Текст книги "Пылай, огонь (Сборник)"

Автор книги: Джон Диксон Карр

Соавторы: Сэмюэл Клеменс,Николас Мейер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

  13
Шерлок Холмс теоретизирует

С бокалом красного бургундского Шерлок Холмс стоял в кабинете на Бергассе, 19, у камина, опершись локтем на его верхнюю мраморную доску.

– По завещанию все переходит к новой баронессе, – сказал он.

Оторвавшись от своих записок, доктор Фрейд со страдальческим выражением лица взглянул на него.

– Если вы заранее знали содержание завещания, могли бы сказать мне об этом, – вежливо заметил он. – А так мне пришлось отменить прием пациента. Но вы убедили меня, что поход в нотариальную контору имеет огромное значение.

Холмс только рассмеялся на вежливый упрек в его адрес и поднял руку.

– Я не сомневаюсь, что вы простите меня, доктор. Мною руководило не столько знание, сколько убеждение.

И вы отнюдь не потратили впустую свое утро – доставленные вами данные подтвердили все мои подозрения. Я должен принести вам свою благодарность. Если бы я бегло говорил на немецком, то никогда не позволил бы себе оторвать вас от пациентов. Доктор Ватсон может подтвердить, что я никогда не мешаю его занятиям без убедительных причин. Так вы прощаете меня? Отлично!

После этих слов Холмс рассказал Фрейду о нашей экскурсии. Доктор неодобрительно нахмурился, узнав, что мы взяли с собой пациентку, но успокоился, когда я заверил его в отсутствии с ее стороны какой-либо реакции на дом и его обитателей.

– И теперь пришло время, – продолжил Холмс, доставая свою излюбленную выщербленную глиняную трубку, – собрать воедино все имеющиеся у нас факты и посмотреть, укладываются ли они в рамки созданной нами теории.' – Он Сделал паузу, чтобы щипцами извлечь из камина уголек и разжечь трубку. – Но прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам один, последний вопрос. Что представляет собой как человек новый немецкий кайзер?

– Он занимает этот пост с 1888 года, – вставил я.

Холмс кивнул, но продолжал смотреть на Фрейда, который задумался, собираясь с мыслями.

– Если бы я должен был охарактеризовать одним словом, я бы назвал его ограниченным, – наконец сказал он.

– А что вы можете сказать о его политике?

– Она посвящена главным образом законодательству по социальным вопросам. Он смертельно боится социализмма, и его внешняя политика пронизана – насколько я могу судить по газетам– агрессивностью, особенно по отношению к России и, в частности, к ее правам на Балканах.

– Что он представляет собой как, личность?

–Это несколько труднее. Он достаточно образован, но возбудим и неуравновешен. Не сомневаюсь, что результатом одного из таких конфликтов и явилась отставка принца фон Бисмарка. Кайзер обожает все, что связано с армией, – мундиры, парады, демонстрации силы. Он... – Фрейд издал короткий смешок.

– Да?

– Честно говоря, в свое время у меня была теория относительно кайзера.

– Мне было бы очень интересно ознакомиться С ней, – тут же вежливо заметил Холмс.

– Вряд ли она представит для вас интерес. – Фрейд резко поднялся, словно досадуя на самого себя.

Разрешите мне самому судить, насколько она окажется мне полезной, – продолжал настаивать Холмс, сводя кончики пальцев и прислонившись к камину, в зубах он стиснул трубку, и дымок ровной спиралью поднимался к потолку.

Фрейд пожал плечами.

– Вы, должно быть, знаете – то ли по его изображениям, то ли из литературы, – что одна рука у кайзера поражена параличом.

– Параличом?

Результат какого-то детского заболевания – может быть, полиомиелита. Я не уверен. Во всяком случае, у него есть определенная физическая неполноценность. – Помолчав, Фрейд искоса посмотрел на меня. – Вы первый, кто услышал от меня об этой его особенности.

Холмс кивнул, выпустив очередной клуб дыма.

– Продолжайте.

