Текст книги "Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

– Ну кто же в это поверит? – спокойно возразил Руперт.

Но Джо доказывала, что поняла статью так, как поймут ее все: будто он находится под страшным подозрением и был вынужден подать в отставку из-за того якобы, что тайно ездил в Россию.

Они поссорились. А тут еще целая орава репортеров стала ломиться в запертую калитку, громко требуя: «Выйдите, Ройс! Мы хотим услышать ваше заявление!» Джо совсем перепугалась и от страха накинулась на них, в ярости чуть не окатив их водой из шланга. Теперь опасно было даже детей выпускать из дома и впускать в дом разносчика молока. Фотографы с телеобъективами держали под прицелом черный ход, окна второго этажа и лающую собаку.

– О! – в отчаянии стонала Джо. – И зачем только ты все это затеял?

Руперт понимал, что рано или поздно ему придется принять газетчиков. Джо догадалась, что он уже решился на этот шаг: в его глазах появилось хорошо знакомое ей выражение холодной отчужденности, которой он прикрывался, когда приходилось заниматься тем, что ему не по душе. Ее пугало, что Руперт стал совсем не похож на того покладистого, вежливого человека, каким она привыкла его видеть, и она решила, что лучше не вмешиваться.

Руперт вышел к воротам, где стояли репортеры. Моросил дождь.

– Что это за разговоры о неблагонадежности, мистер Ройс? Неужели они имеют основание?

Он повторил им то, что говорил Сандерсону, а они дотошно расспрашивали его о мифической поездке в Россию, о том, был ли он завербован и почему им так интересуются американцы, с Водопьянове, о русской награде. Наконец, один из них пришел к заключению:

– Все, по-видимому завертелось, когда вы приняли этот русский орден. Не думаете ли вы пойти на попятный и вернуть его?

– Да я его еще не получил.

– А у нас утверждают, что вы согласились его принять.

– Это правда.

– Но теперь вы заявите, что он вам не нужен?

– С какой стати? Это было бы невежливо.

– Говорят, будто вас пригласили в Россию. Это верно?

– Верно.

– И вы поедете?

– Почему же не поехать?

– А как вы думаете, вас выпустят?

– Кто меня может не выпустить? – поразился Руперт.

– Три года назад контрразведка задержала Эдмунда Джексона в аэропорту, когда он отправлялся на конференцию в Россию. Разве с вами не могут сделать то же самое?

– Но я же не атомник, как Джексон!

– Вы работали в засекреченном учреждении.

– Ну и что? Из-за этого мне нельзя путешествовать? Я поеду, куда захочу.

– Значит, вы едете в Россию?

– Я же вам сказал: если захочу, то поеду.

Он запер калитку, хотя только раздразнил их аппетит.

Глава двадцатая

Руперту и в голову не приходило ехать в Россию. Он даже забыл, что русские его приглашали. Однако после интервью у ворот какая-то не слишком чистоплотная газета подняла трезвон по поводу то-о, что он якобы принял приглашение и собирается лететь в Москву за своим геройским орденом.

Руперт не дал себе труда послать опровержение и, в угоду Джо, отказался побеседовать с репортерами еще раз. На все домыслы газет ответил от имени министерства Уонском, он опроверг сообщение о том, что Руперт лишен допуска к секретным материалам и что он уволен по причине неблагонадежности. «Не подозревает ли министерство, что Ройс был в России, a льдах?» – «Возмутительная выдумка!» – ответил Уонском и заявил, что Руперт подал в отставку из-за трений с начальником сектора. Руперт Ройс может работать в любом другом секторе управления, включая секретные. Его спросил относительно русского ордена, но Уонском заявил, что не желает этого обсуждать, потому что это мелочь, не заслуживающая обсуждения.

Потом Уонском позвонил Руперту.

– Ну, кажется, я разделался с их стряпней, – и снова предложил несколько новых должностей на выбор: ведь Руперт асе же опытный практик!

Но, сам не зная почему, Руперт почувствовал какую-то непреодолимую брезгливость и от всего отказался, не без сарказма объяснив Джо:

– Староват я стал, да и чересчур неосторожен для их так называемой «практической» работы.

