Текст книги "Идеальный шпион"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

– Наконец настал день, когда они перестали меня избивать и выпустили, – сказал он, улыбнувшись и разведя руками. – За это, похоже, я должен благодарить моего дорогого покойного батюшку. Ты ведь помнишь, он был великий социалист и сражался в бригаде имени Тельмана в Испании?

– Конечно, помню, – сказал Пим и подумал, глядя на то, как размахивает руками Аксель и как поблескивают его черные глаза, что он подавил в себе немца и напрочь перерядился в славянина.

– Я стал аристократом, – сказал он. – В новой Чехословакии я вдруг стал сэром Акселем. Старики социалисты любили моего отца. Молодые были моими друзьями по школе и уже работали в партийном аппарате. «Зачем вы избиваете сэра Акселя? – спросили они моих стражников. – У него хорошая голова, перестаньте его бить и выпустите на свободу. Что ж, да, он воевал на стороне Гитлера. Он об этом сожалеет. А теперь он будет воевать на нашей стороне, верно, Аксель?» – «Безусловно, – сказал я. – А почему бы и нет?» И меня отправили в университет.

– Но чему же ты там учился? – в изумлении спросил Пим. – Изучал Томаса Манна? Ницше?

– Нет. Я обучался там более практичным вещам. Как использовать партию для своего продвижения. Как подняться повыше в Союзе молодежи. Блистать в комиссиях. Как устраивать чистки среди преподавателей и студентов, лезть вверх по спинам друзей, используя репутацию собственного отца. Чьи зады пинать, а чьи целовать. Где разглагольствовать вовсю, а где держать рот на замке. Этому мне, пожалуй, следовало научиться намного раньше.

Чувствуя, что Аксель подходит к главному, Пим подумал, не пора ли записать то, что он говорит, но потом решил не нарушать потока излияний Акселя.

– У одного типа хватило наглости назвать меня на днях сторонником Тито, – сказал Аксель. – Так меня не оскорбляли с сорок девятого года.

Пим втайне подумал, не оттого ли Аксель решил перейти к ним.

– Знаешь, что я сделал?

– Что?

– Я настучал на него.

– Не может быть! И в чем ты его обвинил?

– Сам не знаю. В какой-то гадости. Дело ведь не в том, что ты говоришь, а в том, кому ты это говоришь. Тебе следовало бы это знать. Я слышал, ты шпион большого калибра. Сэр Магнус из Британской Секретной службы. Поздравляю. А капрал Кауфманн там в порядке? Может, вынести ему чего-нибудь?

– Я займусь им позже, спасибо.

В разговоре наступила пауза, во время которой каждый наслаждался впечатлением, произведенным этой отрезвляющей нотой. Они выпили еще по одному поводу, дивясь успехам друг друга и покачивая головой. Но в глубине души Пим чувствовал себя не так уверенно, как внешне. У него было ощущение, что принятые нормы куда-то исчезают и появились осложняющие дело подтексты.

– Чем же, собственно, ты последнее время занимался? – спросил Пим, стремясь вновь обрести ощущение, что он одерживает верх. – Каким образом сержант, работающий в штабе командования Южных войск, оказался разгуливающим по Советской зоне в Австрии и замышляющим перейти на другую сторону?

Аксель как раз раскуривал новую сигарету, так что Пиму пришлось подождать ответа.

– Про сержанта ничего не могу сказать. В моем подразделении у нас только аристократы. Подобно вам, сэр Магнус, я тоже шпион большого калибра. В наше время это индустрия, переживающая бум. Мы правильно сделали, что выбрали ее.

Пиму внезапно потребовалось позаботиться о своей внешности, и он отработанным жестом задумчиво пригладил волосы на голове.

– Но ты по-прежнему готов перейти к нам… полагая, конечно, что мы можем предложить соответствующие условия? – спросил он с колкой любезностью.

Аксель жестом отмел столь глупую идею.

– Я, как и ты, заплатил за то, что я имею. Хотя страна и не идеальная, но это – моя страна. Я совершил последний переход через границу. Так что пусть теперь меня терпят.

У Пима возникло ощущение опасного непонимания.

– Тогда, разреши тебя спросить, зачем же ты сюда явился – если ты не собираешься изменять?

