Текст книги "Горы и оружие"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Когда Таха спустился вниз, он выглядел так, будто сейчас только пришел пешком из горной деревушки. На нем была тоненькая спортивная куртка с коротковатыми рукавами и серые дешевые штаны, мятые, как бумажный мешок. Но молодые глаза Тахи смотрели твердо, бесстрастно, замкнуто и зорко.

– В Париже не годится щеголять вот так, – заметила ему Кэти.

– Я не хочу платить шестьдесят франков за пару французских брюк, – ответил Таха.

– Я дам тебе деньги, – сказала Кэти.

– Спасибо, тетя Кэтрин, – слегка поклонился Таха в знак отказа, и Кэти проговорила раздраженно:

– Что ж, вольному воля.

– Ну, как отец твой? – поспешил спросить Мак-Грегор. – Ничего мне не передавал?

– Велел только сказать вам, что не одобряет моей поездки во Францию, – ответил Таха. – Но это и передавать не надо, вы и так знаете.

– Как тебе удалось получить иранский заграничный паспорт?

Таха подался вперед, сказал вполголоса:

– Ливанский.

– А французские деньги где ты достал?

– У меня их совсем немного.

– Но все же, как ты их раздобыл?

– Думаете, дядя, мы их украли?

– Вот это и скажи мне.

– Не все ли равно, – ответил Таха со смешком.

– Я ухожу мыться, – прервала Кэти их разговор, – но прежде будь добр сказать мне напрямик, зачем ты приехал в Париж.

Таха перевел взгляд с Мак-Грегора на Кэти.

– Я подумал: следует помочь дяде Айвру. Но я не хочу говорить об этом в доме.

– Это еще почему?

– Сеси говорит, у ваших стен есть уши. Пожалуйста, не спрашивайте меня, тетя Кэтрин, о серьезных вещах.

– В таком случае вам с дядей лучше переговорить на улице, – сказала Кэти. – Там никто не подслушает ваших секретов.

– Вы правы.

Кэти ушла, и Мак-Грегор понял: она отправилась наверх, чтобы учинить допрос Сеси, занятой мытьем волос. Кэти хочет удостовериться, что Тахе не удалось в один вечер вновь оживить в Сеси влюбленность, столь опасную год назад.

Таха проводил Кэти взглядом. Но и после ее ухода он не стал ничего говорить, пока, выйдя за ворота, они не зашагали к бульвару Сен-Жермен.

– Вы ведь не знаете: две недели назад, когда отец проезжал через хелалийскую деревню, в него стреляли и ранили в грудь.

Мак-Грегор застыл, как застывают на месте персы при известии о катастрофах, болезнях, смертях.

– Нет. Не знаю. И как он теперь?

– Стреляли из малокалиберного карабина, пуля прошла насквозь и кусочек ребра вышибла. Но обошлось.

– А кто стрелял?

– Полоумный изувер-калека по имени Ками Белуд. А затем хотел удрать в отцовом джипе, но мои родственники застрелили его – и глупо сделали.

Они шли бульваром; мимо плыли «симки», «ситроены» и «пежо» – густо, как семга, идущая вверх по реке, к потаенному нерестилищу.

– Лучше было оставить этого тупого ишака в живых. Прижать бы его – он бы нам все рассказал. Тратить на такого пулю есть смысл, только если требуется ему рот заткнуть.

Сам-то Таха сумел бы сдержать палец на курке, но родня его, пояснил он, состоит не из революционеров, а из людей старозаветных, необузданных, расходующих свой запал на глупую месть.

– Руку Белуда явно кто-то направлял, – сказал Мак-Грегор. – Сама она не поднялась бы у него.

– Теперь уже не узнаем, кто стоял за этим: американцы, англичане, иранцы или турки. Но так или иначе, а организовал покушение ильхан. Старый пес прислал в Париж сына. Они с вас глаз теперь спускать не будут.

– В Париже – не в горах.

– Хоть и в Париже, а все равно остерегайтесь, – как бы вскользь сказал Таха.

– Остерегаться чего? Что они могут мне сделать?

– Каждый здешний курд наверняка уже знает, что вы разыскиваете пропавшие деньги. Причем знает, что на эти деньги будет куплено оружие.

– С самого начала было ясно, что огласки не избежать, – сказал Мак-Грегор.