За это время он имел возможность разобраться в самом себе и трезво оценить свою работу. Теперь он много гулял по садику или бродил по холмам и старинным дорожкам Хэмпстеда.

Как бы там ни было, он больше не вернется в метеорологическое управление. Радости этого маленького мирка вдруг для него померкли. Филлипс-Джонс разрушил его иллюзии, и сейчас Руперт уже сам понимал, что в течение четырех счастливых лет, которые там провел, он целиком опирался на научные познания Джека Пирпонта за неимением своих собственных. Филлипс-Джонс прав. У него нет необходимой подготовки для серьезной научной работы.

Значит, со всем этим покончено и ему надо искать другое занятие. 3 сорок лет это не так-то легко. Он и представить себе не мог, с чего начинать.

█

После долгих сомнений и мук Руперт вспомнил о былом увлечении античной археологией и вернулся к ней, внешне ничем не показывая, что пережил катастрофу.

Каждый день он теперь ходил в Британский музей. Его всегда интересовала ранняя эгейская и догомеровская культура; он перечитал Гомера и Эсхила, чтобы восстановить в памяти эпоху, от которой как от отправной точки предполагал двинуться в глубины истории. Попутно он прочел труд австрийского ученого Т. Г. Гомперца и в первом томе напал на краткое упоминание о греческих колониях на Черном море. Эта страница в истории греческой культуры была мало исследована – во всяком случае археологами, – и он ею заинтересовался.

Он обнаружил, что еще за семь веков до нашей эры жители Малой Азии уже начали заселять берега Черного моря, а в период расцвета полисов греки стали развивать эти колонии, чтобы вызвать отлив из метрополии беднейшей и наиболее выносливой части избыточного населения. Он представлял себе эти греческие поселения, тянувшиеся одно за другим от Донских степей до берегов Испании. Колонизаторы, по всей вероятности, были самыми сильными и отважными представителями греческой молодежи, а проникновение эллинской культуры было так стремительно, что она быстро впитала и поглотила местные верования. Его восхищали талант и упорство этих предприимчивых и мужественных людей.

Увлекшись этой героической страницей прошлого, Руперт стал глубже изучать историю черноморских колоний; прежде всего он прочел все древние источники: Гомера, Арриана, Геродота, Страбона, Плиния и Полибия. Он обнаружил отрывочные упоминания о колониях на Черном море у большинства античных географов, а вот современных исследований на Западе оказалось очень мало, если не считать хорошей работы о скифах какого-то Миннса.

У Страбона он прочел о небольшом, но загадочном островке на Черном море возле устья Дуная под названием Левка. Его звали также островом Ахиллеса. Тогда Руперт взял Арриана и узнал, что богиня Фетида подарила своему сыну Ахиллесу остров и что Ахиллес, по-видимому, жил на этом острове и воздвиг там храм. Жители острова приносили ему в жертву людей и коз; несомненно, что в течение ряда веков на острове процветал культ Ахиллеса.

Островок существует и поныне, хотя теперь он несколько дальше от устья Дуная. Русские, которым он принадлежит, зовут его Змеиным островом. Однако в Британском музее Руперт почти ничего не нашел о том, что делается на острове в наши дни, и, будучи дилетантом в этой области – как и во всех прочих, – он на основе свидетельств древних и собственных догадок стал создавать свою историю острова и наконец решил доказать, что Левка, остров Ахиллеса и теперешний Змеиный остров – одно и то же. А если он прав, место это заслуживает археологического исследования.

█

Джо равнодушно наблюдала за новым увлечением Руперта, она не относилась к нему всерьез, и все же душевное состояние мужа ее начинало тревожить. Газеты на какое-то время о нем забыли но она понимала, что занятия археологией – это лишь сознательная попытка себя отвлечь. Руперт не привык колебаться и не любил менять свои решения; и тем не менее Джо казалось, что к своим новым занятиям он перешел чересчур легко. Она в них не верила. Растерянные голубые глаза и осунувшееся лицо мужа говорили ей, что в нем происходит борьба куда более тяжелая, чем он хочет показать.