– Я услышал про тебя. Великого лейтенанта Пима из Д.Р., последнее время базирующегося в Граце. Лингвиста. Героя. Любовника. Меня ужасно взволновало то, что ты шпионишь за мной. А я шпионю за тобой. Так чудесно было думать, что мы как бы снова очутились на нашем старом чердаке, и лишь тоненькая стенка разделяет нас, и мы перестукиваемся – тук, тук! «Надо мне войти в контакт с этим малым, – подумал я. – Пожать ему руку. Вместе выпить. Может, нам удастся навести порядок в мире, как мы это делали в старые времена».

– Понятно, – сказал Пим. – Здорово.

– «Может, вместе покумекаем. Мы же разумные люди. Может, он больше вовсе и не хочет воевать. Может, и я не хочу. Может, мы устали быть героями. Хороших-то людей ведь мало, – подумал я. – Ну, сколько людей на свете жали руку Томасу Манну?»

– Только один я, – сказал Пим, от души расхохотавшись, и они снова выпили.

– Я столь многим обязан вам, сэр Магнус. Вы были так великодушны. В жизни не встречал более доброй души. Я же на тебя орал, я тебя ругал. А ты что делал? Поддерживал мне голову, когда меня рвало. Заваривал мне чай, убирал за мной блевотину и дерьмо, приносил мне книжки – бегал в библиотеку и обратно, читал мне всю ночь. «Я обязан этому человеку, – подумал я. – Обязан помочь ему подняться на ступеньку-другую в его карьере. Надо сделать жест, нелегкий для меня жест. Если я могу помочь ему добиться влиятельного положения – это не так часто случается – это уже будет хорошо. И хорошо будет как для всего мира, так и для него. Не так много хороших людей достигает нынче влиятельного положения. Устрою-ка я маленький трюк и поеду повидаю его. И пожму ему руку. И скажу: „Спасибо, сэр Магнус“. И сделаю ему подарок, чтобы оплатить свой долг перед ним, и тем самым помогу ему в его карьере», – так я думал. Потому что я люблю этого человека, слышишь?

Он не принес соломенной шляпы, полной пакетиков в пестрой обертке, а достал из портфеля папку и передал ее через стол Пиму.

– Вы выудили большую рыбу, сэр Магнус, – горделиво объявил он, видя, как Пим открывает папку. – Немало пришлось мне пошпионить, чтобы добыть это тебе. Изрядно порисковать. Неважно. Я думаю, это получше Гриммельсгаузена. Если это когда-либо обнаружится, я смогу преподнести тебе заодно и мою голову.

* * *

Пим закрывает глаза и снова их открывает, но все та же стоит ночь и все та же конюшня.

– Я – маленький толстый чешский сержант, который любит пить водку, – говорит Аксель в то время, как Пим, точно во сне, перелистывает страницы полученного подарка – Я – исправный солдат Швейк. Мы с тобой читали эту книжку? Меня зовут Павел. Слышишь? Павел.

– Конечно, мы ее читали. Великая книга. Это не фальшивка, Аксель? Не шутка или что-нибудь еще?

– Ты считаешь, что толстяк Павел станет подвергать себя такому риску, чтобы подшутить над тобой? У него есть жена, которая его бьет, дети, которые его ненавидят, русские боссы, которые относятся к нему хуже, чем к собаке. Ты меня слушаешь?

В полуха – да, Пим слушает. И одновременно читает.

– Твой добрый друг Аксель X. – он не существует. Ты с ним сегодня не встречался. Давно, в Берне, ты, безусловно, был знаком с хилым немецким солдатом, который писал великую книгу, и звали его, возможно, Аксель – какое значение имеет имя? Но Аксель исчез. Какой-то паршивый парень настучал на него – ты так и не узнал, что с ним случилось. А сегодня ночью ты встречался с толстым сержантом Павелом из чешской военной разведки, который любит чеснок, любит девчонок и предает своих начальников. Он говорит по-чешски и по-немецки, и русские используют его для мелких поручений, так как не доверяют австрийцам. Одну неделю он болтается у них в штабе в Винер-Нейштадте, выступая в качестве посыльного и переводчика, а другую – отмораживает себе зад на границе Зоны, вылавливая мелких шпионов. А на следующую неделю он уже снова у себя в гарнизоне на юге Чехословакии, где его шпыняют уже другие русские.

