Текст книги "Аль-Амин и аль-Мамун"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Храни тебя господь, – попрощался он с Зейнаб и добавил, глядя на Дананир: – Заботься о ней!

Затем повернулся к Маймуне:

– Знай, девушка, у нас во дворце тебе нечего бояться! – с этими словами он направился к дверям. Выйдя из покоя, он приказал управительнице подготовить все необходимое для отъезда Зейнаб и ее наставницы во дворец аль-Мамуна. Когда халиф вышел и женщины остались одни, Маймуна разрыдалась с такой неудержимой силой, что напугала Зейнаб. Дананир бросилась ее успокаивать. Она обещала, что по приезде обо всем даст знать Сельману, а уж тот найдет способ спасти Маймуну, и что в случае необходимости она сама вмешается в это дело. Зейнаб, не желая расставаться с Маймуной, всячески противилась отъезду. Дананир пришлось долго уговаривать свою воспитанницу, объясняя, что неповиновение может навлечь на них гнев халифа. Наконец все смирились с мыслью, что Маймуна должна остаться в халифском дворце. Маймуна шепнула Дананир, чтобы она утешила и поддержала в горе ее несчастную бабушку. Та пообещала все исполнить и с тяжелым сердцем покинула девушку. Прощаясь с управительницей халифского дворца, Дананир и Зейнаб просили ее приглядеть за Маймуной, и та благосклонно согласилась.

Глава 50. Аббада направляется к Зубейде Умм Джафар

Когда лодка уже подплывала к дворцу аль-Мамуна, Дананир заметила Аббаду, ожидавшую их на пристани. То, что ее внучку насильно увели во дворец халифа, Аббада восприняла как вопиющую жестокость и унижение. Сердце подсказывало старой женщине, что ей надо следовать за Маймуной. Но она опасалась, что ее появление в халифском дворце послужит причиной еще больших несчастий. И она послушалась Дананир, которая уговорила ее остаться дома, пока они вместе с Маймуной не вернутся назад. Прошел остаток дня, ночью она так и не смежила век, а утро застало ее на пристани. Она сидела, полная дурных предчувствий, и нетерпеливо всматривалась в очертания проплывавших мимо лодок. И вот старуха разглядела фигуру Дананир, стоявшую в халифской лодке. Когда лодка приблизилась, и Аббада убедилась, что внучки с ними нет, она закричала:

– Где Маймуна?

Дананир сошла на берег и ласково взяла Аббаду за руку. Она рассказала, что произошло с ними во дворце аль-Амина, и твердо пообещала, что Маймуна в скором времени возвратится.

– Нет!.. Никогда она не вернется! – сокрушалась Аббада. – Если аль-Амин узнает, чья она дочь, ей не сдобровать. О горе!.. И зачем я только не бросилась бежать следом за ней и не разделила ее участь! Кто теперь приласкает ее и приголубит? – И старуха принялась оплакивать свою горькую долю, словно мать, навсегда потерявшая ребенка.

Дананир как могла утешала Аббаду, но прошло много времени, прежде чем та успокоилась. Выплакав все слезы, старая женщина задумалась над тем, как ей вызволить внучку. И вдруг ее рука случайно наткнулась в кармане на маленький ларчик, и ее осенила одна мысль. До Аббады дошли слухи, что несколько дней тому назад из Ракки прибыла халифская казна, а вместе с ней и Зубейда Умм Джафар, мать аль-Амина. Аббада рассуждала так: если она явится во дворец вдовы Харуна ар-Рашида и помянет добрым словом имя покойного, то, может быть, ей удастся разжалобить Зубейду, показав ей содержимое этого ларчика. (В нем – читателю это уже известно – Аббада хранила, с тех пор когда еще была кормилицей покойного халифа, молочные зубы и прядь волос младенца). Тогда, рассчитывала Аббада, Зубейда замолвит словечко перед своим сыном и Маймуна будет спасена. От этой мысли у Аббады на душе полегчало. Она поделилась своими планами с Дананир, и та одобрила ее решение.

– У нас нет другого выбора, – сказала Дананир, – может, и вправду Зубейда забудет свою ненависть, когда возьмет в руки эту память о муже, и ты расскажешь ей о своем несчастье… Теперь нам остается только уповать на всевышнего.

