Текст книги "Горы и оружие"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Под гул обуревавших Францию раздоров Кюмон встретился с Мак-Грегором на Пийе-Виль, в одной из богатых и стерильных комнат банкирской конторы Мозеля. Кюмон извинился, что не смог тогда принять Мак-Грегора в министерстве.

– Но ситуация успела уже сильно измениться со времени нашей последней встречи, – сказал Кюмон.

– Поэтому я и хотел, чтобы вы меня выслушали, – ответил Мак-Грегор.

– Я уже говорил со Шраммом. Так что теперь я осведомлен гораздо полнее, чем прежде. Шрамм убежден, что ваш курдский Комитет не представляет собой реальной силы.

– Сведения Шрамма могут быть ошибочны.

– Естественно, могут, – согласился Кюмон.

– У Шрамма не было возможности судить, является ли Комитет реальной силой в Курдистане. Он оценивал вещи лишь с точки зрения солдата, и к тому же при крайне тяжело сложившихся обстоятельствах.

Мак-Грегор был разгорячен, Кюмон же потягивал апельсиновый сок, по-стариковски терпеливо обводя взглядом стену, стол, бокал с соком, свои изящные желтые пальцы.

– Я знаю, что Шрамм судит с военной точки зрения, – сказал Кюмон. – Но именно эта его точка зрения и важна теперь, поскольку дает единственный эффективный критерий для оценки перспективности вашего Комитета.

Мак-Грегор понимал, что не способен втолковать Кюмону разумность и справедливость курдского дела, потому что не знает, какие доводы по-настоящему весомы для европейца.

– Прошу учесть, – сказал Мак-Грегор, – что решение, которое вы примете сейчас, на долгие годы запомнится в Курдистане.

– Естественно, – сказал Кюмон, – но Франция никак не может связывать себя обязательствами по отношению к тому, что проявит себя, возможно, лишь через десятки лет.

– Почему же не может?

– Потому что это неделовой подход. К тому же… – Кюмон встал, подошел к столику у окна, налил соку из кувшина и вернулся. – Есть и другие, конкурирующие стороны, и Франция их игнорировать не может. Обращаю на это ваше внимание.

– Какие стороны вы имеете в виду?

– Нам теперь яснее обрисовалась сила того контроля и влияния, каким американцы и британцы еще обладают в данном районе даже среди самих курдов.

– Вы говорите об ильхане?

– Я говорю о том, что Франция при данных обстоятельствах не смогла бы одна пойти далеко. Риск превышал бы результаты.

У Мак-Грегора вырвался персидский жест досады.

– Думаю, вас вряд ли заинтересует аспект справедливости курдского дела… – сказал он.

– Он мог бы заинтересовать меня, – мягко ответил Кюмон. – Но справедливость, увы, плохой аргумент в международной политике. Я думал, вам это известно.

– Хорошо, – сказал Мак-Грегор. – Займемся другим аспектом. В Марселе у вас находится это оружие. Оно в ваших руках. Если вы допустите, чтобы оно досталось ильхану, Комитет навсегда заклеймит Францию как государство, вооружившее вражескую группировку.

– Оружие лишь проследует через Францию, – возразил Кюмон. – Не более того.

– Вот вы и конфискуйте его или уничтожьте, – предложил Мак-Грегор, ощутив вдруг, что такого рода торг звучит вполне уместно и естественно в этой голубовато освещенной банкирской комнатке.

– Для подобных действий у меня нет никаких законных прав, – сказал Кюмон.

– Как видно, у всех и для всего здесь есть законные права, у одних лишь курдов нет их, – сказал Мак-Грегор. – Европейское безумие какое-то…

– Единственные права, принимаемые здесь мной во внимание, – это права Франции.

Мак-Грегор встал.

– В таком случае курдам остается лишь по-своему распорядиться этими вагонами.

– Позвольте мне ваши слова оставить без ответа.

– Как вам угодно.

– Я крайне сожалею, мосье Мак-Грегор, – сказал Кюмон. – Непритворно сожалею. Но мы не можем идти на такой риск наперекор гораздо более сильным интересам других сторон, более свободных в своих действиях.

– Прощайте, – сказал Мак-Грегор.

– Не торопитесь, – сказал Кюмон. – Остался еще способ помочь делу.

