Текст книги "Пылай, огонь (Сборник)"
Автор книги: Джон Диксон Карр
Соавторы: Сэмюэл Клеменс,Николас Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
Джон Диксон Карр
Пылай, огонь
1
«Так кто же решил послать вас, чтобы освободить его?»
Эта женщина никоим образом не могла быть убита в просторном, залитом светом коридоре. Она не могла погибнуть на глазах трех очевидцев. И тем не менее она была мертва.
Иными словами, как скажет вам Чевиот, это самое загадочное в его практике убийство начиная с 1829 года.
До восшествия на престол королевы Елизаветы оставалось еще полных восемь лет. Они были ознаменованы постепенным исчезновением изысканных денди и прекраснейших куртизанок, славившихся белизной кожи и загадочными улыбками, салонов, сверкавших драгоценностями и известных скандалами, в результате одного из которых старый тучный король Георг IV испустил дух за столом в Виндзорском замке.
Дело происходило в середине 1950-х годов. Детектив-суперинтендант Джон Чевиот по-прежнему был жив и в отменном здравии.
Примерно в десять часов октябрьского вечера Чевиот остановил такси на Истон-роуд. Водителю он сказал: «В Скотланд-Ярд». Затем, захлопнув дверцу, сел на заднее сиденье.
Чевиот был суперинтендантом в отделе «С-1». Руководитель управления по расследованию уголовных преступлений имел под своим началом десять отделов «С», среди которых «С-1» занимался расследованием убийств. Чевиот занял свой пост потому, что заместитель начальника был убежден – продвижение по службе должно обусловливаться способностями, а не стажем.
Сегодня уже не считается позором, если ты пришел в полицию из Винчестера или Тринити-колледжа. И, убедившись, что человек справляется со своими делами, никто не будет возражать, если он станет рыться в старых полицейских, досье в Центральном бюро Скотланд-Ярда,
К тому же Чевиот научился держать под контролем свое излишне пылкое воображение: вел он себя столь же флегматично и невозмутимо, как и все остальные. Суровая Обстановка обычной школы, как оказалось, неплохо готовила для работы в полиции с ее полувоенной дисциплиной. Но если ему удалось вынести то, что свалилось на него, то лишь благодаря женщине и своему собственному чувству юмора.
Итак, Чевиот, разрешите напомнить, сел в такси на Истон-роуд и приказал водителю везти его в Скотланд-Ярд.
Ночь была сырая и довольно прохладная, с легким туманом. Он не обращал внимания, как едет машина. Мысли его были заняты делом, которое не имеет отношения к повествованию. Он мог поклясться, что в этот день его не посетили никакие мрачные предчувствия. Чевиот не мог и представить себе, в каком странном мире он окажется, в каких событиях он утонет, когда машина наконец притормозила в том месте, где и должна была остановиться.
«Итак, если эта уборщица, – думал он, – говорит правду...»
Наклонившись влево, он повернул ручку дверцы. Открыв машину, он вышел. Шляпой он зацепился за верхнюю раму дверцы, отчего шляпа упала на пол машины.
С удивлением прервав размышления, Чевиот пригнулся в дверях машины. На нем была мягкая фетровая серая шляпа. Она никоим образом не могла так основательно задеть раму дверей, чтобы скатиться с головы.
Вместо того чтобы глянуть из-за плеча, он уставился на представшую перед ним картину. Сквозь туман он увидел блеклый свет газовых светильников, которые, напоминая своеобразные стеклянные гробики, размещались там, где должны были стоять стандартные фонарные столбы.
Что ж, это зрелище не должно было вызвать ни сердечных спазм от ужаса, ни даже удивления. Многие районы Лондона по-прежнему освещались газом.
Осторожно нагнувшись, он поднял шляпу, взяв ее за твердые закругленные поля. Выходя, он увидел под ногами у себя высокие ступеньки. Экипаж, в котором он прибыл, нес на себе два медных дорожных светильника, заправленных маслом; В тусклом свете одного из них он не видел ни кучера, ни лошадь. Но теперь он ощутил запах в салоне, который отдавал конским потом.
Чевиот не промолвил ни слова. Выражение его лица не изменилось. Он опустил ногу в грязь, которая дюймовым слоем покрывала булыжную мостовую. Но обратился он к кучеру высоким от напряжения голосом:
– Сколько я вам должен?
