Текст книги "Горы и оружие"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Часть III

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Отворяя ворота старой казармы в Марадеше, Мак-Грегор не ожидал увидеть там во дворе Шрамма сидящим среди курдов на корточках на грязной земле. Вокруг кизячного костра переговаривались, посмеивались негромко мастеровые и погонщики ослов.

– Должно быть, вам пришлось искать меня по всему краю, – сказал Шрамм.

– Нет, – сказал Мак-Грегор. – Чужеземцу вроде вас стоит только углубиться в эти горы, и тут же весть облетит жителей.

– Я нанял в Резайе машину, выехал оттуда четыре дня назад с этим типом, Галой. – Шрамм кивнул на курда, прилегшего у костра. – Но Гала только берет у меня деньги на бензин, на продовольствие, на взятки, а толку никакого. Он, видимо, задался целью присвоить все, что у меня есть, – до последней рубашки и складного ножа. Один из этих курдов знает несколько слов по-немецки, а прочих я совсем не понимаю: слишком слаб в языке. Притом они, видимо, говорят каждый на своем диалекте?

– Разумеется. Но как вы очутились здесь? – кивнул Мак-Грегор на давно нежилую казарму.

– А где я, собственно?

– В Ираке, милях в десяти от иранской границы, – ответил Мак-Грегор.

Француз рассмеялся и хлопнул себя по пыльным голенищам:

– Вот так номер! Но ведь мы не проезжали никаких пограничных постов. Вижу, вижу уже сам, кто здесь в горах хозяин.

Мак-Грегор покосился на курдов – не исключено, что кто-нибудь из них понимает французский.

– Так-то так, – сказал Мак-Грегор, – но иракские патрули расстреляют вас на месте, если поймают.

– А вас?

– Я не французский офицер, переодетый в штатское, и не ношу в заднем кармане пистолета.

– А про пистолет откуда вам известно?

– За эти два дня нам стало не только известно, где вы побывали и где пытались побывать, – сказал Мак-Грегор, – но и чем питаетесь, как ямку себе роете, чтобы нужду справить, как рано утром бреетесь без воды электробритвой на батарейках, как любопытны вы и опасно ловки в обращении с картой, блокнотом и своим посеребренным «биро», у которого кольцо на рукоятке. Вы здесь человек приметный. – И Мак-Грегор направился к костру, где лежал шофер Гала.

– Я пытался войти в контакт с вашими комитетскими друзьями, – сказал Шрамм, идя следом. – Но ни из кого здесь не вытянешь, где они. И вот ничего пока не сделал. Да и машина где сейчас, не знаю.

– С ильханом вы, однако, виделись, – сказал Мак-Грегор. – И были с его людьми позавчера, когда те напали на людей кази.

– Так вот, значит, с кем была стычка, – сказал Шрамм, жестко усмехнувшись. – А с ильханом я встретился, можно сказать, ненароком.

– Отнюдь нет. Вы искали с ним встречи, и вас отвезли к нему.

Мак-Грегор поздоровался с курдами, назвав себя, и спросил Галу:

– Зачем ты возил француза к ильхану? Разве так курд поступает?

– Француз мне заплатил, я и отвез, – пожал Гала плечами.

Мак-Грегор успел уже вспомнить, кто такой Гала. В 1946 году Гала сражался вместе с муллой Барзани против иранской армии, но позднее стал профессиональным горным контрабандистом и проводником для других контрабандистов, для агентов разведок и вообще для любого желающего. О Гале ходила молва, что он всю пограничную стражу подкупает сигаретами, транзисторами и электрическими утюгами, что иногда исподтишка, анонимным доносом выдает соперника-контрабандиста иракским или иранским пограничникам. Переправляет грузы на ослах и слывет похитителем ослов, но ружья с собой не носит.

– Как же ты мог в таком деле польститься на деньги? – укорил его Мак-Грегор. – И зачем перевез француза через границу? Это и глупо и опасно.

– Но он же хочет повидаться с кази, – сказал Гала в ответ. – А кази где-то тут в Ираке, около Амарадьи. Вот я и привез его. Он заплатил…

– Где сейчас твоя машина?

