Текст книги "Идеальный шпион"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

– Чистейшее совпадение, – заверил Пима, явно забавляясь ситуацией, куратор, когда Пим вернулся к нему. – Он с нами уже имел дело. Его взяли для очередного допроса. Они таскают его каждые полтора месяца. Им и в голову не придет, что он забирает материалы из тайника. Тем более что он работает с человеком вашего возраста.

– А вы не думаете, что он… ну, в общем, рассказал им все? – сказал Пим.

– Старина Кирилл? Раскрыл вас? Да вы шутите. Не беспокойтесь. Через две-три недели мы дадим вам новое поручение.

* * *

Рик не был доволен, узнав о вкладе Пима в кампанию по расширению британского экспорта, о чем и сказал ему в один из своих тайных приездов из Ирландии, где он намеревался провести зиму, пока не прояснятся некоторые недоразумения со Скотлэнд-Ярдом.

– Работаешь коммивояжером – это мой-то родной сын? – воскликнул он, перепугав сидевших за соседними столиками. – Продаешь электробритвы кучке иностранных коммунистов? Да, мы этим занимались, сынок. Теперь кончено. Зачем я платил за твое обучение? Где твой патриотизм?

– Это не электробритвы, отец. Я продаю генераторы переменного тока, осцилляторы и свечи зажигания. Не долить тебе?

Неприязнь к Рику была новым, пьянящим чувством для Пима. Он проявлял ее осторожно, но с возрастающим возбуждением. Если они ели вместе, он настаивал на том, чтобы самому заплатить, желая насладиться неодобрением Рика: зачем его родному сыну расплачиваться звонкой монетой, когда достаточно было бы просто поставить под счетом подпись.

– Ты, случайно, не связался там с каким-нибудь рэкетом? – спросил Рик. – Двери допустимого, знаешь ли, сынок, открыты лишь на небольшую щелку. Даже для тебя. Что ты затеял? Расскажи нам.

Он вдруг так сдавил плечо Пима, что, казалось, вот-вот сломает. Пим решил обратить все в шутку.

– Эй, отец, ведь больно, – сказал он, широко улыбаясь. Он чувствовал, как ноготь большого пальца Рика впился ему в артерию. – Не мог бы ты прекратить это, отец? Право же, это неприятно.

Рик же был всецело поглощен устройством очередного спектакля: он поджал губы и покачал головой. И сказал – это же безобразие, чтобы с отцом, который все отдал ради своего родного сына, обращались как с «нищей нянькой». Он хотел было сказать – «с парией», но толком не усвоил значения этого слова. Уперев локоть в стол, Пим расслабил всю руку и стал состязаться с Риком в силе – положил руку Рика в одну сторону, потом в другую. Потом резко напряг мышцы и – в точности как его учили – прижал ладонь Рика к краю стола, так что подскочили стаканы, а ножи и вилки заплясали и слетели со стола Выдернув из его пальцев ушибленную руку, Рик повернулся и с улыбкой человека, смирившегося со своей судьбой, посмотрел на своих «подданных», пировавших вокруг. Затем здоровой рукой слегка звякнул по рюмке с «Драмбуйи», показывая, чтобы ему долили. Таким манером в свое время он давал понять, расшнуровывая ботинки, чтобы ему принесли из спальни шлепанцы. Или же, перевернувшись на спину после затянувшегося банкета и расставив колени, возвещал о жажде плотских радостей.