– Шиллинг, – ответил кучер.
Это было все, что он сказал. Но больше, чем странностью окружавшей его обстановки, Чевиот был удивлен мстительной ненавистью, прозвучавшей в тихом голосе кучера.
– Значит, шиллинг, – автоматически ответил он. – Где я сел к вам?
Щелкнул невидимый хлыст, издав звук, полный той же ненависти.
– На Истон-роуд. Сказали: «Скотланд-Ярд». Но вы имели в виду «Большой Скотланд-Ярд», что еще? – Снова щелкнул хлыст. – Вот так!
Чевиот посмотрел на шляпу, которую держал в руках. Она несколько напоминала современный головной убор с высокой тульей, но была заметно выше и тяжелее, и ворс на ней смахивал на бобровый мех. Что-то не то случилось с его волосами, которые были, он чувствовал, куда длиннее и гуще, чем обычно; он задумчиво взвесил шляпу на руке.
Правая его кисть попыталась скользнуть в карман брюк. Его пальто великолепного плотного сукна было слишком Длинным; ему пришлось откинуть его полу, чтобы добраться до кармана непривычно тугих брюк, откуда он извлек горсть мелочи.
И все это время странный невидимый голос изливал на него потоки ненависти:
– Никак, вы большая шишка, точно? – спрашивал он. – Вижу, что вы Один из двух новых комиссаров этой вонючей полиции Бобби Пиля...
– Что?
– То, что слышали! – В голосе слышалась тихая ярость. – Глянь, напялил на себя гражданскую одежду! И вдобавок ко всему еще попытается не заплатить мне. А что, нет? Скажет, что, мол, вообще не садился...
Чевиот поднял глаза.
– Помолчи, – сказал он.
В свое время женщина-репортер писала, что суперинтендант Чевиот из отдела по расследованию убийств «выделяется своими строгими светло-серыми глазами, хотя мне лично кажется, что по натуре он человек добрый».
Без сомнения, кучер понимал, что позволил себе лишнее. И когда он видел обращенные к нему эти светло-серые глаза, в них было такое зловещее выражение, что слова не пошли у него с языка. Глаза резко выделялись на сухом лице, мрачность которого подчеркивалась белыми уголками воротничка и аккуратно завязанным галстуком черного сукна.
«Вот черт возьми!» – подумал кучер. Ему расхотелось С ним связываться. Он не хотел иметь серьезных неприятностей от типа, который несет в себе такое ощущение опасности.
– Вот, возьмите, – мягко сказал Чевиот. Он протянул два шиллинга кучеру, который уже успел спрыгнуть и поддерживал дверцу.
Если вся поездка от Истон-роуд стоила всего шиллинг, то этот бобби дает ему огромные чаевые. Кучер схватил монеты. Утопая в грязи, кеб почти беззвучно развернулся и, поскрипывая, покатил по Уайтхоллу, закрытому пологом этой странной ночи. Но невидимый голос все же выкрикнул два оскорбительных слова:
– Пилер [16]16
Пилер, полицейский – по имени Роберта Пиля, реорганизовавшего лондонскую полицию в 1829 году. – Здесь и далее прим. пер.
[Закрыть]! Шпион!
Повернувшись, Джон Чевиот направился налево в небольшой тупичок, где, освещенный газовым светильником на кронштейне, стоял единственный кирпичный дом, в окнах нижнего этажа которого было видно несколько огоньков. Вязкая грязь смочила обшлага его брюк и неприятно холодила ноги.
Неужели он реально ощущает все это?
Но такого не может быть! Чевиот был в этом уверен.
«Вот старый Скотланд-Ярд, – думал он. – Точно там, где и должен находиться. Он, конечно, не изменился. Как и мои глаза, мои чувства, мое мышление».
Но внезапно его охватили ужас и откровенное отчаяние.
«О, Господи, это в самом деле случилось! Я и представить себе такого не мог, даже когда перерабатывал. Но это случилось».
И тут он впервые увидел эту женщину.
