Текст книги "Горы и оружие"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Мне надо подумать, – сказал Мак-Грегор, освобождая локоть.

– Не слишком глубоко задумывайтесь, Мак-Грегор, а то у нас есть и другие желающие, – сказал голландец с грубым смехом.

– Помалкивай, Сили, – прогудел англичанин.

– Где можно будет с вами связаться? – спросил его Мак-Грегор.

– Здесь, – ответил Стронг. – Просто зайдете и скажите Луизе. – Он кивнул на женщину, подававшую им, и тут Мак-Грегор обратил внимание на то, что в кафе все это время не впускали посетителей. Дверь кафе оказалась заперта, и лишь теперь Луиза подошла отодвинуть засов. Уважительно приветливая, она слабо пахла артишоками и уксусом. «Одна компания», – мелькнуло у Мак-Грегора.

– Это кафе – ваше? – спросил он Стронга.

– Домишко – мой…

– А контора у вас наверху?

– Контора у меня, как у Авраама Линкольна, – под шляпой, – ответил Стронг, и странным показалось Мак-Грегору во всем этом только одно: что дверь отперли и его выпустили.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Рано утром, еще лежа в постели, он услышал, как кто-то поднимается по лестнице на верхний этаж, затем оттуда донеслись смеющиеся голоса Эндрю и Сеси.

– Там Эндрю? Я не ослышалась? – проговорила Кэти, садясь в кровати.

– Должно быть, приехал ночным поездом, – сонно ответил Мак-Грегор.

Кэти встала, пошла наверх. Мак-Грегор остался лежать – так блаженно-редкостно было чувство, что вся семья в сборе. Сверху послышался голос Кэти, сердито спорившей с Эндрю, и Мак-Грегор зарылся головой в подушку. Вернувшись в спальню, Кэти сообщила самым своим сухим и бесцветным английским тоном:

– Через месяц у него экзамены за первый курс, а он мне говорит, что приехал в Париж понаблюдать события.

– Не волнуйся, – сказал Мак-Грегор, по-прежнему лежа. – Эндрю ни разу в жизни не проваливал экзамена. И сейчас сдаст все благополучно.

– Он не собирается сдавать, – сказала Кэти, стоя в дверях ванной и обвиняюще глядя на мужа. – И вовсе не хочет учиться там на втором курсе. Так что вставай-ка и покажи, что ты отец.

Мак-Грегор приподнялся, сел на постели.

– Он это всерьез?

– Кто его разберет? – отозвалась Кэти из ванной. – Кто знает, какую дурацкую выходку готовит нам этот светлый ум. – Но тут ее холодно-саркастический тон дал трещину, и Мак-Грегор услышал, как она гневно бормочет: «Господи, до чего ненавижу своевольников».

Мак-Грегор понял, что это пущено в его собственный адрес. Он стал молча бриться, молчала и Кэти в ванне. Но между ними легла уже тень ссоры – ссоры, которой они избежали вчера, когда Кэти вернулась от Мозеля домой после ужина, и Мак-Грегор не стал ее ни о чем спрашивать, и она ни о чем ему не рассказала.

– Когда ты ездил к нему в Оксфорд, говорил тебе Эндрю, что уйдет из Бейлиола? – спросила Кэти одеваясь.

– Не в столь категорической форме.

– Он утверждает, что говорил. Почему ты не сказал мне?

– Я, право же, не думал, что это у него так серьезно.

– Он говорит, что объяснил тебе. Что именно объяснил? – допытывалась Кэти, подойдя к постели.

– Он сделал несколько едких замечаний о Бейлиоле, – сказал Мак-Грегор. – Вот и все, что я помню.

– Так потрудись отговорить его от этого идиотства, – сказала Кэти тоном приказа, и они пошли вниз завтракать.

Эндрю уже сидел за столом, читал Сеси вслух утренние газеты, и отец не стал начинать с сыном разговор, пока не позавтракали и Сеси не пошла проведать тетю Джосс, а Кэти не ушла одеваться – ей надо было ехать куда то на Фобур Сент-Оноре или на авеню Монтеня, в дом мод или в парикмахерскую.

– Париж накануне гигантского переворота, – сказал Эндрю. – И я хочу это видеть. Вот и все.