Твердо взяв Мак-Грегора за локоть, он провел его через устланную толстыми коврами небольшую комнату заседаний правления мозелевского банка в примыкавшую к ней небольшую гостиную. Она предназначалась для отдыха в перерывах между заседаниями; в ней стояли кушетки, глубокие кресла и стеклянные столики с напитками, кофе и фруктами. Мак-Грегор увидел там прежде всего Ги Мозеля, поднявшегося и идущего ему навстречу. А затем увидел лорда Эссекса. Эссекс сидел на солнце у окна, откинув голову, точно загорая на взморье. По соседству с ним американец Кэспиан погрузился чуть ли не до пола в кресло; на коленях у Кэспиана была разостлана карта. Кэспиан поднял от карты глаза, подмигнул Мак-Грегору. Слегка на отлете, в позе готовых к услугам экспертов, сидели два незнакомых Мак-Грегору человека, положив перед собой на кофейный столик папки.

– Не вышло дело? – справился полушепотом Мозель и сочувственно пожал плечами. – Ну, не беда. Быть может, наша альтернатива лучше.

Эссекс приветствовал Мак-Грегора вяло поднятой рукой, и Кэспиан не без иронии скопировал Эссекса – тоже лениво поднял свои сытые пальцы.

– Это мингер ван Клоп и гелл Дойтлер, – представил Мозель незнакомцев. – Они из фондового секретариата Международного банка.

Мак-Грегора усадили в красное кожаное кресло у стеклянного длинного столика – под молчаливыми взглядами присутствующих. Перед ними стояли уже бокалы с мартини, Мозель подал и Мак-Грегору запотевший холодный бокал. Помолчали; Кэспиан посвистал в назидание Мак-Грегору персидскую песенку: «Стужа в горах, и голодные волки глядят на меня ледяными глазами…»

– Полагаю, – начал Эссекс, – что нам с вами, Мак-Грегор, разумнее всего будет приступить к делу без обиняков. Итак, мы желаем знать, обладаете ли вы по-прежнему полномочиями от курдского Комитета. Вправе ли вы говорить от его имени?

– Разумеется.

– Чем вы можете подтвердить это право?

– Письмом от кази, если вам угодно.

– Написанным на персидском языке?

– Нет. На французском.

– Да побоку все эти мелочи, Гарольд, – проговорил Кэспиан. – Могу лично поручиться вам за подлинность полномочий Мак-Грегора. Переходите к сути дела.

– Отлично, идем дальше, – сказал Эссекс. – Нам всем известна, Мак-Грегор, нынешняя обстановка в горах, и мы здесь разработали начерно план некой первичной федерации для курдов…

– Разработали план?..

– Да. И если вы согласны будете повезти нашу идею своим друзьям, и если они примут ее в принципе, то мы будем готовы организовать существенную финансовую помощь и инвестиции в качестве составной части соглашения.

– А конкретно – чей это план? – спросил Мак-Грегор и обвел взглядом гостиную.

Шестеро сидевших в ней молчали, как бы уступая друг другу право ответа.

– Вы ведь шотландец-кашеед, – произнес Кэспиан. – Вам известно, как такую кашу варят.

– Кэспиан несколько утрирует, – сказал Эссекс. – Мы все здесь являемся заинтересованными сторонами.

– А где иранцы и турки? Я их не вижу.

– Они согласятся со всем, нами здесь предложенным, – сказал Эссекс.

– И что же вы предлагаете?

– План весьма прост, – сказал Эссекс. – Он предусматривает учреждение вашим курдским Комитетом этакой не жесткой федерации, которая охватила бы всех или большинство курдов в Ираке, Иране и, возможно, Турции. Конечно, как всегда, непросто будет решить, откуда должна управляться такая своеобычная федерация, но мы думаем, что организационным и административным центром ее мог бы явиться какой-либо курдский город в Иране. Прошу дослушать… – (Мак-Грегор открыл было рот для вопроса.) – Нам мыслится договоренность, которая позволит курдам иметь двойной статус…

– Напрасный это разговор, – сказал Мак-Грегор.