– Я буду краток. Мне пришло в голову, что, может быть, настойчивое стремление кайзера к демонстрации силы, его любовь к ярким мундирам – особенно с плащами и накидками, скрывающим деформированную руку, к парадам и медалям, которыми он обожает украшать себя,– мне пришло в голову, что эта любовь к воинственным проявлениям определенным образом служит компенсацией его физической неполноценности. Она должна была возместить для него невозможность пользоваться рукой. Будь кайзер обыкновенным инвалидом, он не был бы столь чувствителен, но ведь он глава империи и наследник длинного ряда благородных воинственных предков.

Я был настолько увлечен рассуждениями доктора, что почти забыл о присутствии Холмса. Когда Фрейд закончил, я отвел от него взгляд и увидел, что Холмс смотрит на него с неотрывным вниманием. Меня поразило выражение его лица.

– Весьма любопытно, – наконец сказал он. – Вы понимаете, что вами сделано? Вы успешно использовали мои методы наблюдение и оценку, – чтобы проникнуть в череп другого человека.

– В определенной мере, – коротко улыбнулся Фрейд.– .Во всяком случае, ваши методы – как вы предпочитаете их называть, – надеюсь, не защищены патентом? – Говорил он мягко и спокойно, но чувствовалось, что он доволен. Как и Холмсу, ему не было чуждо тщеславие. – И тем не менее все мои предположения могут оказаться полностью ошибочными. Вы сами упоминали, как опасно делать исчерпывающие выводы, не имея для этого в своем распоряжении соответствующих фактов.

.– Замечательно, – откликнулся Холмс. – Ваши слова не только очерчивают круг, заключающий в себе истину или ее возможность, если вам угодно, – но они также подтверждают некоторые факты и предположения, которые сейчас я вам изложу. – Он снова поднялся на ноги, но несколько помедлил, прежде чем продолжить. – Замечательно. Знаете, доктор, я отнюдь не был удивлен, если бы использование моих методов дало вам возможность извлечь из них гораздо более глубокие мысли, чем мне, который использует их чисто механически. Но всегда обращайте внимание на физические детали. В какие бы глубины мышления вы ни погружались, они всегда имеют очень важное значение.

Кивнув, Фрейд отдал легкий поклон, слегка смутившись, как мне показалось, услышав это короткое, четкое требование детектива.

– А теперь, – продолжил Холмс, собравшись с мыслями, – разрешите мне изложить вам одну историю. Пока доктор рассаживался поудобнее, сыщик раскуривал трубку. Как и детектив, Зигмунд Фрейд был великолепным слушателем, хотя их внимание к повествованию клиента выражалось совершенно различным образом. Фрейд не закрывал глаза и не сплетал воедино кончики пальцев. Напротив, он подпирал бородатый подбородок открытыми ладонями' рук, закидывал ногу на ногу и слушал,» не спуская с собеседника широко раскрытых, внимательных глаз. В такие минуты он производил впечатление человека, читающего в душе другого, чего порой не удавалось даже Холмсу при всей его наблюдательности и чувствительности.

– Богатый вдовец с единственным сыном, которому он уделял не так много внимания, – впрочем, наследник платил ему тем же, – отправляется путешествовать по Соединенным Штатам. Здесь он Встречает женщину едва ли не вдвое моложе его, но, несмотря на все разделяющие их препоны (а может быть, благодаря им) они влюбляются друг в друга. Понимая, что годы его сочтены, они решают пожениться без промедления. Женщина родом из добропорядочной квакерской семьи, и они заключают свой союз в квакерской церкви, известной как «дом для встреч». Эти слова, невнятно произнесенные нашей клиенткой, мы поняли как «таверна», учитывая сходное звучание этих слов в английском языке. Заблуждение заставило нас искать гипотетический склад, рядом с которым расположена таверна, что и сбило со следа.

