Текст книги "Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

█

В два часа ночи Руперт снова позвонил мне по телефону и попросил зайти к ним в номер.

– Дело срочное, Джек, – сказал он. – Пожалуйста, придите немедленно.

Я подумал, что Джо стало плохо, и побежал к ним сломя голову, но когда я открыл дверь номера, они оба сидели в халатах перед электрическим вентилятором.

– Джек, – обратился ко мне Руперт, – мы вылетаем в шесть утра. Только что звонила мадам Ван, она достала билеты.

– Я не полечу, – упрямо произнесла Джо, и по ее тону я понял, что она повторяет это уже не в первый раз. – Ни за что не полечу на китайском самолете.

– А куда вы так торопитесь? – спросил я.

– Надо в Пекине поскорее подписать соглашение. Я не хочу, чтобы они передумали, и не хочу, чтобы Бонни успел вмешаться. Вы мне нужны как свидетель: лучше обойтись без посольства.

– Никуда я на китайском самолете не полечу, – ныла Джо.

– Почему? Это удобнее и быстрее. В конце концов, в Пекин мы же прилетели на самолете.

– Но в Китае я летать не буду, – монотонно твердила она. – Во всяком случае, вдвоем с тобой. Хватит того, что мы оба здесь. Пусть погибнет один из нас, но не оба вместе.

– Но я не могу ждать.

– Почему ты мне раньше не сказал?

– Я не знал, достанем ли мы билеты. Зачем было зря тебя волновать?

Джо откинулась на спинку кресла, подставляя лицо теплой струе воздуха из вентилятора.

– Ты лети, а я поеду поездом, – сказала она.

Она так и не уступила. Руперту пришлось позвонить мадам Ван и сообщить ей, что Джо предпочитает ехать по железной дороге. Я вернулся в свой номер и лег спать. В пять часов утра официант принес мне завтрак, я выставил чемодан за дверь и пошел к Руперту. Джо продолжала упрямиться, но ее согласилась сопровождать Ван. Они должны были выехать вечерним поездом через Нанкин и прибыть в Пекин через сутки.

Руперта это устраивало, а если и нет, то он не подавал виду, так ему не терпелось поскорее подписать соглашение. Когда мы прощались, Джо стояла у двери бледная, какая-то потерянная; я чуть было не вызвался остаться с ней, но по глупости этого не сделал.

– Не огорчайся, детка, – ласково сказал ей Руперт. – К твоему приезду я покончу с делами, и мы будем все время вместе.

Джо промолчала. Она чувствовала себя глубоко несчастной, и вид у нее был такой безнадежный, что меня это даже встревожило. Если бы Руперт был повнимательнее, он бы понял, что ее нельзя оставлять одну. Она стояла в мрачном, злом раздумье, едва удерживаясь от очередной вспышки; в ней, видимо, поднималось отчаяние, и, так же, как Руперта, оно могло толкнуть ее на опрометчивый шаг. Но Руперт был беспощаден только к себе, а то, что она совершила по дороге в Пекин, было настолько безжалостно и к ней самой, и к нему, что могло разрушить даже самый счастливый брак.

Главы тридцать вторая – тридцать третья

Мы подписали соглашение в три часа дня; принимая во внимание размеры документа, а также то, что он был на двух языках – на китайском и на английском, – мы хорошо поработали.

Теперь, когда у Руперта сложилось свое, собственное мнение о Китае, он неизбежно должен был сделать из этого какие-то практические выводы. Собственно, он и начал их делать со свойственной ему решимостью, но тут ему помешала Джо.

Стоило нам вылететь из Шанхая, как Руперт и думать перестал о Бонни, но тот волей-неволей вынужден был следовать за ним. Бонни выехал тем же поездом, что и Джо; у него было свое купе, у Джо и Ван – свое.

– Руперт меня обманул. Это некрасиво, – пошутил он, когда Джо зашла к нему в купе. – Вам надо было меня предупредить.

Бонни делал хорошую мину при плохой игре.

– А вам не надо было с самого начала гладить его против шерсти, – ответила Джо.

– Зато теперь он гладит против шерсти меня.

Джо только пожала плечами: пусть дерутся. Но почему они так не любят друг друга?