Но как-то раз он себя выдал в разговоре с Мэриан Крейфорд. Джо ревновала их друг к другу, потому что они могли говорить о серьезных вещах, о которых им никогда не пришло бы в голову разговаривать с ней. Мэриан спросила Руперта, что он сейчас делает, и Руперт невозмутимо ответил, что, наверно, попусту теряет время, хотя в его годы и с его взглядами ему трудно найти другое занятие.

– Послушайте, Руперт, – сказала ему Мэриан, – я ведь так до сих пор и не знаю, каковы ваши взгляды.

Ее добрые глаза смотрели на него испытующе, она хотела понять, не нуждается ли он в помощи.

– Это потому, что вы такая же, как все, – сказал он. – Вы тоже считаете, что они у меня идут вразрез с общепринятыми.

– А разве это не так?

– Почем вы знаете?

– Хорошо, пусть я не права. Но если вы такой уж ортодокс, то в чем же ваша ортодоксальность?

– Вот этого я вам точно не скажу. Но я иногда спрашиваю себя: что нам всем мешает жить? А ответа на этот вопрос я еще не нашел.

– Потому что пытаетесь его решить не на моральной основе, – сказала она.

Мэриан была верующей католичкой с твердыми нравственными устоями, что всегда восхищало Руперта. Она работала врачом в детской клинике и была членом педагогического совета той школы, где учился Роланд, членом комитета по охране природы Хэмпстеда, заседала в суде и к тому же активно помогала католической миссии в Юго-Восточной Африке, открывшей больницу для прокаженных.

– О какой моральной основе вы говорите? – спросил Руперт. Он играл у камина в домино с Тэсс и хлопнул ее в эту минуту по пальчикам за то, что она попыталась стащить одну из его костей и поставить вместо своей. – О религиозной?

– И религия бы вам не помешала, – ответила Мэриан.

– Религия больше не несет в себе нравственных ценностей, которые помогали бы людям жить.

– Может быть, – мягко согласилась она. – Но где же еще искать моральные ценности?

– Не знаю. И заботят меня не моральные ценности. Скоро мы будем вынуждены обходиться без них. Вы думаете, что все дело в морали? Меня, например, интересует цель. Какова наша цель?

– Но как же можно отделять нравственность от цели существования? – воскликнула она.

– Может быть, и нельзя, – согласился он. – Но когда я был там, на льдине, меня мучила мысль, что все мы – дикари, лишенные разумной цели.

Мэриан показалось, что она поняла его мысль.

– Да, человек начал с убийства и, как видно, всегда будет убийцей, – произнесла она горько.

– Нет, я совсем не о том. Я говорю, что мы неправильно живем. Наша жизнь чудовищно бесцельна.

– Вы не должны забывать, что вы – исключение, – сказала, поддразнивая его, Мэриан. – Что бы вы там ни говорили!

– Не болтайте ерунды.

– Нет, правда! Вам никогда не приходилось бороться за существование.

– Я – рядовой случай, – возразил он. – Все равно, богат я или беден. Толком меня так и не использовали. Вот в чем беда. Скажите сами, разве возможности большинства людей используются полностью?

– Ну, тут уж ничего не поделаешь.

– Почему?

– Потому что нельзя выпотрошить человека до конца. В мире всегда будет не хватать настоящего дела, чтобы использовать весь потенциальный талант человечества. Да ведь и не все мы способны на полезный труд.

– Как вы можете так говорить? – возмутился он. – Большинство людей может приносить гораздо больше пользы. Но очи только наполовину подготовлены к жизни. Вроде меня. Большинство людей всю жизнь работает далеко не в полную силу, тоже вроде меня. Большинство людей искренне мечтает о лучшей участи. Я это знаю! Я уверен, что это так.

– Тогда вам надо заняться политикой, – сказала она.

– Ненавижу политику, – холодно возразил он.

Она уже несколько лет уговаривала его голосовать за лейбористов. А он всегда голосовал за консерваторов, утверждая, что не видит между партиями никакой разницы.

