Текст книги "Аль-Амин и аль-Мамун"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 12. Труп Джафара

Закончив своей рассказ, мать Джафара закрыла ларчик и спрятала его в карман со словами:

– Не осталось теперь у меня никакой надежды. Тот, за кого я молила ар-Рашида, давно избавился от тягот этой жизни, умер в темнице. А вчера и второй мой сын, аль-Фадль, последовал за отцом – в тюрьме в Ракке [37]37
  Ракка– город на среднем Евфрате.


[Закрыть]скончался, – старуха умолкла на мгновение, утирая слезы.

– Однако после смерти аль-Фадля большие перемены могут случиться, потому что часто я слышала от него: «Похож мой удел на удел ар-Рашида». Но я молю господа, пусть продлит он жизнь эмира верующих.

У Зейнаб дрогнуло сердце от страха за деда, но то, что старуха пожелала халифу долгих дней, понравилось ей и успокоило. И мысли ее вновь вернулись к странной истории, рассказанной Аббадой. Был рассказ старухи преисполнен такой скорби, так страстно звучала ее речь, что Зейнаб слушала, не переводя дыхания и не сводя пристального взгляда с губ рассказчицы. Не раз душило девушку волнение, и она сама готова была разрыдаться. А когда мать Джафара подошла к концу истории, Зейнаб была поражена мужеством и величием души этой женщины. Она почувствовала, что проникается к ней состраданием, разделяя в сердце боль унижения и ни с чем несравнимой утраты, – несмотря на юный возраст, Зейнаб были доступны глубокие переживания.

Увлеченная рассказом, она уже забыла о своем желании узнать, кто же эта девушка, приехавшая с матерью Джафара. Но теперь, когда рассказ был окончен, Зейнаб вновь устремила на нее полный любопытства взгляд, и только стеснительность мешала ей прямо задать вопрос молодой гостье.

Дананир догадалась о желании своей госпожи, она сама еще более жаждала разгадать этот секрет, и во время рассказа украдкой бросала взгляды на девушку в надежде понять хоть что-нибудь по выражению ее лица, но все было тщетно. Тогда, набравшись терпения, она решила подождать окончания истории.

Солнце уже почти скрылось. Дананир велела слугам зажечь свечи, стоявшие на подставках вдоль стен залы. Свечи эти были изготовлены таким образом, что воск в них был смешан с благовониями. Когда свечи загорелись, зал наполнился ароматом ладана.

Дананир сидела молча, размышляя, зачем же все-таки, после стольких лет отсутствия, пожаловала сегодня к ним мать Джафара.

– Твой рассказ, госпожа, просто за душу хватает, – наконец прервала она молчание, – но ты не сказала, где ты скрывалась все эти годы, – ведь никто ничего не знал о тебе.

– Скрывалась! – горько вздохнула мать Джафара. – Уж лучше бы мне было похоронить себя заживо! О, почему я не умерла десять лет тому назад, тогда бы не узнала я страданий и горького унижения! Ты же помнишь, Дананир, кем я была в доме Джафара!.. – она закашлялась.

Дананир поспешила перевести разговор на другую тему.

– Да, госпожа, – обратилась она к Зейнаб, – уж я-то лучше, чем кто другой, знаю, какова была эта женщина в дни ее величия. Помню праздник жертвоприношения в доме ее сына Джафара много лет назад; тогда четыреста невольников и невольниц находились у нее в услужении!..

– И я еще считала, – перебила ее Аббада, – что сын недостаточно ко мне почтителен! Зато в дни страшных бедствий я не имела не то что дома – двух шкур овечьих, чтобы на одну лечь, а другой прикрыться! Но все это сейчас не важно, куда важнее дело, с которым я пришла к вам сегодня. Но, верно, я утомила своей исповедью госпожу нашу, Умм Хабибу?

Зейнаб к тому времени прониклась уважением к Аббаде, перестав замечать ветхое платье женщины – так люди всегда судят о собеседниках по одежде и украшениям, прежде чем не узнают по разговору их истинных достоинств, – и почтительно обратилась к гостье:

– Ради бога, моя госпожа! Располагайся у нас, как тебе будет удобно, без всякого стеснения. Ты будешь иметь все, в чем нуждаешься. Мама, – обратилась она к Дананир, – дай же ей все, что необходимо!

