Текст книги "Аль-Амин и аль-Мамун"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Глава 56. Письмо Сельмана

Солнце уже клонилось к закату, когда мать с сыном поднялись со своих мест и направились к столу, чтобы поужинать. Ночью Бехзад, он же Кайфер, как следует выспался и почувствовал новый прилив бодрости, словно дух Абу Муслима переселился в его тело. Хорошо знакомый с положением дел в Багдаде и к тому же не сомневаясь в том, что аль-Амин не способен управлять государством, он выжидал, когда халиф низложит своего брата. Тогда наступит подходящий момент для осуществления его, Бехзада, собственных целей. А это должно было случиться неминуемо, ибо он знал, что Сельману удалось разжечь в халифском сердце ненависть к аль-Мамуну.

Утром следующего дня Бехзад отправился навестить общину хуррамитов. В тот день у них была тайная сходка, но Бехзад ограничился свиданием лишь с их старейшинами. Он сообщил им о приготовлениях багдадских хуррамитов, жаждущих приблизить час общей победы. Затем они вместе обсудили, что необходимо сделать до наступления решительных действий. После этого Бехзад стал поджидать письма от Сельмана.

Тянулись дни и недели, а из Багдада так никаких вестей и не было. Бехзад не навещал аль-Фадля Ибн Сахля и потому не знал, что происходит в столице халифата. Но вот однажды перед домом его матери появился вооруженный человек верхом на верблюде. Это был гонец, привезший письмо. Он протянул его Бехзаду, и тот, увидав печать, понял, что написано оно Сельманом. Он сломал печать, развернул свиток и прочел следующее:

«От Сельмана, слуги хуррамитов, Бехзаду, главе хуррамитов и отважнейшему из них.

С тех пор как аль-Фадль Ибн ар-Рабиа вернулся из Ирака, нарушив тем самым присягу, данную им брату аль-Амина, его не покидает страх за свою жизнь. Единственной заботой его стало теперь желание избавиться от опасности, грозящей ему в том случае, если халифский престол перейдет к аль-Мамуну. Главный придворный прорицатель сумел склонить аль-Фадля к мысли о необходимости подговорить халифа, чтобы тот лишил аль-Мамуна права наследовать престол и сделал преемником сына своего, Мусу. С мнением прорицателя также согласен Ибн Махан, а этот чванливый старик пользуется у аль-Амина большим доверием. Несмотря на советы других сановников, халиф одобрил мнение визиря и начальника тайной службы. Он даже одарил Ибн Махана титулом наместника Хорасана и саном верховного священнослужителя, а в скором времени намеревается назначить его главнокомандующим халифским войском. В случае войны это назначение может оказаться роковым для эмира верующих, потому что Ибн Махан наделен небывалым тщеславием и непомерной гордыней. Утром сего дня мне стало известно, что аль-Амин предписал всем правителям областей поминать во время молитвы его сына Мусу как своего преемника. Я полагаю, что недалек день, когда халиф пошлет за аль-Мамуном в Хорасан и потребует, чтобы тот отказался от каких-либо прав на халифский престол. Как следует поступить – вам виднее. Мы здесь живем в мире и полном здравии».

Когда Бехзад дочитал письмо Сельмана до конца, радостное чувство того, что он уже совсем близок к желанной цели, стеснило его грудь. Он показал письмо матери.

– Сынок, грядет пора великих свершений, – торжественно произнесла Фатима. – Я не думаю, чтобы аль-Фадль Ибн Сахль не знал, как надлежит поступать в этих обстоятельствах. А если он не знает, то, может быть, знаешь ты?

– Мне хотелось бы узнать твое мнение, матушка.

– Если разногласия между братьями усилятся, персы придут на помощь аль-Мамуну, с тем чтобы он помог им отстоять их права. Но если они захотят избавиться от аль-Мамуна и попытаются завладеть престолом без халифа, то тем самым погубят себя, все их замыслы пойдут прахом. Ведь халиф получает власть от всевышнего, а людьми можно управлять только с помощью веры.