Аксель постукивает Пима по плечу.

– Видишь это? Смотри внимательно. Это копия его расчетной книжки. Посмотрите ее, сэр Магнус. Сосредоточьтесь. Он принес ее вам, так как считает, что никто не поверит ничему из того, что он говорит, если это не будет сопровождено Unterlagen.[51]51
  Документальным данным (нем.).


[Закрыть] Ты помнишь, что такое Unterlagen? Документы? То, чего у меня не было в Берне. Возьми ее с собой. Покажи Мембэри.

Пим нехотя отрывается от чтения и, подняв глаза, видит скрепленные вместе глянцевитые листки, которые Аксель держит перед ним. Фотокопии в те дни делали большие: переснимали на пластину, затем в снимках делали дырочки и скрепляли все, наподобие скоросшивателя, шнурком от ботинка. Аксель сует бумаги в руки Пиму и, снова оторвав его от материалов в папке, заставляет всмотреться в фотографию человека, которому эти бумаги принадлежат: свиноподобная, частично выбритая, надутая морда с затекшими глазками.

– Это я, сэр Магнус, – говорит Аксель и, как бывало в Берлине, с силой ударяет Пима по плечу, чтобы уж не сомневаться в его внимании. – Посмотри же на него! Неопрятный алчный малый. То и дело портит воздух, чешет голову, крадет кур у своего командира. Но ему не нравится то, что в его стране хозяйничает банда потных Иванов, которые с важным видом расхаживают по улицам Праги и называют его вонючим маленьким чехом; не нравится ему и то, что его по чьей-то придури отослали в Австрию, где ему приходится плясать под дудку пьяных казаков. К тому же он достаточно храбр, понятно? Он храбрый маленький сальный трус.

Пим снова отрывается от чтения – на сей раз чтобы, как истый бюрократ, поканючить, за что потом ему станет стыдно.

– Все это прекрасно, Аксель, и ты изобрел замечательный персонаж, но что мне с ним делать? – огорченно рассуждает он. – Я должен представить изменника, а не расчетную книжку. Они там, в Граце, хотят иметь живое существо. А у меня его нет, верно?

– Да ты же идиот! – восклицает Аксель, делая вид, будто тупость Пима привела его в полное отчаяние. – Наивный английский младенец! Ты что же, никогда не слышал об изменнике, который продолжает сидеть на месте? Павел как раз и есть такой изменник. Он изменил, но остался там, где был. Через три недели он снова сюда придет, принесет новые материалы. Он станет изменником не однажды, а, если ты будешь разумно себя вести, – двадцать, сто раз. Он – мелкий служащий в разведке, курьер, оперативник самого низшего разряда, посудомойка, сержант-шифровальщик и сводник. Неужели тебе не понятно, что это означает в плане доступа к информации? Он будет снова и снова поставлять тебе замечательную информацию. Его друзья на пограничной заставе будут помогать ему переходить границу. В следующий раз, когда мы встретимся, ты приготовишь для него вопросы Вены. Ты окажешься в центре фантастической индустрии: «Можешь нам достать это, Павел?», «А что это значит, Павел?» И если ты будешь с ним любезен, если будешь приходить один и приносить ему симпатичные подарочки, возможно, он тебе на все вопросы и ответит.

– И это будешь ты – я буду встречаться с тобой?

– Ты будешь встречаться с Павелом.

– А ты будешь Павелом?

– Сэр Магнус. Послушайте.

Отодвинув в сторону лежавший между ними портфель, Аксель со стуком ставит свой стакан рядом со стаканом Пима и придвигает свой стул так близко, что его плечо касается плеча Пима, а рот оказывается у самого уха Пима.

– Ты слушаешь меня очень, очень внимательно?

– Конечно.

– Поскольку ты представляешься мне фантастическим тупицей, может, тебе вовсе не следует играть в эту игру. Послушай.

Пим усмехается в точности так, как усмехался в свое время, когда Аксель объяснял, почему он Trottel,[52]52
  Дурак, идиот (нем.).


[Закрыть] раз он не понимает Канта.