– Мурад ее на время взял. Он из паломничества только что вернулся, святой человек теперь – хаджи.

– Вранье, – бросил Мак-Грегор. – Собирайтесь-ка, – сказал он Шрамму. – Берите вещи, спальный мешок, идемте со мной.

– Куда? – спросил Шрамм.

– Надо выбраться отсюда затемно, – сказал Мак-Грегор. – Вставай, Гала, пошли! – И, выйдя из ворот казармы, Мак-Грегор повел их по ухабистой и крутой дороге вниз, к старому, помятому «мерседесу».

– Но, черт подери, это ведь наша машина, – сказал Шрамм. – Как вы нашли ее?

– Я на ней сюда приехал.

– Но каким же образом?

– Не в этом суть сейчас. Садитесь. – И, сев впереди, рядом с Галой, Мак-Грегор велел ему ехать под гору к реке, а там повернуть на черную дорогу и везти их к старому несторианскому селению, к пещерам.

Трясясь на ухабах и выбоинах, Мак-Грегор задремал беспокойной дремотой. Разбудил его град комьев грязи, брызг – это машина въезжала на крутой сланцевый мокрый склон, синевато-серый в свете фар. Остановились на окраине большой деревни, где два вооруженных курда – очевидно, люди Затко – приказали им выйти из машины. Узнав Мак-Грегора, один из курдов спросил, нет ли с ними оружия.

– Дайте мне ваш пистолет, – сказал Мак-Грегор Шрамму. Передал пистолет курду, и тот сунул его себе за пояс, словно бесповоротно присваивая. Затем сказал, чтобы Мак-Грегор шел с ним, а Шрамм пусть ожидает.

Идти оказалось недалеко, но в гору; в темноте, спотыкаясь, дошли до глинобитной хибары, где другой курд сонно сидел на корточках при входе. Зажгли лампу, Мак-Грегор прошел одну комнатку, другую, чуть не касаясь головой низких потолков. В третьей комнате на деревянной койке, на старых циновках лежал кази, укрытый серым армейским одеялом. Он приподнялся, сел на постели, запахнулся одеялом. На ногах его были нитяные толстые носки, какие в войну выдавали английским летчикам.

– Добро пожаловать, – сказал кази, пожимая Мак-Грегору руку. Он извинился за свой вид, за убогость помещения и встречи. Затем сказал: – Мне передавали, что ты едешь сюда.

– Рад слышать, – сказал Мак-Грегор. – Я оповещал через кого мог.

Кази исхудал, лицо его покрывала землисто-серая, под цвет одеяла, бледность. Горло было обвязано грязным бинтом, сбритая борода отрастала щетиной. Обритое темя тоже было обинтовано.

– Как здоровье твое? – усталым голосом спросил кази.

– Благодарю, здоров, – сказал Мак-Грегор. – Но ты-то, кази? Вид у тебя нехороший.

– Сейчас я уже ничего, – сказал кази. – Но одно время было худо.

– Я опечален этим, кази, – сказал Мак-Грегор.

– Не беда. Нас порядком измотали, правда. Ильхан все старается взять меня в плен, гоняет нас с места на место и шлет мне послания, что единственная, мол, его цель – защитить меня.

– Негодяй…

– Ясно, что я нужен ильхану для престижа. Он не дает Затко покоя, мешает закрепиться, упрочиться где-либо. Гоняется за нами на своих машинах, устраивает засады, покушения на Затко. Нелегкое это дело – воздерживаться от ответа на его провокации.

– А для чего воздерживаться? Стоит ли?

– Стоит. Для борьбы нужен принцип, – помолчав, потрогав забинтованное горло, ответил кази. – И раз наш принцип – единство, то надо его и держаться. И значит, надо избегать междоусобиц, а иначе дело курдского освобождения пойдет прахом. Отступить от принципа даже ильхан меня не заставит.

– Но рано или поздно он тебя убьет, – возразил Мак-Грегор.