– Но ведь у нас есть халиф – аль-Мамун, – возразил Бехзад, – он и будет править народом.

– Аль-Мамун не вечен. А когда он умрет, то власть перейдет по наследству к кому-нибудь из его родственников. Кто тогда может поручиться, что его преемник будет относиться к нам доброжелательно, не станет питать злобу, как это делал Харун ар-Рашид, и не погубит нас?

Слова матери глубоко запали в душу Бехзада. Ее проницательность поразила юношу. Он вспомнил о своей ночной встрече со старейшинами хуррамитов во дворце Хосрова Ануширвана в аль-Мадаине и спросил:

– Так, что же, по-твоему, следует предпринять, матушка?

– Я считаю, что о будущем нашего народа следует заботиться уже сейчас. Раз в государстве нет прочной власти без арабского халифа, то ничего не поделаешь, с этим надо считаться и помнить, что из всех арабов шииты – самые близкие нам по духу. Свяжите аль-Мамуна договором, обещайте поддержать его, чтобы в дальнейшем он назначил своим преемником тоже кого-нибудь из шиитов, – вот когда вы добьетесь желанной цели… Поговори об этом с аль-Фадлем Ибн Сахлем, когда останешься с ним без свидетелей, изложи все толково и обстоятельно.

Выслушав совет матери, Бехзад взял ее руку, поднес к губам и поцеловал, а затем попросил разрешения пойти к визирю.

Около полудня Бехзад приблизился к дому аль-Фадля и вошел в ворота. Привратник беспрепятственно пропустил его, зная расположение своего хозяина к этому молодому человеку. Бехзад очутился в саду. Там он стал разыскивать визиря и его брата, которые проживали вместе. Он увидел шатер, разбитый посредине сада, и направился к нему. Он уже собирался войти внутрь, как вдруг ему навстречу вышла девушка, лицо которой было открыто, видно, она не ожидала встретить здесь кого-нибудь постороннего. Она подняла глаза на Бехзада и вздрогнула. На ее лице выразилось изумление, а щеки зарделись румянцем. На какое-то мгновение девушка застыла в нерешительности. Она смутилась, не зная, что ей делать – то ли вернуться назад и тем самым проявить свою скромность, то ли поздороваться и принять гостя. Ведь она раньше видела Бехзада, да и он догадывался, кто она такая. На девушке было домашнее платье, а голову ее прикрывала легкая шаль, которая, даже будучи опущенной, оставляла открытой большую часть лица. Когда Бехзад взглянул на девушку, его поразила ее необычная красота, сияние, исходившее от лица, и блеск ее глаз, в которых сочетались ум и застенчивость. Он устыдился того, что смутил покой этой девушки, хотя и неумышленно, и решил извиниться:

– Простите, госпожа, мое невольное вторжение. Я разыскиваю моего господина, аль-Фадля Ибн Сахля, и полагал найти его в этом шатре, где он, по своему обыкновению, проводит каждое утро.

– Вам нужен мой дядя аль-Фадль? – спросила она, не спуская глаз с Бехзада. Ее голос звучал искренне и просто. – Он выехал вместе с моим отцом рано утром, чтобы встретить нашего господина аль-Мамуна. Вы нисколько не стеснили меня своим приходом. Если я не ошибаюсь, вы – Бехзад?

Девушка замолчала, ожидая ответа, и он с готовностью подтвердил:

– Да, госпожа… меня зовут Бехзад.

– Мой отец и дядя отзываются о вас с большим уважением, – продолжала она, – и если бы они были здесь, то ваш приход доставил бы им несомненную радость. Если вам угодно, прошу вас садиться.

Бехзад был приятно удивлен любезностью этой девушки и ее не по летам развитому уму. Он узнал в ней Буран, дочь аль-Хасана Ибн Сахля, и сразу вспомнил намеки ее дяди относительно его будущей женитьбы. Теперь он убедился собственными глазами, что она достойна самого доблестного юноши. Если бы его сердце не было занято другой, то о лучшей избраннице нельзя было и помышлять.