– С одной стороны, – продолжал Эссекс, – все курды останутся на положении меньшинств в государствах, чьими подданными они ныне являются; курды будут и далее соблюдать законы и установления этих государств. Но в то же время они получат свой собственный независимый центр, который сможет ведать экономическими и политическими проблемами и говорить от имени всех курдов. И вот тут-то мы и могли бы оказать весьма значительную помощь, как техническую, так и финансовую.

– Вы хотите, чтобы это предложение я повез Комитету?

– Говоря по существу, да.

– Я прибыл в Европу прежде всего для розыска украденных у курдов денег. С этого предмета нам и следовало бы начать.

Эссекс взглянул на Мозеля, затем на Кэспиана.

– Предмет бесплодный, Мак-Грегор. Говорить не о чем.

– Тогда оставим его, – продолжал решительно Мак-Грегор, – и поговорим о двух вагонах с оружием, оплаченным этими деньгами.

– И этот предмет бесплоден, – сказал Эссекс.

– В таком случае бесплоден и ваш план так называемой федерации. К тому же курды уже сто раз слышали все это.

– Погодите-ка, – остановил Кэспиан собравшегося отвечать Эссекса. – Кого мы морочим, Гарольд? Правда заключается, Мак-Грегор, в том, что свинские, как эта, ситуации требуют свинских решений. Оружие достанется старому ильхану, потому что все здесь хотят этого. Чем пытаться шантажировать вас лживыми посулами, не лучше ли дать вам взглянуть в лицо правде?

И вместе с благодарностью к Кэспиану Мак-Грегор почувствовал, что вот и наступил конец целой эпохи в его жизни.

– Это все, что я хотел знать, – сказал он Кэспиану. – Так что, думаю, тема разговора исчерпана.

– Ну, ну, не ударяйтесь в обиду, – сказал Кэспиан дружеским тоном. – Поразмыслите над нашим предложением. При всей своей грубости и компромиссности оно более чем возместит вам эту горстку доставшихся ильхану скобяных изделий.

– Возможно. Но оно не отвечает чаяниям курдов.

– Согласен, высоким здесь не пахнет, – сказал Кэспиан. – Но по крайней мере мы предлагаем обделать дело с вашим Комитетом, если он согласится делать дело с нами. Это не так уж плохо, Мак-Грегор. Совсем не так уж плохо.

– На кази это не произведет впечатления, – возразил Мак-Грегор.

– Но почему же?

– Потому что вы предлагаете всего лишь «сайгонское» решение проблемы.

– Но погодите, – воззвал Кэспиан к здравому смыслу Мак-Грегора. – Вы сами видите какую-либо иную альтернативу для курдов? Спросите-ка самого себя честно.

– Не знаю… Но никакой курд не сочтет себя независимым, если над ним будет ваша направляющая рука, если ему и впредь придется подчиняться турецким или иранским законам, всегда подавлявшим его. Курды и слушать не станут таких предложений, и вы это знаете.

– О'кей. Пусть это не бог весть что. Луны мы не подносим на тарелочке. Это всего лишь начало.

Мак-Грегор потянулся к пустому бокалу, но, когда Мозель наполнил его, Мак-Грегор уже раздумал пить. Он бросил взгляд на Мозеля – вот тоже честный человек вроде Кэспиана. Все они, возможно, честные. Но так или иначе, решающим весом здесь обладает один Кэспиан, и приятно после всех этих долгих лет увидеть, как Эссекс наконец-то оттеснен и умален историческим своим преемником.

– Знаете ли вы, в чем коренной изъян вашего предложения? – сказал Мак-Грегор Кэспиану. – Вы рассчитываете, что курды сядут за один стол с волками – пожирателями кур, выклевывающих глаза детям, – процитировал Мак-Грегор по-персидски.

– Я и забыл это присловье, – засмеялся Кэспиан.

– Разве же не так?

– Конечно, так, – сказал Кэспиан. – Беда только, что вы все еще предаетесь мечтаниям, Мак-Грегор. Полная независимость курдов практически неосуществима. Предприятие в данный момент безнадежное, и вы знаете это не хуже меня.

– Да, но мы никогда с этим не примиримся, – сказал Мак-Грегор, чувствуя, что ему по душе этот американец, с ним можно говорить честно. – Проблема выходит за рамки практической.

– Так ли, этак ли, но вам бы стоило по крайней мере съездить с этим предложением к старине кази.