– Навряд ли. Он просто хочет заставить меня согласиться с его политическим курсом, с его понятиями о курдской нации. Но я вовеки не соглашусь. Будет день, когда ему придется принять наши взгляды и цели, и я не погублю этого будущего, не стану идти теперь на столкновение с ильханом.

Кази позвал одного из бойцов охраны.

– Проводи друзей наших в сухие пещеры, – велел кази и сказал затем Мак-Грегору: – Там, в верхних пещерах, вам будет хорошо. А утром, до встречи с французом, надо будет нам с тобой еще переговорить.

– Где Затко? – спросил Мак-Грегор.

– Он оседлал дорогу под Халдаштом. – И кази велел другому бойцу отправиться туда и разыскать Затко.

– А иракский Али где? – спросил напоследок Мак-Грегор.

– Али здесь, – сказал кази. – Но он хворает. – Кази лег на подушку. – Обсудим все завтра. Тебе надо теперь отдохнуть: путь из Парижа неблизок. Я рад, что ты приехал, друг, благодарю тебя.

Рано утром Мак-Грегор пришел к кази, надевшему уже чистый бурнус и чистую чалму и ожидавшему Мак-Грегора в одной из пещер. Там подмели, поставили старый сосновый стол, плетеные стулья; в углу, под желтым фонарем-«молнией», немо красовался большой черный радиоприемник. Понимая, что все это декорация, Мак-Грегор подумал: «На француза, может быть, подействует, напомнит ему другие партизанские пещеры в других освободительных войнах Востока». Четверо бойцов-часовых в грязной курдской национальной одежде, с патронташными ремнями вперекрест выглядели убедительней, хотя Мак-Грегор чувствовал, что и эти часовые слегка отдают бутафорией. И только кази с иракским Али, тощие и настоящие, придавали обстановке встречи требуемый достоверный вид.

– Так что же там, в Париже? – сказал Али. – Запутанная штука получилась?

– Сейчас я расскажу, и сами сможете судить, – сказал Мак-Грегор и стал излагать шаг за шагом все свои действия в Европе. Али и кази слушали не перебивая, сидели за столом в напряженном молчании. Но когда Мак-Грегор кончил, кази не смог скрыть растерянного удивления.

– Какой спутанный клубок, – проговорил он. – Объясни же нам, что это все означает по-западному.

– Распутать клубок непросто, – сказал Мак-Грегор. – Все правительства на Западе внезапно заинтересовались курдским будущим, и все не прочь вмешаться.

– Это не ново, – сказал Али с мрачным выражением на больном лице.

– Да, но впервые все они принимают всерьез идею курдской автономии, даже идею суверенной курдской нации. А это уже нечто совершенно новое.

– Выходит, мы делаем успехи, – сказал кази. – Но в чем же тогда загвоздка? Почему они не помогают нам – и даже не дают приобрести оружие?

Мак-Грегор пожалел, что у него нет лучших объяснений, чем те, которые в Европе казались очевидными, но здесь, в горах, неясны и чужды. К Шрамму сегодня утром подошли с больным ребенком две горянки, приняв его за чужеземного врача (по их мнению, раз ты чужеземец, значит, доктор). Француз печально объяснил, что он не врач и помочь не может. Женщины ответили разгневанным плевком и крепким ругательством…

– Загвоздка в том, – сказал Мак-Грегор, облокотись на пыльный стол, – что они примут идею курдской революции, только если смогут обеспечить себе от нее выгоду.

– Каким способом обеспечить?

– Любым: с помощью денег, оружия или обещаний, политических махинаций, подкупа. Любым способом, который даст им то, чего они хотят. Французы – те, видимо, удовлетворятся чисто коммерческими выгодами от нефти и газа. Поэтому я и решил, что французы будут для нас полезнее других.

– А французы – честные? – спросил кази.

– Как ты можешь задавать такой вопрос, кази? – сказал Мак-Грегор с грустной усмешкой. – Французы слабее всех прочих, вот и все.

– Трудно понять европейский склад мыслей, – удрученно сказал кази.