– Благодарю вас, госпожа, – отвечал Бехзад. – Я был бы рад остаться здесь, однако вынужден отправиться во дворец аль-Мамуна, чтобы переговорить с вашим отцом и дядей. Позвольте мне удалиться.

Глава 57. Эмир аль-Мамун

Как читатель уже знает, к этому времени аль-Мамун прибыл в Хорасан. Когда халиф Харун ар-Рашид почил на смертном одре и до аль-Мамуна дошли вести о том, что визирь аль-Фадль Ибн ар-Рабиа нарушил клятву и вернулся с войском и халифской казной из Туса в Багдад, эмир созвал для совета своих персидских сторонников, ближайшим среди которых считал аль-Фадля Ибн Сахля. Все собравшиеся предлагали тотчас выехать и догнать аль-Фадля Ибн ар-Рабиа и его приспешников, чтобы воротить их назад. Но аль-Фадль Ибн Сахль предостерегал аль-Мамуна, чтобы тот ни под каким предлогом не покидал Хорасан.

– Если ты оставишь Хорасан, они схватят тебя и преподнесут твоему брату в качестве подарка, – предупреждал Ибн Сахль. – Мой совет – напиши письмо и пошли его с гонцом. Напомни им о клятве и призови к повиновению.

Аль-Мамун поступил согласно совету своего визиря, хотя и не видел в том большой пользы. Столь шаткое положение пугало эмира, но аль-Фадль успокаивал его:

– Ты живешь в окружении родичей со стороны матери. Я могу поклясться тебе в их верности. Имей терпение, и я ручаюсь, что ты получишь халифат.

Аль-Фадль советовал аль-Мамуну проявлять благочестие. «Без веры в бога нет власти над подданными», – говорил он. Чувство тревоги покинуло аль-Мамуна, и он стал ждать, что покажет время.

Аль-Мамун был человеком мягкого нрава, приветливым и любезным, умным и рассудительным, ценящим знания. С особым рвением он постигал различные науки во время своего пребывания в Хорасане, где тогда жили виднейшие ученые. Целые дни проводил он в беседах с ними и был хорошо знаком с учениями древних народов, в особенности с античной философией.

Аль-Мамун отличался привлекательной наружностью. Он был среднего роста, и хотя волосы у него были редкие, однако борода была длинная, а брови почти срослись у переносья. На щеке виднелась черная родинка, а глаза светились умом и добротой. Именно благодаря доброте и кротости нрава он снискал симпатии подданных и его часто приводили в пример. Он рос под опекой Бармекидов, а позднее аль-Фадля Ибн Сахля и потому стал ярым приверженцем шиизма.

Аль-Мамун продолжал заниматься изучением мусульманского права и других наук и с нетерпением поджидал вестей от своего брата аль-Амина. И вот однажды в Хорасан прибыло посольство, которому было поручено сообщить аль-Мамуну о назначении нового престолонаследника – Мусы, чье имя теперь было велено упоминать при пятничных молебнах [58]58
  У мусульман по пятницам в полдень совершается общественное богослужение.


[Закрыть]. Кроме того, аль-Амин приглашал аль-Мамуна в Багдад под тем предлогом, что он соскучился по своему брату за время долгой разлуки. Аль-Мамун с подозрением отнесся к этому приглашению и послал за аль-Фадлем Ибн Сахлем, чтобы решить, что делать дальше. Тот явился в эмирский дворец, и они уединились для особого совета, на котором присутствовали правители окрестных областей. Возглавляли совет аль-Фадль и его брат аль-Хасан.

– Ко мне прибыло посольство от аль-Амина, – сообщил собравшимся аль-Мамун. – Брат требует, чтобы я признал его сына Мусу первым престолонаследником, и зовет меня к себе в гости.