– Не могу, – покачал Мак-Грегор головой.

– Почему?

– Я знаю, что оно реально означает.

– Вы делаете ошибку, – убеждал Кэспиан. – Возможно, они его примут.

– Возможно. Но я в этом не участник.

– Взгляните трезво, – напирал Кэспиан. – Этим ли, другим ли путем, но мы добьемся своего. Нам нетрудно изолировать, запереть кази намертво в голых горах.

– Не будьте в этом чересчур уверены, – возразил Мак-Грегор. – Теперь им туго, но вы не сможете занять там каждую ложбину и каждый склон, даже располагая людьми ильхана.

– Есть и другие способы. – Кэспиан повернулся к Мозелю и спросил: – Где этот грек или кто он там?

– Одну минуту, – сказал Мозель, отворил боковую дверь, позвал. Явился «грек» – низенький и толстый головастый человечек явно не греческой наружности.

– Мосье, мосье, мосье, – закланялся он, как болванчик, на все стороны.

– Это Сулейман, – сказал Кэспиан, не глядя на Сулеймана. – Он один из подписавших соглашение о концессии, которую ваш Комитет предоставил компании «Леанко», он уплатил Комитету те деньги, розыском которых вы занимались. Вам о нем известно?

– Известно.

– Так вот, – продолжал Кэспиан, – мы купили у него долю участия в этом соглашении, дающую контроль над всей концессией. С соблюдением всех формальностей…

– Даже так? – проговорил Мак-Грегор.

– Да-аже так, – протянул с преувеличенным американским акцентом Кэспиан.

Мак-Грегор поднялся с кресла.

– Там у меня где-то плащ, – сказал он Мозелю.

– Но послушайте, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Нельзя же так вот просто взять и уйти.

Мак-Грегор надел плащ.

– Уж извините, – повернулся он к Кэспиану. – Но нам с вами… Хотя что уж…

Мозель проводил Мак-Грегора к дверям, негромко сказал:

– Мне жаль, что оказалось невозможно избежать этого финала. Но вы держались стойко, Мак-Грегор. Очень стойко.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Когда Мак-Грегор сообщил Кэти, что дело кончено и он потерпел неудачу, Кэти глубоко вздохнула:

– Вот и слава богу. – А затем прибавила: – Все же правы китайцы. Если курдам когда-либо удастся изменить свое положение, то лишь в том случае, если они будут действовать собственными силами, без посторонней помощи. И твоя удача или неудача все равно мало что значит.

– Китай освободился, – возразил Мак-Грегор, – только после того, как японцы были разбиты с посторонней помощью, и помощь оказана была немалая.

– Ладно уж, – сказала Кэти. – Я не собираюсь начинать политический спор. И никогда не стану снова заводить об этом деле речь, раз с ним покончено.

Был восьмой час вечера, они одевались, готовясь ехать к Жизи Марго. Кэти подняла к свету чулок, требовавший пристального осмотра, но вместо этого пристально всмотрелась в мужа.

– Ведь ты с ним полностью покончил?

– Нет. Не совсем, – ответил Мак-Грегор после длинной паузы, решив быть честным до конца.

Она перестала одеваться, подошла к нему.

– Что же ты можешь теперь? Что тебе тут осталось?

– Не знаю еще, – ответил он. – Но мне это слегка напоминает обстановку во Франции. Весь народ на улицах, но у студентов с языка не сходит слово «революция», но положение остается в точности таким, как прежде.

– Не вижу, при чем тут Франция.

– Похоже, что все мы боремся с незримым противником, с каким-то недосягаемым врагом.

– Ты потерпел неудачу – и вопрос исчерпан, – сказала она твердо и опять занялась одеванием. – Упакуем чемоданы и вернемся в Лондон. Завтра же.

– Нет. Уехать я еще не могу.

– Но почему же? За что тут осталось цепляться?

– Не в цеплянии дело, а в том, что оружие еще в Марселе и достанется ильхану, если я просто уеду и брошу все. Не могу я…

– Нет, можешь, – прервала Кэти, натягивая и дергая чулок так свирепо, точно он был не из нейлона, а из стали. – Знаю я твои планы. Но ты и думать об этом забудь.