Все утро она дремала у себя в купе, прихлебывая горячий чай, который ей подевали проводники, расхаживавшие по коридорам в поисках недобитых мух. Когда бы она ни выглянула в окно, она видела крестьян, которые трудились на облитой зноем влажной китайской земле. А поезд все бежал и бежал мимо сорговых, рисовых и хлопковых полей, мимо крохотных холмиков – неприкосновенных могил предков. В полях не видно было ни машин, ни тракторов. Все было здесь чужое; только когда поезд проносился по стальному мосту или вдруг останавливался в каком-нибудь большом городе, окруженном черной каймой фабрик, перед глазами возникало что-то знакомое, но все-таки сохранявшее восточный облик.

– Вы что-то замечтались, – заметил Бонни.

Они обедали у него в купе, чтобы избежать общества Ван; стук колес, заполнявший тесное отделение вагона, казалось, отгораживал их от всего мира, и Джо не очень удивилась, когда Бонни вспомнил, что он мужчина, и стал настойчиво за ней ухаживать.

– Послушайте, Брайан, вы, кажется, забываетесь, – оттолкнула она его руку и дружески похлопала его по колену – самый расхолаживающий жест, какой она могла придумать. Это подействовало.

– Джо, мы ведь с вами сейчас совсем одни, как на необитаемом острове, – вздохнул Бонни.

– А что скажет ваша жена? – спросила Джо, задав вопрос, который всегда задает женщина в порядке самозащиты.

– У жен своя интимная жизнь, вы это, наверно, знаете по себе, – рассмеялся Бонни.

– Что правда, то правда, – согласилась Джо.

Она с обидой подумала, что Руперт напрасно оставил ее наедине с Бонни в поезде: если что-нибудь случится, сам, дурак, будет виноват.

Но еще ничего не случилось.

После обеда она прилегла и тщетно пыталась уснуть. – вагон трясся и громыхал, а когда он останавливался, в душное купе врывались голоса китайцев. Потом поезд, немилосердно раскачиваясь, несся дальше, сквозь тропические ливни, сквозь тучи пыли, через шумные потоки и снова резко тормозил. Путешествие казалось ей бесконечным: она никак не могла освоиться с мыслью, что едет совсем одна, без Руперта, по этой чужой и далекой стране с ее непонятными людьми. Слезы выступили у нее на глазах, и она откинулась на подушку, прикрыв лицо книгой, которую читала: это были «Мандарины» Симоны де Бовуар; роман дала ей в дорогу Пегги, заявив, что он очень подходит для долгой поездки – толстый, и в нем бушуют страсти.

Вечером, сидя напротив Бонни, она чувствовала себя лучше, но мысль, что ей предстоит провести целую ночь в одиночестве, была невыносимой. И, когда Бонни два часа спустя положил ей руку на грудь, она больше не сопротивлялась; она чувствовала, как злость на Руперта то закипает в ней, то ослабевает, потом злость вдруг исчезла, и тогда Джо только удивилась, почему она не отталкивает горячих рук Бонни.

– Не смейте! – воскликнула она.

Бонни не обратил на это внимания. На минуту ей показалось, что она взволнованно, исступленно смотрит на себя, на свою жизнь со стороны, ждет какой-то вспышки, прозрения; тело подсказывало ей, что она может его найти в мгновенном приступе страсти, пусть хотя бы случайной.

– Боже мой! – воскликнула она, когда Бонни одержал, наконец, победу.

Но едва только минутный порыв миновал, Джо почувствовала, как рухнули моральные устои, которые поддерживали ее всю жизнь. Снова и снова обвиняя во всем Руперта, она тихонько проплакала остаток ночи на своей верхней полке, над головой Ван; в суеверном страхе она твердила себе, что теперь непременно случится что-то с ее детьми – ведь она нарушила обеты, которые дали им жизнь и хранили их до сих пор.

Утром, когда поезд прибыл на ультрасовременный пекинский вокзал, Бонни, как ни в чем не бывало, хотел взять ее под руку.

– Не трогайте меня! – воскликнула она. – Не смейте со мной заговаривать!..

– Стоит ли так нервничать, Джо? – мягко спросил Бонни; он отлично понимал ее состояние, но хотел ее успокоить.

– Если Руперт узнает, он вас убьет.