– То, что Аксель делает для тебя сегодня, он уже никогда не сможет перечеркнуть. Я же рискую ради тебя своей чертовой шеей. Сабина подарила тебе своего брата, а Аксель дарит тебе Акселя. Ты это понимаешь? Или ты слишком туп, чтобы уразуметь, что я вручаю в твои руки свое будущее?

– Мне оно не нужно, Аксель. Лучше я тебе это верну.

– Слишком поздно. Я ведь уже выкрал документы, я пришел к тебе, ты видел бумаги, ты знаешь, что в них. Ящик Пандоры снова не закрыть. Твой милый майор Мембэри, – все эти умники-аристократы в Дивразведке – да никто из них в жизни не видел такой информации. Ты меня понял?

Пим кивает, Пим покачивает головой. Пим хмурится, улыбается и старается всеми возможными способами показать, что он – достойный и зрелый хранитель Акселевой судьбы.

– В ответ ты должен кое в чем мне поклясться. Раньше я говорил, что ты ничего не должен мне обещать. А теперь я говорю, что должен. Ты должен обещать мне, Акселю, что будешь хранить мне верность. Сержант Павел – это другой разговор. Сержанта Павела ты можешь предать и можешь выдумывать про него, сколько заблагорассудится, – он ведь и сам выдуман. Но я, Аксель, – тот самый Аксель, что сидит сейчас здесь, – посмотри на меня, – я не существую. Ни для Мембэри, ни для Сабины, ни даже для тебя самого. Даже когда тебе одиноко и скучно и тебе надо на кого-то произвести впечатление, или кого-то купить, или кого-то продать, я в твоей игре не фигурирую. Если твои люди станут грозить тебе, если они станут тебя пытать, все равно ты должен отрицать мое существование. Если через пятьдесят лет тебя распнут на кресте, солжешь ли ты, прикрывая меня? Отвечай.

У Пима хватает времени подивиться тому, что он снова должен обещать не раскрывать существования Акселя после того, как он так долго и энергично это существование отрицал. А также тому, что человеку, столь позорно не сумевшему доказать свою лояльность, дают вторую возможность это сделать.

– Я все сделаю, – говорит Пим.

– Что ты сделаешь?

– Сохраню твою тайну. Запру тебя в моей памяти и отдам тебе ключ.

– Навсегда. И брата Сабины Яна – тоже.

– Навсегда. И Яна тоже. Ты же дал мне полное расположение советских войск в Чехословакии, – словно в трансе произносит Пим. – Если это достоверно.

– Данные немного устарели, но вы, британцы, умеете ценить антиквариат. Ваши карты Вены и Граца еще старше. И не такие уж они достоверные. Тебе нравится Мембэри?

– Пожалуй, да. А что?

– Мне тоже. Тебя интересует рыба? Ты помогаешь ему пополнять рыбой озеро?

– Иногда.

– Это ответственная работа. Занимайся ею вместе с ним. Помогай ему. В паршивом мире мы живем, сэр Магнус. Пусть будет хоть несколько счастливых рыбок – мир уже станет лучше.

Было шесть часов утра, когда Пим расстался с ним. Кауфманн уже улегся спать в джипе. Пим увидел его сапоги, торчавшие поверх заднего борта. Пим с Акселем прогулялись до белого камня – Аксель опирался на руку Пима, как во время прогулок вдоль Ааре. Когда они дошли до камня, Аксель нагнулся и, сорвав полевой мак-поппи, протянул цветок Пиму. Затем сорвал другой для себя и, подумав, тоже вручил Пиму.

– Один цветок – это я, а другой – вы, сэр Магнус. Ни один из нас не станет другим. Будь хранителем нашей дружбы. Передай привет Сабине. Скажи ей, что сержант Павел шлет ей особый поцелуй и благодарит за помощь.

* * *

Человек, обладающий ценным источником информации, является предметом восхищения и получает хорошее питание, Том, в чем в ближайшие недели быстро убедился Пим. Посещавшие Вену высшие военные чины приглашали его на ужин – просто чтобы с ним соприкоснуться и опосредованно ощутить его успех. Мембэри, этакий ухмыляющийся прихрамывающий Цезарь, принижающий своего Антония, орущий ему в ухо, мечтающий о рыбе и улыбающийся не тем людям, другие чины менее высокого ранга, но все же достаточно высокого, за одну ночь меняют свое мнение о Пиме и посылают ему слащавые записочки по межзональной почте. «Марлена шлет свою любовь и очень опечалена тем, что ты вынужден был уехать из Вены, не попрощавшись с ней. Какое-то время казалось, что я могу стать твоим начальником, но судьба решила иначе. Мы с М. собираемся обручиться, как только получим разрешение министерства обороны».

