дня, чтобы новость попала в вечерние телепрограммы и в утренние газеты, подумал он. Он начал бриться. Зазвонил телефон. Это Найджел с сообщением, что мы его нашли: он все это время находился в своем клубе. Это дежурный офицер с сообщением, что министерство иностранных дел в Праге созывает в полдень пресс-конференцию для иностранных корреспондентов. Это Стегги хочет сказать, что любит сильных мужчин.

Он выключил радио, прошел голышом в гостиную, схватил трубку, сказал «Да» и услышал – звяк, потом ничего. Он крепко сжал губы, как бы предупреждая себя – молчи. Он молился. Самым настоящим образом молился. «Да говори же, – взмолился он. – Скажи хоть что-то». Затем услышал: три коротких стука монетой или пилочкой для ногтей по микрофону – опознавательный сигнал Праги. Бросив взгляд вокруг в поисках чего-нибудь металлического, он увидел на письменном столе ручку и сумел схватить ее, не бросая трубки. В ответ он стукнул один раз: «Я вас слушаю». Еще два стука, потом снова три. «Будьте на месте, – сообщали ему. – У меня для вас информация». Он четыре раза стукнул пером по микрофону, услышал в ответ два стука, и звонивший повесил трубку. Бразерхуд прочесал пальцами свои коротко остриженные волосы. Перенес рюмку водки на письменный стол и сел, зарывшись лицом в ладони. «Не умирай, – молил он. – Это же работает сеть. Это Пим дает знать, что все в порядке. Не теряй головы. Я тут, если об этом твой вопрос. Я тут и жду от тебя следующего сигнала. Не звони, пока не будешь готов».

Телефон взвизгнул вторично. Бразерхуд поднял трубку, но это был всего лишь Найджел. Описание Пима и его фото направлены во все полицейские участки страны. Фирма переводит все разговоры исключительно на оперативные телефонные линии. Бо велел отключить связь с Уайтхоллом. Знакомые из прессы уже стучатся в двери. «Почему он мне звонит? – подивился Бразерхуд. – Тоскует в одиночестве или дает мне шанс сказать, что у меня был только что странный телефонный звонок от одного агента, пользовавшегося пражским опознавательным сигналом? Странный звонок», – решил он.

– Какой-то чудак только что звонил мне, подав чешский опознавательный сигнал, – сказал он. – Я дал знать, что слушаю его, но он так ничего и не сказал. Одному Богу известно, зачем он звонил.

– Если что-то проявится, тут же дайте нам знать. Только по оперативной линии.

– Вы мне это уже сказали, – сказал Бразерхуд.

Снова ожидание. Перебрать в уме всех агентов, которые когда-либо переходили границу. «Не спеши. Продвигайся осторожно и уверенно. Не паникуй. Не беги. Не торопись. Возьми телефонный аппарат». Он услышал стук в дверь. Какой-нибудь чертов торговец. Кейт перебрала. Или этот идиот араб, который живет этажом ниже и вечно выдумывает, будто из моей ванной течет на него. Бразерхуд накинул халат, открыл дверь и увидел Мэри.

Он быстро втянул ее в комнату и захлопнул дверь. Что нашло на него потом, он и сам не знал. Чувство облегчения или ярость, раскаяние или возмущение. Он дал ей одну пощечину, потом другую и при более благоприятных обстоятельствах тут же лег бы с ней в постель.

– Есть такое место – аббатство Фарлей близ Эксетера, – сказала она.

– Ну и что?

– Магнус говорил ему, что поселит мать в доме у моря, в Девоншире.

– Говорил кому?

– Маку. Своему чешскому куратору. Они учились вместе в Берне. Мак считает, что Магнус собирается покончить с собой. Я вдруг поняла. Вот что лежит вместе с секретными документами в ящике для сжигания. Служебный револьвер. Верно?