– А если не остережетесь – не избежать и того, что деньги и оружие в конце концов достанутся ильхану.

– Не будем об этом, Таха. Это на ответственности Комитета…

– Ильхан нацелился прибрать Комитет к рукам.

– Каким образом?

– Оттеснив кази и моего отца. Загнав их подальше в горы. Почему, думаете, тот юродивый стрелял в отца? Это ильхан – для устрашения.

Свернув у «Одеона», они улицей Расина подходили теперь к Латинскому кварталу. В конце бульвара Сен-Мишель собралась небольшая демонстрация: на всем левом берегу ощущалась в людях взбудораженность. Боковые улицы на их пути густели полицейскими на мотоциклах, солдатами отрядов безопасности, жандармами, как шахматными фигурками доска. В дверях boulangerie (булочной (франц.)) стояла булочница с кошкой на руках; кивнув на полицию, она горько пожаловалась Мак-Грегору:

– Весь квартал окружили. Укупорили нас со студенческим сбродом. И теперь этот сброд начнет бить у меня стекла.

– Думаю, нам благоразумней будет убраться отсюда, – сказал Мак-Грегор Тахе. – Вряд ли ты захочешь, чтобы полиция пригляделась поближе к твоим документам.

– Проводите меня в метро, которое идет на… – Таха достал клочок бумаги из кармана куртки: – На Вожирар.

– Зачем тебе туда?

– Там Хаким живет, студент-медик, у него комната возле мастерских на улице Вожирар, – прочел Таха по бумажке.

Войдя в ближайшую станцию метро, они остановились на лестнице и стали разбираться по висящей большой карте. Определили маршрут, затем Мак-Грегор проводил Таху на платформу и в ожидании поезда спросил, не нужны ли ему деньги.

– Нет, дядя Айвр. Не нужно ничего.

– Как долго ты намерен пробыть здесь?

– Это от вас зависит, – сказал Таха, – от того, удастся ли вам спасти деньги.

Мак-Грегор вздохнул. Он посадил Таху в поезд на Монпарнас, проводил его взглядом – запертого в стеклянной парижской клетке паренька, садящегося на скамью среди продавцов, машинисток, клерков европейского большого города. Казалось, Таха ничего вокруг не замечает – словно нет в Париже ничего такого, на что стоило бы тратить внимание.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пийе-Виль оказалась кривой, как козья ножка, улочкой. На одном ее конце Ротшильды только что выстроили коробку из камня и стекла для своего коммерческого банка. На другом конце тяжелели твердыни Национальной страховой компании, возведенные полвека назад. В промежутке стояли друг против друга два типично парижских дома. На одном, на старой медной дощечке Мак-Грегор прочел: «L. F. amp; Cie», то есть «Братья Лазар и компания», вторая знаменитая банкирская фирма Парижа. Дом же, стоящий напротив, был снабжен табличкой размером с визитную карточку, и на табличке значилось: «Мозель». Дом был высокий, красный, изобиловал окошечками.

Мак-Грегор позвонил, подождал, и ему открыл старик в кожаном фартуке. Не говоря ни слова, он провел Мак-Грегора в превосходно сохранившийся салон в стиле Луи-Наполеона, пахнущий полиролем. Затем старик скрылся на минуту, а вернувшись, пригласил в широкий лифт, и они поднялись на верхний этаж, точно в другой мир. У коридоров с серомасляными стенами, толстыми коврами, крашеными дверями, у всех поверхностей был стерильный мозелевский вид. Мак-Грегор услышал стук пишущих машинок, но они звучали почти по-домашнему, а столовая, в которой ждал его Мозель, напоминала красивую голландскую кухню – неярко белая, с кафельным черно-белым полом и приятным глазу голландским очагом.

– Я перед обедом обхожусь без аперитивов, – сказал Мозель. – Но вы, если желаете рюмочку…

Мак-Грегор отрицательно качнул головой.

– Итак, прошу к столу, а затем посетим «Сеньорию», я там сведу вас с человеком, могущим помочь. Разумеется, я исхожу при этом из предположения, что от меня требуется лишь одно: дать вам направление, в котором нужно действовать.

– Совершенно верно.

Они сели за стол с клетчатой скатертью и туго накрахмаленными белыми салфетками, и женщина в белом халате подала белый луковый суп.