– Требование аль-Амина признать его сына престолонаследником противоречит завещанию Харуна ар-Рашида, и пусть сам господь осудит это беззаконие! – выступив вперед, сказал аль-Фадль. – А что касается твоей поездки к брату, то ты волен поступать как тебе заблагорассудится. Однако кто поручится за твою безопасность? Это не только мое мнение, но и мнение всех жителей Хорасана. Можешь спросить об этом Хишама, одного из почтеннейших хорасанцев.

За Хишамом тотчас послали, и аль-Мамун попросил его высказать свое мнение.

– Ты должен поклясться нам, что не покинешь пределов Хорасана, – сказал Хишам. – А если ты уедешь, то не рассчитывай на нашу поддержку, пусть сам всевышний заботится о тебе. Если ты соберешься в путь, я буду удерживать тебя правой рукой, если ты отрубишь ее, буду удерживать левой. Если отрубишь левую руку, буду удерживать своим языком. А если снимешь мне голову, то, увы, это значит, что я исполнил свой долг!

Эти слова преисполнили сердце аль-Мамуна решимостью и придали ему сил.

– Таково мнение хорасанцев, – подтвердил аль-Фадль. – А они – твои родичи.

Позднее аль-Фадль Ибн Сахль распорядился более не упоминать имени аль-Амина во время пятничного молебна и прервал почтовое сообщение, чтобы еще более ухудшились отношения между братьями. Аль-Фадль пользовался у аль-Мамуна неограниченным доверием, и тот передал ему управление всеми делами и присвоил титул «мастера обоих искусств» [59]59
  «Мастер обоих искусств», или «мастер двух искусств»– прозвание аль-Фадля Ибн Сахля – визиря халифа аль-Мамуна, который искусно владел как мечом, так и пером.


[Закрыть], потому что визирь искусно владел и мечом, и пером.

Совет еще продолжался, когда появился слуга и сообщил, что прибыл Бехзад и просит принять его. Аль-Мамун спросил, кто это, и аль-Фадль сказал:

– Это придворный лекарь из вашего багдадского дворца.

Тогда аль-Мамун приказал:

– Пусть войдет лекарь из Багдада.

Бехзад вошел в залу, поздоровался и, когда аль-Мамун приказал ему сесть, опустился на ковер. Затем эмир осведомился, что происходит в Багдаде.

– Когда я уезжал, в Багдаде оплакивали добрых людей, – отвечал Бехзад. – А если эмир спрашивает меня о его семье, то я оставил их в добром здравии, однако…

– Что «однако»?

– Однако я не знаю, что может статься с ними теперь, после того как до меня дошли слухи о кознях лиходеев, преступивших клятву корысти ради. Трудно себе даже вообразить, что может произойти в столице. И если эмир соблаговолит пригласить семью приехать в Хорасан, это следует сделать немедленно.

– Ты правильно рассуждаешь, лекарь. Если господу будет угодно, я так и поступлю.

Бехзад постарался внушить эту идею аль-Мамуну, потому что страстно желал перевезти Маймуну в Мерв и тем самым оградить ее от врагов. Он не знал, – Сельман ничего не сообщил ему об этом, – что Маймуны уже нет в доме аль-Мамуна.

– А как поживает Умм Хабиба? – продолжал расспрашивать аль-Мамун.

– Я оставил ее полную сил и здоровья, только она очень скучает о своем отце.

При упоминании о дочери аль-Мамун улыбнулся, потому что горячо любил ее и восхищался ее умом и сообразительностью, развитыми не по летам. Он хорошо понимал, что после происшедших событий дальнейшее пребывание дочери в Багдаде чревато опасностью, и решил вызвать ее к себе. Он взглянул на аль-Фадля Ибн Сахля, сидевшего рядом, и спросил:

– Что ты думаешь о расположении светил? Благоприятствуют ли они тому, чтобы сегодня послать кого-нибудь в Багдад за моей семьей?

Аль-Фадль вынул из кармана маленькую золотую астролябию [60]60
  Астролябия– угломерный инструмент, который использовался в средневековой астрономии для определения шпрот и долгот.


[Закрыть], с которой никогда не расставался, и, выглянув из дворцового окошка, произвел вычисления. Затем он сообщил:

– Можешь не опасаться, господин, и послать гонца сегодня же, но предпочтительнее это сделать завтра.