Закрытая, покрытая черным лаком карета с позолоченными спицами колес, запряженная серыми лошадьми с лоснящейся шерстью, остановилась почти вплотную к окнам дома номер четыре по Уайтхолл-плейс. Чевиот едва смог разглядеть ее, потому что светильники на облучке горели слабыми синими огоньками. Но тут он увидел, как кучер в высокой шляпе и красной ливрее спрыгнул с облучка.
Он подкрутил маленькое колесико в корпусе лампы, пламя которой сразу же расцвело ярким желтым цветком. Открылась дверца кареты. Женщина поставила ножку на ступеньку и замерла, ожидая помощи кучера. Она в упор посмотрела на Чевиота с расстояния в десять ярдов.
– Мистер Чевиот, – обратилась она к нему. Голос у нее был мягким и нежным, и в нем слышались нотки застенчивой вежливости. Смутившись, она опустила длинные ресницы и снова села в карету.
Чевиот продолжал стоять на месте.
Дело обстояло хуже некуда. Он успел бросить на нее лишь беглый взгляд. И тем не менее, хотя он никогда в жизни раньше ее не видел, он знал, кто она такая.
Она не была юной девушкой. Ей могло быть лет тридцать или около того. Женственная, стройная, она была очаровательна. На ней была белая парчовая накидка с желтой оторочкой, которая облегала плечи и грудь, оставляя руки свободными.
Волосы чистого золота, были разделены посередине и чуть закрывали лоб, обнажая уши, и крутой волной падали на спину. Они как нельзя лучше оттеняли мягкую красоту лица и шеи, лишь чуть тронутых рисовой пудрой. Ее рот без следов помады, как и ее округлый подбородок, был мал. Привлекали внимание глаза: большие, вытянутые к вискам, с тяжелыми ресницами, чистого темно-синего цвета, взгляд которых был невинен, как у четырнадцатилетней девочки.
Одно из самых тяжелых испытаний, выпавших в жизни на долю Чевиота, заключалось в необходимости подойти прямо к карете. Краем глаза он заметил, что кучер в высокой шляпе и красной ливрее снова взгромоздился на козлы и неподвижно сидел там, глядя перед собой.
«Я слеп, – казалось, говорила ему спина кучера. – Я ничего не слышу и ничего не вижу».
Чевиот снял шляпу. Поднявшись на ступеньку кареты, он просунул голову внутрь.
Это был не наемный кеб. Даже от бордовой обивки пахло жасминными духами. Женщина сидела, откинувшись на спинку сиденья, полузакрыв невинные синие глаза, но, как только Чевиот оказался в карете, она выпрямилась.
– Дорогой мой, – еле слышно произнесла она.
Затем она подняла к нему лицо, подставляя губы для поцелуя.
– Мадам, – сказал Чевиот,– как ваше имя?
Вспыхнув, синие глаза широко открылись.
– Не зовут ли вас Флора? Не так ли?
– Будто вы не знаете!
– Вы леди Дрейтон. Вы вдова. Вы живете в...
Даже в минуту наивысшего напряжения или страсти, как он знал, она могла придавать своим словам оттенок скромности или даже застенчивости.
– Я живу там, – шепнула она, – где вечно жду твоего появления. Как всегда.
Чевиот старался сохранять спокойствие, хотя так никогда и не смог объяснить свои действия. Встав на колено, он крепко обнял ее за талию и прижался щекой к ее груди.
– Не смейся надо мной, – сказал он. – Ради Бога, не смейся надо мной.
Флора не сказала ему, что она и не думает смеяться над ним. Она не сказала ему, что он причиняет ей боль своим объятием, хотя так и было. Вместо этого она обхватила его за шею и щекой прижалась к его голове.
– Дорогой мой! Что это? В чем дело?
– Я ничего не понимаю. Я схожу с ума. Я несчастный обитатель бедлама. Видишь ли...
Секунд тридцать он то ли шептал, то ли выкрикивал дикие слова. Сомнительно, чтобы Флора, которая запомнила все сказанное и повторила потом его слова, поняла хотя бы одну десятую из них.
Но по мере того как он говорил, черная завеса ужаса как-то постепенно стала отпускать его. Он ощущал, как мягкая душистая плоть вздымается и опадает под его щекой. Он чувствовал ее руки вокруг своей шеи.
«У полицейского офицера при исполнении обязанностей, – думал он, – есть и некоторые преимущества».