– Сомневаюсь, – усмехнулся Бонни, снимая с полки ее чемодан. – Руперт человек великодушный.

– Лицемер!

– Видите ли, – изрек он философски, – великодушные люди всегда женятся на стервах, а вы, имейте в виду, ведете себя как настоящая стерва.

Она и сама это понимала, но тут ей пришло в голову, что, может быть, Бонни мстил через нее Руперту, и от этой мысли ей стало совсем тошно.

█

Мы с Рупертом ждали ее на вокзале. Джо взяла мужа под руку.

– Мне стало лучше, – сообщила она. – Когда мы поедем домой?

– Не знаю, – ответил он. – Хотелось бы здесь еще кое-что посмотреть.

Джо не стала спорить и только крепче прижалась к нему. Она решила взять себя в руки и ни в чем ему не перечить – может быть, тогда она избавится от угрызений совести. Бонни молча шел за ними; он старался держаться в тени, в то время как Джо болтала без умолку о себе и своем путешествии, поэтому мне не составило труда догадаться, что между ними произошло. Позже, за отсутствием наперсницы, вроде Пегги или Мэриан, Джо излила душу мне.

– Успокойтесь, Джо, – вот и все, что я нашелся сказать. – Чего там. Считайте, что это несчастный случай…

– Несчастный случай! – вспылила она. – Я сделала это нарочно. Руперт портит жизнь мне, а я испорчу жизнь ему.

Тем не менее мы оба понимали, что Руперт ничего не должен знать. Сейчас он был занят своими мыслями и ни о чем не догадывался, хотя и Джо и я не сомневались, что рано или поздно все выйдет наружу.

█

Мы провели два дня, до одури осматривая школы, больницы, университет (студентов мы не видели, они были распущены на летние каникулы), текстильные фабрики, десять огромных павильонов сельскохозяйственной выставки. Джо не пожаловалась ни разу. Она льнула к Руперту, не отходила от него ни на шаг, была с ним мипа, предупредительна – наверно, она так вела себя, когда они только поженились. Руперт не видел в этом ничего странного, во всяком случае, первое время, хотя он хорошо знал Джо и мог догадаться, что такая перемена неспроста. Но он не задавал никаких вопросов. Он был слишком захвачен тем, что было кругом.

Мы улетели из Китая утром в среду, и на прощание мадам Ван открылась нам с новой стороны. Она привела с собой в аэропорт своего пятилетнего сына; его звали Сяо Бин. Он маршировал взад-вперед, как маленький солдатик, под ногами у провожавших нас сотрудников министерства. Собственно говоря, его имя и означало «маленький солдат»; он уверенно топал своими ножками по земле, словно ему принадлежала каждая ее пядь.

Как ни странно, Ван совсем не могла с ним сладить. Она окликнула его: «Сяо Бин» – и добавила несколько слов по-китайски. А он продолжал маршировать, бормоча что-то вроде «ба, бей, бин…»; когда же мать попыталась заставить его быть вежливым и подойти к нам, он надменно взглянул на нас, как генерал на параде, и снова Принялся шагать, твердя свое «ба, бей, бин»… Руки мадам Ван смущенно забегали вверх и вниз по ее синему китайскому платью, но потом она улыбнулась:

– Мальчик избалован. В Китае мы, к сожалению, балуем детей.

Она кинула на меня робкий взгляд; каменный цветок наконец ожил, да и миссия ее кончилась, мы навсегда исчезали из ее жизни.

Русский реактивный самолет взмыл в воздух. В Лондон мы должны были попасть к ужину: летя на Запахи мы выигрывали пять часов. Мы приступили к первому из трех завтраков, двух обедов и двух ужинов, которые нам предстояло съесть в пути. Полет происходил на такой высоте, что ни ветер, ни тучи, ни жара и ни холод не имели для нас в этой алюминиевой коробке никакого значения.

Мы пролетали где-то над Сибирью, когда Руперт вдруг вспомнил о Бонни: тот вернулся в Шанхай, чтобы от лица гонконгских банкиров продолжать переговоры о китайских компаньонах Ройсов.

– Бонни пытался убедить китайцев, что наша фирма скоро перейдет в руки «ЮСО» и деньги, которые я получу, попадут в карман к американцам.

– Не может быть! – возмутилась Джо.