* * *

Однако ничто подолгу не владеет Пимом, и вскоре его непонятная нервозность сменяется странным спокойствием. Он продолжает выполнять тайные задания. Притихшая, плохо освещенная страна, которая поначалу показалась ему такой угрожающей, становится тайным чревом, где он может укрыться, а не местом, где испытываешь один только страх. Стоит ему пересечь границу – и рушатся стены его английских тюрем: нет Белинды, нет Рика и чуть ли и Фирмы нет. «Я – разъездной чиновник компании по производству электроники. Я – сэр Магнус, свободно блуждающий по свету». В одинокие вечера в малонаселенных провинциальных городках, где сначала достаточно было залаять собаке, чтобы Пим, весь покрывшись потом, кидался к окну, он чувствует себя вполне защищенным. Атмосфера всеобщего порабощения, нависшая над всей страной, таинственно обволакивает его. Даже в тюремных стенах частной школы у него не было такого чувства безопасности. Во время поездок в машине или на поезде по речным долинам и горам, увенчанным богемскими замками, он преисполняется такого душевного удовлетворения, что даже коровы мнятся ему друзьями. «Осяду-ка я здесь, – решает он. – Вот он, мой настоящий дом. До чего же я был глуп, считая, что Аксель может поменять это на что-то другое!» Он начинает получать удовольствие от сухих бесед с чиновниками. Сердце у него радостно подпрыгивает, когда он вызывает улыбку на их лицах. Он гордится тем, как постепенно заполняется его книга заказов, чувствует отеческую ответственность перед своими поработителями. Даже отклонения в оперативную деятельность, когда он не отсекает это от своего сознания, можно упрятать под обширный зонт его широкого отношения к жизни. «Я – игрок на середине поля, – говорит он себе, пользуясь фразой, однажды сказанной Акселем, а сам тем временем вынимает из стены незакрепленный камень, вытаскивает оттуда пакет и закладывает другой. – Я помогаю раненой стране».

Однако, хотя Пим и настроил себя заранее на встречу с Акселем, он совершит еще шесть поездок в страну, прежде чем ему удастся вытащить Акселя из глубокой тени его опасного существования.

* * *

– Мистер Кэнтербери! С вами все в порядке, мистер Кэнтербери? Отвечайте же!

– Конечно, все в порядке, мисс Ди. Со мной всегда все в порядке. А в чем дело?

Пим распахнул дверь. Мисс Даббер стояла в темноте; волосы ее были в папильотках. Она держала Тоби.

– Вы так топаете, мистер Кэнтербери. Вы скрипите зубами. А час тому назад вы напевали. Мы встревожились, уж не заболели ли вы.

– Кто это мы? – резко спросил Пим.

– Мы с Тоби, глупый вы человек. Вы что, думаете, у меня есть любовник?

Пим закрыл перед ее носом дверь и быстро подошел к окну. На улице стоял один пикап, по всей вероятности, зеленый. Одна машина – белая или серая. Девонширский регистрационный номер. Ранний разносчик молока – такого он раньше не видел. Пим вернулся к двери, приложил к ней ухо и напряженно прислушался. Скрип. Шаги в мягких туфлях. Он дернул на себя дверь. Мисс Даббер удалялась по коридору.

– Мисс Ди!

– Да, мистер Кэнтербери?

– Никто не расспрашивал про меня?

– С чего это станут расспрашивать, мистер Кэнтербери?

– Не знаю. Люди иногда этим занимаются. Так расспрашивали?

– Пора бы вам ложиться спать, мистер Кэнтербери. Пусть страна немало в вас нуждается, но она может денек и подождать.

* * *

Городок Страконице славился не столько своим культурным наследием, сколько производством мотоциклов. Пим отправился туда, заложив, что требовалось, в тайник в Писеке, что в девятнадцати километрах к северо-востоку, а по правилам Фирмы он не должен оставаться в городе, где находится тайник, в котором что-то лежит. Итак, он отправился в Страконице с ощущением пустоты и усталости, что всегда чувствовал, выполнив задание Фирмы. Он снял номер в старинном отеле с великолепной лестницей и пошел бродить по городу, стараясь увлечься созерцанием старинных мясных лавок на южной стороне площади и церковью эпохи Возрождения, которая, судя по путеводителю, была позже перестроена в стиле барокко, а также церковью святого Венчеслава, первоначально готической и видоизмененной в девятнадцатом веке. Покончив с обозрением достопримечательностей и чувствуя себя еще более вялым от длительного пребывания на жаре, он направился в свой номер, раздумывая, как было бы приятно, если б эта лестница вела в квартиру Сабины в Граце, которую он посещал в те дни, когда был молодым двойным агентом без гроша в кармане и безо всяких забот на свете.