Чевиот поднялся на ноги, едва не наступив на край бело-желтой накидки, стянутой в талии и широкой внизу, как предписывала мода. В карете он не мог выпрямиться во весь рост. Наклонившись, он легко положил ей руки на плечи, и ее голова откинулась назад.
Казалось, что шея у Флоры была слишком хрупкой, чтобы выдерживать золотую копну ее волос. Ее большие удлиненные глаза затуманились слезами, и она дрожала. Она так волновала его, что...
– Ты не сумасшедший, – мягко сказала она ему. Затем, отвернув голову, сделала гримаску. – Если, конечно, не считать, что ты хочешь стать суперинтендантом в их Центральном управлении, иди в Центральном отделе, или как там он называется. – В глазах у нее снова появилось тревожное выражение. – Но если ты сойдешь с ума, что будет со мной? Если ты считаешь себя сумасшедшим, то кто же тогда я?
– О, ты образ из книжки с картинками!
– Мой дорогой?
– Точнее говоря, из фолианта с раскрашенными рисунками из...
Он уже был готов сказать «из музея Виктории и Альберта», но спохватился.
– Никто не знает, – сказал он, – как давно я люблю тебя. Никто и не узнает.
– Ну, я на это надеюсь. – Она разжигала в нем пламя страсти. – О, как бы я хотела, чтобы мы оказались дома! Но... но не опаздываешь ли ты на свою встречу?
– Встречу? С кем?
– Конечно же с мистером Мейном и полковником Роуэном!
На сиденье рядом с Флорой лежали большая леггорновая шляпа и красная кашемировая шаль. В полутьме Чевиот тупо уставился на них. Как и каждый, кто имел дело с архивными документами, он знал имена первых двух комиссаров полиции, на пару деливших власть, – это были мистер Ричард Мейн и полковник Чарльз Роуэн.
Он знал, как они выглядят, знал их истории. Он знал...
– Ты имеешь в виду, – сказал он, откашлявшись, – сэра Роберта Пиля?..
– Сэра Роберта? – изумленно взглянула на него Флора. – Я слышала, что старый сэр Роберт очень болен и, говорят, что он не выживет. Но неужели он уже умер? И мистер Пиль унаследовал его баронетство?
– Да нет же, нет! Еще нет! – вырвалось у Чевиота. Прости, – успокоившись, добавил он. – Я всего лишь ошибся.
– Ну-ну, – пробормотала Флора. – Предполагаю, что тебе пора идти. Но прошу тебя, прошу, не оставайся там слишком долго.
И она снова подставила ему свои губы.
Нет необходимости уточнять, чем они были заняты последующие несколько минут. Во всяком случае, когда Чевиот покинул карету и уверенно направился к дверям дома номер четыре по Уайтхолл-плейс, последние следы волнения покинули его.
«Итак, вперед, – насмешливо хмыкнул внутренний голос. – Не является ли все это всего лишь частью твоих снов, тайными мечтами, которые скрывают, но лелеют все мужчины? Разве ты не хотел увидеть воочию первые исторические шаги начинающего действовать Скотланд-Ярда? Когда толпа представляла собой сборище разъяренных тигров, когда банды были куда более жестоки, когда полицию ненавидели и подвергали нападкам за ее якобы покушения на свободу личности? Когда расследование загадочных преступлений, грабежей и убийств являлось делом случая или результатом шепота информатора?»
«Давай признаем, – продолжал тот же насмешливый голос, – что убийство – всегда подлое и, как правило, глупое преступление; оно не имеет ничего общего с романами. И тем не менее! Разве ты не лелеял в мечтах, как бы ты мог поразить их, раскрывая тайны с помощью своего знания дактилоскопии, баллистики или современных способов дедукции? И даже сейчас разве ты не мечтаешь в глубине сердца, что поразишь их своими возможностями?»
– Да! – громко пробормотал суперинтендант Чевиот.
Номер четыре по Уайтхолл-плейс представлял собой красивый кирпичный дом, сквозь занавешенные окна которого по обе стороны от двери пробивались полосы света. Чевиот поднял дверной молоток и с силой опустил его.
Показалось ли ему, что кто-то, стоя за его спиной, издал смешок?
Чевиот повернулся: да, показалось. Никого не было.