– Он намекнул на это достаточно ясно, – насмешливо улыбнулся Руперт.

– А китайцы сказали, когда нам заплатят? – спросил я у Руперта; в последние дни он не раз встречался с китайцами без меня.

– Они вообще ничего не будут платить, – безмятежно ответил Руперт. Мы с Джо молча на него уставились. – Я аннулировал долг, – добавил он, – и отказался от денег.

– От пяти миллионов?

– Да. Я им отдал их.

У нас перехватило дух.

– Но почему? – воскликнула Джо. – Ты сошел с ума!

– Если я сумасшедший, – спокойно заявил он, – чего же нам ссориться?

– Но ты не имел на это права! – беспомощно пролепетала Джо.

– Нет, имел, – отрезал Руперт. – Я – Ройс, а это деньги Ройсэв, и я имею такое же право ими распоряжаться, как любой другой член семьи.

Он был в отличном настроении; Джо смотрела на него с недоверием и тревогой, но ее обезоруживало то, что разговор шел в самолете. Что касается меня, я, конечно, был удивлен, но не слишком. Ведь я знал, что от Руперта можно было ожидать чего угодно. Я спросил его, что скажет Фредди теперь, и он мне ответил:

– Наверно, придет в бешенство.

Глава тридцать четвертая

В Англии катастрофа разразилась не сразу, жизнь подарила нам один безоблачный день. Мы прилетели в среду. Фредди возвращался из Нью-Йорка в пятницу, а в четверг мы отправились в Альберт-холл, где французский лицей Роланда проводил церемонию раздачи наград. Мы находились на расстоянии всего полусуток пути от раскаленной столицы Китая, но этому трудно было поверить, такой огромной казалась пропасть, разделявшая два мира.

Раздача наград была целым событием и для детей и для родителей; и Джо настояла на том, чтобы ради такого случая мы наняли лимузин.

Роланд не получил ни prix d'excellence[21]21
  Первая награда (франц.).


[Закрыть], ни даже prix du tableau d'honneur[22]22
  Почетная награда (франц.).


[Закрыть], но ему достались награды за математику и за science naturelle [23]23
  Естествознание (франц.).


[Закрыть].

Когда церемония закончилась, органист оглушил зал звуками бетховенского марша, и все поспешили к выходу, а Тэсс заткнула уши пальцами.

– Скорей! – торопила Джо. – Я хочу поближе поглядеть на приятелей Роланда.

Мы увидели Роланда у подъезда № 9 – он болтал с двумя мальчиками, и они громко хохотали; заметив нас, Роланд поспешил отделаться от товарищей.

– Я ни разу не слышала, как он говорит по-французски, – огорчилась Джо.

– Кто эти мальчики? – спросила она Роланда, когда мы к нему подошли.

– Из нашего класса, – небрежно ответил он.

Джо это объяснение не удовлетворило, но Руперт только посмеялся. Юность у Роланда вряд ли будет долгой: время подхлестывает детскую жизнь, втискивает в жесткие рамки, слишком рано пробуждает тайные желания и страсти, а злая действительность грозит этой жизни уничтожением; да, сегодня как никогда детям необходима защита взрослых.

– Ну как? – с просил Руперт, взяв за руку Тэсс. – Едем домой?

– Давайте немножко пройдемся, – предложила Джо.

Она провела нас вдоль всего фасада Альберт-холла – ей, видимо, хотелось похвастаться перед всеми, какая у нее красивая, нарядная семья, ей приятно было отвечать на поклоны друзей и знакомых, Джо чувствовала себя совершенно счастливой в своем маленьком мирке.

Мы шли сзади, и Руперт шепнул мне, как ему смертельно не хочется разрушать то, чем она живет. Но выхода нет: прелестные лица детей как раз и напоминают, что их жизнь в наших руках и что мы должны сделать ради них все, что можем.

Глава тридцать пятая

Я знал, что Руперт вернулся из Китая другим человеком, и все же, пока он не выложил мне своих планов, я не представлял себе, до какой степени он изменился. Его намерения были вполне определенными, и, зная его упрямство, я не сомневался, что он выполнит то, что задумал, до конца.

– Но что вы собираетесь сделать? – спросил я с неодобрением. – Расскажите подробнее.