Он вставил ключ в замок, но дверь оказалась не запертой. Он не слишком удивился, ибо это был еще тот предвечерний час, когда прислуга разбирает постели, а тайная полиция в последний раз проводит осмотр. Пим ступил в комнату и обнаружил в полосе солнечного света, косо падавшего из окна, фигуру Акселя, который сидел, как сидят старики в ожидании, откинув голову на спинку стула и чуть сдвинув ее вбок, чтобы видеть сквозь свет и тени, кто входит в номер.

Аксель был бледен, словно только что вышел из тюрьмы. По сохранившимся у Пима воспоминаниям, Акселю уже некуда было худеть. Но, видимо, тюремщики очень постарались. Они соскребли плоть с его лица, его запястий, пальцев и лодыжек. Они высосали последнюю кровь из его щек. Они поживились и за счет одного из его зубов – правда, Пим не сразу это обнаружил, ибо губы Акселя были плотно сжаты и к ним в знак предупреждения был приставлен похожий на прутик палец, тогда как другой был нацелен на стену номера Пима, давая понять, что там есть микрофоны. Правое веко у него было разбито и свисало над глазом наподобие шляпы, надетой набекрень, что лишь усиливало его сходство с пиратом. Невзирая на все это, на плечи его было наброшено, наподобие мушкетерского плаща, пальто; на ногах была великолепная пара где-то раздобытых ботинок, словно вытесанных из дерева, с подошвами, напоминавшими подножку старинного автомобиля.

– Магнус Ричард Пим? – вопросил он с театральной грубоватостью.

– Да? – сказал Пим после нескольких тщетных попыток заговорить.

– Вы обвиняетесь в шпионаже, провоцировании людей, в подстрекательстве к измене и убийству. А также в саботаже в интересах империалистической державы.

Сидя все так же сгорбившись, Аксель с силой ударил рука об руку, произведя громкий хлопок, эхом отозвавшийся в большой спальне и, несомненно, запечатленный микрофонами. После этого он испустил хриплый вздох, как человек, которому нанесли сильный удар под ложечку. Сунув руку в карман пиджака, он выудил оттуда небольшой автоматический пистолет и, снова приложив палец к губам, помахал им в воздухе, чтобы Пим мог как следует его рассмотреть.

– Лицом к стене! – рявкнул он, с трудом поднимаясь на ноги. – Руки на голову, ты, фашистская свинья! Марш!

Мягко положив руку на плечо Пима, он направил его к двери. Пим вышел первым в темный коридор. Двое крепышей в шляпах не обратили на него внимания.

– Обыщите его номер! – велел им Аксель. – Найдите все, что можно, но ничего не забирайте с собой! Обратите внимание на пишущую машинку, его ботинки и подкладку чемодана. Не уходите из его номера, пока не получите приказа от меня лично. Спускайся по лестнице медленно, – сказал он Пиму, подталкивая его в спину пистолетом.

– Это произвол, – промямлил Пим. – Я требую немедленной встречи с британским консулом.

За стойкой портье сидела женщина и вязала, точно старуха у гильотины. Аксель провел Пима мимо нее к ожидавшей у входа машине. Желтая кошка уселась под ней. Дернув на себя дверцу со стороны пассажира, Аксель кивком велел Пиму сесть туда и, прогнав кошку в сточную канаву, залез следом за Пимом в машину и включил мотор.

– Если ты будешь безоговорочно с нами сотрудничать, ничего с тобой не сделают, – объявил Аксель официальным тоном, указывая на грубо проверченные дырки в приборной доске. – Если же попытаешься бежать, тебя пристрелят.

– Это нелепая и скандальная история, – пробормотал Пим. – Мое правительство будет настаивать на наказании виновных.

Но в голосе его опять-таки не было той уверенности, какая звучала в нем в уютной хижине-бараке в Аргилле, где он и его коллеги практиковались в сопротивлении при допросе.

– За тобой следили с того момента, как ты сюда прибыл, – громко произнес Аксель. – За всеми твоими передвижениями и контактами наблюдали защитники народа. У тебя нет альтернативы: ты должен немедленно сознаться во всех своих преступлениях.