– Все мы учились в одних и тех же школах, – объяснял он ей, – и исповедуем одинаковые взгляды, обе стороны. Большинство лейбористов умрет от страха, если у нас когда-нибудь возьмут и устроят социализм. Даже вы, Мэриан. Вы называете себя социалисткой, но социализм вам был бы отвратителен. Как и мне. Я не буду за вас голосовать, потому что ваша партия – это всего-навсего полинявшая копия консерваторов, а я предпочитаю оригинал.

– Если вы ненавидите политику, – сказала она, – вы не смеете говорить ни о цели жизни, ни о нравственных устоях. Хотите морализировать – выбирайте либо религию, либо политику.

– Вы правы. Но я, наверно, слишком труслив, чтобы на это отважиться.

– Скажите Руперт, почему вы так боитесь своих денег? Я, как и Джо, видно, никогда этого не пойму.

– Потому что у вас никогда их не было.

– Вот это правда, – рассмеялась она, обнимая Тэсс.

– Вы не знаете, какой вред от денег. – серьезно продолжал он. – Деньги убеждают человека, будто все что он делает, правильно. А это превращает богачей в толстокожих… Вот что испортило и погубило моих родителей, да я и сам постоянно боролся с гем же соблазном. И до сих пор его не преодолел.

– В это я не верю. С вашей-то силой воли?

– Нет, не преодолел, – хмуро повторил он. – Но это еще полбеды. Как я теперь вижу, хуже другое. Я был Очень маленьким и вполне заменимым работником в метеорологическом секторе. В сущности, никем. Не таким плохим, как думал Филлипс-Джонс, но все равно для меня это было всего лишь времяпрепровождением, и если такое времяпрепровождение чем-то оправдывалось, то лишь тем, что я очень старался. Но ведь точно гак же работает большинство людей. Человек получает должность, выполняет свои обязанности так, что комар носу не подточит, вот и все. Проживет свой век, глядишь, пора умирать. И никакой цели во всем этом нет, только желание хоть как-нибудь прожить.

– А разве этого мало? – удивилась Мэриан.

– Неужели для вас достаточно? Право же, вы хотите большего. Вы хотите, чтобы в вашей работе был какой-то смысл. Разве не так?

– Это правда.

– Так почему же и мне не хотеть того же?

– Наверно, вы правы, Руперт. Но потому-то Джо и уговаривает вас жить как хочется и не морочить себе голову заботой о хлебе насущном.

– Нет. Джо хочет, чтобы я взял назад свои деньги, потому что она выросла в бедности.

– А вы возьмете? – прямо спросила его Мэриан.

– Не знаю. Еще не решил.

– Кстати, что вас так привлекает в археологии? В этой вашей Греции. Или чем вы там занимаетесь? Думаете, что это выход?

Он покачал головой:

– Да нет… Просто надо же найти себе какое-то дело. Почему не порыскать по разным местам? А вдруг что-нибудь раскопаю.

– Только богатые могут себе это позволить, – снова поддела его Мэриан.

Глава двадцать первая

Нелегко было уговорить Джо взять детей и отправиться всей семьей в Россию только потому, что Руперта интересовали греческие поселения на Черном море.

– Ты просто хочешь лишний раз доказать, что можешь поступать, как тебе вздумается, – сказала она. – Никуда я не поеду.

– По-моему, ты не права, – старался он ее переубедить, хотя сам понимал, что в его намерении ехать немалую роль играет чувство протеста.

– Это ужасная страна, – утверждала Джо. – Зачем тебе надо тащить туда нас? Поезжай один.

– Послушай, Джо, – уговаривал он. – Говорят, на Черном море замечательные курорты. Ты с детьми поживешь где-нибудь там, а я объеду побережье.

– А что, если дети заболеют?

– Там есть доктора.

– Доктора! – воскликнула она. – Какие там могут быть доктора?

– Да ведь это же всего один день на самолете до Лондона.

– Я ненавижу летать.

Джо капризничала, но Руперт знал: немного выдержки, и он поборет ее неразумный страх, убедит ее в заманчивости этой поездки.

– Ты же не хочешь отбить у детей любознательность и интерес к приключениям? Если тебе не понравится, ты уедешь домой.