– Только не принимайте все так близко к сердцу, Джек, – ответил он, не обращая внимания на мой враждебный тон.

Я еще никогда не видел Руперта таким довольным; с тех пор как он отдал пять миллионов китайцам, он держался как человек, который нашел свой путь. Он был спокоен, чувствовалось, что он уверен в своей правоте.

– Во-первых, – заявил он. – я хочу забрать из фирмы все свои деньги.

– А разве это возможно? – удивился я. – Ведь, кажется, акции фирмы не продаются?

– Их можно продать кому-нибудь из членов семьи. Я продам их Фредди.

– Фредди? А почему не вашей матери?

– Нив коем случае! – воскликнул Руперт; он лежал на залитой солнцем лужайке возле дома, поставив на живот чашку чая, принесенную Анджелиной. – Мать мне за них заплатит, а потом положит их в банк на мое же имя или на имя детей. Нет! На этот раз я решил порвать с нашей фирмой окончательно.

– А вы не думаете, что Фредди тоже сохранит для вас акции?

– Фредди? Вот уж кто из рук ничего не выпустит.

– Но…

– Можете помолчать? – рассердился Руперт. – Вы не даете мне слова сказать. Разве вам не интересно знать остальное?

Я сказал, что интересно.

Намерения у него были самые простые. Получив деньги, он хотел создать нечто вроде фонда для разных полезных начинаний.

– Что вы называете «полезными начинаниями»? – спросил я.

– В конечном счете все полезные начинания преследуют одну и ту же цель.

– В таком случае, почему бы вам сразу не отдать ваши деньги коммунистам? – сухо осведомился я.

– Потому, что у меня свои взгляды и свои планы, – отрезал он.

Летний день выдался на славу. За углом дома Джо поливала розы: она крикнула Роланду, чтобы он убрал с грядки свой велосипед.

– Ах ты, растеряха… – бранила она сына.

– Если вы раздадите деньги, – спросил я, – на что вы будете жить?

– Не беспокойтесь, с голоду не умрем.

– А вы подумали о Лилле?

Руперт стал обкусывать травинку.

– Теперь ему со мной не так легко сладить, – заявил он.

– А Джо?.. – этот вопрос я припас под конец.

– Не знаю, – задумчиво, но без всякой тревоги ответил Руперт. – Как-нибудь я ее уломаю. Беда в том, что я никогда всерьез не делился с нею своими замыслами.

Я сказал, что ему, конечно, необходимо поговорить с Джо, и со вздохом добавил, что я ему не завидую. В эту минуту я думал о той Джо, которой Руперт еще не знал и которая все эти дни жила в непрестанном нервном напряжении, – ее честной, прямой натуре было не под силу таиться и лгать. Я не сомневался, что рано или поздно, в минуту досады или просто не удержавшись, она расскажет ему все за столом или во время прогулки. Что тогда?

– Я убежден, что для Джо самое главное не потеря денег, а то, на что вы собираетесь их тратить, – предостерег я Руперта.

– Знаю.

– Боюсь, что она вас бросит.

Но он, видимо, обдумал и эту возможность.

– Вряд ли, – сказал он.

– По-моему, она никогда не простит вам, если вы примкнете к какому-то политическому движению, – осторожно заметил я. – А ведь похоже, что вы хотите к чему-то примкнуть.

Я думал, что он станет это отрицать, но он, видимо, не нашел в моем вопросе ничего странного.

– Верно, – кивнул он в ответ.

– И вообще, зачем забирать свои деньги из фирмы, – продолжал я, стараясь как можно тактичнее найти какой-то компромисс для него и для Джо. – Почему бы вам не оставить капитал фирме, а доходы тратить по своему усмотрению?

– На то есть свои причины, – покачал головой Руперт. – Во-первых, я хочу освободиться от фирмы Ройсов, чтобы мне ничто не мешало. Но это не все. В нашем уставе сказано, что председатель и один из директоров – то есть Рэндольф и другой член семьи – имеют право конфисковать без всякой компенсации акции у того из нас, кто по мнению правления, наносит фирме ущерб. А когда Рандольф и остальные узнают, что я сделал в Китае, они именно так и поступят. Пока еще никто не догадывается, но рано или поздно Рандольф об этом пронюхает и заморозит мои акции или отберет их совсем.

