Текст книги "Горы и оружие"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Таха взбежал по грубо высеченным ступеням на высокий каменный уступ над рекой, Мак-Грегор последовал за ним, и они увидели сверху, как двое чужаков идут неровной каменистой стежкой вдоль речного русла. Наведя на них взятый у Тахи полевой бинокль, Мак-Грегор долго и пристально вглядывался, и Таха терпеливо ждал – он знал, что Мак-Грегору знакомы многие из иностранцев, наведывающихся в горы.

– Этих я, пожалуй, знаю, – сказал Мак-Грегор.

– А кто они?

– Англичанина зовут Фландерс, а с ним перс, его холоп. – Мак-Грегор хотел сказать «лакей», но в курдском языке нет такого слова.

– Какое у него тут может быть дело?

– Не знаю. Но он состоит при одной из международных организаций помощи голодающим детям. «Чилдрен анлимитед» – так, кажется, ее именуют. Твой отец знает Фландерса. И тетя Кэтрин тоже.

– Дорога ему явно знакома.

– Он не первый год сюда наезжает, излазил эти горы вдоль и поперек, – сказал Мак-Грегор.

– Он что – британский агент?

– Вероятно.

– Так застрелить его, – сказал один из парней.

– Не делайте глупостей, – поспешно сказал Мак-Грегор, зная, что любой из них вполне способен тут же подкрепить слово делом.

Снизу, от реки, донесся голос старого хатходы: он кричал, что знает этого инглизи (англичанина). Инглизи был уже здесь несколько раз, присылал им рис, фасоль, одежду.

– Раз так, мы лучше скроемся на время в горы, в пастушье становье куда-нибудь, – сказал Таха.

Кэти уже поднялась к ним на уступ. Узнав, что инглизи – не кто иной, как Фландерс, она сказала:

– Мне это не слишком нравится. Я с ним летела из Лондона. Вернее, он сел в наш самолет в Женеве. Вдвоем с этим гладиатором-персом. Он определенно что-то здесь вынюхивает.

– Так вы задержите их здесь, – сказал Таха, сходя по ступеням, – а мы тем временем уберемся с глаз долой.

Студенты и крестьяне, а за ними и собаки уже спешили обратно в селение; Мак-Грегор велел одному из мальчишек-подростков сбегать к машине и побыстрей принести рюкзак.

– Для чего тебе? – спросила Кэти.

– Раз Фландерс что-то вынюхивает, то он непременно поинтересуется, чем я здесь занят.

– Он, наверно, и так знает.

– Нет, скорее, до него дошли вести о Тахе и его бунтарях, – сказал Мак-Грегор, стоя на уступе и глядя, как те двое проворно прыгают с камня на камень. Вернулся мальчик с рюкзаком; Мак-Грегор вынул, разложил карты, блокноты, приборы, и Кэти с неприязнью глядела на упрямо-методические действия мужа. Он щурился на фотометрическую схему, всматривался в пустынные холмы горизонта, в нагие, унылые лощины, а на Кэти не обращал внимания.

Поднявшись на скальную площадку, Фландерс не выказал удивления при виде Мак-Грегоров.

– Мне везет, – сказал он. – Я так и думал, что рано или поздно наткнусь здесь на вас.

Непринужденно поздоровались, и Кэти спросила Фландерса:

– Вы-то зачем здесь?

– Овец считаю, – ответил тот.

– Овец?

– Я знал, чем огорошить вас, – улыбнулся Фландерс.

Голубые бойкие глаза его уже прошлись по картам Мак-Грегора, блокнотам, инструментам, окинули горную даль.

– Помните бедственную зиму шестьдесят третьего года, когда в горах тут пали миллионы овец и коз и умерло столько детей?

– Помним, конечно.

– На днях в Женеве наша комиссия постановила закупить в Турции десять тысяч овец и пять тысяч коз и распределить по глухим горным деревням.

– Большая будет польза, – сказала Кэти. – Особенно здешним помещикам.

– Это пойдет не помещикам, – возразил Фландерс. – Я сам присмотрю за распределением. И что ж поделать, если у них такой строй.

От профессионального глаза Фландерса не укрывалось ничего, и Мак-Грегор чувствовал, что взяты на заметку и его обожженные напалмом башмаки, и следы смазки на куртке, оставленные автоматом Затко.