– Мне наверняка не понравится, – твердила она. – Чего я там не видела? Почему мы должны все делать по-твоему?

Но Джо понимала, что Руперту хочется ехать, что он увлечен своей новой затеей, и под конец уступила.

Он позвонил в советское посольство и, переговорив с тремя или четырьмя незнакомыми, весьма сдержанными людьми, соединился с Маевским.

– Я вам звоню по поводу поездки в Россию, – сказал Руперт.

Маевский встретил его решение с энтузиазмом и предложил сразу же приехать в посольство. Особняк на Аллее миллионеров поразил Ройса своим старомодным великолепием. Руперт почему-то не ожидал увидеть такое прекрасное здание, хотя и понимал, что это глупо.

– Значит, вы решили посетить нашу страну? – спросил его Маевский.

– Да, – ответил Руперт. – Если это возможно.

– Конечно, возможно.

– Только я не знаю, можно ли осуществить то, что я наметил.

Руперт изложил довольно сложную программу Он хочет поехать на Черное море. («Пожалуйста!») Он хочет выбрать какое-нибудь тихое место, где сможет жить его семья, маленькую дачу или что-нибудь в это роде. («Пожалуйста!») Кого-нибудь, кто бы помог им по хозяйству («Понятно!»), пока он будет ездить по побережью и осматривать места древнегреческих поселений. («А, так вы интересуетесь археологией? Мы можем договориться с нашими специалистами, чтобы зам все это показали».)

– Нет, нет! Спасибо, никаких специалистов мне не надо. Разве что переводчика. Я не очень хорошо говорю по-русски.

Маевский сказал, что все это легко устроить, хотя, конечно, Руперту надо предварительно заехать в Москву, чтобы его могли там принять и вручить Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Но Руперт упорствовал:

– К чему все это? Уверяю вас, мне ничего не нужно. Я хотел бы, чтобы все было как можно проще…

– А нет у вас желания посмотреть наши северные метеостанции или наши новые исследовательские институты? А вашей жене разве не интересно было бы познакомиться с нашими школами?

– Нет, спасибо, – сказал Руперт. – Нам хотелось бы провести день-другой в Москве, а потом месяц на Черном море. Меня особенно интересует островок в устье Дуная, который называется Змеиным.

– Да, но это уже Румыния, – сказал Маевский.

– Нет. Остров принадлежит России.

– Тогда вы сможете его посмотреть, мистер Ройс. Все будет устроено.

█

Руперт продолжал заниматься историей Ахиллеса и его острова и не получал никаких вестей ни от Маевского, ни из посольства; такое молчание казалось ему несколько странным, но для русских, по-видимому, это дело обычное. Приятель Руперта Поль Пул жил некоторое время в Москве. Будучи способным лингвистом, он, уже владея четырьмя языками, изучил еще и русский. Дело в том, что он обучал офицеров морской разведки трем языкам, вернее, учил их современным психологическим методам ведения допроса по-гречески, по-чешски и по-польски, ибо у каждого языка свой психологический строй. Теперь он изучал социальную психологию русских, чтобы расширить свой курс, и для этого год назад совершил туристскую поездку по России.

У Руперта не было такой жажды приключений, как у Поля Пула, но, наслушавшись его рассказов, он стал представлять себе Россию гораздо отчетливее, чем раньше.

На Джо рассказы Поля произвели обратное действие: она раздумала ехать.

Однако у Руперта нашелся союзник – Роланд, который уже раззвонил о поездке в школе. Ему неловко было бы перед товарищами, если бы она расстроилась.

– Ну как, едете вы на Черное море? – спросил однажды Поль.

Руперт утвердительно кивнул.

– Да, хочу все-таки посмотреть, что осталось от греческих поселений на побережье.

– Там есть немало других вещей, заслуживающих внимания, – загадочно произнес Поль. – Тебе до отъезда следует кое-кого повидать.

Руперт понимал, что под этим подразумевает работник разведки, но воспринял его слова не слишком серьезно.