– У меня нет никаких планов, – заверил он.

– Им прекрасно известно, что задумал Таха, – предостерегающе сказала Кэти. – И ты не впутывайся, слышишь. Уж этого я не позволю.

– Пусть так, – сказал он. – Но я не вижу иного выхода.

Однако Кэти не намерена была вступать в дискуссию.

– Нет и нет, – отчеканила она. – И говорить об этом не хочу. Дело кончено, и не желаю я больше волноваться.

– Хорошо, – сказал он и, сойдя вниз, стал дожидаться Кэти во дворе. Там, в бывшей конюшне, в железной бочке, у Сеси хранилось полсотни литров нормированного бензина, и Сеси занята была сейчас переливанием его через трубку в бак.

– Тьфу, гадость, – выплюнула она попавший в рот бензин.

Она все еще отплевывалась и откашливалась, когда Кэти сошла к ним.

– Ей бы мальчишкой быть, – сказала Кэти Мак-Грегору.

– Ничего, и девчонкой сойдет, – ответил он, понимая, что лучше поддерживать нейтральный разговор, подстраиваться к Кэти.

Сеси повела машину пустыми левобережными улицами. Вид у них был по-прежнему осадный, ждущий катастрофы; весь район был точно пустырь после ярмарки. Ветер мел мусор и бумажные клочья по воскресным бульварам, народ бродил, сбивался в спорящие кучки, как бы не зная, на что решиться и чего ожидать.

– Я буду в мастерской у себя, – сказала насупленно Сеси, и «ситроен», фырча, скрылся. Сеси была сердита – она из-за них задержалась, а ей не терпелось вернуться в свой collectif, притом Сеси видела, что отец и мать держатся друг с другом молчаливо-настороженно, а это, считала Сеси, зря и глупо.

В доме на улице Жана Гужона у клетки лифта их встретила Жизи. Поднеся руку к своему освобожденному от грима лицу, Жизи сказала Мак-Грегору:

– Видите?

На Жизи было простое черное платье, в оторочку которого, в раскос, в линию талии было вкроено и вшито целое состояние. Приложившись щекой к щеке Кэти, Жизи взяла Мак-Грегора под руку и, поднимаясь в свой японский салон, шепнула ему по-английски:

– Этот ужин – не моя затея. Я не терплю французского трапезованья сообща. Это Ги затеял – он хочет, чтобы все вы остались друзьями, несмотря на то, как они сегодня с вами поступили. Ги говорит, что хочет сгладить. Но я им не верю. Глядите. К нам идет мой муж.

Аристид Марго был сухопарый, слегка алкоголической наружности француз с прищуренно-внимательным взглядом и походкой враскачку. Он небрежно пожал руку Мак-Грегору, а затем новоприбывших присоединили к остальным гостям: к Мозелю, лорду Эссексу, Кюмону и мадам Кюмон. Перед ними стояли уже бокалы с коктейлями; Жизи усадила Кэти между супругами Кюмон, а Мак-Грегора – рядом с Мозелем. Горничная внесла на подносе бокал с сухим мартини, но Жизи сказала ей:

– Мосье не будет пить мартини. Налейте ему вермута.

Мозель поднял брови. Эссекс вынул изо рта незажженную новую трубку.

– Я вижу, Жизи оберегает вас от злого джинна, – сказал Эссекс.

– Видимо, да, – отозвался Мак-Грегор.

Девушка поставила на столик перед ним рюмку вермута, и Мак-Грегор молча стал слушать, как французы толкуют о своей раздираемой распрей стране. Он слушал Кюмона, Мозеля, слушал сипловатый голос Аристида Марго и думал о странных и разных личинах Франции. Каждый говорит о Франции, и устами каждого Франция говорит о себе. Армия, по их словам, взяла Париж в кольцо. Миттеран – глупец. Мендес-Франс ждет, когда ему подведут белого коня.

– От коммунистов все зависит, – говорил Кюмон.

– Но почему такую роль играют студенты? – допытывался Эссекс.

– Потому что они уже годами борются за реформу нашей архаической системы высшего образования, – отвечал Мозель.