– Вид у вас слегка чумазый, – сказал Фландерс Мак-Грегору.

– Ведя изыскания в горах, иногда приходится пачкаться, – ответил Мак-Грегор.

– Вижу, что супруг ваш, Кэти, по-прежнему роется в недрах. Я и не знал, что здесь в горах есть нефть.

– Не нефть, – поспешил поправить Мак-Грегор. – Природный газ.

– Весьма интересно. А как вы этот газ изыскиваете? – Фландерс указал на карты носком замшевого ботинка, и Мак-Грегор отметил удивительную опрятность и подтянутость Фландерса. Ему шел уже седьмой десяток, но он был энергичный, свежелицый человек с прямой осанкой. Выбрит он был так чисто, что казалось, ему вообще не надо бриться. Перс, спутник Фландерса, был точной копией хозяина, только чуть помоложе. Говорили, что он при Фландерсе в должности не только лакея, но и массажиста. И действительно, выглядел Фландерс всегда так, точно ему минуту назад кончили массировать шею и плечи. Оба были одеты в костюмы из английского твида. Мак-Грегор знал, что эти два отменно крепких старикана упражняются вдвоем в борьбе дзю-до. Фландерс был племянником лорда Окстеда и дружен с родней Кэти. – По каким, собственно, признакам вы находите газ? – допытывался Фландерс.

До Мак-Грегора донесся лай деревенских собак и шум отъезжающей машины. Но он для верности еще немного задержал Фландерса.

– В основном берем в расчет гидравлику, – сказал он.

– То есть подземные воды?

Мак-Грегор кивнул и указал на длинную линию утесистых гор.

– Под всеми этими кряжами обилие текучих вод, – сказал он. – Причем здесь в горах подземная вода обычно в смеси с нефтью и газом. Когда же свободному течению этой смеси препятствует глубинный сброс или сдвиг – а его обычно удается распознать по складкам поверхности, – то нефть и газ с водой, скопляясь, образуют под высоким давлением подземные резервуары. Их-то мы и ищем.

– А затем?

– Затем бурим скважины. По трубам перекачиваем.

– Но куда тут перекачивать? – Фландерс указал на голые горы.

– Куда требуется, туда и доставляем, – на переработку.

– На иранские заводы?

– Разумеется.

– А как отнесутся к перекачке ваши курдские друзья? – спросил Фландерс. – Я слышал, они и компанию уже основали, хотят одни владеть всем этим.

Мак-Грегор почувствовал, что краснеет, и Кэти пришлось выручать его.

– Очередная побасенка о курдах, сочиненная в тегеранском баре. Все вы большие любители их сочинять, – сказала она.

– Но ведь это факт, Кэти, – возразил Фландерс. – Курды действительно продали за кругленькую сумму свои фиктивные права на здешние нефтяные и рудные богатства.

– Да кто вам сказал? – спросил его Мак-Грегор.

– Неужели вы думаете, что подобное дельце можно долго держать в секрете? – сказал со смехом Фландерс. – Мне говорили о нем в Женеве уже пять или шесть человек.

– Вот как? – И Мак-Грегор решил на этом кончить разговор, но Кэти спросила Фландерса, что именно было сообщено ему в Женеве.

– Курды поместили в один из европейских банков крупную сумму денег, добытых путем какой-то темной сделки. Между курдами даже вспыхнула кровавая свара из-за этих денег и оружия, на них покупаемого. Один курд уже убит в Париже. Верно ведь, Мак-Грегор?

Мак-Грегор промолчал, и Кэти снова рассердилась.

– Идемте-ка в деревню, Артур, – сказала она Фландерсу. – Опять, видно, собирается дождь.

Мак-Грегор с готовностью принялся свертывать карты. Фландерс кивком велел своему персу идти впереди.

– Одна из привлекательных черт местного быта, – сказал Фландерс, спускаясь с уступа вслед за персом, – это простота отношений между заклятыми врагами, непринужденность общения в гуще всей этой вражды. Так бывало у арабов с крестоносцами. Только что пировали вместе, а глядишь – уже рубят головы друг другу.

Ловко спрыгивая со ступени на ступень, он спустился и помог сойти Кэти.

– Но самому-то вам чего ради проводить столько времени в горах – в гуще всей этой вражды? – спросила она Фландерса.

– Ради голодающих детей, – ответил тот.

– Овец переписываете?

