Текст книги "Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– Я ее сразу узнал, хотя у нее был совершенно безумный вид, – ответил Руперт.

Я кивнул, и мы снова влились в толпу гостей НАТО.

█

Вряд ли Руперт мог относиться к этому сборищу так, как я. Для меня это было новое, увлекательное зрелище, а Руперта все это раздражало, как тесный пиджак: неудобно в нем чертовски, а скинуть нельзя, остается лишь терпеть и злиться. Приехал он сюда только ради Джо. В его теперешнем состоянии ему претил этот зал, битком набитый людьми, не знающими никаких забот и сомнений.

Среди них у него было много друзей, которые радушно с ним здоровались, но он не отходил от меня. Одной только тете Фло он по-настоящему обрадовался. Мы уже два или три часа почти не трогались с места и стояли у окна.

И вдруг ему захотелось вырвать Джо из этой атмосферы. Было уже поздно, но она все еще танцевала. Теперь ее партнером был некий француз по фамилии д'Эспрэ. Руперт заявил, что пора ехать домой.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Но почему?

– Пора спать.

Он взял ее под руку, попрощался с Фредди и отказался воспользоваться его «роллс-ройсом».

– Господи, что у тебя за причуды! – не на шутку вспылила Джо, и тут я ей посочувствовал. – На тебя иногда находит такая блажь, что хоть криком кричи! – возмущалась она, садясь в такси. – Я тебя просто не пойму. Все не как у людей!

Шагая домой, я твердо решил жениться на Пепи и увезти ее в Суву, где самый лучший в тропиках климат. Я скопил денег и теперь мог принимать решения. Англичане вдруг стали мне в тягость, и мне захотелось уехать от них подальше.

Быть может, во мне говорило одиночество, а может, любовь. Мне было все труднее обходиться без Пепи, без ее молодого сильного тела, без ее своеволия и независимого ума. Но, как и Руперта, меня снедали страхи; я понимал, что подвергаюсь опасности в этой изнеженной, скованной предрассудками стране.

Глава двадцать вторая

Наутро, около восьми часов, посыльный принес Руперту длинную срочную телеграмму; ее приняла Анджелина и побежала наверх к хозяину. Руперт распечатал ее, еще не успев стереть со щек мыльную пену.

– Что это? – сонно спросила Джо, приподнимаясь с подушки.

– Телеграмма от Фредди.

– О чем? Что случилось? – встревожилась она.

Руперт присел на кровать и прочел телеграмму вслух.

Дорогой Руперт. Сегодня в девять часов утра передаю в газеты сообщение, копию посылаю восьми членам нашей семьи – директорам акционерного общества – и четырем другим, включая вас, обладающим правами попечителей, так же как и двум директорам, не членам семьи, секретарю нашей компании и казначею.

Сообщение гласит: «Директор-распорядитель и заместитель председателя британской судостроительной, торговой и транспортной акционерной компании Ройсов и судостроительных верфей „Ройс-Бэркемстед“, а также имперской фрахтовой и судоходной компании Ройсов, имеющей отделения в Лондоне, Бомбее, Сингапуре, Гонконге и Сиднее, закончил переговоры с „Юнайтед Стейтс ойл“ и с германским химическим и горнорудным концерном „Рейнише фарбверке“ о слиянии их капиталов, промышленных предприятий, рынков сбыта, судов, сырья, рудных месторождений и прочего и образовании единого акционерного общества или корпорации, зарегистрированной в Лондоне, Балтиморе и Гамбурге с равным правом голоса для каждой из этих трех компаний».

Джо вскочила с кровати.

– Это и есть то, на что намекал Фредди?

– Обожди. Это еще не все, – сказал Руперт, читая дальше: «…Я хочу поставить в известность наших директоров, что предполагаемое слияние предусматривает серьезные перемены для фирмы Ройсов как у нас в стране, так и за границей Семейное товарищество, которое вело торговые дела на протяжении почти двухсот пятидесяти лет, должно распасться, так как наши новые партнеры – американцы и немцы, имеющие обширные международные капиталовложения в области транспорта, нефти и производства химикатов, являются обычными акционерными обществами. Поэтому компания Ройсов будет распущена и вместо нее организовано акционерное общество, которое затем сольется с нашими немецкими и американскими партнерами и образует концерн „ЮРФ“, взяв первые буквы от названий всех трех объединяющихся компаний».