– Европа очень быстро меняется, – сказал Мак-Грегор. – В прежние времена им было бы нетрудно подчинить вас с помощью бомбардировщиков и войск. Но теперь это уже не так легко – ведь им самим, у себя дома, отовсюду грозят политические потрясения.

– А оружие? – спросил Али. – Кому оно досталось?

– Пока что никому.

Услышав отчаянное фырканье и тарахтенье подъезжающего джипа, Мак-Грегор догадался, что это прибыл Затко. Минутой позже Затко вошел в пещеру, прищуренно огляделся кругом, обнял Мак-Грегора.

– Ну, как ты? – сказал Затко. – Я знаю, ты виделся в Париже с Тахой.

Извинившись перед кази, Мак-Грегор стал рассказывать о Тахе, и Затко слушал терпеливо (сегодня он изображал терпеливого). И только когда Мак-Грегор упомянул про Дубаса, Затко не удержался и воскликнул:

– Значит, это правда. Сын ильхана тоже там!

Мак-Грегор рассказал, как Дубас показывал ему удостоверение.

– Вот видишь, кази, – сказал Затко. – Уже и документы фабрикуют… Говорил ты ему, что нас гоняют, как зайцев, в наших родных горах?

– Да, говорил. Но незачем сгущать краски. Приступим к беседе с французом, – сказал кази и велел одному из часовых сходить за Шраммом.

– Погоди минуту, – удержал Мак-Грегор часового. – Должен заранее предупредить тебя, кази, что этот француз оценивает все с военной точки зрения. Причем он разочарован тем, что уже увидел.

– Как же нам, по-твоему, вести себя с ним? – спросил кази.

– Думаю, что он к тебе прислушается, – сказал Мак-Грегор. – Но пусть вдобавок Затко подействует на него чем-нибудь эффектным.

– Это еще зачем? – вознегодовал Затко. – Перед французом из кожи лезть?

Кази вопросительно глянул на молчавшего Али.

– Мне этот француз не нравится, – сказал Али.

– А что ты скажешь? – спросил кази Мак-Грегора.

– Скажу, что из-за этого француза я из Парижа сюда ехал.

– Хорошо, – произнес кази, берясь рукой за обвязанное горло, закутанное сверху шерстяным шарфом. Видно было, что ему больно говорить. – Мы сделаем, что можем. – И послал часового за Шраммом.

Шрамм уже очистил высокие шнурованные башмаки от грязи и навоза. Хотя он не стал отдавать честь, но приветственно выпрямился, щупая курдов настороженным взглядом. На французском языке представив Шрамма, Мак-Грегор сказал ему, что кази и Али говорят по-французски.

– Я привез письма, кази, – сказал Шрамм и подал два конверта.

Кази быстро прочел, отложил в сторону.

– Вы хотите, чтобы я объяснил положение наших дел, мосье? – сказал кази. – Или вопросы хотите задавать?

– Я хочу лишь знать, какой властью вы располагаете и каков ближайший план ваших действий, – энергично приступил Шрамм к делу.

Кази подумал, прежде чем ответить.

– У вас один способ узнать, какой властью мы располагаем. Спросите любого курда, пусть скажет, кто, по его мнению, действительно представляет народ.

– Этого я сделать не могу, – сказал Шрамм. – Я не настолько владею вашим языком.

– Но в таком случае вы мало что сможете о нас узнать, – сказал кази.

– Пожалуй, что так, – невозмутимо согласился Шрамм. – Но меня фактически больше интересуют ваши теперешние планы.

Кази слегка развел руками.

– Это так сразу не скажешь, – произнес он. Последовали новые быстрые вопросы, новые осторожные ответы. Затко дернул Мак-Грегора за рукав, спросил, о чем идет у кази с французом разговор.

– Француз допытывается, с кем, собственно, хотят курды воевать, – ответил Мак-Грегор.

– То есть как – с кем?

– Он желает выяснить, против кого направлено острие вашей борьбы – против ильхана ли, иракских ли властей, иранцев или кого-либо другого.