– Все для спасения детей.

– Весьма удобная формула, – сухо сказала Кэти.

– Дети курдов пьют козье молоко и едят овечий сыр. Они – единственная причина моего пребывания здесь, и не будьте вы так богомерзко подозрительны, – добродушным тоном сказал Фландерс.

– Я хочу лишь напомнить, что курды жестоки и мстительны и пустят вам пулю в спину, если им придутся не по вкусу ваши действия здесь.

– Какие действия?

– Уж не знаю там… обман дружеского доверия, шпионаж. Или что-нибудь вроде.

– Клянусь вам, Кэти, у меня все честно и открыто, – улыбнулся Фландерс.

Подымаясь крутой тропой, Мак-Грегор слушал их словесную пикировку. В деревне с Фландерсом стали дружески здороваться крестьяне; Кэти сердито заметила Мак-Грегору:

– Вот видишь. Всем уже известно про эти деньги.

– Поэтому кази и хочет, чтобы я поехал и выяснил, что с ними случилось.

– И про тебя дознаются.

– Пожалуй, – ответил Мак-Грегор. – Но к тому времени, надеюсь, я уже разыщу и верну деньги.

Они замолчали и стали глядеть на Фландерса за работой среди крестьян – он говорил с ними на ломаном, но вполне сносном курдском, даже пошучивал с женщинами. Он объяснял им, что прибыл в горы для подсчета овец, коз и ребятишек.

Он обошел и осмотрел всю деревню, делая заметки, задавая вопросы, а Мак-Грегор следил издали, заметит ли Фландерс оружейный склад. Бросив взгляд на густо смазанный замок, Фландерс коротко рассмеялся, словно угадав, зачем тут навешен замок.

– Все в порядке! – крикнул он Мак-Грегорам. – Вот и покончено со здешними делами. Хотите, подброшу вас в Мехабад на своем «лендровере»?

Фландерс прикатил сюда по той же горной дороге, по которой вез Мак-Грегоров в деревню Таха. Кэти стала подыматься с Фландерсом на дорогу к «лендроверу», а Мак-Грегор за ней – хоть и опасаясь собак на тропе, но приотстав устало: сказывалось бессонное нервное напряжение.

– Побыстрей, пожалуйста, – раздраженно бросила ему Кэти. – Начинается дождь, и я не хочу промокнуть. Здесь и обсушиться негде.

Ускорив шаг, Мак-Грегор взял под руку запыхавшуюся Кэти. Но она не приняла его руки, убрала локоть.

Сидя на переднем сиденье, она продолжала посмеиваться, перебрасываться колкими шутками с ведущим машину Фландерсом. Мак-Грегор сел позади, рядом с персом, и, борясь с дремотой, слушал их голоса. Машина мягко катила с гор, и на спуске к озеру Урмия он уснул, а проснулся лишь у полицейского участка в Мехабаде, где просил Фландерса их высадить.

– До скорого, – весело простился с ними Фландерс. – Ждите меня в гости в Тегеране. У меня куча вопросов, – сказал он Мак-Грегору. И, когда «лендровер» тронулся, крикнул: – …касательно нефти…

Мак-Грегор следил глазами за машиной, пока она не скрылась из виду. Затем вскинул на спину рюкзак, указал рукой вперед, в сторону дома, куда они направлялись теперь. Дом стоял почти на самом краю города, на берегу речки Соудж-Булаг. Владел им курд по имени Хамид-тачальщик – богатый городской неприметный курд, наживший после войны чуть ли не состояние на четырех больших стропильных машинах, купленных из армейского излишка у американцев и тачающих, сшивающих что угодно – от автомобильных шин и парашютов до парусины и шелковых чулок. Уродливо-цементной стройки дом его был хотя и новый, но успел стать сборным местом для курдских политических деятелей, курдских дельцов и для друзей вроде Мак-Грегора.

Хамида, однако, не оказалось дома. Слуга, открывший дверь, повел их в персидскую гостиную с украшениями из цветного стекла и с настенными коврами, среди которых висел и привезенный из Мекки, яркотканый. Минут десять прождали, затем вошел ливанец Аббекр с видом человека, крепко спавшего и только что разбуженного.

– Прошу прощения за негостеприимность, – сказал он с мягкой учтивостью дельца.