– Меню у нас здесь для всех единое, – сказал Мозель, – но если что-нибудь вам не по вкусу, то не насилуйте себя – придумаем, чем заменить.

– Я не привередлив, – сказал Мак-Грегор.

– Прежде чем обсуждать что-либо, – продолжал Мозель, осторожно пробуя суп, – я желал бы в порядке сугубо конфиденциальном выяснить одну деталь. Она то и дело всплывает в связи с вами. – Он улыбнулся Мак-Грегору обезоруживающей улыбкой.

– Пожалуйста.

– Мне это совершенно все равно и ничего для меня не меняет, но я не люблю действовать, не уяснив ситуации.

– Понимаю, – сказал Мак-Грегор, зная уже, о чем пойдет речь.

– Верно ли, что тех турок убили вы – лично вы?

– Да, верно, – сказал Мак-Грегор.

Мозель поглядел на него с любопытной улыбочкой, словно ожидая дальнейших объяснений. Но Мак-Грегор молчал, и Мозель проговорил:

– Поразительно. Вы продолжаете меня удивлять.

– А в какой связи находится это с курдскими деньгами? – спросил Мак-Грегор.

– Человек, с которым вы сегодня встретитесь, – турок, полковник Сероглу.

– Фамилия вроде бы греческая.

– Нет. Самый, что ни на есть, турок, – сказал Мозель. – Представляет в Европе турецкую контр какую-то там службу и располагает удивительно крупными средствами. Часть этих ассигнованных ему средств исходит, вероятно, от американцев, хотя он их явно не терпит. Так вот, он может вам задать тот же вопрос, что и я.

– Но при чем здесь турок? Какое он имеет отношение к курдским деньгам?

– В руках у Сероглу все документы, которые были у вашего курдского приятеля – у того исчезнувшего юноши.

И Мак-Грегор понял, что напрасен был его молчаливый зарок не иметь больше дела с турками. Он спросил Мозеля, каким образом попали документы в руки именно к туркам.

– Понятия не имею, – пожал плечами Мозель. – Документы-то попали, но не деньги.

– А деньги где сейчас, вы не знаете? – спросил Мак-Грегор.

– В одном из парижских банков. Точнее, в парижском филиале одного из иранских банков – фарсского.

– Название мне незнакомо.

– Это частный банк, филиал основан в Париже лет двадцать тому назад.

– Но какой же курд стал бы помещать эти деньги в иранский банк – идти на такой риск?

– Об этом я не подумал, – ответил Мозель.

Пустую тарелку Мозеля убрали, унесли недоеденный суп Мак-Грегора, и он рассеянно уставился на поданную форель.

– И еще одно скажите мне, – произнес Мозель, наливая Мак-Грегору стакан швейцарского виноградного сока. – Если вам удастся получить эти деньги, то что вы, собственно, с ними намерены делать?

– Вернуть их курдам, – ответил Мак-Грегор.

– Так. Но для чего им нужны эти деньги? Для уплаты за приобретенное оружие?

– Это меня не касается.

– Это очень может вас коснуться, – сожалеюще пожал Мозель плечами. – За документами вашего юного курда охотятся также двое здешних торговцев оружием. Одного из них, голландца, зовут Сеелиг, а второй, компаньон его, – англичанин по фамилии Стронг или Форт. (Strong – сильный (англ.). То же значение у французского слова forte. – Здесь и далее примечания переводчика.) Что-то в этом роде. Вам приходилось о них слышать?

– Нет.

– Они-то о вас слышали. Они – так называемые сбывалы-заморщики. Вам понятен этот наш арготизм?

– Нет.

– Они шныряют по военным учреждениям Европы, по конторам фабрикантов оружия и затем сбывают за море все, что только попадет им в руки: устарелые реактивные самолеты, списанные танки, минометы, боеприпасы, винтовки, автоматы, – словом, что угодно. Они в курсе всего происходящего в сфере этого бизнеса. Все эти военные излишки большей частью идут в Африку и на Ближний Восток, но кое-что достается и клиентам вроде ваших друзей.

– И эти торговцы как-то связаны с Сероглу? – спросил Мак-Грегор.