– А как же экзамены? Не сдашь – тебя ведь исключат.

– Я и не собираюсь их сдавать, – ответил Эндрю.

– Но почему же?

– Я тебе уже говорил. Бейлиол – семинария для подготовки политических жрецов, а мне это незачем.

– Во всяком университете обучение вначале кажется лишенным смысла, – сказал Мак-Грегор как мог спокойно. – В Кембридже на первом курсе я считал, что уже знаю куда больше, чем меня смогут научить. Потребовался еще год, чтобы я понял, как мало, в сущности, я знаю.

– Ты изучал естественные науки, а это другое дело.

– Ход познания один и тот же.

– Пусть так, – сказал Эндрю. – Но я ведь как раз и не хочу познавать то, чему меня там учат. Я вкусил уже – и сыт по горло. Я останусь в Оксфорде, только занявшись одной из естественных наук, как ты, или даже математикой. Никаких гуманитарных, никаких этических наук и политических…

– И думаешь, ты сможешь вот так с маху переключиться на естественные?

– Если уж решу остаться.

– Какую же науку ты изберешь?

– Вопрос не в этом, – спокойно ответил Эндрю, зная (да и оба они знали), что осилит любую науку, которой захочет заняться.

– Мало смысла в таком методе выбора образования.

– Знаю, – ответил Эндрю. – Потому и предпочел бы просто бросить всю музыку…

– «Просто бросить» я тебе не позволю, – сказал Мак-Грегор. – И не рассчитывай на мою покладистость.

– Не тревожься. Я глупостей делать не буду. Хочу только, пока не поздно, изменить свой выбор. Позволь мне понаблюдать здесь события, а затем я решу, как мне быть.

– Хорошо, – сказал Мак-Грегор помолчав. – Оставайся пока. Но оставляю тебя единственно с тем, чтобы иметь возможность разубедить.

– Это пожалуйста, – рассмеялся Эндрю. – А сейчас я прямо в Сорбонну. Сеси говорит, там будут сегодня обсуждать, как распространить студенческую забастовку на всю Францию.

Он спустился во двор, а минутой позже Мак-Грегор услышал громкие голоса Эндрю и Марэна. Мак-Грегор вышел к ним – взглянуть, что там такое. Во дворе старик Марэн кричал кому-то за ворота, чтобы убирался прочь, не то вызовут полицию. Стоявший за воротами крикнул по-французски, что ему нужен мосье Мак-Грегор, и Мак-Грегор отозвался:

– Я здесь. Что вам угодно? Кто вы такой?

– Но что за разговор через глухую стену, – сердито сказал тот. – Не могу же я кричать о деле на всю улицу.

Отодвинув щеколду, Мак-Грегор приоткрыл ворота, но незнакомец тут же стал напирать, растворяя их шире. Мак-Грегор инстинктивно уперся. Эндрю тоже подставил плечо, а Марэн проворчал:

– Вот видите. Ломится во двор.

– Эй вы, безмозглые сволочи! – крикнул чужак. – Войти мне дайте.

Втроем закрыли опять ворота. Эндрю спросил отца:

– Кто он такой? В чем дело?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказал Мак-Грегор.

– Но тебя-то он знает по имени…

– Все равно долго там не пропрячешься, Мак-Грегор. Выходи давай!.. – раздавалось за воротами.

– Что ему нужно?

– Не знаю, – ответил Мак-Грегор, – и не хочу знать.

Он велел Эндрю вернуться в дом и, дойдя с ним до наружной лестницы, сказал сыну с нажимом:

– Не впускай в ворота никого, кто тебе незнаком. В особенности если требуюсь им я. И не вступай в разговоры с чужими на улице, и никуда не ходи с ними. Ты понял?

– Да. Но почему?

– Тебе еще надо объяснять?

– Но неужели даже здесь, в Париже?

– Запомни и выполняй.

– Ладно. Но как-то непохоже на тебя – поддаваться панике.

– При чем тут паника, – оборвал его Мак-Грегор, сознавая, что сын прав. – И не будь так мило рассудителен, это очень раздражает.

– Хорошо, хорошо, – сказал Эндрю.

Наверху, на лестнице, у входа, стояли Кэти и Сеси. Они спросили, что там был за шум.