В полдень того же дня Аббада отправилась в Обитель Покоя [57]57
  Обитель Покоя– название дворца в средневековом Багдаде, принадлежавшего Зубейде, жене халифа Харуна ар-Рашида.


[Закрыть]– дворец Зубейды. Дорога туда была для старой женщины нелегка, но она не замечала усталости, думая лишь о том, как помочь Маймуне. От дворца аль-Мамуна она спустилась вниз по реке на лодке, пока не достигла места, откуда было недалеко до Обители Покоя. Здесь она сошла на берег и дальше двинулась пешком, опираясь на посох при каждом шаге. Выражение ее лица говорило о смирении и отрешенности: старость приучает людей к покорности.

Только к вечеру достигла Аббада ворот Обители Покоя. Вход охраняли вооруженные стражники. Аббада подошла к ним ближе, поздоровалась, но никто не обратил внимания на уставшую путницу. Тогда она спросила одного из стражников:

– Дома ли твоя госпожа Умм Джафар?

– Она у себя. А тебе что надо?

– Я хочу взглянуть на нее, облобызать край ее одежды и испросить благословения.

– Сейчас она никого не принимает. А если ты просишь милостыню, то знай, что у нас сегодня не подают.

– Сынок, я пришла не за этим. Я хочу поведать Умм Джафар одну историю.

– Какую историю?

– Эта история касается только твоей госпожи. Позволь мне пройти к ней.

Стражник пропустил мимо ушей ее последние слова и повернулся к товарищам, которые с интересом прислушивались к разговору.

– Ты действительно хочешь увидеть мать молодого халифа? – переспросил Аббаду другой стражник.

– Да… Я желаю повидать госпожу Зубейду, мать халифа. Умоляю тебя, доложи поскорее обо мне. Я устала с дороги и еле держусь на ногах.

– Ты бедная женщина и тебе будет нелегко попасть на прием к нашей госпоже, потому что она редко впускает к себе таких странниц, как ты. Лучше я попрошу что-нибудь для тебя у управительницы дворца.

Эти слова задели Аббаду за живое. Припомнились старые времена, когда ей не нужно было стоять вот так у ворот и упрашивать стражников, чтобы ее впустили. Слезы нестерпимой обиды душили Аббаду.

– Я пришла не за подаянием, сынок, а по важному делу, которое заинтересует вашу госпожу. Сделай милость – сходи и доложи ей обо мне.

Стражника растрогали слезы старухи и он отправился с докладом к Зубейде. Ожидая ответа, Аббада присела у ворот. Спустя некоторое время стражник вернулся и сообщил:

– Госпожа спрашивает, как тебя зовут.

Этот вопрос застал Аббаду врасплох. Она на минуту задумалась.

– Скажи, что меня зовут Умм ар-Рашид.

От неожиданности все вздрогнули и уставились на нее с удивлением.

– Твое имя Умм ар-Рашид? – переспросил стражник. – Какого же Рашида ты имеешь в виду?

– Твоя госпожа спрашивает о моем имени? – воспрянула духом Аббада. – Так скажи ей, что Умм ар-Рашид, кормилица, стоит у ворот и желает с ней повидаться.

Стражник поспешил во дворец, а Аббада осталась на прежнем месте. Она была довольна, что назвала себя именно Умм ар-Рашид. Это имя могло ей сослужить хорошую службу. Стражник не заставил себя долго ждать:

– Прошу пройти со мной!

Аббада, тяжело опираясь на посох, последовала за стражником. Пройдя сад, они приблизились к дверям дворца. Аббада разулась у входа и прошла в покои вдовы ар-Рашида. За коридором следовала нескончаемая анфилада зал. Кругом сновали стройные служанки-рабыни, с любопытством озирая Аббаду с головы до ног. Никого и ничего не замечая, старуха шагала за провожатым, пока он не вывел ее к большой зале, откуда доносился запах благовоний. Первое, что бросилось Аббаде в глаза, был сводчатый потолок, отделанный сандаловым деревом. Зала была украшена замысловатой вязью изречений, искусно вплетенной в орнамент, и шелками различных оттенков. По стенам залы спускались подвешенные на золотых крюках занавеси, на которых были вышиты стихотворные строфы. Пол устилал пышный ковер, необычайно больших размеров. Скамьи и подушки ослепляли взор своим великолепием. Но для Аббады все это было не в диковинку. Она привыкла к роскоши в доме сына, где она жила в дни благоденствия и процветания Бармекидов. Сейчас ее внимание всецело было поглощено тем, чтобы любой ценой снискать расположение Зубейды и спасти свою внучку.