– А-а…

– Он хочет знать, есть ли у вас контакт с русскими, – продолжал переводить Мак-Грегор.

– Скажи ему, у нас оружие русское.

Мак-Грегор будто не расслышал, но Затко настойчиво повторил:

– Скажи ему. Что ж ты молчишь?

– Зачем я стану говорить ему заведомую ложь?

В ответ Затко указал на курда-часового. На шее у того висел новенький автомат Калашникова с гладким коричневым прикладом и широким тканевым ремнем.

– Где вы это достали? – спросил Мак-Грегор.

– У иракцев украли, – сказал Затко.

– Кто украл?

– Я украл, – ответил Затко. – Все равно француз уже признал автомат, так ты пусти ему пыль в глаза. Пусть думает, у нас тысячи таких. – Тут Затко перешел на шепот: – Выйдем на минуту. Я тебе важное скажу.

Поколебавшись, но понимая, что Шрамм не прочь остаться с кази и Али наедине, Мак-Грегор вышел с Затко из пещеры на солнцепек.

– Вот кази про единство толкует и прячется, чтобы не дать ильхану убивать братьев курдов, – сказал Затко. – А знаешь, что эта старая задница ильхан сделал на той неделе? Осведомил о нас иранских жандармов. А потом убил одного из моих дозорных на посту.

– Кази мне говорил, – сказал Мак-Грегор.

– Я вчера на иранскую сторону ездил, – продолжал Затко. – Ильхан по-прежнему рыщет там, охотится за нами – с позволения иранских жандармов.

– Но почему? Что вдруг толкнуло ильхана на такое?

– Его кто-то извне поощряет, – сказал Затко. – Неделю назад ильхан был в деревне Джурия и с крыши, мотая ослиными своими ушами и немецким пистолетом, кричал крестьянам, что перестреляет всех моих людей и каждого, кто смеет нас укрывать. Рано или поздно он убьет нас с кази, если только я прежде его не убью.

– А что говорит кази?

– Говорит, что это провокация чужеземцев.

– Он, пожалуй, прав, – сказал Мак-Грегор, сев рядом с Затко на дувале, сложенном насухо из камня. Отсюда была видна вся деревня. – Если вы начнете сейчас междоусобицу, то выгода от этого будет только иностранцам.

Затко повернулся спиной к солнцу.

– Ну, не знаю, – сказал он. – Иногда мне кажется – прав Таха, что хочет истребить всех феодалов.

– Таха не прав, – твердо сказал Мак-Грегор.

Затко указал рукой на Ардебиль – городок, чуть заметный далеко внизу.

– Там раньше жили по племенному курдскому укладу, – сказал он. – На лето все оттуда в Сулав уходили – от пыли и от жары. Ардебиль – старинный город, в нем много старых курдских домов, две воинские казармы разрушенные. Кругом города высоченная стена с воротами на мосульскую сторону. Былая курдская твердыня. А теперь это город мастеровых, с асфальтовыми дорогами, рынками, чайханами и большой мечетью. Вот где заметно, какие с каждым днем происходят в курдах перемены.

– Я знаю…

– Курды отрываются от родных гор, живут теперь, как нищие при дорогах, в гаражах, занимаются куплей-продажей, на нефтепромыслах ишачат, автобусы и грузовики водят, свои домишки краской красят. И сколько им так жить – в асфальтовой нищете?

– Знаю, знаю, – повторил Мак-Грегор. – Но эти перемены неизбежны, а в данный момент у вас иные заботы.

– Но почему неизбежны? – вознегодовал Затко. – Почему надо, чтобы не было разницы между зимой и летом, как теперь в Ардебиле? Ты чувствуешь, как мы меняемся? Поди растолкуй дело французу, когда самим даже курдам зачастую невдомек, что с ними происходит. Таха прав. Мы становимся городским народом и, значит, должны вести борьбу по-городскому.