– Так, пустяки, – сказал Мак-Грегор. – Психопат какой-то.

– Ги предостерегал меня, что теперь начнутся эти вторжения, – сказала Кэти: она все слышала.

– Ничего ведь не произошло, – сказал Мак-Грегор. – Ровно ничего.

– Ну ну, не раздражайся, – проговорила Кэти.

Понимая что горячиться нельзя, иначе с языка сорвется какая-нибудь глупость и это будет лишь на руку Кэти, Мак-Грегор ушел в кабинет и просидел там за газетами, пока не услышал, как Эндрю и Сеси приотворяют на пробу ворота. Убедившись, что за воротами никого нет, они уехали на «ситроене» в Сорбонну.

Мак-Грегор принудил себя дождаться и ухода Кэти. Он уже решил немедленно предпринять что-то – хотя бы просто выяснить, где находится фарсский банк.

По справочнику «Весь Париж» он нашел адрес банка и на метро поехал в X округ, в кожевенно-скорняжный район Парижа. Вышел на станции «Шато д'О», отыскал улицу и нужный номер дома, но не банк. Там, где полагалось помещаться банку, стоял облупленный склад кож и мехов с надписью на окнах: «Хилаль и сын». На двери сбоку была дощечка: «Мешхедское акционерное общество». И на всех некрашеных складских дверях висели замки. Он обратился к женщине, которая мела в подъезде соседнего здания, напоминавшем железные недра жюльверновского «Наутилуса», но та сказала, что никакого банка здесь нет.

– Вы спросите в Лионском кредите на углу, – посоветовала женщина.

Он справился там, хоть и знал, что впустую; сосредоточенно-серьезный клерк, куцые пальцы которого уже успели замусолиться с утра от пересчета денег, ответил:

– В этом квартале никакого фарсского банка нет.

– Быть может, это частный банк для импортеров кожи, – подсказал Мак-Грегор.

– Здесь такого банка нет. Иначе бы я знал. Вы ошиблись, мосье.

Поблагодарив, Мак-Грегор пошел обратно узкими улочками среди кож и шкур и стрекочущих швейных машинок, за которыми сидели бледные парижанки, молодые и немолодые, а пол вокруг них был усеян обрезками кожи, сукна, меха, и ноздри забивал густой запах красок и красителей.

Он спешил выбраться отсюда, сознавая, что снова сунулся с черного хода, и на этот раз не просто зря, а смехотворно и гнетуще зря.

Но он не знал, как сейчас без помощи Кэти или Мозеля войти в деловой мир Европы с парадного хода. И не знал, как попросить Кэти, потому что они с Кэти занимались теперь «взаимонейтрализацией»: избегали неприятных тем – Мозеля, Эндрю, курдов, и это означало полное отсутствие полезного общения. Но Кэти сама разбила лед, сурово спросив его, верно ли, что он виделся с голландцем и англичанином, которые торгуют оружием.

– Да, – не стал отпираться Мак-Грегор.

– Ги говорил мне, а я не поверила. Для чего ты связываешься с подобными людьми?

В ответ Мак-Грегор напомнил, что с ними вел дела курд Манаф.

Она растянула губы в брезгливую нитку:

– Ты держись подальше от торговцев оружием. Хочешь разыскивать эти деньги – разыскивай. Но если ты намерен иметь дело с подобными субъектами, то моей помощи больше не жди.

– Как же быть, если деньги уже закреплены за ними сделкой, – возразил Мак-Грегор. – У меня нет выбора.

Время было еще утреннее, и он занялся вскрыванием бурых конвертов с материалами к конференции по ресурсам. Конвертов этих лежала на столе целая кипа, их прислал из Тегерана Джамаль Джанаб. Кэти, видимо, ушла звонить Мозелю, потому что через полчаса тот позвонил Мак-Грегору и сообщил, что переменил мнение насчет полезности голландца с англичанином.

– Напрасно лишь потратите на них время, – сказал Мозель.

– Как так? – удивился Мак-Грегор. – Они ведь обещали соблюсти условия контракта с Манафом Изатом, а это существенно.

В трубке послышался сухой смешок Мозеля.

– Они смогут соблюсти лишь то, что им позволят соблюсти французские законы. Решать теперь уже не им, так что полезней потолковать с теми, кто действительно будет решать вопрос.