– Выходит, он распустил фирму Ройсов? – текст телеграммы был настолько невероятен, что Джо окончательно проснулась.

Руперт продолжал невозмутимо читать:

Обладая более значительными капиталами, «Юнайтед Стейтс ойл», так же как и «Фарбверке», намереваются затратить большие суммы на расширение предприятий фирмы Ройсов, в связи с чем капитал нынешних директоров фирмы значительно увеличится, да и все наше имущество повысит свою стоимость. Если такое слияние будет осуществлено, доля каждого из компаньонов фирмы Ройсов в капитале фирмы сразу же увеличится по сегодняшним котировкам минимум в четыре раза, причем, благодаря более широким возможностям и средствам, которыми мы будем располагать совместно с «ЮСО» и «Фарбверке», дальнейшие перспективы будут еще лучше. Срок принятия или отклонения этого проекта – восемь недель начиная с сегодняшнего дня. Подпись – ваш покорный слуга во всех делах компании: Фредерик Холланд Ройс.

– Что это значит?

Руперт потом рассказывал, что он хохотал, как сумасшедший.

– Господи, как он на это пошел! Вот она бомба, которую Фредди обещал бросить! Слил фирму с двумя самыми страшными чудовищами делового мира.

– Но что значит «компания Ройсов будет распущена»? Он отказывается ею управлять?

– Да, во всяком случае, отказывается от семейного правления. Мы сейчас станем обычным акционерным обществом, частью «ЮСО» и «Фарбверке». Но у него это не пройдет.

– Почему ты так думаешь? Фредди знает, что делает.

– Сомневаюсь. Он считает, что подачка в виде четырехкратного или пятикратного увеличения нарицательного капитала каждого из компаньонов соблазнит родню, а я в этом не уверен.

– Держу пари, что Фредди окажется прав! – с жаром воскликнула Джо.

– Рандольф его убьет.

– А я ручаюсь, что он всех переубедит, – сказала она, надевая халат.

– Когда начнется голосование, никто из семьи не даст согласия.

– Что может быть соблазнительнее больших денег? – горячилась Джо. – Деньги – самый лучший стимул. Фредди победит.

– Деньги, может, и лучший стимул, но никто не захочет отдать семейную фирму американцам и немцам. Рандольф этого не позволит. Он уже давно ждал от Фредди чего-нибудь в этом роде, впрочем, как и все мы.

– Ну, я на стороне Фредди, – решительно заключила Джо.

Руперт только с изумлением посмотрел на нее; за завтраком они продолжали пререкаться, а потом Руперт по телефону вызвал такси, потому что у ворот уже караулили газетчики. Когда он выходил, его засыпали вопросами и стали фотографировать. В Сент-Мэри-Экс собралось еще больше репортеров, и он с трудом пробился в контору сквозь их шумную толпу. Ему кричали: «Торгаши!», «Продали английскую фирму иностранцам!», «Предали английское судоходство! Отдали на откуп Америке и Германии!», «На сколько вы лично увеличили свое состояние?», «Это что, генеральная репетиция Общего рынка?»

– А как теперь будет с вашей сделкой на русскую нефть? – крикнул кто-то уже ему в спину.

– А верно, как теперь с этим будет? – пробормотал он, обращаясь ко мне.

Я не понял, о чем идет речь, пока Руперт не показал мне телеграмму.

– Боже мой, Руперт! – воскликнул я. – Да ведь, если он объединится с этими типами, от Ройсов останется мокрое место!

Руперт взглянул на пачку телеграмм и записок, которую миссис Ингрэме положила на стол – их набралось уже штук пятьдесят, – от лиц и учреждений, о которых мы раньше даже не слыхали, а две из них были от министров. Телефон за дверью звонил, не смолкая.

– Что мне им отвечать? – спросила его с отчаянием миссис Ингрэме, когда Руперт ей объяснил, что ни для кого, кроме родных, его нет.

– Пусть звонят мистеру Фредди.

– Но большинство из них уже пыталось до него дозвониться, он не желает ни с кем разговаривать, вот они и обращаются к вам.