Пим становится кумиром: быть с ним знакомым значит уже быть причастным к большому делу: «Молодой Пим делает фантастические дела – будь моя воля, я бы дал ему третью нашивку, неважно, служит он в национальной армии или нет». «Послушали бы вы Лондон по спецсвязи – они превозносят Пима до небес». Приказом – не откуда-нибудь, а из Лондона – сержант Павел получает условное наименование Зеленые Рукава, а Пиму объявляют благодарность. Сластолюбивые чешские переводчицы им гордятся и весьма изысканным образом демонстрируют свое удовольствие от общения с ним.

– Ты никогда не должен рассказывать мне, как все было, – это правило, – повелела Сабина, чуть не до смерти укусив его своими пухлыми печальными губками.

– Никогда и не стану.

– А он интересный – друг Яна? Красивый? Как ты? Я сразу в него влюблюсь, да?

– Он высокий, красивый и очень умный.

– И сексуальный?

– Очень сексуальный.

– Гомик, как ты?

– Целиком и полностью.

Такое описание понравилось ей и глубоко ее удовлетворило.

– Ты – хороший человек, Магнус, – заверила она его. – Ты правильно решил: надо оберегать этого человека и моего брата тоже.

Настал тот день, когда сержант Павел должен был появиться вторично. Как и предсказывал Аксель, Вена приготовила большой урожай вопросов по его «первому младенцу». Пим прибыл с тетрадкой, в которой они были застенографированы. Он привез также бутерброды с коричневой копченой лососиной и великолепный сыр «сансер» от Мембэри. Он привез сигареты, и кофе, и шоколад из «Наафи» с мягкой начинкой, и многое другое, чем, по мнению специалистов по гастрономии Дивразведки, можно набить желудок бравого изменника, сидящего на месте. Попивая водку и заедая ее копченой лососиной, Пим и Аксель прояснили наиболее важные вопросы.

– Так что же ты на этот раз мне привез? – весело осведомился Пим, когда в беседе наступил естественный перерыв.

– Ничего, – ничуть не смущаясь, ответил Аксель и налил себе еще водки. – Пусть немножко поголодают. В следующий раз аппетит будет лучше.

– Павел переживает кризис совести, – доложил Пим на другой день Мембэри, буквально следуя инструкциям Акселя. – У него неполадки с женой, а его дочь всякий раз, как он отправляется в Австрию, укладывается в постель с никудышным русским офицеришкой. Я не стал на него давить. Я сказал ему, что мы на месте и что он может нам доверять и мы не собираемся усугублять его трудности. Я верю, что в итоге он будет благодарен нам за это. Но я задал ему наши вопросы насчет сосредоточения бронесил восточнее Праги, и он дал интересный ответ.

При этом разговоре присутствовал полковник, приехавший из Вены.

– Что же он сказал? – спросил полковник, внимательно слушавший Пима.

– Он сказал, по его мнению, они что-то охраняют.

– Есть предположение, что именно?

– Какой-то вид оружия. Возможно, ракеты.

– Не слезайте с него, – посоветовал полковник, а Мембэри раздул щеки и стал похож на гордящегося папашу, каким он для Пима и стал.

Во время третьей встречи Зеленые Рукава развеял тайну вокруг сосредоточения бронесил и вдобавок дал полную картину расположения советской авиации в Чехословакии по состоянию на ноябрь месяц. Вена была поражена, а Лондон разрешил расплатиться двумя небольшими слитками золота – при условии, что сначала с них будет снята английская проба, чтобы исключить опознание. После чего сержанта Павела объявили алчным малым, отчего всем стало легче. А Пим в течение нескольких последующих месяцев носился туда и обратно между Акселем и Мембэри точно слуга двух господ. Мембэри подумывал, не следует ли ему лично встретиться с Зелеными Рукавами – Вена считала это хорошей идеей. Пим постарался прощупать ситуацию, но привез печальную весть: Зеленые Рукава желает иметь дело только с Пимом. Мембэри пришлось смириться. Был как раз сезон разведения форели. Пим был приглашен в Вену, где его потчевали ужином. Полковники, командующие воздушными частями, и морские начальники состязались друг с другом в борьбе за него. Но оказалось, подлинным его хозяином и основным владельцем был Аксель.