– Я все это понимаю…

– Но какой другой чужеземец поймет это когда-либо или поймет, в чем суть наших распрей? Как понять такому вот французу, что мы хотим, о каком будущем мечтаем? Когда Таха уезжал в Париж, я сказал ему: «Никто вовеки не нарушал законов курдской чести, не урони и ты ее ничем». А Таха в ответ: «Смешно слушать твои слова». А ведь я хотел сказать лишь то, что отними у курдов честь – и ничего у нас не останется. Хотел сказать, что мы должны и впредь быть неподкупны. Чтобы он это помнил в Париже. А никакой француз не поймет этого. Да и как ему понять? Европейцы не знают, что такое честь.

– Это верно, – сказал Мак-Грегор.

– Я знаю всю мрачную изнанку горной жизни, – обвел Затко рукой горизонт. Но мы утратим все, если не защитим своих гор и селений. Вот почему я хочу убить этого старого вьючного мерина ильхана. Он все наше дело губит.

Они вернулись ко входу в пещеру, и Мак-Грегор с минуту постоял там, прислонясь к шершавому теплому камню скалы и глядя на горные склоны, покрытые теперь зеленеющим вереском, утесником, альпийским мхом. Снизу, из деревни, шел запах тлеющих углей, доносилось влажное шлепанье – это женщины стирали где-нибудь в илистом прудке. Слышен был их резкий хохот, напомнивший Мак-Грегору о грубых шутках, об открытых лицах, о свирепом чувстве равенства с мужчинами.

Вдруг Затко прислушался, сжал локоть Мак-Грегора. Один за другим раздались четыре выстрела.

– Вот видишь. И так всюду, где б ни остановились.

– А что это?

– Это Ахмед сигналит, что по черной дороге подымается отряд иракских солдат. Из Ардебиля, наверное.

– Я думал, иракские власти вас не трогают.

– Как сказать, – буркнул Затко. – Ты вызови из пещеры кази и француза. Надо что-то предпринять.

Мак-Грегор ушел в пещеру и вернулся с кази; Затко велел Гале увезти кази и Али вверх по тропе в горы. Затем, усадив француза в свой синий джип на заднее сиденье, Затко спустился за деревню и приказал там дозорным дать предупредительные выстрелы: оповестить всех остальных, залегших по склонам. Мак-Грегор сидел рядом с Затко, держа в коленях обе винтовки.

– Что он затеял? – крикнул ему Шрамм.

Мак-Грегор только зубы крепче сжал, чтобы не прикусить язык, – Затко уже свернул с дороги и ринулся с кручи вниз по скользкому скату, как горнолыжник. Дважды они чуть не перевернулись.

– Он разобьет машину! – воскликнул Шрамм.

– Держитесь крепче! – крикнул в ответ Мак-Грегор. – И молчите!

Промчавшись, пролавировав мимо расселин и каменных глыб, Затко остановил джип на уступе, бросил короткую и зычную команду куда-то за косогор. Затем выстрелом просигналил скрыто залегшим курдам, рванул тяжко рычащую машину обратно на крутой скат. Оттуда открылась асфальтовая дорога вниз, и на ней – четыре иракских грузовика и бронеавтомобиль. Затко снова просигналил выстрелом, разбудив эхо в горах.

– Объясните мне, что происходит, – сказал Шрамм Мак-Грегору.

Мак-Грегор молча указал на дорогу: там, в нескольких шагах перед иракским броневиком, всклубились два минных разрыва.

– Нам понадобилась бы система связи посложней, чтобы так оперативно организовать минометный обстрел, – заметил Шрамм со смешком.

– Здесь в горах вместо сложных систем связи – простое взаимопонимание, – ответил Мак-Грегор.

Мотоколонна не пыталась укрыться от огня. Видно было, как офицер оглядывает из броневика склоны в полевой бинокль.

– Махмуд!.. – зычно скомандовал Затко, так что эхо пошло по долине.

Еще один минный разрыв – на этот раз позади колонны. Слышно было, как иракские солдаты сердито кричат, пререкаясь. Но все оставались на месте. И тут бронеавтомобиль дал пулеметную очередь, но не по минометам, а по Затко, вставшему на виду у неприятеля. Крупнокалиберные пули ударили в скалу, кроша камень, осыпая землю вокруг.