– Отсылайте их к Гордону, он заведует отделом рекламы и внешних сношений. Теперь настал его час.

Мы сидели молча, Руперт задумчиво на меня поглядывал.

– Ну вот, Джек, последняя надежда, которая еще оставалась у нас после свидания с Бендиго, рухнула. Можно собирать манатки и уходить.

Мне нечем было его утешить. А высказывать свою точку зрения не хотелось. Что ж, после ночного угара наступило холодное, трезвое утро. Интересно, понимает ли Руперт, что Фредди с самого начала пользовался нами как ширмой для своих махинаций? Мне казалось, что Руперт еще боится себе в этом признаться.

Выложил все это нам сам Фредди, сделав вид, что его мучают угрызения совести.

Он явился около полудня. Закрыв за собой стеклянную дверь, как бы отгородившись ею от внешнего мира, он сел и задрал ноги на подоконник. На его обычно розовом лице лежал серый налет, вид у него был нездоровый, утомленный.

– Ну? – спросил он Руперта. – Что вы на это скажете?

– У вас этот фокус не пройдет, – ответил Руперт.

Фредди явно хотелось передохнуть, глаза у него были воспалены от бессонницы.

– Говорят, что безумие от вдохновения отделяет тонкая, едва приметная черта, – сказал он. – Значит, если я хочу доказать, что действовал по вдохновению, мне надо сохранять рассудок.

– Никто в семье не поверит, что вы действовали только по наитию, – заметил Руперт.

– Я нашу семью знаю лучше, чем вы, – презрительно огрызнулся Фредди. – Все согласятся. Я взвесил свои шансы на успех, и только Рандольф, Кэти и, пожалуй, вы окажете серьезное противодействие. Но я надеюсь вас убедить, что шаг этот неизбежен и даже выгоден.

– Неизбежен, признаю, – согласился Руперт, – но меня это не убеждает. Зачем отдавать свой капитал «Юнайтед Стейтс ойл» и «Фарбверке»? Зачем это вам, Фредди?

– Затем, что возможности такого концерна фактически беспредельны.

– Не спорю, – ответил Руперт, – но не вы будете им управлять.

Фредди сказал, что сейчас у него только одно желание – выпить; он вызвал миссис Ингрэме, попросил принести из зала совещаний бутылку водки, вермута и льда и никого сюда не пускать.

– А что еще вас беспокоит в этом деле?

– «Фарбверке», – ответил Руперт.

– Почему? Чем «Фарбверке» хуже Ройсов?

– Бросьте, Фредди! – возмутился Руперт. – Что такое «Фарбверке» и чем она занимается, мир узнал еще пятьдесят лет назад: у ее продукции давно печальная слава, а клеймо Нюрнбергского процесса так и не смыто с имени старого Хинкеля: это он производил газ для лагерей уничтожения и пользовался рабским трудом у себя на заводах.

– Не судите, да не судимы будете, – резко произнес Фредди. – Все мы одним миром мазаны. Вы видели наши доки в Шанхае и Кантоне до войны?

– Только мальчишкой.

– Тогда вы должны знать, что весь город Шанхай, например, был чем-то вроде концлагеря или гетто фирмы Ройсов и ей подобных. Весь международный сеттльмент существовал на рабском труде – мужчин, женщин, детей. Вас возмущает, что немцы зверски истребляли европейцев, а не черных или китайцев, вот и все, – жестко закончил Фредди.

– Может, вы и правы, – согласился Руперт. – Но зачем вам это вообще? Ройсам не грозит катастрофа.

– Не повторяйте глупой болтовни Рандольфа. Мы вот-вот сядем в лужу. Такая гигантская фирма, как наша, либо должна расширяться, либо вылетает в трубу. Третьего исхода быть не может.

Вошла миссис Ингрэме с водкой, вермутом и льдом; Фредди приготовил нам всем мартини и стал размешивать свой коктейль стеклянной палочкой. Он послал секретаршу за лимоном.

– Ладно, чего нам спорить, – сказал, поразмыслив, Руперт. – Но я хочу довести до конца то, ради чего я пришел к вам. Что теперь будет с моей сделкой на русскую нефть?