– Нет, просто им нужны находящиеся у Сероглу документы. – Мозель нажал кнопку звонка. – Вас, вероятно, начинает уже удивлять, почему все так заботятся о документах, о соблюдении юридической видимости. – Мозель подождал, пока вызванная прислуга не ушла. – Но в таких делах все, даже правительства, нуждаются в фасаде законности. Чем сомнительнее сделка, тем юридически легальнее она должна выглядеть. Так что вы немногого добьетесь, если не пожелаете включиться в эти ожесточенные правовые тяжбы.

– Подобный метод мне небезызвестен, – сказал Мак-Грегор.

– Вот и хорошо. Прежде всего выясните, чего можно добиться от полковника Сероглу. Но, прошу вас, будьте осторожны. Он турок весьма целеустремленный.

Обед завершили небольшим бифштексом с горсткой зеленых бобов, запили красным виноградным соком. Кофе к обеду в меню не предусмотрен, сказал Мозель и предложил Мак-Грегору подождать в нарядно-стерильной приемной, рядом с которой помещалась туалетная, а сам исчез. Вернулся он, одетый в верховой костюм – бриджи, свитер с невысоким воротом и старую куртку с рваными локтями и карманами.

– Пойдемте, – сказал он, и сверкающий бронзой лифт спустил их в подземный гараж, к «роверу» Мозеля. Мозель повел машину улицей Лафайета и дальше, за Восточный вокзал, за старые мясницкие проезды, мимо ненужных Парижу новых скотобоен. По авеню Жана Жореса они поднялись к Пантену; на фоне безобразного здесь города резко выделялась старинная окраинная церковь. Мак-Грегор думал, что «Сеньория» – банк или какое-нибудь общественное здание. Но оказалось, что это небольшой стадион в Пантене, парижском рабочем пригороде.

Мозель въехал в главные ворота, провел машину за игровое поле, к арене с черным гаревым покрытием. Там уже дожидался конюх в английской каскетке, держа на поводу мохнатого нервного пони. Хвост у пони был заплетен в толстый черный жгут.

– Расплетите, – коротко приказал Мозель.

– Но он его весь унавозит, – возразил конюх.

– А вы не давайте. Стегайте по крупу всякий раз, когда забудет поднять хвост.

Конюх расплел жгут, а Мозель снял с себя куртку и внезапным движением накинул ее пони на голову. Сердито мотнув мордой, пони сбросил куртку прочь, и Мозель стегнул его хлыстом по кончикам ушей. Затем, с помощью конюха, он завязал пони глаза этой курткой, крепко опоясав сверху морду резиновым багажным кольцом.

– Смысл сей операции, – пояснил он Мак-Грегору, – в том, чтобы отучить лошадь от привычки давать ненужный крюк при повороте – привычки негодной и крайне неприятной при игре в поло. Куртка пахнет мной, и пони знает, что это хозяин велит. Причем выполнять повеление надо вслепую. И всякий раз при отказе выполнить беспрекословно он получает удар по ушам.

Мак-Грегор слушал с интересом, однако то и дело поглядывал кругом, на чистенький, но пустынный старый стадион. Странное место для встречи с турецким полковником.

– Сероглу сейчас прибудет, – заверил Мозель. Бросил лукавый взгляд на Мак-Грегора. – А вы напрасно скрытничаете с Кэти, – сказал он неожиданно. – Дело, конечно, не мое но неразумно так вести себя с женщиной, даже если прожил с ней много лет. Вас не сердят мои слова?

– Нет, отчего же, – натянуто сказал Мак-Грегор.

Мозель вскочил в седло, задками сапог сжал вздрагивающие лошадиные бока, и пони прянул в воздух всеми четырьмя мохнатыми ногами. Мозель резко натянул правый повод, и ничего не видящий, разгневанный пони загалопировал боком. Мозель стегнул его по ушам и стегал не переставая, пока пони не подчинился поводу. Мозель стал гонять пони по гаревому кругу, обучая поворотам, а Мак-Грегор глядел не отрываясь. Всадник и лошадь не давали друг другу спуска. Пони шарахался по всей арене, пока Мозель не повел его вплотную к деревянному забору, и тут уж всякий раз, когда пони поворачивал чересчур широко, он с размаху ударялся о забор.

– Своего рода религиозное воспитание, – подъезжая, сказал запыхавшийся Мозель. – Веруй! Иначе – суровая кара.

– Мистер Мак-Грегор.