– С кем же, например?

– Есть тут человек, без встречи с которым в конечном счете вам не обойтись, – сказал Мозель. – И как раз вчера он просил устроить ему с вами встречу.

– Кто он?

– Американец по фамилии Кэспиан.

– Кэспиана я знаю, – сказал Мак-Грегор.

– И хорошо знаете?

– Нет. Но он мне давно известен по Ирану.

– Тогда вам, вероятно, известно, что он во многом определяет отношение американцев к курдской проблеме. Встреча с ним даст вам некоторое понятие о том, перед какими трудностями вы стоите. А возможно, и заставит вас подумать, стоит ли вам забираться глубже в эти дебри.

Мертвая пауза.

– Вы у телефона? – окликнул Мозель.

– Да.

– Ну так как же?

– Пока могу, я буду продолжать, – произнес Мак-Грегор. – А нельзя станет – кончу.

– Что ж… – И Мозель сообщил, что американец Кэспиан в час дня будет завтракать в старом отеле «Амбассадор», неподалеку от Пийе-Виль. Мак-Грегора там ждут, ему нужно будет лишь назвать себя. – Постараюсь и я подъехать, – заключил Мозель, – но, как вы, вероятно, знаете, мы с Кэти в час отправляемся кататься верхом.

Этого Мак-Грегор не знал, и, когда через полчаса явилась Кэти в бриджах и эластичных сапожках, он окинул ее испытующим и осуждающим взглядом.

Чувствуя, что муж на нее сердится, Кэти отвлекла его вопросом:

– Ты говорил уже с Эндрю?

– Да, у нас был с ним спор. Он хочет переключиться на естественные науки.

– Ну и что же ты выспорил?

– Пусть побудет пока в Париже, – сказал Мак-Грегор. – Нет смысла отправлять его теперь обратно. Все равно он умышленно провалит экзамены.

– И что же его дальше ждет?

– Я постараюсь его переубедить.

Мак-Грегор, прищурясь, смотрел на жену. Ездила она вчера определенно к парикмахеру. Видна искусная рука француза, уложившая красиво подстриженные волосы вокруг миловидного английского лица. Кэти и так красива, ничто в ней и на ней никогда не режет глаза, но теперь она явно стала увлекательной находкой для мастера, и тот придал французскую законченность английским чертам. Кэти оглядела себя в зеркало, немного нахмурясь, словно не совсем довольная тем, что видит. Растрепала слегка волосы, чуть стерла подголубивший веки карандаш. Дернула плечами под упорным взглядом мужа, сказала:

– Придется мне теперь снова привыкать к нормальному внешнему виду.

Мак-Грегор кивнул.

– А ты, я вижу, не одобряешь?

– Ты выглядишь очень красиво.

– Но тебе не нравится.

– Ты теперь другая, – сказал он и вернулся к геологическим бумагам, которые разложил на столе аккуратными стопками.

Но она подошла, присела на край стола и проговорила ласковым голосом, который двадцать три года согревал его, а теперь звучал не часто:

– Пусть не будет между нами распрей относительно детей, какие бы иные передряги нас ни ждали. Прошу тебя, удерживай Эндрю от глупых, слишком самонадеянных поступков.

– Хорошо, – ответил он, точно заключая договор: не допускать распрей в вопросе о детях, какие бы ни ждали передряги.

Он услышал рокот мозелевского «ровера» во дворе. Смотрел, как Кэти уходит, слушал, как она садится в машину, как хлопает дверца, открываются ворота, «ровер» выезжает со двора, ворота затворяются. Затем занялся фотометрическими данными и работал, пока за воротами не продудела повелительно Сеси в своем драндулете. Встав и подойдя к парадным дверям, он глядел, как старик Марэн бежит в шлепанцах отворять ворота.

Сеси привезла с собой Таху; когда они вошли в дом, Мак-Грегор увидел, что на лице у Сеси синяки, на руках – ссадины, а на платье – брызги чьей-то крови. Она поспешила объяснить отцу, что это на них полиция напала на бульваре Сен-Мишель, а они всего лишь наблюдали студенческую демонстрацию протеста против вчерашней полицейской расправы.

– Я просто смотрела, – заверила Сеси.