– Я как раз хочу об этом сказать, – начал Фредди воинственно. – Понимаете, я ведь воспользовался вашей затеей с русской нефтью, постройкой судов и союзом с Верокио, чтобы отвести глаза Бендиго и Наю и сбить их со следа.

Руперт поставил свой запотевший стакан на стол.

– У меня были такие подозрения, но я не хотел в это верить.

– Не думайте, что я вас просто обманывал, – поспешно вставил Фредди, глядя в залитое дождем окно. – Обмана не было. Но вы сыграли мне на руку, когда предложили сделку с русскими. Собственно, помогли мне не столько русские, сколько договор с Верокио, которым я смог прикрыть свои истинные намерения.

– В какой же мере это все-таки было обманом?

– Ни в какой.

– Скажите правду.

– Я же вам объясняю, как я использовал ваш проект. Единственные люди, не считая Рандольфа, которые были достаточно сильны и достаточно заинтересованы, чтобы сорвать мои переговоры с «ЮСО» и «Фарбверке» в самом начале, это Бендиго со своими нефтяными компаниями и Най со своими политическими кругами. Я боялся возбудить у них малейшее подозрение о том, что я договариваюсь с «ЮСО» и «Фарбверке». Стоило им узнать, что задумано дело таких масштабов, и они немедленно приняли бы контрмеры и провалили его. Я хотел втереть им очки, чтобы они думали, будто я затеваю скромную сделку с голландцами и итальянцами, а русской нефтью угрожаю только для отвода глаз.

– Ну, и помогло? – сухо осведомился Руперт.

– Как нельзя лучше, – с милой откровенностью признался Фредди. – Они, правда, понимали, что к сделке с русскими нельзя относиться серьезно, но все гадали, что именно я стараюсь ею прикрыть, и попали пальцем в небо.

– А почему вы мне не сказали правды?

– Это вынудило бы вас лгать.

– Вы имеете в виду мой разговор с Бендиго и Наем?

– Если бы вы тогда знали, что я замышляю, вы бы не смогли разыграть положенную вам роль.

– Хорошо, что я был хоть чем-то вам полезен. – Руперт, очевидно, не ожидал от Фредди такого коварства; его дружеским чувствам был нанесен жестокий удар.

– Не становитесь в позу обиженного. Я использовал вас так же, как вы использовали меня. Ведь вы вошли в дело только из личных интересов, связанных с русскими, правда?

– Пожалуй, правда. Но я вас честно об этом предупредил.

– Не становитесь в позу обиженного, – повторил Фредди. – Я хочу, чтобы вы меня поняли, Руперт. Вы – больше, чем кто-либо другой. Когда вся эта история уляжется, я хочу, чтобы вы со мной работали.

– А я хочу добиться заключения договора на продажу судов русским, – решительно заявил Руперт.

– Вот и хорошо! У вас сейчас больше шансов на успех.

– Почему?

– Най и Бендиго сделают все, чтобы помешать мне договориться с «ЮСО» и «Фарбверке». Они поднимут на ноги правительство, казначейство, пустят в ход деньги, политический шантаж – словом, раздуют скандал и ни перед чем не остановятся. Они не могут допустить такого объединения.

– Ну и что?

– Когда наше слияние будет одобрено правительством, все пойдет иначе. У вас есть только одна возможность провести сделку – суда за нефть – это поддержать меня.

– А как быть с междоусобицей в нашем семействе?

– Никакой междоусобицы нет, – раздраженно возразил Фредди. – Противиться будет только Рандольф. Остальные… – он пренебрежительно передернул плечами.

Руперт жестом показал на лежавшие перед ним газеты.

– А как вы преодолеете оппозицию прессы?

– Чепуха! – бросил Фредди. – Я выиграю. Может, не без труда, но в конце концов выиграю. Могу я на вас рассчитывать?

Руперт пристально поглядел ему в глаза.

– А почем я знаю, – сказал он, – что вы снова не сыграете на моей глупости или доверчивости?

Фредди резким движением опустил ноги на пол. С минуту он молчал, нахмурившись.

– Да, это была подлость, – проговорил он, наконец. – Но я ее искуплю.

В дверях он задержался.