– Свободный мир расценит эту бессмысленную акцию как последнее доказательство жестокости существующего в Чехословакии режима, – заявил Пим с возрастающим нажимом.

Аксель одобрительно кивнул.

Улицы были пусты, старые дома – тоже. Они въехали в некогда богатый пригород, застроенный патрицианскими виллами. Зеленые изгороди скрывали окна нижних этажей. Чугунные ворота, в которые мог бы въехать дилижанс, заросли плющом и были обвиты колючей проволокой.

– Выходи, – приказал Аксель.

Вечер был прекрасен. Полная луна заливала все белым, неземным светом. Глядя, как Аксель запирает машину, Пим чувствовал запах сена, слышал стрекотанье насекомых. Аксель повел его по узкой дорожке между двух садов, пока справа в тисовой изгороди не появилось просвета. Схватив Пима за руку, Аксель провел его сквозь изгородь. Позади них в небо вздымался замок с несколькими башенками. Впереди, почти невидимая из-за разросшихся роз, стояла оранжерея. Аксель принялся открывать дверь, но она не поддавалась.

– Выбейте мне ее, сэр Магнус, – сказал он. – Это же Чехословакия.

Пим саданул ногой по панели. Дверь поддалась, они вошли внутрь. На покрытом ржавыми пятнами столе стояла знакомая водка и поднос с хлебом и корнишонами.

– Вы очень опасный друг, сэр Магнус, – посетовал Аксель, вытянув тонкие ноги и разглядывая свои отличные сапоги. – Ну почему, ради всего святого, ты не мог взять себе другое имя? Иногда я думаю, что ты появился на свет специально, чтобы быть моим черным ангелом.

– Мне было сказано, что лучше быть самим собой, – довольно глупо ответил Пим, пока Аксель откручивал колпачок с бутылки водки. – Они это называют естественным прикрытием.

После этого Аксель долгое время молчал. Казалось, он не в состоянии был вспомнить то, что хотел сказать. Пим не решился прервать раздумья своего тюремщика. Они сидели плечом к плечу, вытянув параллельно ноги, точно отошедшая на покой пара на берегу моря. Внизу, под ними, к лесу убегали квадраты кукурузных полей. В нижней части сада возвышалась гора разбитых машин – такого количества Пим никогда не видел на чехословацких дорогах. В лунном свете живописно кружили летучие мыши.

– Ты знаешь, это ведь был дом моей тетушки, – наконец произнес Аксель.

– Нет, я, собственно, этого не знал, – сказал Пим.

– Ну так вот – был. Моя тетушка была женщина с головой. Она однажды рассказала мне, как сообщила своему отцу о том, что собирается замуж за моего дядюшку. «Но почему ты хочешь выйти за него? – спросил ее отец. – У него же нет денег. И он такой маленький, и ты такая маленькая. У вас и дети будут маленькие. Он вроде тех энциклопедий, которые ты заставляешь меня покупать тебе каждый год. Выглядят они красиво, а раскроешь да заглянешь внутрь, в другой раз смотреть уже не захочется» Он оказался не прав. Дети у них были рослые, и тетушка была счастлива. – И почти без паузы продолжал: – Они хотят, чтобы я шантажировал тебя, сэр Магнус. Это единственная добрая весть, которую я могу тебе сообщить.

– Кто – они? – спросил Пим.

– Аристократы, на которых я работаю. Они считают, я должен показать тебе фотографии – как мы вдвоем выходим из конюшни в Австрии, а также проиграть тебе записи наших разговоров. Они говорят, я должен помахать перед твоим лицом этой твоей распиской на двести долларов, которые мы выудили из Мембэри для твоего отца.

– И что же ты им ответил? – спросил Пим.

– Я сказал, что так и поступлю. Эти ребята, они ведь не читают Томаса Манна. Они крайне примитивны. Это примитивная страна, как ты, несомненно, заметил во время своих поездок.

– Ничего подобного я не заметил, – сказал Пим. – Я люблю эту страну.

Аксель отхлебнул водки и уставился на горы.