Дверь была открыта человеком – да, именно такую личность Чевиот и предполагал увидеть.
Это был мужчина среднего роста, с красным лицом, и его осанка безошибочно позволяла предположить, что он служил в армии. Его сюртук, доходивший до середины бедер, был темно-синего цвета, с металлическими пуговицами, ряд которых опускался до пояса. Брюки у него тоже были темно-синие.
Окинув пришедшего взглядом, он застыл в сухом, но вежливом поклоне.
– Да, сэр?
– Моя фамилия Чевиот, – небрежно сказал гость. – Не сомневаюсь, что мне назначена встреча с полковником Роуэном и мистером Мейном.
– Да, сэр. Не будете ли любезны проследовать за мной, сэр?
Дубинка твердого дерева и наручники, которыми были вооружены пилеры, были скрыты полами его сюртука. В сущности (и это было настойчивое пожелание мистера Пиля), его подчиненные практически ничем не отличались от обыкновенных граждан, если не считать сине-белой повязки на левой руке, которая говорила лишь, что они находятся при исполнении обязанностей.
Чевиот неторопливо проследовал за ним, оказавшись в широком просторном вестибюле с дверями по обе стороны. Дальнейшее путешествие убедило его, что дом заметно одряхлел, о чем говорили запах сырости и пятна, расползшиеся на пурпурных обоях.
Держась подчеркнуто прямо, из дверей справа вышел полисмен. Он распахнул их.
– Мистер Чевиот, – оповестил он хриплым голосом, который, чувствовалось, водил близкое знакомство с бренди.
На секунду Чевиота охватила слепая паника, приступ которой оказался сильнее, чем все, что он испытал до этого. Приговор вынесен. На радость или на горе, на смерть или на свободу, но он должен идти по тропе, пролегавшей Бог знает куда. Ну что ж! Флора благословила его.
Он успел окинуть лишь беглым взглядом обширную комнату с дубовыми панелями, на которых в изобилии были развешаны охотничьи трофеи. Ему смутно припомнилось, что полковник Роуэн был холостяк и предпочитал служебную квартиру. И, распрямив плечи и с небрежной улыбкой, Чевиот сделал шаг вперед.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он.
2
Проблема птичьего корма
В сущности, в помещении было три человека. Но так как один сидел за письменным столом в углу, Чевиот сначала увидел только двоих.
На полу лежал турецкий ковер, настолько истертый и усыпанный табачным пеплом, что о его первоначальном цвете можно было только догадываться. В середине комнаты стоял полированный стол красного дерева. На нем среди разбросанных бумаг и коробок с сигарами высилась лампа с красным абажуром, сквозь который был виден яркий огонек фитиля.
Сбоку от стола, в удобном кресле с выцветшей пурпурной обивкой, сидел высокий, стройный человек лет под пятьдесят, которого можно было бы назвать даже красивым. Его седеющие густые волосы были зачесаны назад и завитками спускались на высокий лоб. Первым делом в его внешности обращали на себя внимание глаза и широкие ноздри; они усиливали впечатление ума и чувствительности, читавшиеся на этом тонком лице.
Это, конечно, был полковник Чарльз Роуэн. Кроме шпаги и портупеи на нем была полная форма 52-го пехотного полка: красный сюртук с золотыми эполетами, с обшлагами коричневого цвета и серебряной оторочкой. Он сидел, скрестив ноги, обтянутые белыми лосинами. В левой руке он держал зажженную сигару, а правой, в которой была пара белых перчаток, постукивал по ручке кресла.
Чевиот посмотрел на мужчину, сидевшего за столом.
Мистер Ричард Мейн, известный адвокат, которому было тридцать с небольшим лет, курил сигару. С первого взгляда его лицо казалось совершенно круглым. Это впечатление создавали его ухоженные черные волосы и такие же бакенбарды, которые, сходясь на подбородке, не окаймляли полностью его лицо лишь потому, что им для этого не хватало дюйма или около того. Из этого обрамления смотрели темные глаза, тоже блестящие и умные, сочетавшиеся с длинным носом и большим ртом.
Одеяние мистера Мейна напоминало костюм Чевиота, только несколько худшего качества. На мистере Мейне был пиджак темного оттенка, стянутый в талии и свободно падавший едва ли не до колен, В проеме его высокого стоячего воротничка виднелся белоснежный шейный платок. Брюки его из коричневого вельвета, как у Чевиота, были заправлены в сапожки.