– Ты, Сеси, меня поражаешь, – сказал Мак-Грегор, снова рассерженный. – Как ты не можешь понять, что если тебя опять арестуют, то выдворят из Франции.

– Ах, но это вздор, – сказала Сеси.

– Нет, не вздор. И притом ведь я велел тебе держаться от демонстраций в стороне.

– Весь левый берег – одна непрерывная демонстрация, – ответила Сеси, – где же прикажешь найти эту тихую сторону?

– Захочешь – найдешь.

Сеси прошла в холл, тетя Джосс ее окликнула:

– Это ты, Сеси, душенька?

– Да, я, – отозвалась Сеси и вошла к тете Джосс со словами: – Посмотри, как меня флики разукрасили…

Таха стоял, усмешливо-спокойно глядел на Мак-Грегора.

– Что бы вы ей ни говорили, на нее не повлияет, – сказал он.

– Так поговори ты с ней.

– Я вот с вами пришел говорить, – улыбнулся Таха.

– Если об этих деньгах, то напрасно трудишься, – предупредил Мак-Грегор.

– О деньгах разговор теперь пустой, – сказал Таха. – Деньги уже у них в руках. Так что придется вам иметь дело с политикой.

– С какой политикой? О чем ты?

Таха пожал плечами.

– Ясно, что сейчас к вам начнут обращаться с политическими предложениями.

Мак-Грегор надел плащ. Казалось, все ушли, оставив старый дом на его попечение, и смирно сидеть тут и ждать становилось непереносимо тягостно.

– Ко мне не обращались и сейчас не будут, – сказал он. – Ситуация осталась прежней.

– А зачем тогда тетя Кэти обедала вчера с Дубасом, сыном ильхана? – спросил Таха.

– С Дубасом?

– О чем они там говорили? – напирал Таха.

– Откуда мне знать? Спроси ее сам, – сказал Мак-Грегор, спускаясь во двор. Он направлялся теперь в отель «Амбассадор» – услышать, что скажет ему американец Кэспиан.

Проводив его до ворот, Таха опять предостерег на прощанье:

– Дело принимает очень грязный оборот, так что будьте осторожны.

– Ладно, буду, – ответил Мак-Грегор. – Что ж мне еще остается?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

К отелю «Амбассадор» он подошел минут на десять раньше нужного времени и, перейдя бульвар Османна, понаблюдал за французскими рабочими в синих комбинезонах, выгружавшими рулоны газетной бумаги из грузовиков «берлие» в высокие черные окна редакции «Монд». И в грузовиках, и в подъемных устройствах, и в приемах пользования клиньями и рычагами было что-то настолько французское, что Мак-Грегору подумалось, не сводится ли в конечном счете национальный характер к своеобразию трудовых ухваток.

Он вошел в старый отель и точно окунулся в былой мир тети Джосс. «Амбассадор» некогда был возведен, чтобы заполнить пространство плотно и надежно; теперь же он, со своими потускнело затканными стенами и золочеными, стиля ампир, стульями и столиками, составленными в изящные кучки и ждущими гостей, зиял янтарно-желтой океанской пустотой. У портье за стойкой – островком в этом пустынном старом море – Мак-Грегор спросил, где найти мистера Кэспиана, и посыльный провел его в ресторан – типичный ресторан первоклассного парижского отеля. Кэспиан расположился там за угловым столиком, как на давнем и привычном своем месте. Он просматривал письма и бумаги, беспорядочной кучей лежавшие на банкетке и на скатерти.

Вид Кэспиана удивил Мак-Грегора. Какая, однако, перемена произошла в американцах. Те американские миссионеры, врачи, геологи, археологи, дипломаты, которых знавал в Иране его отец, были все старообразно-провинциальной внешности – пресвитериане и квакеры. Американцы же, с которыми Мак-Грегор сталкивался в ИННК или в нефтяном консорциуме, выглядели моложавей и унифицированней, словно им теперь с гораздо большим успехом удавалось копировать друг друга.

Но Кэспиан не был похож ни на тех, ни на других.

– Вы все такой же, – сказал Кэспиан, вскинув глаза на Мак-Грегора, и тут же отвел взгляд, заскользил им беспредметно, точно не существовало ничего вокруг, на чем стоило бы задержаться надолго.