Аббада встала и поцеловала Зейнаб:

– Спасибо тебе, госпожа, за твою доброту. Но дело, с которым я пришла, для меня важнее крова, который ты так милостиво предлагаешь. Хотя я ни того, ни другого не заслуживаю…

– Говори, – вмешалась Дананир, – ведь сказала же наша госпожа, да хранит ее господь, что будет тебе дано все, что пожелаешь.

– Ты спрашивала меня, Дананир, почему я скрывалась вдали от Багдада все эти годы? Но как могла я жить в городе, где видела труп моего сына, выставленный на мостах?! Ведь они разрубили тело пополам и распяли обе части на двух мостах, а голову выставили на третьем, так, чтобы видели это все проходившие мимо утром и вечером. Разве не провисел труп моего Джафара больше двух лет, пока халиф не изменил своей воли и ни повелел в 189 году хиджры сжечь его? Словно почуял опасность и сбежал с того дня в Ракку, где и жил до этого года, пока не ушел в хорасанский поход! Представь, каково мне было оставаться в столице? Соглядатаи не дремлют, а халиф приказал всех убивать, кто добром Бармекидов помянет. Да меня бы на клочки разорвали, если бы узнали, что я здесь! Смерти я не боюсь, она легче многого из того, что я испытала, но я должна жить ради этой девушки, – Аббада указала на свою спутницу, и взоры Зейнаб и Дананир обратились на нее.

Глава 13. Спутница Аббады

Под их взглядами девушка смутилась: на ее щеках вспыхнул румянец, в темных глазах блеснули слезы, и она еще больше потупилась.

– С самых первых минут, как вы пришли, смотрю я на эту красавицу, – сказала Дананир, воспользовавшись наступившим молчанием. – Все стараюсь вспомнить, где я ее прежде видела, да не могу. Видно, ошиблась я…

– О вот уж поистине, девушка эта – дочь горя и дитя несчастий! – со вздохом сказала Аббада. – Никто в Багдаде, кроме меня, ничего о ней не знает. Боясь за ее жизнь, я скрыла ее от всех. Она – единственное, что еще связывает меня с этой жизнью. Сейчас впервые за много дней мне хочется вслух произнести ее имя. Нас никто не подслушивает?

– Тебе нечего остерегаться, – успокоила ее Дананир. – Ты сама видишь, как милостива к тебе наша возлюбленная госпожа. Да и разве возможно после того, что ты здесь рассказала, не проникнуться к вам сочувствием? Говори же, не бойся, а затем проси, что тебе нужно, и просьба твоя будет исполнена.

Аббада вздохнула и поправила покрывало на голове.

– Эту несчастную зовут Маймуна, она – дочь убитого визиря, сына моего, Джафара, – тихо сказала она.

Дананир вздрогнула и вновь устремила взгляд на девушку, пытаясь узнать ее, но тщетно.

– Нет, я не могу ее припомнить, – призналась она.

– Так оно и должно быть, – согласилась Аббада, – Маймуна родилась после того, как ты ушла из нашего дома в дом сына халифа, аль-Мамуна. И счастье твое, что ушла, ведь дом этот – в прежние времена убежище просящих, обитель странников, приют гонимых – сделался вдруг проклятием для своей семьи, а одно упоминание о нем стало причиной несчастий его друзей и близких… – Старуха вновь разразилась рыданиями. Затем, вытерев глаза краем покрывала, она продолжала:

– Так вот, внучка моя родилась после того, как ты уехала. А когда убили ее отца, она была совсем еще маленькой. Случилось, что в тот злосчастный день она находилась с невольницей в нашем имении близ Багдада, а когда ар-Рашид его захватил, невольница бежала с девочкой в глухую деревню. Там они и жили, пока мне об этом не стало известно, тогда я поехала за внучкой и увезла ее еще дальше от Багдада. Потом мы переехали в аль-Мадаин, где остановились у совсем чужих людей – очень они нам помогли, дай бог им здоровья! – и прожили мы там многие годы в тишине и спокойствии. И вот послал нам господь человека, прежде нам неизвестного, который стал относиться к нам заботливей, чем родной отец, и ласковей, чем брат. Познакомились мы несколько лет назад: жил он в доме по соседству с нашим. Чужой человек, неведомо какого роду и племени, – ну, да милость божия всегда изливается невесть откуда! Вот стал он заходить к нам и расспрашивать, в чем мы нуждаемся, а после все нам приносить. Денег при этом не брал и благодарностей наших не желал слушать. Так и поддерживал он нас все это время, а мы не знали, кто он, и нам уже казалось, что это небесный посланник, который несет милость господню, нами незаслуженную.