После обычного персидского ритуала взаимных уверений они сели за кофе, и наконец Аббекр сообщил Мак-Грегору свои сведения о деньгах, о том, куда они были помещены, и о мерах по их розыску. Потом Аббекр положил перед собеседником на инкрустированный столик письма в банк и доверенности на имя Мак-Грегора и желтый конверт с тысячей английских фунтов на расходы.

– Не надо, – сказал Мак-Грегор, отстраняя деньги так, что конверт уперся в сытое брюшко Аббекра.

– Эта сумма вам понадобится, а быть может, и окажется недостаточной, – сказал Аббекр, опять пододвигая деньги.

– Я не возьму их, Аббекр, и не надо настаивать, – сказал Мак-Грегор.

Кэти, сидевшая на стачанной Хамидом тахте, легонько ткнула мужа в бок.

– Бери, – сказала она. – В Европе все теперь намного дороже, чем ты думаешь.

Он не знал, говорит ли Кэти в насмешку или всерьез. И все равно в любом случае он не взял бы этих денег.

– Вы опасаетесь, чтобы не сказали, будто вы платный агент курдов? – мягко спросил Аббекр.

– Допустим, опасаюсь.

– В таком случае не буду настаивать. Но обещайте мне по крайней мере, что вы обратитесь в парижский банк Исмаили, к мосье Ажукиру, если вам понадобятся деньги.

– Если будет в том необходимость, – сказал Мак-Грегор и встал.

Но когда Аббекр вышел распорядиться, чтобы подали автомобиль Хамида, Кэти сказала:

– Ты с ума сошел – тратить свои с таким трудом собранные сбережения на бредовый курдский замысел. Уж если им досталась эта прорва денег, то пусть хоть сами, черт возьми, несут расходы по розыску.

– Обойдусь и так, – ответил Мак-Грегор.

Услышав от Аббекра, что «мерседес» ждет, они вышли во двор. Их встретил холод, сумрак, небо лиловело смутно и бархатно, большой обнесенный дувалом сад полнился тусклыми тенями и захолустной тишиной. Аббекр повел их к высоким деревянным воротам, но еще издали они услышали чей-то голос с дувала. Мак-Грегор разобрал, что кричали по-курдски:

– Рашид, не выпускай их со двора.

– Подождем-ка здесь минуту, – сказал Мак-Грегор жене.

– А что там такое?

– Не знаю еще. Подождем.

Послышалась возня, топот чьих-то бегущих по улице ног. Зафырчал мотор, с ревом отъехала машина.

– Рашид! – крикнул за спиной у них Аббекр. – Где ты?

– Что тут происходит? – спросил Мак-Грегор.

В свете фонаря у ворот возник курд, вооруженный автоматом, запыхавшийся от бега. Увидев их, он сказал со смехом:

– Не бойся, доктор. Все уже в порядке.

Попросив еще чуточку подождать, Аббекр осторожно вышел за ворота.

– Надеюсь, тебе это доставляет удовольствие, – сказала Кэти Мак-Грегору. – Мне же – ни малейшего.

– Обычная курдская драматизация событий, – сказал Мак-Грегор.

– Нет уж. В таких делах курды – настоящие душегубы.

– Кэти!

– Именно – душегубы…

Вернувшийся Аббекр заверил, что все в полном порядке.

– Что поделаешь, такая сумма денег, – сказал он извиняющимся тоном.

– Это не за деньгами охота, а вот за кем, – и Кэти сердито указала на мужа.

– Нет, нет, – сказал Аббекр, усаживая их в гудящий дизелем «мерседес» и заверяя Кэти, что пусть курды и слишком дерзки, слишком шумливы, слишком старозаветны, но они не душегубы. И Аббекр деликатно помахал им вслед кончиками пухлых пальцев, словно демонстрируя, сколь мягкими могут быть курды.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В Тегеране, под низким потолком своей гостиной, в старом скрипучем доме среди сада, обнесенного высоким глиняным дувалом и полного сухих листьев, сухих цикламенов, пыльных бугенвиллей, роз, эвкалиптов, узких арыков, – в Тегеране они попытались достичь какого-то согласия, которое позволило бы им пройти сквозь эту передрягу без разрыва.

– А как ты объявишь Джамалю Джанабу, что уходишь от них и связываешь свою судьбу с курдами? – сурово спросила Кэти.