– Я не шучу, Руперт, – объявил он торжественно. – Вам с Джеком не на что будет жаловаться. Даю честное слово, вы получите большую, ответственную работу, которая вас удовлетворит… – Он затворил за собой дверь, не договорив фразу до конца.

Руперт разлил остатки водки.

– Как вы на это смотрите, Джек? – задумчиво спросил он.

Лицо его было непроницаемо, а за всегдашним спокойствием чувствовались какой-то холодок, отчуждение и, по-моему, даже тоска.

– Все зависит от того, чего вы добиваетесь, – ответил я.

– Строго говоря, только договора на русскую нефть.

– А фирма?

– Ну, что касается фирмы, тут Фредди абсолютно прав, – проронил он небрежно. – Мне надо решить, что делать, если я его не поддержу.

– Чего вам беспокоиться, вы и так достаточно богаты.

– Вы думаете? – сухо осведомился он. – Должен сказать, что это мне все опротивело.

– Тогда почему бы вам на все не плюнуть? – снова предложил я. – Это можно сделать теперь или никогда.

– Пока еще не могу, – с трудом выдавил он сквозь зубы, хотя, по-моему, предложение Фредди не могло его оставить равнодушным.

Впрочем, как и меня.

Глава двадцать третья

Я все утро звонил Пепи, но там никто не отвечал. В обеденный перерыв я пошел к ней, она принимала ванну. Ей пришлось мокрой открыть мне дверь, и она стала ворчать, что из-за меня наследила на своем красивом ковре. Потом она снова надолго заперлась в ванной, а я ждал, пока она кончит возиться.

– Меня всегда тошнит от гнусного неистребимого запаха хлорки в полицейских камерах. Потом эту вонь никак не отмоешь, – пожаловалась она. – Разит даже от пищи. Все равно что жить в общественной уборной.

Она ничуть не удивилась, что я пришел, а ее влажные волосы и ненакрашенные глаза совсем меня обезоружили. В ней вдруг появилась какая-то беззащитность. Я спросил, что теперь будет, ее ведь однажды уже приговорили условно к тюремному заключению и в суде предупредили, что если еще раз арестуют, она отсидит положенный срок.

– Будут судить, – сказала она. – Меня выпустили на поруки. Но я на суде не признаю себя виновной.

Мы мирно с ней пообедали, а потом я ушел, чтобы вместе с Рупертом проводить Пегги и Джо на аэродром.

В зале ожидания Пегги принялась говорить Руперту о том, как она завидует ему и Джо, их налаженной семейной жизни.

– Нет, я решила: заберу детей из интерната, – говорила она. – Просто варварство – отсылать малышей из дому в восемь лет!

– Да, я сам ребенком страдал от этого, – согласился Руперт.

– Вы с Джо молодцы, что оставили своих дома.

Она смотрела на него, ожидая сочувствия. Я понял, что им мешаю, и отошел. Пегги хотелось пооткровенничать с Рупертом. Он потом в пересказе безусловно смягчил этот разговор, но суть его, как видно, передал точно.

– Мне давно хотелось посоветоваться с каким-нибудь мужчиной, – сказана она, – и вы – единственный нормальный человек из всех, кого я знаю.

– А Фредди? – удивился он.

Она улыбнулась и сказала, что хочет поговорить с ним именно о Фредди.

– Я хотела вас спросить, как он, по-вашему, поступит, если узнает, что я его обманываю.

– Обманываете? – не сообразив, переспросил Руперт. – В каком смысле обманываете?

– Как жена обманывает мужа, глупенький.

Руперт почувствовал себя неловко.

– Откуда мне знать, Пег? Меня бесполезно об этом спрашивать. Ей-богу, не знаю.

– Но у вас с Фредди так много общего во взглядах на мораль, хотя вы и по-разному смотрите на жизнь. Вот почему я хочу знать ваше мнение.

– Что я могу вам сказать? – ответил Руперт. – Сомневаюсь, чтобы я хоть в чем-то был похож на Фредди.

– Ну, а вы как бы на это посмотрели?

– Не знаю. Думаю, что всякий может совершить ошибку… Ну, минутное затмение…

– Да нет же, нет, – спокойно пояснила она. – Это продолжается довольно долго.

– Но почему? – спросил он, преодолевая неловкость. – Мне казалось, что вы с Фредди так хорошо живете.