Глава двадцать вторая

За день до отъезда в Москву к Руперту зашел Поль и, пройдя с ним в сад, стал объяснять ему с жаром:

– Понимаешь, какая у меня замечательная идея? Послушай! Если ты совсем распростился с метеослужбой, почему бы тебе не пойти к нам? Ты ведь для нас идеальный человек! Во всех отношениях. Не смейся! Я знаю, что говорю. Начнем с того, что в Англии у тебя репутация неблагонадежного. – Поль был от этого просто в восторге. – Вот умора! – воскликнул он и стал дразнить спаниеля Фиджа, с которым они сразу стали закадычными друзьями. – Это всех собьет с толку. Лучше не придумаешь. А при твоем интересе к археологии, поверь, это идеально.

– Идеально для чего? – спросил Руперт, который любил разыгрывать перед Полем дурачка: тот почему-то считал, что все непременно должны разбираться в тонкостях его хитроумного ремесла.

– У тебя будут неслыханные возможности, – продолжал Поль, расписывая Руперту его будущую карьеру. – У тебя такой независимый вид – ты ведь на все смотришь чуть-чуть свысока!.. А потом у тебя есть деньги, определенная репутация…

Руп ерт отлично понимал, о какой работе идет речь, и не был так уж шокирован, хотя его возмутило, если бы с подобным предложением к нему обратился кто-то другой.

– По-моему, я не очень для этого гожусь, – сказал он.

– Чепуха! Ей-богу, чепуха. Эта мысль пришла мне в голову вчера вечером, когда я ехал в автобусе домой; я готов был убить себя, что не сообразил раньше. Ну как, Руперт. М-м-м?..

Руперт рассмеялся. Он любил Поля, его нельзя было не любить.

– Ты же знаешь, что по характеру я не очень-то подхожу для разведки.

– Не болтай глупостей! – возразил Поль, прибегая к последнему доводу, которым обычно пользовался, чтобы сокрушить оппонента. – Ведь это же не контрразведка! Это морская разведка. Ну их к богу, этих разведчиков из военного министерства! Они же просто жандармы. Нет, нет! Я говорю совершенно серьезно. Ты ведь моряк, я уже рассказывал о тебе Джули Джонсону, и он тоже целиком «за». Ты можешь подключиться к нам хоть сейчас.

– А у вас начальником Джули Джонсон? – спросил Руперт. Он знал Джули со времен войны. Джули тогда с десятью людьми пробрался в Дьепп, замаскировав свой катер под французский. Его схватили, он бежал повторил ту же проделку возле Шербура и потерял глаз. Теперь он носил живописную черную повязку.

– Да, но видеть тебя хочет совсем не Джули.

– А кто же?

Поль любил поражать своих собеседников: он с мальчишеским торжеством поглядел на Руперта.

– Твой старый друг, адмирал Лилл.

– Как, Он ваш начальник?

– Я знал, что удивлю тебя Но имей в виду: это строго между нами.

– Еще бы! – сказал Руперт. Адмирал Лилл был близким другом его отца и еще более близким – матери. Руперт знал его с детства. Это был очень застенчивый человек с бледно-голубыми глазами, которые как-то ласково мигали от смущения. Руперт с ним сталкивался в разные периоды жизни: мальчишкой, потом – молодым человеком, сначала в Афинах, затем во Франции и Англии, а позже во флоте. Лилл работал в морском штабе с 1926 года и относился к Руперту неизменно дружески, хотя они редко встречались и не допытывались друг у друга, чем каждый из них занимается.

– Ну, как? – спросил Поль. – Пойдешь?

Руперт понимал, что не может отказаться, к тому же он был заинтригован. Когда Поль сказал ему, что штабная машина с шофером отвезет его и привезет обратно, он согласился.

– Вот и отлично! – воскликнул Поль, и они поднялись. Поль потрепал за уши ласкавшегося к нему Фиджа. – Прекрасный спаниель, Руперт. Но у этих спаниелей вечно болят уши. Сколько ему?

– Четыре года.

– Славный пес, – повторил Поль. – И здоровый.

– Каждое утро даем витамины.

Руперт пошел сказать Джо, что едет с Полем в адмиралтейство и вернется часа через два.