Джамаль заведовал отделом изысканий и залежей – тем отделом Иранской национальной нефтяной компании, в котором работал Мак-Грегор.

– Не знаю, что ему сказать, – признался Мак-Грегор.

Сидя в гостиной дома, где он родился и вырос, где отовсюду на него тысячелико глядела Персия, Мак-Грегор пожалел, что с ними нет сейчас дочери или сына, – не потому лишь, что соскучился по ним, но и потому, что при детях Кэти была бы с ним не так строга.

– Тебе неизбежно придется солгать Джамалю, – продолжала она безжалостно.

– Солги я – и он тут же распознает ложь, – сказал Мак-Грегор.

– А что же тебе остается – ведь ты поклялся курдам хранить тайну.

– Ну не сердись, Кэт, – мягко успокаивая, подошел он к ней. – Я не стану обманывать Джамаля, старого нашего друга.

– Он столько лет защищал и ограждал тебя.

– Знаю, – вздохнул Мак-Грегор, пропуская сквозь пальцы ее стриженые волосы, а мыслью уходя куда-то далеко. – Жаль все-таки, что ты остриглась. Стала похожа на своего брата.

Он с удивлением увидел, что глаза ее наполнились слезами. Она отстранилась, сказала:

– Оставь свои нежности. Ты просто хочешь уклониться от неприятной темы.

– Ты права, – сказал он, отходя.

Днем у Джамаля Джанаба он постарался обойтись без лжи. Джамаль – толстый, пухлощекий, встревоженного вида перс – своим обостренно-нервным чутьем тотчас угадал, что Мак-Грегор хочет и не решается сказать что-то важное. Выйдя из «геологоразведочной», где Мак-Грегор показывал Джамалю схемы четырех скважин из намеченных к бурению в курдских районах, они поднялись на верх стеклянной коробки – здания ИННК, в кабинет Джамаля. Сели с краю длинного стола, за которым вот уже пять лет проводили свои еженедельные совещания, и Мак-Грегор, сняв очки, сказал просто:

– Хочу на время уехать в Европу, Джамаль.

От удивления у Джамаля отвисла мясистая челюсть.

– Дорогой мой, – произнес он. – Прямо сейчас и уехать?

– Я знаю, следовало предупредить заблаговременно, – продолжал Мак-Грегор, – но решение я принял только после приезда Кэти.

– А-а, дети… – с надеждой в голосе сказал Джамаль. – Детям потребовалось твое присутствие.

Сам Джамаль был нежный семьянин. У него было двое упитанных сынишек и пухлая дочурка с голубыми – от дурного глаза – перстеньками на пальцах, кудрявая, с пухлыми ножками. Джамалю приятно было обнаруживать ту же семейную нежную струнку у своих друзей. Ведь в этом же и радость дружбы!

– Нет, дело не в детях, – сказал Мак-Грегор. – Просто хочу на время уехать.

– Надолго?

– На полгода. Быть может, на дольше.

– Неужели!.. – Джамаль встал, подошел к окну за спиной у Мак-Грегора, бросил нервный взгляд на улицу сквозь пластиковые рейки жалюзи. Затем уставился на рисунки дочери, изображающие женщин в чадрах и прикрепленные к листьям большого каучуконоса в кадке. – Полгода, – повторил он. – Значит, дело серьезное.

Мак-Грегор сидел, не оглядываясь на Джамаля.

– Возможно, будет даже лучше, если я уволюсь, – сказал он.

– Но зачем? – воздел обе руки Джамаль. – Зачем, во имя аллаха, тебе увольняться? По какой причине?

– Ну скажем, по причине конфликта убеждений, – сказал Мак-Грегор помедлив.

– Опять политика? – проговорил Джамаль упавшим голосом. – О господи…

В тот раз, когда Мак-Грегора вторично подвергли домашнему аресту, Джамаль был на год брошен в тюрьму. Иранские нефтепромыслы были тогда денационализированы, возвращены иностранцам, и те позаботились о том, чтобы все ярые поборники национализации были упрятаны за решетку. И теперь прежний пыл и неподдельное мужество Джамаля были укрыты глубоко под панцирем презрения к политике, и, зная это, Мак-Грегор не пытался взломать защитный панцирь. Но он понимал, что без объяснений не обойтись.

– Чего мы, собственно, хотели в молодости, Джамаль? – спросил он.

