Текст книги "Аль-Амин и аль-Мамун"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава 71. Кончина Фатимы

Убийством аль-Амина закончилась вражда между братьями. Власть перешла в руки аль-Мамуна, который стал теперь полноправным халифом. Однако аль-Мамун остался в Хорасане и наказал Тахиру Ибн аль-Хусейну, чтобы тот передал управление Багдадом и другими завоеванными областями аль-Хасану Ибн Сахлю, брату аль-Фадля.

У Бехзада не оставалось больше никаких дел в Багдаде, и он решил вернуться в Мерв, к своей матери, чтобы сообщить ей радостную весть о победе и испросить ее благословения на брак с Маймуной. Вечером того же дня, когда Бехзад вызволил свою возлюбленную из заточения, он вместе с Маймуной, Аббадой и Сельманом тронулся в дальний путь, в Хорасан. Маймуна все еще не верила своему счастью, она не могла отвести влюбленных глаз от своего суженого. В ней вновь вспыхнуло желание разузнать, кто ж такой Бехзад на самом деле: чей он сын, с какими целями наезжал в столицу и что так тщательно скрывал в своем ларце? Ей не терпелось расспросить Бехзада обо всем сейчас же, во время пути, но девичий стыд и присутствие бабушки мешали ей. Однако Маймуна тешила себя мыслью разузнать это сразу же по приезде в Мерв.

С большой радостью была встречена в Хорасане весть о сдаче Багдада и об убийстве аль-Амина. Затем Тахиром была прислана голова аль-Амина, а вместе с ней плащ пророка, халифский жезл и печать. Аль-Фадль Ибн Сахль торжественно преподнес все это на щите аль-Мамуну, и тот упал на колени, воздавая хвалу господу. Аль-Мамун, выполняя условия договора, завещал халифский престол Али ар-Риде, главе шиитской группировки, тем самым подготовив почву для укрепления влияния персов среди шиитов. Аль-Фадль Ибн Сахль приказал всем подданным сменить черное платье, символ Аббасидов, на платье зеленого цвета. Это вызвало противодействие со стороны багдадских приверженцев Аббасидов. Они начали писать аль-Мамуну письма, в которых осуждали его действия и грозили расправой. Но аль-Фадль Ибн Сахль, пользуясь своей властью и влиянием, делал так, чтобы эти письма не попадали к халифу.

Бехзад возвращался в Мерв с чувством исполненного долга, желая как можно скорее жениться на своей возлюбленной, а Сельман чувствовал, что он обойден судьбой и что все его старания не вознаграждены должным образом.

Въехав в город, Бехзад стал прощаться с Сельманом – он собирался отвести Маймуну к себе в дом.

– Не забудь, что ты добился всего, чего желал, – заметил Сельман, – а я еще продолжаю уповать на вознаграждение.

– Ты станешь главою общины хуррамитов, как я тебе уже обещал, – ответил Бехзад. – Разве этого мало?

– Увы, я надеюсь на нечто другое, и это для меня важнее, чем возглавлять общину хуррамитов… помоги мне, как я помог тебе.

– Не понимаю твоего намека.

– Послушай, благодаря мне ты получил Маймуну, теперь – твой черед помочь мне: я хочу жениться на Буран, дочери аль-Хасана. Важно, чтобы дядя ее, аль-Фадль Ибн Сахль, согласился, за остальным дело не станет. Надо полагать, что после того, как я оказал ему столь важную услугу, я буду достоин руки Буран.

Бехзад был несколько обескуражен; потом, поразмыслив немного, решил, что идея Сельмана вполне осуществима. Он припомнил свой разговор с аль-Фадлем, который они вели о Буран еще до его отъезда в Багдад, и посчитал, что женитьба Сельмана будет самым удачным выходом из столь щекотливого положения.

– Давай поговорим об этом завтра, – ответил он своему другу. – А сейчас я хотел бы попросить тебя о последней услуге.

– О какой же?

– Мне нужна голова аль-Амина. Ты сможешь тайно извлечь ее из могилы, как мы сделали это с головами Джафара и Абу Муслима?

Сельман сразу смекнул, в чем дело.

Для меня это не составит большого труда, – ответил он. – Жди меня завтра дома, я принесу тебе то, что ты хочешь.

На этом они расстались. Бехзад вместе с Аббадой и Маймуной тотчас направился к дому своей матери, потому что после столь долгого отсутствия он опасался не застать ее в живых. Он постучал в дверь и с тревогой прислушался, не послышатся ли за ней шаги. Но все было тихо, и сердце Бехзада сжалось от недоброго предчувствия. Он постучал во второй раз, и тогда наконец раздался шум шагов. Распахнулась дверь, и показался тот самый слуга, который открывал ему в прошлый раз. На этот раз лицо старика было сумрачно и угрюмо.