Слушая рассказ Аббады, Дананир время от времени смотрела на девушку, любуясь ее красотой, но, увлеченная историей, не обратила внимания, что та при упоминании о добром незнакомце прикрыла лицо покрывалом, иначе, заметив, как вспыхнул румянец на щеках юной гостьи, Дананир легко догадалась бы, что таилось у нее на сердце.

– Воистину, мир не без добрых людей, – заметила Дананир, восхищенная поведением незнакомца. – Подобное благородство присуще только Бармекидам. Вы так и не узнали, кто же ваш благодетель?

– Нет. Похоже, он перс по происхождению. В аль-Мадаин он приехал недавно, а прошлое свое тщательно скрывает. У себя дома он запирается на все запоры и может по целым дням не показываться на люди. Потому и пошли о нем разные толки: одни говорят, что он колдун, алхимией занимается, другие – что он богач и прячет в своем доме несметные сокровища, которые там же и нашел, поскольку дом этот построен на развалинах дворца шаха Шапура [38]38
  Дворец шаха Шапура– находился, по преданию, в древнем Ктесифоне (совр. аль-Мадаин), столице иранской династии Сасанидов.


[Закрыть]. До того, как был основан Багдад, сам халиф аль-Мансур жил в нем.

– А как зовут вашего благодетеля? – спросила Дананир.

– Его зовут Бехзад аль-Джундишапури.

Тут Зейнаб встрепенулась, вспомнив хорасанского лекаря, который, как ей было известно, жил также в аль-Мадаине.

– Наш лекарь, по-видимому, его знает, он ведь часто бывает в аль-Мадаине, – сказала она. – Может быть, сегодня вечером он приедет, вот тогда мы его и спросим!

– Вряд ли кто-нибудь знает его, – усомнилась Аббада. – Но кем бы ни оказался наш благодетель, он заслуживает всяческих похвал. Может быть, это господь хочет с его помощью воздать нам за вынесенные страдания? Хотя пути судьбы никому не ведомы и пока она лишь преследовала нас. С тех пор как закатилась наша счастливая звезда, не успели мы только насладиться минутным покоем, как на нас обрушивается новое несчастье.

– Что это значит? – спросила Дананир.

– А то, что стоило нам подумать, что люди забыли о нас, как вновь столкнулись с их злобой и ненавистью.

– Кто же эти люди?

Глава 14. Признание Аббады

Аббада посмотрела на внучку, и по зардевшемуся лицу девушки Дананир поняла, что дело, видимо, касается Маймуны и Аббада не хочет говорить при ней. Тогда Дананир решила как-нибудь отвлечь девушку.

– Уже поздно, а мы еще не предложили вам поужинать, – сказала она. – Госпожа позволит подать кушанья?

Аббада мигом поняла замысел Дананир.

– Спасибо, мне не хочется, а вот Маймуна поест. Она проголодалась.

Их намерение скрыть от нее разговор не ускользнуло от девушки, но она только кивнула головой, соглашаясь на предложение Дананир.

– Пожалуйте и вы, госпожа, ужинать вместе с нашей дорогой гостьей, – обратилась Дананир к Зейнаб и сама встала.

Привыкшая, как и Маймуна, к послушанию, девушка повиновалась, и они все вместе вышли. Дочь эмира понравилась Маймуне своим умом и красотой, а вообще-то ее можно было полюбить за одну только доброту, – недаром говорят, что доброта обращает сердца людские в рабство.

Дананир, отдав приказание слугам подать ужин, вернулась к Аббаде, полная страстного желания услышать продолжение рассказа. Плотно прикрыв дверь залы, она подошла к Аббаде, – та сидела, низко склонив голову, – и стала ее утешать. Старой женщине было приятно, что Дананир столь почтительно и ласково относится к ней, старается всячески ей услужить, по-прежнему видя в ней госпожу. Ведь она, изведав горечь унижения после былого величия, так нуждалась в подобном утешении!

Для человека благородного естественно быть великодушным, он охотно признает превосходство других людей над собою и чувствует при этом уважение к ним. Но есть люди, столь низкие и малодушные, что они отрицают даже саму возможность чьего-либо превосходства над ними, – эти люди в силу своего высокомерия способны причинить вред человеку, делающему им добро, особенно если человек этот, рожденный в бедности, волею судеб сумел как-то возвыситься; более того, случается, что зло, сокрытое в душах этих людей, нашептывает им мысль стереть с лица земли хоть в чем-либо их превосходящего.

Дананир была чужда этих чувств, ей доставляло радость оказывать почтительное внимание своей бывшей госпоже. А та в свою очередь, видя неподдельный интерес со стороны воспитательницы внучки халифа, расположилась к ней всем сердцем.

Теперь, когда они остались вдвоем, Аббада взглянула полными слез глазами на Дананир и со вздохом сказала:

– О, Дананир! Я гляжу на тебя и вспоминаю дни былого счастья! Спасибо за то, что уважила и утешила меня, старуху, сейчас, когда самые близкие люди забыли меня или притворяются, что ничего не помнят. Она всхлипнула. – Но жизнь полна превратностей. Дело, с которым я пришла сюда, очень важное, иначе я ни за что не стала бы утруждать вас.

– Ну что ты, госпожа, какие же затруднения! – прервала ее Дананир; она обняла старую женщину и ласково ей улыбнулась. – Ты – моя повелительница, мне надлежит только повиноваться тебе.

Аббада вновь тяжело вздохнула.

– Ты ведь знаешь аль-Фадля Ибн ар-Рабиа? – начала она.

Едва услышав это имя, Дананир смекнула, что дело, с которым пришла во дворец Аббада, весьма важное: ведь старуха упомянула о том самом человеке, который, исходя завистью, всячески раздувал вину Джафара перед халифом ар-Рашидом. Это он, аль-Фадль Ибн ар-Рабиа, добился, чтобы Джафара казнили, а сам занял его место.

– Знаю, конечно знаю, госпожа, – сказала Дананир. – Что же еще он сделал?

– Да не о нем сейчас речь, на сына его, Ибн аль-Фадля, хочу пожаловаться.

– На сына? – удивилась Дананир.

– Уж не знаю, как прослышал он про Маймуну, не ведаю, где он мог увидать ее, да только голову совсем потерял из-за нее, а может, прикидывается. Словом, замыслил он зло против нас. Несколько недель тому назад послал к нам домоправительницу своего отца, чтоб сосватала она ему Маймуну. Та в учтивых словах изложила его просьбу, добро разное сулила. В тот раз не стала я ему наотрез отказывать, боялась, что преследовать нас начнет, думала, может, сам отступится. Да только не отступился он от своего намерения и все продолжал нас уговаривать, заверял, что лишь добра нам с Маймуной желает, уж так сильно ее полюбил! Да и домоправительница его подтвердила, что любит он девушку великой любовью, а нам всякого счастья желает, и посему нам нужно на предложении его согласиться. Уж как я ни извинялась, как ни выкручивалась, ничего не помогло. Тогда я взмолилась к ней, чтобы уговорила она его отказаться от Маймуны, и она обещала. Много дней она к нам не показывалась, я решила, что затея моя удалась, и успокоилась. Но вот вчера вечером вновь пришла она к нам с известием, от которого помутился мой разум и оборвалась последняя ниточка надежды…

Аббада умолкла, пытаясь справиться с подступившими к горлу рыданиями. А Дананир, внимательно слушавшая рассказ, при виде слез вновь принялась успокаивать старуху:

– Ну, не расстраивайся так, госпожа. Что дальше-то было?

– На этот раз домоправительница заявила, что меня ожидает большое несчастье, если я не соглашусь на требование Ибн аль-Фадля. Он, мол, все рассказал Али Ибн Махану, начальнику тайной службы, и просил того помочь ему в сватовстве. Теперь же сам Ибн Махан предупреждает нас через нее, чтобы мы согласились, сулит нам все, чего только мы не пожелаем. В противном же случае тяжкая кара падет на меня и на Маймуну. Я пообещала домоправительнице, что соглашусь, только попросила дать мне время все обдумать. Ты ведь знаешь, как я отношусь к этой семье, особенно к аль-Фадлю Ибн ар-Рабиа, который и есть убийца моего Джафара. Подумай, как мне за его сына внучку свою выдать, когда даже один звук его имени мне ненавистен?! – старуха уже не утирала струившихся по щекам слез, и сердце Дананир сжалось от сострадания к этой несчастной; она хорошо знала, что люди, подобные аль-Фадлю, выполняют свои угрозы. Дананир опустила голову и задумалась:

– Я не вправе осуждать тебя, госпожа, за чувства, которые ты испытываешь к этому человеку и к его сыну, но все же… – она пожала плечами, и лицо ее выразило растерянность.