Пара вернулась в уединенный дом мужа в Баварии, где первым делом барон изменил завещание в пользу своей половины. Ее религиозные воззрения, так же как и сформировавшиеся убеждения, делали невозможным для него продолжать контролировать промышленную империю, занятую производством вооружения. Не имея ни сил, ни желания посвятить последние годы жизни распродаже своего состояния, он просто передал его целиком в руки супруги, дав ей право в случае его смерти делать с ним все, что она сочтет нужным.

Но почтенный джентльмен, скорее всего, не учел – или недооценил – ярость, в которую пришел его расточительный сын. Поняв, что его надеждам пришел конец, что несчетные миллионы уплывают у него из рук, это юное исчадие ада решило предпринять определенные шаги. Сторонник сугубо консервативных взглядов и Новой Германии, он обладал кое-какими связями, которые и пустил в ход. Он обратился к некоторым людям, также никоим образом не желавшим, чтобы иностранный поданный – и тем более женщина! свел на нет действия военной машины кайзера. Молодой человек не только дал карт-бланш на все их Действия, но и оказал помощь. Нам еще предстоит выяснить, как все происходило, но, думаю, он как-то способствовал смерти своего отца...

– Холмс!

Затем ему удалось переправить свою мачеху из Германии и заточить ее в каком-то помещении здесь, в Вене, недалеко от канала. Завещание отца имело силу в двух странах, где были расположены его владения, и молодую вдову теперь побуждали подписать распоряжение в интересах сына. Она отважно отказалась пойти на это. Любовь и религиозные убеждения придавали ей силы, которые помогли справиться и с голодом, и со всеми последовавшими угрозами. Но в одиночном заключении ее рассудок начал сдавать. Тем не менее у нее еще оставались силы задумать и осуществить побег. Но, оказавшись на свободе, она с предельной остротой ощутила безнадежность своего положения. Она не говорила по-немецки, никого тут не знала и была слишком обессилена, чтобы предпринимать какие-то действия. Прыжок с моста показался ей самым простым и легким решением, по проходивший констебль помешал, после чего она и впала в столь беспомощное состояние, которое, доктор, вы так хорошо описали.

Помолчав, он несколько раз затянулся, тактично дав нам время оценить его рассказ.

– А что вы можете сказать о той леди, которую мы видели в опере? – спросил Фрейд, откинувшись на спинку кресла и задумчиво раскуривая свою сигарету.

– Молодой человек, против которого мы ведем игру, нагл и хитер. Узнав, что его мачехе удалось бежать из тюрьмы, он мгновенно принял решение. Понимая не хуже женщины, в каком она окажется беспомощном состоянии, он решил просто списать ее со счетов. Пусть вдова расскажет свою историю, если кто-то окажется в состоянии понять ее. Поэтому он решил не навлекать на себя подозрений, разыскивая ее или нанимая кого-нибудь для поисков. Я не знаю, где он нашел столь умную ученицу. Может быть, она и есть та самая горничная, которую якобы опознала, или же, скажем, какая-нибудь американская актриса в поисках удачи уехавшая подальше от дома. Но кто бы она ни была, подготовили её отменно и, не сомневаюсь, хорошо заплатили.

Учитывая даже ту слабую вероятность, что его мачеха все же появится на свет, он подготовил убедительную историю. Конечно, ему было известно, что перед бегством его мачеха потеряла рассудок. Он не сомневался, что ее умственные способности далеко не скоро придут в норму, чтобы серьезно привлечь чье-то внимание. Вспомните, Ватсон, что женщина, с которой мы сегодня говорили, назвала свою горничную Норой Симмонс. Это был тоже весьма изобретательный ход со стороны юного барона, хотя именно он и вызвал мои подозрения. То, что у горничной и у хозяйки могут быть одни и те же инициалы, можно принять как случайное совпадение, объясняющее, почему на белье сохранились инициалы Нэнси Слейтер. Хотя она могла бы сказать, что горничная удалилась из дому, прихватив с собой некоторые детали туалета хозяйки, – задумчиво добавил он, обдумывая в ходе разговора различные варианты. – Но нет. Скорее всего, он не решился изложить баварской полиции такой вариант истории.

