Текст книги "Только позови"

Автор книги: Джеймс Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

Глава тридцать вторая

Когда мы в двадцать девятой главе расстались с Преллом, он совершал агитпоездку по маршруту Канзас-Сити – Линкольн – Денвер для распространения облигаций военного займа. Стрейндж дозвонился к нему в отель «Мюэлбах» и сообщил о гибели Лэндерса. Во время разговора со Стрейнджем ему стало совестно из-за того, что он так спокойно отнесся к известию о самоубийстве товарища. Как и остальных, Прелла одолевают кошмары, ему снова снились его отделение, разведка на Нью-Джорджии и Лэндерс, шагавший в цепочке мертвых. Кроме того, он стыдится теперешнего своего положения – положения героя с Почетной медалью, которой он не достоин. Ему претит роль платного агитатора, роль шута в водевильной труппе.

Ненадолго вернувшись из поездки в Люксор, он старается не попадаться на глаза Стрейнджу и Уинчу. Он боится встречи с ними, боится, что оба высмеют его за то, что он заделался таким деятелем.

Все, что у него теперь осталось, – это чуть ли не сыновняя привязанность к начальнику госпиталя, теперь уже бригадному генералу Стивенсу, которая началась, когда врачи хотели отнять ему ногу и тот сам пришел к нему в палату.

Далее следует эпизод встречи Прелла с генералом Стивенсом у него в кабинете. Из их разговора Прелл выносит огорчительное впечатление, что Стивенс не способен проникнуться его сомнениями и чувством вины и вообще никогда не понимал его по-настоящему. Со своей стороны ему не хочется объяснять Стивенсу, почему он считает себя не героем, а заурядным коммивояжером, мошенником и лицемером.

Прелл покидает кабинет, охваченный полнейшей безнадежностью. Он убежден, что только Стрейндж и Уинч могли бы искренне посочувствовать и помочь ему. И все-таки он не позвонил ни тому, ни другому.

Уорент-офицер Джек Александер дал знать Уинчу, что Прелл прибыл на несколько дней в госпиталь. Александер не отличается особой психологической проницательностью, он сказал, что с парнем вроде все в порядке. Уинч надеялся, что Прелл заедет в Кэмп О'Брайер повидаться с ним и Стрейнджем, но после разговора с Александером понял, что встреча не состоится.

Затем вместе с майором Курнцем и всей бригадой, с которой Прелл совершил первую поездку, его переводят на более или менее длительное время в Лос-Анджелес, где он снимает квартиру. Повздорив в Люксоре со своей беременной женой Деллой Мей и честолюбивой тещей, он не сообщает им ни адреса, ни телефона.

В Лос-Анджелесе с участием кинозвезд и оравы звездочек Прелл проводит несколько выступлений. Но после первой же речи, вызвавшей всеобщее восхищение и восторг, он сильно напивается, на роскошном лимузине, предоставленном в его распоряжение, вместе с шофером-сержантом пускается в путешествие по злачным местам и в конце концов попадает в какое-то третьесортное заведение, битком набитое пьяной солдатней. Шофер ждет его в машине.

Прелла переполняет ярость, и ему до чертиков хочется подраться, но никто не желает связываться с калекой. Он пристает к каким-то солдатам, и те со злости бросаются на него. В последний момент, однако, кто-то увидел у него на куртке планку Почетной медали конгресса и узнал Прелла по фотографиям в лос-анджелесских газетах. «Эй, да вы же героя угробите!» – закричал солдат и разнял дерущихся.

Выяснилось, что на улице орденоносца ждет шофер-сержант. Пошли за ним. Солдат, узнавший Прелла, предупредил: «Нечего ему в таких местах ошиваться!» Сержант отвез Прелла домой и ни о чем не сказал майору Курнцу, полагая, что тем покроет героя, и вообще со свойственной низшим чинам мудростью рассудив, что начальству ничего не положено знать сверх того, что ему уже известно.

Следующее выступление состоялось в Бейкерсфилде. Вся команда на машинах отправилась туда на вечернее шоу. После того как Прелл отбарабанил речь, повторилось то же самое, только шофер был другой. Прелл попросил отвезти его в какое-нибудь злачное местечко.

Он сам вылез из машины и заковылял в зал. На его лице было выражение упрямой решимости. Бар оказался игорным заведением: сизый табачный дым, стук бильярдных шаров, пьяная галдящая солдатня, в углу режутся в покер. Пропустив стаканчик – другой, Прелл начал задирать окружающих. На этот раз его никто не узнал. Вспыхнула ожесточенная драка, на Прелла навалилось несколько человек, он в кровь измолотил одного, другой схватил кий и ударил его по голове.

Услышав шум, шофер-сержант кинулся внутрь. Прелл лежал на полу в луже крови. Он пощупал ему пульс. Прелл был мертв. Солдаты оторопели, когда сержант сказал им, кто это такой, но в один голос свидетельствовали, что он сам нарвался. Так оно и было.

Глава тридцать третья

Эта небольшая глава написана от лица Уинча, узнавшего о гибели Прелла. Она показывает постепенный его распад. Март Уинч сходит с ума.