Но они поехали не в морской штаб, а в белый дом на той стороне Сент-Джеймс-парка, где расположены казармы. Пройдя пешком метров сто от главных ворот парка, они постучали в дверь красивого особняка восемнадцатого зека с эркерами. Их впустила горничная, и они поднялись по великолепной белой лестнице на второй этаж. В проходной комнате сидел Джули Джонсон со своей черной повязкой на глазу, а в следующей – собственно, это была роскошная библиотека с огромным окном, выходящим в парк, – адмирал Дж. Б. Лилл. Волосы у него теперь были совсем серебряные, и весь он словно усох, стал меньше ростом; к тому же в первый момент он еще съежился от смущения.

– Привет, привет, Руперт! – Он широко улыбнулся.

– Привет, адмирал.

Они были рады видеть друг друга и обменялись крепким рукопожатием. Лилл сделал жест в сторону Джули, который провожал Руперта.

– Ты ведь помнишь Джонсона? – спросил он.

Это была теплая встреча старых друзей.

Через приоткрытую дверь Руперт увидел с десяток молодых женщин, работавших за столами стального цвета, заваленными книгами. Они были больше похожи на студенток, чем на сотрудниц особого отдела военно-морской разведки. Письменный стол адмирала тоже был завален книгами, картами, скоросшивателями и писчей бумагой. Одна стена комнаты была заставлена стеллажами с подшивками газет и журналами на иностранных языках.

Руперт помнил, что адмирал Лилл знал множество языков и был человеком очень образованным.

Они заговорили о том, как долго друг с другом не виделись: с Лиллом Руперт не встречался лет семь, а с Джули Джонсоном – восемь. Когда-то Джонсон увлекался охотой на лис и предлагал Руперту вместе купить несколько пони – для охоты, а может быть, и для игры в поло, от чего Руперт вежливо отказался.

– Ну как, купили вы пони? – спросил его теперь Руперт.

– Купил, – ответил Джули, – но они меня чуть не разорили. Я приобрел четырех пони, и выяснилось, что на мое жалование этих малышей не прокормить. Тогда я их продал за десятую часть того, что заплатил за них сам.

Джули, человек скромного достатка, держался с Рупертом суховато с тех пор, как этот богач отказался вступить с ним в дело.

– Скажите, чтобы нам принесли чаю, – попросил адмирал. – А теперь, Поль, раз вы доставили сюда Руперта в целости и сохранности, возьмите-ка всю эту ерунду, которую вы так старательно разбирали целое утро, и выкиньте в печку. Я вам крикну, когда мы кончим.

Лилл и Руперт остались одни.

– Как мама? – спросил адмирал.

– По-моему, прекрасно. Но я ее уже месяца два не видел.

– Вот, наверно, напугалась, когда ты остался там, на льдине.

– Ее не так легко испугать. Но все же она приехала к Джо.

– Знаю. Я хотел ее повидать, но был тогда не то в Монтевидео, не то где-то еще. Когда я там о тебе прочел, я был уверен, что ты выкарабкаешься, хотя толком не понимал, что с тобой произошло. Да и до сих пор не понимаю.

– Что теперь вспоминать!

– Ты садись, – сказал адмирал, – а я похожу по комнате. Когда хожу, мне легче думается. Я здесь частенько гуляю по парку, иначе мозги отказываются работать.

– Вид у вас тут очень деловой, – сказал Руперт, озираясь.

– Ну что ж, – скромно заметил адмирал, – может мы и делаем какое-то дело, а может, и нет. Самому это не видно.

Руперт засмеялся. Он давно привык к тому, что адмирал любит скромничать.

– Да нет. Я говорю серьезно, – мягко попрекнул его Лилл. – Ведь это новая организация. Совсем непохожая на то, что было, и нам, пожалуй, трудно пока определить, насколько она эффективна.

– Почему? Что в ней нового?

– Мы еще об этом поговорим, Руперт. – Адмирал сел на обитый ситцем диванчик в эркере, в каждую из трех старинных рам которого был словно вписан кусок залитого солнцем парка. – А пока, давай о тебе Знаешь, я был очень удивлен, когда Поль Пул и Джонсон пришли ко мне вчера с предложением насчет тебя. Не понимаю, как я сам об этом не подумал.