– Нет, нет! – застонала Аббада. – Не могу я пойти на такое! Даже если я не стану возражать, неужели ты думаешь, Маймуна согласится, когда прекрасно знает, что ар-Рабиа – причина нашего горя, источник всех бед?! О, нет, не бывать этому!..

– Ну, раз ты тверда в своем решении, мне ничего не остается делать, как согласиться с тобой и подчиниться твоей воле. Стало быть, дворец этот с его челядью весь к твоим услугам: хочешь, оставайся и живи в нем. Не думаю, что кто-нибудь осмелится изгнать тебя отсюда. Меня радует расположение, которое питает к тебе госпожа наша Зейнаб. Ты ведь знаешь, как любит ее дед, эмир верующих. Когда он вернется из похода, она попросит за тебя, а уж ей-то халиф не откажет. Потому умерь сейчас свое горе.

– Боюсь я, Дананир, – со вздохом сказала Аббада после минутного раздумья, – что наше пребывание здесь навлечет на вас беду, потому что злая судьба преследует нас по пятам. А видит всевышний, как мне не хочется, чтобы тень наших несчастий пала и на вас.

Дананир растрогали эти слова, она вновь принялась успокаивать старуху.

Глава 15. Приезд хорасанского лекаря

Вдруг в галерее послышались поспешные шаги, и Дананир встала, чтобы открыть дверь. За дверью стоял Слуга.

– Прибыл лекарь, госпожа.

В глазах Дананир блеснула радость.

– Прибыл? Что-то опоздал он сегодня. Ну, зови, зови, пусть входит. – Она вернулась к Аббаде.

– Приехал наш хорасанский лекарь, – сказала она с улыбкой, – про которого я говорила, что он часто бывает в аль-Мадаине. Может, с его помощью узнаем, кто ваш тамошний благодетель?

Аббада тоже обрадовалась этому приятному известию и теперь с нетерпением ждала прихода лекаря. Не прошло и минуты, как послышались шаги и шорох одежды, и Дананир бросилась навстречу вошедшему.

– Запоздал ты, лекарь, на этот раз! Но надеюсь, никакой неприятности не случилось?

Аббада приподняла покрывало, глаза ее стремились разглядеть лекаря.

– Мне надлежит просить прощения за свое опоздание. Во мне была нужда? – услышала Аббада голос с сильным чужеземным выговором. Сердце ее забилось, потому что она узнала голос их соседа Бехзада. Не успев даже как следует разглядеть вошедшего, она уже теперь знала, что это он, вне всяких сомнений!

– Это же Бехзад! – вскрикнула она.

При виде Аббады гость поспешно сбросил сандалии и устремился к ней; он коснулся ее руки, приветливо поздоровался и спросил:

– Какими судьбами вы здесь, тетушка?

– Да вот приехала проведать Дананир.

– Стало быть, наш лекарь и есть ваш друг Бехзад? – вымолвила пораженная Дананир. – Какое необыкновенное совпадение! Пожалуйста, господин, – она жестом пригласила его садиться.

Бехзад прошел своим твердым широким шагом к указаному месту и сел. Он был очень высокого роста, широкоплеч, с крупной головой; на лице со светлой кожей, под высоким лбом, выделялись глубоко посаженные, умные, проницательные глаза; он носил небольшие усы и короткую бородку. На вид ему было лет двадцать пять. Он кутался в длинную черную абу [39]39
  Аба– вид одежды, носимой арабами. В Сирии и Аравии, а также в Ираке – это широкая, короткая рубаха, немного ниже колен; сверху имеет отверстие для головы, с боков – отверстия для рук; изготовляется из толстой и грубой шерстяной ткани, верблюжьей или козьей шерсти; обычно одного цвета – от очень светлого до очень темного, коричневого, а иногда – в белую и коричневую полоску; изредка бывает из сукна, шелка и с вышивкой.