Мы уже читали о признаках приближающегося безумия Уинча – о том, как ему привиделась на ветровом стекле фигура убитого бойца из его роты, и он съехал в кювет; как его подмывало ущипнуть даму из Красного Креста на Прелловой свадьбе; о том, в какой сумасшедший азарт он вошел за покером в «Клэридже» и как сжег потом расписку Александера. Мы читали о его ночных кошмарах, когда ему снился японец, шедший на него под минометным огнем со штыком наперевес, и раненый солдат на ничейной земле, в которого били пулеметные очереди, а он все не умирал и никто не мог вытащить его из-под огня; о двух «вурлитцерах» в гарнизонном баре, которые приводили Уинча в ярость, потому что он видел в них будущее – «хромированные поверхности и трубки, пластик, прыгающие слепящие огни и дергающаяся механическая музыка»; о его глубоких переживаниях из-за самоубийства Лэндерса. Психические стрессы усугубляются симптомами развивающейся болезни сердца. Когда в конце тридцатой главы Джонни Стрейндж прощался с Уинчем в гарнизонке Кэмп О'Брайера, ему показалось, что «старшой плохо выглядит».

«Прелл, Лэндерс и Стрейндж – вот единственное, что оставалось у него в жизни», – писал автор в двадцать второй главе. И вот Уинч узнает о смерти Прелла.

Действие этой главы, начинающейся с горестных раздумий Уинча над судьбой Прелла, происходит в мае 1944–го, незадолго до высадки союзников в Нормандии.

Уинч продолжает встречаться с Кэрол – она уедет из Люксора лишь в июне, – но настоятельно советует ей выйти замуж за друга из Огайо, а не за люксорского парня, то есть, по сути, сам торопит ее с отъездом, который и положит конец их связи.

В эти прощальные дни он частенько заходит на стрельбище в Кэмп О'Брайер, где проходят занятия с боевыми гранатами. Уинч на дружеской ноге с офицером и его помощником, и они втроем вдоволь потешаются над зелеными мальцами, овладевающими приемами гранатного боя. Однажды он незаметно сунул себе в карман две гранаты и ушел, как ни в чем не бывало. Дома он осторожно развинтил клещами корпус, высыпал взрывчатый состав в банку и убрал ее. Три ночи он спал, засунув разряженные гранаты под подушку.

Посидев как-то вечером в гарнизонном баре за стаканом вина, в грохоте «вурлитцеров», Уинч возвращается к себе и начиняет гранаты взрывчаткой. Он терпеливо ждет, пока военный городок уснет. В три часа он с гранатами в кармане крадучись подбирается к гарнизонке.

Торцом гранаты он разбивает оконное стекло, затем не торопясь выдергивает чеки и рассчитанным движением кидает гранаты – одну, потом другую – в помещение. Гранаты подкатывают точно под проигрыватели.

Уинч отбежал, пригнулся. Последовал оглушительный взрыв, разворотивший «вурлитцеры» и часть помещения. Повсюду стоит дым, валяются обломки.

Уинч подождал, пока осела пыль, потом заглянул в окно полюбоваться результатами операции и разразился безумным хохотом. По территории городка уже неслись военно-полицейские машины. Уинча настигли в кустах. Смеясь и что-то крича, он некоторое время бежал, глотая воздух, от преследовавших его патрульных, но потом вдруг остановился, схватившись за грудь. Его увезли и заперли в камере гарнизонного госпиталя.

Глава тридцать четвертая

В этой главе, завершающей пятую книгу романа «Конец всего» и вообще весь роман, события излагаются от лица Джонни Стрейнджа, последнего из четверых, составлявших костяк их роты.

Между заключением Уинча в психушку и заключительной главой проходит примерно полтора месяца. Сейчас конец июня, высадившиеся в Нормандии войска скоро перейдут с этого плацдарма в наступление. Стрейндж доволен, что Уинч устроил ему перевод в пехотную дивизию. Он без сожаления расстался с подразделением связи, и теперь его мысли и чувства целиком сосредоточены на стрелковой роте, куда он попал, и на дивизии в целом. Он не ожидал, что так сильно привяжется к людям новой части. Настолько сильно, что он не может без содрогания думать о том, что будет с этими молодыми необстрелянными ребятами – они-то сами, неопытные и наивные, не знают, что их ждет. Здесь заключена кульминация линии Стрейнджа и всего романа.

В этой финальной главе мы застаем Стрейнджа и его подразделение на борту транспортного корабля, идущего в составе конвоя в Англию и дальше к континенту. Солдаты понимают, что, как только они достигнут французского побережья, их сразу же бросят в бой.

Конвой войсковых транспортов находится в Атлантике в нескольких днях пути от Нью-Йорка. Приближается ночь, море застлано туманом, Стрейндж один бродит по судну. Перед его мысленным взором проходят картины недавнего прошлого. Он думает о том, как развалилась их прежняя родная рота, и о том, что сталось с людьми.