Жизи пригласила к столу, и Мак-Грегор увидел, что опять взят ею под защиту. Она посадила его справа от себя. Напротив был помещен Эссекс, дальше – Кэти, Кюмон и с краю Аристид Марго, а по эту сторону стола – мадам Кюмон и Ги Мозель. Марго молчал со скучающим видом.

– Я Кэти с Ги рассадила, им придется вести разговор через весь стол или совсем не говорить друг с другом, – шепнула Жизи.

– Кэти не из слабеньких, – ответил Мак-Грегор. – Не беспокойтесь о ней.

Для начала подали авокадо, и Жизи вонзила свою заостренную ложечку в этот тропический плод, точно в кусок дерева.

– Кэти тоже нуждается в защите, – сказала Жизи. – Именно присутствие мужчины действует всегда растлевающе. Вам бы вернуться в Лондон, увезти ее отсюда.

– Не могу. Должен задержаться пока в Париже.

– Только прошу вас, не слишком задерживайтесь. Я чувствую: Ги приготовился к чему-то.

Она говорила, подавшись к Мак-Грегору, ограждая его глазами, лицом, телом, а остальных гостей полностью оставив без внимания. Мак-Грегор покосился на Эссекса – тот беседовал с бронзово-загорелой женой Кюмона, а сам заинтригованно глядел на Жизи. Мак-Грегор понимал: Эссексу хочется выяснить, высмотреть, что общего между ним и этой недоступной французской красавицей. Как на всякого увидевшего Жизи, на Эссекса сильно подействовала ее необычная красота, и он недоумевал – почему Мак-Грегору оказано такое предпочтение?

– Сейчас они вас станут мучить, – говорила Мак-Грегору Жизи. – Будьте начеку.

– Незачем им, теперь уже ничего не осталось, – ответил Мак-Грегор.

– Найдут что-нибудь, – сказала Жизи. – Они ждут лишь момента, паузы. А вы не давайте им, говорите со мной. Говорите.

– О чем же? – усмехнулся он.

– Все равно о чем.

– У персов есть пословица: «Говоренье говоренья ради делает человека слабей бабочки».

Жизи рассмеялась.

– Вон мой муж сидит, молчит. Его-то бабочка с ног не собьет… Представляю, как вы будете рады уехать от дурацкой нашей здешней жизни, – обвела она жестом стол.

– Напрасно вы, Жизи, – сказал Мак-Грегор. – Слишком вы к ним суровы.

– Вам не понять, – ответила Жизи. – Завтра я все это кончу. Вы убедили меня. Я сразу поняла, что вы меня убедите.

Мак-Грегор видел, что Эссекс без зазрения совести ловит ухом их разговор.

– Чем же я мог вас убедить? – спросил Мак-Грегор. – Какими словами?

– Без всяких слов. Вам я верю, этого достаточно. Завтра я и с этим распрощусь. – Длинными пальцами она коснулась своих искусно уложенных волос.

– Неужели обрежете? Что вы, Жизи!

– Нет, просто никаких больше куаферов и укладок. Никаких, никогда. Да мне их и не надо, правда ведь?

– Правда. Хоть остригитесь вовсе – все равно останетесь такая же.

Жизи порывисто протянула руку, тронула его обрадованно за рукав.

– Как восхитительно слышать это от вас. А от другого было бы противно.

– Но ведь это правда, – сказал он.

– О чем вы там беседуете? – спросила наконец Кэти, и Мак-Грегор очнулся.

Все за столом повернули головы: ждали, что он скажет. А он уперся взглядом в рыбу, лежавшую перед ним на тарелке. Как она сюда попала? И где несъеденное авокадо?

– Беседуем на политические темы, как и все здесь, – отозвалась Жизи.

– О чем же именно? – спросила Кэти.

– О моих политических убеждениях.

– Вот не знал, что у тебя они есть, – проговорил Аристид Марго.

– Не глупи, Аро.

– А кто вы по убеждениям, Жизи? – полюбопытствовала Кэти.

– Жизи, как и ее брат, роялистка, – добродушно промолвил Кюмон.

– Ни в чем я на Ги не похожа, – возразила Жизи. – Ни в чем решительно.

– Жизи абсолютно вне политики, – пояснил Ги. – И прежде и теперь.

– Вовсе нет. Но я, во всяком случае, не роялистка, как все вы.

– Tiens! Тогда за кого же ты была на прошлых выборах?