Глава 51. Разговор с глазу на глаз

Переступив порог залы, Аббада осталась стоять у дверей, ожидая, когда ей предложат приблизиться и сесть. Посредине залы, на ложе черного дерева, усыпанном драгоценными камнями, опершись на шелковые подушки, восседала Зубейда. На ней было платье небесного цвета, поражавшее взор своей яркой голубизной, а на голове – переливающаяся дорогими камнями повязка с изображением павлина. Аббаде показалось, что Зубейда принарядилась специально для этой встречи. В то время как старуха терпеливо ждала, вдова халифа была, казалось, поглощена тем, что собирала в стоявшую перед ней чашу из слоновой кости крупицы мускуса, рассыпавшиеся по подушке. Аббада решила, что ее просто не замечают, и слегка кашлянула. Зубейда подняла на нее глаза и с пренебрежением бросила:

– Кто ты?

Этот вопрос придал старухе смелости и она шагнула вперед.

– Я – твоя рабыня, Аббада.

Удивленно вскинув брови и презрительно поджав рот, Зубейда искоса рассматривала Аббаду, стоявшую теперь ближе к ней.

– Аббада? А мне доложили, что приема просила Умм ар-Рашид…

– Госпожа, я и есть Умм ар-Рашид. Присмотрись ко мне повнимательнее, может, ты и признаешь меня?

– Я признала тебя, Аббада, – рассмеялась Зубейда, – неужели ты все еще жива?

В этих словах было столько презрения и насмешки, что они больно кольнули самолюбие старухи, но она сумела сдержать свой гнев.

– Да, я все еще жива, назло моей горемычной судьбе.

– Твои несчастья – награда за неблагодарность, – зло рассмеялась Зубейда и добавила: – Садись!

Так и не оправившись от нанесенной обиды, Аббада присела на место, которое ей указали. Она уже сожалела о своем приходе сюда, но голос ее души постоянно напоминал ей о Маймуне, и мысль о том, что она пришла спасти свою внучку, придала ей новые силы.

– Госпожа, я всегда платила добром за добро, – продолжала Аббада, – но бог видит правду и лучше моего воздаст каждому по заслугам.

– Я согласна с тобой, – усмехнулась Зубейда, – все в руках божьих, и он воздает каждому за его деяния. Теперь ты видишь, к чему привели старания твоего мужа и твоих детей захватить халифский престол? Ты видишь, к чему ведет вероломство? Видишь, как наказывается дерзость по отношению к владыкам? Видишь, чем оборачиваются для вас самих ваши козни? По моему расчету ты уже давным-давно должна была бы лежать в могиле, куда тебя свела бы гибель сына, а ты все еще жива.

Аббада молча выслушала слова Зубейды, и когда та кончила, тихо произнесла:

– Моя повелительница! Я пришла сюда не сводить старые счеты. Я надеялась, что встречу здесь сострадание. Ведь ты мать и тебе ведомы материнские чувства, а теперь у тебя есть и внуки, которых ты любишь…

– Ах, вот как ты заговорила! – прервала ее Зубейда. – А что ты думала тогда, когда твой сынок Джафар хотел лишить престола моего сына и отдать его сыну персидской рабыни? Я говорю об аль-Мамуне.

Горечь обиды захлестнула Аббаду, но она сдержала себя.

– Госпожа моя, – вновь обратилась она к Зубейде. – Я уже сказала, что пришла сюда искать сочувствия, ни о какой расплате я и не помышляю. Я принесла с собой память о твоем муже. – Она вынула из кармана ларчик из цельного изумруда, к которому был привязан золотой ключ, и протянула его матери аль-Амина. Но Зубейда не торопилась принять ларчик, стараясь подчеркнуть этим свое пренебрежение к просительнице. Протянутая рука Аббады повисла в воздухе, словно она и вправду просила милостыню.

– Что у тебя там? – наконец произнесла Зубейда, полностью насладившись этой сценой.

Аббада долго возилась с ключом, прежде чем ей удалось отомкнуть ларчик своими старческими, дрожавшими от сильного волнения руками. Она приблизилась к Зубейде и, положив ларчик перед ней на подушку, отступила на прежнее место. Зубейда заглянула внутрь и увидела прядь волос и несколько молочных зубов, от которых исходил запах мускуса.