Мак-Грегор не заметил, как рядом появился подтянутый человек небольшого роста – метр пятьдесят пять примерно, – хрупкий и нервный на вид, но как бы раз навсегда решивший превозмочь эти свои слабости. Он был в двубортном пальто верблюжьей шерсти и держался очень прямо, как свойственно держаться низкорослым людям.

– Сероглу – Мак-Грегор, – торопливо проговорил Мозель и опять погнал лошадь по кругу. Сероглу церемонно пожал руку Мак-Грегору.

– Вы, судя по внешности, не военный, – сказал он. – А я опасался, что столкнусь с солдатом.

– Но ведь вы сами военный.

– Да, но не люблю иметь дело с военщиной. Предпочитаю людей интеллигентных… Ну и выездка! – заметил он, глядя, как Мозель сражается с лошадью. – Чего он от нее хочет?

– Хочет отучить ее от неправильной манеры поворачивать, – сказал Мак-Грегор.

– У Мозеля страсть переиначивать природу, – проговорил Сероглу, воинственно и твердо вставая своим щуплым телом на защиту природы. – А знаете ли вы, что мой сын учится там же, где и ваша дочь? – спросил он.

– Нет, не знаю.

– Дочь ваша не является домой с нигилистическими идеями? Не намерена все сокрушить?

– Нет, – сказал Мак-Грегор. – До таких крайностей дело не доходит.

– Второй мой сын – школьник, учится в Эколь Альзасьен. Они собираются захватить здание этой своей школы. Еще неделя, говорит сын, и все учебные заведения Франции, в том числе и эта школа, окажутся в руках учащихся. Не знаю, что и делать, и хотел спросить у вас, что вы предпринимаете, дабы уберечь дочь.

– Эта проблема еще передо мной не вставала, – уклончиво ответил Мак-Грегор.

– Я боюсь, что при разгоне демонстрации полиция искалечит моих сыновей. Они оба невысокие, в отца.

И от недобрых предчувствий Сероглу передернулся всем телом. Он отошел от забора, давая дорогу возвращавшемуся Мозелю. Пони был весь в мыле и черной пыли, из ноздрей пыхало горячо и влажно. Опять он вскинул мордой, пытаясь сбросить куртку, и Мозель несильно хлестнул его по шее. Затем спрыгнул наземь, убрал куртку, ласково погладил пони по голове, нашептывая что-то – по-английски, не по-французски – в возмущенно прядающие уши.

– Вот вы и встретились, – сказал Мозель, взяв у конюха полотенце и вытирая потное лицо. – Не справлялись у него, Мак-Грегор, как это он добыл курдские бумаги?

– Нет еще.

– Так все же каким образом они вам достались, Кемаль? – обратился Мозель к Сероглу, вытирая полотенцем ноги лошади.

– Самым законным, – ответил тот. – Манаф Изат, владелец документов, был гражданином Турции. Поэтому французская служба безопасности передала нам его документы.

– А как они попали в руки службы безопасности? – спросил Мак-Грегор.

– Манаф умер в больнице, в Лионе, от брюшного тифа, и полиция, изъяв документы, известила нас. Тут нет никаких тайн.

– Никаких тайн никогда и ни в чем – да, Кемаль? Все по закону, – усмехнулся Мозель. – Все открыто с обоих концов – глядите и убеждайтесь.

– Так точно.

– Но я должен подчеркнуть, – сказал Мак-Грегор, – что ни деньги по аккредитивам, ни документы не принадлежали Манафу лично.

– Откуда вам это известно? – спросил Сероглу.

– Мне известно, что и документы и деньги принадлежат курдскому Комитету.

– Об этом Комитете я знаю, – сказал Сероглу. – Но какое вы имеете к нему отношение?

– Я уполномочен действовать от его имени, – сказал Мак-Грегор. – И я хотел бы получить документы обратно.

– А деньги где находятся, вы знаете? – спросил Сероглу.

– Разумеется, знаем, – вмешался Мозель. – И хотя документы у вас, Кемаль, но денег из фарсского банка вы не получите, не доказав прежде свои права на них согласно французским законам.

– Но с другой стороны, – возразил Сероглу, – никто не может получить эти деньги без находящихся у нас документов. Фарсский банк дал мне в том письменное заверение.