– Значит, вам надо немедленно что-то предпринять?

– Я повидаюсь с Фредди завтра же, как только он вернется…

– Но и Фредди может заартачиться. История с пятью миллионами и его вряд ли очень обрадует.

– Конечно. Однако не беспокойтесь: Фредди захочет получить акции.

– А вы уверены, что поступаете правильно? – спросил я.

– Совершенно уверен, – твердо ответил он. – Я уже не могу смотреть на мир прежними глазами. Многое мне самому еще неясно, – признался Руперт. – Но я знаю одно: нельзя больше жить по-старому. Да вы и сами это понимаете. – Он лежал на траве, опираясь на локоть, но теперь приподнялся и раскинул руки, словно желая обнять синее небо и зеленую землю, все великолепие этой летней природы, излучавшей какую-то тихую радость. – Нельзя. Хоть и кажется, что вокруг нас все так прекрасно, – сказал он со вздохом и снова лег навзничь.

– Зачем же требовать перемен? Почему не оставить все, как есть?

– Потому что в нашей жизни не хватает главного, – ответил он. – И чем дольше это тянется, тем становится очевиднее. Я не хочу, чтобы мои дети росли в мире, который убивает в них все, кроме стяжательства и звериного чувства самосохранения. Должна быть какая-то другая, лучшая жизнь, Джек, и для начала надо хотя бы это признать.

– Вы по уши завязнете в политике.

– Вероятно.

– А ведь вы терпеть не можете политической кухни.

– Придется привыкать. Не вижу ничего другого, чем стоило бы заняться. Все остальное – пустая трата времени.

Глава тридцать шестая

В той неразберихе, которая потом началась, все обращались ко мне, будто я один мог объяснить поведение Руперта или оказать на него какое-то влияние. А между тем я не знал, на чьей стороне я сам: мне еще были неясны мои собственные симпатии и антипатии. Позиция моя была особенно сложной потому, что я хорошо понимал обе стороны.

Когда я встретился с Фредди, он все еще кипел от возмущения из-за пяти миллионов. Руперт подарил деньги китайцам окончательно и бесповоротно, но Фредди срочно послал из Гонконга в Пекин Эндрью Ротбарта, чтобы хоть как-то спасти положение. Злость Фредди усугублялась тем, что проект слияния с «ЮСО» и «Фарбверке» проваливался: Фредди не удалось пересилить влияние Бендиго и Рандольфа на министерство финансов и кабинет министров. Правительство не давало согласия. Фредди был совершенно вымотан, да к тому же в последние недели он пил запоем. Поступок Руперта был одним из тех coups de vent[24]24
  Порывов ветра (франц.).


[Закрыть], которые его почти доконали.

– Выкинуть такую глупость! – поражался Фредди. – Уму непостижимо. Неужели вы не могли ему помешать?

– Я ничего не знал, – ответил я.

– Как? Он вам ничего не сказал?

Я объяснил ему, что Руперт, как видно, нарочно держал все в тайне, чтобы не возлагать на меня никакой ответственности.

– Что же все-таки, черт возьми, произошло с ним в Китае? – спросил Фредди.

Мы обедали в кофейном уголке – Фредди был слишком занят, чтобы пойти в ресторан, и сейчас запивал свиную отбивную водкой с содовой водой. Я даже не пытался объяснить, что случилось с Рупертом в Китае: как ему это растолкуешь? Пришлось бы рассказать, что происходило с Рупертом все эти последние годы. И я рассказал только о Лилле и о Бонни.

– Про Бонни я знал, – заметил Фредди. – Но я думал, что Руперт с ним справится.

– Он с ним и справился, – подтвердил я. – Да еще как!

– А Лилл – круглый дурак, – буркнул Фредди. – Он так боится Руперта, что теряет всякое чувство меры.

Я спросил, как обстоят дела фирмы теперь, раз проект слияния с «ЮСО» провалился; и тут Фредди меня удивил.

– Все уладится, – спокойно произнес он. – Ни Пинк, ни я не можем одолеть друг друга, вот мы и решили объединить свои силы. – Он пожал плечами. – Это было неизбежно. Когда мы с Пинком объединимся в сентябре с «ЮСО» и «Фарбвеоке», у нас получится такой концерн, которому сам черт не страшен. – Фредди цинично рассмеялся, обнажив желтые зубы. – Мы разрежем на части и поделим между собой весь мир. Но помните, Джек, никому ни слова, не то я вас убью.