– Как поживаете? – сказал Мак-Грегор.

Он помнил довоенного Кэспиана – высокого, худого, насквозь скептического молодого человека с острым носом и насмешливой, колючей, вызывающей повадкой. В Иран Кэспиан приехал в качестве американского учителя на мизерный оклад, что казалось нелепостью, поскольку он был блестящий лингвист, говорил и писал по-персидски, арабски, турецки, знал также большинство европейских языков. После войны Мак-Грегор видел его раза два – Кэспиан преподавал в Тегеранском университете и, чувствовалось, лелеял застарелую обиду на мир, в котором пропадал почти без пользы его интеллект. Профессора и преподаватели, его коллеги, относились к нему столь же насмешливо, как и он к ним, и Мак-Грегору бывало жаль его, хотя и примешивалось сюда чувство, что Кэспиану пальца в рот не клади.

Теперь же это был полнотелый человек в просторном светлом американском костюме, толстощекий, мягкогубый и брюзгливо-добродушно ничему не верящий. Его взгляд блуждал по всему вокруг, ощупывая и отбрасывая безучастно и небрежно. Справясь о Кэти, он слушал Мак-Грегора рассеянно, поерзывая в кресле. Как всегда, Кэспиана не слишком занимали ответы и заданные им вопросы.

– Усаживайтесь, – пригласил он и велел официанту убрать «хламье». Тот стал собирать письма и бумаги, а Кэспиан пояснил Мак-Грегору: – Это чтобы показать туземцам, что нам нечего от них утаивать.

– А и вы не изменились, – сказал Мак-Грегор. – Раздобрели только.

– Раньше я не пил, – Кэспиан метнул быстрый взгляд на Мак-Грегора, как бы без слов угадывая все испытания, промахи, беды и тяготы его жизни. – Вам лет пятьдесят уже, не так ли? – спросил он.

– Пятьдесят два.

– Следовало бы издать закон, что доживший до пятидесяти человек освобождается от всех обуз – и катись куда желаешь.

– Хорошо, если у вас детей нет, – сказал Мак-Грегор.

– На этот грозный риск я не пошел, – сумрачно проговорил Кэспиан. Глубоко перевел дух, как бы отгоняя уныние. – Давайте-ка расправимся с едой, а затем уж и со всеми нерешенными проблемами Курдистана. Бифштекс хотите?

– Хочу.

– О'кей. Мишель! – кивнул Кэспиан официанту, как если бы дальнейших уточнений знающему дело Мишелю не требовалось.

Наклоняясь вперед и скользнув по Мак-Грегору беглым взглядом, Кэспиан спросил:

– Для чего вам было связываться с курдами? Знаете ведь, какой у них свирепый сквознячище в головах. Только и способны что рвать друг другу глотки, как свора псов.

– А вы сами для чего связались? – ответил Мак-Грегор вопросом.

– Я – отнюдь, – возразил Кэспиан. – Я к курдам равнодушен.

– Я полагал, что вы американский эксперт по курдам. Так я слышал.

– Я состою экспертом по всем тамошним – по персам, туркам, арабам, азербайджанцам, армянам, курдам, несторианам, ливанцам и так далее и тому подобное.

– То есть состоите при ЦРУ.

Эти слова вывели Кэспиана из ерзающе-равнодушного состояния.

– Ну зачем вы так? – сказал он непритворно огорченным тоном.

– Мне говорили…

– Ерунду вам говорили. Ради аллаха, не ассоциируйте меня с этими резвунчиками-мясниками, прошу вас!

– Виноват… – произнес Мак-Грегор.

– А сами-то вы чем, однако, занимались – турецкую армию уничтожали? Черт возьми, я бы не прочь поглядеть.

– Не на что было там глядеть, – сказал Мак-Грегор. – И давайте оставим эту тему.

– Но почему же? – сказал Кэспиан. – Не худо и туркам расквасить разок носы, – прорычал он. И на безупречном сулейманско-курманджийском диалекте процитировал курдскую поговорку, гласящую, что разрубленное дерево идет на стройку дома, а человек разрубленный – ни на что не годная падаль, которую только зарыть. – Так стоит ли расстраиваться?

– Разумеется, не стоит, – подтвердил Мак-Грегор, сознавая, что Кэспиан ищет способ поскорей добраться сквозь его тонкую кожу до чувствительной струны.