– Что это? – удивилась она.

– Это волосы и молочные зубки нашего повелителя Харуна ар-Рашида. Ведь я была ему кормилицей. Я вскормила его своей грудью, и за это меня прозвали Умм ар-Рашид. Я принесла все это, чтобы ты выслушала мою просьбу и сжалилась не надо мной, старухой, а над безвинной девушкой. Она воспитывалась в холе и неге, а теперь она – гонимая судьбою сирота. Нет у нее ни крова над головой, ни заступников. В твоей власти спасти ее жизнь или погубить навеки. Ради господа нашего, смилуйся над ней, заступись и избавь ее от смерти! – В глазах Аббады блеснули слезы.

Зубейда выслушала речь старухи и еще раз взглянула на прядь волос своего покойного мужа. В душе ее сострадание готово было взять верх над ненавистью. Аббада, внимательно следившая за ней, уже не сомневалась в том, что теперь Зубейда внемлет ее мольбам.

Воцарилось молчание.

Вдруг Зубейда захлопнула ларчик и спросила:

– А не приходила ли ты с этим ларчиком к супругу моему, когда он был еще жив?

– Да, приходила.

– Зачем, позволь узнать?

– Чтобы просить за моего мужа – Яхью.

– И что он тебе ответил?

Аббада стояла в нерешительности, не зная, что сказать.

– Он отказал мне, моя госпожа, – наконец призналась она.

– И ты думаешь, Аббада, что я поступлю иначе?

– Тогда я пришла к халифу, считая свое дело правым. А сейчас я прибегаю к твоей благосклонности и уповаю на одну твою милость. Сжалься над девушкой, которая не причастна к нашим раздорам. А если ты полагаешь, что я провинилась пред тобой, то вот моя голова – я безропотно расстанусь со своей жизнью. А эта несчастная девушка невиновна…

– Да о ком ты говоришь все время? – прервала ее Зубейда.

– Она дочь человека, убитого в злую годину. Гонимая бедами беглянка, избежавшая участи своего отца, дядей и деда. Она чудом осталась в живых, а меня бог сберег, чтобы было кому вскормить и взрастить бедную сироту. Долгие годы мы скрывались и нищенствовали. Как последние бродяги, мыкались мы по свету, а теперь судьба столкнула нас с лиходеями. Донесли они на нас эмиру верующих и несчастную девушку увели к нему во дворец. Я боюсь, что погубят ее злыми наветами. И нет никого, кроме тебя, кто помог бы мне ее оттуда вызволить. Я принесла эту прядь волос в надежде, что ты проникнешься сочувствием к бедной девушке и замолвишь о ней словечко перед эмиром верующих. А как только он освободит ее, мы тотчас удалимся и поселимся в какой-нибудь жалкой лачуге. А если захочешь, так мы и вовсе уйдем из этой страны, куда нам будет указано. Ради бога, сжалься над нами! Заклинаю тебя именем твоего сына и твоей любовью к нему, внемли моей мольбе! За всю мою жизнь никого я так не молила, ни перед кем так не унижалась, даже перед самим Харуном ар-Рашидом, да будет земля ему пухом! – И уже более не в силах сдержать себя, Аббада разрыдалась.

Но вместо слов сочувствия, которые ожидала услышать старая женщина, до нее донеслось:

– Как имя этой девушки?

– Ее зовут Маймуна, моя госпожа.

Улыбающееся лицо Зубейды перекосила гримаса злобы и ненависти.

– Маймуна!.. Так ты явилась просить за Маймуну? А почему бы ее не спасти хорасанскому лекарю, занесшему меч мести над всей семьей Аббасидов и давно жаждущему нашей крови?

От этих слов у Аббады затряслись руки. Она никак не предполагала, что Зубейде известна тайна, о которой не должен был знать ни один чужой человек. Она совсем позабыла, что в эти времена за каждым шагом правоверного следит шпион или доносчик. Доносы в халифате столь процветали, что отец шпионил за сыном, а сын за отцом. Зубейда знала обо всем, что происходило во дворце аль-Мамуна, от своих доносчиков, а о хорасанце ей сообщили еще вчера. Она собиралась рассказать о Бехзаде сыну и знала, что лекарь уже оставил Багдад, счастливо минуя расставленные ему ловушки.