Прежде всего он подумал про Уинча. Он вспоминает то утро в Кэмп О'Брайере, когда кто-то из штабных рассказал ему о том, что тот сотворил с гарнизонкой. Стрейндж не представлял себе, чем он может помочь товарищу, и все-таки раздобыл пропуск и потом долго ходил у госпитальной тюрьмы.

Потом он вспоминает, как на другой день пошел проведать Уинча. Шагая по коридору, он слышит, как Уинч в камере выкрикивает то же самое, что кричал тогда на Гуадалканале, когда они брали высоту 27: «Выводи людей! Выводи скорее! Не видишь, что ли, минометы нас в вилку берут?» Опечаленный Стрейндж понимает, что никакого смысла навещать Уинча нет, и отправляется к себе в часть, которую днями должны переправить в Нью-Йорк. Перед самым отъездом какой-то солдат рассказывает Стрейнджу, как он видел Уинча: тот стоял, вцепившись в решетку на окне, и выкрикивал те же самые слова.

Стрейндж бесцельно ходит по судну и думает о своей жене Линде, которую все еще любит, хотя знает, что сама она давным-давно позабыла о нем. Потом мысли его обращаются к Мариону Лэндерсу и он заново мучительно переживает известие о гибели Бобби Прелла в пьяной драке в какой-то пивной в Калифорнии.

Стрейндж вглядывается в беспредельность океана и в другие суда, движущиеся в составе конвоя на восток, и в памяти у него встает другой корабль – санитарный транспорт, на котором их почти год назад везли с Тихого океана, и они сами, завидевшие издали огромный «голубой континент» – Америку. Так же как это случилось с Лэндерсом, когда он за воротами военного городка ступил под колеса автомобиля, Стрейндж, точно во сне, вспоминает медленно подвигающийся вперед белый пароход с огромными красными крестами по бортам, и как он приходил к Преллу в главный салон, где размещались тяжелораненые, – «хранилище или музей, где собраны все людские пороки и зло», и как, стоя у иллюминатора, вглядывался сквозь темень в проплывающие мимо берега Калифорнии. От этих воспоминаний о том, что происходило много месяцев назад, Стрейндж возвращается в настоящее.

Далее воспроизводится то, что наговорил Джеймс Джонс в магнитофон буквально за несколько дней до смерти.

Здесь идет финальная сцена, кульминация книги, конец всего, что есть в романе…

Стрейндж выбирается из переполненного вонючего кубрика, поднимается на палубу и, подойдя к борту, опирается на шлюпбалку. На море туман, ночь промозглая, холодная, моросит дождь, хотя стоит июнь.

Он в первый раз осознает до конца, что у него не хватит никаких сил пройти через все это еще раз. Попадет он в Европу и будет отсиживаться подальше от передовой – какая уж особенная опасность при кухне-то? – а на его глазах будут гибнуть или мучиться от ран и пропадать без вести вот эти самые молодые ребята. Он не выдержит, просто не сможет опять смотреть, как страдают от страха и боли люди, смотреть на увечья и кровь.

Теперь он отчетливо понимает, что сам попался в ловушку, когда настаивал, чтобы его отправили на фронт, в Европу, и обязательно в пехоте, а не с подразделением связи, где уже и авторитет вроде заимел, хотя и ни к чему он ему.

Все смешалось у него в голове. Вдруг будто кто позвал, Стрейндж ухватился за поручень, перекинулся через него и плавно соскользнул вниз как был – в шинели и каске, в тяжелых башмаках и в толстых перчатках, потому что холодно. Никто ничего не видел и не слышал.

Ударившись о воду, он удивился: что он сделал? Все произошло так неожиданно, он и подумать не успел ни о чем таком.

Он не поплыл, просто держался на воде, а пароход быстро отодвигался в туманную мглу. Ему не хочется звать на помощь… Глядя на уходящее судно, он не чувствует ни сожаления, ни страха – ничего. В полном обмундировании он просто держится на воде и смотрит, как пропадает во тьме пароход.

Он подумал, что теперь ему уже не отгадать, что означал тот сон, когда его выводили из-под наркоза после операций. Ему было обидно, что он никогда не узнает, что они сделали с ним, эти древние римляне, – засудили или оправдали.

Солдатские перчатки набухли от воды, у Стрейнджа мерзнут руки, его пробирает холод. И от этого у него начинается что-то вроде галлюцинации. Ему кажется, что он и сам набухает, раздается вширь и растягивается и уже видит уходящий пароход сверху. А он все растягивается, растет, делается выше и больше, чем океан и весь земной шар, больше, чем солнечная система, больше, чем целая вселенная.

По мере того как он набухает и растет, этот простой пехотинец в шинели, каске и башмаках, в него словно входят боль, злоба и муки, которые выпадают на долю всех-всех солдат на земле, и потом выходят из него и рассеиваются по вселенной.

Потом Стрейнджу показалось, что он мало-помалу начинает сжиматься обратно – до солнечной системы, потом до земного шара, до океана, он возвращается в себя, едва держащегося на воде посреди безлюдного простора. Но он продолжает сжиматься дальше, уменьшается до размера морского конька, потом крошечной амебы, пока наконец не делается невидимым и неделимым атомом.

Он не знал, захлебнется он сначала или замерзнет.