– Зачем он подставляет себя под огонь? – удивился Шрамм.

– Да погодите вы, – раздраженно сказал Мак-Грегор. – Через минуту все разъяснится само.

Стоя оба открыто, на всем виду, иракский офицер и Затко принялись яростно перекрикиваться на арабском языке, полупонятном Мак-Грегору.

– Что вам здесь надо? – кричал Затко, надсаживая горло.

– Мы на гору идем! – кричал иракский офицер.

– Давай назад! – кричал Затко. – Зачем лезешь к нам? На рожон зачем прешь?

– А зачем открываешь по мне огонь из минометов?

– Поворачивай назад, посиди у себя там спокойно дня два! – прокричал Затко. – Вам сюда не положено.

– Под минометным огнем поворачивать не стану.

– Боишься, хабиби? – засмеялся Затко. – Мины вас не тронут.

– Ах ты… кривой, – выругался в ответ офицер.

Затко одобрительно шлепнул себя ладонью по ляжке, крикнул:

– Послезавтра приходи – нас тут уже не будет! Слово тебе даю.

Помедлив, офицер нагнулся внутрь броневика, приказал что-то экипажу. Мак-Грегор напряженно ждал новой пулеметной очереди. Но Затко крикнул:

– Не дури! Там за дорогой, в тылу у вас, полсотни моих бойцов!

Офицер выпрямился.

– Никого там у тебя нет, – откликнулся он. – Но ты не пугайся. Я всего-навсего водителя спрашивал, где он тут сможет развернуться.

– Вот за это люблю!..

– А в пятницу вернусь и прихвачу с собой намного больше людей и техники, – продолжал офицер. – Так что уноси отсюда ноги, Затко.

– А ты не бойся. Я у тебя твою технику не стану отнимать. На дьявола она мне?

Колонна начала пятиться, разворачиваться, а переругивание продолжалось, делаясь все крепче и сочней, и Затко похохатывал, хлопал себя по бедрам, оценивая по достоинству словесную изобретательность свою и противника.

Мак-Грегор сел на камень, перевел дух.

– Ну, повезло тебе сейчас, – сказал он Затко.

– А что?

– Ведь стоило ему подать немного назад, и он смог бы тебя запросто изрешетить.

– Да с какой ему стати? У нас сейчас с иракцами ссоры нет.

Шрамм стоя глядел, как колонна с рокотом уходит вниз по асфальтовой дороге.

– Почему они повернули вот так и ушли? Что он им сказал?

– Он объяснил им, что преимущество на нашей стороне, – пояснил Мак-Грегор.

– Оперетта, да и только, – засмеялся француз.

Засевшие по склонам курды карабкались уже вверх и тащили минометы, двуноги, стальные ящики с боеприпасами, смеясь как дети, – точно цирковой реквизит растаскивали.

– И вы всерьез рассчитываете из этих вот создать курдскую освободительную армию? – спросил Шрамм.

Мак-Грегор молчал, понимая, что спорить – выйдет только хуже. Слишком кидалась в глаза неприглядная правда. А кто и как растолкует Шрамму, чем курды дышат и чем живут?

Они вернулись к джипу, и Шрамм хлопнул Затко по плечу, как бьют поощрительно по плечу пьяного приятеля.

– За милую бы душу провел я полгода здесь у тебя, дружище, – сказал он.

– Чего это он? – спросил Затко Мак-Грегора.

– Говорит, что с радостью провел бы здесь у вас полгода.

– Милости просим, – сказал Затко. Они сели в машину, вернулись в деревню и стали ждать сумерек, когда с гор, из укрытия, возвратятся кази и Али.

Мак-Грегор не стал скрывать от кази того, что стычка не произвела на француза впечатления.

– Ясное дело – солдат, – сказал кази. – Смотрит на вещи по-военному.

Разговор происходил в комнатушке у кази. Две койки стояли у стен. Посреди, шипя, кидала с потолка белый свет калильная лампа. На койках друг против друга сидели кази и Али, и резкая светотень как бы вжимала их в стены.