– И ваше присутствие здесь, ребята, не улучшает положения. Ваша мерзкая маленькая служба серьезно вмешивается в дела нашей страны. Кто вы такие? Своего рода американские лакеи? Чем вы занимаетесь – подлавливаете наших чиновников, сеете подозрения и совращаете нашу интеллигенцию? Зачем вам надо, чтобы людей избивали без надобности, тогда как достаточно было бы подержать их пару лет в тюрьме? Неужели вас не учат реально смотреть на жизнь? Неужели, сэр Магнус, у тебя совсем нет чувства реальности?

– Я понятия не имел, что Фирма занимается такими делами, – сказал Пим.

– Какими делами?

– Вмешивается. Подводит людей под пытки. Это, наверно, какой-то другой отдел. Наш отдел – что-то вроде почтового отделения, обслуживающего мелких агентов.

Аксель вздохнул.

– Возможно, они этого и не делают. Возможно, мне внушила это наша пропаганда, которая совсем стала глупой. Возможно, я несправедливо обвиняю тебя. На здоровье!

– На здоровье, – сказал Пим.

– Что же они все-таки найдут в твоем номере? – спросил Аксель, раскурив сигару и несколько раз затянувшись ею.

– Да, в общем, все, я полагаю.

– Что – все?

– Чернила для тайнописи. Пленки.

– Пленки от ваших агентов?

– Да.

– Проявленные?

– Полагаю, что нет.

– Из тайника в Писеке?

– Да.

– Тогда я не утруждал бы себя проявлением Это дешевая ерунда. Деньги?

– Да, немного.

– Сколько?

– Пять тысяч долларов.

– Шифровальные книги?

– Пара.

– Ничего такого, что я упустил? Никакой атомной бомбы?

– Есть скрытая камера.

– Это коробка с тальком?

– Если содрать бумагу с крышки, обнаружатся линзы.

– Что-нибудь еще?

– Карта с маршрутом ухода, отпечатанная на шелку. На одном из моих галстуков.

Аксель снова затянулся сигарой – мыслью он, казалось, был далеко. Внезапно он с силой ударил кулаком по чугунному столику.

– Мы должны выбраться из этой ситуации, сэр Магнус! – со злостью воскликнул он. – Должны выбраться. Мы должны подняться по лестнице в нашем мире. Мы должны помогать друг другу, пока сами не станем аристократами, и тогда дадим мерзавцам коленом под зад. – Он уставился в сгущавшуюся темноту. – Ты так мне все осложняешь, ты это знаешь? Сидя в тюрьме, я плохо о тебе думал. Очень, очень трудно быть твоим другом.

– Не понимаю почему.

– Ого! Он не понимает почему! Он не понимает, что, когда доблестный сэр Магнус Пим обратился за деловой визой, даже бедные чехи, заглянув в свою картотеку, обнаружили, что джентльмен под этим именем шпионил для фашистских империалистов и милитаристов в Австрии и что некий бродячий пес по имени Аксель был в сговоре с ним. – Сейчас в злости он напомнил Пиму те дни, когда болел в Берне. В голосе его появились такие же неприятные интонации. – Неужели ты до такой степени не имеешь понятия о порядках в стране, за которой ты шпионишь, и не понимаешь, что значит сейчас для меня находиться даже на одном континенте с таким человеком, как ты, не говоря уже о том, что я ведь помогал тебе вести шпионскую игру? Да неужели ты не знаешь, что в этом мире шептунов и наговорщиков я могу в буквальном смысле слова умереть из-за тебя? Ты же читал Джорджа Оруэлла, верно? Эти люди могут переделать вчерашнюю погоду!

– Я знаю, – сказал Пим.