– Мать у вас была персиянка, не так ли? – спросил Кэспиан.

– Нет. Англичанка.

Кэспиан будто не слышал.

– Я ее что-то не помню, – продолжал он.

– Она умерла, когда мне было четырнадцать.

– Отца вашего я помню. Вы в него – такой же голубоглазый сумасброд.

Появились бифштексы, и Кэспиан принялся за еду и одновременно за виски, словно забыв о Мак-Грегоре.

– Ну-с, так как же расценивает свои шансы сам кази? – спросил Кэспиан, очистив тарелку от мяса, горошка и картофеля.

– Он оптимист, – сказал Мак-Грегор.

– А вы? Ввязались во все это дело ради персов?

– Ради персов?

– Вы ведь, Мак-Грегор, в душе перс, – сказал Кэспиан, быстро взглядывая – ища признаков несогласия или смущения. – Ну, что в вас курдского?

– Один край, одни и те же проблемы, – ответил Мак-Грегор.

– Пирога хотите?

– Отчего ж.

– Мишель!..

Подали подобие американского яблочного пирога, и Кэспиан набросился на него, как на любимое лакомство. Но, проглотив кусок, опять заговорил:

– Почему бы вам не убедить кази, чтобы он принял нашу помощь – и конец бы делу?

– То есть какую помощь? Американскую военную?

– Спокойствие. Ешьте пирог! – И Кэспиан заказал еще виски. – Пусть себе курды осуществляют свое освобождение, но мы считаем, что им следует делать это разумно, поэтапно.

– Старая песня, – ответил с усмешкой Мак-Грегор. – Никого она не убедит, и удивляюсь, что вы ее повторяете.

– Согласен. Знаю. Но возьмите вы Ирак. Ясно, что курдская проблема всегда там налицо. Так что, если курды хотят действовать в Ираке, мы рады будем оказать им помощь. Говорю это прямо и грубо.

– Почему же Ирак? Почему именно там начинать им?

– Нужно ли нам с вами разжевывать? Вы отлично знаете, почему я назвал Ирак.

– А почему не Турцию? – спросил Мак-Грегор.

– Потому что мы не можем идти против наших турецких союзников, и вы прекрасно это понимаете, – сказал Кэспиан. – Передайте кази, что мы примем его трактовку курдского национального вопроса, если он даст нам поруководить им на путях достижения цели.

– Ну уж это и впрямь грубо, – сказал Мак-Грегор. – Сами знаете, что они и слушать не захотят о подобном.

Кэспиан пожал плечами.

– Но вы-то понимаете ведь, чего мы хотим, зачем же мне заворачивать в красивые бумажки? Вы бы потолковали с ними.

– О чем?

– Да господи, о чем, о чем… Попросту растолкуйте им, в чем тут наша заинтересованность. Пусть даже и своекорыстная. Разве нельзя добиться понимания?

– Сомневаюсь. Как могут они вам доверять?

Кэспиан закурил сигару.

– Знаю. Знаю. В прошлом мы были не правы. Всегда поддерживали худшие элементы. Целыми лопатами наваливали на себя дерьмо. Но на сей раз я хочу устроить по-другому. – Он поднял глаза к небу. – Клянусь!..

Мак-Грегор начал уже понимать, что в размашистых самообличениях Кэспиана есть здравый расчет: все кругом глупо, поэтому все и для всех – вопрос голой корысти.

– А для чего вам, собственно, чтобы с кази говорил я, – спросил Мак-Грегор. – Ведь у вас есть там в горах свои агенты.

Кэспиан усмехнулся, опять скользя глазами по залу.

– Вы полагаете, что вам удастся вернуть эти деньги без нашей помощи?

– Вряд ли, – сказал Мак-Грегор, – поскольку вы-то их и украли.

– Ну что вы!..

– А скажите, кто теперь фактический владелец фарсского банка?

– Все бы вам шутить.

– Для нас это не шутки, – возразил Мак-Грегор.

– Виноват, Мак-Грегор. Я к этому делу не причастен, – качнул головой Кэспиан. – Но вопрос остается. Вам нужны курдские деньги?

– Конечно.

– Вы их получите. Это нам не составит труда.