– Спасибо, – поблагодарил Руперт.

– Не будь таким сухарем, мой мальчик. – Адмирал хорошо знал Ройса и умел различать интонации его голоса. Он достаточно хорошо изучил и его дурные и хорошие стороны. – Я говорю искренне. Ты для нас идеальный человек, и я просто ума не приложу, как же я раньше о тебе не подумал. Наверно, потому, что мне казалось, ты нашел себе место в жизни и стало быть, говорить больше не о чем.

– Я нашел свое место в жизни, – подтвердил Руперт. – Но оно ушло у меня из-под ног.

– Да, слыхал, – улыбнулся адмирал.

– Но все же объясните, адмирал, на что я вам нужен? – спросил Руперт, начиная испытывать нетерпение. – В вашей специфической области?

– Понимаю, понимаю, тебе сейчас некогда. Ты ведь завтра уезжаешь в Советский Союз?

– Да, на «Балтике», на их теплоходе.

– Завидная поездка! Тебе будет интересно все, что ты там увидишь. А ты старайся увидеть как можно больше.

– Я, в сущности, еду туда, чтобы разыскать следы греков на Черном море.

– Знаю. Однако, надеюсь, это только повод. Тебе надо увидеть и все остальное. Это ведь ни на что не похожая страна.

– Боюсь, ни на что другое у меня не хватит времени, – усомнился Руперт. – Россия слишком велика, слишком сложна, чтобы судить о ней с налету.

Адмирал соскочил с диванчика.

– Не называй ее Россией! – коротко сказал он. – Называй ее так, как они зовут ее сами: Советский Союз или СССР. Это очень важно, Руперт.

Руперт молча ждал, зная, что адмирал обиняком подходит к цели разговора. Однако в чем, собственно, его цель? Это был отдел морской разведки, но тут пахло чем-то еще, да и сам адмирал, видимо, стремился создать в своем учреждении атмосферу интеллигентности.

– Ты о нас ничего не знаешь?

– Нет.

– Позволь, я тебе объясню. – Адмирал снова уселся на диванчик; его короткие ноги не доставали до пола. – Мы – военно-морская разведка. Это ты знаешь. Однако мы занимаемся нашим делом по-новому. Мы затеяли это лет пять назад, но только недавно сообразили, как добиться того, что нужно.

Адмирал поглядел на него, словно спрашивая, все ли ему понятно, и Руперт неопределенно кивнул.

– Иу, мы, конечно, занимаемся и тем, чем занимаются все. Разведываем местность, собираем обычные сведения. Это дело немудреное. Приходится выполнять и это, чтобы обеспечить себя со всех сторон, действовать и вширь и вглубь. Но мы пытаемся вести разведку несколько обстоятельнее, чем это делают обычно. Тебе интересно?

– То, что вы говорите, весьма любопытно, – заметил Руперт. – Не думаю, однако, чтобы я мог быть вам полезен. Как вам известно, существует мнение, что у меня кое в чем странные взгляды…

– Вот это и делает тебя для нас идеальным человеком. Говоря откровенно, ты именно тот, кого нам не хватает. Почему? Потому что у тебя есть опыт: ты много жил за границей и можешь понять чужую точку зрения, чуждую нам психологию. Ясно, к чему я клоню?

– Вы говорите о национальном психическом складе? – спросил Руперт. – G национальном характере?

– Назовем это так, – подтвердил адмирал. – Но давай говорить конкретно. Поскольку мы – отдел разведывательного управления, мы, естественно, обязаны получать такие же сведения, как и все учреждения подобного рода. Но мы хотим большего, и я постараюсь тебе объяснить, чего именно. Вот ты, например, едешь в Советский Союз. Прекрасно. Когда ты там будешь, кто-нибудь из наших сотрудников попросит тебя поинтересоваться тем или иным объектом – думаю, что сейчас это либо радиостанции, либо радарные установки; заранее не скажу. Я не могу запретить им давать тебе обычные задания, да и с чего бы я стал это запрещать? Но это не все. Я хочу от тебя, Руперт, чтобы ты поехал туда как настоящий дипломат.