– Документы принадлежат Комитету, – сказал Мак-Грегор. – И не вижу, какое вы имеете право задерживать их у себя.

Разговаривая, они подошли к машине Мозеля, и Мозель взялся за ручку дверцы, точно торопясь уехать или желая, чтобы Сероглу поскорей перешел к сути дела.

– Передать документы мы можем, мистер Мак-Грегор, только на двух условиях, – сказал Сероглу.

– Так назовите же их, – сказал Мозель.

– Вы можете получить документы с тем условием, что любое использование этих денег должно быть одобрено правительством Турции.

– Это невозможно, – возразил Мак-Грегор. – Об этом не может быть и речи.

Будто не слыша, Сероглу продолжал:

– Мы настаиваем также на том, чтобы убийцы, застрелившие двух наших солдат на границе близ Синдоя, были переданы турецким властям в городе Сарай, где они предстанут перед судом.

Мозель встретил эти слова смехом, а Мак-Грегор покраснел.

– Курды никогда не согласятся на такие условия, – сказал Мак-Грегор, – и вы прекрасно это знаете.

Мозель открыл дверцу «ровера».

– Это ваше последнее слово, Кемаль?

– Что же еще я могу сказать? – проговорил Сероглу удрученно. Затем протянул Мак-Грегору маленькую хрупкую руку и улыбнулся: – Не будем ссориться из-за чужих денег. Я хотел бы, чтобы мой сын подружился с вашей дочерью, и хотел бы, чтобы мы встретились в семейном кругу и обсудили, как нам лучше оградить детей. Я восхищаюсь английскими методами…

– Да-да, – сказал Мак-Грегор.

– Могу я позвонить вашей жене? – спросил Сероглу.

Но Мозель не дал кончить разговор – тронул машину с места и без дальних слов выехал из ворот, небрежно помахав Сероглу на прощанье и оставив маленького полковника одного на пустом стадионе.

– Прошу прощения, что прервал ваш разговор, – сказал Мозель, направив машину по авеню Жана Жореса, – но это лучший способ вести дела с Сероглу. Он всецело преданный своему делу турок, все же остальное у него – камуфляж.

– Но почему он держался так дружески? В надежде, что ли, выудить у меня какие-то сведения?

Мозель отрицательно качнул головой.

– Сероглу хочет, чтобы его в Париже любили и уважали. Что же до тех убитых турок, то можете об этом не тревожиться в связи с Сероглу. То есть в моральном плане. В свое время Сероглу сам отправил на тот свет немало своих соотечественников… Действительная проблема ваша, – продолжал Мозель, видя, что Мак-Грегор молчит, – заключается в том, как обойтись без этих документов вообще.

Мак-Грегор понимал: Мозелю хочется, чтобы его попросили о помощи; но у Мак-Грегора как-то язык не поворачивался просить.

– Вам могли бы кое в чем помочь эти дельцы – голландец с англичанином, – сказал Мозель. – Да они почти наверняка сидят уже дожидаются у вас в гостиной.

– Не думаю, чтобы тетя Джосс их впустила, – сказал Мак-Грегор.

– Не будьте в этом столь уверены. Тетя Джосс – весьма проницательный призрак. Они хотят к вам наведаться, и на вашем месте я бы их выслушал. Они, пожалуй, гораздо больше в курсе дела, чем Сероглу.

Миновали Шатле, и группа студентов, шагавших бровкой тротуара, забарабанила ладонями по крыше «ровера», крича:

– Пресса продалась властям! «Фигаро» – газетенка фашистов!

Мозель высунул из окошка голову, спросил студентов, что они делают здесь, на правом берегу.

– Флики (Flic – полицейский, шпик, сыщик (франц., разг.)) отрезали Буль-Миш, закрыли мосты, – ответили те. – Вот мы и лаем издали.

Мозель тут же свернул в ближайшую боковую улицу.

– Я высажу вас у Нового моста, – сказал он. – Не хочу застревать в неразберихе на левом берегу. Доберетесь отсюда домой, не заблудитесь?

– Ну, что вы.

– Значит, я скажу Кэти, что дал вам направление действий.

– А разве вы сейчас с ней увидитесь? – спросил Мак-Грегор.

– Она не говорила вам? – сказал Мозель, останавливая машину и высаживая Мак-Грегора. – Я жду ее в гости в четыре часа. Хочу познакомить с моей дочерью. Вероятно, Кэти уже у меня.