– А жаль, – грустно заключил кази.

– Да так ли уж это важно? – спросил Али Мак-Грегора.

– Боюсь, что важно, – сказал Мак-Грегор.

Тоскливая убогость комнаты, лачуги, деревушки, недужный вой собаки где-то в горах, взмешанная горным ливнем грязь вокруг, густая тьма, черной тропической зарослью одевшая громаду плоскогорья, – все это налегло тяжестью на душу Мак-Грегору.

– Не удручайся, – сказал кази. – Ты сделал все что мог. Как бы то ни было, вот письма, я написал их тому, другому, французу в Париже – Кюмону. Быть может, Кюмон поймет то, что невдомек этому солдату.

– И это все, пожалуй, на что мы можем еще рассчитывать, имея в виду французов, – проговорил Мак-Грегор.

– А как думаешь, стоит ли вообще нам продолжать с ними переговоры? – спросил кази, не выпуская писем из своих худых пальцев.

– Я сам задаю себе этот вопрос, – ответил Мак-Грегор. – Но не вижу выбора. Притом время уже на исходе. Французы в любом случае хотят к концу месяца избавиться от этого оружия. Кому уж оно тогда ни достанется, лишь бы вон его из Франции.

– Иными словами, оно достанется ильхану, если мы не сможем убедить французов?..

– Разумеется.

– Хорошо, – сказал кази. – Будем, пока можем, держаться французов. – И кази протянул Мак-Грегору оба письма. Одно подтверждало данные ему Комитетом полномочия. Другое же приветствовало перспективу торгового соглашения с французами и добрых отношений с ними на долгие годы. – Сделай с помощью этих бумаг, что можешь.

– Беда, что дипломат из меня по-прежнему плохой, – сказал Мак-Грегор, принимая письма. – Я неважный ходатай за курдов просто потому, что не умею вести политический торг.

Кази мягко тронул Мак-Грегора за рукав:

– Что бы ты ни сказал, они тебе поверят. Я убежден в этом.

Помолчали. Понимая, что пора идти, Мак-Грегор встал, но Али придержал его за руку.

– Главное, чтобы это оружие и боеприпасы не достались ильхану. Если ильхан получит хотя бы часть, мы окажемся отброшенными назад на годы и годы.

– Я понимаю, – сказал Мак-Грегор.

– Но не делай ничего опрометчивого, не подвергай ни себя, ни семью свою опасности, – сказал кази. – Прошу тебя.

Затко отпахнул снаружи ситцевый полог, встал в дверях:

– Француз собирается тайком уехать. Галу деньгами подкупает.

– Желаешь, чтобы мы задержали его? – обратился кази к Мак-Грегору.

– Нет, нет, – сказал Мак-Грегор. – Я все равно на него повлиять не могу, так что удерживать незачем.

– Если дадим ему уехать с Галой, – возразил Затко, отнюдь не желавший, видимо, выпускать француза из рук, – то на чем же ты сам выберешься отсюда?

– Не знаю, – ответил Мак-Грегор. – Но мне лучше возвращаться не в компании со Шраммом. Я, собственно, надеялся, что вы меня доставите в Иран, к пограничному городку Карабасу. Оттуда уж я доберусь автобусом до Тегерана.

– Ладно, – сказал Затко. – Тогда, как только француз уедет, тронемся и мы с тобой.

Мак-Грегор попрощался с Али, затем кази ласково обнял его.

– Если услышишь, что на нас нападение, – сказал он, – что нас убили или что ильхан пришел с иностранцами к соглашению, все равно продолжай делать то, что считаешь, что находишь нужным. Твердо продолжай говорить и действовать от нашего имени, пока не кончится все это дело.

– Разумеется, – сказал Мак-Грегор.

Уходя, он видел, как кази достает из-под койки пластмассовый таз, чтобы промыть рану на шее. Там, под койкой, хранились у него книги, фибровый чемодан и бережно сложенное зеленое знамя революции 1946 года.