«Ну держись! – подумал последний. – Возьми себя в руки!»
Тем не менее, отвесив вежливый общий поклон, он продолжал бороться с кашлем.
– Я... я должен извиниться за опоздание, джентльмены.
Оба его собеседника, приподнявшись, ответили на приветствие. Одновременно они кинули свои сигары в плевательницу китайского фарфора, стоявшую под столом.
– Я бы предпочел, чтобы вы даже не упоминали об этом, – улыбнулся полковник Роуэн. – Что касается меня, скорее я должен вас поблагодарить за появление. Это, насколько я понимаю, ваш первый визит в Скотланд-Ярд?
Возникла небольшая пауза.
– Видите ли... – сказал Чевиот, сделав неопределенный жест.
– Ах, да. Будьте любезны, садитесь вот в это кресло, и мы поговорим о вашей квалификации.
Мистер Мейн, который уже занял свое место, снова вскочил на ноги. Нельзя сказать, что на его лице появилось выражение недружелюбия, но на нем читалось непреклонное упрямство.
– Роуэн, – сказал он низким голосом, в котором чувствовался легкий ирландский акцент. – Мне это не нравится. Простите меня, мистер Чевиот, – движением черных бровей он указал на полковника, – но сей джентльмен страдает избытком благородства. Роуэн, так не пойдет!
– А я вот, – пробормотал его собеседник, – в этом не уверен.
– Не уверен? Черт возьми, да это противоречит прямому приказу самого Пиля! Полицейские силы должны набираться из бывших рядовых и находиться под командованием сержантского состава. Сержантского. Пиль не жалует джентльменов, о чем и говорит. – Тут мистер Мейн, что-то припоминая, прищурился. «Сержант гвардии, получает двести фунтов в год, – процитировал он, – лучше отвечает моим целям, чем капитан с высокой военной репутацией, который может служить и даром, пусть даже я мог бы дать ему тысячу фунтов в год». Что вы на это скажете?
Полковник Роуэн медленно повернул к мистеру Мейну свое тонкое лицо, увенчанное седеющими волосами; высокий черный воротничок, заставивший его прямо держать голову, придавал его вежливости оттенок холодности.
– После первого же нашего смотра,– сказал он, – мы были вынуждены уволить пятерых офицеров за то, что они были пьяны при исполнении обязанностей. Не стоит упоминать тех девятерых, которых мы освободили в связи с их жалобами на слишком длинные рабочие часы.
– Пьянство? – улыбнулся молодой юрист. – Подумаешь! А что же еще мы могли ждать?
– Я думаю, что нечто лучшее. Минутку.
Отвесив еще один вежливый поклон, полковник Роуэн подошел к письменному столу в дальнем углу комнаты. Там он тихим голосом обменялся несколькими словами с человеком, сидевшим за этим столом. Человек, которого Чевиот не мог разглядеть, протянул полковнику лист бумаги размером 13 на 17 дюймов, с которым полковник Роуэн вернулся к собеседникам.
– Итак, сэр, – сказал он, глядя на Чевиота. – Ваше заявление. – Он сел. Это же сделали мистер Мейн и Чевиот, который не переставал мять неловкими пальцами круглые поля шляпы.
Под пристальным взглядом спокойных светло-голубых глаз полковника Роуэна ему казалось, что он становится меньше ростом. Он смутно припомнил портрет полковника с пятью медалями на мундире. Этот человек дрался во всех основных битвах войны на полуострове [17]17
Имеется в виду война 1808—1814 гг. на Пиренейском полуострове, когда войска Англии и Португалии, вместе с испанскими патриотами, дрались с Наполеоном.
[Закрыть]и командовал частью под Ватерлоо.
– Я вижу, – сказал полковник, глядя в лист, – что вы служили в армии во всех последних компаниях?
Он, конечно, имел в виду наполеоновские войны. Но Чевиот мог искренне говорить о единственной известной ему войне,
– Так точно, сэр.
– Ваше звание?
– Капитан.
Мистер Ричард Мейн хмыкнул. Но полковник Роуэн остался невозмутим.