– Неплохо, – сказала она каким-то будничным тоном. – В общем, живем прекрасно. Но все не так просто. В этой сфере все непросто. Я хочу сказать, в сфере физиологии. Хотя меня вовсе не это волнует. Меня беспокоит не моя интимная жизнь, а Фредди. Я бы предпочла сама ему сказать, кто это, чтобы ему не пришлось ничего выяснять.

– Не надо, – настойчиво попросил ее Руперт. – Не говорите ему.

– Почему?

– Потому что мужчина никогда не сможет этого забыть. Не говорите Фредди, – повторил он. – Не делайте этого. Пег. Ведь он пока ни в чем не уверен.

– Уверен. И будет куда хуже, если он сам узнает, кто это. Особенно теперь.

Руперт не стал спрашивать, с кем она живет, но Пегги сама назвала ему имя.

– Это Пинк Бендиго.

– Вы сошли с ума! – вырвалось у Руперта.

Но Пегги была по-прежнему невозмутимо спокойна. Руперт был поражен..

– Вы нанесете ему удар, если скажете, – убеждал он ее. – У него и так хватает забот. Он совсем упадет духом.

– Может быть. Но мне надо вылезти из этой трясины. Не то я сойду с ума, – все так же спокойно сообщила она.

Глава двадцать четвертая

Всю неделю нас не покидало ощущение, что мы переживаем кризис, и хотя кризисов вокруг скопилось уже с добрый десяток и решений надо было принять столько, что и не перечислишь, вопрос, который стоял перед Рупертом, в общем сводился к одному.

Пожалуй, все могло пойти по-другому, хотя я не знаю как. Я говорю не о решении семейного совета по поводу слияния фирмы и даже не о том, что Руперт faute de mieux[16]16
  За неимением лучшего (франц.).


[Закрыть] стал на защиту интересов Фредди. Настоящие неприятности начались из-за Нины Водопьяновой, правда, немного позднее.

В первые дни скандала вокруг фирмы Ройсов тяжелее всего пришлось Руперту и мне, главным образом из-за отсутствия Фредди. Только на второй или на третий день газеты поняли истинный характер сделки, и хотя некоторые из них не порицали Фредди, однако рассуждения о судьбах фирмы Ройсов и о том, как скажется такое слияние на традиционных представлениях европейцев о Британии – владычице морей, – в общем-то сводились к тому, что Фредди предал Англию. И в зависимости от позиции, излагавшейся в той или иной статье, сразу можно было узнать, какие газеты принадлежат Пинку Бендиго и Наю или находятся под их контролем.

Нас ежедневно с утра до вечера донимали представители прессы и всевозможные учреждения, частные лица, биржевые маклеры, банки; мы отвечали на сотни телефонных запросов из Америки, Германии, Италии, Франции. Служащих Фредди мучили еще больше, чем нас. В конце концов мы ушли из конторы и, по примеру Фредди, пустили все на самотек. Фредди поступил весьма предусмотрительно, исчезнув из Лондона. Когда он вернулся, самое страшное было уже позади, правда, он клялся, что в Балтиморе ему было ничуть не легче.

Он вернулся на третий или на четвертый день, когда нам уже успела осточертеть вся эта шумиха, и нахально заявил:

– Я же вас предупреждал, что тут будет. Поэтому я и отослал отсюда Пегги и Джо. Но не волнуйтесь. Еще неделька, и шум пойдет на убыль. Вот увидите.

При двух самых важных событиях я, однако, не присутствовал, и хотя Руперт изложил их мне очень живописно и зло, он опустил много подробностей, так что мне приходится их восстанавливать самому – к счастью, я хорошо знаю участников драмы и обстановку, в которой она разворачивалась.

Первое событие произошло вечером, на четвертый или пятый день после отъезда Джо.

Руперт поздно вернулся домой после ужина с Фредди, семейным поверенным в делах Парком и – хотите верьте, хотите нет – Пинком Бендиго. На крыльце своего дома он встретил поджидавшего его адмирала: видно, Лилл сидел где-то поблизости в машине, пока ему не сообщили, что Руперт выехал домой.