И раньше случалось Мак-Грегору, придя домой, обнаруживать, что Кэти куда-то ушла, но никогда еще это не казалось столь зловещим. Опустелость старого дома сулила беду. Мрамор, орех и гранит холодно осуждали. Зачем Кэти поехала к Мозелю и почему ничего не сказала? Мак-Грегор пошел опять на улицу и, выходя из ворот, столкнулся с двумя какими-то людьми. Обратившись к нему: «Мистер Мак-Грегор», они назвали себя; это были голландец Сеелиг и англичанин Стронг – сбывалы-заморщики, визит которых предсказал Мозель.

– Нас не устраивала встреча с участием Мозеля, – сказал голландец, – поскольку его посредничество – вещь дорогостоящая и совершенно излишняя.

– Что вам угодно?

Они стояли у ворот, которые закрыл за собой Мак-Грегор.

– О деле удобней бы потолковать в доме, – сказал Стронг.

– Там нельзя, – ответил Мак-Грегор. – Итак, что вам угодно?

– Но не годится же прямо на улице, – прогудел Стронг. – Тут за углом кафе. Зайдемте туда.

Шагая один справа, другой слева от Мак-Грегора, они привели его в некрашеное маленькое кафе; в глубине там стоял небольшой биллиардный стол, а на нем сидели три кошки и одышливый китайский мопс.

– Tiens… (Смотрите-ка… (франц.)) – произнес голландец и направился к мопсу. Тот зарычал и защелкал зубами, но Сеелиг невозмутимо принялся гладить его по голове, ерошить шерстку. Англичанин проворчал вполголоса:

– Да оставь ты в покое эту моську, она тебя терпеть не может.

«Кто же из них верховодит?» – недоуменно подумал Мак-Грегор. Голландец был белес до неестественности: белесые волосы и брови, белые ногти, белые ресницы – почти, но не совсем альбинос. Англичанин же играл роль грубовато-земного, добродушного здоровяка, явно им самим для себя сочиненную. Пальто снимать Мак-Грегор не стал; на вопрос, что он будет пить, ответил:

– Кофе.

– Слава богу, – сказал Стронг, – наконец-то имеем дело с англичанином. У ваших курдских друзей отвратная привычка все время плутовать и лгать нам – поскольку, по их утверждению, все европейцы лгут и плутуют с ними.

– Ас какими курдами вы имели дело? – спросил Мак-Грегор.

– С самыми разными, – пробасил Стронг. – И все они одинаково гнусного пошиба.

Мак-Грегор снова спросил, что им от него угодно.

По дошедшим до них из разных источников сведениям, начал англичанин, Мак-Грегор уполномочен курдами вести розыски денег, переведенных в Европу для закупки оружия. Не так ли?

– Отчасти, – сказал Мак-Грегор.

– Мы знаем это достоверно, – вмешался голландец. – Мы имеем тут… – Он расстегнул черную на «молнии» папку, бережно раскрыл ее на столике, – имеем предварительное соглашение, подписанное нами с курдским представителем, Манафом Изатом, впоследствии умершим в Лионе. У нас тут грузовые манифесты того, что он согласился купить, а мы – поставить.

– Списки оружия?

– А чего же другого?

– Об этой стороне дела я ничего не знаю, – сказал Мак-Грегор. – Вести переговоры об оружии я не уполномочен.

– Не уполномочены – так уполномочьтесь, – сказал голландец, – потому что у нас тут товар на двести с лишним тысяч фунтов, заказанный вашим Комитетом, но до сих пор не оплаченный. Мы ждем от вас оплаты, – ткнул голландец пальцем в бумаги, – и завершения переговоров о доставке.

Мак-Грегор поглядел на листок папиросной бумаги – тусклой, через копирку, печати – с грузовыми списками, в которые он не стал и заглядывать, не желая знать, что там за оружие.

– Но ведь это не соглашение, – сказал он. – Я не вижу здесь подписей.

Голландец отыскал в папке другой документ.

– Вот оригинал предварительных условий, подписанный Манафом Изатом.

Он подал Мак-Грегору еще один тоненький листок с машинописным французским текстом. Внизу виднелись закорючки подписей, и в числе их персидская вязь подписи Манафа. Текст гласил, что стороны договорились прийти к соглашению касательно списка товаров, составленного как отдельный документ.