– Ясно. Как мне кажется, в 43-м полку легкой пехоты. – Теперь он говорил о Чевиоте в третьем лице, словно последний тут отсутствовал. – За время службы имеет награды... хм-м-м! Голыми руками его не взять.
Чевиот промолчал.
– Живет, – теперь полковник обращался непосредственно к Мейну, – в холостяцкой квартире в Олбани [18]18
Фешенебельный жилой дом на улице Пикадилли в Лондоне, построенный во второй половине XVIII века.
[Закрыть]. Имеет независимые источники дохода: в ходе знакомства его банкир, мистер Гроллер с Ломбард-стрит, любезно сообщил нам это. Известен как отменный стрелок из пистолета, борец и фехтовальщик. – Он одобрительно глянул на разворот плеч Чевиота и перевел взгляд на Мейна.– Его увлечения и личные дела... хм-м. Это уже нас не касается.
Голос Чевиота прозвучал непривычно громко:
– Если вы ничего не имеете против, сэр, мне было бы интересно услышать, что вы выяснили относительно моей личной жизни.
– Вы настаиваете?
– Я прошу.
– Порой увлекается азартными играми, – прочел полковник Роуэн, не глядя на него, – но может месяцами не прикасаться к картам или костям. Знакомств среди противников алкоголя не имеет, но и пьяным его никогда не видели. Хорошо известна его дружба с леди Дрейтон...
– Хм-м-м, – буркнул Мейн.
– Но, повторяю, нас это не касается.
И он бросил лист бумаги на стол.
Обилие потрясений, доставшихся на долю Чевиота, произвело на него действие, обратное ожидаемому. Они вызвали у него подъем духа, возбуждение типа «черт побери все!», теперь он был готов ко всему.
Это настроение пришло к нему как нельзя кстати, потому что он услышал низкий голос мистера Мейна.
– Итак, мистер Чевиот! – сказал адвокат, выбросив руки на стол и так резко наклоняясь к ним, что Чевиот испугался, как бы лампа не опалила ему бакенбарды. – С вашего разрешения, я задам вам несколько вопросов, которые собирался задать полковник Роуэн.
Мистер Мейн, встав, заложил руки под фалды сюртука. Это движение позволило увидеть его бархатный жилет, на котором черные арабески переплетались с зелеными, подчеркивая блеск золотой цепочки от часов, увешанной печатями и брелоками.
– Сэр, – продолжал он, – вы изъявили желание занять пост суперинтенданта в нашем Центральном подразделении или отделе внутренних дел. У вас есть, как мы слышали, независимые источники дохода. Но ваше вознаграждение будет составлять всего двести фунтов в год. Ваши обязанности будут отнимать у вас двенадцать часов в день. У вас будет тяжелая, опасная, порой кровавая работа. Мистер Чевиот, почему вы хотите занять этот пост?
Чевиот тоже вскочил на ноги.
– Потому что, – возразил он, – работа в полиции требует умения не только утихомиривать уличные скандалы и задерживать пьяных и проституток. Вы согласны?
– И если даже я согласен?..
– Предположим, преступление совершено неизвестным лицом или лицами. Грабеж? Взлом? Даже, – Чевиот подчеркнул каждый слог, – убийство?
Нахмурившись, мистер Мейн колыхнул фалдами сюртука. Полковник Роуэн хранил молчание.
– Такими преступлениями, насколько мне известно, – продолжал Чевиот, – ныне занимаются сыщики полицейского суда. Но сыщики – взяточники. Их труд может быть оплачен и частным лицом, или же правительство может выдать им вознаграждение в зависимости от значимости преступления. И конечно! Боу-стрит [19]19
Боу-стрит, сыщики с Боу-стрит (или полицейского суда) – главный уголовный полицейский суд в Лондоне, получивший название по улице, на которой расположен.
[Закрыть]всегда готов представить вам жертву, которую остается только повесить. И как часто вы вешаете подлинного преступника?
Мейн отреагировал с непривычной резкостью.
– Редко! – сказал он. – Чертовски редко! Через некоторое время, лет так через десять, – добавил он, – мы вообще откажемся от сыщиков. Мы создаем новую полицейскую структуру, которая, по нашему замыслу, должна будет называться «детективной полицией».
– Отлично! – звонко сказал Чевиот. – Но почему бы мне, в добавление к остальным своим обязанностям, не стать первым сотрудником вашей детективной полиции? И сразу же не приступить к исполнению своих обязанностей?
Наступило молчание.
Полковник Роуэн был удивлен и даже несколько раздосадован. Но на лице мистера Мейна появилось новое, совершенно иное выражение.
А в самом деле, почему бы и нет? – зажигаясь, воскликнул юрист. – Мы живем в новые времена, Роуэн. Во времена пара, железных дорог, механических мельниц и ткацких станков!
– И к тому же, – возразил полковник, – бедности, которая выглядит все хуже и хуже. Призывы к реформам могут вызывать бунты– не забывайте об этом. Необходимость создать семнадцать подразделений возникнет лишь через год. Вы слишком торопитесь, Мейн.
– Я тороплюсь? Удивительно! Все доказывает, что мистер Чевиот справится с работой. Но что заставляет вас лично считать, сэр, что она вам по плечу?
Чевиот отвесил поклон.
– Потому что я могу это доказать, – сказал он.
– Доказать? Как?
Чевиот торопливо обвел взглядом комнату.
Лампа с красным абажуром давала слабый рассеянный свет, который смутными отблесками ложился на мечи, мушкеты и шлемы, развешанные по стенам. У задней стенки, рядом с белой мраморной вешалкой, притулилось побитое молью чучело бурого медведя; словно прислушиваясь, он стоял на задних лапах, вытянув передние, одного стеклянного глаза у него не было.
Чевиот обратился к полковнику Роуэну.
– Сэр, – обвел он рукой комнату, – есть ли среди этого оружия заряженный пистолет?
– По крайней мере, – серьезно ответил тот, – один у меня имеется.
Полковник открыл ящик письменного стола. Оттуда он вынул револьвер средних размеров, на рукоятке его, насколько Чевиот успел заметить, была серебряная пластина с инициалами полковника.
Столь же серьезно его владелец поставил оружие на предохранитель и протянул его Чевиоту.
– Этот годится?
– Великолепно. С вашего разрешения, сэр, я попытаюсь провести один эксперимент. И вы, джентльмены, будете его свидетелями. Стоп! – Чевиот посмотрел на фигуру за письменным столом. – Я вижу, тут есть и третий. Это несколько осложняет мою задачу.
Полковник Роуэн повернул голову: – Мистер Хенли! – позвал он.
Раздался какой-то глухой звук, и звякнул абажур лампы, словно кто-то неловко выбирался из-за стола. Из тени появился невысокий коренастый человек пятидесяти С лишним лет.
Из-за раны, полученной при Ватерлоо, он слегка прихрамывал и опирался на тонкую трость черного дерева. У него были веселые карие глаза, приплюснутый нос и добродушный мясистый рот. Даже его зачесанные набок густые рыжеватые волосы не могли скрыть пробивающуюся лысинку на макушке.
Чувствовалось, что перед вами предстал лихой малый, ценитель женщин, любитель хорошей еды и вина. Это было видно несмотря на его строгий темный костюм и почтительность, с которой он предстал перед полковником Роуэном.
– Могу ли я представить вам мистера Алана Хенли, нашего старшего клерка?
– Ваш слуга, сэр, – с той же почтительной интонацией произнес мистер Хенли, и несмотря на сдержанность тона, было видно, что это качество не всегда присуще ему.
Он отпустил Чевиоту откровенную улыбку, чего полковник Роуэн не увидел. Затем, положив свою трость на узкий край стола, он оперся на него обеими руками и принял вид глубокой задумчивости.
– Но! – взорвался мистер Мейн. – Что это за эксперимент? Что этот парень собирается делать?
– Увидите!. – сказал Чевиот.
Носовым платком не первой свежести, вытащенным из кармана под фалдами, он протер револьвер, хотя тот и так был в идеальном состоянии. Затем, придерживая его левым указательным пальцем за дуло, а правым за спусковую скобу, он положил его под лампу.
– Снаружи, – сказал он, засовывая платок обратно в карман, – дежурит констебль. Я предложил бы кому-нибудь выйти и сказать ему, чтобы он не спускал с меня глаз, во всяком случае, чтобы я никоим образом не мог увидеть, что тут происходит.