– Сэр Магнус, – прошептал Аксель. – Случилось нечто ужасное.

Улыбка исчезла с его губ. Взгляд был испуганным. Пим принес уйму всяких деликатесов, но Аксель все их отклонил.

– Ты должен помочь мне, сэр Магнус, – сказал он, бросая настороженные взгляды на дверь в конюшню. – Ты моя единственная надежда. Помоги мне, ради всего святого. Ты же знаешь, что делают с такими, как я! Не смотри на меня так! Придумай что-нибудь для разнообразия! Теперь твой черед!

* * *

Сейчас я в этой конюшне, Том. Я жил там все эти тридцать с лишним лет. Покатый потолок мисс Даббер исчез, и на его месте появились старые балки и летучие мыши, свисающие с крыши вниз головой. Я ощущаю запах сигары Акселя и вижу поблескивающие в свете лампы щелочки его черных глаз. Он шепотом окликает Пима: добудь мне музыку, добудь мне картинки, добудь мне хлеба, добудь мне секреты. Только в голосе его нет жалости к себе, нет мольбы или сожаления. Это никогда не было свойственно Акселю. Он требует. Голос его порой звучит мягко – это правда. Но всегда не иначе как властно. Он по-прежнему сам себе хозяин. Он – Аксель, ему обязаны. Он переходил через границы, терпел избиения. А что я такое – я вообще не думаю. Не думаю сейчас, не думал тогда.

– Они арестовывают моих друзей – ты об этом слышал? Двоих из нашей группы вытащили вчера утром в Праге из постели. Третий пропал по дороге на работу. Мне пришлось рассказать им про нас. Другого пути не было.

Значение этого признания не сразу проникает в сознание до предела взволнованного Пима. И даже когда это до него доходит, голос его звучит озадаченно:

– Про нас? Про меня? Что же ты сказал? И кому, Аксель?

– Без подробностей. В принципе ничего плохого. Без твоего имени. Все в порядке, просто все становится немного сложнее, больше приходится крутиться. Я оказался хитрее других. В конечном счете все может сложиться и к лучшему.

– Но что же ты сказал им про нас?

– Ничего. Послушай. В моем случае дело обстоит иначе. Другие – они работают на заводах, в университетах, у них нет запасного выхода. Когда их пытают, они говорят правду, и правда убивает их. А я – я крупный шпион, у меня, как и у тебя, крепкие позиции. «Да, конечно, – говорю я им, – я совершаю переходы через границу. Это же моя работа. Вы что, не помните, что я собираю разведданные?..» Я изображаю возмущение, я требую, чтобы вызвали старшего офицера. А мой начальник – он малый неплохой. Не на все сто, процентов на шестьдесят, пожалуй. Но он тоже ненавидит Иванов. «Я веду английского предателя, – говорю я ему. – Это большая рыба. Армейский офицер. Я держал это в тайне от вас из-за того, что в нашей организации столько сторонников Тито. Вызволите меня из лап тайной полиции, и я поделюсь с вами тем, что сумею вытрясти из него, когда подпалю ему зад».

К этому времени Пим уже лишился дара речи. Он не спрашивает, что ответил на это старший офицер или в какой мере реальная жизнь Акселя совпадает с фиктивной жизнью сержанта Павела. Он весь мертвеет – мертвеет его голова, пах, костный мозг. Нежные мысли о Сабине отступают в прошлое, как воспоминания детства. Существуют лишь Пим и Аксель и вселенская беда. Еще слушая Акселя, он уже превращается в старика. И вековое неведение нисходит на него.

– Он говорит, что я должен принести ему доказательство, – повторяет Аксель.

– Доказательство? – бормочет Пим. – Какого рода доказательство? Я тебя что-то не понимаю.

– Разведданные.