Аль-Мамун приказал своему слуге Науфалю отправляться в путь на следующий день, распорядившись, чтобы тот препроводил в Мерв весь его двор, а затем обратился к визирю:

– А что будем отвечать посольству?

– Последнее слово – за эмиром верующих. Но если мне будет позволено выразить свое мнение, то я скажу, что следует отправить посольство назад с письмом. Ведь ты здесь, среди своих родичей, можешь чувствовать себя в большей безопасности, нежели аль-Амин в Багдаде. Там все заискивают перед ним и лицемерят, помышляя лишь о выгоде. Напиши ему любезное письмо, скрой свои истинные намерения. Тем самым ты можешь снискать его расположение – в политике это самый надежный прием.

Аль-Мамун принял совет своего визиря и написал брату следующее письмо:

«Я получил послание от эмира верующих. Я – один из его наместников и помощников. Завещал мне отец наш, блаженной памяти Харун ар-Рашид, не покидать на произвол судьбы пограничную область, и я свято чту этот завет. Клянусь своей жизнью, что мое пребывание здесь приносит более пользы эмиру и всем мусульманам, нежели мое отсутствие. Я был бы безмерно счастлив лицезреть эмира верующих и своими глазами убедиться в том, что он благоденствует, но долг перед отечеством и господом нашим обязывает меня укреплять границы халифата и не позволяет покидать вверенные моему попечению земли».

Это письмо аль-Мамун велел вручить главе посольства.

Затем аль-Мамун поднялся. Присутствующие поняли, что им надлежит удалиться, и встали со своих мест. Бехзад более других желал окончания совета: ему не терпелось сообщить аль-Фадлю Ибн Сахлю слова своей матери о том, что персам следует оказывать помощь аль-Мамуну лишь в том случае, если он согласится передать трон после своей смерти кому-нибудь из Алидов.

Бехзад дождался, пока аль-Фадль отправится домой, и последовал за ним. Когда они остались одни, он похвалил удачную идею визиря, высказанную им на совете. Затем он протянул аль-Фадлю письмо Сельмана и попросил прочесть его.

Аль-Фадль развернул письмо, стал читать, но, не дочитав до конца, разразился смехом.

– Если Сельман не ошибся и аль-Амин назначил главнокомандующим своим войском Ибн Махана, то нам это только на руку! – сказал он наконец. – Лучшего стечения обстоятельств и не придумаешь. Ведь Ибн Махан, помимо чванливости и тщеславия, снискал себе дурную славу среди жителей Хорасана еще с тех пор, когда был здесь наместником Харуна ар-Рашида и всячески притеснял местных жителей. Из-за этого халиф сместил его с должности, а хорасанцы возненавидели его лютой ненавистью. И если они пойдут на него войной, то разобьют наголову, отомстив за все былые притеснения. Ибн Махан же полагает, что жители Хорасана преданы ему, потому что кое-кто, чтобы обмануть его, посылает ему письма, в которых обещает сдаться на его милость, как только войско аль-Амина подойдет к границам Хорасана. Именно на это я и рассчитывал с тех пор как начался разлад между братьями, и потому утверждаю, что назначение Ибн Махана на должность главнокомандующего войском нам только на руку.

– Так каковы твои планы? – поинтересовался Бехзад.

– Я полагаю, что мы разобьем войско халифа, его самого низложим и посадим на престол аль-Мамуна.

– А какая нам от этого польза? – снова спросил Бехзад. – Разве они оба не являются арабами и потомками Аббасидов? Разве они не сыновья Харуна ар-Рашида, убийцы Джафара, и не правнуки аль-Мансура, убившего Абу Муслима?

– Но аль-Мамун – сын персиянки, – возразил аль-Фадль и добавил: – К тому же, он, как и мы, исповедует шиизм. Он в наших руках, что малый ребенок. Он всегда будет поступать так, как нам будет угодно.