– А знаешь ли ты также, что я на всю жизнь помечен, как и все те несчастные агенты и информаторы, которых вы засыпаете деньгами и инструкциями? Знаешь ли ты, что прямиком отправляешь их на виселицу? Эти мои аристократы, если мне не удастся заставить их ко мне прислушаться и если мы не сможем иным путем удовлетворить их аппетиты, намереваются арестовать тебя и выставить перед мировой прессой вместе с твоими глупыми агентами и пособниками. Они замышляют устроить еще один показательный суд, повесить несколько человек. И если они пойдут по этому пути, то лишь по недосмотру не повесят меня, Акселя, империалистического лакея, который шпионил для вас в Австрии! Акселя, этого реваншиста, титовца, троцкиста-типографа, который был твоим сообщником в Берне! Они бы, конечно, предпочли иметь американца, но пока, в ожидании настоящей рыбы, сделают натяжку и повесят англичанина. – Он откинулся на спинку стула, злость его была исчерпана. – Надо выбираться из этого, сэр Магнус, – повторил он. – Надо идти вверх, вверх, вверх. Я устал от плохих начальников, плохой еды, плохих тюрем и плохих палачей. – Он снова со злостью затянулся сигарой. – Пора нам позаботиться друг о друге – я позабочусь о твоей карьере, а ты – о моей. И на этот раз уж как следует. Никаких буржуазных миндальничаний по поводу слишком большого куша. На этот раз мы будем профессионалами, будем целиться на самые большие бриллианты, самые большие банки. И я это серьезно. – Аксель неожиданно развернул стул к Пиму, снова на него сел и, рассмеявшись, желая подбодрить Пима, похлопал его по плечу. – Цветочки вы получили, сэр Магнус?

– Превосходные. Кто-то сунул их нам в такси, когда мы уезжали с приема.

– Белинде они понравились?

– Белинда ничего про тебя не знает. Я ей не говорил.

– А от кого же, ты сказал, цветы?

– Я сказал, что понятия не имею. Скорей всего они предназначались для какой-то совсем другой свадьбы.

– Это хорошо. А какая она?

– Изумительная. Мы ведь с детства влюблены друг в друга.

– А я считал, что твоей детской любовью была Джемайма.

– Ну, и Белинда тоже.

– Обе одновременно? Неплохое у тебя было детство, – сказал Аксель, снова рассмеявшись, и подлил виски в стакан Пима.

Пим сумел тоже рассмеяться, и они выпили.

Тут Аксель заговорил – мягко, по-доброму, без иронии или горечи, и, мне кажется, говорил он бесконечно долго – лет тридцать, ибо слова его звучат в моих ушах так же отчетливо, как они звучали тогда в ушах Пима, невзирая на стрекот цикад и писк летучих мышей.

– Сэр Магнус, в прошлом вы предали меня, но что куда важнее – вы предали себя. Даже когда ты говоришь правду, ты лжешь. Ты знаешь, что такое преданность и дружеские чувства. Но к чему? К кому? Причин, которые объясняли бы все это, я не знаю. Твой великий отец. Твоя аристократка мать. Возможно, когда-нибудь ты мне об этом расскажешь. И вполне возможно, что любовь твоя порой нацелена не на то, на что надо. – Он нагнулся вперед, и в его лице была такая добрая, подлинная привязанность, а в глазах – теплая улыбка настрадавшегося человека – У тебя есть также моральные принципы. Ты прощупываешь. Что я хочу сказать, сэр Магнус: природа на сей раз создала идеальное сочетание. Ты – идеальный шпион. Тебе не достает только правого дела. Оно у меня есть. Я знаю, наша революция еще молода и порой руководят ею не те люди. В стремлении к миру мы слишком много воюем. В стремлении к свободе мы строим слишком много тюрем. Но в конечном счете, я не возражаю. Потому что все это мне известно. Всю эту дрянь, которая сделала вас такими, какие вы есть: привилегии, снобизм, двуличие, церковь, школы, отцы, классовая система, историческая ложь, маленькие сельские лорды, маленькие лорды большого бизнеса и все эти войны, которые они затевают в своей алчности, – все это мы сметаем прочь. Ради вашего же блага Ибо мы строим общество, в котором никогда не будет таких несчастных маленьких людишек, как сэр Магнус. – Он протянул ему руку. – Вот. Я все сказал. Ты хороший человек, и я люблю тебя.

И я навсегда запомнил это пожатие. Я так и вижу его, стоит мне посмотреть на свою ладонь, – сухое, достойное, всепрощающее. И смех, шедший, как всегда, от души, лишь только Аксель переставал быть тактиком и снова становился моим другом.