Аксель трет указательный палец о большой, в точности как это делала однажды Е. Вебер.

– Баш на баш. Товар – деньги. Нечто, что могло бы заинтересовать их. Это не обязательно должен быть секрет атомной бомбы, но что-то ценное. Достаточно ценное, чтобы мой начальник заткнулся.

Аксель улыбнулся, хотя это была не та улыбка, которую мне хотелось бы вспомнить сейчас.

– Всегда ведь есть кто-то, кто стоит выше тебя на лесенке, верно, Магнус? Даже когда ты думаешь, что ты – на самом верху. А когда ты все-таки добираешься до верха, под тобой полным-полно народу, который цепляется за твои сапоги. Так уж обстоит дело в нашей системе. «Никаких фальшивок, – говорит он мне. – Какие бы ни были сведения, они должны иметь знак качества. Тогда мы сможем замять дело». Украдите что-нибудь для меня, сэр Магнус. И если вам дорога моя свобода, пусть это будет что-нибудь стоящее.

– У вас такой вид, будто вы увидели привидение, – говорит капрал Кауфманн, когда Пим возвращается к джипу.

– Что-то с животом, – говорит Пим.

Но по пути назад, в Грац, он почувствовал себя лучше. Жизнь налагает обязательства, размышляет он. Вопрос в том, чтобы установить, кто из кредиторов, требуя, вопит громче. За все надо в этой жизни расплачиваться. Рано или поздно.

* * *

С полдюжины разных Пимов бродили в ту ночь по улицам Граца, Том, и ни одного из них я бы сейчас не устыдился. Едва ли в жизни Пима была другая ночь, когда он меньше думал бы о себе, а больше о своих обязанностях перед другими. Он мерял шагами свое королевство, город, осененный осыпающейся славой Габсбургов, и, останавливаясь то возле увитых зеленью ворот просторных супружеских владений Мембэри, то у двери в ничем не примечательный дом, где в одной из квартир жила Сабина, строил план действий и давал многообещающие заверения. «Ни о чем не волнуйтесь, – обращался он из глубины души к Мембэри. – Вы никак не пострадаете, ваше озеро по-прежнему будет полно рыбы, а ваш пост надежно останется за вами, доколе вам будет угодно его украшать. Самые Высокочтимые в Нашей Стране будут по-прежнему уважать вас, как гения, руководящего операцией Зеленые Рукава». А обращаясь к неосвещенному окну Сабины, Пим прошептал: «Твои секреты в моих надежных руках. Твоя работа у англичан, твой геройский брат Ян, твое восторженное мнение о твоем любовнике Пиме – все это я буду хранить так же бережно, как бережно отношусь к твоему теплому телу, которое сейчас окутано сладким сном».

Он не принял никаких решений, так как сомнений у него не было. Одинокий крестоносец определил свою миссию. Ловкий шпион займется деталями, лояльный товарищ никогда больше не предаст своего друга в обмен на иллюзорную роль слуги национальных потребностей. Никогда прежде его любовь, его обязанности и его приверженности не представлялись ему яснее. «Аксель, я твой должник. Вместе мы изменим мир. Я принесу тебе дары, как ты приносил дары мне. Из-за меня ты больше никогда не попадешь в лагеря». Если Пим и рассматривал альтернативы, то тут же их отбрасывал. За последние месяцы изобретательный Пим создал из сержанта Павела фигуру, вызывавшую радость и восторг в тайных коридорах Граца, Вены и Уайтхолла. В его умелых руках холерический маленький герой, выпивоха и бабник, внезапно проявлявший донкихотские чудеса храбрости, превратился в легенду. Даже если бы Пим готов был вторично нарушить доверие Акселя, разве мог он пойти к Мембэри и сказать ему: «Сэр! Сержант Павел не существует. Под кличкой Зеленые Рукава выступал мой друг Аксель, которому нужно дать несколько полноценных английских секретов». Добрые глазки Мембэри вылезут из орбит, его наивное лицо сморщится от горя и отчаяния. Его доверие к Пиму улетучится, а заодно и его репутация: Мембэри – на фонарь, уволить Мембэри; Мембэри, его жена и все его дочки – домой. Еще худшая беда произойдет, если Пим изберет компромисс и переложит дилемму Акселя на фиктивного сержанта Павела. Пим и эту сцену проиграл в воображении «Сэр! Переход границы сержантом Павелом засечен. Он сообщил чехословацкой тайной полиции, что имеет дело с английским тайным агентом. Следовательно, надо дать ему подпитку, которая подкрепила бы его версию». У Дивразведки ведь не было мандата вести двойных агентов. А у Граца и тем более. Даже вести изменника, сидящего на месте, и то было уж слишком. Только настоятельное требование Зеленых Рукавов того, чтобы им занимался лично Пим, удерживало передачу его Лондону, причем уже давно, и теперь шло немало взволнованных разговоров о том, кто поведет Павела после того, как Пим закончит военную службу. Превращение Акселя или сержанта Павела в двойного агента сразу приведет к целой серии последствий, причем страшноватых: Мембэри потеряет руководство над операцией Зеленые Рукава – она будет передана Лондону; преемник Пима через пять минут обнаружит обман; Аксель снова будет предан, и шансы на его выживание сведутся к нулю; а семейство Мембэри получит назначение в Сибирь.