Я даже покраснел от возмущения.

– Если это такой секрет, – взорвался я, – зачем мне об этом рассказывать?

– Потому что и вам тут отведена роль, – ответил Фредди. – В сентябре, когда дойдет до дела, я хочу назначить вас директором. Родственнички уже не будут иметь надо мной власти. Мне нужен надежный человек и не трус. Это даст вам десять тысяч в год, Джек, но работать придется до седьмого пота.

Я не сказал ни да, ни нет – предложение было слишком неожиданным, чтобы сразу принять его или отвергнуть. Фредди признался, что его смущает предложение Руперта продать ему свои акции.

– Я не могу их купить, ничего не сообщив тете Кристине, – пояснил он. – Впрочем, Руперт обещал, что договорится с ней сам.

– Ему надо спешить, – заметил я.

– Знаю, но даже я не могу устроить передачу акций быстрее чем за неделю. Это невозможно.

А за неделю либо Лилл, либо Рандольф непременно обнаружили бы, что Руперт подарил китайцам пять миллионов фунтов из капиталов фирмы. Тогда Руперт потерял бы все. Я знал, что Фредди никому не скажет про пять миллионов, молчание сулило ему слишком большую выгоду: он мог получить акции Руперта за пятьсот тысяч фунтов. А через каких-нибудь полгода послё создания нового концерна эти акции, наверно, будут стоить уже миллиона два или три; к тому же они давали Фредди дополнительные голоса в правлении. Фредди тут же предложил уступить часть акций Руперта на сумму в сто тысяч фунтов мне, а для их покупки ссудить меня деньгами из расчета всего двух с половиной процентов годовых.

– Это даст вам для начала хоть какое-то право голоса, – объяснил он.

Предложение Фредди меня порядком ошарашило, к тому же я отнюдь не был уверен, что хочу получить право голоса в фирме Ройсов.

– Но было бы куда проще, – сказал Фредди после обеда, – если бы вы отговорили его от этой идиотской затеи.

– Вы серьезно думаете, что его можно отговорить? – рассмеялся я.

– Пожалуй, нет, – улыбнулся он. – Но объясните мне, бога ради, чего он добивается?

– Ничего.

– Так какого же черта он лезет на рожон?

– По велению совести.

Фредди внимательно на меня посмотрел.

– Я понимаю, что такое веление, – протянул он, – но что такое совесть – вот в чем вопрос?

Мне показалось, что Фредди вот-вот отпустит какую-нибудь непристойную шутку насчет причуд совести у Руперта, и уже приготовился ответить, что Фредди тут не судья, раз он собирается делить мир с человеком, которого, по совести, ему, Фредди, полагалось бы пристрелить. Ведь он уже знал, что Пинк Бендиго – любовник Пегги.

Но у Фредди все же хватило порядочности не издеваться над Рупертом, – он только уныло махнул рукой.

█

Фредди вынужден был сообщить матери Руперта о предполагаемой сделке с акциями, и тетя Кристина, отбросив на сей раз привычную сдержанность, которой она с детства прикрывалась как железной броней, заявила Руперту, что он неслыханный эгоист. Джо ушла с Роландом и Тэсс в кино, а меня тетя Кристина перестала стесняться с той первой минуты, когда она приложилась к моему подбородку губами, признав настоящим Ройсом.

– Тебе не кажется, Джек, что он черствый эгоист? – обернулась она ко мне.

– Нет, ему это не кажется, – прервал ее Руперт.

Я думал, что Руперт отпарирует этот удар ссылкой на поистине беспримерный эгоизм своей матери, но он промолчал: и в самом деле, это было бы все равно, что отшлепать ребенка за то, что он любит мороженое.

– Эгоизм – вещь относительная, тетя Кристина, – все же не удержался я. – Тут нет установленной мерки.

– Глупости! – воскликнула она с возмущением. – Эгоизм есть эгоизм. Я никогда не прощу Руперту, если он сделает то, что задумал. Поверьте, лично мне все равно, отдаст он свои акции Фредди или нет. Я надеюсь, вы не подозреваете меня в жадности? Но я считаю, что поступок Руперта – верх сумасшествия. Почему ты хочешь окончательно порвать с семьей? Почему?