– А ты твердо уверен, что он, когда станет халифом, не захочет выйти из-под нашей опеки? Ты можешь поручиться, что его наследник будет благоволить к нам? И доверяешь ли ты Аббасидам после того, как они столько раз проявляли вероломство по отношению к нам и другим народам?

Аль-Фадль молча слушал речь Бехзада, но при последних словах он словно очнулся ото сна и, подняв глаза на юношу, произнес:

– Ты прав, Бехзад. Теперь я понял, чего ты хочешь. Ты постиг самую суть дела, и нам необходимо все исправить еще сегодня…

Он некоторое время молча теребил свою бороду, а потом продолжил:

– Нет власти без халифа. И нет иного халифа, чем халиф из рода Хашимидов. А наиболее благоволят к нам из этого рода Алиды, и наша опора сегодня – это Али Ибн Муса ар-Рида [61]61
  Али Ибн Муса ар-Рида– восьмой имам шиитов. Халиф аль-Мамун, победивший в борьбе своего брата аль-Амина, для укрепления своей власти решил сблизиться с шиитами. С этой целью он приказал привезти из Медины в Хорасан Али Ибн Мусу – имама шиитов. Когда Али прибыл, аль-Мамун дал ему прозвание ар-Рида («тот, кому дано благоволение господне») и провозгласил его своим наследником. Однако политика аль-Мамуна не принесла ожидаемых результатов. Тогда он, как полагают, решил устранить Али Ибн Мусу ар-Риду, отравив его. Али Ибн Муса ар-Рида умер в 818 г. в селении Нукан, недалеко от Туса в Хорасане, съев отравленный плод граната или отравленную гроздь винограда.


[Закрыть], потомок аль-Хусейна Ибн Али Ибн Абу Талиба. Он человек умный и рассудительный. Аль-Мамун отличает его среди других и благоволит к нему. Я сейчас же поставлю аль-Мамуну условие, чтобы он назначил своим престолонаследником Али Ибн Мусу ар-Риду. Тогда после смерти аль-Мамуна халифат перейдет от Аббасидов к Алидам. И это будет нашей окончательной победой!

Когда он кончил говорить, лицо его сияло восторгом.

– Господин, это самое благоразумное решение, – подтвердил Бехзад и поднялся, чтобы уйти.

– Если ты получишь еще какое-нибудь известие от Сельмана, сообщи мне об этом, – сказал визирь.

Бехзад возвратился в дом своей матери. Долгая разлука с Маймуной тревожила его. С нетерпением стал он поджидать прибытия в Мерв двора аль-Мамуна, чтобы удостовериться, что с Маймуной ничего не случилось.

Глава 58. Аль-Амин посылает войско в Хорасан

Наступил 195 год хиджры. Аль-Амин теперь открыто заявил о низложении своего брата и упразднил монету, которую чеканил аль-Мамун в Хорасане и на которой не значилось имени халифа. Аль-Амин повелел поминать с кафедр мечетей имя своего сына Мусы и величать его «устами истины». Он запретил упоминать имя аль-Мамуна и назначил вторым престолонаследником другого своего сына – Абдаллаха – и нарек его «блюстителем истины».

В это время аль-Мамун держал совет со своим визирем относительно того, как снарядить войско, и тот, воспользовавшись удобным случаем, выставил условие, согласно которому аль-Мамун обязывался назначить своим наследником Али ар-Риду, предводителя хорасанских шиитов. Аль-Мамуну тяжко было решиться на этот шаг, но он не нашел иного выхода и подчинился. Он обещал, в случае успешного исхода войны, то есть если он одержит верх над своим братом и станет халифом, сделать Али ар-Риду престолонаследником. «Мастер обоих искусств» – аль-Фадль Ибн Сахль с большим усердием занялся снаряжением войска и приготовлениями к военным действиям. Во главе войска был назначен Тахир Ибн аль-Хусейн, прозванный «обладателем двух десниц». Аль-Фадль послал его к городу Рею, навстречу войску аль-Амина, если оно двинется в сторону Хорасана. Тахир являлся весьма опытным полководцем, хотя был гораздо моложе Ибн Махана.