Нет, Том. В ту памятную ночь он не исследовал свой бессмертный дух под углом зрения того, что пуристы могли бы назвать актом измены. Он не раздумывал о том, что на завтра неотвратимо назначен день его казни, – день, когда все надежды Пима умрут и родится твой отец. Он смотрел, как разгорается заря, предвещая день, полный красоты и гармонии. День, когда все скверные поступки будут выправлены, когда судьба всех, за кого он в ответе, останется на его попечении, когда его тайные избиратели падут ниц и возблагодарят Пима и его Творца за то, что он был рожден, дабы помогать им. Он весь светился и ликовал. Присущие Пиму добродушие и вера в себя придали ему храбрости. Тайный крестоносец опустил меч на алтарь и стал передавать братское послание Богу Битв.

– Аксель, переходи к нам! – уговаривал его Пим. – Забудь про сержанта Павела. Ты же можешь быть обычным перебежчиком. Я позабочусь о тебе. Я добуду тебе все, что нужно. Обещаю.

Но Аксель был столь же бесстрашен, сколь и решителен.

– Не советуйте мне предавать моих друзей, сэр Магнус. Я – единственный, кто может их спасти. Разве я не сказал тебе, что пересек последнюю границу? Если ты поможешь мне, мы можем одержать великую победу. Будь здесь в среду, в то же время.

* * *

С чемоданчиком в руке Пим быстро поднимается на верхний этаж виллы и отпирает дверь в свой кабинет. «Я ранняя пташка – это все знают». Пим рано встает, Пим целеустремлен, Пим уже выполнил задание на день, пока остальные еще брились. Кабинет Мембэри соединен с его кабинетом парой высоких дверей. Пим чувствует себя невыносимо хорошо, исполненный до головокружения решимости, сознания правоты своих действий и чувства облегчения. «Я – счастливый избранник». Стол Мембэри – это не стол «рейхсканцелярии». Задняя стенка у него из старой жести, и швейцарский перочинный нож Пима легко справляется с четырьмя болтами. В третьем ящике сверху, в левой стороне стола, Мембэри хранит главное, что ему нужно для работы: приказы по подразделению, «Бурые рыбы мира», засекреченный телефонный справочник, «Озера и водные пути Австрии», боевой порядок лондонской военной разведки, перечень главных водоемов и схема Дивразведки в Вене с указанием подразделений и их функций, но без имен. Пим запускает руку в ящик. Это не вторжение. Не кара. Никакие инициалы не вырезаются на доске стола. «Я пришел с лаской». Папки, пособия с отрывными листами. Инструкции по сигнализации, помеченные «Совершенно секретно. Будьте бдительны», – Пим таких ни разу не видел. «Я только возьму напрокат, я не украду». Открыв чемоданчик, он извлекает оттуда камеру «Агфа» для армейского пользования, с цепочкой для промера в один фут, прикрепленной спереди, где линзы. Это та же камера, какою он пользуется, когда Аксель приносит черновики и Пиму надо тут же их переснять. Он наклоняет камеру и нацеливает ее на стол. «Для этого я и был рожден, – не впервые думает он. – Вначале был шпион».