– К чему напоминать! – Джамаль сжал руки в мусульманском жесте омовения, похрустел толстыми пальцами. – Хотели революции, освобождения, социализма, национальных прав. Зачем спрашиваешь?

– Затем, что, мне кажется, слишком рано мы ослабли духом.

– Ну зачем такое говорить? – воскликнул Джамаль. – Как-никак мы отстояли кое-что. Отстояли вот это… (Они отстояли Иранскую национальную нефтяную компанию – менее трети иранских нефтяных ресурсов.)

– Но ты взгляни. – И уже Мак-Грегор вскинул руки, указал на стеклянные стены, окружавшие их. – Разве в этом была суть наших устремлений?

– Борьба еще не кончена, – не уступал Джамаль.

– Вот именно, не кончена.

Джамаль понял.

– В таком случае я не хочу и знать, зачем ты едешь в Европу. И не говори мне.

– Не сердись, Джамаль.

Джамаль подошел к своему тикового дерева столу, выдвинул ящик и взял оттуда листок бумаги, покрытый машинописной вязью.

– Вот послушай-ка, – сказал он и прочел по-персидски: – «Сообщите, соответствует ли действительности, что один из ваших старших сотрудников, доктор Мак-Грегор, находился вместе с шеркийским курдом Затко Джелалем Заибом в момент, когда тот убил двух турецких солдат вблизи пограничной заставы Синдой. Сохраняя в тайне цель данного расследования, выясните по возможности точнее, где был и что делал доктор Мак-Грегор четырнадцатого и пятнадцатого сего месяца».

Мак-Грегора так и обдало горячим ветром погони, но он знал, что скрытничать с Джамалем не годится.

– Ты обязан ответить на это? – спросил он Джамаля.

– Что скажешь, то я им и напишу. Но зачем ты впутался? Зачем тебе курды, хабиби?

– Курды ли, другие ли… – сказал Мак-Грегор. – Последние лет десять мы все ждем, что вот случится некое таинственное и своевременное чудо и все переменит. Но чуда не произошло. Ничего не случилось.

– А что может случиться? – вскинул плечами Джамаль.

– Не знаю, но должно же где-то начаться снова.

– Пусть так, пусть так. Но я перс, и для меня всякий курд, где бы он ни был, – это бич и наказание. Пусть получают все. Все, что хотят. Но, ради бога, не связывай себя с ними.

– Не тревожься, – сказал Мак-Грегор. – Я буду осторожен.

– Ты говоришь успокоительные слова, – возразил разгоряченно Джамаль, – и вид при этом у тебя такой английский. Но ты пугаешь меня своей примитивной решимостью.

– Вот и уволил бы меня, Джамаль, – сказал Мак-Грегор, усмехнувшись.

– Я не допущу, чтоб ты уволился, – сказал Джамаль. – У тебя есть шесть месяцев отпуска, мы тебе их задолжали. Как ты проведешь время отпуска – дело не мое, а твое личное.

– Это подход неразумный, – предостерег Мак-Грегор.

– Тебе следует меня уволить. Я как будто дал тебе достаточные основания.

– Нет. Нет. Категорически отказываюсь. Да и Кэти – как она ко всему этому относится?

– Отрицательно.

– И слава богу. Она совершенно права. Как и мне, ей это причиняет страдания – я знаю. Она никогда не согласится. Но я не допущу, чтобы ты уволился. Твое место здесь, со мной. Нас много лет морочили, обманывали, игнорировали, ущемляли, но в нынешнем году состоится большая конференция по нефтяным ресурсам, и, думаю, наконец-то мы займем подобающее нам положение.

– Кэти хочет, чтобы я навсегда уехал из Ирана.

– Э-э… это она просто так. Вот я поговорю с ней. Ты не можешь покинуть нас сейчас. Как раз когда нас начинают хвалить и признавать. Теперь тебя у нас ждет нечто значительное, я уверен. Да и что ты станешь делать в другом месте?

– Не знаю. Собственно, не знаю даже, что будет по приезде в Европу.

– Тогда не надо больше об этом. Поезжай. Бери отпуск, и пусть будет, что будет. А затем возвращайся. Но только будь поосторожней – я ведь знаю курдские повадки.

Мак-Грегор хотел сказать что-то, замялся.