 —То есть об исчезновении горничной стало известно в ту ночь, когда умер барон? – спросил я.

 – Или на следующее утро, Я не удивлюсь, узнав что так и было, – сказал мой друг. – Тот молодой человек с которым нам приходится иметь дело, научился играть в карты у американцев.

 – Что вы имеете в виду?

То, что у него всегда есть козырной туз в рукаве.

 И вопрос состоит в том... – Его прервал стук в дверь кабинета Паула приоткрыла ее, чтобы сообщить – прибыл санитар из больницы с сообщением для доктора Фрейда

Как только она произнесла эти слова, Шерлок Холмс со сдавленным вскриком наклонился вперед, хлопнув себя ладонью по лбу.

– Они захватили ее! – вскричал он. – Какой я был дурак, решив, что они будут медлить, пока я тут болтаю. – Он вылетел из комнаты, без церемонии миновав удивленную горничную, и, налетев в вестибюле на ничего не подозревавшего санитара, схватил его за лацканы.

– Она исчезла, не так ли? Пациентка доктора Фрейда исчезла?

Ошеломленный санитар лишь кивнул, не в силах от изумления вымолвить ни слова.

– Были ли вы на месте, когда ее увозили? – потребовал Холмс ответа от санитара, торопливо натягивая пальто и берясь за шляпу. Посланник лишь покачал головой и сказал, что нет, не был.

– В таком случае вы сведете нас с тем, кто был на дежурстве, коротко приказал ему детектив, водружая на голову дорожную шапку с наушниками. – Поторопитесь, джентльмены, – бросил он из-за плеча. – Мы не можем терять ни минуты. Ибо, хотя мы всего лишь идем по следам несчастной женщины, на другом конце Европы может заполыхать большой пожар!

  14
Мы присутствуем на похоронах

На пути в больницу нашему экипажу пришлось пробираться среди оживленного послеполуденного движения. Никто не разговаривал, если не считать, что Холмс все время поторапливал кучера ехать быстрее. Все мы были погружены в свои мысли. Санитар переводил взгляд с одного на другого и испуганно моргал, когда наш экипаж обгоняли другие кебы, заставляя прохожих отскакивать с дороги. Густые брови Фрейда были нахмурены, а Холмс сидел, склонившись вперед, в мрачном и подавленном настроении, каждые полминуты приподнимаясь, чтобы поторопить кучера.

На одном из перекрестков нам пришлось остановиться. Улицу заполонил отряд венгерской гвардии, отправлявшийся нести караул у Гофбурга. Холмс мрачно воззрился на препятствие и с тяжелым вздохом откинулся на сиденье.

– Нет смысла, – резко бросил он. – Она потеряна, и мы потерпели поражение. – В отчаянии он скрипнул зубами.

– Почему же? – спросил Фрейд.

– Потому что, как только ему представится такая возможность, он ее прикончит. – Холмс вытащил часы и мрачно посмотрел на них. – И эта возможность им уже представилась. Ватсон, – повернулся он ко мне, вы поступили бы куда лучше, оставив меня наедине с кокаином.

 Я пережил пик своей славы и ни на что уже не гожусь.

– Разрешите мне не согласиться с вами в обоих случаях, – возразил Фрейд, прежде чем я успел ответить. – Я не думаю, что жизнь дамы подвергается опасности. Вперед, кучер! – крикнул он, как только дворцовая стража освободила нам дорогу. Холмс коротко взглянул на него, но ничего не сказал. Наш кеб, снявшись с места, стал набирать скорость.

 Надеюсь, что вы позволите мне высказать собственное мнение, – решившись, продолжил Фрейд. Пустив в ход тот же метод, который я использовал при оценке личности кайзера, я пришел к выводу, что, если даже баронесса в самом деле подвергается большой опасности, я не могу поверить в то, что пасынок решится убить ее.

– А почему бы и нет? – искренне заинтересовался его точкой зрения Холмс. – С его стороны это был бы весьма практичный ход.

– Куда практичнее было бы иметь ее в руках, пока еще не решен вопрос с делами после смерти отца, не так ли?