Руперт был удивлен, но пригласил адмирала войти. Вместе со своим котелком Лилл крепко сжимал в руке какую-то папку. Не снимая пальто и даже перчаток, он опустился на краешек дивана в нетопленой гостиной. Розовую папку он положил рядом на столик перед трюмо и постучал по ней пальцем.

– Взгляни, пожалуйста, – сказал он без обычных околичностей, – и ты убедишься, что миссис Водопьянова – подосланный к тебе агент. Она должна либо завербовать тебя, либо шантажировать.

– Шантажировать! Меня? – спросил Руперт. – Это уже что-то новое…

– Да, раньше я не поднимал этого вопроса, – согласился адмирал, – но нам давно все было известно. Я тебе ничего не говорил, потому что мы надеялись и так избежать неприятностей.

– Тогда я на вашем месте не поднимал бы этого вопроса и сейчас, – отрубил Руперт. – Это же абсурд!

Адмирал снял перчатки.

– Сейчас все это уже не имеет значения. Но каково бы ни было ее влияние на тебя, тут находятся неопровержимые доказательства. – Он снова постучал по папке.

– Откуда вы получили эти сведения? – спросил Руперт, взяв папку в руки.

Лилл впервые улыбнулся:

– У нас имеются свои источники информации, сам знаешь.

– И вы уверены, что сможете меня убедить?

– Без всякого сомнения.

Руперт положил папку на место и отошел к холодному камину. Так они и стояли, оба в пальто, друг против друга, разделенные стеной непримиримой вражды, одни в пустом доме, где не было ни огня, ни Джо, не слышно детей, не накрыт на столе непременный в Англии чай, нечего выпить и кажется, будто кончилась жизнь.

– Ну, допустим, вы меня убедите. Что я, по-вашему, должен сделать?

Адмирал на минуту задумался.

– Трудно сказать. Может быть, и ничего. Главная опасность в тебе самом, Руперт. Ты это знаешь. Когда я смогу тебе доказать, что ты все время был для них только желанной добычей, мы себя почувствуем спокойнее.

– Понятно.

– И тогда ты сможешь поступать, как хочешь, более или менее.

Руперт снова взял в руки папку.

– Неужели здесь все доказательства? – спросил он.

– Уверен, что тебе их будет достаточно, – сухо проронил адмирал.

Руперт протянул ему папку.

– Нет, адмирал. Мне не интересно.

– Понимаю твое чувство. Но ты сделаешь глупость и проявишь душевную слабость, если не прочтешь. От правды никуда не уйти.

– Мне не нужны бумажки, чтобы знать о человеке правду, – заявил Руперт. – И чем больше вы настаиваете, тем решительнее я отказываюсь. И в этом виноваты вы сами.

– Неужели я так и не смогу тебе втолковать, – в голосе адмирала прозвучало раздражение, – какую беду ты на себя навлекаешь? Неужели ты не чувствуешь, как я к тебе отношусь?..

– Вы можете поступать как угодно, – перебил его Руперт, – это ничего не изменит. Я не сделаю того, чего вы добиваетесь.

– Ладно, – тихо сказал адмирал. – Тогда я должен тебя предупредить: мы постараемся, чтобы миссис Водопьянова не покинула нас. В этой папке достаточно доказательств, позволяющих нам поступить с ней, как она того заслуживает.

– Она пользуется правом дипломатической неприкосновенности, – резко указал ему Руперт. – Вы не посмеете ее задержать.

– В данном случае мы можем взять под сомнение ее право дипломатической неприкосновенности.

– Я вас уже предупреждал, что я сделаю, если вы ее тронете.

– Помню, – с обидой заметил адмирал. – Но неужели ты не видишь, что выбрал путь, который приведет тебя к гибели? Неужели не видишь, что все это обрушится на твою же голову и единственное твое спасение – вести себя не так безответственно. Иначе я ничем не смогу тебе помочь.

Адмирал взял папку и снова протянул ее Руперту, но тот лишь брезгливо взглянул на нее. И снова повторил, что не дотронется до нее и пальцем. Тогда адмирал согнул папку пополам, сунул ее в карман своего темно-синего двубортного пальто и сказал «прощай», словно умывая руки во всем этом деле. Они вместе спустились по лестнице, обменялись у дверей, как принято, рукопожатием, и Лилл зашагал к ожидавшей его машине.