– Нет. Нет, – произнес Джамаль, вертя рубиновый перстень на мизинце. – Пожалуйста, не объясняй мне ничего. Не вынуждай к поспешным действиям, прошу тебя. Просто оставим все как есть. – И он горячо взмахнул обеими руками, рубя воздух.

– Хорошо, – сказал Мак-Грегор и встал.

Джамаль поскорей проводил его к дверям, чтобы ничего больше не было ни сказано, ни решено.

– И когда же ты в путь? – спросил на прощанье Джамаль.

– Откладывать не буду.

Джамаль махнул толстыми пальцами, прикрыл веками черные глаза, сказал: «Пусть так. Пусть так. Я все устрою» – и затворил за Мак-Грегором дверь.

Мак-Грегор вернулся в свой кабинет. Там ждала его Кэти, чтобы ехать с ним домой. Он запер новый немецкий сейф с документами, сунул свернутые трубкой карты в отведенные им длинные черные пластиковые гнезда, выключил свет, закрыл дверь на ключ и вслед за Кэти пошел коридорами к выходу, к автомобильной стоянке.

Была предвечерняя тегеранская пора, час «пик», и Кэти молча вела машину в потоке транспорта. Мак-Грегор смотрел, как стертый в пыль конский навоз сухой поземкой метет, завихряясь, по мостовой. Впереди то и дело такси «пежо» (персы называют их «сосущие время») круто сворачивали из заторов, чтобы попасть в новые заторы.

– Ненавижу этих дураков таксистов с их петляньем – сердито проговорила Кэти. Затем спросила, что он сказал Джамалю.

– Я сообщил, что уезжаю, и мы поговорили о политике. Но я не лгал Джамалю, – поспешил он прибавить.

– Но сказал же ты ему что-нибудь?

– Очень мало. Об остальном он догадался.

Еще одно такси свернуло перед самым носом у машины, и Кэти зло сказала:

– И догадался, что ты убил двух турок? – И тут же, шумно вздохнув, произнесла: – О, черт! Не то сказала. Извини.

Мак-Грегор промолчал.

Кэти нажала на клаксон.

– Не сжимай ты зубы, не отмалчивайся, – сказала она. – Ну, сорвалась у меня с языка глупость. Что он тебе все же сказал?

– Ничего особенного. Но он знает про тех турок. К нему пришел запрос из армейской или политической разведки. Я даже предложил уволиться, но он не стал и слушать.

– Дельное предложение, нечего сказать.

Кэти вела машину умело, сосредоточенно. Но у очередного светофора она нетерпеливо хлопнула ладонями по баранке руля, сказала:

– Что же. Придется мне, видимо, смириться с этим. – И, воздев руки к небу: – Но бог ты мой! Курды – в Европе!

– В Европе не курды, – поправил он как мог шутливей, – а их деньги.

– А за деньгами последует насилие, – сказала она мрачно. – Ну и как же ты собираешься искать эти деньги?

– Не знаю.

– Хочешь, я возьмусь за это?

– Нет, не хочу.

Кэти подала машину вперед шага на три.

– Ты все станешь делать не так, – сказала она. – Ты пойдешь открытый, невинный и чистый – как ягненок под нож. Если ты способен мыслить здраво, то дашь мне использовать все рычаги и связи, какими располагаем мы: моя родня…

– Нет, – перебил он.

– …мои друзья, – продолжала она, – все их влияние. Со своей скромностью ты мало чего добьешься.

– Я хочу сам и по-своему.

– Что ж, – сказала она. – Изволь. Все что угодно, только бы вырвать тебя отсюда.

Он не проронил больше ни слова, не желая, чтобы Кэти своей английской бессознательно-презрительной иронией сбила его с принятых решений. Ему хотелось напоследок еще раз раствориться в атмосфере старых тегеранских улочек. Это ведь были лучшие минуты дня. Каждый раз, когда он ехал вот так с работы, ему казалось, что голые вершины Эльбурса скользят к нему в вечерней пыльной дымке, замыкая собой день, обволакивая мозг мглой тускло освещенного города. Порой мелькала болезненная мысль, что там, в лиловых горах, ему и суждено, наверно, умереть. Но всерьез он этому не верил.

Большой «мерседес», следуя примеру такси, свернул прямо перед их машиной, и Кэти простонала:

– О господи! И все, и все петляют. Как я рада буду распроститься с этим идиотским восточным анархическим сумбуром.