– Как здоровье моей матушки? – осведомился Бехзад.

– Она здорова, но жалуется на слабость, потому что тоска по сыну совсем извела ее.

Бехзад велел отвести гостей в покои, где они смогли бы отдохнуть после утомительного пути, а сам бросился к матери. Он нашел ее лежащей в постели. Старуха еще больше одряхлела, глаза ее глубоко запали, а щеки ввалились. Бехзад подошел к ней и тихим голосом поздоровался. Фатима очнулась, открыла глаза и, с трудом повернув голову, улыбнулась слабой, едва заметной улыбкой. Бехзад опустился на колени, нагнулся и поцеловал материнскую руку. Фатима сделала знак, чтобы сын приблизился, коснулась губами его лба и вопрошающе поглядела на него.

– Матушка, я исполнил то, что ты пожелала, – сказал Бехзад. – Мы победили врага и убили халифа. Теперь эмиром верующих стал сын персиянки, аль-Мамун, а его наследником – Али ар-Рида, глава хорасанских шиитов. Таким образом, власть снова вернется к персам. Я отомстил за моего деда его собственным кинжалом – сделал все так, как ты велела, – Бехзад вытащил из ножен кинжал и показал матери кровь, запекшуюся на лезвии, – и за Джафара Ибн Яхью!

Радость блеснула в глазах старухи, вздох облегчения вырвался из ее груди. Собравшись с силами, она сказала прерывающимся голосом:

– Благослови тебя господь, сынок! Ты смыл пятно позора с нашего рода, снял тяжелый камень с груди твоей матери.

Затем Фатима еще раз вздохнула, голос ее почти замер, но вскоре, превозмогая слабость, она спросила:

– Сынок, а где третья голова?

– Завтра утром она будет здесь, и ты закопаешь в землю все три головы вместе, как поклялась.

Фатима подняла руку к небу, словно взывая к нему, а затем коснулась лица сына, чтобы благословить его. Бехзад почувствовал сухость и холод ее пальцев, словно они были сделаны из железа. Мать показала жестом, чтобы он нагнулся к ней, поцеловала сына во второй раз и едва слышно шепнула на ухо:

– Завтра похорони меня вместе с ними…

Бехзад пристально посмотрел на ее лицо, старое, изможденное; он заметил, что слезы скопились в глубине ее глазных впадин. У Фатимы уже не было сил пошевельнуться. Бехзад понял, что кончина ее близка, и сказал:

– Матушка, ты благословила меня, а теперь я умоляю – благослови девушку, которая будет спутницей моих грядущих счастливых дней, как была она спутницей в дни моих невзгод, – он повернулся к дверям и дал знак слуге, чтобы тот позвал женщин.

Фатима услышала просьбу сына и молча посмотрела ему в глаза, словно спрашивая, кто его избранница, – больше говорить она была не в силах.

Когда Маймуна услышала, что Бехзад справился у старика о здоровье своей матери, она поняла, что находится в его родном доме, и теперь сгорала от нетерпения узнать наконец, чей же он сын. Когда Маймуну привели к матери Бехзада, вид этой больной дряхлой старухи испугал ее, и на лице Маймуны явственно отобразились ее чувства. Бехзад догадался, в чем дело, и решил все объяснить девушке.

– Я хочу, чтобы между нами не было тайн, и откроюсь тебе, – сказал он. – Эта лежащая в постели женщина – моя мать. Зовут ее Фатимой. Она дочь Абу Муслима, основателя государства Аббасидов, который, как и твой отец, был предательски убит. Ни одна душа в Хорасане, кроме этого слуги и моей матери, не знает, что я являюсь внуком Абу Муслима. Люди считают меня приемным сыном Фатимы, потому что я родился уже после того, как убили моего отца. Фатима объявила, что я – ее воспитанник. Она сделала меня орудием своей мести. Она даже нарекла меня Кайфер, что, как ты знаешь, означает «отмщение». А теперь пришло время сказать тебе, что находится в этом ларце. Знай же, что там лежат головы двух дорогих моему сердцу людей: голова моего деда и голова твоего отца.

При этих словах Маймуна вздрогнула, лицо ее побледнело.

– Я храню их в этом ларце, – добавил Бехзад, – и хочу присоединить к ним голову аль-Амина. Завтра желание мое должно исполниться, тогда эти головы будут погребены вместе. Итак, я исполнил обет, данный матери, и к тому же привез к ней дочь Джафара, мою невесту.

– Значит, ты действительно внук Абу Муслима? – изумлению Маймуны не было границ.

– Да. А ты – дочь Джафара Бармекида. Нам было свыше предначертано отомстить нашим врагам.

Закончив свой рассказ, Бехзад взял Маймуну за руку и подвел к постели, на которой лежала Фатима.

– Матушка, это Маймуна, дочь Джафара Ибн Яхьи, вероломно убитого Харуном ар-Рашидом. Только счастливый случай соединил наши судьбы. Я люблю эту девушку, и она любит меня. Она разделяла со мной радости и невзгоды и теперь будет моей женой. Благослови ее, матушка!

Фатима сделала знак рукой, чтобы девушка приблизилась к ней. Когда Маймуна нагнулась, старуха поцеловала и погладила ее лицо. Затем она стала бормотать что-то невнятное. Заметив, что ее не понимают, она указала рукой на черное платье девушки, словно порицая ее за траурный наряд. Маймуна сразу поняла, что Фатима велит ей переодеться, и послушно кивнула головой. Теперь настал черед Аббады, стоявшей поодаль, подойти к постели Фатимы. Бехзад сказал:

– Матушка, а это Умм аль-Фадль, мать Джафара, Может быть, ты ее знаешь?

Фатима остановила свой взгляд на Аббаде и постаралась улыбнуться, словно говоря: «Я припоминаю ее».

– А я знала Фатиму еще во времена моей юности, – сказала Аббада, нагнувшись и поцеловав мать Бехзада. Фатима провела рукой по ее лицу и пошевелила губами, словно целуя, но тут силы покинули ее, лицо застыло и из груди вырвался предсмертный хрип. Все поняли, что началась агония. Однако умиротворенная улыбка не сходила с ее уст до самого конца. Все видели, как задрожали ее веки, и она испустила дух. Раздались громкие рыдания.

На следующий день явился Сельман, он принес голову аль-Амина и, исполняя последнюю волю Фатимы, они погребли все три головы вместе с усопшей.

Глава 72. Для изменника нет друзей

Спустя некоторое время Бехзад сочетался законным браком с Маймуной. Сельман стал главой общины хуррамитов. Он вновь напомнил Бехзаду, что тот обещал ему посредничество в сватовстве к дочери аль-Хасана, Буран. Бехзад согласился ему помочь, и на следующий день они прибыли во дворец аль-Фадля Ибн Сахля. Аль-Фадль находился на вершине успеха. Он добился от аль-Мамуна передачи халифского трона после смерти Али ар-Риде и теперь приобрел столь сильное влияние при дворе, что халиф не решал без него ни одного дела. Когда привратник доложил, что у ворот стоит Бехзад со своим другом, он велел их впустить. В этот день у аль-Фадля собралось большое общество. Здесь были именитейшие горожане, высокопоставленные сановники и прославленные полководцы, не доставало лишь брата аль-Фадля, аль-Хасана, который, как нам известно, отбыл в Багдад. Когда в дверях появился Бехзад, аль-Фадль поздоровался с ним и усадил подле своего ложа. Сельману он указал место рядом со знатными сановниками, и тот, нисколько не смутившись оказанной ему высокой чести, сел. Затем визирь осведомился у Бехзада о новостях. Бехзад рассказал, что он только что вернулся из столицы, где был свидетелем победы Тахира.

– А ты был в Багдаде в тот день, когда убили аль-Амина? – спросил аль-Фадль.

– Да, мы были вместе с моим другом Сельманом и видели голову аль-Амина, выставленную на пике над стеной Бустана.

– Заслуженная кара для такого тирана! – самодовольно усмехнулся аль-Фадль.

Затем визирь занялся государственными делами, а Бехзад и Сельман стали дожидаться конца собрания. Наконец к полудню оно окончилось и все разошлись. Остались лишь Бехзад, Сельман и аль-Фадль.

– «Мастер обоих искусств», я пришел к тебе со своим другом Сельманом, – обратился Бехзад к аль-Фадлю. – Он совершил множество чудес за то время, что провел в Багдаде, и оказал неоценимую помощь как своим умом, так и мечом в осуществлении наших общих замыслов.

– Я назначу его наместником какой-нибудь большой провинции, – улыбнулся аль-Фадль, – или он, вроде тебя, не нуждается в должностях?

– Ты окажешь ему великую честь, если сделаешь его наместником, – Бехзад почтительно склонил голову. – Однако я бы хотел, чтобы ты проявил к нему благосклонность как равный к равному.

– Чего же ты хочешь? – удивился аль-Фадль.

– Чтобы ты женил его на своей племяннице.

Аль-Фадль помолчал некоторое время, а затем спросил:

– А на какой же из дочерей моего брата он хочет жениться?

– На Буран…

Аль-Фадль удивленно вскинул брови и переспросил:

– Он хочет жениться именно на Буран?

– Да, с твоего соизволения я прошу для него Буран. Он вполне достойный человек.

– Мне тяжело тебе отказывать, Бехзад, но она помолвлена с другим.

Бехзад решил, что аль-Фадль имеет в виду их прошлый разговор о Буран, и захотел объяснить визирю, что он уже женат, но Сельман опередил его:

– С кем же помолвлена Буран?

Аль-Фадль бросил недовольный взгляд на Сельмана.

– Она помолвлена с самым великим человеком в нашем халифате, – важно сказал он.

Сельман понял, что аль-Фадль имеет в виду аль-Мамуна. Таким образом его надежды жениться на Буран рушатся! Преисполненный гневом Сельман воскликнул:

– Кажется, «мастер обоих искусств» начинает забывать о своих обещаниях!

– Что ты имеешь в виду?

– Разве мы ни о чем не договаривались с тобой?

– Когда это было? – раздраженно спросил аль-Фадль.

– Так мне напомнить тебе?

– Говори…

– Мы с тобой договаривались об этом еще когда ты ради собственной выгоды решил отречься от веры своих отцов и перейти в ислам. Тогда ты не обладал никакой властью, а Буран была маленькой девочкой. Теперь же ты «мастер обоих искусств» и могущественный властитель. Я прошу тебя вспомнить о нашем разговоре. Я ведь выполнил свое обещание, так неужели ты не выполнишь своего?

Последние слова Сельмана вызвали краску гнева на лице аль-Фадля.

– Что-то я не припомню такого разговора… Что ж, по-твоему, мне следует отказать законному жениху и выдать девушку за тебя? Однако в любом случае последнее слово принадлежит ее отцу, а он сейчас в отъезде.

Эти слова как стрела пронзили сердце Сельмана. Его лицо помрачнело, усы как-то странно дернулись, и он приготовился встать. Бехзад, заметив растерянность Сельмана, сам пришел в замешательство, тем более что увидел, как аль-Фадль взял опахало и поднялся с ложа. Было очевидно, что их больше не задерживают, и они поднялись, чтобы покинуть приемную залу. Аль-Фадль холодно попрощался, и гости его вышли из дворца. Бехзаду хотелось, чтобы Сельман немного успокоился, поэтому он ни о чем его не расспрашивал, но когда подошло время расстаться, он сказал:

– Брат мой, не стоит предаваться отчаянию, может, и в самом деле у аль-Фадля были серьезные причины отказать тебе?

– Не было у него никаких причин, – выпалил Сельман, задыхаясь от ярости. – Просто он подлый человек, не имеющий понятия о человеческом достоинстве. Но он еще попомнит меня!

Сельман быстрыми шагами удалился, а Бехзад еще долго стоял на месте, смотря вслед своему другу, пока тот не скрылся из виду. Бехзад знал, что у Сельмана, человека хитрого и коварного, есть тысяча способов осуществить свою угрозу. Его никогда не мучили ни угрызения совести, ни чувство долга, не смущали ни крепость договора, ни святость дружбы.

Сельман же тотчас направился во дворец аль-Мамуна и испросил разрешения повидаться с халифом. Просьба Сельмана была удовлетворена, и, оставшись с халифом наедине, он обратился к нему со следующими словами:

– Я подданный эмира верующих и счастлив, что наши старания в этой войне не пропали даром. Бог ниспослал нам справедливого халифа, который владеет нашим государством по праву.

Аль-Мамун понял, что за льстивыми словами Сельмана должно последовать нечто важное, и сказал:

– Я благодарен моим хорасанским братьям за оказанную услугу.

Сельман замялся, покашлял и вздохнул – словом, всячески постарался выказать, что он робеет.

– Говори, что у тебя стряслось, не бойся, – подбодрил его аль-Мамун.

– Я знаю, что подвергну свою жизнь риску, если сообщу тебе одну тайну, – сказал Сельман. – Однако я должен сделать это во имя спасения эмира верующих и безопасности государства. Я надеюсь, что наш разговор останется в тайне?

На лице аль-Мамуна появилось озабоченное выражение, он утвердительно кивнул головой.

– Я обещаю, что никто ничего не узнает, если дело идет о судьбе нашего государства. Говори же… не бойся…

– Твой визирь аль-Фадль Ибн Сахль постарался внушить тебе, что завоевал власть для тебя, а на самом деле он сделал это ради собственной выгоды.