– Каким образом получу?

– Да господи, какая разница? Переведем эти деньги на ваш личный счет. Невелика финансовая операция. Не сложней, чем купить коробку спичек. Предоставим в полное ваше распоряжение.

– Весьма любезно с вашей стороны. А что взамен потребуете?

– Просто скажите кази, что мы поддерживаем революцию.

Мак-Грегор глядел, как Кэспиан с аппетитом доедает американский пирог, уже насквозь пропитавшийся сигарным дымом.

– Немало есть и других, поддерживающих курдскую революцию, – заметил Мак-Грегор. – Вопрос только, какая у вашей поддержки цель?

– Любая, вам угодная. Допустим, мы заримся на газ, нефть, политическую власть, на землю. Выбирайте по своему вкусу. А возможно, мы хотим использовать курдов для флангового охвата арабов или русских.

– Если так, я на это не пойду.

– Даже ради курдских денег?

Мак-Грегор покраснел.

– На таких условиях мне их брать не поручали. И вы сами это понимаете.

Кэспиан отреагировал отменно.

– Что ж, поделом мне, – вздохнул он, кладя четыре ложечки сахару в свой кофе. – А с вами держи ухо востро. Я, пожалуй, начинаю верить кой-каким рассказам про вас.

Мак-Грегор не поддался соблазну спросить, что это за рассказы; скользнув опять глазами по залу, Кэспиан сказал:

– О'кей. Отложим пока окончание разговора.

– Пожалуйста.

– Начало сделано неплохое, – продолжал Кэспиан.

– Неплохое, – согласился Мак-Грегор.

– Обдумайте-ка на досуге, а потом сможем опять встретиться. Как считаете?

– Отчего же, – сказал Мак-Грегор.

Кэспиан секунд на десять задержал на нем откровенно изучающий взгляд.

– Главная беда – привыкнешь иметь дело с грошовыми интриганами и совершенно разучишься разговаривать с человеком идеи.

Пронаблюдав разнообразную и сложную игру выражений на щекастом лице Кэспиана, Мак-Грегор понимал теперь: Кэспиан располнел не от виски и не от еды, а от удовольствия. Неудачно начав жизнь, он затем, очевидно, нашел то единственное, что смогло занять до конца его ум и способности. В своей профессии он обрел полное удовлетворение, и Мак-Грегор порадовался за него. Кэспиан делал свое дело, без сомнения, хорошо и своей прямотой, пусть и циничной, был приятен. Но верней ли, надежней ли его предложения с их честностью, чем те, что обернуты в сто лицемерных оберток?

– Итак, на сегодня все сказано?

– Пожалуй, все, – произнес Мак-Грегор. Помолчали. В другом конце зала Мак-Грегор заметил Фландерса – спасателя детей, недавно встреченного в Курдских горах. Поймав взгляд Мак-Грегора, Фландерс непринужденно помахал ему рукой и сказал что-то своей собеседнице – должно быть, о Мак-Грегоре, потому что та стала глядеть с любопытством.

– Знакомы со стервецом Фландерсом? – спросил Кэспиан.

– Сталкиваемся иногда.

– Еще мерзей, чем ЦРУ, – рыкнул Кэспиан; по-видимому, все, связанное с разведывательными службами, было ему как красная тряпка быку. Он помахал Фландерсу. Вернее, поднял ладонь и тут же уронил презрительно на скатерть.

Мак-Грегор вежливо ждал, пока Кэспиан допьет кофе, чтобы затем проститься. Но Кэспиан задержал его еще немного. За новой чашкой кофе он рассказал о попытках своего отца предотвратить курдское восстание, которое возглавлял шейх Саид. Это было в 1925 году в Турции – Кэспиан в детстве жил там. Как и следовало ожидать, восстание кончилось казнью шейха Саида и сорока шести других предводителей и жестокой расправой турецких войск над курдами.

– Сотни были перебиты, – сказал Кэспиан Мак-Гperopy, поднявшемуся из-за стола. – Обычный кровавый конец всех курдских восстаний, – заключил он, не вставая с места. – А я как раз и не хочу, чтобы он повторился. Говорю без лицемерия.

– Верю вам, – сказал Мак-Грегор, пожимая протянутую Кэспианом вялую руку.