Пораженная, Аббада словно окаменела. Молчание затянулось, и она боялась, что каждая минута промедления только укрепляет уверенность Зубейды в причастности ее, Аббады, к делам хорасанца. Нужно было тотчас же что-то сказать.

– Кто этот хорасанец? – с притворным недоумением спросила Аббада. – И как мы можем помышлять о мести, если единственной нашей заботой является хлеб насущный? Смилуйся, ради бога! Смилуйся надо мной, ничтожной, всеми презираемой! Молю тебя об одном: выпусти девушку из халифского дворца, а после делай со мной, что захочешь.

Зубейда, не глядя на нее, протянула ларчик со словами:

– Довольно, Аббада! Забирай свой ларец, может быть, он тебе еще пригодится. А если ты нуждаешься в подаянии, то я велю снабдить тебя едой и одеждой.

Глава 52. Гнев

Аббада поняла, что все ее старания вызвать сочувствие оказались тщетными и что Зубейда просто-напросто выпроваживает ее.

– Если бы у меня оставалась цель, ради которой стоило жить, я бы приняла от тебя подаяние, госпожа, – печально проговорила она, беря ларчик из рук Зубейды. – Прости меня, дерзкую, за то, что осмелилась тебя потревожить. Уповаю на то, что господь продлит дни твоего процветания и упрочит престол аль-Амина.

Она повернулась к дверям, делая вид, что собирается уйти, но в ее душе еще теплилась надежда, что сердце Зубейды может смягчиться. Старуха приблизилась к самым дверям, но так и не услышала за своей спиной оклика – Зубейда пальцем не пошевельнула, чтобы ее задержать. Для Аббады было тяжко сознание того, что она покидает дворец Зубейды побежденная и униженная. В ней проснулось чувство гордости. Припомнились дни былого величия Бармекидов и нагрянувшие затем несчастья, которые ей пришлось перенести из-за Зубейды, ее жестокосердие, ее злобная радость при виде чужой беды. Аббада оглянулась: Зубейда продолжала восседать на своем ложе. Опустив глаза, она с напускным усердием собирала с подушки рассыпанные крупицы мускуса. На ее устах застыла улыбка, красноречиво говорившая о бездушии этой женщины, улыбка, вобравшая в себя и презрение к своей жертве, и торжество от сознания своей силы, и спесивую гордость и злобу.

Полностью не утолив свою мстительность, Зубейда страстно желала, чтобы старуха воротилась: уж слишком поспешно она покинула залу! Зубейда испытывала ни с чем не сравнимую радость от встречи с этой женщиной.

Как казалось Зубейде, сама судьба в лице ее супруга, Харуна ар-Рашида, обрушившего свой беспощадный гнев на Бармекидов, восстала против Аббады – искромсала ее жизнь, казнив сына, втоптав в грязь имена мужа и всей родни, разбросав Бармекидов по свету, после того как они были лишены всякого имущества, родовых поместий и боялись произнести вслух собственное имя. Зубейда торжествовала победу, а что для человеческого сердца бывает слаще чувства одержанной победы?

Если вникнуть в суть того, что приносит человеку радость, то видно, что причины такой радости – в упоении победой. Воин-победитель наслаждается ею в прямом смысле этого слова. Для полководца достаточно лицезреть поражение вражеского войска. Стяжатели богатств копят деньги не из-за боязни умереть с голода, – ведь и того, что удается добыть последнему бедняку, хватает ему для поддержания жизни, – а лишь затем, чтобы использовать это богатство для достижения личных целей, для усиления своего влияния и упрочения власти, что в конечном счете дает им возможность вкусить сладость победы и упиться ею. И стяжатели славы в самых разных сферах домогаются ее ради тех удовольствий. Жаждущий славы на политическом поприще понимает, что люди восхищаются им и прославляют его поступки, потому что он постоянно одерживает верх над ними благодаря гибкости и изворотливости собственного ума, и их восторг есть не что иное, как признание их зависимости от этого человека. Жаждущий славы на поприще точных наук, поэзии или изящных искусств наслаждается преклонением масс перед росчерком его пера или величием его замыслов, и это ощущение сродни чувствам полководца, разгромившего вражеское войско.