В душу аль-Мамуна закралось сомнение: уж не подослал ли к нему аль-Фадль этого человека. Вслух же он сказал:

– Люди, подобные аль-Фадлю, достойны пользоваться влиянием и силой.

– Я вижу, мой господин остерегается высказать то, что у него на душе. Это, разумеется, его право. Однако я скажу, что аль-Фадль желает власти не только ради собственной выгоды. Он стремится к тому, чтобы халифат из рук Аббасидов перешел к Алидам, а власть возвратилась к персам. Потому-то он и добился решения, чтобы после смерти эмира верующих трон перешел к Али ар-Риде.

Аль-Амин уже давно знал об истинных намерениях аль-Фадля и потому ничуть не удивился словам Сельмана. Чтобы одержать верх над своим братом, он был вынужден пойти на это условие.

– Я назначил Али ар-Риду престолонаследником по собственной воле, потому что не нашел среди Аббасидов ни одного человека, достойного наследовать халифат, – твердо сказал он.

– А ты уверен, что дети Али ар-Риды будут достойны престола? – сказал Сельман. – Допустим, ты это сделал добровольно, но поручишься ли ты, что аль-Фадль будет терпеливо ждать, пока эмир верующих полностью насладится властью до того как уйти в лучший мир? Прости меня за мою прямоту. Но я надеюсь, что этот разговор останется между нами, и прошу тебя остерегаться этого человека ради сохранения собственной жизни и безопасности нашего государства. Если же ты считаешь мои слова пустой болтовней, то прошу у тебя прощения.

Аль-Мамун в задумчивости опустил голову, ему приходило на ум множество разных мыслей, но он решил о них умолчать.

– Так что ты предлагаешь?

Сельман обрадовался этому вопросу.

– Если эмир верующих не возражает, я избавлю его от аль-Фадля, скажем, с помощью ложки меда или глотка воды.

Аль-Мамун подивился отчаянной храбрости своего гостя и про себя отметил: «Да, столь вероломный человек равно опасен для врагов и для друзей. Если он с такой легкостью решается на убийство аль-Фадля после того, как был у него в услужении, трудно поручиться, что он по какой-либо причине не повернет свое оружие против того, кому теперь служит». Однако в предложении Сельмана аль-Мамун усмотрел счастливую возможность отделаться от опеки аль-Фадля. Он помолчал некоторое время, потом небрежно бросил:

– Стоит об этом подумать…

Такого ответа Сельману было вполне достаточно, потому что он, разумеется, не мог рассчитывать на откровенное согласие халифа.

Аль-Мамун дал попять, что аудиенция окончена, и Сельман удалился. Халиф еще долго обдумывал предложение Сельмана, опасаясь подвоха со стороны своего визиря. Он решил осторожно выпытать все у самого аль-Фадля.

Как обычно, под вечер визирь явился к аль-Мамуну. Соглядатаи уже доложили ему, что сегодня к халифу приходил Сельман. Узнав эту новость, аль-Фадль решил, что Сельман просил посредничества халифа в женитьбе на Буран, ему даже в голову не пришло, что тот способен на подлый донос, который бы касался общего дела всех персов.

Аль-Мамун умышленно уединился с аль-Фадлем и, беседуя с ним, как бы невзначай упомянул о Сельмане:

– До меня дошли слухи, что этот человек весьма помог нам в Багдаде.

– Да, мой господин, он проявил много хитрости и изворотливости во время нашей войны с аль-Амином. Однако он весьма дорого ценит свои услуги.

– Может, ему следует дать какую-нибудь должность?

– Я уже предлагал, но он отказался, он жаждет того, что недоступно людям его звания. Если бы эмир верующих узнал, о чем шла речь, это бы его необычайно удивило…

– Чего же он хочет?

– Он желает взять в жены Буран, мою племянницу. Когда я сказал, что она помолвлена, он пришел в ярость. Очевидно, он ставит себя выше самого эмира верующих.

А надо сказать, что аль-Мамун к тому времени тайно договорился с аль-Хасаном о своей будущей женитьбе на Буран.

Теперь аль-Мамуну стала понятна причина вражды Сельмана с аль-Фадлем. Он был уверен, что этот человек явился к нему с доносом только из-за своего раздора с визирем, и не стал рассказывать последнему о приходе Сельмана, а только презрительно усмехнулся по адресу доносчика, вслух же выразил удивление по поводу его притязаний. Теперь опасения аль-Мамуна рассеялись, и он перевел разговор на другую тему. После беседы с халифом аль-Фадль ушел в полной уверенности, что заронил в сердце аль-Мамуна ненависть к Сельману.