[Закрыть], голову его венчала низкая остроконечная шапка без обычной чалмы вокруг. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, он двигался легко и стремительно, словно носить свое тело не составляло для него ни малейшего труда, и лишь вблизи вы убеждались, что перед вами – поистине великан, взирающий на окружающих с высоты своего необычайного роста. В его взгляде читались сила и доброта – свидетели внутренней воли и чистосердечия. Его редко можно было видеть смеющимся, чаще он хмурил брови, и живое выразительное лицо его было сосредоточенным и внимательным. Обычно задумчивый, он говорил мало, однако беседовать с ним было приятно и занимательно; вместе с тем, собеседник его всегда чувствовал некоторую робость, словно сидящий перед ним человек обладал какой-то магической силой.

Не успел Бехзад сесть, как Дананир поспешно заговорила:

– Мы вспоминали о тебе с моей госпожой в час заката, а после говорили о тебе с госпожой Умм Джафар. Но я никак не думала, что ты и есть тот самый Бехзад, которого она поминала добром, поскольку не знала тебя под этим именем. Да наградит тебя господь за твое к ней милосердие!

Тут Дананир случайно повернулась в сторону Аббады и увидела, что та прикладывает палец к губам и смотрит на нее предостерегающе.

Дананир живо смекнула, в чем дело, но Бехзад, казалось, ничего не заметивший, спокойно объяснил:

– В аль-Мадаине меня знают только как Бехзада, поскольку считают, что я очень похож на перса, – вот и дали мне это персидское имя. А по-настоящему меня зовут, как вы знаете, Абдаллах.

Он ласково и в то же время почтительно взглянул на мать Джафара и добавил:

– Никакого особого милосердия к вам, тетушка, я не проявлял. Не помню, чтобы я совершил нечто, достойное похвалы.

Бехзад повернулся к воспитательнице:

– А как поживает госпожа наша Умм Хабиба? В добром ли она здравии?

– Да, – ответила Дананир. – Она сейчас в столовой зале, ужинает со своей гостьей. А потом я собиралась, как обычно, уложить ее спать.

Лекарь, казалось, не расслышал конца фразы. Стараясь скрыть промелькнувшее на его лице беспокойство, он поправил свой меч и спросил:

– А не приехал ли мой слуга Сельман?

– Нет, господин, – ответила Дананир. – Я ничего не слышала про то. А вы условились здесь встретиться?

– Да, и я ожидал, что он прибудет сюда к закату солнца. Но поскольку сам задержался, то думал, что он уже ждет меня.

Бехзад встал, озабоченно поглядывая на дверь, словно намереваясь выйти, и Дананир спросила:

– Моему господину что-нибудь нужно?

– Нет, ничего. Я просто хотел бы удостовериться, что Сельман еще не прибыл. Может быть, он все-таки приехал и ждет где-нибудь в помещении для слуг?

– Я поищу его, – предложила Дананир, вставая, – а господин пусть посидит здесь.

Но не успела она приблизиться к двери, как в галерее послышался шум и громкий смех. Воспитательница узнала голос Зейнаб, – видимо, девушка шла сюда, и по дороге ее что-то рассмешило. Дананир тоже улыбнулась про себя, радуясь, что воспитанница ее в хорошем настроении, и вышла в галерею.

– Ты здесь, госпожа? – послышался ее строгий голос. – Почему ты не отправилась в постель после ужина? Или мне непременно нужно было проводить тебя?

Она не успела закончить, как Зейнаб очутилась подле нее. Она подбежала к дверям, шаловливо таща за край платья Маймуну, с удовольствием ей подчинявшуюся. На лице Маймуны была улыбка.

– Ну, что тебя так рассмешило, милая? – уже мягче спросила Дананир.

Немножко успокоившись, Зейнаб прокричала, обернувшись в глубину галереи:

– Да слуга лекаря меня насмешил! Пойди только взгляни на него! – Она указала в глубь галереи.

Дананир посмотрела туда и увидела человека странной внешности, в одеянии, которое Сельман прежде никогда не носил. Сейчас же его голову прикрывала большая чалма, из-под которой лохматились длинные пейсы; в окладистой бороде пробивалась седина; а на плечи была накинута джубба; всем своим обликом он напоминал раввина. Тут и Дананир не смогла удержаться от смеха.

– О боже, – вскричала она. – Да что это с тобой приключилось?