Бехзад все это время поджидал приезда двора аль-Мамуна и каких-либо новостей от Сельмана. Наконец долгожданное письмо пришло. В нем говорилось:

«Мои предположения оправдались, а старания увенчались успехом. Ибн Махан назначен главнокомандующим халифского войска, которое направляется в Хорасан с войною. Как раз в то время, как я пишу тебе это письмо, войско под предводительством Ибн Махана оставляет стены Багдада и сам халиф провожает его. Старик убежден, что жители Хорасана питают к нему любовь. Хорасанцы уже прислали ему несколько писем, в которых заверяют его в своей покорности и послушании. Когда Ибн Махан узнал, что Тахир Ибн аль-Хусейн стоит во главе войска аль-Мамуна, то пренебрежительно бросил в его адрес: „Тахир не годится мне даже в ученики! Где такому юнцу командовать целым войском!“ И еще он говорил своим сподвижникам: „Не успеет разнестись весть о том, что мы перешли Хамаданское ущелье, как войско Тахира надломится, подобно дереву после сильной бури. Не осилить безрогому ягненку бодливого барана и не вынести взгляда льва жалкому мулу. Если же он рискнет выступить, то наткнется на острия наших пик и клинки наших мечей. А когда мы приблизимся к ним у Рея, то их руки отсохнут от страха!“ Аль-Амин поверил хвастливым словам Ибн Махана. Он передал ему командование войском, а также пожаловал все области аль-Джибаля [62]62
  Аль-Джибаль– область на севере Ирана.


[Закрыть]. Поручил ему ведение военных действий и взимание поземельного налога. Дал денег и предоставил неограниченное право распоряжаться казной. Снарядил для него пятьдесят тысяч всадников, а также написал Абу Дулефу аль-Иджли и Хилялю аль-Хадрами, чтобы те присоединились к Ибн Махану. А затем неоднократно снабжал его войско деньгами и людьми, Ибн Махан еще не успел выступить в поход, а все полагают, что победа ему уже обеспечена. Когда он ездил к Зубейде, матери аль-Амина, чтобы, как это принято, попрощаться перед дальним походом, она взяла с него слово отнестись к аль-Мамуну с милосердием, если тот будет взят в плен. Она увещевала Ибн Махана такими словами: „Хотя эмир верующих – мой сын и к нему лежит мое сердце, но жалко будет мне и Абдаллаха аль-Мамуна, если ему придется терпеть лишения или, хуже того, муки. А мой сын аль-Амин, хоть он и вынужден идти войной на своего брата, не желает, однако, его погибели. Ведь он признает Абдаллаха своим родным братом, и потому тебе не следует оскорблять эмира бранными словами, он же тебе не ровня. Не принуждай его выполнять тяжелую работу. Не заковывай в кандалы и не надевай на него цепей. Не лишай его ни невольниц, ни слуг. В пути не обращайся с ним грубо, не опережай его и не скачи рядом, а только держись его стремени. Если он будет бранить тебя, стерпи“. Затем она протянула ему серебряные кандалы со словами: „Если что случится, то надень на него эти оковы“. Ибн Махан ответил: „Все будет исполнено в точности, госпожа!“»

Подобными наставлениями напутствовал его и эмир верующих, аль-Амин.

«Ты знаешь, что наш повелитель аль-Мамун послал за своим двором в Багдад. Скоро все они прибудут к вам. Ты, конечно, надеешься встретить среди них Маймуну. Но не огорчайся, когда не увидишь ее в Хорасане. Она осталась здесь, в Багдаде. Я не писал тебе об этом раньше, чтобы не причинять тебе боли. Сейчас уже невозможно долее скрывать это, потому что ты все узнаешь от Дананир и других лиц. Знай же: Маймуна находится в доме халифа. Прошу тебя, не приходи в отчаяние и не тревожься о ее судьбе! О том, как она попала к халифу, тебе расскажет Дананир. Я, твой преданный слуга, здесь и всегда смогу уберечь ее от беды. До свидания».