– Здесь сказано лишь: договорились прийти к соглашению, – заметил Мак-Грегор. – А где же само соглашение, где контракт?

– Перед вами, – постучал Стронг пальцами по листку. – По французским законам, это имеет силу обязательства.

– Сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор и допил свой кофе. – Так или иначе, – прибавил он, – я не могу вам помочь, поскольку это совершенно не входит в мои прерогативы.

Голландец вспыхнул было, но Стронг остановил его жестом руки.

– Минуточку, Мак-Грегор, – проговорил он. – Нам понятно, в какой вы ситуации, – сказал он интимно-доверительно, как англичанин англичанину. – Вы ведь не добыли этих денег, верно? И значит, не можете обещать нам уплату, верно?

– Допустим…

– Мы знаем, что денег этих у вас нет, – веско сказал Сеелиг. – Но если вы согласитесь соблюсти условия контракта, то мы поможем вам получить эти деньги из фарсского банка.

– Каким образом?

– Уж поверьте нам, – сказал Стронг. – Мы сможем.

Мопс залаял, и Сеелиг опять отошел к биллиарду.

– А вы, Мак-Грегор, знали, что деньги лежат в фарсском банке?

– Разумеется.

– Значит, у вас был уже разговор с полковником Сероглу, – сказал Стронг. – Но наше-то предложение не в пример выгодней.

– Беда лишь в том, что ваше предложение надо прежде поставить с головы на ноги, – сказал Мак-Грегор вставая.

– То есть?

– Если вы поможете мне получить деньги, – сказал Мак-Грегор, – вот тогда я выясню, согласны ли курды соблюсти ваш контракт. Только в такой очередности.

И, не дожидаясь новых предложений, он направился к выходу. Но голландец остановил его, и они все трое встали у дверей.

– Вам ведь не известно, кто вложил курдские деньги в этот иранский банк? – произнес голландец.

– Нет.

– Мозель вам не сказал?

Мак-Грегор качнул головой: нет.

– Тогда скажу вам я. Прежде всего никто их в фарсский банк не вкладывал. Деньги были переведены Манафом из цюрихского банка в кипрский банк Фамагусты. Знали вы об этом?

– Нет.

– Мы с Манафом согласились избрать банк Фамагусты в качестве посредника – держателя денег, пока не будут окончательно улажены детали контракта. Вы и об этом ведь не знали?

– Нет.

– Но в декабре, прежде чем успели скрепить соглашение подписью кази, банк Фамагусты был куплен консорциумом трех других банков – иранского, греческого и французского. А иранским банком в этом консорциуме как раз и является фарсский банк. Так что им не составило труда переписать курдский вклад на фарсский банк и заблокировать там. Чистая работа, верно?

– Верно. А кто организатор махинации? – спросил Мак-Грегор.

– Спросите вашего приятеля Мозеля, – ответил голландец.

Взяв Мак-Грегора по-дружески за локоть, англичанин сказал:

– Да пес с ним. Что сделано, то сделано. – И продолжал, крепко сжимая локоть: – Слушайте, Мак-Грегор. Для вас, я вижу, все это немножко китайская грамота и грязная лужа. Так что позвольте уж дать вам полезный совет.

– Я хочу вернуть курдские деньги, – сказал Мак-Грегор. – А больше тут меня ничего не интересует.

– Но эти деньги уже вложены в оружие, – сказал Стронг. – Высвободить их из сделки вы не можете, и глупо было бы пытаться.

– Пожалуй…

– Ну, и теперь вы понимаете, каким единственным путем можете спасти эти деньги? – напирал Стронг.

– Догадываюсь, – проговорил Мак-Грегор, застегивая пальто.

– Догадывайтесь на здоровье, – сказал Стронг. – Без нас вы обойтись не сможете. Теперь-то вам это ясно?

– Более или менее.

– В таком случае вам должно быть понятно, что мы предлагаем самый лучший и самый чистоплотный выход из положения, – заговорил Стронг негромко и задушевно, держа руку Мак-Грегора крепкой хваткой, – Наши грузовые манифесты абсолютно законные, осталось только договориться о доставке груза в ливанский порт. Так что предоставьте нам действовать за вас – иначе вы лишь время потеряете.