Это привлекло внимание Холмса, и он повернулся лицом к доктору, который тем временем продолжал свою мысль.

Конечно, он мог пойти и на самое простое решение.

Организовать дело таким образом, чтобы они, скажем, оба погибли в дорожной катастрофе, после чего он автоматически унаследовал бы все состояние. Так гласит завещание, и он должен был знать об этом.

Холмс нахмурился.

– Так почему же он этого не сделал? – вслух удивился он.

– Будет ли вам угодно выслушать мою теорию?

Холмс кивнул, и его глаза зажглись живым интересом, поскольку перед ним мелькнула слабая надежда, что доктор может быть прав.

– Не буду вдаваться в подробности моих размышлении, поскольку это потребовало бы слишком много времени, начал Фрейд. Вопрос в том, что молодой человек страстно ненавидит свою мачеху. И эти эмоции не могут быть объяснены лишь тем, что в ней он видит препятствие на пути воплощения своих планов политического и финансового характера.

– Но почему? – невольно прервал я его. – Он едва знал ее, а в таком случае каким образом у него могла развиться подобная ненависть?

Фрейд повернулся ко мне.

– Но вы признаете, что его поведение по отношению к своей мачехе было пронизано ненавистью?

– О, вполне.

– Такой ненавистью... – Резкий поворот кеба заставил Фрейда замолчать и ухватиться за петлю. – Такой ненавистью, что, хотя ему было бы куда проще избавиться от нее, он все же предпочел сохранить ей жизнь, наполненную страданиями и мучениями, хотя намерение заключить ее в тюрьму и терзать не может быть объяснено никакими соображениями здравого смысла.

Холмс кивнул, продолжая оценивать вырисовывающуюся ситуацию.

– Таким образом, – продолжал Фрейд, – используя вашу собственную методику, мы должны принять во внимание какой-то другой мотив. Что вы скажете, если я сообщу вам, что эта фанатичная ненависть существовала еще до того, как он встретил женщину, на которой женился его отец, и была бы обращена на любую из женщин, ставших его женой?

– Что?

Видите ли, из ряда вон выходящее отношение молодого человека к своей мачехе, которую он даже толком не знал, может быть объяснено только одним. Дело в том, что он был настолько предан памяти своей матери, что действия отца и поведение этой женщины вызвали к жизни взрыв ярости, который таился в глубинах его души. За предательство памяти матери отца настигла немедленная смерть. А вторая жена была обречена на мучительное существование – пусть даже с другой точки зрения это было и непрактично. Такова единственная теория, в которую укладываются все факты, и, как вы сами нередко утверждали, герр Холмс, когда все варианты объяснений отброшены, единственный оставшийся и является истинным. Надеюсь, я правильно использовал вашу методику, не так ли? В таком случае мы можем исходить из того, что женщина по-прежнему жива, хотя ей угрожает опасность. Вот к чему мы пришли.

Долю секунды Холмс смотрел на него, прежде чем вскочить и рвануться к воротам больницы, волоча за собой санитара. Доктор Фрейд и я, сказав кучеру, чтобы он обождал, последовали за ним.

Нас без промедления провели к швейцару, который сегодня днем выпустил пациентку доктора Фрейда. Раздраженный привратник изложил ход событий, отпустив несколько высокомерных замечаний по поводу беспорядочного поведения пациентов.

– Опишите тех, кто увез ее, – кратко и бесцеремонно вмешался Холмс. Швейцар, медленно повернувшись, осмотрел его с головы до ног. По манере разговора Холмса и беспорядку в одежде, не говоря уж о том, что она была иностранной, – мне стало ясно, что швейцар счел его потенциальным обитателем психиатрического отделения.

– И поскорее, пожалуйста, – поторопил я его, видя что он не изъявляет желания заговорить. – Это исключительно важно.

– Описать их? – неторопливо повторила эта глупая личность. – Да провалиться мне, если я смогу их описать. Вы же знали, кто они такие? – повернулся он к доктору Фрейду.

– Я? – удивленно переспросил Фрейд. – Если бы я их знал, зачем мне было бы нужно от вас их описание?

– Но они сказали, – вскипел этот тип, – что явились от вас! – И посмотрел на Фрейда с таким видом, словно прикидывал и его на роль возможного пациента.

Несколько мгновений они ошеломленно глядели друг на друга. Сухо хмыкнув, Холмс напомнил о себе.

– Хитры и невозмутимы! – воскликнул он, покачивая головой. – Мой утренний разговор с леди на Валленштейн-штрассе ясно подсказал им, где можно найти беглянку. А теперь, мой милый, опиши-ка нам их.

– Ну... – швейцар дал весьма смутное описание двух человек, один их которых был невысок, взволнован и с хитрыми глазками, а второй, высокий, наоборот, держался бесстрастно, с подчеркнутым достоинством.

– Это, должно быть, был дворецкий, – заметил Холмс. – Доктор, – повернулся он к Фрейду, – оставьте тут указание вызвать полицию. Скажите им, что из больницы была похищена женщина, и дайте адрес на Валленштейнштрассе. А мы отправимся туда.

Фрейд кивнул и уже был готов отдать соответствующее распоряжение, как нам улыбнулась судьба в виде доктора Шульца, спешащего навстречу.

– Ах, доктор Фрейд! – воскликнул он. – Я надеялся, что вы свяжетесь со мной...

– И вот я здесь, – прервал его Фрейд и рассказал, что случилось, упомянув, по совету Холмса, несколько выразительных деталей. В облике «горничной» он опознал баронессу и сказал, что она похищена.

– Как можно скорее пошлите за полицией, – приободрил он пораженного хирурга, набрасывая адрес фон Лейнсдорфа на клочке бумаги, взятом у швейцара.

Не дожидаясь его реакции, мы втроем направились к кебу.

– Валленштейнштрассе, семьдесят шесть! – крикнул Холмс. – И гоните, если вы дорожите жизнью!

Кучер пробормотал, что, дорожа жизнью, он как раз предпочел бы двигаться с нормальной скоростью, но дернул вожжами, и мы рванули с места. Чувствовалось, что Холмс готов выскочить и обогнать кеб, но пока ему не оставалось ничего другого, как грызть костяшки пальцев.

– Револьвер у вас с собой, Ватсон? – спросил он меня.

Я заверил его, что успел сунуть его в кобуру, когда мы покидали дом. Он одобрительно кивнул.

– Барон, конечно, считает себя в полной безопасности. По его мнению, мы убеждены, что он убил женщину при первой же возможности и избавился от тела. Он даже не подозревает, что мы идем по следу... – Но в голосе детектива не было особой уверенности, и он постепенно замолк, снова вцепившись зубами в костяшки пальцев.

– Неужели он будет таким идиотом? – удивился я, перенимая нить разговора. – Я уверен, что на вилле мы ее не обнаружим.

– Боюсь, что нет, – неохотно согласился он, – но куда же, куда он ее спрячет? – На мгновение Холмс замолчал. – Он понимает, что так или иначе, но поднимется тревога, независимо от того, преследуем мы его или нет, – в этом нет сомнений. Ему придется отвечать на вопрос, если он... – Он снова замолчал, и по прошлому опыту я понимал, что сейчас он пытается поставить себя на м:есто молодого барона и, имея представление о его личности, столь живо набросанной Фрейдом, старается понять, какой ход он предпринял бы, если бы судьба отвела ему роль этого аристократа-маньяка.

Наконец взмыленные лошади доставили нас к дому на Валленштейнштрассе, 76, где мы нашли бесцельно прогуливающихся венских полицейских. Звонок доктора Шульца встревожил их, и они прибыли на моторе. Командовал ими высокий стройный блондин с сержантскими нашивками. В его голубых глазах читалось беспокойство. Он подбежал, едва мы только вылезли из кеба, и четко отдал моему другу честь.

– Герр Холмс? Мы только что прибыли, но дом закрыт и никто не откликается. – Его английский был достаточно примитивен, но понять было можно.

– Как я и предполагал, – вздохнув, ответил детектив.– Мы опоздали. – Он, не скрывая огорчения, огляделся.

– Надеюсь, что нашей вины в этом нет, – забеспокоился сержант. – Как только нам сообщили, мы сразу же прибыли.

– Нет, нет, вы ни в чем не виноваты, хотя ваши люди и затоптали все следы, словно тут гарцевал эскадрон уланов. Попробуем все же присмотреться. – С этими словами он стал подниматься по пологому склону к дому, сопровождаемый посерьезневшим сержантом.

– Герр Холмс, нам хорошо известна ваша репутация, – сказал он, – и префект приказал предоставить моих людей в полное ваше распоряжение.

– В самом деле? – удивленно остановился Холмс. – Какая жалость, что точка зрения вашего префекта не пользуется популярностью в Скотланд-Ярде, – добавил он и снова двинулся в путь, не отрывая глаз от истоптанной перед собой почвы.

Фрейд было двинулся за ним, но я придержал его за руку и шепотом объяснил, что в такие минуты мы можем только помешать Холмсу. Кивнув, он остался на месте.

Осмотр дома Холмс завершил тщательным исследованием состояния земли у портика, которую он исходил вдоль и поперек, издавая невнятные звуки, свидетельствующие, что следы на земле вызывают у него любопытство или неудовольствие. В такие моменты особенно бросалось в глаза его сходство с ищейкой: острые черты лица с выдающимся орлиным носом, устремленное вперед положение тела, осторожная походка – все напоминало собаку, напавшую на след, который она долго искала. А когда он, вынув увеличительное стекло, припал к земле, он еще больше стал напоминать Тоби, уловившего долгожданный запах.

Доктор Фрейд, сержант и остальные полицейские недоверчиво наблюдали за этим зрелищем. Фрейд был поглощен созерцанием Холмса в новой роли, сержант проявлял профессиональный интерес к действиям мастера, его подчиненные не скрывали скептических усмешек. Если они и знали о Холмсе, то только по слухам, и его действия ничего не значили для них. Они подозревали, что он просто разыгрывает их. Я мог бы сообщить им, что Холмс умел при необходимости в самом деле великолепно разыгрывать, но только не в данном случае.

Внезапно он остановился, привлеченный какой-то деталью. Опустившись, он приник лицом к земле и оставался в таком положении несколько минут; после чего встал во весь рост и быстро поднялся по склону.

– Здесь есть убедительные доказательства, что они засунули женщину в большой сундук и таким образом попытаются вывезти ее из страны.

Сержанта настолько поразило открытие Холмса, что он был не в силах выдавить из себя ни слова, но я, зная стремление Холмса к точности, не стал подвергать сомнению его выводы.

– Но, Холмс, куда же он направился с ней?

– Куда? – задумавшись на мгновение, он щелкнул пальцами. – Конечно же в Баварию! Как только он пересечет границу, то будет в такой же безопасности, как император в Шенбруннс. Проклятье!– Это восклицание вырвалось у него при виде загнанных лошадей нашего кеба,

– Идемте, Ватсон! – бросил он, направляясь вниз по дорожке. – Мы должны найти другой транспорт и добраться до ближайшего вокзала!

Фрейд, сержант и я, – сопровождаемые по пятам смущенными констеблями, вслед за Холмсом миновали главные ворота и оказались на пустынной улице,

Завернув за угол, мы едва не налетели на Холмса, потому что он резко остановился, придерживая развевающиеся полы плаща. В дальнем конце улицы показалась неторопливая похоронная процессия – катафалк, лошади, кареты с сопровождающими в черных одеяниях. Процессия, провожающая в последний путь какого-то торгового деятеля, была преисполнена торжественности, но глаза Холмса блеснули при этом мрачном зрелище и он устремился вперед,

– Холмс!

Он не обратил на нас внимания. С констеблями, доктором Фрейдом и мною, следовавшими за ним по пятам, он оказался рядом с огромной черной каретой, следовавшей сразу же за катафалком. Вне всякого сомнения, в ней размещались близкие покойного. Холмс не медлил ни секунды. Вспрыгнув на облучок, он перенял вожжи у изумленного кучера, развернул карету с ее места в процессии и щелкнул бичом.

– Ватсон!

Карета прогромыхала мимо нас, и Холмс махнул мне, чтобы я занял в ней место. Фрейд, исполнительный сержант и я едва успели вскочить на подножки и устоять на ногах.

Невозможно было описать выражение удивления и тревоги, появившееся на лицах обитателей экипажа. В нем было четверо, все в элегантных траурных нарядах: корпулентный мужчина с красноватым лицом и седыми бакенбардами, который, несмотря на свой внушительный вид, мог лишь беспомощно заикаться; молодая девушка лет шестнадцати или около того, чье лицо было наполовину скрыто вуалью, смотрела на нас широко открытыми удивленными глазами; пожилая дама была настолько погружена в печаль, что, как мне показалось, даже не заметила нашего появления, поскольку не переставая плакала, утирая слезы маленьким черным платочком. Рядом, утешая ее, сидел молодой человек.

Я счел его за племянника или сына покойного. Поскольку он разрывался между необходимостью выполнять родственные обязанности и растерянностью, я понял, что он не может быть ни противником, ни союзником.

Всю представшую передо мной картину я увидел и оценил в долю секунды. Я был занят тем, чтобы не вылететь из кареты и в то же время, распахнув дверцу, протянуть Холмсу мой служебный револьвер, с помощью которого он мог бы предотвратить всякие попытки кучера помешать ему.

Сержант успел вскочить с другой стороны и держал наготове свое оружие, хотя никто из пассажиров не пытался нам противостоять. Они никак не отреагировали, когда сержант попытался официальным тоном заверить их, что нас вынудила на эти действия крайняя необходимость и у них нет оснований для беспокойства.

Поскольку внутри кареты больше не было мест, доктору Фрейду пришлось остаться на подножке, он придерживался за раму окна и его волосы развевались на ветру.

Остальные полицейские и участники похоронной процессии, пораженные, остались сзади.

– Как проехать к ближайшему вокзалу? – обернувшись, крикнул Холмс.

– Поезд на Мюнхен отходит только с...

– Черт с ним, с мюнхенским поездом! Где ближайший вокзал?

Сержант ткнул рукой в направлении, которое должно было привести нас на вокзал Хейлигенштадт, и я услышал, как над головой снова свистнул бич, которым Холмс подгонял лошадей.

Кроме храпа лошадей, скрипа упряжи и всхлипываний пожилой дамы, в карете больше не было слышно никаких звуков. Сержант, внимательно осмотрев ее пассажиров, коснулся меня локтем и сделал движение головой. Я взглянул. На внутренней стенке дверцы красовался изысканный герб.

– Надеюсь, герр Холмс знает, что делает, – выдохнул он.

– Как и я, – это было все, что сказал Фрейд. В проеме окна виднелась его голова, и герб на дверце тоже привлек его внимание.

– Не стоит беспокоиться, – ответил я, но в этих обстоятельствах мои слова прозвучали как нельзя более глупо и я сразу же пожалел, что произнес их.

После того как мы снова пересекли канал, карета со скрипом сделала резкий поворот, и мне показалось, что два ее боковых колеса чуть ли не оторвались от земли. Когда она восстановила равновесие, слева я увидел массивное здание вокзала.

Через минуту карета резко остановилась и, прежде чем мы успели покинуть ее, Холмс уже соскочил с облучка и торопливо направился к зданию. Мы бросились за ним, сержант еще раз извинился перед изумленным обществом в карете за наше фантастическое вторжение в столь грустный для них день и даже отдал честь, на которую никто не обратил внимания.

Мы настигли Холмса, когда тот в ходе оживленного разговора с начальником вокзала получил подтверждение, что барон фон Лейнсдорф три часа тому назад отбыл на заказанном им специальном поезде.