– Не за де Голля.

– Месяц тому назад, Жизи, ma chere, вы осуждали Кон-Бендита, – напомнила мадам Кюмон. – Разве это не голлистская позиция?

– Не смешите меня, Мари-Жозе. Мне противен Кон-Бендит. Да и кому он приятен? Но дело в том, что все вы рядитесь в политические тоги, а я хожу нагишом.

– Очаровательный наряд, – сказал Эссекс, – и я уверен, что Мак-Грегору он нравится.

Все засмеялись, и Мак-Грегор понял, что Жизи отвлекала от него общее внимание, а Эссекс намеренно опять нацелил на него разговор.

– Сам-то Мак-Грегор не гол политически, – сказал Ги Мозель. – Английские нонконформисты, приверженцы шотландской знаменитой камеронианской ереси, всегда морально ангажированы.

– Нет, нет, – запротестовал Эссекс, – Мак-Грегор в душе презирает политику. Не правда ли, Мак-Грегор? Ну-ка. Отвечайте нам.

– Я отнюдь не презираю политику, – сказал Мак-Грегор.

Слушатели молча ожидали продолжения.

– И это все, что мы от вас услышим? – спросил Кюмон. – Ну а…

– Я политику не презираю, – твердо повторил Мак-Грегор, стараясь сохранять спокойствие. – И все вы прекрасно это знаете.

– Требуются объяснения, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Не отмалчивайтесь!

– Что вы такое говорите! – почти закричала на Эссекса Жизи. – С какой стати ему давать здесь объяснения?

– Но ведь слова – не пустой звук, Жизи, и требуют обоснования, – сказал Эссекс, неожиданно для себя вынужденный перечить прелестной женщине и огорченный этим.

– Еще Паскаль сказал, что честному человеку всегда лучше молчать о своих политических взглядах.

Мозель уронил нож и вилку на тарелку.

– Жизи! Ничего подобного Паскаль не говорил, – укорил он сестру.

– Ну, значит, Ламартин.

– Чепуха.

– Да кто бы ни сказал, какая разница?

– Разницы никакой, дорогая, – мягко сказал Эссекс. – Я пытаюсь лишь выяснить политическую позицию Мак-Грегора. Как-никак в Париже теперь воздух насыщен политикой.

– Мак-Грегор делает то, что должен делать, – ответила Жизи Эссексу. – И в этом его позиция.

– Что же именно он делает? – спросил с улыбкой Эссекс.

– Делает то, чего вы не можете, – ответила Жизи. – Уж это ясно.

– То есть турок стреляет? – весело уточнил Эссекс.

– Что ж! – презрительно сказала Жизи. – Если стреляет, то не промахивается и не болтает об этом потом до одурения.

– И тем не менее, – возразил Эссекс, явно задетый за живое, – такие вещи требуют объяснения. Вы согласны, Мак-Грегор?

Жизи не дала Мак-Грегору ответить.

– Всякие объяснения на званых ужинах неминуемо сводятся ко лжи, – отчеканила она.

– Вот и дайте ему лгать самому за себя, – возразила ей Кэти, и Жизи встрепенулась, готовая оборонять Мак-Грегора даже от Кэти, защищать его всем своим арсеналом копьевидных пальцев, разгримированных век и быстрых узелков французской речи. Но Мак-Грегор опередил ее.

– Я, собственно, не знаю, о чем тут спор, – обратился он к Эссексу.

– О тебе, милый, – не без ехидства проговорила Кэти. – А ты и не слушаешь?

Опять все засмеялись, кроме Марго, проявлявшего полное невнимание.

– Не давайте им объяснений, – сказала повелительно Жизи. – Никаких и никогда.

– Но скажите на милость, зачем ему ваша защита, Жизи? – воскликнула Кэти. – У него есть собственный язык. Айвр сам за себя может постоять.

Подали тушеную говядину – поставили перед каждым изящную, плотно закрытую медную кастрюльку, еще скворчащую от тугого жара.

– Они просто дразнят меня, Жизи, – сказал Мак-Грегор. – Пусть их.

– Я отнюдь не дразню, – заверил Эссекс. – Я вполне серьезно спрашиваю.

– О чем?