Наутро Руперт позвонил в советское посольство и, назвав себя, попросил Нину Водопьянову. Ему пришлось обождать, а потом другой голос вежливо, но тоном, не допускающим возражений, сообщил, что Нины Водопьяновой нет, она не может подойти к телефону. Руперт передал, что заедет в посольство через полчаса, так как ему необходимо ее повидать.

В посольстве ему открыл дверь какой-то русский, поднявшийся из-за стола с четырьмя телефонами. Он спросил Руперта, по какому он делу. Руперт назвался, объяснив, что пришел к Нине Водопьяновой.

– Пожалуйста, – по-русски сказал молодой человек и проводил Руперта в одну из приемных, где горничная в переднике и наколке накрывала на столике чай.

За окнами приемной виднелся розарий и теннисный корт. Руперт услышал шаги Нины и поспешно обернулся.

– Простите, что я так бесцеремонно ворвался, – сказал он, вставая. – Но у меня не было другого выхода.

– Ничего, – сказала она. – Я вас ждала. Я знала, что вы придете.

– Я могу говорить с вами здесь?

– Почему же нет? Давайте выпьем чаю.

Она жестом показала на поднос, и они сели к столику: она – на диванчик, обитый французским узорчатым шелком, а он – в мягкое кресло. Нина налила ему чай и предложила соленые крекеры с икрой и крабами. Некоторое время они молчали, словно прислушиваясь к своим горестным мыслям и чувствуя в сердце одну только безнадежность.

– Когда вы уезжаете? – спросил, наконец, он.

– В будущую пятницу.

– Скоро… – Он поколебался, но понял, что обязан ей все сказать напрямик. – Я пришел предупредить вас, что они намерены помешать вашему отъезду.

Она прикрыла глаза и чуть заметно кивнула.

– Вы об этом знаете? – удивился он.

– Мне сказал тот самый молодой англичанин, когда мы ездили с делегацией в Гринвич. На нем был грязный дождевик, и я заметила его только на катере, когда мы переезжали на ту сторону реки, – он сел со мной рядом. Он пугал меня всякими ужасами.

– На этот раз, Нина, я не в силах ничему помешать. Я могу только предостеречь.

– Как грустно, Руперт. Смотрите, сколько бед мы принесли друг другу.

– Да, – отозвался он. – Но теперь уже ничего не изменишь.

– Чего они хотят? – спросила она с возмущением. – Выведать у меня тайны, которых я не знаю?

Он беспомощно улыбнулся.

– Они хотят узнать мою тайну, а ее-то, пожалуй, вы одна и знаете.

– Что? Вы серьезно?

– Да нет, шучу, – сказал он, надкусывая крекер. – Но они думают, что я скрываю какую-то страшную тайну. И что вы знаете ее… А вашим вы что-нибудь говорили? – спросил он, оглядываясь.

– Сказала, что ко мне пристают какие-то люди из-за моей дружбы с вами. И как это происходит. Наши хотят избежать скандала, и поэтому я живу здесь. Им было бы неприятно попасться на провокацию.

– Да, но понимают ли они, что, когда вы будете садиться в самолет, вас могут задержать?

– Кто посмеет меня тронуть? – возмутилась она. – Этого не может быть!

Руперт гадал, что в ней говорит: душевная сила или уверенность советского гражданина в мощи своего государства, способного вызволить его из любого трудного положения? Но он понимал, что для него она потеряна.

– И все-таки они попытаются вас не выпустить, – настаивал он.

– Но почему? Я ведь ничего дурного не сделала, Руперт. Какое они имеют право?

Он вспомнил розовую папку адмирала.

– Тем не менее они считают, что вы представляете для них опасность, а я являюсь вашей добровольной жертвой.

– Мне все равно, пусть делают, что хотят, – упрямо твердила она. – Я уеду, как собиралась. Они не смогут меня задержать.

Ему хотелось бы смотреть на вещи так же просто, но он понимал, что это невозможно. В Нине жила такая убежденность в правоте своих жизненных целей, что он мог только завидовать ей.

Кто-то ее позвал, и она сказала, что ей пора. Прощаясь, он предупредил Нину, что, может быть, ему не удастся повидать ее перед отъездом.