Когда Бехзад прочел это письмо, у него потемнело в глазах. Несмотря на радостные вести, сулящие успех, письмо привело его в смятение. Стоило только ему представить, что Маймуна находится в доме их врага, как сердце Бехзада сжималось от нестерпимой боли. Он в душе нещадно упрекал Сельмана за то, что тот скрывал от него доселе эту новость. Он пришел в состояние полной растерянности и не представлял, на что ему решиться: выехать ли из Мерва, чтобы встретить Ибн Махана у Рея, или же подождать с отъездом, пока не прибудет Дананир и он сможет подробно расспросить о Маймуне. Победила любовь… Маймуна оказалась важнее всех дел, и Бехзад остался поджидать прибытия двора аль-Мамуна, чтобы получить хоть весточку от своей любимой, а потом с легким сердцем уйти на войну. Его мать знала, что войско выступило в Рей, и была очень удивлена тем, что ее сын остался дома.

– Твой кинжал спрятан в этом ларце, – сказала она. – Когда же ты собираешься выехать?

Бехзад густо покраснел, взял в руки ларец и смущенно пробормотал:

– Я уезжаю сейчас. Я как раз пришел попрощаться…

Мать Бехзада откинула покрывало с груди, воздела к небу руки и, запрокинув голову, стала взывать к всевышнему:

– Господь, будь защитником моего сына в войне против тиранов, вероломно убивших его деда, поправших нашу свободу и присвоивших плоды наших трудов!

Затем она крепко прижала сына к своей груди, покрыла его жаркими поцелуями и словно оцепенела. Бехзад ощутил на себе горячее дыхание матери и тепло слез, оросивших его шею. Материнские слезы до глубины души тронули Бехзада, он сам был готов расплакаться, но сдержался и, пытаясь улыбнуться, спросил:

– Отчего ты плачешь, мама?

Старуха оторвала голову от плеча сына. Глаза ее покраснели и припухли от слез. Она смотрела на Бехзада с тихой печалью.

– Я плачу, сынок мой, потому что не знаю, доведется ли нам свидеться вновь.

– Я надеюсь победить и вернуться живым и невредимым, если на то будет воля божия! – подбодрил Бехзад свою старую мать. – Я хочу увидеть тебя здоровой, полной сил. И тогда стихнет боль твоего сердца, потому что я отомщу за своего деда.

С этими словами он поцеловал матери руку и плечо, достал из ларца кинжал и пристегнул его к поясу. Затем надел на себя дорожное платье, завернулся в абу поверх кафтана и шаровар и накинул куфию на остроконечную шапку. Бехзаду подвели коня, он вскочил в седло и хотел было уже взять ларец, как мать ему помешала.

– Оставь этот ларец дома, – сказала она, – ведь в нем лежат головы дорогих мне людей. Или же ты отомстишь врагам, убившим твоего деда, и они поплатятся за это собственными головами, или же я буду оплакивать головы, оставшиеся здесь, до самой моей смерти!

Слова матери глубоко взволновали Бехзада.

– Матушка, я надеюсь, что тебе больше не придется плакать! – сказал он твердо и подал ей ларец. Затем натянул поводья своего коня и поскакал. Но не успел он отъехать от дома, как почувствовал, что с ним творится что-то неладное. Он вдруг понял, что тронуться в путь его подстегивал лишь стыд перед матерью, а сердце его ни за что не хочет покинуть Мерва, прежде чем он не свидится с Дананир и не разузнает от нее последние новости. И он, уже который раз, бранил Сельмана за то, что тот в первом письме ничего не сообщил о его возлюбленной.

Бехзад миновал торговые ряды Мерва, и наконец конь вывез его за городские стены. Покинув город, Бехзад стал тешить себя мыслью о том, что ему посчастливится встретить по дороге караван аль-Мамуна. Теперь, после того как он распрощался со своей матерью и сказал ей, что уезжает, ему было стыдно возвращаться в Мерв.