– Я не шутя хотел бы знать, как происходит в вас деление на половину восточную и половину западную. Или, скажем, на ученого и на истребителя турок. Какая из этих вечных половинок выражает вашу суть, Мак-Грегор? В частности, какая ваша половинка займется теперь вагонами с оружием для курдов? Что вы предпримете? Ведь вы как-никак затем и приехали в Европу.

– А что я должен предпринять?

– Этот вопрос не вы мне, а я вам адресую. И ваш ответ даст нам ключ к вашим действительным взглядам.

Мак-Грегор посмотрел на Кюмона, опять на Эссекса.

– Вагоны у нас отняты. Вы об этом позаботились, – сказал он Эссексу. – Это ваших рук дело.

– Моих?

– Ваших или Фландерса. Что одно и то же. И говорить тут больше не о чем, – сказал Мак-Грегор, подавляя в себе гнев.

– Но поскольку кое-кто из ваших курдских друзей замышляет взорвать вагоны, то не поделитесь ли вы с нами этим планом?

– Я ничего о нем не знаю, – сказал Мак-Грегор, – а если бы и знал, то вряд ли стал бы здесь разглагольствовать. Так что делиться мне нечем.

– Рад слышать, – сказал Кюмон с усмешечкой, и Жизи опять вскипела:

– Правда не на их, правда на вашей стороне. Не говорите им – ничего и никогда.

– Но, Жизи, – резко вмешалась Кэти. – Ведь Айвр и не может сказать то, чего не знает. Он ничего не знает о вагонах.

– Лично мне, – сказал Кюмон, – все равно, что вы сделаете с этим злосчастным грузом оружия, но только, прошу, никаких эксцессов на французской земле.

Тут бы разговору следовало и кончиться – по виду Жизи все поняли, что продолжать сердить пантеру в клетке опасно. Но Эссекс упорно не желал расстаться с темой.

– Насколько я могу судить, – сказал он Мак-Грегору, – вам остается либо принять меры к ликвидации вагонов, либо возвратиться в Иран с поджатым хвостом.

Мак-Грегор уже дважды обжег себе язык горячим мясом; он сосредоточился всецело на своей вилке, а окружающие ждали, как он будет защищаться.

– Вы совершенно правы, – сказал он Эссексу.

– Ах, но это смехотворно, – сердито вскинулась Кэти. – Айвр даже и не думает возвращаться в Иран. С Ираном навсегда покончено.

– Разве? Неужели?

– Мы остаемся жить в Европе, и говорить тут не о чем, давайте переменим тему.

Жизи сделала вид, что поражена известием.

– Да вы шутите, Кэти!

– Нисколько не шучу.

Кюмон поднял бокал с бургундским.

– Итак, за окончание увлекательного и романтического эпизода!

И опять на этом разговор следовало бы кончить, но Эссекс, видимо, твердо решил защитить от Мак-Грегора что-то свое жизненно важное, глубоко личное.

– Я двадцать с лишним лет знаю Мак-Грегора, – произнес он, – и знаю, что не в его привычках так легко уступать.

– На этот раз он уступит, – сказала Кэти.

– Полно, Кэти. Вот и вы тоже боитесь дать ему говорить за себя, – сказал Эссекс.

– Кэти информировала вас правильно, – сказал Мак-Грегор. – Мы остаемся в Европе.

– И давайте переменим тему, – повторила Кэти. – Зачем касаться наших домашних дел?

– Грешен – и приношу извинения, – сказал Эссекс.

– Да, грешны, – сказала Кэти. – Вы словно испугались, как бы Айвр в чем-то не победил вас наконец.

– Все вы, я вижу, глупите… – начала Жизи. Но Мак-Грегор тронул ее за локоть, и она, вскинув плечами, сказала: – Не думаю, чтобы черта уже была подведена. И Ги не думает. Он говорил мне.

– Ничего я тебе не говорил, – жестко сказал Мозель. – И черта подведена – по крайней мере разговор наш окончен. Довольно, Жизи.

– Приказание Кэти, – насмешливо шепнула Жизи Мак-Грегору. А тот, обведя Мозеля, Кюмона, Эссекса медленным взглядом, решил уже, что завтра разыщет Таху и наметит вместе с ним самый действенный план уничтожения вагонов.