Вот и Зубейда была упоена блестяще одержанной победой над Бармекидами, и приход к ней покорной, униженной Аббады был апофеозом ее торжества. Это чувство настолько поглотило Зубейду, что она начисто забыла о сострадании или прикинулась, что забыла. А может, она умышленно предала забвению всякую жалость, мстя Бармекидам за их стремление унизить ее сына и ограничить власть покойного супруга.

Когда Аббада повернулась к Зубейде, та все еще подбирала с подушки мускус, но ее учащенно бьющееся сердце ожидало чего-то от этой поверженной и сломленной жизнью старухи. Вдруг Аббада воскликнула:

– Неужели я, принесшая эти святыни в память о твоем муже, погребенном в Тусе, уйду от тебя, так и не получив ничего, кроме презрения и злорадства? Неужели тебе нечего сказать мне, кроме слов о том, что господь покарал нашу семью? Если так, то я рада, что ты помнишь о божьей каре, ведь наш господь всеведущ и всемогущ, и он вершит свой суд в любое время…

Зубейда не удержалась и взглянула на старуху. Лицо Аббады, выражавшее до сих пор униженную покорность, теперь пылало ненавистью и гневом. Мигом высохли покрасневшие от слез глаза. Губы у старухи дрожали, руки тряслись, она едва держалась на ногах. Притянув к себе посох, она всей тяжестью тела уперлась им в пол. Было видно, что ей стоит больших усилий не упасть. Отыскав свои башмаки, она обулась и, не проронив более ни слова, вышла из залы.

– Аббада! – крикнула Зубейда.

Старуха продолжала идти, не обращая внимания на этот зов.

– Аббада!.. Умм ар-Рашид! – раздался голос Зубейды во второй раз.

Тут Аббада, услышав, что ее окликнули «Умм ар-Рашид», несказанно обрадовалась. Сдержав накипевшую на сердце обиду, она приостановилась, в надежде, что ей удастся вызволить Маймуну, вернулась назад и застыла в ожидании. Одна рука ее лежала на посохе, другой она уперлась в свой бок, стараясь одолеть старческую немощь. Аббада пристально смотрела в глаза Зубейде, надеясь отыскать в их глубине сочувствие или жалость. Может быть, Зубейду тронула участь Маймуны? Но на лице матери аль-Амина ничего не изменилось: она все так же надменно улыбалась, а в глазах ее сверкал гнев. Аббада некоторое время стояла неподвижно, всматриваясь в эти глаза, и обманывала себя надеждой спасти Маймуну.

– Скажи, ты желаешь смерти моему сыну? – хриплым голосом произнесла Зубейда.

– Помилуй бог, госпожа! – голос Аббады дрожал и срывался. – Я неустанно молюсь всевышнему, чтобы тебе не довелось увидеть сына своего в несчастье. Я прошу господа, чтобы он никого не обошел своей милостью. Может, он коснется краем своей благодати и моей несчастной внучки…

– А просила ли ты о божьей милости раньше? – оборвала Аббаду Зубейда.

Аббада поняла, что Зубейда намекает на прежние времена, когда еще был жив Джафар.

– Я молила бога, чтобы он был милостив к моему сыну, но, увы, в молитвах моих, видно, не было такого пыла и страсти, как сейчас. В то время мне были в жизни знакомы одни радости. Я думала, что так будет всегда. Но потом все переменилось, и мне пришлось испытать столько горя, что чужому трудно даже себе это представить. Ох, натерпелась я мук после того, как судьба ожесточилась против меня! С тех пор я не видела от ближних ничего, кроме зла, и не жду ничего, кроме новых бедствий.

Зубейда стала опасаться, что если их разговор затянется, то ей придется выслушать всю историю злоключений Аббады, а она терпеть не могла, когда перед ней изливали душу. Зубейда встала и принялась приводить в порядок свои украшения. Она поправила ожерелье, спускавшееся на грудь, и повязку, окаймлявшую ее голову, словно собиралась уйти. Но Аббада, ограничившись сказанным, направилась к дверям и вышла, не обращая внимания на то, что только что потерпела неудачу.

Неприятности и огорчения, которые принесла Аббаде встреча с Зубейдой, заставили ее забыть о всякой усталости. Во дворце аль-Мамуна старуху уже поджидала Дананир. Когда Аббада рассказала обо всем, что с ней приключилось в Обители Покоя, воспитательница Зейнаб погоревала вместе со старухой и постаралась, как могла, утешить ее.