– Чтобы ты снова не втянула меня в нее, – терпеливо ответил Руперт, не желая с ней ссориться.

– Но ведь все равно я оставлю тебе свои акции, когда умру.

– Тогда я поступлю с ними так же, как поступаю теперь со своими.

– А куда ты денешь деньги?

– Куда к тому времени найду нужным, – пожал он плечами.

– Я не позволю тебе этого сделать! – твердо произнесла она. – Ты обещал Джо, что больше не откажешься от своих денег.

– А я от них и не отказываюсь. Я просто найду им другое применение.

– Лицемер! – воскликнула она и, немного помолчав, добавила: – К тому же ты знаешь, что твои деньги уйдут на всякие глупости, которые не имеют ни малейшего отношения ни к тебе, ни к твоей семье.

– Правильно, – подтвердил он.

– Не шути. Пожалуйста, не шути, – попросила она. – Я еще ни разу в жизни не говорила с гобой так серьезно. И никогда в жизни ничего тебе не приказывала, а вот сейчас я приказываю… оставить все, как есть. Не смей безобразничать… Джек, не позволяй ему делать глупости!

– Он меня не слушается, – сказал я.

– Послушается. Должен послушаться.

– Что же мне ему сказать?

– Что хочешь. Скажи, как поступит тогда Джо, да он и сам это знает. Скажи, что я перестану с ним разговаривать. Честное слово, перестану. Он жертвует своим положением из каприза. Скажи ему это.

– Мама, не впутывай Джека, – заметил Руперт, глядя в потолок. – Он не станет тебе помогать.

– Я впутаю в это дело всех, кого можно, – многозначительно объявила она. – Вот увидишь.

Руперт выпрямился.

– Напрасно, – встревожился он. – Это никого не касается, кроме тебя, меня и Фредди.

Но тете Кристине не так-то легко было заткнуть рот.

– А Рандольфа это не касается? – спросила она. – Что скажет он, если твоя доля капитала в фирме достанется Фредди? Да он просто взбесится.

– Он ничего не узнает.

– Я ему скажу.

– Нет, ты этого не сделаешь, – заявил Руперт.

– Нет, сделаю. А ты бы ему не сказал, Джек? – обратилась она ко мне.

– Нет, Рандольфу я бы не говорил, – ответил я.

– Ну да, вы с Рупертом друзья, – вздохнула тетя Кристина. – Но я знаю, как мне поступить. Завтра поеду в Уошберн и все расскажу Рандольфу. Все.

– От этого будет только хуже, – заметил Руперт.

– Что значит хуже? Я не дам тебе делать глупости.

Мы с Рупертом переглянулись. Невозможно предугадать, что выкинет старик; впрочем, пока ни он, ни тетя Кристина не знали о пяти миллионах, подаренных китайцам, дело обстояло еще не так скверно.

Но тетя Кристина вдруг расплакалась.

– Это самый гадкий поступок в твоей жизни, Руперт, – проговорила она сквозь слезы. – Я тебе его никогда не прощу.

Она вышла из комнаты, и Руперт пошел за ней; я слышал, как они продолжают спорить; вернулся он с расстроенным видом, беспомощно пожимая плечами.

Джо ничего не знала о планах Руперта, и когда она вернулась домой, тетя Кристина отозвала меня в сторонку и попросила:

– Джек, пожалуйста, разреши мне дать тебе денег и уговори его уехать с тобой на несколько недель.

– Куда? – задал я глупый вопрос.

– Ах, не все ли равно! – воскликнула она нетерпеливо. – Просто увези его на время, пока мне не удастся расстроить его планы.

– Он сейчас никуда не уедет, тетя Кристина.

– Но ты ведь можешь его уговорить! Скажи, что хочешь купить яхту во Франции или еще где-нибудь и просишь его совета. Он любит яхты О деньгах не беспокойся, даже если тебе придется купить яхту на самом деле.

– Дело не в деньгах. Он просто не захочет уехать.

– Но для чего он все это делает? Какой упрямый. Он всегда был ужасно упрямым.

Я не мог ей объяснить, что творится с Рупертом, и только пробормотал: